Холланд Том. Вампир. История лорда Байрона

   Наутро, когда я сидел за завтраком, ко мне пришел Ловлас. Он сел за стол. Мы поболтали о разных пустяках.
   — Да, — заметил Ловлас, внезапно оскалившись, — твой друг, вегетарианец, ты разве не слышал, что он уехал?
   Я замер. Ловлас еще шире улыбнулся,
   — Я думал, он сказал тебе об этом прошлой ночью. Разве нет?
   Он рассмеялся, я в ярости отшвырнул от себя стол и закричал, чтобы он оставил меня одного. Ловлас удалился с улыбкой на устах. Я приказал слугам, пересечь залив и побывать в доме Шелли, чтобы удостовериться, абсолютно удостовериться в том, что он уехал, но я знал, что Ловлас сказал правду, — Шелли сбежал от меня. Несколько недель я пребывал в отчаянии. Ведь он вот-вот должен был стать моим. Осознание этого утешило меня. Он вернется. Я был уверен, что он не сможет отказаться от Дара. Он был так близок к падению. Мне оставалось только ждать.
   И все же, воспрянув духом после мрачного состояния, я понял, что мое страстное желание обрести друга так и не было удовлетворено. Я решил уехать из Венеции. Мне наскучили ее развлечения, я понял, что наслаждения простых смертных не для меня, мне нужно что-то большее. Кровь по-прежнему вызывала во мне трепет, но даже охота за жертвами казалась мне теперь пустой и бесполезной. Ловлас в особенности докучал мне. Я понимал, что его ликование по поводу отъезда Шелли было проявлением ревности, и, даже понимая это, я не мог простить ему и намеренно избегал его общества. Мне опять во снах начала являться Гайдэ; я видел ее так живо, что у меня порой начали возникать мысли покинуть Венецию и уехать в Грецию. Но Гайдэ была мертва, а я был одинок, зачем ворошить прошлое? И я остался в Венеции. Мое отчаяние росло. Другие вампиры, казалось, боялись меня.
   Только Марианна понимала, как я одинок. Это удивило меня. Она спросила о Шелли. Я поначалу говорил о нем с иронией, но, видя ее симпатию, полностью открылся ей.
   — Ждите, — посоветовала она. — Он придет. Лучше, когда смертный сам желает получить Дар. Вы помните, что случилось с Полидори?
   — Да, — согласился я. — Да.
   Я не мог рисковать рассудком Шелли. Но я знал, что уже вот-вот…
   — А пока, — Марианна улыбнулась мне, — мы должны найти вам другого спутника. Я усмехнулся.
   — О да, графиня, конечно. — Я взглянул на нее. — Но кого?
   — Смертного.
   — Я боюсь за его рассудок.
   — У меня есть дочь.
   Я с удивлением смотрел на нее.
   — И вы не убили ее? Марианна покачала головой.
   — Я обещала ее графу Гвичиолли. Вы помните его? Вы видели его в Милане.
   Я кивнул. Он был среди тех вампиров, которые пришли выказать мне свое уважение. Скрюченный злой старик с жадными глазами.
   — Но почему ему?
   — Ему нужна была жена. Я нахмурился.
   — Разве вы не знаете? — удивилась Марианна. — Дети нашей породы очень высоко ценятся. Они могут одарить любовью вампира и не сойти при этом с ума. — Марианна помолчала. — Терезе всего лишь девятнадцать.
   Я улыбнулся.
   — И она замужем за графом Гвичиолли, вы говорите?
   Марианна вытянула пальцы так, словно ее ногти стали когтями.
   — Конечно, для него будет большой честью, милорд, уступить свою невесту вам.
   Я снова улыбнулся и поцеловал Марианну долгим поцелуем в губы.
   — О да, конечно, — пробормотал я. — Конечно, это будет честью для него. Я помолчал.
   — Позаботьтесь об этом, графиня.
   И Марианна позаботилась.
