Холопов Георгий. Грозный год - 1919-й (Дилогия о С М Кирове - 1)

   Избитого и окровавленного, на другой день везли Кочубея на казнь. Его сопровождала сотня казаков с оголенными шашками. Кочубея подвели к виселице, и палач стал намыливать веревку. В толпе крестьян, женщин, детей, многие из которых украдкой утирали слезы, пронесся ропот.
   Не любил длинных речей Кочубей - ни слушать, ни говорить. А тут, прощаясь с жизнью, вдруг заговорил: торопливо, горячо, призывая толпу к оружию, к борьбе с Деникиным.
   Палач накинул ему петлю на шею и намотал конец веревки на жилистую руку.
   - Да здравствует Ленин!.. Да здравствует мировая коммуна! - неслись в толпу горячие слова Кочубея.
   Палач, казак ростом в сажень, схватился руками за веревку, подпрыгнул и повис на ней, медленно опускаясь вниз.
   Так погиб гроза кадетов комбриг Кочубей.
   Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   В распахнутой шинели, в сдвинутой на затылок фуражке, Василий влетел в парадный подъезд губкома партии, но был остановлен военными моряками.
   - Пропуск! Партбилет!.. - потребовал вышедший из дежурки начальник караула.
   - Ни того, ни другого... Мне повидать товарища Кирова, - начал было объяснять Василий.
   - Товарищу Кирову только с тобой сейчас и заниматься! Кто такой?
   Василий замялся, не зная, как отрекомендоваться. Потом сказал:
   - Состою в экспедиции товарища Кирова, по особым поручениям.
   - По особым? - переспросил начальник караула, сделав суровое лицо.
   - По особым, - ответил Василий.
   Начальник караула позвал дежурного, тот долго водил его по коридорам, пока не привел к залу заседаний и не перепоручил матросу-бородачу, стоявшему у дверей. Бородач приказал ему сесть и ждать губвоенкома Чугунова, который был куда-то срочно вызван.
   Василий опустился на скамью. Рядом с ним сидели еще двое военных. Человек десять разгуливало по коридору.
   А в это время в накуренном зале, где едва различимы были лица присутствующих, шло чрезвычайное объединенное заседание губисполкома, губкома и Реввоенсовета фронта совместно с партийным активом города. Ораторы сменяли друг друга. Они говорили о катастрофе в армии, о сильнейшей эпидемии тифа, о бедственном положении города в связи с нехваткой хлеба.
   Вдруг один из военных, сидевший рядом с Василием, вскочил и подбежал к матросу-бородачу.
   - Слышишь? - шепотом проговорил он. - Товарищ Киров уже говорит! - И рванулся к двери, но матрос преградил ему дорогу.
   - Я же редактор, пойми ты наконец! - старался убедить его военный. Если завтра газета выйдет без речи товарища Кирова, что скажут бойцы? Ты понимаешь, какое это заседание?
   - Понимаю, - спокойно ответил бородач, сверкнув глазами. - В том-то и дело, что чрезвычайное. Потому и нельзя.
   - Да ты только приоткрой дверь! Я неслышно пройду, никто и не заметит...
   - Не надо было опаздывать. - Бородач отвернулся и стал курить цигарку. - Чугунов строго-настрого приказал.
   За редактора вступился второй военный, сидевший на скамейке. Это был комиссар Караульного полка. Он, кажется, убедил матроса, и тот на вершок приоткрыл дверь. Тогда все бросились к двери.
   Поднявшись на носки, Василий взглянул в зал через головы впереди стоящих.
   Киров говорил о положении на фронтах гражданской войны, о врагах Советской России - Деникине и Колчаке, о пермской катастрофе, вскрывал причины временного отступления 11-й армии с Северного Кавказа.
   Василий на мгновение закрыл глаза, и перед ним пронеслись картины отступления: колонны тифозных, голодных и замерзших красноармейцев, раздетых и разутых беженцев, бредущих по занесенной снегом степи.
   Киров сделал паузу и обратился к собранию:
   - К лицу ли нам, коммунистам, сидеть здесь, в Астрахани, сложа руки?
