Хмелевская Иоанна. Проселочные дороги

   - Очень надеюсь, что ты где-нибудь наступишь на оборку и оборвешь ее или зацепишься за гвоздь. И при этом свалишься в грязь, в реку, в огонь куда угодно, лишь бы потом платье уже ни на что не годилось!
   - За что ты его так не любишь? - удивилась я. - Очень милое платьице, правда, немного излишне броское, но на такую жару в самый раз. А главное стирабельное.
   Словечко "стирабельное" исполнено глубокого смысла и гораздо выразительнее, чем всякие там "non iron". Означает оно, что вещь легко стирается, не требует глажки, от стирки не садится и множество других положительных качеств. Чем вещь стирабельнее, тем лучше. Судя по материалу, Лилькино платье было именно таким и никак не заслуживало плохого к себе отношения.
   - Именно - стирабельное! - мрачно подтвердила Лилька. - Сколько раз я его стирала, спятить можно! Стираю после каждого надевания, и ни... и ничего ему не делается! Все надеюсь - может, после стирки сядет, полиняет, вытянется - дудки! Ничегошеньки проклятому не делается! Я его получила в подарок от тетки Збышека, когда она приезжала па побывку из своей Бразилии, и вынуждена носить, иначе его родня обидится. Во всяком случае, на все семейные торжества я обязана являться только в нем! А ты сама видишь - цвет меня убивает, талия не на месте, декольте на пузе, из-за оборки ноги кажутся еще короче, и вообще не хватает только кастаньет!!! Как надену его, так и тянет меня вскочить на стол и отхватить какую-нибудь сарабанду или мамбу!
   На меня платье так не действовало, и я совсем не ощущала потребности плясать на столе, вот и отправилась по делам в этом бразильском шедевре. Мое скромное голубенькое платьице сохло в садочке на веревке.
   Дело было такое: меня командировали в Устроне за домашними туфлями для Тересы. Мы носили один размер, и я могла примерять на свою ногу. Туфли были особые: удобные, из мягкой кожи, не совсем тапки, на небольшом каблучке. Их изготовлял частник и продавал в своей будке на рынке. Я с удовольствием взялась за это дело. Во-первых, по уважительной причине освобождалась от участия в стирке, во-вторых, туфли меня тоже интересовали.
   Будку я нашла быстро, Лилька мне очень понятно объяснила, но нужных тапок в ней не оказалось. Владелец охотно рассказал, что в самом деле были такие, но еще в феврале, когда будут - сказать затрудняется.
   Жаль, я уже настроилась на покупку. Посмотрю, нет ли чего другого подходящего на здешнем рынке. Не скажу, чтобы тут кипела торговля. И продающих, и покупающих было немного. Возможно, я слишком поздно явилась, надо было с самого утра.
   Сначала я заметила кота. Он сидел в солнечном луче под прилавком и был так хорош, что у меня перехватило дыхание. Абсолютно черный, ни малейшего светлого пятнышка, большой, бархатный, изумительной красоты! Красавец равнодушно смотрел на меня и на весь окружающий мир своими янтарными глазами. Над котом, на прилавке, были выставлены на продажу домашний сыр, творог, яйца, сметана в глиняных горшочках, соленые огурцы в банке, смородина в плетеной корзинке и живые куры в корзинке побольше. Прилавок представлял собой обычную широкую доску, положенную на двух козлах, которую от солнца прикрывал большой яркий зонт. Черный кот, ярко освещенный солнцем, представлял настолько красивое зрелище, что мне хотелось им любоваться и любоваться, поэтому я не двигалась с места, решив покупки сделать позднее. Вот там на прилавке овощи, а там - ягоды. За прилавками тянулись низенькие строения - маленькие частные лавчонки, вроде будки того сапожника.
   А потом я увидела бабу. Спиной ко мне она стояла за прилавком, под которым сидел кот, и выбирала головку сыра. Крупные горохи на ее блузке полыхали яркой зеленью.
