— Все это чепуха! — повторяет он, однако рад, что послушался Одни. — Помогают сами орехи, а сосать их вовсе не обязательно. Неужели вы этого не знали?
Одни, повеселев, гладит его по щеке. Мы одеваемся.
Нам известно, что и королева тоже готова к этому событию. Ее вымыли горячей водой с песком и растерли теплыми простынями. Тело смазали жиром, расчесали волосы, потом Отта принесла железные прутики и уложила ей волосы красивыми волнами. Но волосы потеряли былую упругость, и волны скоро разошлись. Королева не случайно выбрала зеленое платье. Сперва ей хотелось надеть красное, но она отложила его и остановила свой выбор на зеленом, потому что решила накинуть на плечи коричневый платок. Три большие броши на лифе, множество колец, однако королеве хочется надеть на голову еще и серебряное украшение, которое ее супруг привез когда-то из Дании. Здесь, в Усеберге, думают, что в прежние времена это была ручка от кружки. Местный кузнец переделал ее так, что она превратилась в украшение для волос. Одни считает, что королеве больше идут ирландские роговые гребни.
— И то и другое я получила от того, кого лишила жизни, — весело и хвастливо говорит королева. Она берет гребни.
По просьбе Хеминга Одни советует королеве ничего не надевать на шею.
— Сегодня тепло, — говорит она, — а ведь шея у тебя совсем как у молодой.
В королеве мгновенно вспыхивает подозрение.
— Ты что, надумала меня задушить? — спрашивает она у Одни. — Небось потому и хочешь, чтобы я ничего не надевала на шею?
— Ты знаешь, что это неправда! — кричит Одни и краснеет.
— Ха-ха! А почему же ты покраснела? — спрашивает королева и шлепает Одни. — Сегодня вечером я прикажу Хемингу, чтобы он поучил тебя уму-разуму. А сейчас у нас нет времени. Я иду с обнаженной шеей, чтобы меня могли задушить! — кричит она своему родичу из Борре, который стоит в проеме двери. — Убирайтесь! — вдруг она рассердилась. — За наследством приехали? Задушить меня надумали? Как по-твоему, Одни, мой родич из Борре хочет меня задушить?
— Нет! Нет!
— Ну а кто-нибудь другой? Пожалуй, я все-таки надену на шею шерстяную косынку.
Во дворе королеву ожидает повозка. Ее сделал Хеминг. Даже самым придирчивым знатокам не к чему придраться. Только Эйнриде не совсем доволен ее формой, но говорит, что в целом она безупречна. Телохранители выстраиваются рядом с повозкой, по трое с каждой стороны, на них перчатки, они готовы нести королеву.
— Перчатки освящены? — спрашивает Хеминг.
— А это необходимо?
— Конечно! Ведь их надели недостойные человеческие руки, которыми сморкаются и трогают тело. Эти перчатки будут касаться твоей повозки! Мы должны считаться с дурными знаками! Священное и нечистое не должно соприкасаться!
Телохранители стаскивают перчатки, это не так-то легко. Перчатки уносят в дом и держат над огнем очага, Арлетта обмахивает их березовой веткой.
— Ты следи, по-моему, один из телохранителей надумал меня задушить, — говорит королева Хемингу. — В перчатках ему будет сподручней схватить меня за шею.
— Никто тебя не задушит, я в этом уверен, — отвечает Хеминг. — Но твои телохранители чересчур глупы, это тебе следует знать, они не понимают, что священное и нечистое не должно соприкасаться.
— Следует знать, что они глупы? А никто лучше меня этого и не знает. Ну как, освятили перчатки?
— Еще нужно обрызгать их кровью.
Арлетта приносит кровь и брызгает на перчатки, все удовлетворены, телохранители с большим трудом натягивают перчатки.
— А новый колдун уже прибыл? — спрашивает королева.
— Нет. Корабль еще не вернулся из Скирингссаля.
— Тогда я в капище не пойду!
— Но ты должна! Ты не смеешь заставлять Одина и Тора ждать, тем более из-за колдуна.
— Почему — тем более? Может, ты сам надумал задушить меня? Разве тебе неизвестно, что, если человек умеет колдовать, он не даст напасть на меня сзади…
— А никто и не собирается на тебя нападать! Слушай! Ты должна быть в капище. Если колдун из Скирингссаля знает свое дело — а говорят, он его знает, — он может колдовать на любом расстоянии.
— Лжешь!
— Ты не смеешь заставлять Одина и Тора ждать!
— Смею!
— Ты просто боишься! — говорит тогда Хеминг.
Она плюет ему в лицо. Он стоит не шелохнувшись и не утирается.
— Нет, я не боюсь, — говорит она. Задумывается ненадолго. Снимает с шеи шерстяную косынку и смеется.