   Зал пришел в движение. То здесь, то там с мест вскакивали делегаты. Размахивали шапками, кричали:
   - Смерть кадету!
   - Всем идти на помощь армии!
   Зашумели и в коридоре. Каждый старался оттеснить матроса и проникнуть в зал. Возможно, что у дверей произошла бы потасовка, не покажись в это время на лестнице военный в кожанке, перехваченной широким поясом; с одного бока у него свисала шашка, с другого - наган. Шаг был железный. Усы торчали, как пики. Это был сам Чугунов - губернский военный комиссар.
   Редактор армейской газеты подбежал к нему, взмолился:
   - Петр Петрович! Скажи матросу!.. Мне же писать!
   Чугунов махнул рукой:
   - Редактора - пусти.
   - Может быть, и мне можно? - осторожно спросил комиссар Караульного полка. - Опоздал не по своей вине.
   Чугунов снова махнул рукой:
   - Комиссара - пусти.
   Матрос приоткрыл дверь, редактор и комиссар на цыпочках прошли в зал.
   - А как же нам быть? - спросил один из штабников, подойдя к Чугунову. - Пустите? Ждать? Или уйти?
   - А вы могли бы и пораньше прийти. Все равно ни черта не делаете в штабе! Ждите! - Чугунов покосился на Василия, робко и молча сидевшего на скамейке, и грозным голосом спросил: - Ты кто будешь? По какому делу?
   Василий вскочил, вытянул руки по швам:
   - Мне... повидать товарища Кирова. По важному делу. Я состою в "кавказской экспедиции"...
   - Сидеть здесь не положено! - прервал его Чугунов. - Завтра повидаешь Кирова!.. А про "кавказскую экспедицию" забудь, парень. Кирова никуда не отпустим из Астрахани. Выберем его председателем ревкома! Про ревком слыхал?
   - Слыхал, - ответил Василий. - Кирова мне надо повидать сегодня, сейчас...
   Чугунов насупил брови, покрутил ус, спросил:
   - Тебе что же - по государственному делу?
   Василий кивнул головой.
   Чугунов сел на скамейку, оперся двумя руками на эфес шашки.
   - А ты мне в двух словах расскажи. Я передам Кирову. Ты меня знаешь?.. Я - Чугунов, губвоенкомиссар. Садись!
   - Много слышал... - проговорил Василий.
   - Хорошего? Плохого?.. Наверное, плохого?
   Василий промолчал, но сел рядом с Чугуновым.
   - А ты, парень, не верь всякой брехне. Это контрики орудуют против меня. Крепко досталось им от Чугунова в январе прошлого года, во время боев за крепость... Чугунов - рабочий человек, бондарь, простой унтер на войне, и вдруг занимает такой пост: губернский военный комиссар! Им это как ржавый гвоздь в одно место... Ну-ну, расскажи! Только коротко и быстро! Некогда! Мне самому охота послушать Кирова. - Он похлопал тяжелой рукой Василия по колену.
   - Секретов у меня никаких, и военной тайны тоже, - торопливо проговорил Василий. - Час тому назад я ходил в лазарет - за доктором для Лещинского, друга Кирова, - и там встретил знакомого кубанца из бригады Кочубея. Он мне такое рассказал!.. Бригада в степи разоружена, у кавалеристов отняты кони, а Кочубей ушел в степь; судьба его неизвестна...
   - Кто же разоружил?
   - Кубанец говорит - штаб Двенадцатой армии.
   - Не может быть! Брехня!
   - Трудно поверить, но факт! Кубанцу я верю: мы не в одном бою с ним воевали, и Кочубея хорошо знаю. Я ведь кочубеевец! - И Василий гордо тряхнул светлым, как лен, чубом, выбивающимся из-под лихо заломленной офицерской фуражки.
   - Худо дело, если это правда. На Кочубея у нас были свои виды. Худо, худо! - Чугунов тяжело поднялся со скамейки, направился к двери. Но, взявшись за ручку, обернулся: - А ты, парень, дождись Кирова. Он выйдет в перерыве. Расскажи про бригаду. - И исчез за дверью, плотно прикрыв ее.
