Холли Эмма. Запретный плод

   – Вы – человек больших талантов, как я вижу, – сказал граф.
   Поверенный сдержанно улыбнулся, явно польщенный.
   – Мои таланты к вашим услугам, милорд.
   «Что ж, этот мужчина еще и амбициозен», – подумал Эдвард и усмехнулся про себя. Возможно, его дерзкий план не так уж плох.

Глава 2

   Эдвард высадил мистера Моубри у его офиса, а сам дал извозчику адрес леди Харгрив. Дождь все так же падал с низко нависшего неба, но уже не был столь назойливым. Колеса экипажа жалобно поскрипывали, утопая в жидкой грязи улиц. Густой туман опустился на город, размыв очертания зданий и приглушив звуки. Воздух казался по-весеннему свежим, но серая мгла навевала мысли о нескончаемой зиме. В конце концов, все происходящее стало казаться Эдварду наваждением.
   Он смежил веки и позволил себе вновь вспомнить изящные плечики мисс Фэрли. Какой же притягательной должна быть девушка, если даже мысли о ее обнаженной спине вызывают такое острое желание? Обнаженной спине в тонкой шелковой сорочке, обрисовывающей хрупкие лопатки.
   Бедра снова свело, а между ног стало жарко. Каково было бы сжать ладонями ее ягодицы? Желание усилилось и стало нестерпимым. Должно ли это вожделение беспокоить его? Возможно, ему просто необходима разрядка, которая унесет все мысли об этом запретном плоде прочь? Или стоит просто взять себя в руки, и все пройдет само собой?
   Или не стоит? В конце концов, эта девчонка весьма хороша собой, и нет ничего странного, что ее обнаженное тело так возбудило его. Очень даже неплохо, что она так привлекательна, это будет компенсацией Фреду за брак по расчету. Больше всего на свете Эдварду хотелось видеть своего младшего брата счастливым. И в безопасности.
   Меж тем экипаж выкатился на Риджентс-стрит, а чуть позже в запотевшее окно Эдвард увидел особняки, выстроившиеся тесным полукругом так, что напоминали арену. Вытащив из кармана часы, граф понял, что сейчас как раз время позднего чая. Он знал, что леди Харгрив сегодня никого не принимает, и его визит может вызвать недоумение случайной публики, а потому отпустил кеб, не доезжая до ее дома. Муж леди Харгрив, влиятельный помещик, как раз уехал в Шотландию осматривать свои угодья, и лишние разговоры ни к чему.
   Хотя улицы были пустынны, Эдвард осторожно огляделся, прежде чем войти. И даже при этом он не закрывал зонта до тех пор, пока не оказался в передней. Обычно он не приходил сюда так рано, но на сей раз были хороши все средства, лишь бы избавиться от жгучего голода, сковавшего его тело. А леди Харгрив хорошо знала, как утолить этот голод.
   Она ждала его в будуаре. Предупрежденная о его визите служанкой, она изящно вытянулась в небесно-голубом шезлонге, откинув голову со свежей прической. Она знала, как представить себя в наиболее выгодном свете, и вся нарочитая небрежность ее позы была лишь тщательно спланированной сценой обольщения. Волосы цвета шампанского роняли несколько локонов на открытые взгляду холеные плечи, изящные пальцы сжимали книгу: леди Харгрив делала вид, что погружена в чтение.
   Едва граф вошел в ее комнату, она грациозно поднялась и поспешила ему навстречу.
   – Дорогой! – И она быстро поцеловала его в щеку.
   Ответный поцелуй Эдварда был куда смелее, чем позволял этикет. Одной рукой он схватил ее волосы, сминая изящную прическу и притягивая ее к себе. Сегодня она будет умолять его взять ее! Ему хотелось, чтобы она кричала и извивалась от страсти. Может быть, тогда комок нервов, в который он превратился, обмякнет, и мучительное желание выпустит его из своих цепких объятий.
