Хмелевская Иоанна. Гарпии

   — Домашний арест! — обрадовалась Меланья. — Ну принцесса, добилась!
   — А все из-за твоего глупого языка и безответственной болтовни! — добавила Фелиция. — Нечего впадать в истерику!
   — Вот уж никогда не думала, что от полиции может быть такая польза, — пробормотала под нос Доротка, с удовольствием откусывая непропеченный кекс…

* * *

   Бежан, видимо, интуитивно понял, с кем имеет дело, и допрос Мартинека провёл в правильном ключе.
   — Главное для нас — установить точную хронологию, — начал он, сев за стол и усадив Мартинека напротив. — Очень надеюсь на вашу помощь в этом отношении. Когда вы первый раз услышали о Ванде Паркер?
   Мартинек ни секунды не промедлил с ответом.
   — Когда потребовалось прибивать полку в чулане. Так меня подгоняли, так торопили! Оказывается, гостья приезжает.
   — Вы об этом с кем-нибудь говорили?
   — Ещё сколько! С пани Фелицией.
   — Нет, за исключением женщин, проживающих в доме пани Фелиции.
   Мартинек честно задумался. По лицу было видно — честно.
   — Говорил! Такой вымотанный в тот день вернулся домой, что дома всем рассказал, ну да они меня не слушали. Одна сестра слушала. Её даже это заинтересовало, не полка, конечно, а пани Ванда. Она ещё сказала — тянет людей на родину, когда состарятся. Вот и она знала одного такого, что у нас всю жизнь прожил, а под старость вернулся к себе в Афганистан, чтобы помереть…
   — Вы рассказывали дома, что пани Ванда богата?
   — Ясное дело, рассказал! И что богатому квартиру купить — раз плюнуть, она как раз собиралась купить, пани Фелиция говорила. И что из родных у неё никого тут не осталось, вот и разыскала свою крёстную внучку, чтобы было к кому приехать. И что завещание тут составит, отпишет все внучке и Богу душу отдаст.
   — И о чем ещё вы рассказывали дома?
   — Больше ни о чем, потому что сестра отправилась к себе домой, а остальные спать.
   — Прекрасно, это в первый день. А в последующие кому и что вы говорили?
   Мартинек опять задумался, на сей раз долго вспоминал.
   — А в последующие дни только о ней и говорили, но больше про мойку. Я ещё про кронштейн вспомнил…
   — Если можно, о пани Ванде.
   — О пани Ванде всю дорогу говорили. Никто не знал, когда она точно прибывает, потому что её письмо затерялось. Ну и предположили — летит вокруг света.
   — Об этом вы тоже рассказали сестре? Или ещё кому?
   — Нет, никому. То есть, да, сестре. В те дни мать приболела, так что сестра у нас каждый день бывала, а так она редко приходит. Сестре было интересно про пани Ванду слушать, ну я и рассказывал.
   — И больше никому, только сестре?
   — А кому же ещё? У меня и времени не было. Уж наработался я в ту неделю — сил нет! И на лекции ходил, и потом допоздна при мойке вкалывал, а ещё приходилось по магазинам угломер искать. Жуткое дело.
   — А на лекциях никому не проболтались?
   — Да нет, как-то к слову не приходилось…
   Похоже, Мартинек очень жалел, что никому больше не рассказал о приезде пани Ванды, вон как это, оказывается, нужно пану полицейскому, кайся теперь. Знай он раньше, уж бы постарался, всему городу разболтал. Бежан не знал, что и думать. Неужели этот великовозрастный придурок и в самом деле не понимает, почему ему задают такие вопросы, неужели в этой пустой голове не рождается никаких ассоциаций? Трудно поверить в такое счастье.
   — Да вы не переживайте, — великодушно успокоил он парня, — нет так нет. Расскажите, что было потом.