   Конечно, графу это не доставило удовольствия, но какое мне было до этого дело? Разве я не был его императором? Я приказал ему привести Терезу на маскарад. Он сделал это и представил ее мне. Я был очарован. Она была чувственной, с пышной грудью и золотисто-каштановыми волосами. Чем-то она напоминала Августу. Ее глаза затуманивались, когда я смотрел на нее; она полностью поддалась моим чарам, и это, казалось, нисколько не грозило ее рассудку.
   — Она будет моей, — шепнул я графу.
   Выражение его лица говорило само за себя, но он склонил голову в знак повиновения. Первые несколько месяцев я позволил ему жить с нами, но спустя какое-то время я почувствовал, что это стесняет меня, и приказал ему уехать.
   Тереза была в восторге. Может, она и любила раньше, но теперь она вся отдалась этому чувству.
   — Пэр Англии, величайший поэт — и мой возлюбленный!
   Она целовала меня, затем хлопала в ладоши от восторга.
   — Байрон! Ты подобен греческому богу! О Байрон, Байрон, я буду любить тебя вечно! Твоя красота прекрасней самых заветных грез!
   Я был также увлечен ею. Она восполнила часть моего прошлого. Мы покинули Венецию, этот город вампиров, и уехали в местечко близ Равенны.
   Я был счастлив там, счастливее, чем когда-либо с момента своего падения. Я жил почти как смертный. Конечно, я был вынужден охотиться за жертвами, но Терезу, если она и знала о моих наклонностях, это нисколько не беспокоило, она была жизнерадостна и безнравственна. Я внимательно искал в ней признаки безумия или депрессии, но она оставалась прежней — импульсивной, красивой, очаровательной, обожающей меня и обожаемой мной. Я пытался, как мог, изгнать из себя все, что напоминало о моей сущности. Аллегра, которую я взял с собой из Венеции, к тому времени уже подросла. Ее кровь становилась все слаще и искусительней день ото дня. В конце концов я отослал ее в монастырь. Иначе я убил бы ее, ибо не смог бы дольше сопротивляться желанию испить ее крови. Я также пытался изгнать образ Гайдэ из своих снов. Равенна в это время была близка к революции. Итальянцы, как и греки, мечтали о свободе. Я оказывал им поддержку деньгами, своим влиянием. Я принял участие в борьбе за свободу Гайдэ, за свободу моей первой и единственной любви. Мои сны о ней стали меркнуть, и, когда она действительно являлась мне, укор в ее глазах уже не казался полным боли и страдания. Я стал ощущать себя свободным.
   В таких настроениях прошел год, пока я ждал Шелли. Я знал, что он приедет. Он писал мне иногда. Он говорил о неясных планах, о каких-то обществах, которые мы должны организовать. Он никогда не упоминал о той последней ночи в Венеции, но я чувствовал, хотя он и не говорил об этом в письмах, что он тоскует по тому, что я предложил ему тогда. Да, я был уверен, что он приедет. Между тем мы жили с Терезой очень уединенно. Я наполнил наш дом животными — собаками, кошками, лошадьми, обезьянами, павлинами; у нас был даже египетский журавль — кровь этих животных, как я обнаружил, не вызывала во мне желания.
   Лорд Байрон замолчал и оглядел комнату,
   — Вы, наверное, заметили, что я все еще люблю окружать себя домашними любимцами.
   Он нагнулся и погладил голову спящего пса.
   — Я был счастлив, — сказал он, — в этом дворце с Терезой, так счастлив, как не был счастлив со дня своего падения.
   Лорд Байрон кивнул и нахмурился.
   — Да, — сказал он, — я был почти счастлив. Он умолк.
   — Но однажды вечером, — произнес он наконец, — я услышал крик Терезы.
   Он помолчал секунду, словно растревоженный воспоминанием, затем отпил из бокала и продолжил.
   — Я схватил пистолеты и поспешил в ее комнату. Собаки на лестнице испуганно лаяли, птицы, хлопая крыльями, бились о стены.
   — Байрон!
   Тереза выбежала мне навстречу. Она сжимала грудь. Едва заметная ранка была на ее коже.
   — Кто это сделал? — спросил я. Она покачала головой.
   — Я спала, — пробормотала она сквозь рыдания.
