Страница:
— Аспирин тут не поможет. Пёс к нам не привык, от переезда совсем потеряется, может и нервное расстройство получить, места себе не найдёт, а ведь он нуждается в заботе и спокойствии.
— Вот что! — принял мужское решение папа. — Надо его отвезти в приют, действительно, мы не можем оставить собаку на произвол судьбы. В приюте ей окажут помощь, полечат, а там посмотрим… когда переселимся.
Дети переглянулись. Может, папа прав? Собака явно больна, её действительно сначала нужно вылечить, а для этого она должна находиться под медицинской опекой. Завтрашнее столпотворение исключало возможность создать псу нормальные условия для выздоровления. Пусть и в самом деле немного поживёт в приюте, подлечится, а они тем временем устроятся на новом месте и возьмут пса в большой, просторный дом. С садиком!
— А ты знаешь, где этот приют? — спросила мужа пани Кристина. — Тебе дали адрес?
— Где-то жутко далеко, за аэропортом Окенче. А пока попробуй напоить собаку тёплым молоком, разведи в нем аспирин.
Схватив ведро с мусором, Павлик пулей вылетел из квартиры, загрохотал по лестнице и моментально вернулся. Пани Кристина даже мимоходом подумала, что вряд ли он успел добежать до мусорного бака. Неужели вывалил мусор сразу за дверью парадного? Однако спрашивать сына не стала, а занялась молоком для больной собаки. Яночка не отходила от матери, следила за каждым её движением, словно боялась, чтобы та не отравила животное.
Аспирин очень плохо растворялся и, когда собака охотно вылакала молоко, обнаружился на дне миски. Пани Кристина пыталась на ложке дать его собаке, но та упорно отказывалась от предлагаемой гадости, в конце концов обиделась на пани Кристину и перешла на циновку к соседской двери. Пришлось отказаться от лечения. Поскольку оба отпрыска смотрели на мать осуждающе, пани Кристина сочла нужным оправдаться:
— Конечно, я смогла бы заставить собаку проглотить лекарство, разжать зубы ей я бы сумела. Но ведь эта собака чужая, мы совсем не знакомы, не знаю, как она себя поведёт. И собака тоже меня не знает, у хозяйки она бы лекарство приняла, хозяйке собака доверяет…
— Хватит, поехали, — сказал папа, выходя из квартиры с верёвкой в руке.
Яночка подозрительно взглянула на отца:
— А верёвка тебе зачем? Такая толстая.
— А как я поведу собаку, по-твоему? — огрызнулся отец. — За ручку? Сейчас мы с мамой отвезём её и быстро вернёмся, а вы марш спать!
И он принялся завязывать верёвку на шее собаки. Брат и сестра не шелохнулись. Казалось, их ноги вросли в лестничную площадку. Глаза не отрывались от собаки, руки дрожали.
— А если… — прерывающимся от волнения голосом начал Павлик. — Если мы торжественно поклянёмся, что всегда, каждый день будем убирать за собой посуду…
… и рано ложиться спать, — подхватила Яночка и вдруг кинулась к отцу, закричав страшным голосом:
— Ты её задушишь!
Пан Хабрович нервно вздрогнул, верёвка упала на пол. Только теперь пани Кристина поняла в полной мере, какие чувства переполняют сердца её детей. Чувства благородные, без всякого сомнения, и подавлять их не стоит.
— Хорошо, — быстро сказала она, — можете ехать с нами. Принесите какую-нибудь тряпку, подстелим для собаки в машине. Павлик бросился в квартиру и вернулся со старой наволочкой. Яночка не двинулась с места, продолжая наблюдать за тем, как отец, ворча сквозь зубы, принялся ловко завязывать верёвку на шее собаки. А та, почувствовав на шее верёвку, сразу оживилась, привстала, готовая немедленно двинуться к выходу.
— Собака приучена к ошейнику, — сказал пан Хабрович. — И вообще, пёс умный, хорошо выдрессированный, послушный. Пошли! Пёс охотно спустился с лестницы и радостно выбежал во двор. За воротами он принялся интенсивно нюхать воздух и вдруг застыл на месте, напряжённый, как струна, вытянув морду и подняв переднюю лапу. Пан Хабрович от неожиданности остановился, Яночка с Павликом, догоняющие отца, налетели на него.
— Глядите, дети, ведь это охотничья собака! — воскликнул пан Хабрович. — Смотрите, как прекрасно делает стойку!
— Что делает? — не понял Павлик.
— Стойку! Когда почует дичь, становится вот в такую позу. Характерная поза охотничьей собаки, тем самым она даёт знать охотнику, что почуяла куропатку, бекаса или какую другую дичь.
— А где же куропатка? — спросила Яночка.
— Я не говорю, что здесь обязательно должна быть куропатка, но вот такую стойку делают охотничьи собаки и на куропаток, — пояснил отец.
Несомненно, собака хорошо выдрессирована. Тем временем пёс оживился чрезвычайно. Его трудно было узнать, куда подевались апатия и безразличие. Казалось, он сбросил груз печали, почувствовав хозяйскую руку, и теперь резво бежал по тротуару, интенсивно нюхая воздух и землю и направляясь в сторону автостоянки.
— Возьми-ка верёвку, — сказал пан Хабрович дочери, — и беги за ним, куда он потянет, вдруг приведёт к себе домой. Возможно, он здесь где-то недалеко живёт, может, найдёт хозяина. Перехватив верёвку, Яночка побежала за собакой, которая стремительно рвалась к автостоянке. Добежав до неё, пёс обнюхал всю площадку, рванулся в другую сторону, вернулся на прежнее место и остановился, сразу растеряв всю энергию.
Нет, место явно было ему незнакомо. Оглянувшись на Яночку, собака сделала попытку побежать в другую сторону. Яночка воспротивилась.
— Нет, — решительно сказала она, натянув верёвку. — Сейчас мы туда не пойдём. Я понимаю, ты потерялся, но не горюй, пёсик, мы возьмём тебя. А пока давай сюда, в машину!
— Знаешь, у него такое же воспаление лёгких, как я прима балерина, — потихоньку сказал пан Хабрович жене, наблюдая за дочерью и собакой. — Просто пёс замёрз на лестнице, а сейчас — гляди, разогрелся и здоровёхонек!
— Тихо, а то дети услышат! — перебила мужа пани Кристина. — И тогда опять начнут умолять, чтобы мы немедленно взяли собаку. А если не возьмём, сочтут нас бессердечными злодеями. И я вовсе не уверена, что собака не больна. Сама слышала, как она хрипло дышала.
В машину собака вошла послушно и даже охотно. Всю дорогу она просидела на старой наволочке, с интересом рассматривая то, что можно было увидеть в окошко, и даже заворчала на какую-то собаку, которая проходила недалеко от машины, когда пан Хабрович остановился, чтобы спросить дорогу. Пёс явно чувствовал себя в машине, как дома. А в приюте разыгрались страшные сцены.
