Холл Констанс. Милая мятежница

   Ричард от души расхохотался:
   — На покорную супругу она мало похожа. Однако я хочу познакомиться с этой воительницей. Поднимись с ней ко мне в покои. — Ричард отошел от окна.
   Ларк посмотрела на Стоука.
   — Я не пойду с тобой. Мне нужно отыскать Джеймиса и расспросить его о лорде Тревелине.
   — Незачем тебе лезть в это дело. Мои люди следят за каждым шагом Тревелина.
   — Но…
   — Ни слова больше. Мы сейчас же пойдем в покои Ричарда.
   — Но я не могу предстать перед королем в кольчуге! Разве ты не слышал, что сказала моя мать? Я навлеку позор на всю семью, если явлюсь в королевские покои в доспехах.
   — Король разгневается куда больше, если мы заставим ждать. Придется тебе идти в таком виде.
   — Но…
   — Никаких «но». Раньше надо было думать — когда ты напяливала на себя доспехи. Придется мне, представляя тебя королю, назвать тебя «моя строптивая женушка».
   — Ты был бы не прочь выставить меня дурой, верно? Даже перед королем? А между тем у меня была веская причина надеть воинское снаряжение. Если бы возникла необходимость, я вступила бы с Тревелином в бой. А доспехи, как известно, куда лучше защищают от меча, нежели шелковое или бархатное платье!
   — Теперь, если возникнет необходимость, ты сможешь вступить в бой с самим королем, — хмыкнул Стоук.
   — Иногда ты бываешь просто несносен!
   — Только иногда? Даже обидно как-то. Я-то думал, что ты меня на дух не переносишь… — Стоук схватил Ларк за руку и потащил к двери, ведущей в покои короля.
 
   Ларк ступила на богатые ковры, застилавшие полы в королевских покоях. Высокий куполообразный потолок поддерживали толстые прочные стропила, а каменные стены были сплошь завешаны гобеленами с изображением сражений крестоносцев с сарацинами. У окна располагалась конторка из резного дуба, а рядом с ней на возвышении — огромная кровать из красного дерева под балдахином. Король стоял, облокотившись о мраморную каминную полку, и смотрел на Ларк проницательными глазами сапфирового цвета. Лицо Ричарда Плантагенета с правильными, но резкими чертами было обрамлено золотистыми локонами, а огромный рост и могучее сложение придавали ему сходство с титанами древности.
   Почувствовав на себе чей-то взгляд, Ларк обернулась и увидела лорда Тревелина. Расположившись в кресле сбоку от входа, он улыбнулся и даже подмигнул ей, хотя у него на коленях сидела женщина, и, надо сказать, очень красивая. Правда, выглядела она на несколько лет старше Тревелина и была на вид одних лет с отцом Ларк. Ее белокурые волосы, заплетенные в две толстые косы, свешивались ниже пояса. Ларк решила, что перед ней куртизанка, поскольку женщина была в алом платье, а благородные дамы такую одежду не носили. Впрочем, если она и была куртизанкой, то очень дорогой: у нее на руках красовались массивные золотые браслеты, а на шее — драгоценное ожерелье.
   — Итак, кого же мы имеем счастье лицезреть?
   Услышав голос короля, Ларк торопливо перевела на него взгляд. От напряжения лоб у нее покрылся испариной, а в ушах эхом отозвались слова леди Элизабет: «Из-за тебя нас лишат баронской короны». Девушка так волновалась, что не могла говорить.
   Между тем Ричард, так и не дождавшись ответа на свой вопрос, удивленно выгнул золотистую бровь.
   — Позволь, государь, представить тебе леди Ларк, — сказал Стоук, придя на помощь жене. Потом, склонившись к ее уху, прошептал: — Тебя что, удар хватил? Приветствуй же его величество!
   Ларк осознала наконец, что уже несколько минут стоит перед королем Англии и молча, как деревенская дурочка, взирает на него широко раскрытыми глазами. Следовало поклониться, но у Ларк от страха ноги будто налились свинцом, и она понимала, что при попытке присесть в придворном поклоне тяжесть вооружения потянет ее вниз и она с позором распластается перед королем на полу. Ларк опустилась на одно колено.