   – Боже, – с улыбкой проворковала Имоджин Харгрив, – кажется, кто-то желал меня увидеть так сильно, что позабыл все правила хорошего тона.
   Ее пальцы шаловливо пробежались по его груди, спустились ниже и нащупали явственную выпуклость в штанах. Эдвард ответил на эти заигрывания поощрительной улыбкой, хотя внутри его бушевал ураган страсти. Он едва сдерживался, чтобы не броситься на эту искушенную в любовных играх женщину.
   Имоджин пробежалась кончиками пальцев по его мужскому достоинству, словно проверяя, так ли он готов к ее ласкам, а затем стала гладить его плоть прямо через ткань брюк. Эдвард подался навстречу ее руке, неотрывно глядя ей в глаза.
   – Эдди, малыш, ты сегодня такой крепкий. Впрочем, как и всегда, – мурлыкнула Имоджин.
   Графу не нравилось, когда она называла его этим дурацким прозвищем, но он позволял ей эту маленькую вольность в обмен на страсть, которую она дарила ему.
   Он перехватил ее руку и сдернул с нее легкую накидку. Он и так был напряжен до предела, и ему вовсе не хотелось разрядиться себе прямо в штаны. Кроме того, Эдвард никогда не любил быть ведомым, предпочитая действовать сам. Поэтому он притянул к себе любовницу и заглушил ее довольный смех жадным поцелуем. Он сделает это прямо здесь, в будуаре, на этом кресле с витыми ножками!
   – Служанка! – пробормотала Имоджин, разгадав его намерения и задышав чаще от предвкушения. – Она увидит нас!
   – Ну и черт с ней! Пусть полюбуется... – отмахнулся Эдвард, сжимая ладонями обнаженную грудь любовницы.
   Имоджин засмеялась, запрокинув голову, отчего груди поднялись выше, вызывающе уставившись сосками ему в лицо.
   – И правда, пусть смотрит! – Она прижалась бедрами к его бедрам. – Мне нравится, что ты сегодня такой.
   Она попыталась оседлать его в кресле, но Эдвард не позволил ей этого, силой перевернув ее на спину. Раньше он не вел себя так настойчиво и резко, но, похоже, Имоджин не имела ничего против такого проявления мужской власти. Она стискивала пальцами его спину, яростно гладила грудь, словно впервые оказалась в его объятиях.
   – Пожалуйста, Эдвард! – Ее руки заскользили по его брюкам в поисках пуговиц. – Позволь мне...
   Но он не дал ей ничего сделать, чуть оттолкнув настойчивые пальцы, и снова опрокинул ее на спину. Он приподнял ее узкие бедра, раздвинув их, а затем сам расстегнул брюки. Освобожденная плоть рванулась наружу, как выпущенное из клетки дикое животное, и в одно мгновение вся кровь прилила к ней, чуть не разорвав ее. Эдвард не помнил случая, чтобы его желание было так велико, но при этом он словно смотрел на себя со стороны, чуть отчужденно отмечая, как хороша женщина, раскинувшаяся перед ним в ожидании, и какие у него широкие сильные ладони, ласкающие ее. Имоджин столько раз говорила, что лишь граф Грейстоу может заставить ее кричать от наслаждения. Будучи замужем за человеком намного старше себя, она проводила бессонные ночи в одиночестве, не в силах обрести покой. И только Эдвард давал ей то наслаждение, которого она была лишена. Граф подозревал, что был у Имоджин не единственным любовником, но это ничуть не беспокоило его.
   Он чуть спустил брюки вниз, и глаза его любовницы расширились от вожделения. «Вот то, чего ты хочешь», – подумал Эдвард. И словно в ответ на его мысли Имоджин застонала. Он смотрел на свое достоинство, в который раз удивляясь, как может женщина желать такое жуткое чудовище: чуть подрагивающее, огромное, со вздутыми синими прожилками вен. И почему он сам испытывает удивительное чувство гордости и собственной власти, когда его плоть вздымается вверх, как приготовившийся к прыжку хищник?