И на Яночку, и на собаку с первой же секунды он произвёл ужасное впечатление. Запах карболки и других дезинфицирующих средств чувствовался уже на подходах к нему. Собаке не разрешили ознакомиться с новым помещением, не разрешили ничего обнюхать. Сразу же привязали к ручке входной двери в вестибюле. Пёс бросился следом за Хабровичами, он потянул за верёвку и с оглушительным грохотом захлопнул дверь. Это смертельно испугало его. Яночка поспешила развязать верёвку и осталась в вестибюле вместе с собакой.
Павлик присоединился к ним. Дети чувствовали себя такими же растерянными и несчастными, как и пёс. Горло перехватило, сердце отчаянно билось. И этот невыносимый запах.. Отец сказал, что это очень хороший приёмник для бездомных животных, что здесь для них созданы идеальные условия, что здесь царит чистота. Яночка так не считала — вон какая ужасная вонь и холод… собачий. И все кругом какое-то чужое, враждебное. А уж изоляторы для собак, боксы за сеткой вдоль длинного коридора и вовсе напоминали камеры для арестантов или преступников, сколько раз ей приходилось читать. Тёмные, мрачные, страшные. Похоже, мама тоже так считала, потому что стала отцу говорить громким шёпотом, что такая ухоженная собака, как их пёсик, в таком боксе долго не выдержит. Отец её успокоил: в боксе собака будет находиться только до утра, утром её осмотрит ветеринар и направит в другое помещение. Да и что ей не понравилось? Вон как чисто, везде порядок, в каждой камере… то есть в каждом боксе подстилка из свежего сена…
— Сено! — презрительно фыркнула пани Кристина. — Это собака, а не коза, зачем ей сено? С тяжёлым сердцем передала Яночка отцу конец верёвки, замотанной на шее собаки. Умная, послушная собака вдруг стала отчаянно вырываться. В камеру её втолкнули силой. Пан Хабрович решительно подтащил её к охапке сена в углу и велел лечь. Громко приказал «лежать! «.Яночка заглянула в несчастные, перепуганные собачьи глаза, и у неё чуть не разорвалось сердце.
— Нет! — отчаянно крикнула девочка. — Не хочу! Не оставлю его здесь! Возьмём его домой! Смотрите, какой он несчастный!
Павлик не кричал, но, стоя рядом с сестрой, всем своим видом показывал, что согласен с ней. Пани Кристина растерялась и не знала, что делать, пан Хабрович не находил убедительных слов. Им на помощь пришла дежурная, женщина средних лет, которая сочувственно наблюдала за этой душераздирающей сценой.
— Ну, ну, успокойтесь, дети, — сказала она. — Не стоит так расстраиваться, ничего страшного. Каждая собака поначалу чувствует себя здесь плохо, через три дня привыкнет и успокоится. А пока ей здесь все чужое, незнакомое…
— Так давайте оставим ему на первое время что-нибудь знакомое! — крикнула Яночка. — Например, меня! Побуду с ним хотя бы до утра! Павлику пришла в голову хорошая идея.
— Оставим ему тряпку, на которой пёс сидел в машине! — предложил он. — Наверняка уже привык к ней! Сейчас принесу из машины. Или жалко тряпку?
— Нет, тряпки нам не жалко, — обиделась мама, — но ведь тебе просто так не выйти из приюта, придётся просить кого-нибудь опять отпереть тебе калитку.
— Не нужно отпирать, я перелезу через забор.
— Надо было совсем голову потерять, чтобы забрать детей с собой, — недовольно сказал жене пан Хабрович. — Мало мне хлопот и забот, теперь вот ещё с собакой возись. Да перестаньте же. кричать! Успокойтесь! — прикрикнул он на детей. Яночка не могла успокоиться. Изо всех сил вцепившись в решётку бокса, она судорожно рыдала, выкрикивая сквозь слезы:
— Мы его обманули! Он уже думал, что мы его взяли к себе, так радовался, охотно поехал с нами, а мы, обманом… привезли его в тюрьму… посадили за решётку… оставляем одного-одинешенького… Пытаясь оторвать дочку от решётки, пани Кристина ласково её уговаривала:
— Да не убивайся ты так! Ничего страшного не случится! Собака умная, все понимает, знает, что мы за ней приедем. А сейчас пёсик растерялся, ему плохо из-за того, что не успел здесь ничего обнюхать, освоиться с новым местом. И чем скорее привыкнет к нему, тем лучше и для пса. Поэтому нельзя тебе с ним здесь оставаться, да и нам всем лучше поскорее уйти, оставить его, пусть начинает осваиваться. Перестань плакать, ты же умная девочка. Он не такой уж несчастный, псу надо все обнюхать, без этого он на новом месте чувствует себя неуверенно. Не можешь же ты обнюхать за него! До утра выдержит, а утром придёт ветеринар, осмотрит собаку. Ты ведь и сама понимаешь, нужно, чтобы её осмотрел доктор.
Никакие уговоры до Яночки не доходили, а тут ещё другие собаки проснулись и тоже стали волноваться. Пани Кристина сама чуть не плакала, отец решился и послал сына за старой наволочкой. Зарёванная Яночка собственными руками набила её сеном и уложила на ней пса. Дежурная с философским спокойствием наблюдала за драматической сценой.
— Ну вот, теперь у собачки все удобства, — сказала она. — Заснёт на этом ложе и спокойно проспит до утра. Это кобелёк?
— Но ему здесь темно! — продолжала рыдать Яночка.
— А зачем ему свет? Ведь он не собирается читать.
— Но ему плохо, без света!
— Плохо ему прежде всего из-за твоего рёва! — решительно заявила мама. — Отцепись наконец от сетки и перестань нервировать пса! Видишь же, мы оставляем его в безопасности, на тёплой подстилке.
— Но одного-одинешенького!
Проблему разрешил сам пёс. Хорошенько обнюхав старую наволочку, он взял её в зубы, уложил тюфячок немного по-другому, по-своему, сам лёг на него, вздохнул и, взглянув на Яночку, закрыл глаза с безропотным смирением. Пани Кристина почувствовала, как её всю переполняет глубокая благодарность к этому умному животному.
— Ну вот, сама видишь, — сказала она дочери, отрывая её пальцы от сетки. — Пёсик хочет отдохнуть, у него был тяжёлый день. Дай ему возможность спокойно поспать.
Всхлипнув последний раз, Яночка отцепилась наконец от сетки и позволила себя увести, оглядываясь на каждом шагу на оставленную в тёмном боксе собаку.