   Я вошел в комнату и тотчас почувствовал запах вампира. Но в воздухе витал еще какой-то, более резкий, запах. Я вдохнул его и нахмурился. Ошибки быть не могло. Это была кислота
   — Кислота?
   Не отдавая себе отчета, Ребекка подалась вперед в кресле.
   Лорд Байрон улыбнулся ей в ответ.
   — Да.
   Улыбка сошла с его лица.
   — Кислота. Неделю спустя пришло письмо. В нем говорилось, что Полидори умер. Самоубийство. Он был найден бездыханным вместе со своей дочерью, рядом лежала наполовину пустая бутылка с химикалиями. С синильной кислотой, как уточнялось в письме. Я перечел его еще раз, затем разорвал и бросил на пол. Как только я это сделал, я снова почувствовал горький аромат.
   Я обернулся. Полидори смотрел на меня. Он выглядел омерзительно — кожа была жирной, рот с вываленным наррку языком был широко открыт.
   — Прошло много времени.
   Как только он заговорил, зловоние, исходившее от нею, заставило меня отвернуться. Он страшно улыбнулся.
   — Прошу прощения за свое неприятное дыхание. Он уставился на меня и нахмурился.
   — Но вы сами выглядите неважно. Постарели. И уже не столь красивы, милорд.
   Он замолчал, его лицо подергивалось.
   — Ваша маленькая дочурка еще жива?
   Я с ненавистью посмотрел на него. Он опустил глаза. Даже теперь он был моим созданием, а я его господином. Полидори отпрянул назад. Грызя костяшки пальцев, он уставился выпученными глазами на мои ноги. Затем он содрогнулся и захихикал.
   — Я убил свою дочь.
   Он задрожал. Я прикоснулся к его руке. Она была липкой и холодной. Полидори не отдернул руку.
   — Когда? — спросил я.
   Его лицо внезапно исказилось от горя.
   — Я не мог бороться с этим, — сказал он. — Вы не говорили мне. Никто не говорил. Я не мог сопротивляться зову крови.
   Он захихикал и снова застучал костяшками пальцев.
   — Я пытался остановить себя. Я хотел покончить жизнь самоубийством Я выпил полбутылки яда, милорд. И он, конечно, не подействовал. Тогда я вынужден был убить ее — мою маленькую девочку, — он захихикал, — мою сладкую маленькую девочку. А теперь, — он выдохнул мне в лицо, — у меня во рту стоит привкус этого яда. Всегда! — Он внезапно выкрикнул. — Всегда! Вы никогда не говорили мне, милорд, никогда, но я благодарю вас, благодарю, я сам понял, что вампир не стареет, когда пьет эту золотистую кровь.
   Я почувствовал жалость к нему — да, конечно. Кто бы мог лучше меня понять его боль? Но одновременно я ненавидел его, ненавидел так сильно, как все остальное. Я снова дал ему руку, пытаясь успокоить его, но он, окинув меня безумным взглядом, сплюнул на нее. Я инстинктивно отпрянул, схватился за пистолет и приставил его к подбородку Полидори. Но он расхохотался.
   — Вы не можете причинить мне вред, милорд! Разве вы не слышали, официально я уже мертв!
   Он захихикал, брызгая слюной, а я ждал, пока он умолкнет. Затем я холодно улыбнулся и дулом пистолета оттолкнул его. Он уткнулся в стену. Я стал надвигаться на него.
   — Ты всегда был смешон, — прошептал я. — Неужели ты осмелишься бросить мне вызов? Посмотри, кем ты стал, и умерь свой пыл. Я могу сделать так, что твое существование станет невыносимым, намного невыносимее теперешнего.
   Я пронзил его разум так, что он вскрикнул от боли.
   — Намного невыносимее. Ведь я — твой создатель. И я — твой император.
   Я опустил пистолет и отступил назад.
   — Не искушай меня снова, доктор Полидори.
   — Я тоже обладаю силой, — заикаясь, произнес он. — Я такой же, как и вы, милорд.
   Его вид — выпученные глаза, широко раскрытый рот — рассмешил меня. Я спрятал пистолет за пояс.
   — Убирайся, — сказал я.