   Баба та самая, из шайки Доробеков, факт! Большая, толстая, блузка в крупные зеленые горохи. Зеленые брюки и парик! Она, как пить дать! Меня она вряд ли узнает, ведь в таком платье я ни разу не появлялась, к тому же на мне темные очки. Видеть она меня могла лишь в машине или около нее, теперь же я без машины, оставила машину довольно далеко от рынка, в тенечке. Вряд ли она ехала за мной, я бы заметила, дорога была совсем пустой. Нет, меня она просто не имеет права опознать, а я должна воспользоваться случаем и хорошенько ее рассмотреть, вблизи, вон она сняла очки. Надо подойти поближе, присмотреться, может, смогу описать своим ее внешность. Надо подойти поближе, но сделать это незаметно. Как?
   Очень просто - кот! Все эти мысли пролетели в голове за доли секунды, и идея с котом всплыла молниеносно. Я присела на корточки, протянула к коту руку и умильным голосом принялась звать его "кис, кис", потихоньку подвигаясь к животному и ногам в зеленых брюках.
   Ноги вели себя спокойно, кот тоже не проявил ко мне никакого интереса. На карачках я преодолела метра полтора базарной площадки, заметая Лилькиной оборкой пыль и сухой конский навоз, не переставая всю дорогу завлекать кота своим "кис, кис". Вот я уже почти под прилавком, рядом с котом и обладательницей зеленых горохов.
   Откуда взялась собака - не имею понятия. Внезапный истошный лай за моей спиной подбросил кота с места. Сориентировавшись в какие-то потрясающие доли секунды, он сделал "кругом!" и черной молнией метнулся в раскрытую дверь лавчонки за прилавком. Собака, смешная взъерошенная дворняга - за ним, но немного промахнулась и врезалась в зеленые брюки. К собачьему лаю присоединился истошный, полный ужаса крик. Баба от неожиданности чуть не упала. Со своей позиции, снизу, я увидела ее насмерть перепуганное лицо и глаза - вылезшие от ужаса из орбит - голубые, огромные и какие-то... фарфоровые, что ли. Взмахнув руками, баба пыталась удержаться на ногах, и в этот момент я узнала ее! От волнения я тоже не удержалась на ногах и села на землю. Это было последнее, что я сделала самостоятельно. Все остальное делалось независимо от меня.
   Пытаясь сохранить равновесие и удержаться на ногах, женщина с фарфоровыми глазами ухватилась в поисках опоры за доску прилавка, хозяйка сыров кинулась спасать свое имущество, и под их соединенным напором хлипкое сооружение рухнуло, погребая под собой меня, хозяйку и женщину в горошек, которая успела-таки к этому времени благополучно шлепнуться на асфальт. На нее свалились в основном творог, сыры и масло, на меня - огурцы, яйца и сметана. Сверху все безобразие прикрыл ниспадающий красивыми волнами яркий большой зонт.
   Лай, крики и шум привлекли всеобщее внимание. Люди кинулись нам на помощь, и это только усилило неразбериху. Помощники действовали несогласованно, пытаясь освободить нас из-под зонта, тянули его в противоположные стороны, но разорвать не могли. Суматоху очень усиливала домашняя птица, с диким кудахтаньем разлетавшаяся в разные стороны. Я без посторонней помощи выползла из-под балдахина - с песком в зубах и в носу. Ноги подгибались, но я все-таки умудрилась встать. Поправив очки на носу, я огляделась. Весь рынок столпился у нашего прилавка. Бабу в горошек, живую и невредимую, на моих глазах извлекли из-под обломков и пытались привести в божеский вид. Сочтя свое дальнейшее пребывание вблизи нее небезопасным, я поспешила покинуть место происшествия, чрезвычайно взволнованная своим открытием.