Извинившись перед дежурной за доставленное беспокойство, супруги Хабровичи покинули помещение приюта и направились к машине. Идя рядом с сестрой, Павлик ничего ей не сказал, а сказать мог бы многое. Ну, например, большое спасибо за то, что она взяла весь рёв на себя, избавив его от необходимости принимать участие в драматическом представлении, и тем самым дала возможность сохранить его мужское достоинство. Схватив Яночку за руку, он немного придержал её и, когда родители прошли вперёд, прошептал:
— А теперь кончай представление! Все понимаю, у меня у самого сердце разрывается, но неужели не понимаешь — завтра начинается переезд, светопреставление, до нас предкам не будет дела? И мы придём сюда к нему на свидание. Ведь досюда доходит автобус от нашего дома, я специально смотрел!
Слова брата бальзамом легли на изболевшееся сердце Яночки. Девочка усилием воли прогнала грустную картину одинокой собачки в камере и, сразу успокоившись, настроилась на решение организационных вопросов. Ведь для решения таких вопросов необходимы спокойствие и сосредоточенность.
— А ну-ка быстренько сбегай к автобусной остановке и ещё раз проверь, какой автобус и как ходит. А я тут ещё немного пореву, а то они сразу почуют неладное…
— Вот что! — принял мужское решение папа. — Надо его отвезти в приют, действительно, мы не можем оставить собаку на произвол судьбы. В приюте ей окажут помощь, полечат, а там посмотрим… когда переселимся.
Дети переглянулись. Может, папа прав? Собака явно больна, её действительно сначала нужно вылечить, а для этого она должна находиться под медицинской опекой. Завтрашнее столпотворение исключало возможность создать псу нормальные условия для выздоровления. Пусть и в самом деле немного поживёт в приюте, подлечится, а они тем временем устроятся на новом месте и возьмут пса в большой, просторный дом. С садиком!
— А ты знаешь, где этот приют? — спросила мужа пани Кристина. — Тебе дали адрес?
— Где-то жутко далеко, за аэропортом Окенче. А пока попробуй напоить собаку тёплым молоком, разведи в нем аспирин.
Схватив ведро с мусором, Павлик пулей вылетел из квартиры, загрохотал по лестнице и моментально вернулся. Пани Кристина даже мимоходом подумала, что вряд ли он успел добежать до мусорного бака. Неужели вывалил мусор сразу за дверью парадного? Однако спрашивать сына не стала, а занялась молоком для больной собаки. Яночка не отходила от матери, следила за каждым её движением, словно боялась, чтобы та не отравила животное.
Аспирин очень плохо растворялся и, когда собака охотно вылакала молоко, обнаружился на дне миски. Пани Кристина пыталась на ложке дать его собаке, но та упорно отказывалась от предлагаемой гадости, в конце концов обиделась на пани Кристину и перешла на циновку к соседской двери. Пришлось отказаться от лечения. Поскольку оба отпрыска смотрели на мать осуждающе, пани Кристина сочла нужным оправдаться:
— Конечно, я смогла бы заставить собаку проглотить лекарство, разжать зубы ей я бы сумела. Но ведь эта собака чужая, мы совсем не знакомы, не знаю, как она себя поведёт. И собака тоже меня не знает, у хозяйки она бы лекарство приняла, хозяйке собака доверяет…
— Хватит, поехали, — сказал папа, выходя из квартиры с верёвкой в руке.
Яночка подозрительно взглянула на отца:
— А верёвка тебе зачем? Такая толстая.
— А как я поведу собаку, по-твоему? — огрызнулся отец. — За ручку? Сейчас мы с мамой отвезём её и быстро вернёмся, а вы марш спать!
И он принялся завязывать верёвку на шее собаки. Брат и сестра не шелохнулись. Казалось, их ноги вросли в лестничную площадку. Глаза не отрывались от собаки, руки дрожали.
— А если… — прерывающимся от волнения голосом начал Павлик. — Если мы торжественно поклянёмся, что всегда, каждый день будем убирать за собой посуду…
… и рано ложиться спать, — подхватила Яночка и вдруг кинулась к отцу, закричав страшным голосом:
— Ты её задушишь!
Пан Хабрович нервно вздрогнул, верёвка упала на пол. Только теперь пани Кристина поняла в полной мере, какие чувства переполняют сердца её детей. Чувства благородные, без всякого сомнения, и подавлять их не стоит.
— Хорошо, — быстро сказала она, — можете ехать с нами. Принесите какую-нибудь тряпку, подстелим для собаки в машине. Павлик бросился в квартиру и вернулся со старой наволочкой. Яночка не двинулась с места, продолжая наблюдать за тем, как отец, ворча сквозь зубы, принялся ловко завязывать верёвку на шее собаки. А та, почувствовав на шее верёвку, сразу оживилась, привстала, готовая немедленно двинуться к выходу.
— Собака приучена к ошейнику, — сказал пан Хабрович. — И вообще, пёс умный, хорошо выдрессированный, послушный. Пошли! Пёс охотно спустился с лестницы и радостно выбежал во двор. За воротами он принялся интенсивно нюхать воздух и вдруг застыл на месте, напряжённый, как струна, вытянув морду и подняв переднюю лапу. Пан Хабрович от неожиданности остановился, Яночка с Павликом, догоняющие отца, налетели на него.
— Глядите, дети, ведь это охотничья собака! — воскликнул пан Хабрович. — Смотрите, как прекрасно делает стойку!
— Что делает? — не понял Павлик.
— Стойку! Когда почует дичь, становится вот в такую позу. Характерная поза охотничьей собаки, тем самым она даёт знать охотнику, что почуяла куропатку, бекаса или какую другую дичь.
— А где же куропатка? — спросила Яночка.
— Я не говорю, что здесь обязательно должна быть куропатка, но вот такую стойку делают охотничьи собаки и на куропаток, — пояснил отец.
Несомненно, собака хорошо выдрессирована. Тем временем пёс оживился чрезвычайно. Его трудно было узнать, куда подевались апатия и безразличие. Казалось, он сбросил груз печали, почувствовав хозяйскую руку, и теперь резво бежал по тротуару, интенсивно нюхая воздух и землю и направляясь в сторону автостоянки.
— Возьми-ка верёвку, — сказал пан Хабрович дочери, — и беги за ним, куда он потянет, вдруг приведёт к себе домой. Возможно, он здесь где-то недалеко живёт, может, найдёт хозяина. Перехватив верёвку, Яночка побежала за собакой, которая стремительно рвалась к автостоянке. Добежав до неё, пёс обнюхал всю площадку, рванулся в другую сторону, вернулся на прежнее место и остановился, сразу растеряв всю энергию.
Нет, место явно было ему незнакомо. Оглянувшись на Яночку, собака сделала попытку побежать в другую сторону. Яночка воспротивилась.