   Имоджин потянула его руками к себе, твердый клинок коснулся ее раздвинутых бедер и чуть дрогнул. Сам не понимая почему, граф сопротивлялся этому натиску. Ему нравилось видеть, как женщина хочет его, как жаждет его прикосновения.
   – Возьми же меня! О, умоляю, войди в меня, ты, зверь!
   Но он лишь провел пальцами по ее животу, развел светлые колечки волос и проник между ними пальцами. Он отдавал себе отчет, что безумно желает, чтобы под ним лежала не эта страстная блондинка, а пугливая темноволосая девушка, которая дрожала бы от страха и ожидания, а не от снедающей ее страсти.
   Проклятие! Ему необходимо немедленное облегчение, хватит этих игр! Эдвард стиснул ягодицы любовницы ладонями, приподнимая бедра, и вошел в нее, словно нож в подтаявшее масло.
   – Да, да! Сильнее, прошу тебя! – умоляла Имоджин. Ее ноги обвили его бедра, заставляя проникнуть глубже.
   Граф чуть помедлил, давая ей привыкнуть к его размерам.
   – О, недаром говорят, что у тебя самый здоровенный зверь во всем Лондоне! – шепнула женщина. – Давай же, делай это со мной!
   И Эдвард стал двигаться внутри ее все быстрее и сильнее, словно только яростный натиск мог удовлетворить его безумный голод. Голод по темноволосой девушке, увиденной им сегодня. Он гнал прочь эти мысли, учащая темп и сдавливая женщину, стонавшую под ним, пока их хриплое дыхание не слилось в одно.
   – Еще, еще, не останавливайся, – бормотала она, вцепившись пальцами в кружевную подушку.
   Сумасшедшее движение продолжалось до тех пор, пока его сердце чуть не остановилось на мгновение, а затем что-то словно взорвалось внизу живота, заставив содрогнуться и хрипло закричать. Затем Эдвард осторожно отпустил бедра Имоджин и приподнялся над ней на локтях. Его почти пугала та ярость, с которой он излился в нее.
   – Пресвятая Дева, если бы люди только знали, каким Эдвард Бербрук может быть страстным, они никогда не прозвали бы тебя Холодное Сердце!
   Интересно, кто автор этого прозвища, подумал Эдвард. Впрочем, это не так уж и важно, решил он секунду спустя. Он посмотрел на Имоджин, распростершуюся на кресле, и чуть отодвинулся. Она выглядела очень довольной и уставшей и потому даже не запротестовала, когда он поднялся. Только мяукнула, как разочарованная кошка, которую согнали с уютного дивана, где она успела угреться. Он не мог сразу уйти, поскольку это было бы невежливо, а потому сел рядом и взял ее пальцы в ладонь. Страсть соединила их давно, но они так и не научились вести ни к чему не обязывающие беседы, а потому обычно расставались быстро. Эдвард всегда был очень замкнутым существом и не привык общаться по-светски поверхностно.
   – Ты из тех мужчин, которые заставляют женщину совершать необдуманные поступки. Например, развод с мужем, – пробормотала женщина, опустив золотистые ресницы.
   Эти слова немного насторожили графа, хотя и не слишком. Впрочем, Имоджин никогда особо не интересовала Эдварда, он редко задумывался над ее словами, тем более не был настроен делать это сегодня.
   Сегодня он ощущал себя почти одиноким.
   В таком же невеселом настроении он приехал к своей тетушке Ипатии. По вторникам она бывала дома и принимала гостей. Он застал у нее известную графиню, похожую на старую гусыню, с двумя румяными дочерьми, стрелявшими в него круглыми выпуклыми глазами. Наверное, они казались себе очаровашками, когда щебетали общеизвестные глупости о нарядах и о происхождении лондонских туманов. Через четверть часа, проведенных в их обществе, Эдвард уже еле сдерживался, чтобы не завопить от безысходности. Как можно быть такими бестолковыми дурочками?
