Холостяков Георгий. Вечный огонь

   ... Вернувшиеся командиры докладывали на причале об итогах первой эльтигенской ночи - сколько и как десантников высадили, что из высадочных плавсредств осталось на крымском берегу. Выбросило их волной немало: из 1-го отряда - пять мотоботов и баркасов, из 3-го и 4-го - семь, из 6-го - пять...
   Рейдовый катер прибуксировал мотобот No 5. В моряке, устало поднявшемся на причал, я узнал Павла Потерю - парторга. Он рассказал, как старшине бота Горчакову удалось одну за другой переправить со стоявших в полумиле от берега кораблей четыре группы десантников - без потерь и сухими. В пятый раз бот все-таки зашвырнуло на камни. Но мотоботчики - под вражеским огнем, по горло в клокочущем прибое - целый час настойчиво стаскивали свою пятерку с камней. И стащили. Лопасти винтов были покорежены, один мотор заглох, и все же бот No 5 совершил до рассвета шестой перевалочный рейс, доставив на плацдарм боеприпасы.
   Героические усилия катерников и мотоботчиков помогли десанту, хоть и не полностью высаженному, закрепиться, вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам, на крымском берегу. Больше всех высадил за эту ночь отряд капитана 3 ранга Гнатенко - 620 бойцов и командиров из батальона Белякова и 1339-го стрелкового полка.
   Чтобы продолжить с наступлением темноты переброску войск через пролив, требовалось организовать экстренный ремонт тех кораблей, которые могли быть приведены в порядок до вечера, переформировать поредевшие отряды. Поглощенный этими заботами, я по пути в Тамань заехал на наш КП. Тут меня огорошил Нестеров:
   - Георгий Никитич, вам известно, что главный десант сегодня не высадился?
   Нет, в Кроткове эта тревожная новость дойти до меня не успела. Как выяснилось, на Азовском море шторм был еще сильнее. В некоторых пунктах даже погрузка войск на суда оказалась невозможной, и кораблям, начавшим выходить из других баз, дали в пятом часу утра сигнал возвращаться.
   Что и говорить, со стихией иной раз не поспоришь. Но то, что одновременная высадка двух десантов не состоялась и главный - соединения 56-й армии - пока оставался на кавказском берегу, резко ухудшало и без того нелегкое положение десантников у Эльтигена.
   На этом первом в Крыму плацдарме находилось к утру немногим больше двух тысяч бойцов и восемнадцать орудий. Старшим начальником там, поскольку ни командиру 318-й дивизии, ни командирам ее полков высадиться прошедшей ночью не удалось, пока что был начштаба 1339-го полка майор Д. С. Ковешников. Как, вероятно, помнит читатель, Ковешников и в Новороссийске оказался на сутки раньше командира своего полка. А теперь майору пришлось временно возглавить высадившиеся подразделения трех полков.
   О деталях эльтигенской обстановки мне в то утро было известно еще мало: связь с десантом держал КП армии, а я занимался кораблями. Старшина одного из вернувшихся мотоботов доставил записку Вероники Холостяковой. Она, как и корреспондент армейской газеты Сергей Борзенко, сумела попасть в Крым с первым броском; только Борзенко - с официального разрешения поарма, а Вероника, представлявшая в Тамани базовую многотиражку, - на свой страх и риск и даже без моего ведома: уговорила взять ее на борт командира какого-то катера... Из ее записки я впервые узнал о жестоких боях на знаменитом потом участке плацдарма - у старого противотанкового рва, где морские пехотинцы во главе с замполитом 386-го батальона капитаном Рыбаковым (он высадился раньше своего комбата) и армейцы стояли насмерть, отбивая атаку за атакой.
   Вскоре меня потребовал к себе прибывший в Тамань командующий фронтом. Я приготовился доложить, сколько кораблей смогут перевозить войска следующей ночью.
   Но генерал-полковника Петрова интересовало в данный момент не это.
   - Под Эльтигеном противник усиливает нажим, - сказал Иван Ефимович. Полковник Гладков считает, что ему необходимо попасть туда, не дожидаясь ночи, и я с ним согласен. Вы можете немедленно переправить на плацдарм командира и управление дивизии?