   — А потом пани Ванда приехала, аккурат я прибирался в чулане. Вы не представляете, пан полицейский, сколько наработался! Уж там набралось барахла — девать некуда, все выносил и выносил, а тут ещё пани Фелиция мне ногу отдавила, я с мусором выхожу, а панна Дорота как раз привезла американскую старушку. На Яцеке привезла. А потом я о ней с Яцеком говорил, он меня на пиво пригласил, почему не пойти, если приглашают, ведь верно? За пивом я ему, Яцеку значит, много чего порассказал, как там у нас все обстоит и так далее.
   Яцек почему-то комиссара не заинтересовал.
   — А с сестрой или с кем ещё вы говорили об американке после её приезда? С какими другими особами?
   — В этот день другие особы отпали, потому как я сразу пошёл к сестре, ведь мать приболела, я пану уже говорил, и почти не готовила еды, так что домой незачем было возвращаться. А сестре я рассказал, что вот, приехала американка… Ага, тут ещё к ней, к сестре значит, соседка зашла, подруга её, живут в одном доме, дверь в дверь, так она тоже слушала и смеялась. И ещё они с сестрой говорили — хорошо иметь в родне миллионершу, обязательно оставит свои денежки. Причём немного даже с сестрой поспорили. Сестра была за Доротку, а соседка говорила — все Фелиции оставит, как старшей, я ещё порадовался, мне бы это было на руку. А оказалось — сестра угадала. Панне Дороте почти все завещано.
   Старший комиссар пришёл в чрезвычайное волнение, хотя постарался этого не показать. Стоп, одёргивал себя, никаких скоропалительных выводов, и если этот недоумок говорит правду…
   — Очень хорошо. Продолжайте, проше пана. И в хронологическом порядке. Что было потом?
   Многозначительно наморщив лоб, Мартинек опять задумался, вспоминая.
   — А потом пани Ванда завела привычку дубасить по полу молотком. Даже не потом, а сразу же по приезде и начала. Хронологически — в первый же вечер.
   — А вы ежедневно бывали в доме Вуйчицких?
   — Почитай, каждый день.
   — А у сестры?
   — Нет, у той каждый день не поешь. Приходилось через день. Знаете, пан полицейский, скуповата она… Но тут один раз вдруг меня даже сама пригласила, хотя особо не радовалась, когда я приходил. А тут пригласила. Как раз, когда пани Ванда собиралась к нотариусу, чтобы написать завещание. Говорила — все им оставит, а больше всех Дороте, но договорилась с нотариусом на следующий день, а в тот день к нему ходила пани Фелиция. Надо же было узнать. И нотариус сказал, что пани Ванда и в самом деле очень богата, вот только не любит за себя платить, или не может, я не совсем понял. А потом была уже та пятница, но я вернулся домой и ни с кем не общался…
   — Минутку. Расскажите сначала о том случае, когда сестра специально пригласила вас. Соседка присутствовала?
   — Ясное дело.
   — И о чем вы в тот день рассказывали?
   — Да вот как раз о планах пани Ванды и о том, что собирается все родным отписать, а больше всех Доротке.
   — Как фамилия вашей сестры?
   — По мужу Прухнякова.
   — А соседкина?
   — Фамилии её не знаю, а зовут Вероникой.
   Ни с того ни с сего Роберт Гурский, до сих пор молчаливо слушавший, вдруг задал неожиданный вопрос:
   — А как звали мясника, которому после Перикла досталась Астазия?
   — Клеон, — без запинки ответил смертельно озадаченный Мартинек. — Только он был не мясник, а скорняк, тот, что шкуры выделывает. Какое отношение он имел к пани Ванде?
   — Благодарю вас, — сухо ответил Роберт и опять замкнулся.
   Мартинек бросил на него искоса подозрительный взгляд и, наклонившись к Бежану, конфиденциально поинтересовался:
   — Он что, кроссворды разгадывает?
   — Иногда, и, представьте, на службе! — так же вполголоса конфиденциально ответил Бежан и повысив голос, задал следующий вопрос:
   — Итак, в четверг, то есть накануне пятницы, вы последний раз рассказывали в доме сестры о пани Ванде?