   Едва графиня с дочками откланялись, Эдвард вздохнул с облегчением.
   – Мой дорогой племянник! – воскликнула тетушка Ипатия. – Я прощу тебе твое невежливое общение с этими девушками, только если ты прибыл по важному делу. Не стоит так мрачнеть, заметив, что на тебя положили глаз. Ты же завидный жених, и в твоем возрасте пора бы задуматься о подходящей партии. – Она прищурилась на племянника. – Не хмурься так, Эдвард, я же думаю о твоем благе. И подойди поближе. Ты явно не в духе. Надеюсь, причина твоего визита не в плачевном состоянии моих капиталовложений?
   – Нет, тетя, – ответил граф, присаживаясь в кресло, все еще теплое после сидевшей в нем графини. – Ваши капиталы как раз дают неплохие дивиденды. – На протяжении последних лет именно Эдвард был ответственным за все вложения семьи. – Речь пойдет о Фредди.
   – Ах вот оно что! А я все ждала, когда же ты придешь спросить моего совета, как поступить в этой щекотливой ситуации! – воскликнула тетушка и вздохнула, отчего ее пышная грудь поднялась. Для своих немолодых лет герцогиня выглядела вполне привлекательно – стройная, статная, с короной серебристых волос, столь же густых, как и в юные годы. В молодости она не была слишком красивой женщиной, но годы смягчили черты ее лица, придав им известную утонченность и привлекательность. Пытаясь скрыть возраст, герцогиня носила перчатки из тонкого сатина и массивное ожерелье из драгоценных камней.
   – Мне нужно от вас нечто большее, чем просто совет, тетушка, – произнес Эдвард, сжав пальцами поля шляпы. – Мне нужна ваша помощь. Ваша поддержка в одном деликатном деле.
   – В деликатном деле? – спросила герцогиня и позвонила в серебряный колокольчик, вызывая лакея.
   – Слушаю, ваша милость, – проговорил тот, входя в комнату, каким-то похоронным тоном, что неожиданно развеселило Ипатию.
   – Возьмите у графа шляпу и плащ. А взамен принесите столик с напитками. – Несмотря на преклонный возраст, герцогиня по-прежнему отдавала дань хорошему вину.
   – Будет сделано, – все так же мрачно ответил лакей, и это вызвало озорную улыбку у Ипатии.
   Когда принесли вино, герцогиня взяла себе бокал красного, отпила из него и только тогда заговорила:
   – Итак, я полагаю, что тебе понадобилась моя поддержка, потому что в твою голову пришла блестящая мысль, как спасти загубленную репутацию брата. Да-да, я слышала эту непристойную историю с лакеем!
   – Значит, так теперь про это говорят? «Непристойная история с лакеем»?
   – Ну, не всегда история с лакеем бывает непристойной, дорогой мой племянник. Вот я вспоминаю одного смазливого лакея, который служил у меня... впрочем, речь не о том. До меня дошли слухи, что Фред приятно проводил время с этим парнем, пока их не застукали. И не надо делать такое лицо, Эдвард. Я гораздо старше тебя и многое повидала на свете, поэтому я имею право называть вещи своими именами. Я слышала о вещах и похлеще, чем этот мелкий инцидент с Фредди. Да что там, я сама порой любила повеселиться на славу!
   Она пожала плечами и налила себе второй бокал вина. Эдвард был хмур и почти не пил. Вдруг его посетила интересная мысль. Если Ипатии эта история представляется не столь скандальной, возможно, положение Фредди не так уж и безнадежно, как ему казалось, и он поделился с теткой своими планами.
   – Расскажи мне об этой девушке, Эд, – попросила Ипатия. – Надеюсь, она не слишком уродлива?
   – Совсем нет, скорее, наоборот, только совсем юная. Дочь провинциального викария из Ланкашира. Бедна как церковная мышь, но очень хороша собой.
   – Ах вот как! Очень? – переспросила Ипатия, насмешливо выгнув бровь.
