Хмелевская Иоанна. Гарпии

Иоанна Хмелевская
Гарпии

* * *

   Возвращаться домой ужас как не хотелось. От автобусной остановки Доротка Павляковская тащилась нога за ногу, не замечая грязи на тротуарах и тоскливо размышляя над тем, зачем, собственно, она идёт домой. Потому что голодна? Так ведь можно перекусить и в городе, купить какой-нибудь гамбургер или хот-дог, более дорогой обед не по карману. Потому что на улицах холодно и сыро? Так никто не заставляет её шляться по улицам, можно зайти в недорогое кафе или бар, посидеть в тепле за чашечкой кофе или стаканом горячего чая… Ну а потом что? За стаканом чая не почитаешь книгу, которая осталась дома, да и всякое другое чтиво тоже. Выходит, самое любимое занятие вне дома невозможно. И сколько ни сиди в баре, все равно останешься голодной, усталой и раздражённой, и душой тоже не отдохнёшь, а брюки до колен промокли. Черт побери!
   Каждого нормального человека тянет в привычный угол, вот почему ноги сами влекут её домой, хотя знает же, что её там ожидает.
   И ещё подумалось: каждая нормальная взрослая женщина, которой не хочется возвращаться домой, отправилась бы или к косметичке, или к приятельнице, или, на худой конец, к хахалю. Хотя… разве у хахаля отдохнёшь душой и телом? Все равно, любая другая нашла бы, куда пойти. В кино например. А вот она возвращается домой.
   Хотя Доротке было двадцать два года, она считала себя взрослой. И вполне справедливо. Однако в парикмахерской не была ни разу, её пышные вьющиеся волосы не нуждались в услугах мастера, их достаточно просто вымыть. Косметичка нужна ей как рыбке зонтик. Хахаля же просто не было. Так что после занятий на курсах иностранных языков и посещения издательства, где ей время от времени подбрасывали оплачиваемую работу, то есть по окончании полноценного рабочего дня, девушка возвращалась домой.
   А дома её ждали три тётки, родные сестры Дороткиной матери, которая умерла при родах и которую дочь видела лишь на фотографии. Тётки несомненно хищно набросятся на племянницу, как это водится, уж она знает, что её ждёт. Но вместе с тем дома её ожидали тепло и отдых, интересные книги, а также недовязанный свитер. Доротка очень любила рукоделие.
   Девушка нажала кнопку у калитки, услышав звонок, вошла, а входную дверь дома ей открыла тётка Меланья, проворчав:
   — Заявилась, графиня. Как всегда, вовремя.
   Из дома послышался раздражённый голос тётки Фелиции:
   — Пока не разделась, пусть сбегает за проклятым маслом!
   Ей нерешительно возразила третья тётка, Сильвия:
   — Так, наверное, надо ей сказать…
   — Не горит! — прогремела тётка Фелиция. — Сначала масло, а то магазины закроются.
   — Отправляйся за маслом, — приказала Меланья. — Вот деньги. Поторопись! Скоро будешь вовсе к утру возвращаться!
   Доротка почувствовала, как в ней растёт протест.
   Магазин через две улицы, опять месить грязь и шлёпать по лужам, ведь только что с трудом пробралась по разбитым тротуарам. Масло у них кончилось!
   Наверняка знали об этом раньше, три бабы в доме, не работают, Меланья, правда, ходит изредка на работу, но две остальные ничего не делают, а в магазин сходить не могли. Ясное дело, кому захочется выходить из дому в такую погодку?
   Однако произнести это вслух девушка не осмелилась. Положив сумку на столик в прихожей, она лишь пробормотала:
   — А вас что, в магазин не пускают?
   И громче добавила:
   — Я замёрзла. И есть хочется. Только масло? А то потом окажется — ещё за чем-то придётся бежать.
   — Она ещё огрызается! — информировала Меланья сестёр. И прикрикнула на племянницу:
   — А если и ещё раз сбегать — ничего страшного. Феля, только масло или ещё что?