   — Прости мне, мой король, эту вольность, — пробормотала она, — но я еще не научилась делать придворный поклон в доспехах.
   — Когда научишься, я хочу быть первым, кто это увидит. — Король расплылся в улыбке, подошел к Ларк и протянул ей руку: — Позволь мне помочь женщине в доспехах подняться.
   Ларк подчинилась и вложила свои холодные пальцы в огромную ладонь Ричарда. В следующее мгновение она уже стояла на ногах, а его величество король, приподняв ее подбородок, внимательно рассматривал лицо девушки.
   — Ты уже бывала при дворе? Уверен, что нет, иначе я запомнил бы тебя. У тебя интересная внешность, а твои черты полны жизни и говорят о сильном характере. — Король провел пальцем по ее щеке. — Подумать только, какая линия подбородка… Должно быть, ты чертовски упряма. Подобное качество наверняка придется по вкусу некоторым сеньорам — из тех, что любят укрощать строптивых девиц. Или тебя уже укротили? — Ричард со значением посмотрел на Стоука.
   Стоук, который все это время не сводил глаз с длинного пальца короля, совершавшего путешествие по лицу Ларк, шагнул вперед, схватил жену за руку и потянул к себе — подальше от загребущих рук Ричарда. Король разгадал маневр Стоука и устремил на него пронзительный взгляд, в котором мелькнула угроза.
   — Ты прав, государь, — затараторила Ларк, приходя на помощь Стоуку — король слыл человеком вспыльчивым, хотя и отходчивым. — Я никогда не бывала при дворе. В тех случаях, когда ты приезжал в Англию и собирал вокруг себя придворных, я оставалась дома и вела хозяйство. Зато мой отец Уильям Мэндвил, барон Сент-Вейль, всякий раз ездил в Виндзор, чтобы засвидетельствовать тебе свое почтение. Ты наверняка знаешь его, государь. Барон — один из самых преданных твоих вассалов.
   — Как же, как же, я помню твоего отца. Он хороший человек.
   Ларк услышала, как женщина, сидевшая на коленях у лорда Тревелина, тихо вскрикнула. Девушка заметила, что куртизанка мертвенно побледнела. Более того, она смотрела на Ларк с таким видом, будто перед ней появилось привидение. Потом она поднялась с колен лорда Тревелина, но покачнулась и ухватилась за спинку кресла.
   Ричард проследил за взглядом Ларк.
   — Кстати, позволь представить тебе только что прибывшего лорда Тревелина и его хм… подругу. Ее зовут Кармия. Как ты, наверное, догадываешься, лорд Тревелин и Кармия знакомы уже довольно давно.
   — Чему я несказанно рад, — ухмыльнулся Тревелин и наградил Кармию ласковым взглядом.
   Кармия, однако, не обращала на него ни малейшего внимания и продолжала во все глаза смотреть на Ларк.
   — Скажи, — снова обратился к девушке Ричард, — ты умеешь управляться с оружием? Кольчугу, во всяком случае, ты носишь лихо.
   — Да, государь. Мечом и копьем я владею.
   — А луком? — Казалось, удивлению короля не было предела.
   — Увы, нет. Я так и не научилась посылать стрелу точно в цель, хотя очень хотела овладеть этим искусством.
   — При всем том ты владеешь копьем?
   — Да, государь.
   — Может, в таком случае примешь участие в турнире?
   — Нет, государь, она не станет биться на ристалище, — вмешался Стоук.
   — Можно узнать почему? — спросила Ларк, устремив на него холодный взгляд.
   — Никаких «почему». Нет — и все тут.
   — Ах да… Я на минутку упустила из виду, что теперь я — твоя жена и ты имеешь полное право отдавать мне приказания. Прости меня, милорд, за легкомыслие, — саркастически проговорила Ларк и отвесила Стоуку поклон.
   — Очень рад, что ты наконец поняла, где твое место.