   Эдвард проигнорировал эту издевку и продолжил:
   – Ей требуется влиятельная дуэнья. Кто-то, кто поддержит ее в течение одного сезона в Лондоне.
   – Но зачем ей целый сезон, если она собирается выйти за нашего Фреда?
   – О, она пока не в курсе, что собирается выйти именно за него. Я хочу, чтобы он поухаживал за ней и сделал предложение. Пусть люди думают, что это брак по любви.
   – А Фредди знает, что ты затеял?
   – Узнает, – ответил Эдвард жестко. – И сделает, что я скажу.
   – Это точно. Едва ли он будет протестовать, – усмехнулась Ипатия. – Ты принял верное решение. Пусть лучше исправит ситуацию сейчас, пока еще не поздно.
   – Так я могу рассчитывать на вашу поддержку, тетя? Она повернулась к нему и лучезарно улыбнулась – зубы у нее были по-прежнему белые и крепкие.
   – Ты же знаешь меня, Эдвард, – я пойду на все, если затронута честь семьи. Так же как и ты. Кроме того, разве я могу бросить в беде Фреда, своего любимого племянника?
   Боль обиды так сильно полоснула графа, что у него исказилось лицо. Он знал, что Фред – всеобщий любимчик, но Ипатия была для него самым близким человеком, и ее признание задело его гораздо больше, чем он мог предположить. До сих пор единственным, кто выделял самого Эдварда из двух братьев, был его отец, но он давно лежал в могиле. Для окружающих граф Бербрук был жестким и самолюбивым человеком, но никто не мог заглянуть в его душу и понять, какое одиночество подчас царит там.
   Ипатия заметила тень боли, пробежавшую по лицу графа, и беспомощно всплеснула руками.
   – О, Эдвард, ты же знал, что я дорожу Фредом больше, чем кем бы то ни было. Ведь он так беспомощен и слаб! Тебя я тоже очень люблю, но порой мне кажется, что ты смог бы обойтись вообще без любви. Ты делаешь вид, что не нуждаешься ни в ком, и люди платят тебе тем же. Но от меня ты не скроешь своего отчаяния, нет! Ты близок и дорог мне. Скажу больше: случись со мной беда, только к тебе я пришла бы за помощью, потому что доверяю тебе одному, Эдвард.
   Граф, зло поджав губы, смотрел холодно и отстранение Он ненавидел себя за то, что выдал свои чувства, – много лет он учился сдержанности и равнодушию. Он не понимал, что заставило тетку оправдываться перед ним: ведь и для него проблемы Фреда были важнее его собственных.
   – Вы не обязаны объясняться, тетя Ипатия, – твердо произнес он почти по слогам. – Я давно уже не зеленый юнец, которого могут обидеть чьи-то предпочтения.
   – Милый Эдвард, – со вздохом сказала Ипатия, – мы все становимся беззащитными детьми, когда дело касается любви. Надеюсь, когда ты достигнешь моих лет, ты и сам поймешь это.
   Эдвард изо всех сил надеялся, что этого не произойдет. Любовь никогда не входила в его планы на будущее. Но недаром говорят: расскажи Богу о своих планах, пусть Господь посмеется!
   Вдовствующая герцогиня оказалась самой удивительной женщиной из всех, с кем приходилось сталкиваться Флоренс. Она была шести футов ростом, почти как мужчина, статная и высокомерная, и совсем не выглядела на те годы, которых достигла. Внимательные голубые глаза, похожие на два бриллианта в окантовке ресниц, казалось, смотрели в самую душу. Синее платье в серебряную полоску с зауженной талией и турнюром делали герцогиню еще выше.
   Едва слуга ввел Флоренс в дорого обставленную комнату и представил хозяйке дома, у нее начали дрожать колени. Потолки здесь были такими высокими, что кружилась голова, лепнина на них была просто великолепна. А на то, чтобы вымыть гигантскую люстру, у слуг наверняка уходил целый день. Кресла, стол и шкафы светлого дерева с золочеными ручками и окантовкой были почти такими же, как в доме портнихи, и это даже позабавило девушку. Только в этой комнате не было ни единой подделки.