   Тётка Фелиция крикнула — больше ничего.
   Потом её мнение изменилось, и она потребовала купить сыру. В дверях столовой показалась тётка Сильвия и заявила — в доме есть все, больше ничего не нужно. Доротка сунула в карман куртки маленький кошелёк и молча вышла.
   В магазине она принялась рассуждать. До закрытия было ещё часа полтора, запросто могли погнать её второй раз за покупками. Тётки гоняли племянницу нещадно, по делу и без. Доротка вспомнила, что утром шёл разговор о рыбе. Если Сильвия собирается жарить филе, значит, потребуется лимон, кто их, тёток, знает, может, как раз о лимоне забыли. И ещё не мешает купить бульонные кубики, вечно их не оказывается в запасе. Интересно, сколько ей выдали денег?
   Проверила, оказалось — кот наплакал. Заплатить из своего кармана? Но ведь ни в жизнь не отдадут, а денег оставалось в обрез. Ничего, сыру купит поменьше и всего один лимон.
   Выяснилось — поступила правильно. Лимонов в доме не было, а Сильвия уже начала жарить рыбу.
   Вырвала из рук Доротки масло — в этом доме растительного не употребляли, все жарили на сливочном. И обругала племянницу за то, что купила всего один лимон.
   — Так ведь денег мало дали! — возмутилась Доротка.
   — А на свои не могла купить?
   — Нет у меня своих. И не будет. Издательство переводит деньги на книжку, пока они ещё поступят…
   Меланья тут же вцепилась в девушку.
   — Так ведь у тебя же были деньги! Куда они подевались?
   — Потратила.
   — На что? — заинтересовалась Сильвия. — А ну признавайся!
   — Ну! — поддержала Меланья сестру. — На что потратила? Наверняка на какие-нибудь глупости.
   Обе тётки торчали на кухне, одна занималась рыбой, вторая — просто за компанию. У Доротки мурашки побежали по телу. Не было у неё ни малейшего желания информировать тёток о том, как она потратила свои собственные, только недавно заработанные деньги, хотя и не растранжирила их на глупости. Напротив, купила очень нужные вещи.
   Наконец-то приличные колготки, красивые трусики, духи. Первый раз в жизни смогла купить себе духи, и даже не духи, а одеколон, правда, очень хороший. Той малости, что осталась от гонорара, должно хватить на автобус и другие необходимые вещи.
   Когда ещё поступит перевод за вычитанную корректуру…
   И девушка принялась защищаться.
   — Почему-то автобусы меня не возят бесплатно, — сказала она, но вместо задуманного сарказма в её голосе прозвучало отчаяние. — И никто не дарит ни бумаги, ни шариковых ручек, а без них я не смогу зарабатывать. А сейчас могу я пойти в ванную хотя бы руки вымыть?
   И не дожидаясь ответа, вышла из кухни. Перед тем, как подняться наверх, Доротка прихватила в прихожей свою сумку. Наверняка тётки уже заглянули в неё. Они всегда просматривали её вещи. Может, из любопытства, а может, надеясь обнаружить что-нибудь предосудительное, ну, скажем, письмо от милого дружка. У Доротки хватило ума уже давно отказаться от личных секретов, а если бы они завелись, тётки наверняка не получили бы к ним доступа. Ведь тогда издевательствам и насмешкам конца не будет! Начнёт, как всегда, Меланья, а сестрицы её дружно поддержат.