   ...В жизни человека происходят иногда такие яркие сцены, которые навечно запечатлеваются в памяти. Даже если эти сцены человек видел в раннем детстве. Какой я была в детстве, мне трудно сказать. Мнения, которые приходилось слышать на сей счет, были весьма противоречивые - от "хорошо воспитанной паненки" до "невозможной хулиганки". Истина, наверное, как всегда, лежит посередине. Поскольку я все-таки оставалась единственным ребенком среди многочисленной взрослой родни - Лилька росла вдали от Варшавы - то, наверное, самокритично следует признать - ангелочком я не была. И запомнившаяся на всю жизнь сцена со всей очевидностью это подтверждает.
   Сцена разыгрывалась в довоенной квартире бабушки. Две молоденькие девушки, Тереса и ее подружка, некая панна Эдита, рассматривали журналы, лежащие на большом прямоугольном столе. Журналы, значит, лежали на столе, обе девицы - а мне, малявке, они казались совсем взрослыми, большими - не сидели за столом, а стояли, опершись локтями и выпятив задницы. Мне было годика четыре, я никак не могла застегнуть туфельку, просила мне помочь. Сначала вежливо, потом принялась кричать, плакать, просить - все напрасно. Занятые журналом дамы не обращали на меня ни малейшего внимания, как оглохли. Значит, надо привлечь их внимание, сделать что-то такое, чтобы обратили. И в самом деле, у меня не застегнута туфля, а они хоть бы хны! Ну я и сделала, причем нечто такое, что ясно доказывало: девочка я была не по годам сообразительная и физически крепкая. Упершись ногой в нсзастегнутой туфле о край стола, рукой я со всего размаху шлепнула по выпяченной попе тети Эдиты.
   Эффект был впечатляющим! Обе девы отскочили от стола, панна Эдита схватилась за ушибленное место, а я на всю жизнь запомнила недоумение и испуг на лице Тересы и полные безмерного удивления и ужаса огромные голубые, какие-то фарфоровые глаза ее подружки.
   Так вот, точно такое же выражение в точно таких же глазах, причем в той же проекции - вид снизу - увидела я сегодня на рынке в Устроне. Ошибки быть не могло.
   Возвращение к сцене из моего детства золотого: меня тогда не выпороли, хотя совершенное мною деяние потрясло всю семью. Если бы еще я избрала жертвой Тереску - туда-сюда, все-таки родственница, тетка родная, не такой стыд, а тут! Шлепнуть постороннего человека! Гостью! Девицу! Мои уверения в том, что я не выбирала, просто панна Эдита оказалась ближе, можно сказать под рукой, как-то никого не убеждали. Сначала я не понимала, за что на меня так все ополчились, потом аргументы родных заставили меня немного поколебаться в своей правоте, и я пришла к выводу, что, пожалуй, и в самом деле в своем желании обратить на себя внимание зашла немного дальше, чем надо...
   Панна Эдита! Конечно же, эта огромная и толстая баба в крупные зеленые горохи была панна Эдита! Постаревшая, растолстевшая, в парике, но она! Таких больших фарфоровых глаз невероятной голубизны больше в мире нет! Это панна Эдита, сомнений быть не может!
   Осторожно усаживаясь за руль машины - как бы не испачкать сиденье яйцами в сметане, - я не переставая думала о своем открытии. Женщина, преследующая Тересу, оказалась ее довоенной приятельницей, и что из этого следует? За что она ополчилась на Тересу? Ну, стукнула я ее по мягкому месту, так это когда было! Подумаешь, большое дело! Да и стукнула ведь я, а не Тереса. Даже если Эдита смертельно обиделась, как говорится, обиделась на всю жизнь, при чем тут Тереса?
   - Как видишь, я сделала все, что в моих силах, - грустно произнесла я, демонстрируя Лильке бразильский сувенир в весьма жалком состоянии. Надеюсь все-таки, кое-что отстирается, оборку удастся пришить, будет почти незаметно, но, согласись, я неплохо справилась с заданием!
   - Гениально! - восхитилась Лилька. - Тем более, что смола сзади вряд ли отстирается. Как тебе удалось? В катастрофу, что ли, попала?
   - Почти. Побочные результаты расследования. А вот откуда же смола взялась? Я и не заметила. Знаешь, какое открытие!