   Вопрос прозвучал как приказание. Объяснять командующему, с каким риском сопряжен дневной рейс через пролив, было излишне. Оставалось решить - что послать. Торпедного катера под рукой не было. Катер-охотник не годился довольно крупная цель, да и не сможет подойти вплотную к берегу. А вот мотобот... Пойдет медленнее, зато дольше может остаться незамеченным на серой взбаламученной воде. И только мотобот имел шансы высадить командиров прямо на берег.
   - Хорошо, готовьте мотобот с надежной командой, - одобрил Петров.
   Я сразу подумал о старшине Алексее Елизарове. Его экипаж, один из лучших в дивизионе капитан-лейтенанта Жукова, совершил десятки рейсов на Малую землю, геройски действовал в Новороссийском десанте. Этой ночью мотобот Елизарова, подходя к Эльтигену, наткнулся на проволочное заграждение, поставленное немцами в воде. Старшина не растерялся, отработал задним ходом, а затем дал полный вперед, и бот, сокрушив преграду, выбросился на песок. Там оказался еще ряд проволоки, но мотоботчики, скинув свои ватники, помогли десантникам преодолеть колючий барьер. В Тамань эта команда, правда, вернулась на боргу другого бота - на своем залило моторы. Однако это были как раз такие ребята, какие требовались для дерзкого дневного рейса.
   - Получишь самый исправный бот, - сказал я Елизарову, - а задача очень ответственная и очень простая: доставить на тот берег старших армейских командиров живыми. И желательно - сухими. Вот и все.
   Снарядили еще один бот - для страховки и выручки. Веря в мотоботчиков, Василий Федорович Гладков взял с собой кроме группы офицеров штадива двух командиров полков.
   Риск оправдался. Маленькие кораблики проскочили огневые завесы, увернулись от бомб. Единственное, что не удалось, - высадить пассажиров сухими. Этому помешали юнкерсы: когда берег был уже близок, они начали новый заход, и чтобы быстрее рассредоточиться, армейцы спрыгнули в неглубокую воду.
   ... Вечером мы знали, что на эльтигенском плацдарме отбито за день девятнадцать атак пехоты и танков.
   Пытаясь сорвать отправку подкреплений, противник обстреливал через пролив пункты погрузки на нашем берегу. Несколько вражеских бомбардировщиков прорвалось к Таманскому порту. При этом налете погиб комдив мотоботов и баркасов Петр Жуков, готовивший своих малышей к новому боевому походу. Принять дивизион и обеспечить готовность к выходу я приказал командиру группы лейтенанту Василию Попову.
   В ночь на 2 ноября каждый из наших корабельных отрядов (теперь их было уже не семь, а пять) перевез в Крым по нескольку сот бойцов, а все вместе - свыше трех тысяч. На плацдарм доставили боеприпасы, продовольствие, немного легкой артиллерии. В перевозках и поддержке десанта огнем участвовал дивизион бронекатеров из бригады Державина- - неожиданное пополнение от азовцев. Прошлой ночью, когда там отменили высадку из-за шторма, этим бронекатерам, уже вышедшим с десантниками, оказалось легче дойти до Тамани, чем до своего порта. Учитывая наши потери в плавсредствах, командующий флотом разрешил оставить их тут.
   Никакой внезапности во вторую ночь быть уже не могло. Над проливом и крымским берегом висели осветительные бомбы, и все делалось под огнем. Торпедные катера прикрывали движение судов дымовыми завесами. Зато шторм утих. Ни мотоботы, ни баркасы волной не выбрасывало. Только пробитые вражескими снарядами и тонущие выбрасывались на отмели сами. Их команды шли с десантниками в бой.
   В Элътигене, куда предстояло отправлять суда и в следующие ночи, понадобился, чтобы обеспечивать их прием, разгрузку и эвакуацию раненых, военно-морской комендант с небольшой командой. Сформировать и возглавить ее было приказано капитан-лейтенанту Н. А. Кулику, вызванному незадолго до того из Геленджика налаживать портовую службу в Тамани.
   - Там будет жарко, Николай Андреевич, - сказал я ему, - но это дело - на три-четыре дня.
   Сказал вполне искренне. Так представлялось тогда нам всем: вспомогательный десант скоро встретится с главным, и с большого плацдарма развернется наступление в глубь Крыма, на соединение с войсками 4-го Украинского фронта (1 ноября они прорвались через Турецкий вал к Армянску). А снабжение пойдет через Керчь...
   События, однако, развивались далеко не так благоприятно.