   Комната, где размещалась ещё и тётка Сильвия, не могла служить убежищем. Девушка с большим трудом добилась лишь разрешения отгородиться ширмой, чтобы можно было допоздна читать в постели. Сначала все три решительно запрещали жечь по ночам свет. Разрешение было дано после того, как Меланья раздобыла для племянницы работу в издательстве: редактуру переводов и вычитку корректур. Наконец-то способности девушки к иностранным языкам получили должную оценку, и ей разрешили работать дома по вечерам. Доротка пользовалась разрешением и для того, чтобы наконец читать вволю. Тётка Сильвия ложилась спать с курами, свет ей мешал, вот и позволили поставить ширму. Хоть как-то отгородиться…
   Дом был старым, довоенным, его строил ещё дед. Четыре комнаты, кухня и две ванные, просто счастье, при наличии лишь одной члены семьи давно бы поубивали друг друга. Две комнаты находились на первом этаже. Самая большая служила гостиной-столовой, вторая, тоже немаленькая, с давних пор отведена была старшей дочери, Фелиции, которая в бытность свою графиком нуждалась в площади для размещения чертёжной доски, а к тому же издавна держала весь дом в руках, была главной в семействе. Одна ванная находилась внизу, при этих двух комнатах. Вторая — на втором этаже, при двух остальных комнатах, из которых одну, как уже было сказано, занимали Сильвия и Доротка, а вторую — Меланья, младшая из сестёр, женщина работающая, журналистка. Свои фельетоны она печатала на старой пишущей машинке марки «Оливетти», производя немалый шум. На электрическую, бесшумную машинку Меланья перейти отказалась, привыкнув к своей «Оливетти».
   В настоящее время в доме проживали четыре женщины. А ещё до недавнего времени их было пять.
   Бабушка умерла восемь лет назад. А ещё раньше, до войны, Сильвии и Меланьи вообще здесь не было, с отцом и матерью в доме проживала лишь Фелиция, овдовевшая через два года после выхода замуж, и Кристина, будущая мать Доротки, остававшаяся в девушках до сорока лет. Потом все изменилось, дедушка умер, Сильвия и Меланья развелись одна за другой и возвратились в родительский дом, а Кристина, наоборот, переселилась к любовнику, отцу Доротки, который на Кристине не женился, но от своего отцовства не отрёкся. Сорокалетняя Кристина без памяти влюбилась в красавца парня, моложе её на пятнадцать лет, и решила во что бы то ни стало родить от него ребёнка. При родах она умерла, видимо, сказался возраст. Отец ребёнком не интересовался, его забрала бабушка, не посчитавшись с отчаянным нежеланием трех бездетных дочерей заполучить в дом ребёнка. Вот так получилось, что Доротка всю жизнь прожила под опекой четырех женщин, из которых ни одна не была её матерью, зато все пытались воспитывать сироту по-своему.
   Счастье ещё, что бабушка прожила до тех пор, пока Доротке не исполнилось четырнадцать лет, иначе дитя покинуло бы сей бренный мир гораздо раньше. Фелиция на дух не выносила детей, Меланья просто брезговала ими, Сильвия же с малолетства была недотёпой, у которой все валилось из рук. Все три бабы решительно отказывались кормить младенца, купать его и одевать. Когда тот разрывался от крика, сестры реагировали по-разному. Фелиция закрывалась в дальней комнате и старалась не слышать воплей, Меланья убегала из дому, Сильвия, правда, пыталась что-то сделать, чудом не поломав ребёнку ручек и не повырывав ножек. Уберегла малышку бабушка, единственная нормальная женщина в доме. Она же вела дом, на ней было все хозяйство, дочери работали и морально чувствовали себя освобождёнными от необходимости заботиться о доме.
   После смерти матери пришлось им этим заняться. Каждая пыталась свалить хлопоты на других.
   Целые месяцы в доме не утихали скандалы и громкие ссоры. Наконец Сильвия открыла в себе склонность к приготовлению пищи и согласилась взять на себя эту обязанность. Меланья время от времени наводила в доме порядок, Фелиция же нехотя изъявила готовность мыть посуду и стирать, хотя при этом требовалось лишь сложить грязную посуду в моечную машину, а грязное бельё — в автоматическую стиральную машину. Вынимать то и другое, расставлять по полкам и развешивать для просушки уже входило в обязанности Доротки. Впрочем, в её обязанности входило почти все, сестры единодушно взвалили на плечи девушки многочисленные обязанности как по дому, так и вне его.