   Полидори замер от ужаса. Затем задрожал и начал что-то бормотать себе под нос. Он схватил меня за руки.
   — Позаботьтесь обо мне, — прошептал он. — Позаботьтесь обо мне. Вы правы, я — ваше создание. Покажите мне, что это означает. Покажите мне, кто я есть на самом деле.
   Я пристально посмотрел на него. На какое-то мгновение я заколебался. Но затем покачал головой.
   — Ты должен идти собственным путем, — сказал я. — Мы все одиноки, все, кто странствует по океану Времени.
   — Одиноки?
   Его крик были неожиданным и ужасным — вопль зверя. От него кровь застыла в жилах.
   — Одиноки? — повторил Полидори.
   Он дико расхохотался. Он начал задыхаться, затем что-то бессвязно забормотал и посмотрел на меня глазами, горящими от ненависти.
   — У меня на самом деле есть сила, — внезапно сказал он. — Вы думаете, что ваша жизнь полна страдания, но я могу сделать так, что даже свет луны будет ненавистен вам.
   Он злобно взглянул и вытер рот.
   — Я уже отведал крови вашей шлюхи.
   Я схватил его за горло и притянул к себе. И снова я ворвался в глубины его мозга, пока он не забился в безумной агонии. Я все пронзал и пронзал его сознание, а он все кричал и бился от боли. Наконец я отпустил его. Он захныкал, лежа распростертый у моих ног. Я смотрел на него с удовлетворением.
   — Тронешь Терезу, и я уничтожу тебя, — сказал я. — Ты понял?
   Полидори что-то пробормотал, затем кивнул.
   Я схватил его за волосы. Как и его кожа, они были липкими и сальными, когда я к ним прикоснулся.
   — Я уничтожу тебя, Полидори. Он захныкал и выдавил из себя:
   — Понимаю.
   — Что ты понимаешь?
   — Я не буду, — фыркнул он, — я не буду… я не буду убивать тех, кого вы любите, — просопел он наконец.
   — Хорошо, — прошептал я. — Держи свое слово. И тогда, кто знает? Возможно, я даже смогу полюбить тебя.
   Я выволок его на лестницу и столкнул вниз. Он упал и загремел по ступенькам, вспугнув стаю цесарок. А я вернулся на балкон и наблюдал, как Полидори бежит через поля. Тем же вечером я объехал границы своих владений, но его специфический запах улетучился, испарился. Я не был удивлен, потому что я нагнал на Полидори такого страху, что вряд ли бы он вернулся. Но я предупредил еще раз Терезу, чтобы она остерегалась запаха химикалий.
   Однако теперь я тревожился не только об одной Терезе. Я получил письмо от Шелли, в котором он предлагал встретиться, и я тотчас ответил ему, приглашая погостить у себя. К моему удивлению, однажды вечером он въехал в ворота моего поместья. Я не видел его три года. Я поцеловал его в шею, слегка прокусив кожу до крови. Шелли напрягся, прижался к моей щеке и рассмеялся от удовольствия. Мы засиделись, как всегда, до глубокой ночи. Шелли говорил на свои обычные темы. В них присутствовали непристойные шутки, безумные планы, утопии, видения свободы и революции. Во мне нарастало нетерпение — я знал, зачем в действительности он пришел. Часы пробили четыре. Я вышел на балкон. Свежий воздух повеял на меня прохладой. Я обернулся к Шелли.
   — Ты знаешь, кто я? — спросил я.
   — Ты — могущественный и мятущийся дух, — ответил он.
   — То, что я имею, мою силу, я могу передать тебе.
   Шелли долго молчал. Даже в темноте его лицо светилось бледностью, как и мое, его глаза горели почти так же ярко.
   — Космос, — сказал он наконец, — нуждается в быстрых и прекрасных созданиях Божьих, когда он устает от пустоты, но не так сильно, как я нуждаюсь, Байрон, в твоих творениях. Я отчаялся соперничать с тобой. Ты, — он остановился, — ты ангел в раю для смертных, в то время как я, — его голос затих, — в то время как я — ничто.
   Я приблизил его к себе.