   В ночь на 3-е азовцы начали высаживать главный десант. Высадка шла успешно, чему, конечно, способствовало то, что Эльтиген оттянул немалые неприятельские резервы. На северо-восточной оконечности Керченского полуострова возник новый плацдарм, который связала с таманским берегом, через косу Чушка, короткая, действовавшая и днем переправа. За несколько дней в Крым были переброшены три стрелковые дивизии, а затем и вся 56-я армия.
   Положение вспомогательного десанта становилось между тем тяжелым. Закрепившись на участке побережья вокруг Эльтигена (шесть километров по фронту и до трех в глубину) и выполнив тем свою ближайшую задачу, он не мог существенно продвинуться дальше - враг был здесь сильнее десантников.
   Причем сильнее, как оказалось, не только на суше. В южной части пролива немцы, помимо сторожевых и торпедных катеров, широко использовали артиллерийские баржи (мы обычно называли их быстроходными десантными баржами БДБ). Иметь с ними дело приходилось и раньше, но в таком количестве, как тут, они еще не появлялись. Когда несколько позже были захвачены две баржи, севшие на мель у Тузлы, взятые на них в плен немецкие моряки показали, что к осени 1943 года гитлеровцы сосредоточили в портах Крыма три флотилии таких кораблей по двадцать единиц в каждой.
   БДБ имели неплохие маневренные качества, крепкий стальной корпус, бронированные рубки и машинные отделения, по два 75- или 88-миллиметровых орудия плюс зенитные автоматы. Все это делало их опасным противником для наших малых кораблей, у которых равноценного вооружения не было. А эсминцы или сторожевики войти в Керченский пролив пока не могли.
   В штормовую ночь, когда высаживался Эльтигенский десант, БДБ, вероятно, укрывались в Камыш-Буруне или Феодосии, а может быть, и в более отдаленных портах. Но затем они стали из ночи в ночь действовать все активнее, выходя вместе с торпедными катерами на перехват наших конвоев.
   Лежащая передо мною выписка из журнала боевых действий напоминает:
   На 4. 11. 43 Новороссийская военно-морская база высадила в Эльтигене 9220 человек при 35 орудиях...
   Эти войска - дивизия Гладкова и приданные ей части - нуждались в регулярном снабжении, полностью от него зависели. А почти каждый рейс корабельных отрядов к крымскому берегу перерастал в неравный морской бой. И за все, что удавалось туда переправить, приходилось расплачиваться дорогой ценой.
   Мы получили несколько ладожских тендеров. Они всем понравились: вдвое вместительнее мотоботов (могли принять 20 тонн груза или сто вооруженных бойцов) и устойчивее на волне, к тому же прибыли с отличными, умелыми командами. Иметь бы такие, когда ходили на Малую землю! - вздыхали ветераны тюлькина флота. Плоскодонные тендеры легко подходили к необорудованному берегу, ускоряя перевозку грузов и людей. Но им, хотя мы и вооружали их для самообороны чем только можно, требовалось прикрытие.
   Из бронекатеров, из торпедных катеров и охотников, вооруженных катюшами, создавались ударные группы. Их задачей было - атаковать противника первыми, отвлечь на себя, связать боем, пока другие суда прорываются к месту разгрузки. В темные ночи огонь часто открывался с кратчайшей дистанции, почти в упор. В иных случаях корабли шли и на таран.
   Возглавляя ударную группу, в схватке с несколькими вражескими кораблями геройски погиб вместе со всем экипажем сторожевого катера МО-122 капитан-лейтенант Михаил Григорьевич Бондаренко. За ту ночь он дважды обеспечил прорыв своего отряда к крымскому берегу, и в утренней сводке на первом месте стояло:
   На плацдарм доставлено 374 человека, 2 орудия, 2 миномета, 14 тонн боеприпасов и продовольствия...
   Беззаветная боевая отвага катерных экипажей, знакомая мне давно, проявлялась в те дни с какой-то особенной силой. И не раз помогала им брать верх над врагом даже в положениях, казалось бы, безвыходных.
   Расскажу лишь об одном примечательном в этом отношении бое. Его вел и выиграл, как говорится, всем смертям назло, сторожевой катер старшего лейтенанта Флейшера - тот самый МО-81, который в ночь на 10 сентября первым, во главе глуховского отряда, ворвался в Новороссийский порт.