— Нет, — решительно сказала она, натянув верёвку. — Сейчас мы туда не пойдём. Я понимаю, ты потерялся, но не горюй, пёсик, мы возьмём тебя. А пока давай сюда, в машину!
— Знаешь, у него такое же воспаление лёгких, как я прима балерина, — потихоньку сказал пан Хабрович жене, наблюдая за дочерью и собакой. — Просто пёс замёрз на лестнице, а сейчас — гляди, разогрелся и здоровёхонек!
— Тихо, а то дети услышат! — перебила мужа пани Кристина. — И тогда опять начнут умолять, чтобы мы немедленно взяли собаку. А если не возьмём, сочтут нас бессердечными злодеями. И я вовсе не уверена, что собака не больна. Сама слышала, как она хрипло дышала.
В машину собака вошла послушно и даже охотно. Всю дорогу она просидела на старой наволочке, с интересом рассматривая то, что можно было увидеть в окошко, и даже заворчала на какую-то собаку, которая проходила недалеко от машины, когда пан Хабрович остановился, чтобы спросить дорогу. Пёс явно чувствовал себя в машине, как дома. А в приюте разыгрались страшные сцены.
И на Яночку, и на собаку с первой же секунды он произвёл ужасное впечатление. Запах карболки и других дезинфицирующих средств чувствовался уже на подходах к нему. Собаке не разрешили ознакомиться с новым помещением, не разрешили ничего обнюхать. Сразу же привязали к ручке входной двери в вестибюле. Пёс бросился следом за Хабровичами, он потянул за верёвку и с оглушительным грохотом захлопнул дверь. Это смертельно испугало его. Яночка поспешила развязать верёвку и осталась в вестибюле вместе с собакой.
Павлик присоединился к ним. Дети чувствовали себя такими же растерянными и несчастными, как и пёс. Горло перехватило, сердце отчаянно билось. И этот невыносимый запах.. Отец сказал, что это очень хороший приёмник для бездомных животных, что здесь для них созданы идеальные условия, что здесь царит чистота. Яночка так не считала — вон какая ужасная вонь и холод… собачий. И все кругом какое-то чужое, враждебное. А уж изоляторы для собак, боксы за сеткой вдоль длинного коридора и вовсе напоминали камеры для арестантов или преступников, сколько раз ей приходилось читать. Тёмные, мрачные, страшные. Похоже, мама тоже так считала, потому что стала отцу говорить громким шёпотом, что такая ухоженная собака, как их пёсик, в таком боксе долго не выдержит. Отец её успокоил: в боксе собака будет находиться только до утра, утром её осмотрит ветеринар и направит в другое помещение. Да и что ей не понравилось? Вон как чисто, везде порядок, в каждой камере… то есть в каждом боксе подстилка из свежего сена…
— Сено! — презрительно фыркнула пани Кристина. — Это собака, а не коза, зачем ей сено? С тяжёлым сердцем передала Яночка отцу конец верёвки, замотанной на шее собаки. Умная, послушная собака вдруг стала отчаянно вырываться. В камеру её втолкнули силой. Пан Хабрович решительно подтащил её к охапке сена в углу и велел лечь. Громко приказал «лежать! «.Яночка заглянула в несчастные, перепуганные собачьи глаза, и у неё чуть не разорвалось сердце.
— Нет! — отчаянно крикнула девочка. — Не хочу! Не оставлю его здесь! Возьмём его домой! Смотрите, какой он несчастный!
Павлик не кричал, но, стоя рядом с сестрой, всем своим видом показывал, что согласен с ней. Пани Кристина растерялась и не знала, что делать, пан Хабрович не находил убедительных слов. Им на помощь пришла дежурная, женщина средних лет, которая сочувственно наблюдала за этой душераздирающей сценой.
— Ну, ну, успокойтесь, дети, — сказала она. — Не стоит так расстраиваться, ничего страшного. Каждая собака поначалу чувствует себя здесь плохо, через три дня привыкнет и успокоится. А пока ей здесь все чужое, незнакомое…
— Так давайте оставим ему на первое время что-нибудь знакомое! — крикнула Яночка. — Например, меня! Побуду с ним хотя бы до утра! Павлику пришла в голову хорошая идея.
— Оставим ему тряпку, на которой пёс сидел в машине! — предложил он. — Наверняка уже привык к ней! Сейчас принесу из машины. Или жалко тряпку?
— Нет, тряпки нам не жалко, — обиделась мама, — но ведь тебе просто так не выйти из приюта, придётся просить кого-нибудь опять отпереть тебе калитку.
— Не нужно отпирать, я перелезу через забор.
— Надо было совсем голову потерять, чтобы забрать детей с собой, — недовольно сказал жене пан Хабрович. — Мало мне хлопот и забот, теперь вот ещё с собакой возись. Да перестаньте же. кричать! Успокойтесь! — прикрикнул он на детей. Яночка не могла успокоиться. Изо всех сил вцепившись в решётку бокса, она судорожно рыдала, выкрикивая сквозь слезы:
— Мы его обманули! Он уже думал, что мы его взяли к себе, так радовался, охотно поехал с нами, а мы, обманом… привезли его в тюрьму… посадили за решётку… оставляем одного-одинешенького… Пытаясь оторвать дочку от решётки, пани Кристина ласково её уговаривала:
— Да не убивайся ты так! Ничего страшного не случится! Собака умная, все понимает, знает, что мы за ней приедем. А сейчас пёсик растерялся, ему плохо из-за того, что не успел здесь ничего обнюхать, освоиться с новым местом. И чем скорее привыкнет к нему, тем лучше и для пса. Поэтому нельзя тебе с ним здесь оставаться, да и нам всем лучше поскорее уйти, оставить его, пусть начинает осваиваться. Перестань плакать, ты же умная девочка. Он не такой уж несчастный, псу надо все обнюхать, без этого он на новом месте чувствует себя неуверенно. Не можешь же ты обнюхать за него! До утра выдержит, а утром придёт ветеринар, осмотрит собаку. Ты ведь и сама понимаешь, нужно, чтобы её осмотрел доктор.
Никакие уговоры до Яночки не доходили, а тут ещё другие собаки проснулись и тоже стали волноваться. Пани Кристина сама чуть не плакала, отец решился и послал сына за старой наволочкой. Зарёванная Яночка собственными руками набила её сеном и уложила на ней пса. Дежурная с философским спокойствием наблюдала за драматической сценой.
— Ну вот, теперь у собачки все удобства, — сказала она. — Заснёт на этом ложе и спокойно проспит до утра. Это кобелёк?
— Но ему здесь темно! — продолжала рыдать Яночка.
— А зачем ему свет? Ведь он не собирается читать.
— Но ему плохо, без света!
— Плохо ему прежде всего из-за твоего рёва! — решительно заявила мама. — Отцепись наконец от сетки и перестань нервировать пса! Видишь же, мы оставляем его в безопасности, на тёплой подстилке.