   Некоторое время в коридоре было тихо.
   Но вот в зале раздались аплодисменты. Штабисты подскочили к двери, и матрос слегка приоткрыл ее.
   - Под шумок и пройдем в зал, ничего не случится страшного, - попросил матроса штабист, тот, которому отказал Чугунов.
   - Бог с вами, идите, надоели, - махнул рукой матрос и пропустил военных в зал. Прикрыв за ними дверь, он кивнул Василию: - Вот мы и остались вдвоем!
   - Ничего, я подожду, - сказал Василий.
   - Теперь уж, видимо, недолго ждать. Скоро будет перерыв.
   Из зала с кипой бумаг на цыпочках вышел посыльный губкома.
   - Ну, как там? - спросил матрос.
   - Так и режет, так и режет правду-матку! - с восхищением ответил посыльный. - Жаль, не дали до конца послушать...
   Немного погодя матрос сам приоткрыл дверь. В зале горячо аплодировали. Когда шум немножко стих, послышался голос Кирова:
   - Преодолеть продовольственный кризис, переживаемый армией и населением, - это первоочередная задача всех коммунистов Астрахани. Нам, товарищи, необходимо совершенно равномерно распределить тяготы затруднений с хлебом. Население города должно быть строго разделено на категории в зависимости от своего труда. Мы должны воплотить в жизнь принцип "кто не работает, тот не ест" и ввести классовый паек, единственно справедливый, ибо главная наша задача - это работа для армии. Ей мы должны отдать все!
   В зале опять раздались аплодисменты.
   - Мобилизация наших рядов должна быть полной, и она ни на минуту не должна терять своей силы и напряженности, - говорил с трибуны Киров. Пусть завтра полчища Деникина окажутся под стенами Астрахани, но пусть от этого ни у кого не закружится голова, пусть никто не впадет в панику, пусть каждый помнит о тех громадных задачах, которые стоят перед нами. Впереди еще много боев, много трудностей, много испытаний. Но впереди победа над врагами рабочего класса! Мир буржуазный погибает, кончается буржуазный строй! На смену идут строители новой жизни, и эти строители мы с вами, коммунисты, рабочие и крестьяне Советской России. Никакие преграды на нашем пути не могут остановить нашего победного шествия вперед, к коммунизму!
   Присутствующие ответили на речь Кирова бурными аплодисментами. Матрос закинул карабин за плечо, настежь раскрыл дверь и вошел в зал, громко хлопая в ладоши. За ним последовал и Василий.
   В зале все встали с мест.
   Преисполненный веры в будущее, в победу над врагами, в преодоление трудностей и разрухи, Киров с надеждой и уверенностью смотрел в зал и вместе со всеми горячо аплодировал. Его широкая и добрая улыбка словно говорила астраханцам: "Нам, коммунистам, не страшны никакие трудности, мы все преодолеем, только побольше уверенности в своих силах, побольше самоотверженной работы для торжества дела революции".
   Василий переглянулся с матросом, тот кивнул ему, и они вдоль стены прошли до середины зала.
   Энергично вскинув руку, Киров бросил в зал:
   - Да здравствует Ленин!
   В зале вспыхнула бурная овация.
   - Да здравствует Ленин! - неслось со всех концов.
   - Ленин!
   - Ленин!
   - Ленин!..
   В зале творилось что-то необыкновенное. Люди все ближе и ближе подступали к столу президиума, и со всех сторон, как рокот прибоя, гремело имя Ленина.
   ГЛАВА ВТОРАЯ
   Ночью состоялись выборы Временного военно-революционного комитета. Киров был избран председателем. К десяти часам утра он уже успел подписать первые декреты ревкома. Самым важным среди них был декрет о хлебе. Решили: первой категории выдавать фунт, второй - полфунта, третьей - четверть фунта.
   В накинутой на плечи бурке, распаренный после бани, в кабинет вошел Атарбеков.
   Подняв голову от бумаг, Киров устало откинулся на спинку кресла, с улыбкой выслушал поздравление с избранием предревкома, перевел разговор на другое:
   - Попарился ты, вижу, на славу...