   – Стойте прямо, юная леди! – приказала герцогиня, заметив, что Флоренс незаметно озирается. – Как я могу хорошенько разглядеть вас, если вы сутулитесь!
   Флоренс чуть сузила глаза от удивления – она-то знала, что стояла прямо, расправив плечи, как солдат на военном параде. Щеки сразу стало заливать краской. Герцогиня медленно обошла ее, постукивая тростью из слоновой кости. Наверняка вдова больше любила эту трость за звук, который она издавала, чем на самом деле нуждалась в ней.
   – Хм, – хмыкнула Ипатия, рассматривая Флоренс. Она остановилась позади нее, изучая покрой платья, и девушка не осмелилась обернуться или спросить, что означает это хмыканье. – Кто пошил это платье?
   – Мадам Виктуар с Бонд-стрит, ваша милость, бывшая партнерша мистера Уэрта.
   – Никогда не слышала про такую, – отрезала вдова, оказавшаяся опять напротив Флоренс и вновь уставившаяся на нее внимательными глазами. – Этот оттенок красного идет вам, мисс Фэрли, но едва ли подходит для столь юного создания, которое заливается краской при каждом удобном случае.
   – Платье шилось не на меня, ваша милость. Это все, что оказалось на руках у портнихи. Она не успела скроить новое за такой короткий срок, – пояснила Флоренс, защищая француженку. Ей всегда было легче вступаться за других, нежели за саму себя.
   – Хм, – снова произнесла герцогиня, поедая девушку глазами. Помолчав еще несколько секунд, она снова пустилась в путешествие вокруг Флоренс, ритмично постукивая тростью. – На фортепьяно играете?
   – Довольно сносно, ваша милость.
   – Поете?
   – Несносно, ваша милость.
   Постукивание трости прекратилось. Флоренс затаила дыхание. Она явственно ощутила, как два бриллианта глаз буравят ее затылок.
   – Хочешь казаться умнее, чем ты есть, девочка?
   – Нет, ваша милость, – отчеканила Флоренс. – Это вырвалось само собой.
   За спиной раздался странный звук. Смешок?
   – Вот как? – фыркнула герцогиня. Помолчав, она добавила: – Хватит на этом. Присядь и выпей со мной чаю. Впрочем, можешь отказаться, а я все равно чашечку выпью. И вот еще что: прекрати называть меня «ваша милость». Для тебя я тетя Ипатия.
   – Тетя Ипатия? – Флоренс была так изумлена, что почти рухнула в кресло, так как ноги отказались ей служить. Она была уверена, что после такого придирчивого осмотра и ее неосторожного ответа на вопрос о пении герцогиня с позором выгонит ее.
   – Да. А ты – моя племянница. Или ты всерьез полагаешь, что я собираюсь представить королеве дочь никому не известного викария? – И герцогиня весело захохотала.
   – О, ваша ми... тетя Ипатия! Я не осмеливалась просить вас о...
   – Вот и зря, девочка. Тебе пора научиться смелости. Я не хочу, чтобы моя протеже оказалась испуганной серой мышкой.
   – Быть может, я и испугана, – тихо, но твердо возразила Флоренс, – но я точно не серая мышка.
   Герцогиня глянула на нее изучающе, и девушка дерзко вздернула подбородок. Да, она робкая, несмелая, но не мышка. Это верно. Серая мышь не бежит из-под родного крова в незнакомый Лондон, не пытается выгадать себе более достойную судьбу, чем прозябание в провинции на жалкие крохи, оставленные отцом. Нет, она точно не мышка!
   – Бесхребетным существом тебя точно не назовешь! Пей свой чай! – усмехнулась вдова. – Видишь ли, большинство людей в обществе так привыкли прогибаться, что едва пытаются выпрямить спину, как она сразу ломается. В тебе есть упрямство, но есть и благоразумие. Главное, не дай одному взять верх над другим.