— Но одного-одинешенького!
Проблему разрешил сам пёс. Хорошенько обнюхав старую наволочку, он взял её в зубы, уложил тюфячок немного по-другому, по-своему, сам лёг на него, вздохнул и, взглянув на Яночку, закрыл глаза с безропотным смирением. Пани Кристина почувствовала, как её всю переполняет глубокая благодарность к этому умному животному.
— Ну вот, сама видишь, — сказала она дочери, отрывая её пальцы от сетки. — Пёсик хочет отдохнуть, у него был тяжёлый день. Дай ему возможность спокойно поспать.
Всхлипнув последний раз, Яночка отцепилась наконец от сетки и позволила себя увести, оглядываясь на каждом шагу на оставленную в тёмном боксе собаку.
Извинившись перед дежурной за доставленное беспокойство, супруги Хабровичи покинули помещение приюта и направились к машине. Идя рядом с сестрой, Павлик ничего ей не сказал, а сказать мог бы многое. Ну, например, большое спасибо за то, что она взяла весь рёв на себя, избавив его от необходимости принимать участие в драматическом представлении, и тем самым дала возможность сохранить его мужское достоинство. Схватив Яночку за руку, он немного придержал её и, когда родители прошли вперёд, прошептал:
— А теперь кончай представление! Все понимаю, у меня у самого сердце разрывается, но неужели не понимаешь — завтра начинается переезд, светопреставление, до нас предкам не будет дела? И мы придём сюда к нему на свидание. Ведь досюда доходит автобус от нашего дома, я специально смотрел!
Слова брата бальзамом легли на изболевшееся сердце Яночки. Девочка усилием воли прогнала грустную картину одинокой собачки в камере и, сразу успокоившись, настроилась на решение организационных вопросов. Ведь для решения таких вопросов необходимы спокойствие и сосредоточенность.
— А ну-ка быстренько сбегай к автобусной остановке и ещё раз проверь, какой автобус и как ходит. А я тут ещё немного пореву, а то они сразу почуют неладное…
3
Дом был большой, красивый и очень старый. Ранняя осень разукрасила окружающие его высокие деревья багрянцем и золотом, и теперь залитая нежарким осенним солнцем картина представляла собой воплощение тишины и спокойствия. Если бы не люди.
Люди начисто нарушили безмятежность. В доме, во дворе, на улице перед домом клубились толпы людей. Они вносили и выносили мебель и вещи, сталкиваясь друг с другом, роняя на землю узлы, свёртки, отдельные предметы меблировки. Возникшее с самого утра светопреставление во второй половине дня постепенно выдыхалось, люди, растеряв энергию, уже не бегали, а двигались с трудом, как осовелые осенние мухи.
Из экономии Хабровичи наняли на целый день одну машину для перевозки мебели, и она неустанно кружила между этим домом и квартирами переезжающих в него жильцов, привозя одни вещи и вывозя другие. Запланировано и продумано было, казалось, все, но в результате такой упрощённой и, вроде бы, рациональной транспортировки буфет тёти Моники и бабушкин диван совершили по два рейса, ибо по ошибке их загрузили на машину сразу после того, как только что разгрузили, а письменный стол Рафала, заброшенный первым рейсом жильцам с первого этажа, ухитрился совершить аж три поездки. Тем не менее, вопреки наихудшим опасениям пана Хабровича, каким-то образом удалось перевезти куда надо все крупные грузы, и теперь оставалось разместить оставшуюся мелочь.
За работой носильщиков внимательно наблюдали три человека: снаружи — Яночка и Павлик, которые недавно вернулись из школы, а изнутри, из дома, проживающая в нем престарелая особа. За суетой новых жильцов и носильщиков она наблюдала из окна первого этажа, прочно обосновавшись и удобно опираясь локтями о подоконник, наблюдала весь день, с самого утра, не оставляя ни на минуту свой наблюдательный пост, и на её изрезанном морщинами лице застыло выражение злобного упорства.
Дети во двор не заходили, за происходящим они наблюдали с улицы, сквозь красивую решётку, окружающую весь участок их нового жилья — дом и сад. Ограждение сделано было солидно — декоративная чугунная решётка на прочном каменном фундаменте. Поставив на это удобное каменное основание школьный ранец, Яночка наконец выразила своё мнение:
— Мне страшно все тут нравится. А тебе?
Поставив свой ранец рядом и придерживая оба, чтобы не свалились, брат снисходительно поддержал мнение сестры:
— Ничего, годится. Места много, будет где пожить. И ему тут тоже понравится, ты как думаешь?
Хоть садик и небольшой, но побегать есть где. Что скажешь?
— Заберём его, как только закончится вся эта петрушка с переездом, ему тут тоже понравится. Только вот не нравится мне эта старая колдунья. И Яночка подбородком мотнула в сторону упомянутой колдуньи в окне. Павлик проследил за её жестом и тоже увидел старуху.
— Ну и что? — удивился он. — Какое нам дело до этой… кикиморы?
— Ещё какое! — возразила Яночка. — Она отсюда ни за что не уедет, попомни моё слово. Кретина с женой мы бы ещё уговорили, а её ни за что!
— Какого кретина?
— Её сыночка. Заметил, голова у него, как большущая тыква, наверняка кретин.
— И вовсе не как тыква, а как большая груша… Ты и в самом деле думаешь, что она не захочет выехать из нашего дома? В их распоряжении половина чердака. Лучшая половина!
— Вот именно. И сдаётся мне, они там чем-то подозрительным занимаются.
Последнее замечание сестры так заинтересовало Павлика, что он, позабыв о ранцах, стремительно повернулся к ней.
— Чем занимаются?
Ранцы шлёпнулись на землю. Подобрав их и поставив на место, Яночка задумчиво ответила, не отрывая глаз от старой колдуньи:
— Если бы знать! Вчера вечером я забралась незаметно в дом и слышала, как они там возились у себя на чердаке. Знаешь, мне показалось, что они пытались пробиться сквозь стену на нашу половину. Ту самую, которая заперта и куда никак нельзя проникнуть. Можно было бы забраться на их чердак и посмотреть, не пробили ли они дыру на другую половину чердака, но теперь туда не попадёшь. Чердачную дверь они заперли на огромный висячий замок, знаешь, такой амбарный, и все время стерегут. Эта колдунья и стережёт, из дому никогда не выходит. А замок, говорю тебе…
— Подумаешь, висячий замок! — презрительно фыркнул Павлик. — Большое дело!
— Думаешь? — оживилась Яночка.
— Тут и думать нечего! Гарантирую — когда захотим, в любой момент отопрём — у одного моего кореша миллион ключей. У него отец слесарь, так и он научился с любыми замками справляться. А уж с висячими тем более, в случае чего скобу снимем, винтики вывинтим, плёвое дело. И отмычки у него есть.