   - Надеюсь, теперь меня никакой тиф не возьмет.
   - С тифом надо быть осторожнее, Георг. С Оскаром вот плохи дела...
   - Тифом он уже болел. Видимо, у него что-то другое.
   - Нет, Георг, тиф, возвратный тиф.
   - Ну, если возвратный, тогда некстати заболел наш Оскар.
   - Уж очень некстати. Надо беречь себя. Надо где-то достать шелковое белье. Я тут вчера беседовал с одним врачом, он говорит, что шелк является надежной броней от тифа. Хорошо пересыпать белье нафталином. Но лучше всего, советует врач, чаще ходить в баню, чаще париться. Хотя бы раз в три-четыре дня. Тогда наверняка можно быть уверенным, что никакой тиф нас не возьмет. - Киров горестно покачал головой. - Сейчас болеть никак нельзя. Впереди нас ожидает такая большая работа, что даже трудно ее себе представить. Будь готов к этому, Георг. Что же ты стоишь, - спохватился Киров, усаживая Атарбекова. - Тебе придется возглавить ЧК и Особый отдел, как мы и договорились. Вечером, после губернской конференции, мы утвердим твое назначение, а завтра уже можешь приступить к работе.
   - Я готов хоть сейчас, Мироныч... Но ведь на эту должность назначает Москва, и никакое решение ревкома тут не может иметь силы. Как быть?
   - Мы не бюрократы, Георг, мы революционеры. А революционная работа это живое дело. Партия требует от нас законности, но вместе с тем самостоятельности и инициативы. Без этого невозможно работать, в особенности в таких условиях, как астраханские. Официальное твое назначение придет немного позже. Но порядок в Астрахани надо наводить уже сейчас, немедленно.
   Киров подошел к круглому столику, стоявшему у дивана. Прикрытый салфеткой, на нем стоял скромный завтрак и чайник с горячим чаем.
   - Присаживайся! - Киров налил чаю.
   - Я уже завтракал. И чаю напился после бани. Стаканов шесть! С изюмом!
   Киров бросил в стакан крупинку сахарина, помешал ложкой. Пригубил и обжегся.
   - Для начала познакомься с работниками ЧК и Особого отдела. Посмотри, кого можно оставить, кого уволить, кого предать трибуналу. Говорят, грешков у них немало. Кое-что мне уже рассказывали, да и ты в курсе дела. Не так ли? Щадить мы никого не будем... Возьми себе в помощь Аристова и Чугунова. У вас получится небольшая комиссия. Начните с разгрузки тюрьмы. Одних коммунистов там, говорят, человек двести. Сажали их просто так, для отсидки: за критику, за сигналы о неблагополучии в том или ином учреждении. Много там и других неповинных людей. Делалось все это для видимости - в Астрахани ведется борьба с контрреволюцией. А матерые контрреволюционеры и белогвардейцы, как тебе известно, находятся на свободе.
   - Это точно, - согласился Атарбеков.
   - Вот за них и надо взяться со всей беспощадностью! - Киров сделал глоток чаю, поставил стакан обратно. - Нам, Георг, надо быть готовыми ко всяким неожиданностям. На ревкоме мы приняли декрет о хлебе. Паек маленький, мизерный...
   - Это хорошо видно по твоему завтраку!..
   - Да, да, мизерный, - Киров бросил взгляд на тарелку, на которой лежали две рыбные котлеты и кусочек черного хлеба, - но делать нечего, Георг: на складах, я сам проверил, всего девять вагонов муки. Это остаток от первого саратовского наряда, на девять дней, по вагону на день! Ночью я звонил в Саратов, телеграфировал в Москву. Сегодня будем ждать ответа. Уверен, что хлеба нам пришлют. Но это, к сожалению, не изменит нормы. Хлеба нигде нет. Хлеб - у Деникина и у Колчака. Надо драться за Кавказ и Сибирь, а это требует времени. Контрреволюция воспользуется декретом о хлебе и будет делать свое черное дело. Учти это!