   Медовые глаза Ларк и черные Стоука встретились. Ричард властно потребовал внимания к собственной персоне.
   — Нет так нет. Решено, Но в таком случае, леди Ларк, ты, надеюсь, составишь мне компанию, пока твой муж будет предаваться ратным трудам на ристалище? Мы с тобой всласть поболтаем о разных видах вооружения.
   — С большим удовольствием, государь.
   В следующее мгновение улыбка исчезла с лица Ричарда, словно ее и не было.
   — Стоук, лорд Тревелин сообщил мне о многочисленных покушениях на твою жизнь.
   — Не могу взять в толк, откуда у него такие введения, — сухо заметил Стоук и искоса взглянул на кузена.
   Тот ответил ему широкой улыбкой:
   — Ну как же? Мне твоя служанка Эбба об этом рассказала. Если помнишь, в Кенилворте мы с ней подружились и много времени проводили вместе.
   — Это покушения тревожат меня. — Ричард нахмурился. — Пожалуй, мне следует поручить защищать свои цвета на ристалище лорду Тревелину.
   Луи просиял, как именинник, откинулся на спинку кресла и принялся выбивать пальцами дробь по подлокотнику.
   — Я никому не уступлю этой чести, сир, — решительно заявил Стоук.
   — Что ж, если ты уверен, что твоей жизни ничто не угрожает, тогда выходи на ристалище, — помолчав, сказал Ричард.
   Ларк заметила, что Луи при этом известии нахмурился и взглянул на Стоука весьма недружелюбно.
   — Приходи сегодня вечером ко мне в трапезную. Мы посидим за кружкой вина и досконально обсудим это дело, — продолжал Ричард. — Ты очень мне дорог, Стоук, и я не хотел бы тебя потерять. К тому же мы два года не виделись.
   — Да, давненько не виделись, государь. Надеюсь, Генрих Французский хорошо с тобой обращался, пока ты находился у него в плену?
   — Не так уж хорошо, но куда лучше, чем обращался бы с ним я, окажись он в Англии, — усмехнулся Ричард. — Кстати, о том, что мы давно не виделись. Помнится, ровно два года назад ты обещал выковать для меня меч. Мне, знаешь ли, надоело таскать на боку изделие германских оружейников, которое по всем статьям уступает твоему «Глазу дракона».
   — Я был уверен, государь, что, когда тебя взяли в плен, ты забыл и думать об этом.
   — Забыть о великолепном оружии, не уступающем твоему собственному? Никогда. Я жду обещанного дара, Стоук, — и в ближайшее время.
   — Ты получишь меч, сир.
   — Я тоже был бы не прочь получить меч из твоей мастерской. — Луи льстиво улыбнулся.
   — К сожалению, я делаю лишь несколько штук в год. Сейчас у меня в кузне остался один меч, уже обещанный моему государю, но больше у меня нет. — Не обращая внимания на гневный взор Луи, Стоук обратился к Ричарду: — Позволь мне, сир, оставить тебя на попечение моего кузена и удалиться. Мне необходимо раздобыть для моей молодой жены наряды. Возможно, ей нравится разгуливать по дворцу в доспехах, но мне это не по душе.
   — Понимаю. — Ричард запрокинул голову и расхохотался.
   Стоук отвесил королю поклон, взял Ларк за руку и повел ее из королевских покоев. Когда они вышли в коридор, два воина закрыли за ними массивные дверные створки и, вновь обратившись в железные статуи и скрестив копья, замерли у двери.
   Ларк попыталась высвободиться:
   — Отпусти меня сию же минуту!
   — Нет, прежде я задам тебе хорошую трепку. Какого черта ты разыгрывала строптивую жену, да еще в присутствии короля? — Стоук дернул ее за руку, и она, не успев и глазом моргнуть, оказалась в его могучих объятиях.
   Их закованные в доспехи тела ударились друг о друга.
   В коридоре послышались чьи-то шаги. Ларк и Стоук оглянулись.
   Из-за угла появилась Кармия. Увидев молодых людей, сжимающих друг друга в объятиях, она смутилась.