   Моя руки, Доротка продолжала думать над тем, как ей избавиться от тирании тёток. Уйти из дому? Куда? Снять квартиру сейчас не проблема, только вот откуда взять деньги? Поступить на службу, например, в качестве присяжного переводчика? Для этого надо сдать экзамены, принести в суде требуемую присягу и начать вкалывать день и ночь. При её знании иностранных языков экзамены она сдаст легко, но ведь потом света белого не взвидит. В любое время суток её будут вызывать в полицию и прокуратуру, придётся работать в выходные и праздничные дни, часами просиживать на судебных заседаниях, а по ночам переводить показания бандитов и прочих преступников, а также вести бухгалтерский учёт, чтобы налоговая инспекция могла её контролировать. Спятить можно!
   Но зато получит право дать объявление и приобретёт клиентов.
   Вытирая руки, подумала — могла бы выбрать из своих языков какой-нибудь редкий, скажем, португальский или греческий. Вроде бы не слышно о португальских и греческих преступниках. Вот и не пришлось бы работать в суде и со следователем.
   Ох, все равно останутся трудоёмкие картотеки и бухгалтерский учёт, сплошные бумаги. Где бы она их держала? В этом доме у неё нет своего угла, только крохотный письменный стол, в его ящике мало что поместится…
   Доротка оказалась исключительно способной к иностранным языкам. Все началось с французского, который она слышала с того момента, как стала говорить. Бабушка, Фелиция и Меланья свободно владели французским, Сильвия слабее, но тоже знала его неплохо. В шутку и из вредности Меланья ввела обычай говорить при ребёнке только по-французски, а понятливая девочка моментально овладела им. И пока не пошла в школу, даже не отдавала себе отчёта в том, что в равной мере владеет двумя языками. И даже свободное общение со шведскими детьми ни о чем ей не говорило.
   Шведские дети жили на той же улице. Муж-поляк вернулся из Швеции с женой-шведкой и двумя детьми. По-шведски муж говорил отлично, а его жена по-польски — ни в зуб ногой. Вот и получилось, что их дети знали только мамин язык, ибо дома говорили только по-шведски, не задумавшись над тем, что не мешало бы деткам изучить язык страны, в которой придётся жить. Близнецы, мальчик и девочка, годом старше Доротки, сразу же после приезда подружились с Дороткой. Неизвестно, на каком языке они общались поначалу, но пока выучили первые польские слова, пятилетняя Доротка уже свободно лопотала по-шведски, тем более что недалёкая мамаша близнецов всячески польский пресекала и бдительно следила за чистотой шведской речи отпрысков. Итак, соседский дом говорил по-шведски, а вместе с ним и Дорочка.
   В школе трехъязыковая Доротка впилась в английский и немецкий. И с лёгкостью, даже с удовольствием овладела ещё двумя языками. За время учёбы в школе изучила вдобавок португальский, испанский и греческий. Оказалось, что знает и итальянский, сама не заметила, когда же его изучила.
   Впрочем, теперь при знании такого количества языков ей ничто не стоило изучить и ещё несколько. В настоящее время, кончая курсы, она уже знала четырнадцать иностранных языков. Прибавились русский, норвежский, латынь, венгерский и датский.
   В работе девушка с чрезвычайной лёгкостью переходила с одного языка на другой.
   На языках, собственно, и кончались Дороткины способности. Считать она могла лишь с помощью калькулятора, ибо из таблицы умножения запомнила только дважды два. История представлялась ей мешаниной кровавых ужасов — войн и революций, а также чудовищного количества всевозможных королей и правителей. Физика — нечто пугающее и совершенно непонятное. Вот, правда, в области географии кое-какими познаниями обладала. Ну и, разумеется, знала литературу, изучала её в оригинале на всех четырнадцати языках.
