Хокинс Карен. Ее властелин и повелитель

   – Да. Мне она нравится больше, чем все остальные.
   – Я это знаю, Стивенс говорил мне. – Пруденс улыбнулась и допила ромовый пунш. – Он любит говорить о вас.
   – Странно, – сказал герцог, криво усмехнувшись. – А со мной он любит говорить о вас.
   – И что же он говорит?
   – Спросите у него сами. Он находится в другом конце коридора. Надо лишь открыть дверь и крикнуть ему.
   Она вздернула подбородок.
   – Я не кричу своим слугам. Возможно, с этого мы и начнем наши уроки: как обращаться к слугам.
   Он протянул руку и взял ее пустой стакан.
   – Почему бы нет?
   – Настоящий джентльмен никогда не повышает голос.
   – Для моряка это трудновыполнимое правило. – Он вновь наполнил ее стакан ароматным пуншем и передал ей в руки. Пруденс обхватила пальцами теплый стакан. Этот стакан она не будет пить. Просто подержит его. После первого стакана она уже капельку опьянела. Выпить еще один стакан было бы опасно.
   – Мы будем говорить не о том, что вы знаете о правилах поведения, а о том, что вам желательно узнать.
   – Я не хочу стеснять себя всей этой чушью, однако, судя по всему, у меня нет выбора.
   – Я не считаю, что следовать принципам поведения означает заковывать себя в кандалы.
   – А это зависит от того, какие вы преследуете цели, дорогая моя, – многозначительно сказал капитан.
   Она внимательно посмотрела на него:
   – Что вы хотите этим сказать?
   Он усмехнулся:
   – Ровным счетом ничего, любовь моя. Отхлебните-ка еще пунша. Это прояснит мысли.
   – Мне кажется, вы пытаетесь напоить меня.
   – Пытаюсь? Разве человек пытается ходить? Пытается дышать? Нет, он делает это или умирает.
   – А-а, вот как вы заговорили! Значит, все-таки пытаетесь?
   Он усмехнулся:
   – Слишком уж вы сообразительны.
   Она улыбнулась с победоносным видом и подняла стакан.
   – Я не отхлебнула ни глотка из второго стакана, потому что догадалась, что вы пытаетесь сделать. Но я сожалею об этом, потому что пунш мне действительно понравился, и я хотела бы его допить.
   – Ну так пейте.
   – Не могу. Вы воспользуетесь моей слабостью.
   Он нахмурил лоб.
   – Я никогда не пользуюсь слабостью женщин – ни трезвых, ни захмелевших.
   – Но вы сами сказали, что не любите связывать себя соблюдением правил.
   – И что из этого?
   – Настоящий джентльмен не попытается воспользоваться слабостью женщины в своих интересах. Я думаю, что поэтому вы и не хотите учиться правилам поведения. – Она величественно махнула рукой. – Для меня это ясно как день.
   Он хохотнул.
   – Я даже рад, что вы не выпили второй стакан пунша. Позвольте заверить вас, мадам, что я не воспользуюсь вашей слабостью.
   По какой-то странной причине в ее душе шевельнулось разочарование.
   – Даже не попытаетесь?
   – Даже не попытаюсь.
   – Вот как? – Она уставилась в огонь, обдумывая сказанное. – Позвольте! А как насчет того, чтобы соблазнить? Это совсем другое, чем воспользоваться слабостью, причем джентльмены частенько делают это.
   Он рассмеялся:
   – Что верно, то верно. Соблазнить не означает сделать что-то плохое. По правде говоря, это может оказаться весьма приятным занятием.
   Пруденс эта мысль показалась заманчивой. Интересно, как это бывает, если тебя соблазняет такой мужчина, как этот? Что бы он ни делал, все так увлекательно. Так захватывающе.
   – Нам эта тема разговора не подходит.
   – Вот как? – явно забавляясь, сказал он.
   – Категорически.
   – Очень жаль.