   — Прошу прощения. Кажется, я помешала вам.
   — Ничего подобного. — Воспользовавшись моментом, Ларк отступила от Стоука.
   — Леди Ларк?
   — Да, это я.
   — Позволь мне перемолвиться с тобой словом. — В голосе Кармии было столько отчаяния и боли, что девушка не посмела отказать ей.
   — Хорошо.
   — Мои покои в другом крыле замка. Стоит только пересечь двор… Я приглашаю также и тебя, милорд. То, что я хочу сказать, имеет отношение и к тебе. Итак, прошу вас, следуйте за мной. — Кармия двинулась к выходу.
 
   Въехав во двор королевской резиденции, Уильям соскочил с коня и поморщился: неподалеку от конюшни высилась огромная куча навоза, издававшая жуткую вонь. Уильям отошел в сторону и с интересом наблюдал за царившей во дворе суматохой. Люди сновали во всех направлениях, вполголоса поругивая слишком тесные покои и дурную организацию коронационных торжеств.
   Жеребец Уильяма неожиданно взбрыкнул и попятился, испугав пробегавших мимо слуг и стоявших у конюшни лошадей. Оруженосец Уильяма повис на поводьях могучего коня, стараясь утихомирить взволнованное животное, но у него ничего не вышло. Уильям нетерпеливо топнул ногой, оттеснил оруженосца и начал сам успокаивать своего любимца, поглаживая его по шее. Когда жеребец немного привык к толпе и успокоился, оруженосец увел его в стойло, а Уильям пошел прогуляться по двору, надеясь отыскать своих, домочадцев.
   Вскоре он увидел Ларк, которая в сопровождении Стоука пересекала двор. Рядом с ними шла высокая женщина с белокурыми косами, в дорогом алом платье.
   Кармия! При мысли о том, что Ларк узнает правду не от него, а от этой женщины, у лорда Уильяма потемнело в глазах.
   Пронзительный голос леди Элизабет мигом вернул его к реальности, и он обернулся к жене. То, что Элизабет и Кармия проживали на территории одного государства, уже само по себе было источником потенциальной опасности, но пребывание этих двух женщин в замкнутом пространстве тесного внутреннего двора Виндзора угрожало настоящим бедствием.
   Элизабет оживленно беседовала с леди Люсиндой и сэром Джозефом.
   «Если беседа продлится еще хоть пару минут, — подумал Уильям, — то светопреставления, возможно, удастся избежать».
   Прибавив шагу, он направился к дочери и зятю, поглядывая то на жену, то на Кармию. Первой его заметила Кармия. Она замерла, а на лице у нее отразился испуг. Видимо, встреча с Уильямом не входила в ее планы — тем более что рядом с ней была Ларк.
   — Уильям, — вымолвила Кармия, прижав руки к груди. Уильям помнил этот голос еще с тех времен, когда он был нежным и звонким и его мелодичное звучание сводило мужчин с ума. Правда, выглядела Кармия до сих пор чертовски привлекательно.
   — Приветствую тебя, Кармия, — сказал он не слишком любезно.
   — Как, ты знаешь эту женщину, отец? — Ларк вскинула на Уильяма золотистые глаза и шагнула к нему.
   — Знаю, детка, — ответил Уильям и, вспомнив об Элизабет, бросил на нее взгляд.
   В то же мгновение его заметила леди Люсинда. Не переставая болтать, она дернула Элизабет за рукав и указала на Уильяма.
   А потом свершилось то, чего Уильям боялся больше всего на свете: Элизабет увидела Кармию!

Глава 24

   Уильям видел, как улыбка на лице Элизабет сменилась звериным оскалом. Сжав кулаки, она направилась к мужу.
   — Мать приближается, и, судя по всему, настроение у нее далеко не блестящее. Уж лучше нам уйти отсюда, — сказала Ларк, взглянув на Стоука.
   — Стой где стоишь, Голубка. Она вовсе не на тебя злится.
   — А на кого же?
   — На меня.
   Элизабет налетела на мужа как ураган. Устремив на него сверкающий от ярости взгляд, она закричала:
   — Как ты посмел привести эту женщину сюда?