   - Я тебе так благодарна за платье, так благодарна! Какое открытие?
   - Сейчас все расскажу, дай только умоюсь немного и переоденусь. А где наши?
   - Бабы пошли с Тересой осматривать Ротонду, оказывается, она ее никогда не видела. А отец отправился поудить рыбку. Его-то не похитят, ты как думаешь?
   - Надеюсь. До сих пор не похищали, с чего вдруг теперь станут?
   * * *
   Часа через два военный совет собрался почти в полном составе. Могу заявить без ложной скромности: мое сообщение о панне Эдите привело всех в шоковое состояние. И мамулю, и ее сестер.
   Сначала мне просто не поверили. Люцина сказала:
   - Как ты могла запомнить ту сцену, если тебе было всего четыре года? Наверняка что-то перепутала или напридумывала.
   Тереса же выдвигала возражения другого порядка:
   - За эти годы Эдита наверняка очень изменилась, но все равно... В молодости она была тоненькая, просто фея, очень заботилась о фигуре, вечно сидела на диете. Собиралась стать кинозвездой, а эта баба - толстая корова!
   Я стояла на своем:
   - Но глаза остались те же! А глаза у Эдиты, согласись, были редкого цвета - ультрамариновые, как нарисованные на фарфоре. И заметьте, я видела ее точно под тем же утлом зрения, как и в памятной сцене - снизу. Тогда в силу возраста, а теперь из-за того, что сидела на земле. И тогда, и сегодня смотрела на нее снизу вверх. И сразу вспомнила!
   Мамулю мучило совсем другое.
   - Интересно, где я тогда была? - раздраженно допытывалась она. Наверняка не было меня дома, иначе бы девчонка на всю жизнь запомнила и порку!
   Люцина не упустила удобного случая подколоть сестру:
   - Где была, где была! Наверняка на свидание умчалась, вечно ведь с ухажерами бегала, а ребенка подбрасывала нам, как сироту несчастную!
   - А теперь слушай внимательно, узнаешь, каким я была несчастным ребенком, - сказала я Лильке. - Интересно, как у меня еще на этой почве комплексы не появились! Эй, хватит шуметь! Вернемся к Эдите! А ну, расскажите, что с ней происходило после того достопамятного происшествия? После войны я о ней вроде ничего не слышала.
   Три сестры вдруг замолчали. Тереса переглянулась с тетей Ядей, причем так многозначительно, что остальные выжидающе уставились на них.
   - Доробек! - прошептала тетя Ядя. - Это случайно не Доробек был?
   - Нет, - подумав, ответила Тереса. - Его фамилия была Войдарский. Я хорошо помню. Но он ее бросил, и она вышла замуж за другого.
   - Вот именно, - еще тише шепнула тетя Ядя. - За Доробека...
   И они опять уставились друг на дружку. Разговор велся за ужином, и теперь вот над накрытым столом явственно повеяло тайной. Тайна окутала и жареную куру, и творог с укропом. Тайна давних лет, их далекой молодости, романтическая тайна! Тереса с тетей Ядей были всегда подругами, близкими подругами, их дружба уходила в далекое прошлое. Сколько я себя помню, они всегда были вместе. И делились друг с другом секретами, о которых никто в семье и понятия не имел. И вот теперь эти древние, можно сказать, исторические секреты вдруг выползают на свет божий под воздействием непонятных, таинственных событий наших дней...
   - Да чего уж там, - примирительно бросила Люцина, - выкладывайте все как есть. Нечего строить такие таинственные мины! Было - прошло, теперь уже можно и нам сказать. Да и мы и сами кое-что знаем. Ведь эта ваша Эдита была... ну, такая...
   - Гулящая! - подсказала я. Господи, сколько же можно тянуть?!
   - А ты откуда знаешь? - набросилась на меня Тереса.
   Я удивилась - словечко бросила наобум, только бы заставить их разговориться и, выходит, попала! Хотя, не совсем наобум, что-то, наверное, сохранилось в детской памяти, о чем прямо не говорили, вечно намеками. И теперь, когда все они так жмутся...