   Они не только не могли разговаривать на весьма интересные темы, но даже не могли упоминать о некоторых не вполне приличных вещах, которые уже делали. Она вздохнула и, для того чтобы избавиться от комка в горле, образовавшегося при воспоминании об их страстном поцелуе, сделала еще глоточек пунша. Совсем крошечный глоточек. По телу разлилось приятное тепло.
   – Ах, кого волнуют эти правила приличия! Милорд, я должна извиниться перед вами.
   – За что?
   – За то, что поцеловала вас. Вы должны понять: мой муж умер довольно давно, и мне не хватает... – От смущения у нее жарко вспыхнули щеки. Господи, что она делает? Пруденс совсем не хотела в этом признаваться. Она сердито взглянула на стакан и решительно поставила его на стол. – Не имеет значения. Я сама не знаю, что говорю.
   – Зато я знаю. Вам не хватает поцелуев. Я думаю, что это вполне естественно.
   Когда он так говорил об этом, все казалось не таким уж непристойным.
   Он взмахнул стаканом.
   – Иногда мне тоже не хватает поцелуев. Ее взгляд скользнул к его раненой ноге.
   – Вот как? – тихо сказала она, удивившись тому, что его откровение вызвало у нее разочарование. – Ваша рана не мешает... интимным отношениям?
   Капитан наморщил лоб.
   – Не понял? Интимным от... Нет! Конечно, нет! Могу заверить вас, что я в состоянии... что с этим нет проблем!
   Она поморгала, удивленная резкостью его тона.
   – Извините, если я обидела вас. Я просто подумала, что вы, возможно, опасаетесь причинить себе боль, и поэтому...
   – Я отлично понял, что вы подумали, мадам. Позвольте заверить вас, что ваши опасения необоснованны. Моя нога искалечена от колена и ниже. Как я уже говорил вчера, я полностью дееспособен.
   – В таком случае, почему вам не хватает поцелуев?
   – Иногда бывает трудно сосредоточиться на наслаждении, когда умирают люди. – Он уставился в стакан. – Трудно даже объяснить, каково это пережить.
   Она почувствовала, как он помрачнел.
   – Извините меня... Ривс был прав... вы...
   – Ривс?
   – Он сказал, что вы несколько раз попадали в очень сложные ситуации.
   Капитан допил пунш, потом взял разливательную ложку и налил в свой стакан еще немного.
   – Прежде чем достигнешь порта назначения, приходится разок-другой пережить шторм.
   Она на мгновение задумалась над его словами.
   – Я, например, не имею намерения попадать в шторм. Благодарю покорно, уж лучше я обойду стороной район, где бушует буря.
   Он усмехнулся. У него была обворожительная кривая усмешка, от которой у нее трепетало сердце. Он отодвинул свой стакан в сторону.
   – Миссис Тистлуэйт, вы подобны мягкому ночному ветерку, дующему с востока, который осторожно подгоняет корабль именно в тот порт, куда стремишься попасть. Я рад, что вы будете здесь, чтобы помочь мне преодолеть все скрытые ловушки, которые расставил мой негодяй отец.
   Ну что ж, это было весьма поэтично. И совсем не свойственно грубому человеку, каким она представляла себе герцога. Пруденс хотела было сделать шаг, но не смогла сдвинуться с места. Посмотрев вниз, она заметила, что юбка зацепилась за ножку стола, на котором стоял ее стакан с пуншем.
   – Кажется, я стала на якорь.
   Он фыркнул и, взяв трость, подошел к ней. Прислонив трость к дивану, он опустился на колено, не сгибая больную ногу. Она не могла не восхититься мускулатурой его бедер. Его крупные руки, повозившись немного, отцепили от стола ее юбки. Сделав это, он запрокинул назад голову и с улыбкой взглянул на нее.