   Атарбеков задумчиво подошел к окну, стал ногтем очищать замерзшее стекло. Вдруг он встрепенулся, вспомнив, видимо, что-то очень важное.
   - Я тебе так завидую, Мироныч!
   - Чему именно? - Киров с любопытством посмотрел на него.
   - Тебе так даются речи!
   Киров смутился, опустил голову:
   - Ну, так и даются!.. Оратор я никудышный. Заметил - перед выступлением меня всегда охватывает волнение? Потому и большие паузы вначале.
   - В чем секрет твоей речи?.. Ведь есть какая-то пружинка? допытывался Атарбеков. - Слушая тебя вчера, я много думал об этом.
   Киров рассмеялся, махнул рукой:
   - Никакой пружинки. Я просто искренне разговариваю с людьми и никогда им не говорю того, в чем сам не убежден.
   Киров поручил Атарбекову вызвать врача к Оскару, и они вышли в приемную. Там уже собрались члены ревкома. Пора было расходиться на митинги.
   Внизу Сергей Миронович лицом к лицу столкнулся с Мусенко и Нефедовым.
   - Вы к нам на митинг? А мы за вами, - обрадованно сказал Мусенко.
   Не успели они перейти улицу, как у тротуара остановились сани. Из них вылез человек в богатом пальто и, размахивая портфелем, нетвердым шагом направился к Кирову.
   - А я к вам, товарищ предревкома. Подписать нарядики на бензин. Вчера мне их подписывали в исполкоме, а сегодня в городе - этакая метаморфоза! уже новая власть!.. Разрешите поздравить вас с избранием... - И он шаркнул новой.
   - Кто вы такой? - изменившись в лице, спросил Киров.
   Почему-то смутившись, Мусенко с Нефедовым отошли в сторонку, к ограде Братского сада.
   - Разве вы меня не знаете? - Незнакомец был искренне удивлен. - Я Буданов.
   - Буданов?..
   - Буданов! Меня знает весь город, я член губисполкома...
   - И член комиссии по реквизиции имущества и уплотнению квартир?.. Так это вы? - быстро подхватил Киров. - Тогда я о вас слышал!
   - Вот видите! Я был уверен...
   - Это у вас пропадает имущество со складов? Это вы вечно пьянствуете и терроризируете население своими дикими выходками?..
   - Позвольте, позвольте!.. Это неправда, на меня клевещут, - трезвея на глазах, начал оправдываться Буданов.
   - Может быть, неправда и то, что вы сейчас пьяны?..
   - Разве?.. Я с утра выпил рюмочку в честь именин бабушки, но это такой пустяк. Разве я пьян?..
   - Уезжайте-ка домой, Буданов. Когда выспитесь, приходите в ревком, я вас приму. Идите!..
   Тот плюхнулся в сани, а Киров подошел к дожидавшимся его Мусенко и Нефедову, и они направились через Братский сад.
   - Много нашкодил у нас этот Буданов, - сказал Нефедов. - Умные люди говорят, что он реквизирует имущество у буржуев, а продает спекулянтам с Татарского базара. Сыт, пьян и нос в табаке!
   - Будановых много развелось в Астрахани, - поддержал его Мусенко. Сначала они пролезли в партию, потом на хорошие должности, вот и безобразничают.
   - Мы наведем порядок в городе, - ответил им Киров. - За это можете быть спокойны. Важно, чтобы об этом знали и рабочие. Кстати... что говорит народ о происшедших событиях?
   - Вы о ревкоме? Народ рад, что он создан, - ответил Мусенко. - Только плохо, что людей мутят новым декретом о хлебном пайке.
   - Кто мутит?
   - Да известно кто! Господа меньшевики. Сидят в фабзавкомах, вот и мутят!
   - А что говорят?
   - Глупости, на что еще способны?.. Говорят, будто бы хлеба в городе много, склады ломятся, а мы его не даем народу. Вот как, товарищ Киров!
   - Что еще говорят?
   - Ведут агитацию за свободную продажу хлеба, за отмену карточной системы.
   - Это не глупости, Мусенко. Как народ относится к этим разговорам?