   Одним из первых был этот катер и у крымского берега в ночь высадки Эльтигенского десанта. Он считался везучим, счастливым: за неделю боевых действий в Керченском проливе единственный из 1-го Краснознаменного Новороссийского дивизиона еще не имел ни потерь, ни существенных повреждений. И вот, возвращаясь в Кротково из очередного рейса к Эльтигену, оказался один перед пересекавшим его курс отрядом фашистских кораблей: БДБ и шесть больших торпедных катеров в кильватерной колонне...
   Встреча произошла намного ближе к крымскому берегу, чем к таманскому. Наверное, еще не поздно было повернуть обратно, выброситься на отмель у эльтигенского плацдарма и ценой потери корабля (его сейчас же расстреляли бы вражеские) спасти часть команды. Но старший лейтенант Флейшер и командир звена капитан-лейтенант Чеслер, находившийся на борту, повели корабль в бой против семи. Повели смело и вместе с тем расчетливо, сознавая, что обогнуть строй противника не удастся, и, значит, единственный шанс - попытаться его перерезать. Вероятно, именно дерзость их решения позволила катеру-охотнику первым, с дистанции триста - четыреста метров, открыть огонь.
   Два вражеских катера, между которыми прорывался наш, были подожжены и взорвались. На нашем - убиты командир звена и еще несколько моряков, а половина остальных, включая и командира корабля, ранены. Катер получил много повреждений, но остался на плаву и колонну противника пересек. А пока головные и концевые корабли разворачивались для преследования, они потеряли наш: ночь темная, локаторов не было...
   Однако на этом дело не кончилось. Когда катер Флейшера, тащась на одном, еле работавшем моторе, миновал уже середину пролива, вблизи появились другие неприятельские корабли: три катера слева, три справа. Они тоже шли в сторону таманского берега, очевидно, на поиск наших конвоев.
   На МО-81 приготовились к последнему бою. Раненые встали к двум сорокапяткам и пулеметам, наверх подали весь оставшийся боезапас. Всё, на что надеялись, - успеть, прежде чем погибнут, потопить еще хоть один вражеский корабль. Командир стал подворачивать к левой группе противника, решив сосредоточить огонь на ней.
   А оттуда вдруг засигналили фонарем: тире - точка - тире... Немцы полагали, что приближается свой катер, и запрашивали опознавательные. Быстрее передавай то же самое тем, направо! - приказал Флейшер сигнальщику. Справа тотчас отозвались: точка - тире - тире... Ответ был повторен левой группе и удовлетворил ее. Находчивость командира заставила обе группы фашистских катеров, еще не обнаруживших друг друга, считать наш катер своим. Теперь оставалось держаться подальше и от той и от другой группы.
   Я был на причалах в Кроткове, когда МО-81, о судьбе которого в базе ничего, не знали (радиорубку разбило в бою), пришел туда на исходе ночи. С катера стали снимать убитых и раненых. Забинтованный Флейшер, сбиваясь от волнения, начал докладывать о своих действиях в проливе и состоянии корабля.
   - Главное понял, а подробности потом. Молодцы! - прервал я его, видя, что командир едва держится на ногах, и повел старшего лейтенанта к санитарной машине.
   Происходило это в ночь на 8 ноября. Экипаж катера-охотника достойно отметил день Октябрьской годовщины, вдвойне оправдал правительственные награды за эльтигенскую высадку, о которых морякам объявили перед самым боевым выходом, несколько часов назад.
   Этому бою в Керченском проливе был посвящен разошедшийся по всему Черноморскому флоту плакат Один против семи. После войны он вошел в экспозицию Центрального музея Вооруженных Сил.
   Против БДБ не удавалось по-настоящему использовать нашу береговую артиллерию: днем баржи в проливе не показывались, а ночью, держась в нескольких милях от таманского берега, были без радиолокации неразличимы. По пунктам базирования барж, особенно по Камыш-Буруну, наносила удары флотская авиация, выставлялись там и мины. Это давало определенные результаты. Да и в схватках с нашими кораблями БДБ, несмотря на свой огневой перевес и другие преимущества, нередко выводились из строя. По словам пленных с тех захваченных барж, о которых я упоминал, к середине ноября одна флотилия БДБ была из-за потерь расформирована, а в двух других половина кораблей стояла в ремонте.
   Но для того, чтобы блокировать эльтигенский плацдарм, артиллерийских барж у немцев было еще достаточно.