   И тут что-то произошло... Позднее она не могла бы сказать, чем это было вызвано – воспоминанием ли об их вчерашнем поцелуе или выпитым ромовым пуншем, но герцог, сидящий перед ней с сияющими зелеными глазами, показался ей невероятно милым. Ее пальцы сами по себе скользнули в его густые волосы. Волосы оказались удивительно мягкими и упругими. Они цеплялись за ее пальцы, словно жили собственной жизнью.
   Улыбка исчезла с его лица, глаза потемнели.
   Где-то в глубине души Пруденс знала, что должна остановиться. Она понимала, что нарушает все правила приличия, те самые, которым должна была обучить его.
   Но было в этом человеке что-то такое, какая-то необузданность, которая заставляла ее пренебречь правилами поведения.
   Она понимала, что впоследствии будет сожалеть о каждом действии, которое была намерена предпринять. Но сейчас это почему-то не имело значения. А имело значение лишь то, что она находится здесь с ним. Что она пропускает сквозь пальцы его великолепные волосы, а он смотрит на нее так, как будто она единственная женщина на свете.
   Это был безумный, невероятный момент. Пруденс чувствовала, что идет на поводу у желания, что, забыв обо всем, погружается в неведомое море страсти, и понимала, что пропадает.

Глава 10

   Оценивая поступки своего ближнего, не забудьте сделать допуск на людские слабости. Ни при каких обстоятельствах не следует забывать о том, что человеком могут управлять страсть, алчность или зависть.

Ричард Роберт Ривс. Искусство быть образцовым дворецким

   Она хочет его. Эта мысль, пока еще не облеченная в словесную форму, дрожала на губах. Ее тянуло к нему так сильно, что удары сердца отдавались в ушах.
   Молчание мучительно затянулось. Глаза капитана потемнели еще больше.
   – Пруденс... – произнес он и, взяв ее большой теплой рукой за запястье, поднес к губам ее пальцы.
   От прикосновения его губ Пруденс содрогнулась всем телом. Было в этой сцене что-то очень интимное: он стоит перед ней на коленях, ее пальцы – в его шевелюре, а его губы прикасаются к ней.
   Пруденс боролась с нахлынувшим чувством. Да, она любила Филиппа, но это было так давно. Странно, но воспоминания о тепле их отношений, о страсти, которую они испытывали друг к другу, сейчас как будто толкали ее к капитану. Оставив в покое его волосы, она ухватилась за воротник, как будто хотела поднять его на ноги, чтобы можно было обнять его.
   Он был так высок ростом, что ей пришлось откинуть назад голову, чтобы заглянуть ему в лицо. У них была большая разница в росте, но ей это даже нравилось, особенно когда он нежно прижимал ее к груди, и она ощущала исходящий от него аромат мыла и сандалового дерева.
   Этот поцелуй был отчаянно нужен Пруденс. Последний поцелуй заставил ее желать большего. Ее так давно не обнимал по-настоящему мужчина! Так давно мужчина не прикасался к ней таким образом. С Филиппом она испытывала спокойную страсть, но это было нечто совсем другое... более жаркое и волнующее.
   Губы капитана прикоснулись к ее губам. Пруденс целиком отдалась моменту, растворившись в наслаждении, которому, ко всему прочему, способствовал выпитый ромовый пунш. Ухватившись за сорочку, она притянула его к себе и, убедившись, что его кожа горяча на ощупь сквозь ткань, поняла, что он так же разгорячен, как она. Утратив всякую способность мыслить здраво, она подчинилась чувству.
   Поцелуй затянулся и стал более настойчивым. Капитан чуть постанывал, проникая все глубже в ее рот, а руки его скользили вверх-вниз по ее бокам, задевая большими пальцами округлости грудей, отчего ее тело выгибалось ему навстречу.