Яночка одобрительно кивнула головой. Теперь оба с интересом наблюдали за переноской двух огромных ящиков с фарфоровой и стеклянной посудой, которые, вопреки ожиданиям, носильщикам удалось донести не уронив. Слышалось сопенье носильщиков и шелест золотых листьев под их ногами. Вот оба ящика осторожно поставили у двери дома. Носильщики передохнули, отёрли пот с лица и снова взялись за ремни. Один за другим оба ящика исчезли в раскрытых дверях дома.
— Вчера я ещё знала, где живу, — сказала Яночка, — а сегодня не знаю. Где наш дом? Там или уже тут? Куда возвращаться из школы?
— Сюда, наверное, — рассеянно отозвался Павлик, о чем-то с напряжением думая. — И не все ли тебе равно? Тоже мне проблема!
— А у тебя проблемы?
— Ещё какие! Все время думаю — а вдруг не разрешат его взять! Ведь нам же не отдадут из приюта, туда за ним должен приехать обязательно отец. Что будет, если родители не согласятся?
— А вот это уж моя забота, — презрительно пожала плечами Яночка. — Если что — у меня сразу приступ случится. И будет тянуться до тех пор, пока они не согласятся.
— Какой приступ?
— Все равно какой. Самый настоящий! Даром, что ли, я учусь на круглые пятёрки? Из-за этого пса стала отличницей, а ты — «не согласятся»! Круглые пятёрки и приступ — такого им не выдержать. И тебе советую.
— Спятила? Учиться «на отлично» и ещё приступ устраивать?
— Ты можешь и без приступа, хотя бы поучись на пятёрки.
Павлик скривился и тяжело вздохнул.
— Ну ладно, на что не пойдёшь ради собаки. Ещё целую неделю ждать! Слушай, а что если нам поехать проведать его? Сейчас тут никому до нас и дела нет, не заметят, что мы из школы не вернулись.
— Это мысль! Только вот что делать с ранцами? Не тащить же с собой такую тяжесть.
— Забросим в гараж, там никто не заметит.
— И по дороге купим ему кусок колбасы, без гостинца нельзя никак.
Схватив оба ранца, Павлик постарался незаметно пробраться к полуразрушенному гаражу, стоящему в углу двора. Какое-то время Яночка наблюдала за братом, потом её внимание привлёк отец.
Страшно взволнованный, он бросился к человеку, вошедшему во двор с большой тяжёлой сумкой в руках, и они вместе поспешили в дом. С удивлением отметила Яночка, как оживилась дотоле безучастно наблюдавшая за происходящим старая грымза. Поначалу Яночка приписала это появлению человека с тяжёлой сумкой, но потом поняла, что ошиблась. Покинув пост в окне, старуха вышла из дверей своей квартиры, с трудом избежав столкновения с грузчиками, которые как раз в этот момент вносили диван, и, с неожиданной прытью сбежав по ступенькам крыльца, выскочила через калитку на улицу навстречу почтальону. Тот собирался войти во двор их дома, но в нерешительности остановился, увидев царящую во дворе суматоху. Почтальон вручил старухе какую-то бандероль или посылочку, и она столь же было вернулась к себе. Тут во двор спустилась Яночкина бабушка, громким голосом требуя от грузчиков немедленно отыскать и внести в её комнату недостающий сегмент библиотечного шкафа. Грузчики упирались, настаивая на том, что сначала разгрузят вот эти связки книг, под которыми погребён сегмент, но бабушка настояла на своём. Сегмент был извлечён из-под связок книг, и предводительствуемые бабушкой грузчики потащили его в их с дедушкой квартиру.
Все это Яночка успела заметить, пока не вернулся Павлик. Дети проверили имеющуюся у них наличность — хватит ли на угощение для собаки, убедились, что хватит, и без сожаления покинули представление перед их домом.
Уже в четвёртый раз приходили они с визитом к своей собаке, сразу после школы отправляясь за пределы города, на Окенче, Занятые переездом родители и дедушка с бабушкой не замечали их отсутствия.
Собака за эти дни успела привыкнуть к своим новым друзьям и, по всей вероятности, предвидела их приход, потому что терпеливо ждала у сетки своего бокса, явно оживляясь при виде их. Теперь она уже знала детей и помнила, не так, как было первый раз, в первое их посещение.
Первый раз Павлик с Яночкой отправились к своей собаке на третий день после того, как нашли её в подъезде и отвезли в приют. Узнав в канцелярии, как найти собаку, с бьющимся сердцем и куском жареной колбасы они разыскали нужный бокс. Их собака лежала там на подстилке в обществе ещё двух других, спокойных и милых собачек. Их собака выглядела совсем здоровой, но какая она была грустная!
Яночка присела у сетки на корточки и вполголоса позвала:
— Хабр, иди сюда! Хабр!
— Почему вдруг Хабр? — удивился Павлик, присаживаясь на корточки рядом с сестрой.
— Собака Хабровичей должна называться Хабром, разве не так? Это ведь мальчик, значит Хабр. Хабр, иди же сюда, смотри, что мы тебе принесли!
В глазах собаки блеснула искорка надежды. Вскочив с подстилки, она подбежала к сетке, охотно съела угощение, а затем, подняв голову, вопросительно поглядела на Яночку.
— Нет, — со вздохом ответила Яночка на немой вопрос, — пока мы тебя ещё не можем отсюда забрать. Тебе придётся побыть здесь целых две недели. Ты ведь выдержишь эти две недели, правда, Хабр?
— Ты умный пёсик, — вторил сестре Павлик, — хороший пёсик, ты ведь подождёшь? Мы обязательно придём за тобой. Всего две недели — и ты будешь с нами.
Собака поняла, что пока она с детьми не идёт. Потянувшись и зевнув, она села на пол, глядя на мальчика и девочку с грустной покорностью судьбе.
— Понял! — обрадовалась Яночка. — Видишь — недоволен, но согласен ждать. Тебе не кажется, что он уже не выглядит таким несчастным, как тогда?
— Очень неплохо выглядит! — подтвердил Павлик. — Надо же, какой умный и понимающий пёсик! Ну и собака нам досталась!
На следующий раз Хабр уже узнал их, а в третий раз стал реагировать на своё имя. Надо сказать, радовался пёс при виде своих новых хозяев весьма сдержанно, как будто откладывал настоящее проявление радости на тот день, когда его заберут из приюта. Теперь, придя к своему Хабру в четвёртый раз, Яночка с братом сообща убедили собаку отправиться вместе с ними на небольшую прогулку, предусмотренную правилами приюта. Рядом с боксами находилась маленькая площадка, где собаки могли размять ноги после постоянного пребывания в тесных боксах. И хотя площадка была очень небольшой, все равно приятнее было пообщаться со своим новым другом на свежем воздухе, под нежаркими лучами осеннего солнца, чем в полутёмном помещении приюта.