   - Если не гулящая - так и скажите - святая Цецилия, но говорите же хоть что-нибудь!
   Тетя Ядя неуверенно произнесла:
   - Не знаю, не знаю... Ведь Эдита и в самом деле вышла замуж, хотя это уже произошло позже, в войну, и все мне кажется - за этого самого Доробека...
   - Соображайте! - рассердилась я. - Младшему Доробеку девятнадцать лет, старшему в два раза больше, значит, тридцать восемь, значит, родился он... минутку... да, родился в 1937 году. Так сколько же лет этой Эдите? И что, когда я ее огрела по заднице, она уже связалась с Доробеком? Сами видите не сходится. А ну рассказывайте! Ни за что не поверю, что Эдита вышла в войну замуж за мальчишку, которому... минутку... было от двух до восьми лет!
   Тереса сидела молча, угрюмо опустив голову. Тетя Ядя бросала на подругу робкие взгляды, не зная, на что решиться. Мамуля тоже молчала. Люцина пожала плечами:
   - Не понимаю я вас! Неужели и теперь, через сорок лет, вы еще собираетесь скрывать от нас, что этот самый Доробек был внебрачным ребенком? Скажите, какие страшные секреты! Да кому сейчас какое дело до этого? К тому же мне сдается - не Доробек это был, никакого Доробека тогда она не знала.
   - Ну, наконец-то кто-то решился произнести это вслух! - с облегчением проговорила тетя Ядя. - Ты права, это был не Доробек, я вспомнила. Доробек признал ребенка своим, а вышла она за этого... ну как его... опять вылетело из головы!
   - За Войдарского! - с раздражением бросила Тереса. - И не вышла, а просто связалась. Вы не представляете, сколько мне тогда сил стоило скрыть это ото всех! Нет, нет, и представить себе не можете! Вот эта змея подколодная, - Тереса кивнула в сторону своей средней сестры, - о чем-то догадывалась, пронюхала уж и не знаю как, мамуля, моя мамуля, тоже о чем-то догадывалась. А было нам с Эдитой всего по семнадцати... Не ошибаюсь? Да, семнадцать лет нам было! Ну а потом вышла за Доробека и ему приписала ребенка!
   Мамуля упрекнула младшую сестру:
   - Неужели ты ничего этого не вспомнила, когда Марек спрашивал нас, не знаем ли мы такую фамилию - Доробек?
   - Фамилия не вспомнилась. А все происшедшее с Эдитой я, конечно, помнила.
   - Выходит, это наш Доробек - старший? - уточнила я, ибо все эти поколения путались в голове. - А Доробек младший, если я правильно понимаю, приходится ей внуком?
   - Да, приходится, - рассеянно бросила Тереса, утонув в воспоминаниях. - Какая сложная штука жизнь! Я ведь была влюблена в того самого Войдарского, смертельно влюблена! А он связался с Эдитой, сделал ей ребенка, а потом бросил и принялся ухлестывать за моей сестрой!
   - За кем именно? - заинтересовалась мамуля.
   - Не за мной же! - ехидно заметила Люцина.
   Мамуля страшно удивилась:
   - Неужели за мной? Что вы говорите! Первый раз слышу. Вот теперь действительно смутно припоминаю, вроде и в самом деле был какой-то парень, из-за которого на меня дулись и Тереса, и Эдита. Выходит, из-за Войдарского? Почему же я его совсем не помню?
   - А потому что за тобой тогда ухлестывал тот придурочный граф, что потом застрелился на могиле своего прадеда! - с удовольствием выдала семейную тайну Люцина. - Ты была занята графом, на других не обращала внимания.
   - Все ты врешь! - разгневалась мамуля. - Вовсе не на могиле, а просто на кладбище...
   Я почувствовала, как мы стремительно удаляемся от панны Эдиты.