   Хлопнула входная дверь, немедленно вернув ей способность здраво мыслить, как будто разомлевшего от сна человека окатили ледяной водой. Пруденс вырвалась из объятий герцога и, торопливо обойдя диван с другой стороны, остановилась на почтительном расстоянии от него. Нет, она не боялась, что он последует за ней. Ей требовалось возвести эту преграду между ними, чтобы не дать самой себе снова броситься к нему.
   – Так, – сказал герцог, взъерошив руками волосы, – это было весьма... интересно.
   Несмотря на лукавую усмешку, сопровождавшую его слова, он дышал так же учащенно, как Пруденс.
   Опираясь на трость, он подошел к дивану и положил руку на его спинку.
   – Боюсь, что я выпил слишком много пунша, чтобы, поцеловав вас, не захотеть еще. Мне не следовало этого делать.
   Она кивнула и прикоснулась дрожащими пальцами к губам, где, казалось, все еще горел его поцелуй.
   – Мне тоже. Не знаю, о чем я думала...
   – Вы не виноваты. И я тоже. Во всем виноват ромовый пунш. – Он тряхнул головой, как будто для того, чтобы прояснились мысли. – Насколько я понимаю, вы пришли сегодня, чтобы обсудить содержание уроков?
   – Да, конечно. – Пруденс закусила губу, чувствуя неловкость момента. Взяв себя в руки, она попыталась собрать разбежавшиеся мысли. – Я уже имею кое-какое представление об их содержании, но нам необходимо составить твердый план, чтобы через месяц вы смогли удовлетворить требования попечителей.
   Он криво усмехнулся:
   – Неужели я такой неотесанный?
   – Нет! Я не хотела сказать...
   – Хотели, хотели. И я с вами согласен. Чтобы получить эти чертовы деньги, потребуются наши совместные усилия.
   – Не думаю, что все так плохо. В целом ваши манеры вполне приемлемы. Если бы вы научились нескольким правилам поведения... этого было бы вполне достаточно.
   Он усмехнулся:
   – Например, не целовать свою наставницу?
   – Вот именно. – Она постаралась не обращать внимания на то, что мучительно краснеет. Раньше она не замечала за собой такого, а теперь краснела всякий раз, когда герцог бросал на нее взгляд своих удивительных светло-зеленых глаз. Может быть, она подхватила какую-нибудь болезнь? Да, наверное, в этом и заключается проблема: она заболела, но болезнь проходит, как только этого человека нет поблизости.
   Жаль, что он совсем неподходящая партия. Она чуть не скорчила гримасу при слове «неподходящий», которое было слишком мягким для характеристики герцога. Он, конечно, красив и привлекателен, способен проявлять заботу, примером чего служит его отношение к морякам. Но при этом он властен, суров и одержим страстью к перемене мест. Он из тех мужчин, которые получают удовольствие там, где его находят, а потом исчезают. Интуиция подсказывала ей, что если бы он не был ранен в сражении, то не стоял бы сейчас рядом с ней.
   Эта мысль подействовала на нее отрезвляюще, и она попыталась улыбнуться.
   – Может быть, начнем?
   – Ну что ж, мадам, делайте свое черное дело.
   Пруденс на мгновение задумалась. Искоса взглянув на него, она заметила, что он тяжело переминается с ноги на ногу.
   – Вам едва ли полезно так долго стоять. Почему бы вам не сесть в кресло, а я сяду здесь. – Она присела на краешек дивана на безопасном расстоянии от него.
   Он помедлил, потом подошел к креслу.
   – Я ведь, знаете ли, не инвалид.
   – Я этого и не говорила. Сказала просто, что вам,– возможно, будет удобнее сесть.
   Он нахмурил брови, но сел, вытянув перед собой больную ногу и поставив трость рядом.
   Пруденс наблюдала за ним из-под ресниц.
   – Начнем с чего-нибудь простого. Очень простая тема – титулы, стоит лишь запомнить их порядок. На званых обедах гостей рассаживают в соответствии с их положением в обществен...
   – Почему вы согласились стать моей наставницей?
   Она помедлила.