   – Я запомню это, ваша милость, – кивнула Флоренс.
   – Тетя, – поправила герцогиня и отхлебнула чаю. – Но возможно, в скором времени ты станешь моей крестницей.
   И она рассмеялась, заметив, как Флоренс в замешательстве уставилась на нее.
   – Жду с нетерпением, когда смогу вывезти тебя в свет. Ты станешь сенсацией сезона, тебя ждет большой успех, поверь мне, детка. Тобой будут интересоваться, и желающих быть представленными придется заносить в список.
   – Но мне не нужен успех, ваша ми... тетя, – возразила девушка. – Все, к чему я стремлюсь, – это достойный человек. Пусть даже единственный.
   – Такой найдется, детка. Точно найдется! – заверила ее герцогиня. – И он будет далеко не единственным. Но сначала мы с тобой хорошо повеселимся!
   И она снова удивила Флоренс, подмигнув ей, как девчонка.
   Герцогиня выделила Флоренс на втором этаже шикарную комнату, окна которой выходили на Гросвенор-сквер. Лиззи досталась небольшая смежная комнатка. Поскольку манеры служанки оставляли желать лучшего, вдова приказала обучить ее всему, что должна знать гувернантка леди из хорошей семьи.
   – Это просто сон! – восклицала Лиз в восторге. – Ой, мисс, вы только не щипайте меня – я так боюсь проснуться!
   Сама Флоренс не разделяла ее оживления. Ей было странно, что богатая и уважаемая герцогиня решила потратить свое драгоценное время на бедную провинциальную девушку. Конечно, тетя Ипатия уверила ее, что в свое время мистер Моубри оказал ей услугу и теперь она просто платит по счетам, приняв его предложение вывести Флоренс в свет. Но девушка с самого начала поняла, что герцогиня не из тех, кого можно обязать простой услугой, и не считала, что поверенный вправе требовать вернуть ему долг столь неожиданным образом. Похоже, у тети Ипатии есть другие тайные причины, по которым она сделала Флоренс своей протеже. Но какие? Соперница-дуэнья, чью дочь должна затмить девушка на ярмарке невест? Даже это более похоже на правду, думала Флоренс.
   Она отдавала себе отчет, что ее подозрительность просто неприлична. Отец всегда учил ее видеть в людях только хорошее, а не ковыряться в истоках их поступков. Сейчас он ей сказал бы, что следует поблагодарить за помощь, а не задаваться глупыми вопросами.
   Спустя два дня Ипатия пожелала отвезти девушку к своей портнихе, державшей дорогой магазин в центре Бонд-стрит, а не на окраине, как мадам Виктуар, но Флоренс отклонила предложение.
   – Я плачу, а тебе стоит соглашаться, – настаивала герцогиня.
   Флоренс не уступала. Ей понравилась француженка, и она не хотела менять портниху.
   – Кроме того, если у меня получится найти себе мужа, я обязательно выплачу вам все, что вы на меня потратили, – уверенно сказала девушка.
   Она заметила, как не по душе были такие слова Ипатии, но не пожелала менять свое мнение.
   – Ты еще скажи, что заплатишь за комнату и содержание! – фыркнула, наконец герцогиня.
   – Если ваша милость пожелает, – твердо сказала Флоренс.
   – Пффф! Никогда не знаешь, что удумают современные девушки!
   Флоренс опасалась, что мадам Виктуар не придется вдове по душе – француженка вела себя довольно фамильярно и откровенно. Но к ее удивлению, герцогиня приняла портниху вполне благосклонно. Более того: у них оказались на редкость схожие вкусы в одежде. Так Флоренс получила три новых французских корсета, четыре дорожных платья, шесть обеденных и столько же бальных. Кроме того, теперь в ее гардеробе были десятки сорочек и накидок, а уж сколько пар обуви стояло на нижней полке, она так и не запомнила. И похоже, тетя Ипатия не собиралась останавливаться на достигнутом.