   - Стоп! О мамулиных поклонниках поговорим в другой раз, сейчас давайте закончим с Эдитой. Если у нее был внебрачный Доробек, то есть, пардон, внебрачный Войдарский, которого она потом подбросила законному Доробеку, это ее личное дело. У незамужней девушки родился ребенок - большое дело! Зачем же сразу обзывать ее гулящей? Даже до войны таких еще не называли гулящими.
   - Это было уже после войны, - поправила меня тетя Ядя.
   - Тем более. Да и вообще все выглядит благопристойно: грешная дева не задушила плод любви, вышла замуж официально, ее муж официально же признал ребенка своим. Ох, не все вы мне сказали...
   Старшее поколение не торопилось с ответом. Прошло немало времени, долгие минуты тягостного молчания, пока Тереса не произнесла:
   - У нее был не один такой Войдарский, можно сказать, целые стаи Войдарских...
   - И от всех них у нее рождались внебрачные дети?
   - Ну что привязалась? Не хочется вспоминать об этом...
   Тетя Ядя снова бросила на подругу быстрый взгляд и многозначительно кашлянула. Ох, наверняка не все секреты молодости выложили, было там что-то еще. Может, то самое, что поможет разгадать наш секрет?
   Старшее поколение упорно молчало. Отозвалось младшее в лице Лильки:
   - Все это прекрасно. Но разговор ведется о каких-то Доробеках и Войдарских. А подозрительная баба, если мне память не изменяет, носит фамилию Уолтерс. И приехала она из Канады. Разъясните, пожалуйста.
   - Вот именно, - сказала Люцина, с подозрением глядя на меня. - Не ошиблась ли ты? Это и в самом деле та самая Эдита?
   И все завертелось сначала. Я принялась доказывать, что не ошиблась, что историческую сцену запомнила на всю жизнь, что таких глаз больше на свете не встретишь, что имя совпадает. А главное, глаза - как у куклы, большие, фарфоровые. Люцина сомневалась, что маленький ребенок в состоянии так все хорошо запомнить, мамуля добивалась разъяснения относительно стай прочих Войдарских, тетя Ядя явно порывалась что-то сказать, но не решалась.
   Лилька потеряла терпение и потребовала от Тересы хорошенько вспомнить всех своих канадских знакомых. Тереса постаралась сосредоточиться, но у нее плохо получалось, и она заявила, что постарается вспомнить утром на свежую голову, а сейчас уже ночь и она устала.
   Тут только мы спохватились. И в самом деле, глубокая ночь, а отца до сих пор нет! Эдита моментально вылетела из головы.
   - Куда он отправился удить? - вскричала мамуля. - Надеюсь, не далеко?
   - Не очень далеко! - неуверенно ответила Лилька. - Но если прозевал последний поезд или автобус, то сейчас возвращается пешком.
   - А мог и остаться на рыбалке на ночь, - успокоила я мамулю. - Он часто говорил - на рассвете рыба лучше всего клюет, может, решил поудить на рассвете.
   - Только бы с ним ничего не случилось! - вскричала тетя Ядя.
   Отец располагал неограниченными возможностями. Кроме уже упомянутых опоздал на поезд и решил остаться до утра, он мог еще попытаться переплыть Ользу. Тогда его задержали бы наши пограничники. Мог переплыть Ользу, тогда его задержали бы чешские пограничники. Мог заблудиться. Мог утонуть. Мог вообще забыть о том, что пора возвращаться домой. Да мало ли чего еще он мог?
   - Наверняка идет пешком, к утру доберется, - подвела итог Люцина, на что мамуля отозвалась зловеще:
   - Пусть только вернется...
   К утру отец не вернулся. Вот, в нашей семье теряется уже второй человек. Может, это заразное? Завтрак прошел в нервной обстановке. Мы вяло жевали и продолжали строить всевозможные предположения, как вдруг кто-то позвонил в дверь. Я открыла и никого не увидела. Взглянув под ноги, я обнаружила под дверью голубой конверт и одновременно услышала, как кто-то сбегает вниз по лестнице. Сбежав вслед за неизвестным, я выскочила из подъезда, но никого не увидела, как ни осматривалась во все стороны. Пришлось вернуться наверх.