   В ночь на 11 ноября туда впервые после высадки десанта не смог прорваться ни один наш корабль. Тем же закончилась и следующая ночь, хотя отряд, который повел капитан 3 ранга Глухов, возобновлял попытки прорыва в течение четырех часов. Корабли вернулись все, потопленных не было, но многие - с серьезными повреждениями, с потерями в людях.
   И докладывал мне на причале о событиях ночи не Глухов: командира отряда вынесли с корабля без сознания, с забинтованной головой.
   - Опять был без каски? - догадался я.
   - Так точно, в фуражке. Вы же знаете, товарищ контр-адмирал... - виноватым голосом ответил ни в чем не повинный командир катера.
   Введенные на катерах каски армейского образца полагалось надевать с объявлением боевой тревоги всей верхней команде. Но это правило иной раз нарушалось: известно, как привержены матросы к бескозырке... Позволяли себе пренебрегать каской и некоторые командиры
   С Глуховым у меня был на сей счет не один разговор. Дмитрий Андреевич уверял, что каска мешает ему вес видеть и замечать, как-то сковывает, стесняет. Когда я, исчерпав все доводы, переходил на официальный тон и требовал соблюдать установленный порядок, Глухов хмуро отвечал: Есть! А вступая в море в бой, упрямо оставался в своей черной фуражке с позеленевшим от соли крабом...
   По-человечески его можно было понять. Вероятно, этому старому моряку в самом деле было трудно привыкнуть к каске. Но она уберегла бы Глухова от пули, которая рассекла кость черепа и едва коснулась мозга.
   Это едва оказалось смертельным. Тут был бессилен и лучший на Кавказе нейрохирург, доставленный в Тамань самолетом. Глухов, не приходя в сознание, прожил еще неделю. Героем Советского Союза он стал посмертно.
   ... Боеприпасы и продовольствие начали сбрасывать на плацдарм самолеты. Того, что они могли доставить, было, конечно, недостаточно, и мы не прекращали попыток прорывать блокаду кораблями. Получив от меня предупреждение об их выходе, капитан-лейтенант Кулик держал наготове на эльтигенском берегу манипуляторов с цветными фонарями, чтобы показывать удобные для подхода места.
   Но прорывы удавались все реже, и обычно только бронекатерам. В единичных случаях, при особенно плохой видимости, проскальзывали мимо вражеских заслонов легкие рейдовые катера и мотоботы, выгружая несколько тонн патронов и гранат и увозя небольшие группы раненых. Поставленная нам задача - перевозить сто тонн грузов в сутки - сделалась нереальной.
   Новую Малую землю, возникшую за проливом, стали называть Огненной. На ее переднем крае изо дня в день отбивались атаки фашистской пехоты и танков. А вся территория простреливалась с высот на флангах. Ночью побережье плацдарма держали под огнем артиллерийские баржи. Это была земля героев, и такой она осталась навсегда: после войны Эльтиген был переименован в Героевское.
   Десантников самоотверженно поддерживали летчики, в том числе женский полк ночных бомбардировщиков Е. Д. Бершанской. Сосредоточенная под Таманью береговая артиллерия (большая часть армейской была переброшена на поддержку главного десанта) вела через пролив напряженную контрбатарейную борьбу, ставила заградительный огонь перед фашистскими танками. Больше всех стреляла потому что дальше других доставала - 640-я батарея Белохвостова. А по ней била тяжелая батарея противника с мыса Такиль. Поврежденные орудия 640-й вновь и вновь вводились в строй и опять открывали огонь по заявкам Эльтигена. Восхищены вашей работой. От всего личного состава - спасибо, - радировали оттуда Малахову.
   Чем еще помочь товарищам на Огненной земле, чем их поддержать? Эта мысль не покидала в те дни, наверное, никого на таманском берегу.
   Сумрачной непроглядной ночью 17 ноября мы радовались, что к Эльтигену прорвался под прикрытием ударной группы небольшой отряд старшего лейтенанта Усатенко - катера ПВО и мотобот. Они доставили очень скромную партию боеприпасов, но все-таки больше, чем могли сбросить десятки самолетов. А у эльтигенцев были на учете каждый патрон для ПТР, каждая граната.
   И той же ночью радио сообщило: несколько десятков бойцов и командиров, особо отличившихся при захвате плацдарма в Крыму, удостоены звания Героя Советского Союза.