   — Мое тело не подвержено тлену, — сказал я. Я погладил его волосы и склонил его голову к себе на грудь. Я наклонился над ним.
   — Как и твое тело, — прошептал я. Шелли поднял на меня глаза.
   — Ты стареешь.
   Я нахмурился и прислушался к биению своего сердца. Я ощутил, как моя кровь очень медленно движется по венам.
   — Существует способ, — сказал я.
   — Этого не может быть, — прошептал Шелли. Казалось, он бросает мне вызов. — Нет, этого не может быть.
   Я улыбнулся и склонился над ним. Во второй раз я прокусил его горло. Кровь единственной рубиновой каплей заблестела на серебре его кожи. Я коснулся языком капли, затем поцеловал рану и начал пить кровь. Шелли застонал. Я пил его кровь и освобождал его мысли от ограничений бренного существования, наделяя его даром предвидения. Я снова поцеловал его и отодвинулся. Шелли медленно посмотрел на меня. На его лице, казалось, зажегся огонь иного мира. Он слабо пылал.
   — Но убивать, — пробормотал он наконец, — оставлять после себя кровавый след. Как это можно делать? Я отвернулся от него и вперил взгляд в горизонт.
   — Жизнь волка означает смерть для ягненка
   — Да Но я не волк. Я улыбнулся про себя.
   — Пока нет.
   — Как я могу решиться на это? — Он помолчал. — Не сейчас.
   — Подожди, если тебе угодно. — Я повернулся к нему. — Конечно, ты должен подождать.
   — А тем временем?.. Я пожал плечами.
   — Чем больше ты становишься философом, тем больше докучаешь мне. Шелли улыбнулся.
   — Уезжай из Равенны, Байрон. Приезжай и живи с нами.
   — Чтобы помочь тебе решиться? Шелли снова улыбнулся.
   — Если тебе так нравится.
   Он поднялся и тоже вышел на балкон. Мы долго стояли, не проронив ни слова.
   — Возможно, — произнес он наконец, — я не буду избегать убийства… — Он замолк.
   — Да? — спросил я.
   — Если… Если мой путь через пустыню будет обагрен кровью деспотов и угнетателей… Я улыбнулся.
   — Возможно.
   — Какую услугу ты и я, вместе, могли бы оказать делу свободы!
   — Да, да! Разделить бремя моей власти! Посвятить себя свободе! Управлять, но не быть тираном. Что бы нам еще такого сделать?
   — Светает, — заметил Шелли. Он взглянул на меня. — В Греции — восстание, там идет борьба за освобождение, ты слышал об этом?
   Я кивнул.
   — Да, я слышал.
   — Если у нас будет сила, — Шелли умолк, — божественная сила Прометея, мы принесем этот тайный огонь, чтобы согреть отчаявшееся человечество.
   Он взял меня за плечи.
   — Байрон, разве ты не согласен?
   Я смотрел мимо него. Мне показалось, что я увидел вызванную игрой света и тени от лучей восходящего солнца фигуру Гайдэ. Этот обман зрения длился лишь секунду и исчез.
   — Да, — ответил я, встретив взгляд Шелли, — да, мы смогли бы. Я улыбнулся.
   — Но сперва ты должен подождать, должен подумать и решиться.
   Шелли погостил у меня еще неделю, затем вернулся в Пизу. Вскоре я последовал за ним. Я не хотел трогаться с места, но ради Шелли я поехал. В Пизе собралось достаточно большое общество англичан, не самое худшее, но в литературном отношении достаточно плохое. Шелли редко приходил, чтобы застать меня наедине. Мы ездили вместе верхом, упражнялись в стрельбе из пистолетов, обедали, мы всегда были подобны двум противоположным, но сходным полюсам, вокруг которых вертелся весь остальной мир. Я ждал нетерпеливо (у меня никогда не было терпения), но с хищническим чувством ожидания. Однажды Шелли показалось, что он увидел Полидори. Он сказал мне об этом. Это встревожило меня; не то чтобы я боялся самого Полидори, но Шелли мог узнать правду, и его могло бы привести в замешательство то, кем стал доктор. Я пытался настаивать, воздействуя на разум Шелли. Однажды я пришел к нему ночью. Мы долго говорили допоздна. Мне показалось, что он готов.