   Благодаря последнему обстоятельству она была чрезвычайно ценным сотрудником для издательства, где со знанием дела редактировала переводы с множества языков. Там же ей подбрасывали переводы писем читателей и документов, если не требовалась печать присяжного переводчика. В издательство её пристроила тётка Меланья, и из-за этого девушка долгое время не могла получить заработанных денег, ибо они поступали на банковский счёт тётки.
   Только через год Доротка осмелилась взбунтоваться. Заработав втайне от тёток деньги, открыла свой счёт в банке и, воспользовавшись случайным отсутствием Меланьи при подписании очередного договора с издательством, потребовала перевода гонорара на свой, а не на тёткин счёт. Издательству это было только на руку, их уже давно контролёры замучили вопросами — почему это зарабатывает деньги пани Павляковская, а получает их пани Гжещинская. Теперь все встало на свои места.
   Дома, разумеется, разразился жуткий скандал, но Доротка держалась твёрдо, вместе с тем выразив готовность вносить свою долю в домашние расходы, что несколько смягчило гнев тёток. Впрочем, доля её оказалась столь велика, что для неё самой уже мало что оставалось.
   Денег в доме всегда не хватало. Фелиция была скуповатой, хотя всячески это скрывала. Пенсию получала неплохую, к ней добавлялись поступления от акций какой-то фирмы, тщательно скрываемой от сестёр, проценты от выгодно помещённых в коммерческом банке сумм. Сколько Фелиция получала — никто не знал. Она же сама утверждала, что ничтожно мало, приходится на всем экономить. Меланья зарабатывала неплохо и не скрывала этого, но, находясь в состоянии непрекращающейся войны со старшей сестрой, на постоянные расходы по дому давала не больше Фелиции, предпочитая на накопленные денежки время от времени покупать что-нибудь ценное для себя — манто например, или золотые часики. Как и старшая сестра, Меланья тоже считала ведущую хозяйство среднюю сестру Сильвию законченной, неизлечимо расточительной идиоткой.
   Поддерживать в порядке собственный дом было очень накладно. То одно, то другое нуждалось в постоянном ремонте: крыша, водосточные трубы, система водопровода и канализации, окна, двери и тысячи других вещей, не говоря уже о налогах на недвижимость. Две сестры дрожали над каждым грошем, третья же то и дело мимоходом информировала: кран в нижней ванной опять протекает, чайник прохудился, балконная дверь не закрывается.
   — Эй, принцесса! Ужин на столе! — заорала снизу тётка Меланья.
   Повесив полотенце, Доротка спустилась вниз, так и не приняв решения относительно присяжного переводчика.
   — Принеси соль и перец! — приказала тётка Сильвия, усаживаясь за стол. — Ну что, скажем ей?
   — Да скажем, скажем! — проворчала Меланья. — Как у тебя язык чешется!
   — Так ведь её же касается.
   — Ну и что? Успеет узнать. А где письмо?
   — Какое письмо?
   — Да от Войцеховского же, идиотка!
   — А, от Войцеховского. У меня его нет. Фелиция забрала.
   Тут Доротка вернулась из кухни с перцем и солью и села на своё место за столом. Меланья тоже собиралась сесть, но, услышав ответ сестры, замерла.
   — С ума сошла! Дала Фелиции письмо! Ну так считай, пропало.
   И громко позвала:
   — Фелиция! Особое приглашение требуется? Сама же кричала — есть хочу. И захвати письмо Войцеховского.
   Тем временем Фелиция, сосредоточенно нахмурившись, перебирала бумаги, наваленные на столик в прихожей. Перешла в столовую, порылась в куче бумаг на журнальном столике, беспомощно оглянулась.
   — Не знаю я, куда оно подевалось. Наверняка кто-то из вас взял. А может, Доротка?
   — О каком письме вы говорите? — не поняла Доротка.
   — Да нет, я же видела — письмо унесла ты! — напомнила старшей сестре Сильвия.
   — И что я с ним сделала? — поинтересовалась Фелиция.