   – А это имеет значение?
   – Имеет. Вы знаете, почему я здесь; было бы справедливо, если бы и вы ответили на этот вопрос.
   Мгновение помолчав, Пруденс сказала:
   – Это объясняется тем печальным фактом, что пища и кров стоят денег.
   – Многое можно с успехом объяснить потребностью в деньгах.
   – Иногда это так. Я очень рада, что мы с вами можем помочь друг другу. Вполне возможно, что скоро ваши и мои желания смогут осуществиться, и мы оба получим свои деньги.
   Он нахмурился.
   – Я никогда не желал получить ни деньги, ни титул. Мне ничего не надо, лишь бы меня оставили в покое.
   – Будет вам! У вас появилась потрясающая возможность получить целое состояние, причем для этого нужно лишь немного отшлифовать свои манеры. А вы еще недовольны таким поворотом событий.
   – Верно, я получаю состояние. Оно оставлено человеком, который никогда не был таким отцом, каким должен был быть. Человеком, который ни разу не удосужился навестить ни меня, ни моего брата. Человеком, который делал все, что мог, чтобы заиметь законных наследников, лишь бы я не получил от него ни гроша, не говоря уже о титуле и землях.
   Пруденс закусила губу.
   – Я этого не знала.
   – Отец оставил нас с братом, едва мы родились, и неизвестно, где находился, когда мать бросили в тюрьму по ложному обвинению в государственной измене.
   Пруденс не знала, что и сказать.
   – Моя мать умерла в сырой тюремной камере. Лишь позднее с нее были сняты все обвинения. – Он невесело усмехнулся. – Классический случай посмертной реабилитации, когда все равно уже ничего нельзя исправить.
   У Пруденс перехватило дыхание: она подумала о своей матери.
   – Сожалею. Но как получилось, что вы стали капитаном дальнего плавания?
   – Меня насильно затащил на корабль вербовщик, и я оказался в море.
   – Сколько лет вам тогда было?
   – Десять.
   Боже милосердный! Он был тогда совсем ребенком.
   – Впоследствии я полюбил море, но это случилось только после того, как нас захватили пираты.
   Пруденс удивленно вытаращила глаза.
   – Пираты? Вы, должно быть, натерпелись страху?
   – В море почти все внушает страх. – Он внимательно посмотрел на нее, как будто проверяя, какое впечатление производят его слова. – Пираты хорошо относились к нам. По правде говоря, значительно лучше, чем наш капитан. Поэтому, когда они предложили нам присоединиться к их команде, я согласился.
   Пруденс остолбенела.
   – Прошу прощения, вы действительно сказали, что присоединились к команде пиратского судна?
   – Да. Если вы намерены стать моей наставницей, то должны знать обо мне все. Я нападал на корабли и отбирал их грузы. – Он помрачнел. – И не смотрите на меня с таким ужасом. Пиратство мало чем отличается от того, чем мы занимались под королевским флагом, когда рыскали по морям в поисках французских фрегатов с той же самой целью: захватить их, опустошить трюмы, не считаясь с тем, сколько человеческих жизней будет загублено.
   – Понимаю.
   – Сомневаюсь в этом. Служба в военно-морских силах Великобритании отличается от пиратства меньше, чем вы, возможно, думаете. Первое подпитывается жаждой власти, а второе – жаждой наживы.
   – Вам приходилось кого-нибудь убивать?
   – В бытность пиратом я убил гораздо меньше людей. К тому же получали мы больше, а обращение было лучше. Однако за все приходится платить. – Он слегка изменил положение в кресле и вытянул перед собой ноги. – Попав в список лиц, разыскиваемых полицией, я не мог вернуться на родину. Я думал, что это будет мне безразлично, но ошибался.
   Он произнес эти слова тихим, проникновенным голосом. У Пруденс на глаза навернулись слезы.
   – Это ужасно.