   — В конце концов, — внезапно сказал он, — что плохого может со мной произойти? Жизнь может измениться, но она не исчезнет. Надежда может исчезнуть, но ее нельзя истребить.
   Он погладил меня по щекам.
   — Но сначала позволь рассказать мне все Мэри и Клер.
   — Нет! — сказал я.
   Шелли с удивлением посмотрел на меня.
   — Нет, — повторил я, — они не должны ничего знать. Существуют вещи, которые следует держать в тайне.
   Шелли посмотрел на меня. На его лице не было никакого выражения. Я подумал, что потерял его.
   Но затем он кивнул.
   — Скоро, — прошептал он и сжал мою руку. — Но если я не могу рассказать им, по крайней мере дай мне время, несколько месяцев, чтобы побыть с ними в облике смертного.
   — Конечно, — согласился я.
   Но я не сказал Шелли правду о том, что вампир должен распрощаться с любовью к смертным, и я не сказал ему правду более страшную, чем эта. Конечно, я чувствовал беспокойство из-за того, что вынужден был молчать. Кроме того, Клер через Шелли начала докучать мне, чтобы я взял Аллегру из монастыря и вернул ее родной матери.
   — Клер видит дурные сны, — пытался объяснить мне Шелли. — Ей снится, что Аллегра умрет в этом месте. Она почти убедила себя в этом Прошу тебя, Байрон, ее ночные кошмары ужасны. Верни Аллегру. Позволь ей жить вместе с нами.
   — Нет, — я покачал головой, — это невозможно.
   — Прошу тебя. — Шелли схватил меня за руку. — Клер становится бешеной.
   — Ну и что с того? — Я нетерпеливо пожал плечами. — Женщины всегда устраивают сцены.
   Шелли напрягся. Кровь отхлынула от его лица, он сжал кулаки, но сдержал себя. Он поклонился.
   — Вам, конечно, виднее, милорд.
   — Мне жаль, Шелли, — сказал я, — мне действительно жаль. Но я не могу вернуть Аллегру. Передай это Клер.
   Шелли сделал это. Но ночные кошмары Клер становились все более ужасными, а ее страх за дочь более неистовым. Шелли, который ухаживал за Аллегрой, когда она была еще ребенком, симпатизировал Клер, и я почувствовал, что между нами возникла размолвка. Но что я мог поделать? Ничего. Я не мог теперь рисковать Аллегрой. Я не смел видеть ее. Ей было пять лет, и зов ее крови был для меня непреодолим. Поэтому я продолжал отвергать просьбы Клер, надеясь, что Шелли наконец-то решится. Но он не решался, лишь становился все более отстраненным и холодным.
   Затем пришло известие, что Аллегра больна. Она была слаба, ее била лихорадка, она, казалось, страдала от потери крови. В тот же день ко мне пришел Шелли. Он рассказал мне, что Клер вынашивает безумные планы по спасению Аллегры. Она решила выкрасть ее из монастыря. Я был напутан. Однако я скрыл свое замешательство, одна лишь Тереза заметила его.
   Этим вечером мы, как обычно, ужинали с семейством Шелли. Разошлись рано. Я сел на лошадь и ездил до самого рассвета. Возвращаясь в свою комнату, я замер на ступенях…
   Голос лорда Байрона затих.
   Он перевел дух.
   — Я замер на ступенях, — повторил он, — и содрогнулся. Я почувствовал самый изысканный запах. Не было ничего более прекрасного в мире. Я тут же понял, что это было. Я пытался бороться с ним, но не смог и вошел в комнату. Этот аромат наполнял меня, каждую вену, каждый нерв, каждую клеточку. Я был его рабом. Я огляделся. На моем столе стояла бутылка… Я подошел к нему. Она была откупорена. Меня трясло. Комната, казалось, растворилась в забвении. Я пил. Я ощутил вкус вина, смешанного с ней, смешанного с ней…

* * *

   Лорд Байрон замолк. Его глаза, казалось, сверкали лихорадочным светом.