С каждым приходом своих новых друзей Хабр все больше оживлялся, но его не покидала грусть, которую Яночка и Павлик приписывали необходимости все ещё оставаться в собачьем приюте.
— Уже осталось совсем немного! — убеждала Яночка Хабра. — Перевезли уже почти все шкафы и кровати, теперь расставляют их по местам. Недолго осталось, скоро кончат. Неделька, осталась всего неделька…
— Надоела ему эта наша болтовня! — сказал Павлик. — Ты же видишь, как он тебя слушает. И не верит нам, все обещаем и обещаем, а сами каждый раз уходим без него.
— Вот и не правда! — возразила Яночка. — Он все понимает, ведь сам видишь, как смотрит! Пёсик прекрасно понимает, что ещё надо подождать, а потом он пойдёт с нами. А что глазки грустные, так это потому, что ему грустно тут оставаться без нас. Павлик недоверчиво качал головой и, протянув руку сквозь сетку, поглаживал пса.
Люди начисто нарушили безмятежность. В доме, во дворе, на улице перед домом клубились толпы людей. Они вносили и выносили мебель и вещи, сталкиваясь друг с другом, роняя на землю узлы, свёртки, отдельные предметы меблировки. Возникшее с самого утра светопреставление во второй половине дня постепенно выдыхалось, люди, растеряв энергию, уже не бегали, а двигались с трудом, как осовелые осенние мухи.
Из экономии Хабровичи наняли на целый день одну машину для перевозки мебели, и она неустанно кружила между этим домом и квартирами переезжающих в него жильцов, привозя одни вещи и вывозя другие. Запланировано и продумано было, казалось, все, но в результате такой упрощённой и, вроде бы, рациональной транспортировки буфет тёти Моники и бабушкин диван совершили по два рейса, ибо по ошибке их загрузили на машину сразу после того, как только что разгрузили, а письменный стол Рафала, заброшенный первым рейсом жильцам с первого этажа, ухитрился совершить аж три поездки. Тем не менее, вопреки наихудшим опасениям пана Хабровича, каким-то образом удалось перевезти куда надо все крупные грузы, и теперь оставалось разместить оставшуюся мелочь.
За работой носильщиков внимательно наблюдали три человека: снаружи — Яночка и Павлик, которые недавно вернулись из школы, а изнутри, из дома, проживающая в нем престарелая особа. За суетой новых жильцов и носильщиков она наблюдала из окна первого этажа, прочно обосновавшись и удобно опираясь локтями о подоконник, наблюдала весь день, с самого утра, не оставляя ни на минуту свой наблюдательный пост, и на её изрезанном морщинами лице застыло выражение злобного упорства.
Дети во двор не заходили, за происходящим они наблюдали с улицы, сквозь красивую решётку, окружающую весь участок их нового жилья — дом и сад. Ограждение сделано было солидно — декоративная чугунная решётка на прочном каменном фундаменте. Поставив на это удобное каменное основание школьный ранец, Яночка наконец выразила своё мнение:
— Мне страшно все тут нравится. А тебе?
Поставив свой ранец рядом и придерживая оба, чтобы не свалились, брат снисходительно поддержал мнение сестры:
— Ничего, годится. Места много, будет где пожить. И ему тут тоже понравится, ты как думаешь?
Хоть садик и небольшой, но побегать есть где. Что скажешь?
— Заберём его, как только закончится вся эта петрушка с переездом, ему тут тоже понравится. Только вот не нравится мне эта старая колдунья. И Яночка подбородком мотнула в сторону упомянутой колдуньи в окне. Павлик проследил за её жестом и тоже увидел старуху.
— Ну и что? — удивился он. — Какое нам дело до этой… кикиморы?
— Ещё какое! — возразила Яночка. — Она отсюда ни за что не уедет, попомни моё слово. Кретина с женой мы бы ещё уговорили, а её ни за что!
— Какого кретина?
— Её сыночка. Заметил, голова у него, как большущая тыква, наверняка кретин.
— И вовсе не как тыква, а как большая груша… Ты и в самом деле думаешь, что она не захочет выехать из нашего дома? В их распоряжении половина чердака. Лучшая половина!
— Вот именно. И сдаётся мне, они там чем-то подозрительным занимаются.
Последнее замечание сестры так заинтересовало Павлика, что он, позабыв о ранцах, стремительно повернулся к ней.
— Чем занимаются?
Ранцы шлёпнулись на землю. Подобрав их и поставив на место, Яночка задумчиво ответила, не отрывая глаз от старой колдуньи:
— Если бы знать! Вчера вечером я забралась незаметно в дом и слышала, как они там возились у себя на чердаке. Знаешь, мне показалось, что они пытались пробиться сквозь стену на нашу половину. Ту самую, которая заперта и куда никак нельзя проникнуть. Можно было бы забраться на их чердак и посмотреть, не пробили ли они дыру на другую половину чердака, но теперь туда не попадёшь. Чердачную дверь они заперли на огромный висячий замок, знаешь, такой амбарный, и все время стерегут. Эта колдунья и стережёт, из дому никогда не выходит. А замок, говорю тебе…
— Подумаешь, висячий замок! — презрительно фыркнул Павлик. — Большое дело!
— Думаешь? — оживилась Яночка.
— Тут и думать нечего! Гарантирую — когда захотим, в любой момент отопрём — у одного моего кореша миллион ключей. У него отец слесарь, так и он научился с любыми замками справляться. А уж с висячими тем более, в случае чего скобу снимем, винтики вывинтим, плёвое дело. И отмычки у него есть.
Яночка одобрительно кивнула головой. Теперь оба с интересом наблюдали за переноской двух огромных ящиков с фарфоровой и стеклянной посудой, которые, вопреки ожиданиям, носильщикам удалось донести не уронив. Слышалось сопенье носильщиков и шелест золотых листьев под их ногами. Вот оба ящика осторожно поставили у двери дома. Носильщики передохнули, отёрли пот с лица и снова взялись за ремни. Один за другим оба ящика исчезли в раскрытых дверях дома.
— Вчера я ещё знала, где живу, — сказала Яночка, — а сегодня не знаю. Где наш дом? Там или уже тут? Куда возвращаться из школы?
— Сюда, наверное, — рассеянно отозвался Павлик, о чем-то с напряжением думая. — И не все ли тебе равно? Тоже мне проблема!
— А у тебя проблемы?
— Ещё какие! Все время думаю — а вдруг не разрешат его взять! Ведь нам же не отдадут из приюта, туда за ним должен приехать обязательно отец. Что будет, если родители не согласятся?