   — Откуда! Потом ещё сколько раз рассказывал, ведь только ей и было интересно, моих стариков такие вещи не колышат. А брата и вовсе. Но тогда пани Ванду уже убили…
   Бежан остановил разогнавшегося свидетеля:
   — А теперь, пожалуйста, не торопитесь, подумайте хорошенько и дайте ответ. Вы ни с кем больше не говорили о пани Ванде кроме Яцека, сестры и её соседки? Никому ни словечка не рассказали о том, что происходит в доме Вуйчицких? Ни словечка о богатой американке? Никому? Ни знакомому, ни случайному человеку?
   Честный парень задумался надолго. Аж вспотел с натуги, так старался вспомнить. И наконец сокрушённо покачал головой.
   — Нет, проше пана. Никому. А все из-за проклятой мойки. Ведь все силы из человека выжимала, до сих пор я ещё не кончил с ней. Света божьего из-за неё не видел, не до разговоров было. А главное, пришлось все время проводить на Йодловой. Так что вы уж извините, пан комиссар…
   — Ничего, на нет и суда нет. А все-таки кое в чем вы помогли нам, во всяком случае тот один удар молотком вы слышали…
   — Слышал! — обрадовался Мартинек. — А как же, очень даже слышал!
   — Больше у нас нет вопросов. Спасибо. Можете быть свободны. Да, кстати, куда вы намерены отсюда отправиться?
   — К сестре, куда же ещё?
   И тут в голосе до сих пор улыбчивого и благодушного пана комиссара вдруг прозвучали такие грозные раскаты, что перепуганный Мартинек вскочил и встал навытяжку.
   — Ни в коем случае! Немедленно возвращайтесь прямо домой, никуда не сворачивая, и ждите наших распоряжений! Мы позвоним! Это приказ. Вы слышали, что и панне Дороте полиция запретила выходить из дому.
   — Но у сестры тоже есть телефон… — заикнулся было Мартинек.
   — Нам лучше знать! — гаркнул офицер полиции. — Повторяю: немедленно возвращайтесь домой, по дороге никуда не заходя, и безотлучно сидите у телефона! Мы можем позвонить в любой момент. Телефон тоже не занимать! Чрезвычайное положение. Конечно, если вы предпочитаете побыть в камере предварительного заключения…
   — Нет, нет, не предпочитаю, спасибо…
   — В таком случае извольте выполнять наши распоряжения! Иначе мы вынуждены будем принять меры.
   Бежан явно переборщил. Мартинек струхнул не на шутку.
   — А в случае чего брата придушить?
   — Что? — не понял комиссар.
   — Мой брат вечно висит на телефоне.
   — Сколько вашему брату лет?
   — Семнадцать.
   Комиссар сурово нахмурился.
   — В таком случае сообщите ему о нашем распоряжении, взяв слово молчать. Скажите, — его гражданский долг воздержаться на этот вечер от болтовни по телефону. Не прикасаться к телефонной трубке, вам понятно?! Итак, немедленно домой и ждать наших распоряжений!

* * *

   — Первый раз такого встречаю! — сказал Роберт Гурский, когда свидетель вышел из кабинета.
   — С чего ты вдруг Перикла вспомнил? — полюбопытствовал начальник.
   — Хотел убедиться, что он не полный кретин и хотя бы фамилии не перевирает. Оказывается, эрудированный парень, кое что помнит из древней истории.
   — Твоё мнение о парне.
   Роберт попытался связно изложить свои впечатления. Случай намного сложнее, чем с Яцеком. Там Роберт чувствовал полное доверие к парню, можно сказать — они с Яцеком одной крови. С Мартинеком все гораздо сложнее. Он сам по себе являлся если не проблемой, то во всяком случае загадкой.