   От И. Е. Петрова мне было известно, что представление к высшей награде Военным советом сделано. Командующего волновало, смогут ли в Москве быстро его рассмотреть: на других, решающих фронтах происходили события, несравнимые по масштабам с начавшимися боями в Крыму. Но Указ последовал через считанные дни и явился огромной моральной поддержкой десантникам от всей Родины.
   Героями Советского Союза стали полковник В. Ф. Гладков, майор Д. С. Ковешников и еще двадцать человек в одном только его полку (бывший начштаба теперь командовал 1339-м стрелковым). А в 386-м отдельном батальоне морской пехоты - тринадцать, в том числе комбат Николай Александрович Беляков, командиры рот и взводов Петр Дейкало, Иван Цибизов, Кирилл Стронский, комсорг Федор Калинин, главный старшина Петр Закудряев, краснофлотец-бронебойщик Николай Дубковский.
   Правительство отметило Золотой Звездой и бесстрашную десантницу Галину Петрову. Она достойно продолжала подвиг, совершенный при высадке, когда своей отвагой увлекла вперед группу бойцов, - участвовала в отражении танковых атак, спасла жизнь командиру роты, вынесла с поля боя больше пятидесяти раненых...
   Медсестра, ставшая гордостью морского батальона, узнала, что она Герой Советского Союза, находясь еще невредимой в боевом строю. Но получить Золотую Звезду ей не довелось. Через несколько дней Петрову ранило. А потом в блиндаж, где она лежала, ожидая, когда прорвутся катера, попала бомба... Ей только что исполнилось двадцать три года.
   Огненная земля приковала к себе части двух неприятельских дивизий. Это помогло силам главного десанта, преодолевая сопротивление противника, расширить свой плацдарм до пятидесяти с лишним квадратных километров, подвести его вплотную к Керчи. Но соединиться двум десантам враг не давал. Через полмесяца после высадки и 56-я армия перешла в Крыму к обороне.
   С 20 ноября это была, впрочем, уже не 56-я, а Отдельная Приморская армия, заменившая собою Северо-Кавказский фронт. Ей придавалась и дивизия Гладкова. Остальные соединения 18-й армии спешно отбыли на 1-й Украинский фронт, за Днепр. Я даже не успел попрощаться с командармом К. Н. Леселидзе и начальником штарма Н. О. Павловским, с которыми так сблизили боевые дела сорок третьего года. Увидеться с Леселидзе больше вообще уже не пришлось, а с Павловским судьба вновь свела в сорок пятом - на Дунае, в центре Европы...
   Бои шли на Правобережной Украине, в Белоруссии. Совинформбюро сообщило, что освобождена и моя Речица - не виденная бог знает сколько лет, оставшаяся в воспоминаниях далекой комсомольской юности, но все равно родная. 17-я армия гитлеровцев, изолированная и запертая на Крымском полуострове, была обречена. С яростью обреченного она и сопротивлялась. Однако час ее разгрома, очевидно, еще не настал. Продвижение наших войск приостановилось также на севере Крыма, со стороны Перекопа.
   В сложившейся обстановке сделалось необходимым решать, как быть с эльтигенским плацдармом. Свою роль вспомогательный десант сыграл и, блокированный с суши и моря, долго продержаться уже не мог.
   Принять трудное решение предстояло генерал-полковнику И. Е. Петрову, ставшему командармом Отдельной Приморской. Он вновь был в той должности, которую занимал в дни обороны Одессы и Севастополя, однако с той разницей, что теперь не он подчинялся флотскому командованию, а у него в оперативном подчинении находился весь Черноморский флот.
   Как всегда, когда Иван Ефимович обдумывал что-нибудь важное, он стремился выслушать мнение других.
   Помню, мы ехали под Таманью на его газике холодной лунной ночью. Командарм, озабоченный и молчаливый, вдруг предложил: Давайте остановимся, перекусим... Мы присели на плоский камень в стороне от дороги, адъютант разложил на газете колбасу, хлеб и удалился к машине. Перекус был, конечно, только поводом - Петрову захотелось поговорить наедине.
   Через пролив била наша артиллерия. На том берегу вспыхивали разрывы снарядов, над Огненной землей перекрещивались разноцветные трассы.
   - Как вы считаете, они смогли бы прорваться на север? - спросил Иван Ефимович. - Не берегом, конечно, не на Камыш-Бурун, а где-то левее, степью...