   - Народ-то ведь разный, товарищ Киров. Кто посознательней да с коммунистическим понятием, тот, конечно, дает отпор таким разговорчикам, а кто того... значит, небольшого ума и дальше своего носа не видит, тот, глядишь, и уши навострит, не все и поймет.
   - Я о хлебе все скажу, всю правду, - задумчиво проговорил Киров.
   - Вот и хорошо! - обрадовался Нефедов. - А то наши комитетчики уже решили, что вы обойдете этот вопрос. И намереваются открыть дискуссию по хлебу.
   Киров усмехнулся:
   - Дискуссию им не придется открывать. С декрета о хлебном пайке я и начну разговор!
   - Тогда ловко получится! - Нефедов от удовольствия даже зажмурил глаза. - А то у них и оратор подготовлен, для затравки, так сказать. Ребята мне передали. И не один, а целых два!
   - Второй - запасной, на всякий случай. - Мусенко рассмеялся, махнул рукой. - Пригласили из города. Не надеются на себя.
   - Вы родом из Прикумья? - спросил Киров Мусенко.
   - Нет, товарищ Киров, я коренной астраханец. Из Прикумья у меня жена. Из Величаевки! И сейчас она там вместе с детьми. Вывез я их туда еще прошлым летом.
   - Сколько у вас детей?
   - Трое: две девочки и мальчик.
   - Величаевка, Величаевка... - задумчиво произнес Киров. - Это, пожалуй, одно из крупных сел Ставропольщины?
   - Да, товарищ Киров, село большое, богатое. Недалеко - знаменитые прикумские камыши, золотое место для охоты. Водится там любая птица, кабанов много.
   - Скажите, - продолжал спрашивать Киров, - родня у вашей жены из казаков или из иногородних? Много у вас знакомых среди местных жителей?
   - Родня - из иногородних. Костромские! А из местных крестьян мало кого знаю. Не приходилось иметь с ними дела. Вот есть в Величаевке у меня дружок хороший, охотник заядлый - Петр Петров. Мы с ним походили по болотам и плавням! - Мусенко готов был рассказывать и рассказывать об этих "золотых для охоты местах", но вздохнул и замолчал: он понял, что не из праздного любопытства Киров расспрашивает его о семье и родне жены.
   - Воевали? Были на фронте?..
   - Три года вшей кормил в окопах. Был ранен тяжело, отпустили домой на поправку. Приехал в Астрахань, четыре месяца пролежал на койке, потом стал ходить с палочкой... Хотели определить в тыловую часть, но я слесарь, пошел на завод. Так и вернулся в свою рабочую семью! В Астрахани нам с Нефедовым еще пришлось повоевать в дни январского и августовского мятежей. Но вы об этом знаете...
   - Вы тоже из фронтовиков? - обратился Киров к Нефедову.
   - Так точно, товарищ Киров. Как и Мусенко, три года пробыл на фронте. Служил в пулеметном расчете...
   Во дворе завода Кирова встретил почетный караул рабочего отряда. Одеты были кто во что, но вооружены все хорошо.
   Сопровождаемый отрядом, Киров направился в гудящий, как улей, механический цех.
   Был как раз обеденный перерыв, и сюда собрались рабочие всех цехов.
   В самом начале своей речи Киров рассказал собравшимся о тяжелом положении Астрахани. Он объяснил рабочим, что декрет о сокращении хлебного пайка был подписан в целях ликвидации продовольственного затруднения.
   С беспощадной откровенностью Сергей Миронович нарисовал тяжелую картину борьбы на фронтах гражданской войны, остановился на заговоре империалистов, стремящихся задушить первое государство рабочих и крестьян, определил основные задачи, стоявшие перед рабочим классом Астрахани.
   - Астрахань - наиболее удобный пункт для переформирования армии, сказал Киров, зажав в руке фуражку и подойдя к самому краю разметочной плиты. - Астрахань - опорный пункт революции, охраняющий устье Волги от белогвардейцев, не дающий Деникину и Колчаку сомкнуть силы и создать единый контрреволюционный фронт! Наконец, Астрахань - база помощи большевистскому подполью в Закавказье, на Северном Кавказе, в Дагестане, в тылу у Деникина. Нам необходимо, товарищи, установить в Астрахани такой революционный порядок, чтобы удержать город. Из бойцов Одиннадцатой армии мы должны создать новую, крепко организованную армию, которая снова пойдет в наступление и очистит Северный Кавказ от деникинцев.