   Нечто неопределённое, не то безнадёжно глупое, не то ловкач себе на уме. А если даже и ловкач, то такой… добродушный, вряд ли опасный для окружающих, вряд ли хищник. Не лгал, это ясно. Настолько уверовал в собственную непогрешимость, что даже в голову ему не пришло как-то доказывать — он вне подозрений. Видимо, все сказанное им — правда. Роберт даже подумал: если бы такая правда грозила кому-то высшей мерой, парень ни на минуту не свернул бы с пути истины, не задумываясь, к чему могут привести его показания. Этот человек просто не в состоянии проявить заботу ни о ком в мире, кроме себя, любимого. Правильно охарактеризовала его панна Дорота, девушка неглупая.
   Все эти соображения промелькнули в голове и сформулировались в коротком резюме:
   — Он не лгал.
   Бежан кивнул. Он пришёл к такому же мнению, а хотел знать, что думает Роберт. Все-таки разница в двенадцать лет сказывается, ассистент же с подозреваемым — представители одного поколения, им легче понять друг друга.
   Итак, Мартинек говорил правду. И не важно по какой причине, по наивности ли, по глупости, или в силу горячего желания помочь органам правопорядка.
   — Ладно, с ним пока все. Что ты собирался мне сказать о Доротке? Она тебе о чем-то сообщила?
   Роберт в подробностях передал начальству излияния девушки, упомянув и кота, и проклятое манто. Бежан слушал внимательно.
   — Так вот почему ты запретил ей выходить из дому! Правильно сделал. Надо пообщаться с тем спортсменом, завтра отправлю кого-нибудь из наших в «Легию». Знаешь, я уже сомневаюсь, — может, не следовало выпускать Мартинека?
   — Ты его здорово напугал, он и не прикоснётся к телефонной трубке.
   — Но брату расскажет, и родителям. А брата мы под домашний арест не посадили. Холера, и сейчас никого не найду, чтобы покараулил у его дома, и дома сестры.
   — Так ты полагаешь…
   — А ты нет?
   — Основания имеются. Только вот мотива не вижу…
   — Или эта самая Доротка что-то знает, о чем сама не знает, так часто случается, вдруг, что услышала от покойной, или все дело в деньгах, которые она наследует. Интересно, кто станет её наследником. Тётки?
   Роберт Гурский закончил юридический и был подкованным молодым следователем.
   — Дети, супруги, родители, близкие родственники — сестры, братья, именно в таком порядке, и дети всех перечисленных выше, — без запинки процитировал он. — Родственники во втором и третьем колене. Причём правило распространяется в обе стороны, состояние внука может наследовать дед.
   — А кто имеется у панны Дороты? Ну, тётки, родные сестры её матери. Детей вроде ни у одной нет, но надо проверить. Далее: сестры, братья? Не родные, а, скажем, единокровные, может, у её отца появились ещё дети, или у матери были внебрачные, а мы о них ничего не знаем. Кстати, об отце Доротки тоже. Уж на что болтливые у девушки тётки, а об этом ни одна не пикнула.
   — Гарпии-то они гарпии, но не станут же убивать племянницу ради денег? — вслух размышлял Роберт. — Хотя, и не такое случалось. Да нет, тут техническая сторона дела исключает их. Машины нет, а если под трамвай какая толкнула, то тётку девушка даже в толпе бы опознала. С камнем и вовсе все были дома, когда вернулась.
   — Совсем не обязательно им лично этим заниматься, — рассудительно заметил Бежан. — Наняли платного убийцу, причём заранее, лишь только стало известно о приезде пани Ванды. Заметь, информацию о приезде богатой старушки тщательно скрывали от племянницы, чуть ли не до последнего держали в тайне, все три сговорились. Заговор! А когда узнали, что она одна получает в наследство втрое больше, чем каждая из них…
   Роберту версия Бежана в общем понравилась.
   — И ещё нельзя забывать о Павле Дронжкевиче, — напомнил он комиссару. — О наследстве он тоже узнал в пятницу, но о богатой старухе мог знать и раньше. А если женится на Меланье, станет богатым. Ага, но в таком случае, — встревожился вдруг аспирант, додумав до этого места, — в таком случае родной дом для Доротки становится опасен, могут и её прикончить, как перед этим пани Ванду. Не за Мартинеком надо проследить, а за нею!