   Пронзительный вопль Элизабет достиг самых отдаленных уголков замка, отразился от стен и эхом прокатился над замкнутым пространством внутреннего дворика. Люди, находившиеся во дворе, разом смолкли, и вокруг воцарилась мертвая тишина.
   — Прошу тебя, Элизабет, — пробормотал Уильям, озираясь. — Люди же смотрят.
   — Не смей называть меня Элизабет! Не марай моего имени своим лживым языком!
   — Сейчас я все тебе объясню.
   — А что тут объяснять? Я так и знала, что ты продолжаешь встречаться с этой… этим… — Элизабет ткнула пальцем в Кармию и выпалила: — С этим чудовищем! То-то у меня душа все время была не на месте! — Она ударила себя в грудь, и из глаз ее брызнули слезы.
   — Ты ошибаешься, миледи, — проговорила Кармия.
   Элизабет повернулась и взглянула на нее.
   — Неужели ты думаешь, что я поверю тебе? Такие, как ты, не заслуживают доверия!
   — Если ты думаешь, что мы с Уильямом встречались, то сильно ошибаешься. За последние несколько лет мы с ним и словом не перемолвились!
   — Это ложь! А ты — лгунья! Слышишь? Лгунья! — Элизабет бросилась на Кармию.
   Уильям попытался было ухватить жену за шлейф, но шелк выскользнул у него из пальцев. В следующее мгновение Элизабет налетела на Кармию, и обе женщины рухнули на каменные плиты дворика.
   Элизабет билась насмерть: царапалась, кусалась и норовила ухватить соперницу за горло. За все годы, что Уильям прожил с женой, он не видел у нее таких вспышек ярости. Уильям направился к дерущимся женщинам, надеясь разнять их, но тут Кармия перевернула Элизабет на спину и, навалившись на нее всем телом, прижала к земле.
   Элизабет тяжело дышала и смотрела на Кармию, проливая злые слезы.
   — Ты победила, — сказала она наконец. — Слезай с меня.
   — Это ты победила, миледи. Все у меня выиграла. Я завидовала тебе каждый день, каждый час своего существования на протяжении многих лет. Ты получила все, что было мне в этой жизни дорого. Я так хотела оказаться на твоем месте, хоть на часок…
   — Зря, выходит, завидовала. Она-то меня никогда не любила. Как я ни старалась заслужить ее благосклонность, ничего у меня не вышло. Не ценила моих стараний! Все делала мне наперекор. Ты ее мать, тебе и следовало ее воспитывать… — Элизабет едва не задохнулась от рыданий.
   Уильям посмотрел на дочь. Ларк, вцепившись дрожащими пальцами в руку Стоука, слушала исповедь Элизабет.
   Наконец-то она обо всем узнала. Уильям перевел дух. Тяжкое бремя лжи, свинцовым грузом лежавшее у него на сердце в течение многих лет, уже не так давило ему грудь. Впрочем, стоило Уильяму взглянуть на дочь, как у него заныло под ложечкой. Ларк, белая как полотно, стояла неподвижно, как статуя. На ее лице жили одни только золотистые глаза, и теперь они с осуждением смотрели на него. Восторг, вспыхивавший прежде у нее во взоре всякий раз, когда она видела отца. Сменился холодом и отчужденностью.
   — Прости меня, Голубка, — пробормотал Уильям. — Я много раз собирался тебе обо всем рассказать, но мне не хватало духа.
   — Теперь я и так все знаю. — Ларк повернулась и быстрым шагом пошла через двор.
   Люди молча расступались перед ней.
   Уильям хотел броситься за дочерью, но Стоук остановил его.
   — Я сам ее догоню.
   Уильям видел, как могучее плечо Блэкстоуна раздвигало толпу. Хотя Ларк была по-прежнему в кольчуге, двигалась она на удивление быстро и намного обогнала Стоука. Когда он пересекал двор, она уже скрылась за бревенчатой конюшней.