— А вот это уж моя забота, — презрительно пожала плечами Яночка. — Если что — у меня сразу приступ случится. И будет тянуться до тех пор, пока они не согласятся.
— Какой приступ?
— Все равно какой. Самый настоящий! Даром, что ли, я учусь на круглые пятёрки? Из-за этого пса стала отличницей, а ты — «не согласятся»! Круглые пятёрки и приступ — такого им не выдержать. И тебе советую.
— Спятила? Учиться «на отлично» и ещё приступ устраивать?
— Ты можешь и без приступа, хотя бы поучись на пятёрки.
Павлик скривился и тяжело вздохнул.
— Ну ладно, на что не пойдёшь ради собаки. Ещё целую неделю ждать! Слушай, а что если нам поехать проведать его? Сейчас тут никому до нас и дела нет, не заметят, что мы из школы не вернулись.
— Это мысль! Только вот что делать с ранцами? Не тащить же с собой такую тяжесть.
— Забросим в гараж, там никто не заметит.
— И по дороге купим ему кусок колбасы, без гостинца нельзя никак.
Схватив оба ранца, Павлик постарался незаметно пробраться к полуразрушенному гаражу, стоящему в углу двора. Какое-то время Яночка наблюдала за братом, потом её внимание привлёк отец.
Страшно взволнованный, он бросился к человеку, вошедшему во двор с большой тяжёлой сумкой в руках, и они вместе поспешили в дом. С удивлением отметила Яночка, как оживилась дотоле безучастно наблюдавшая за происходящим старая грымза. Поначалу Яночка приписала это появлению человека с тяжёлой сумкой, но потом поняла, что ошиблась. Покинув пост в окне, старуха вышла из дверей своей квартиры, с трудом избежав столкновения с грузчиками, которые как раз в этот момент вносили диван, и, с неожиданной прытью сбежав по ступенькам крыльца, выскочила через калитку на улицу навстречу почтальону. Тот собирался войти во двор их дома, но в нерешительности остановился, увидев царящую во дворе суматоху. Почтальон вручил старухе какую-то бандероль или посылочку, и она столь же было вернулась к себе. Тут во двор спустилась Яночкина бабушка, громким голосом требуя от грузчиков немедленно отыскать и внести в её комнату недостающий сегмент библиотечного шкафа. Грузчики упирались, настаивая на том, что сначала разгрузят вот эти связки книг, под которыми погребён сегмент, но бабушка настояла на своём. Сегмент был извлечён из-под связок книг, и предводительствуемые бабушкой грузчики потащили его в их с дедушкой квартиру.
Все это Яночка успела заметить, пока не вернулся Павлик. Дети проверили имеющуюся у них наличность — хватит ли на угощение для собаки, убедились, что хватит, и без сожаления покинули представление перед их домом.
Уже в четвёртый раз приходили они с визитом к своей собаке, сразу после школы отправляясь за пределы города, на Окенче, Занятые переездом родители и дедушка с бабушкой не замечали их отсутствия.
Собака за эти дни успела привыкнуть к своим новым друзьям и, по всей вероятности, предвидела их приход, потому что терпеливо ждала у сетки своего бокса, явно оживляясь при виде их. Теперь она уже знала детей и помнила, не так, как было первый раз, в первое их посещение.
Первый раз Павлик с Яночкой отправились к своей собаке на третий день после того, как нашли её в подъезде и отвезли в приют. Узнав в канцелярии, как найти собаку, с бьющимся сердцем и куском жареной колбасы они разыскали нужный бокс. Их собака лежала там на подстилке в обществе ещё двух других, спокойных и милых собачек. Их собака выглядела совсем здоровой, но какая она была грустная!
Яночка присела у сетки на корточки и вполголоса позвала:
— Хабр, иди сюда! Хабр!
— Почему вдруг Хабр? — удивился Павлик, присаживаясь на корточки рядом с сестрой.
— Собака Хабровичей должна называться Хабром, разве не так? Это ведь мальчик, значит Хабр. Хабр, иди же сюда, смотри, что мы тебе принесли!
В глазах собаки блеснула искорка надежды. Вскочив с подстилки, она подбежала к сетке, охотно съела угощение, а затем, подняв голову, вопросительно поглядела на Яночку.
— Нет, — со вздохом ответила Яночка на немой вопрос, — пока мы тебя ещё не можем отсюда забрать. Тебе придётся побыть здесь целых две недели. Ты ведь выдержишь эти две недели, правда, Хабр?
— Ты умный пёсик, — вторил сестре Павлик, — хороший пёсик, ты ведь подождёшь? Мы обязательно придём за тобой. Всего две недели — и ты будешь с нами.
Собака поняла, что пока она с детьми не идёт. Потянувшись и зевнув, она села на пол, глядя на мальчика и девочку с грустной покорностью судьбе.
— Понял! — обрадовалась Яночка. — Видишь — недоволен, но согласен ждать. Тебе не кажется, что он уже не выглядит таким несчастным, как тогда?
— Очень неплохо выглядит! — подтвердил Павлик. — Надо же, какой умный и понимающий пёсик! Ну и собака нам досталась!
На следующий раз Хабр уже узнал их, а в третий раз стал реагировать на своё имя. Надо сказать, радовался пёс при виде своих новых хозяев весьма сдержанно, как будто откладывал настоящее проявление радости на тот день, когда его заберут из приюта. Теперь, придя к своему Хабру в четвёртый раз, Яночка с братом сообща убедили собаку отправиться вместе с ними на небольшую прогулку, предусмотренную правилами приюта. Рядом с боксами находилась маленькая площадка, где собаки могли размять ноги после постоянного пребывания в тесных боксах. И хотя площадка была очень небольшой, все равно приятнее было пообщаться со своим новым другом на свежем воздухе, под нежаркими лучами осеннего солнца, чем в полутёмном помещении приюта.
С каждым приходом своих новых друзей Хабр все больше оживлялся, но его не покидала грусть, которую Яночка и Павлик приписывали необходимости все ещё оставаться в собачьем приюте.
— Уже осталось совсем немного! — убеждала Яночка Хабра. — Перевезли уже почти все шкафы и кровати, теперь расставляют их по местам. Недолго осталось, скоро кончат. Неделька, осталась всего неделька…
— Надоела ему эта наша болтовня! — сказал Павлик. — Ты же видишь, как он тебя слушает. И не верит нам, все обещаем и обещаем, а сами каждый раз уходим без него.
— Вот и не правда! — возразила Яночка. — Он все понимает, ведь сам видишь, как смотрит! Пёсик прекрасно понимает, что ещё надо подождать, а потом он пойдёт с нами. А что глазки грустные, так это потому, что ему грустно тут оставаться без нас. Павлик недоверчиво качал головой и, протянув руку сквозь сетку, поглаживал пса.