   — Не думаю, — возразил Бежан, хотя и не очень уверенно. — Все покушения на девушку происходят вне дома. Бабы не глупы, не могут не понимать, что вторая смерть в доме им даром не пройдёт. Все-таки дождутся, когда племянница из дома выйдет. Если, конечно, покушаются на её жизнь. А мы с тобой пока не располагаем достоверными данными, что это действительно попытки убить девушку, а не простое стечение обстоятельств, что вполне возможно. Бывают такие чёрные полосы в жизни человека. Так что в любом случае нам надо как можно скорее проверить обе версии. И это ещё не все. Остаётся множество непроверенных людей, которые могли разболтать кому попало о наследстве богатой американки. Хотя бы сотрудники нотариальной конторы, клиенты, которые случайно там оказались, да мало ли кто ещё!
   — Ладно, тогда не станем терять время. За кого принимаемся, за Дронжкевича или сестру Мартинека?
   — Уже поздно. Эх, жаль, не узнал, есть у сестры дети… В таком случае, ты возьми на себя Дронжкевича, а я нотариуса. С ним и дома можно побеседовать.
   У жены комиссара Бежана сегодня опять было дежурство, а у аспиранта Роберта Гурского пока жены и вовсе не было, так что их ничто не связывало, и можно было заполночь продолжать расследование.

* * *

   Меж тем на улице Йодловой в доме №25 его обитательницы тоже не скучали.
   Багаж крёстной бабули не только занимал много места и лишил жилплощади Сильвию с Дороткой. Он ещё и вызывал большой интерес. Уже поверхностные раскопки показали, что во фрахте таится пропасть необыкновенных вещей: бальные платья, совершенно не надёванные, нарядные туфельки, высоченные каблуки которых украшали алмазики, норковые и песцовые палантины, немного покоробившиеся веера и очень длинные бальные перчатки, истекающие золотом кофейные фарфоровые сервизы, разобранный на составные части старинный секретер, мужской фрак, раковины южных морей и прочее, и прочее.
   Разобрать полностью багаж старушки хотелось всем четверым, но больше всех настаивала на этом Сильвия. Кроме любопытства, ею двигало естественное желание обрести наконец свою постель. То, что на ней испустила дух Вандзя, Сильвию совсем не отпугивало. Тётку ненавязчиво поддерживала Дорота, мечтавшая унаследовать после неё чуланчик.
   Иногда раскопки делали большой шаг вперёд, например, когда один из ящиков не стали распаковывать убедившись, что в нем находятся одни альбомы с фотографиями. Его сразу, по распоряжению Фелиции, снесли в её комнату, где она собиралась на досуге не торопясь просмотреть фамильные фотографии. Тяжёлый ящик несли Доротка с Меланьей, Фелиция, пыхтя, семенила рядом, распоряжалась и ругала Ванду за то, что не догадалась повынимать фотографии, тогда не нужно было бы такую тяжесть пересылать за океан. Ладно, сама стара и глупа, так Антось мог посоветовать. И чем только они там думали?
   В следующем ящике оказались тотемы американских индейцев. Развернув множество слоёв папирусной бумаги, Фелиция извлекла один, потрясённая, долго рассматривала, потом выдала заключение:
   — Ничего, есть на что посмотреть. Вот только куда такое поставить? Ладно, пусть пока полежит в ящике, потом придумаем.
   — А это тоже украшение индейцев? — вертела Сильвия в руках бальную накидку из страусовых перьев. — Не могла же Вандзя такое носить. Может, метёлочка для обметания пыли?
   Доротка занялась бальными платьями, завалившими её кровать.
   — Куда их девать? Не знаете, им обязательно нужно висеть, или можно сложить? Жалко выбрасывать, совсем новенькие.