   – Да. В течение восьми лет нога моя не ступала на землю Англии. Потом я встретился с капитаном Нельсоном. Во время одной стычки я захватил его корабль. На него произвели большое впечатление мои способности, и он предложил выхлопотать мне помилование, если я буду плавать с ним. Я согласился. Он добился для меня помилования, и я вернулся домой. До сих пор помню, какое чувство охватило меня, когда впервые за много лет я ступил на английскую землю.
   – Могу себе представить, – сказала Пруденс, поймав себя на том, что смотрит на ногу капитана. – А как случилось...
   Он пожал плечами.
   – Я получил пулю в битве при Трафальгаре, где сражался рядом с лордом Нельсоном.
   – Он был убит во время сражения.
   – Да, я видел это собственными глазами. Я держал его на руках...
   Пруденс заметила, как глаза его увлажнились. У нее защемило сердце, но она предпочла промолчать.
   Герцог помедлил, погрузившись в явно печальные воспоминания. Это напомнило Пруденс густой туман, по утрам окутывающий море.
   – Я не могу больше плавать, – сказал он. – Моя жизнь кончена.
   – Вздор! – воскликнула Пруденс, которой в этот момент больше всего хотелось встать и обнять сидевшего напротив мужчину. Судя по всему, на его долю в жизни выпало слишком мало заботы и ласки. – Несмотря на все невзгоды, вы пока что весьма успешно справлялись с жизнью.
   Он посмотрел на нее затуманившимся взглядом зеленых глаз.
   – Больше всего мне хочется моря и чувства свободы. – Взглянув на свою ногу, он поморщился. – А теперь вот еще и эта проблема. Я бы предпочел прострелить свою здоровую ногу, чем взять что-нибудь, к чему прикасался мой отец, но у меня нет выбора.
   – В таком случае не берите денег, найдите какой-нибудь другой способ.
   – Что-то не слышно, чтобы был спрос на искалеченных капитанов дальнего плавания. А это, моя дорогая любопытная, но аппетитная соседка, все, что я умею делать.
   – Если вы твердо намерены помогать своим людям, вы найдете, как это сделать. Даже без денег вашего отца.
   Он пристально взглянул на нее и отвел глаза.
   – Возможно.
   Пруденс подавила вздох. Совершенно очевидно, что никаких утешений он не примет.
   – Ну что ж, капитан – вернее, лорд Рочестер, – пожалуй, мы начнем с некоторых основных правил приличия.
   – Целиком полагаюсь на вас, любовь моя. – Он раскинулся в кресле, положив одну руку на спинку.
   Пруденс проигнорировала его слова и позу.
   – Капитан... я хотела сказать, лорд Рочестер...
   – Зовите меня Тристаном.
   – Лорд Рочестер, – продолжала она, – отныне вы обязаны избегать вульгарных выражений...
   В его глазах мерцали озорные искорки.
   – Каких это вульгарных выражений?
   – Если вы надеетесь, что я стану их повторять, то этого не будет. Всякий раз, когда вы произнесете вульгарное выражение, я буду покашливать. – Она тихо кашлянула, прикрыв рот пальцами. – И вы, таким образом, сразу поймете, что употреблять это выражение не следует.
   Герцог сидел, сложив на груди руки и вытянув перед собой обутые в сапоги ноги, и вид у этого мужчины был весьма опасный.
   – Что-нибудь еще, моя прекрасная наставница?
   – Нам придется также поработать над тем, какое впечатление вы производите. Временами у вас бывает весьма вызывающий вид.
   Он удивленно вытаращил глаза:
   – У меня?
   – Да, у вас, – сказала она, стараясь не улыбнуться.
   Герцог хохотнул.
   – Не ходите вокруг да около. Выкладывайте, что вы имеете в виду.
   – Временами вы выглядите настоящим наглецом.
   И тут он громко расхохотался:
   – Не вижу, в чем здесь проблема. Я знавал немало людей, которых считали джентльменами, но которые были настоящими наглецами.