   — Я пил. Это была кровь, кровь Аллегры… Что я могу сказать? Она доставила мне на какой-то миг райское наслаждение. Но этого было недостаточно. Всего лишь миг, и ничего более — это могло свести меня с ума. Я нуждался в большем. Мне нужно было выпить еще крови. Я вновь наполнил бутылку вином. Я опустошил ее во второй раз. Жажда казалась еще более ужасной. Я посмотрел на бутылку и разбил ее об пол. Я должен был получить еще. Я должен быть получить еще.
   Он проглотил подкативший к горлу ком и прикрыл горящие глаза.
   — Но откуда она взялась? — тихо спросила Ребекка. — Кто принес ее вам? Лорд Байрон рассмеялся.
   — Я не смел даже думать об этом. Нет, скорее я был слишком одурманен, чтобы думать об этом. Я знал только, что мне необходимо еще. Я боролся с искушением весь следующий день. Из монастыря пришли новости: Аллегре стало хуже, она слабела, теряя кровь, никто не знал отчего. Шелли хмурился, встречая меня, и отворачивался. Мысль о том, что я лишаюсь его, ожесточила меня, но я не хотел уступать. Прошел еще один день, наступил вечер. И вновь я долго скакал на коне. И вновь вернулся поздно ночью в комнату. И вновь… — Лорд Байрон замолк. — И вновь на столе стояла бутылка, ожидая меня. Я выпил ее и ощутил, что жизнь словно серебро наполняет мои вены. Я оседлал лошадь. Когда я сделал это, я услышал смех, и до меня донесся запах кислоты. Но я обезумел от желания и уже не мог остановиться. Я проскакал галопом всю ночь. Я вошел в монастырь, где лежала умирающая Аллегра. Чувствуя вину, я прокрался в тень, не замеченный монахинями. Но Аллегра почувствовала мое присутствие. Она открыла глаза. Ее пальчики потянулись ко мне. Я взял ее на руки и поцеловал. Ее кожа обожгла мне губы. Я прокусил ее. Эта кровь… Ее кровь…
   Лорд Байрон пытался продолжать, но не смог, он тяжело дышал. Скрестив пальцы, он уставился в темноту. Затем опустил голову.
   Ребекка наблюдала за ним. Она спрашивала себя, испытывает ли она к нему жалость? Она вспомнила бродягу у моста Ватерлоо. Она вспомнила свое видение, в котором увидела себя подвешенной на крюке.
   — Вы получили то, что хотели? — спросила она. Ее голос прозвучал холодно и отдаленно.
   Лорд Байрон поднял голову.
   — Хотел? — эхом отозвался он.
   — Ваше старение, кровь дочери прекратила его? Лорд Байрон посмотрел на нее. Огонь в его глазах потух, они казались мертвыми.
   — Да, — произнес он наконец.
   — А Шелли?
   — Шелли?
   — Он?..
   Лорд Байрон бросил взгляд на нее. Лицо его все еще было безучастным, глаза — мертвыми.
   — Он догадался? — тихо спросила Ребекка. — Он узнал?
   Лорд Байрон медленно улыбнулся.
   — Я, кажется, говорил вам о теории Полидори.
   — О сомнамбулизме.
   — О сомнамбулизме и природе снов.
   — Понимаю. — Ребекка помолчала — Он вторгся в сны Шелли? Он мог это сделать?
   — Шелли был смертным, — коротко ответил лорд Байрон.
   Он закусил губу от внезапной боли.
   — Со дня смерти Аллегры он стал избегать меня. Он говорил своим друзьям о моей «ненавистной близости». Он жаловался на приступы необъяснимого страха. Выходя на берег моря и наблюдая отражение лунного света в воде, он видел обнаженного младенца, поднимающегося из воды. Все это передавалось мне. Я подумывал о том, чтобы разыскать Полидори и убить его, как обещал это сделать. Но этого, я знал, было недостаточно. Именно Шелли был теперь моим врагом. Именно с Шелли я должен был бороться и переубедить его. Он только что купил яхту и намеревался предпринять путешествие по морю. Мне нужно было встретиться с ним до его отплытия.