   — Откуда мне знать? Я в кухне осталась.
   — Ну и что? Могла и из кухни видеть, куда я его положила. Мне казалось — вот на этот столик. Должно быть, Меланья прикарманила.
   Меланья тем временем уже села за стол и взяла в руку вилку.
   — Отвяжись! Зачем ты его вообще брала?
   — Чтобы прочитать! — ехидно информировала Фелиция.
   Отчаявшись найти письмо, она тоже села за стол.
   — Зачем? — не унималась Меланья. — Ведь уже прочла. Собиралась наизусть выучить?
   — Читала не я, а Сильвия. А сама знаешь, если эта дурында станет читать вслух, ни слова не поймёшь, сплошные «охи» и «ахи».
   — Ну, знаешь! — возмутилась Сильвия.
   — Знаю. И слух у меня пока — слава Богу. Кроме дурацких восклицаний и призывов ко всем святым вкупе с Матерью Божией, я ничего толкового не услышала. А уверена, в письме не было ни святых, ни Богородицы, ни всех твоих «ахов».
   — Правильно, зато была конкретная информация, а теперь из-за твоего склероза мы ничего не узнаем! — кипятилась Меланья. — Как всегда, письмо потеряно с концами. Нет, я с тобой спячу!
   — От склеротички слышу! — огрызалась Фелиция. — Письмо я положила на видное место, это ты, как всегда, куда-то его сунула.
   — Как же, делать мне нечего, только твои бумажки прятать!
   — Это не моя бумажка, а общая. А такая милая привычка у тебя есть, есть!
   — Перестаньте ссориться за ужином! — прикрикнула на сестёр Сильвия. — Можно это отложить на потом! А я ей все равно скажу. Доротка, тебе пришло письмо.
   Доротка слегка встревожилась. Она уже давно привыкла к тому, что все её письма тётки вскрывали и прочитывали, поэтому избегала переписки личного характера, а служебная корреспонденция не предоставляла тёткам материала для издевательств.
   Девушка позаботилась о том, чтобы банковские извещения не присылали ей на дом, так что была спокойна на сей счёт. А вот теперь пришло явно какое-то нетипичное письмо, и неизвестно, чем ей это грозит.
   — И что? — осторожно поинтересовалась девушка.
   — И твоя тётка немедленно его где-то посеяла! — не преминула пустить шпильку Меланья.
   — Во-первых, не сразу, — с достоинством начала Фелиция.
   — Ах да, разумеется, после небрежного прочтения.
   — Читать надо внимательно, а не… небрежно, — наставительно заметила Фелиция.
   — Вообще не следовало читать, раз письмо адресовано мне! — тихо пробурчала Доротка.
   Меланья, разумеется, услышала.
   — О, наша принцесса изволит гневаться! Тайна переписки, не так ли? Молода ещё заводить тайны!
   Разумеется, Сильвия её тут же поддержала:
   — Ты ничего не должна скрывать от нас! Мы несём за тебя ответственность. Это было письмо от Войцеховского.
   Говоря это, тётка потянулась за следующим куском рыбы, который сорвался с вилки и шмякнулся на скатерть. Сильвия попыталась с помощью ножа и вилки положить его на тарелку, но лишь разломала кусок на мелкие части и размазала по скатерти.
   — Майонезика бы ещё добавила, — издевательски посоветовала сестре Меланья. — Маленькое пятно тебя не устроило, обязательно надо было развезти на полскатерти. Вот же лежит лопатка, зачем было вилкой цеплять? Кто так делает?
   — Не знаю я никакого Войцеховского, — одновременно произнесла Доротка. — Кто это?
   — Твой крёстный, — рассеянно проинформировала Сильвия, пытаясь заслонить тарелкой пятно на скатерти.
   Доротка не поняла, к кому относились последние слова Сильвии. Неужели крёстный тётки Меланьи имеет нехорошую привычку цеплять рыбу вилкой, не пользуясь предназначенной для этого специальной лопаткой?