   «И почему я не открыл Ларк тайну ее рождения раньше? — подумал Уильям. — При других, более благоприятных обстоятельствах?»
   Помоги ему, Боже! Всю свою жизнь Уильям, в сущности, только этого и боялся — лишиться обожающих, восторженных взглядов дочери. И вот что из всего этого вышло: он не сомневался, что с этого дня Ларк возненавидит его.
   Размышления Уильяма были прерваны громкими стенаниями Элизабет. Она все еще лежала на сером булыжнике дворика и рыдала, закрыв лицо руками. Наклонившись, чтобы помочь жене подняться, Уильям почувствовал, что глаза у него тоже на мокром месте. Он очень надеялся, что после того, как решающее объяснение состоится, на его душу и на души его близких снизойдет благодатный покой. Однако Уильям опасался, что испытания только начинаются и худшее — впереди.
 
   Ларк пряталась за стеной стойла. Она сидела на земле, прислонившись спиной к бревенчатому срубу, и, обнимая руками колени, смотрела прямо перед собой невидящим взором. Девушка была бледна и так несчастна, что у Стоука перехватило горло.
   — Не подходи ко мне, — сказала она, даже не взглянув на него.
   — Я пришел узнать, не могу ли чем-нибудь тебе помочь.
   — Чем, интересно, ты мне поможешь? — отчужденно спросила она и посмотрела на мужа пустым, равнодушным взглядом. — Мне не нужны твои утешения. Прошу тебя, оставь меня в покое. Ты и так уже причинил мне достаточно зла, принудив меня к браку и лишив тем самым единственной возможности обрести счастье — выйти замуж за Эвенела.
   Молча выслушав ее обвинения, Стоук пошел прочь. Повернув за угол, он неожиданно наткнулся на старую Марту, которая со словами «милорд мой добрый» схватила его за руку.
   — Прошу тебя, не сердись на Ларк! Сегодня она пережили потрясение, — взмолилась старуха, заглядывая в его потемневшее от гнева лицо.
   — Это было ударом для всех, — бросил Стоук и прошел мимо.
   Покачав головой, Марта свернула к конюшне. Горе Ларк обычно переживала в одиночестве. Однако, стоило старухе бросить на девушку взгляд, как она поняла, что случившееся — тяжкий удар судьбы для ее питомицы.
   — Уходи, Марта. — Ларк откинула голову и уперлась затылком в бревенчатую стену, все так же уставившись в одну точку.
   — Никуда я не уйду. — Марта подошла к девушке и погладила ее по голове.
   Как только рука старухи коснулась ее волос, Ларк не выдержала: ее губы задрожали, а из глаз потоком хлынули слезы. Марта, гладя ее, приговаривала:
   — Бедняжечка ты моя…
   Ларк обхватила ноги Марты и зарылась лицом в ее юбки.
   — Ах, Марта, ну почему отец не поговорил со мной раньше? Ведь все эти годы Элизабет мне просто житья не давала. В детстве я пыталась, как могла, ублажить ее, но у меня ничего не получалось. А все потому, что она ненавидела меня. Если бы знать, что я не ее дочь, тогда все можно было бы понять. Да, он с самого начала должен был мне сказать все. Ведь они вечно из-за меня ссорились. Ну почему никому из них не пришло в голову сказать мне правду?
   Ларк сотрясалась от рыданий. Старуха хотела успокоить ее, но поняла, что слова не помогут и надо дать возможность Ларк выплакать свое горе.
   Когда наконец рыдания прекратились, Марта вытерла лицо своей воспитанницы фартуком. Она проделывала это бессчетное число раз, когда Ларк была маленькой — правда, в те годы стирала с ее личика грязь, а не слезы.
   — Никогда не прощу отцу! Почему он молчал?
   — Знаешь, Ларк, если тебе не хватит мужества и благородства простить отца, значит, я дурно воспитала тебя. — Марта грозно нахмурилась. — И нечего на меня глазищами зыркать! Сэр Уильям не только твой отец, но и очень добрый человек. Он не хотел причинять тебе боль!
   — Но ведь причинил же!