   – Я тоже таких встречала. Правда, никому из них не приходилось предстать перед советом придирчивых попечителей. – Она помолчала, что-то обдумывая. – Вы, случайно, не знаете, кто именно входит в состав совета попечителей? Возможно, мне знакомы их имена или я слышала о них что-нибудь, чтобы иметь представление о том, что это за люди.
   Тристан встал, доковылял с помощью трости до письменного стола и нашел какие-то бумаги. Вернувшись в кресло, он просмотрел плотно исписанные листы.
   – А-а, вот, нашел. В состав совета попечителей входят виконт Саутленд, герцог Эддингтон, мистер Пул-Биддли и граф Уэр.
   Слушая перечень имен, Пруденс прижала к виску руку. Саутленд и Уэр. Саутленд пришел в бешенство, узнав о том, что Филипп, как он считал, обманул его доверие. А Уэр... она закрыла глаза.
   Именно Уэр настаивал на том, что она была в сговоре с Филиппом. Что она использовала свои «чары», чтобы завлекать новых инвесторов в обреченный на провал проект. Она с ужасом вспоминала его последний разговор с ней, во время которого он чуть ли не назвал ее проституткой. Это был один из самых страшных и унизительных моментов в ее жизни.
   – Пруденс?
   Глубокий голос вывел ее из задумчивости. Она сделала глубокий вдох, чтобы прийти в себя.
   – Извините. Я задумалась. Некоторых из этих людей я знаю. Они законодатели моды и держатся весьма высокомерно.
   – В таком случае мы тоже будем вести себя высокомерно.
   Если бы все было так просто! Она снова вспомнила о своем унижении и поднялась на ноги.
   – Мы должны спланировать наше время. Нам нельзя терять ни минуты. – Она прошла мимо него к письменному столу, уселась, взяла листок из стопки писчей бумаги и открыла крышку чернильницы.
   Он повернулся так, чтобы снова видеть ее лицо.
   – Чувствую, что мне это не понравится.
   Она выбрала перо, осмотрела кончик и, убедившись, что он достаточно хорошо заточен, чтобы не делать клякс, обмакнула его в чернила.
   – Я должна составить план работы.
   Как бы тщательно ни составляла она план работы, это не могло уменьшить ее влечения к человеку, сидевшему напротив. Однако у нее теплилась надежда, что бумага и чернила напомнят ей о цели ее пребывания в доме герцога и позволят сохранить остатки гордости. Единственное, на что она могла сейчас рассчитывать, это ее гордость. И она была намерена цепляться за нее изо всех сил.
   – Скажите правду, моя прелестная Пруденс...
   Она тихо кашлянула.
   – Мне не следует говорить слово «прелестная»?
   – Нет. И нельзя называть меня по имени.
   – Даже здесь, в стенах моей собственной библиотеки?
   – Вам было бы полезно практиковать хорошие манеры всегда и везде.
   – Пруденс, – произнес он, не обращая внимания на ее покашливание, – вы действительно верите, что сумеете превратить капитана дальнего плавания в джентльмена за короткие несколько недель?
   – Почему бы и нет? – спросила она, улыбнувшись. – Я рада, что моя задача заключается не в превращении джентльмена в капитана.
   Кажется, эти слова его позабавили.
   – Наверное, можно за такое короткое время научить человека ходить под парусом. Не очень хорошо, но можно, – сказал он.
   – Но не командовать кораблем и людьми. Не понимать море. Для этого потребовалось бы гораздо больше практики.
   Он фыркнул. Взяв трость, он подошел к письменному столу.
   Она пыталась не обращать на него внимания. И конечно, не смогла. На нем были надеты облегающие тело бриджи, а белая рубашка плотно обтягивала грудь и плечи. Одежда обрисовывала его тело так четко, что не было никакой необходимости что-либо домысливать, и она с трудом сохраняла хладнокровие.