   Меланья захихикала, открыла было рот, но ничего не добавила. Зато тётка Фелиция сочла, нужным поправить Сильвию:
   — Не крёстный, а крёстная.
   — Чья крёстная? — не поняла Доротка. — И почему её фамилия Войцеховский? Должно быть — Войцеховская.
   — Да нет, твоя крёстная вовсе не Войцеховская, и уж тем более не Войцеховский, у неё какая-то другая фамилия. Это письмо прислал Войцеховский. Наконец стало понятно, из-за чего к нам приставал нотариус.
   — Какой нотариус? — опять не поняла Доротка. — Ни о каком нотариусе я не знаю и ничего не понимаю. О чем вы говорите?
   — А тебе и не обязательно знать обо всем, — отрезала тётка Фелиция. — Просто в прошлом году к нам приставал нотариус. Твою мать разыскивал. А для чего — не сказал. Только теперь, из письма Войцеховского, стало понятно. Сильвия, оставь скатерть в покое, теперь не отскребёшь!
   — Может, сразу выбросить в окно? — предложила Меланья.
   — Идиотка! — фыркнула Фелиция.
   — И в самом деле, выбрасывать мусор у дома! — возмутилась Сильвия.
   — Почему я ничего не знаю о нотариусе, раз он разыскивал мою маму и меня? — с тоской произнесла Доротка.
   И одёрнула себя — ведь спрашивать напрасно, опять все решают за её спиной, всегда так делают. Того гляди и замуж выдадут без её ведома.
   — Ты ведь не соизволила поинтересоваться! — неизвестно за что упрекнула племянницу Фелиция и добавила: — И вообще, не обязательно тебе все знать.
   — Раз не обязательно, — осмелилась возразить Доротка, — тогда зачем же меня упрекать за то, что я не поинтересовалась?
   — Не умничай! — одёрнула племянницу Сильвия.
   — Ей ли умничать! — презрительно выпятила, губы Меланья.
   Доротка только вздохнула. Её не очень интересовало письмо от неизвестного Войцеховского, но раз уж пришло, не мешало бы знать, в чем дело. Впрочем, тётки в конце концов показали бы письмо, если бы Фелиция не успела его потерять. По этой части Фелиция отличалась исключительным талантом.
   — Ну хорошо, так что же все-таки с Войцеховским? — отрешённо поинтересовалась Доротка. — Только то, что прислал письмо и тем самым стало понятно, зачем нас разыскивал нотариус? Больше мне ничего знать не надо?
   — А ты слушай, что тебе говорят, тогда не будешь задавать глупые вопросы. Он искал тебя для него. Она приезжает.
   — Кто?!
   — Нет, я спячу с ней! — вышла из себя Фелиция. — Ты что, польского языка не понимаешь?
   — Крёстная приезжает. Твоя крёстная мать, — пояснила Сильвия.
   Теперь Доротка и в самом деле перестала что-либо понимать. Свою крёстную, какую-то дальнюю родственницу отца, она хорошо помнила, в детстве часто видела её, но та погибла в авиакатастрофе несколько лет назад. Откуда же она может приехать? С того света, что ли?
   — Приедет с того света? — неуверенно произнесла Доротка.
   — Я же говорю — законченная идиотка! — торжествовала Фелиция.
   — Совсем заморочили девчонке голову! — удовлетворённо констатировала Меланья.
   — Так объясни сама, если сумеешь лучше!
   — Да что же тут трудного? Слушай. Прежде всего, не твоя крёстная, а крёстная твоей матери возвращается из Соединённых Штатов, где прожила чуть ли не всю жизнь, а теперь решила навсегда вернуться в Польшу. Нотариус разыскивал нас несколько лет по поручению пана Войцеховского, это какой-то поверенный крёстной. Разыскивал не тебя, а твою мать, не могли найти из-за фамилий, тут такая неразбериха получилась…