   — Он тебя любил, и как любил! Больше всех своих детей. Даже больше сыновей, а ведь ты внебрачная дочь, не забывай об этом. Да, ты права, он должен был тебе рассказать, но не смог. Люди не железные, у всех есть свои слабости. А слабости надо прощать.
   — Но ведь ты знала обо всем! Почему же не рассказала мне об этом?
   — Не моего ума это дело.
   — А Элизабет? Уж она-то не пожалела бы меня, если бы знала обо мне что-нибудь эдакое. Прямо так в лицо и залепила бы: ты, дескать, такая-то и такая-то! Так я по крайней мере раньше думала…
   — Стыдно мне тебя слушать, девочка. Да как ты смеешь говорить подобное о хозяйке!
   — А что такого? Ведь она не моя мать.
   — Да, не леди Элизабет родила тебя на свет, но настоящей твоей матерью была именно она, а уж никак не та шлюха в красном. И не смей говорить мне, что я не права! — Марта покачала перед носом у Ларк морщинистым пальцем.
   — Не так она со мной вела себя, не как мать.
   — Много ты понимаешь… Может, думаешь, не любит она тебя? Коли так, значит, ты у меня совсем уж глупая. Тебя же вечно дома не было, а она сидела у очага, платья тебе шила… Кстати, я часто заставала ее за шитьем в слезах. За тебя она, между прочим, переживала.
   Ларк почувствовала, что в горле у нее встал комок.
   — Чего это она?
   — А ты сама как думаешь?
   — Даже не знаю, что и сказать. У меня с Элизабет никогда отношения не складывались, хотя я очень старалась сблизиться с ней. Поначалу, во всяком случае. Вот я и решила, что она не любит меня.
   — То-то и оно, что хозяйка любит тебя. В этом-то вся и штука. Любит, а любить не хочет, потому как знает, кто ты такая и кто твоя мать. Это ее больше всего и изводит.
   — Что-то я не слишком во все это верю.
   — Это уж как тебе больше нравится. Но в один прекрасный день ты поймешь, что я права. Я тебе еще одну вещь хочу сказать, тоже не слишком приятную. Ежели ты своего мужа и впредь будешь изводить, то он, помяни мое слово, сбежит от тебя. Видела я графа после того, как ты его прогнала. Зловещий у него был вид, ничего не скажешь.
   — А мне все равно! Он принудил меня с ним под венец идти. И он не любит меня. Просто хочет сделать своей пленницей до конца дней.
   — Думаешь, я в эту чушь поверю? Да ни за что на свете…
   — Я правду говорю. Я тайком залезла к нему в мастерскую и разузнала, что там и как. А он испугался, что я буду об этом болтать, вот и женился на мне — чтобы рот мне закрыть.
   — Если ты и впрямь так думаешь, стало быть, ты глупее даже своих братцев-близняшек. Но я сейчас не о том. Ты-то сама любишь его?
   — Не люблю, — отрезала Ларк.
   — Ты с Мартой разговариваешь, детка, а не с какой-нибудь деревенской дурочкой. Да я нутром чувствую, кого ты любишь, а кого нет. Но тут я тебе вот что скажу: если ты питаешь к нему нежные чувства, поскорее поставь его об этом в известность. Хватит свое сердечко-то оберегать. Если и дальше будешь себя вести как неразумное дитя, все обернется таким образом, что покушаться на твой душевный покой будет некому. Ясно же, что мужа твоего сильно обидела какая-то женщина. И ему, чтобы полюбить другую, тебя то есть, время требуется. А главное, он хочет убедиться, что его тоже любят — чтобы снова впросак не попасть. И на меньшее он не согласен, ты уж мне верь. Впрочем, что-то я слишком уж разболталась, а ведь это дело прежде всего тебя касается. Ты у себя в душе покопайся. Глядишь, на все вопросы ответы и найдешь, причем без всякой подсказки. А я больше ни словечка не скажу, хватит. Тебе, Ларк, давно уже пора своим умом жить… — Марта пошла прочь, оставив Ларк одну разбираться в своих душевных проблемах.