   — Сложи обратно в коробку, — приказала Фелиция. — Ничего с ними не сделается, ещё полежат. Надеюсь, бриллианты на каблуках не настоящие? И как она могла на таких ходулях бегать?
   — Могла, ты же сама видела — всю дорогу на высоких каблуках.
   — Ах, какой халатик! — в восторге вскричала Сильвия. — Послушайте, можно я его себе возьму, а? Такой широкий, что на меня налезет.
   Остальные женщины обернулись, разглядывая Сильвию, завернувшуюся в совершенно невероятный халат. С одной стороны пурпурно-золотой, с изнанки он переливался золотом в голубых и зелёных тонах, и был каких-то невероятных размеров, метров сто материи пошло на него, не меньше. Доротка молча любовалась захватывающим зрелищем, Фелиция с Меланьей обозревали сестру критически.
   — Не халат это, а накидка на слона, — высказала предположение Меланья. — Какого-нибудь магараджи…
   — Ладно, бери, — неохотно согласилась Фелиция, — только, Бога ради, не показывайся в нем на глаза посторонним, человека кондрашка хватит.
   Под слоновьей накидкой обнаружились ещё два альбома с фотографиями, и это обстоятельство вызвало перерыв в раскопках. Фелиция решила просмотреть их немедленно, обе сестры спустились с нею, воспользовавшись случаем передохнуть. Доротке дали распоряжение по возможности навести в комнате порядок, как — её дело.
   Доротка, оставшись одна, немедленно поволокла на чердак один ящик за другим, сопя и пыхтя, потому что затолкать что-либо на чердак было тоже не просто. Часть твёрдых предметов удалось засунуть под кровать Сильвии, посуду девушка перетащила в кухню и порассовала по шкафам на свободные места. Пустые коробки она вынесла к мусорному баку, деревянные же ящики присовокупила к кучам хвороста, сложенным в садике за домом.
   Очень довольная тем, что в комнате стало просторней, присела отдохнуть, но тут её громко позвали снизу: тётки желали чаю. А ведь ещё не мешало бы подмести лестницу и убрать с неё остатки упаковки. Устала сегодня, но зато не придётся этим заниматься завтра. Тут же вспомнила — завтра как раз приходит делать уборку пани Стефча. Вот и чудесно, пусть все так до завтра и остаётся.
   Доротка спустилась вниз. В гостиной, ясное дело, гремела дискуссия. Доротку выгнали в кухню и велела заняться чаем.
   — Ты и должна прекрасно помнить, ведь у нас есть точно такое же фото, ты его тысячу раз видела, — твердила Сильвия старшей сестре. — Чтобы этого не помнить уж и не знаю какой нужно быть склеротичкой! И вот тоже наша семья, смотрите, смотрите: папочка, мамочка, этот, как его… Войцеховский и Вандзя! От нас получила!
   Фелиции надо было на чем-то отыграться и она схватила другой снимок.
   — Может, скажешь, что и эту фотографию тоже от нас получила? — насмешливо спросила она. — А ведь она сделана всего десять лет назад. Вот, написано! И в Америке щёлкнули. А вот этого типа я знаю.
   — Какого типа? — заинтересовалась Меланья.
   — Да вот этого, что рядом с Вандзей стоит.
   — Покажи… Езус-Мария! Доротка, дай лупу!
   Доротка только что принесла чай и собиралась присесть, передохнуть. Как же, передохнешь с ними!
   Девушка отыскала лупу, предусмотрительно вытащила из ящика письменного стола ещё одну, филателистическую, и зажав обе в руке, наконец села за стол.
   Все три тётки зависли над фотографией, сталкиваясь лбами.
   — И мне его личность знакома. Кто это может быть?
   — О, вот он ещё на одном снимке. Видите, рядом с кактусом стоит.
   — Дай посмотреть. Доротка, лупу!
   Доротка сунула Фелиции большую лупу.
   — Дай и мне посмотреть!
   — Не выдирай лупу. В доме должна быть ещё одна.