   По душе пришлась рабочим откровенная речь Кирова. По душе пришелся он сам - коренастый, плотный, с открытым лицом и доброй улыбкой. А простота в речи, в одежде, в обращении - просто покоряла.
   На разметочную плиту один за другим поднимались рабочие. Кузнецы брались ковать для красноармейских частей подковы и казачьи пики, плотники - делать телеги, модельщики - колеса для телег, медники и слесари - изготовлять походные кухни и кубы для кипячения воды.
   И ни в одном выступлении не было жалоб на сокращение хлебного пайка!
   Киров наклонился к Мусенко, спросил:
   - Где же твои комитетчики?
   Тот сперва не понял, о ком идет речь. Потом от души рассмеялся:
   - Ушли.
   - Давно?
   - С середины вашего доклада. Переглянулись - и ушли!
   - И ораторы?
   - И ораторы! И первый и второй, запасной.
   Афонин сказал:
   - Мы могли бы ремонтировать пулеметы и винтовки! Могли бы делать и боеприпасы, товарищ Киров.
   - Прошу сюда поближе, Петр Степанович, - пригласил Киров. - Что, например, из боеприпасов?
   - Хотя бы гранаты! - Подойдя к разметочной плите, Афонин вытащил из кармана пиджака и высоко поднял над головой гранату, напоминающую кусок водопроводной трубы.
   - А патроны?.. Могли бы делать патроны?..
   - Почему бы нет! Мы их делали в прошлом году. У нас еще сохранился целый ящик, приезжайте как-нибудь, покажем. - Афонин сунул гранату в карман. - Дело это нехитрое, была бы прутковая медь.
   - Конечно, пули лучше лить из свинца, - вмешался в разговор Мусенко. - Но свинца нет! Вот ухитряемся делать пули из меди. Ничего получаются, можно косить белую нечисть. Только беда: и прутковую медь трудно достать.
   - Ну, а выход можно найти? - спросил Киров.
   - Можно! Пусть прутковую медь нам дадут заводы "Норен" или Нобеля. У них есть литейные мастерские, - выкрикнул Афонин. - Вы, конечно, спросите, а где они возьмут медь?.. На это я отвечу: а медная посуда, дверные ручки, люстры из буржуазных квартир, десятка два колоколов с церквей - это ли не медь?..
   - За колокола нам с вами божьи старушки повыдергивают бороды, ответил Киров под смех окружающих. - Но подумать об этом стоит!
   - Что там думать! - запальчиво продолжал Петр Степанович. Конфисковать - и дело с концом! Только это надо сделать без помощи этого самого... как его... Буданова, члена губисполкома. А то он за милую душу и колокола на сторону продаст. Вы дайте команду! Мы с отрядом за день соберем тысячу пудов меди.
   Афонина поддержали и другие рабочие:
   - Больше соберем!
   - Один колокол с кафедрального собора потянет тысячу пудов!
   - Хорошо, - сказал Киров. - Предположим, что медь в нужном количестве мы достанем. А где у вас гильзы?.. Ведь для производства патронов главное - гильзы?
   Из конца цеха донесся звонкий мальчишеский голос:
   - Гильзы соберем! Прибегут ребята со всего Эллинга! Нанесем целую гору... Их много на полях...
   Это кричал, сложив руки рупором, подручный слесаря Анатолий Семячкин, мальчик лет шестнадцати, в рваном картузе и в старом пиджаке Петра Степановича, тот самый сирота, которого Киров видел спящим в доме у Афонина в памятный вечер чаепития.
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   Вечером в губкоме партии открылась вторая губернская партийная конференция. На ней присутствовало шестьдесят делегатов и сорок гостей. Многие делегаты из-за бездорожья и снежных заносов не попали на конференцию в день ее открытия.