   В голубом конверте оказалось письмо, изготовленное по всем правилам криминального искусства - вырезанные из газет отдельные буквы и целые слова, наклеенные на кусок бумаги.
   Письмо гласило:
   "Пана Яна не выпустим до тех пор, пока Тереса не отвяжется. Через три дня начнем его морить голодом! Если обратитесь в милицию, сразу ликвидируем - утонет на рыбалке. Тереса должна немедленно уехать".
   Подписи никакой не было. С ужасом взирали мы на страшное послание, еще не до конца осознав весь его смысл. О таком до сих пор приходилось только читать в детективах, и вот теперь мы столкнулись с ним в действительности.
   - Чья-то глупая шутка, - неуверенно проговорила Лилька, а Люцина неуверенно предложила:
   - Тереса, может, отвяжешься?
   - И ты тоже? - вскинулась Тереса. - От чего отвязаться, Езус-Мария?!
   - Не знаю, но вот здесь пишут...
   - Значит, Янека таки похитили? - с ужасом осознала Лилька. - Как у меня язык не отсох, когда я такое предположила! Может, накаркала.
   До мамули с тетей Ядей дошло. Люцине пришлось приводить их в чувство. Тереса была свободна и могла наброситься на меня:
   - Неужели твой Марек ничего не может сделать! Для чего тогда приезжал, нас расспрашивал? Пусть немедленно займется поисками твоего отца! Ничего не понимаю из этого дурацкого письма. Почему я должна уехать через три дня?
   - Не волнуйся, - успокаивала я тетку. - Через три дня они только начнут морить отца голодом, а без пищи человек может выдержать и сорок дней, я читала. Главное - не сообщать в милицию, а мы и не собирались этого делать. Интересно, где они отца отловили? И куда спрятали? Лилька, ты не знаешь, нет ли здесь поблизости какого заброшенного бункера или, на худой конец, сарая, коровника или еще чего в этом роде? Не возят же его всю дорогу в своем "пежо"!
   Лилька так разволновалась, что у нее тряслись руки и язык заплетался.
   - Бункерей и сараюх тут навалом! То есть я хотела сказать - бункерюх и разных таких... В общем, полно. Постой, надо подумать, где он мог ловить рыбу. Не знаешь, может, поехал в Устроне?
   - В Устроне я вчера видела Эдиту, а куда поехал отец - не знаю. Но они могли ведь увезти его куда угодно! Голова идет кругом. Может, это действительно чья-то глупая шутка?
   - Ничего себе шутка! - трагическим голосом вскричала мамуля. - Ведь отец не вернулся на ночь! Его нет!
   - Я бы так не волновалась, - успокаивала нас Люцина. - Подержат и отпустят, ничего ему не сделают,
   - Как отпустят, если Тереса не желает отвязаться и уезжать тоже не собирается? И вообще, не шевелится!
   - Нет, вы все с ума посходили! - вышла из себя Тереса. - Что вы ко мне привязались? Что я, по-вашему, должна делать? Что значит "не шевелится"?
   - И в самом деле, могла бы немного побегать с чемоданами, что тебе стоит? Пусть думают - ты испугалась и собираешься уезжать.
   Если отправители письма надеялись посеять смятение в наших рядах, то им это удалось как нельзя лучше. Посеяли, и такое грандиозное, что ничего толкового мы придумать просто были не в состоянии. После долгих препирательств придумали следующее: делаем вид, что испугались. Особенно испугалась Тереса, решила отвязаться от всего на свете и поспешно сматывается. Мы все вместе с ней. В панике загружаемся в машину и мчимся куда глаза глядят. Добираемся до какого-нибудь безопасного места, убеждаемся, что за нами никто не следит, и прячемся там. Пережидаем. Затем оставляем машину в укромном месте, а сами поодиночке прокрадываемся к Лильке и тихо сидим в ее квартире, не высовывая наружу и носа. Сидим спокойно, ждем Марека.