   Не поднимаясь со стула, Доротка сунула Меланье вторую лупу.
   — Да, тот самый, — констатировала Сильвия. — А раз я его знаю, вы должны знать тем более.
   — Ну-ка, погодите! — вскричала вдруг Меланья. — Надо бы взглянуть на наши альбомы. Не очень старые. Доротка…
   Доротка помнила, где хранятся альбомы с фамильными фотографиями. И сладким, как мёд, голосом — в конце концов, должны же и к ней перейти какие-то фамильные гены по женской линии — ехидно поинтересовалась:
   — Тётя Фелиция, ты разрешишь поискать в твоей комнате?
   До Фелиции не сразу дошло. Она продолжала возмущённо выкрикивать:
   — Если у них был там какой-то наш знакомый, почему тогда они с Войцеховским столько времени нас разыскивали? Фотография десятилетней давности… Этот знакомый прекрасно знал, где мы проживаем, раз мы все его помним, только пока не вспомнили, кто он такой. Не мог же умереть… Ты чего хочешь? Что за манера перебивать старших!
   — Я только попросила разрешения поискать в твоей комнате альбомы с фотографиями, не очень старыми.
   — Ну, так и знала! Эта склеротичка затащила их к себе в берлогу, теперь фиг найдёшь! — рассердилась Меланья.
   — Люблю иногда на досуге рассматривать фотографии, — пояснила Фелиция. — А копаться в своих вещах никому не позволю.
   — Раз так, иди и принеси сама!
   Фелиция неторопливо, с достоинством удалилась к себе, ещё по дороге стараясь вспомнить, куда она могла засунуть альбомы. Кажется, и в самом деле начала их перед сном просматривать, да заснула.
   Обычно в таких случаях и книги, и альбомы выскальзывали из её рук и заваливались под кровать. Скорее всего, и этот там валяется. Альбом с фотографиями, благодаря своему формату, удалось сразу же выискать в куче скопившихся под кроватью книг.
   Пока Фелиция разыскивала у себя альбом, Меланья в гостиной, как-то странно взглянув на Доротку, поинтересовалась:
   — Там, наверху ты навела полный порядок?
   — В принципе да, только заметать не стала. А так все прибрала.
   — Мой халат… он где? — встревожилась Сильвия.
   — Его я прятать не стала, лежит на тётиной кровати.
   — А почему не замела? — хотела знать Меланья.
   — Потому что завтра все равно приходит Стефча, а я сегодня очень устала. И вы снизу кричали, чай требовали.
   — А я уже сегодня смогу спать на моей кровати? — не унималась Сильвия. — Так я сразу бы и переехала. В чулане мне тесно.
   — Нет, пойди и хотя бы в комнате окончательно прибери, лестницу можешь оставить Стефче.
   Доротка уже собиралась отбиваться, очень она устала сегодня, а завтра Стефча приберёт, Мартинек может ей помочь, но вдруг сообразила: в конце концов, не так уж много там работы, а уже сегодня появляется шанс занять чуланчик. Да, надо занять его именно сегодня, сразу после того, как Сильвия освободит помещение, не то Фелиция непременно успеет набить его новым барахлом, и тогда прощай мечты о собственном уголке.
   — Вот, подавись! — швырнула Фелиция альбом на стол перед Меланьей. Та принялась просматривать его только после того, как убедилась, что Доротка отправилась наверх, выполнять её поручение.
   Сестры с некоторым удивлением следили за Меланьей, которая искала фотографии с явным волнением.
   — Ну, вот она! — с торжеством произнесла Меланья. — Память у вас, коровы!
   — Ты что как с цепи сорвалась? — прикрикнула на неё старшая сестра. — В чем дело? О, Езус-Мария! Дайте лупу!
   — Тихо, не то Доротка услышит, — прошипела Меланья.
   — Что вы там нашли? — заинтересовалась Сильвия. — Покажите!
   Схватив вторую лупу, Сильвия вырвала альбом у Фелиции и тоже взглянула на фотографию.