Пройдя через двор, королева с помощью людей садится в повозку. Когда-нибудь, наверно, проложат дороги, тогда в повозке можно будет доехать до самого капища. Арлетта стоит рядом с королевой, по другую сторону — Гюрд, Отта и Одни — сзади.
Телохранители наклоняются и поднимают повозку, она раскачивается вместе с королевой. Шествие трогается. Королеву сопровождает большая свита. Сразу за повозкой идут ее родичи из Борре, за ними — обители Усеберга и многочисленные соседние бонды. Миновав луг, все по мосткам переходят через реку. Повозка тяжела, ее не так-то просто нести. Телохранители переходят реку вброд, неся повозку на плечах. Но сила у них разная. Один из них нечаянно выпускает повозку, та заваливается набок, и королева бранится. Подбегает Одни и, поскользнувшись на мостках, падает в реку. Выбирается оттуда и, насквозь мокрая, спешит за королевой. Королева недовольна.
— Может, и мне тоже идти пешком?! — кричит она в ярости.
С моря дует ветер, моросит дождь, на землю пришла осень. Мы минуем поля и болота, сквозь туманную дымку нам уже видна вершина, где стоит капище. Жрец выходит навстречу. Он трижды кланяется королеве. Потом поворачивается и возглавляет шествие, он поет, голос у него грубый и хриплый. Королева смягчается, обернувшись к Одни, она улыбается ей.
К капищу ведет крутой подъем. Теперь, когда королева состарилась и уже не надзирает за телохранителями, как прежде, они разленились, перестали упражняться, им тяжело подниматься в гору, они запыхались и хотят отдохнуть. Но королева не разрешает им останавливаться. Она встает в повозке во весь рост и кричит, чтобы кто-нибудь сломал ей хворостину — тогда эти лодыри сразу прибавят шагу! Она обрушивает на них поток брани и насмешек, ей доставляет удовольствие видеть, как они оскальзываются на мокрой траве и пыхтят под тяжестью повозки. Мы все идем следом.
Вот мы и наверху, до капища осталось несколько шагов. Жрец входит внутрь. Возвращается с миской для крови и ножом. Кровь должна быть горячей. Сегодня он сам заколет жертвенное животное. Бьернар, ждавший за капищем, выводит оттуда упирающегося бычка.
— Это не бычок! — кричит королева.
— Да бычок же, бычок! — убеждает ее Хеминг, но королева упрямо твердит, что это телка.
Хеминг хочет доказать свою правоту, однако королева, пытаясь вылезти из повозки, клянется, что это телка. Жрец всаживает в бычка нож. От волнения он попадает не в то место. Нож лишь распарывает кожу. Бычок мычит и вырывается из рук. Один из телохранителей, испугавшись, отпускает повозку. Она ударяется колесом о землю, но ось цела. Телохранитель бросается за бычком и ловит его за ногу. Проворным движением он перерезает бычку горло.
Одни хватает миску и быстро собирает кровь. Мы переворачиваем бычка на спину и показываем королеве, что это не телка. Она ворчит, что животное подменили.
— Как будто я не видела, что сначала жрец вывел телку! Что? Я знаю, кто-то хочет задушить меня! — ворчит она.
— Правильно! — твердым голосом говорит Хаке. — Животное подменили! — Он обращается к жрецу: — Почему ты сначала взял телку? Или не знаешь, что нужен бычок?
Жрец от изумления раскрывает рот, ему страшно. Хаке выговаривает ему. Словно побитый пес, жрец плетется в капище, и Арлетта, которая когда-то делила с ним постель, презрительно смеется ему вслед.
Телохранители должны стеречь повозку, пока королева будет в капище.
— Ну-ну, прямо стоять! — кричит она им. — Вас всех следует угостить хворостиной, и будьте уверены, что вечером я это сделаю! Ишь, разъелись! Каждый может сбросить половину! Только и знаете, что спать, жрать да похваляться друг перед другом! Прямо стоять, говорю я!
Они выпрямляются и молчат, как их учили, тщательно подстриженные бороды лопатками торчат вперед. Но все равно красавцами их не назовешь.
Мы входим в капище. Арлетта впереди, за ней — королева, по бокам у королевы идут Отта и Гюрд. Сзади — Одни. За ней — Хеминг и Хаке. И наконец я.
Это последние и самые торжественные жертвоприношения, на которых присутствует королева, рядом с ней дозволено стоять только близким. Родичи из Борре тоже втискиваются в капище. Жрец подходит к ним и говорит, что, когда он выйдет из капища, им тоже придется выйти. Он не хочет, чтобы им было оказано больше чести, чем ему.
Мы в капище, наши глаза постепенно привыкают к царящему тут полумраку. Жрец берет миску с кровью, подходит к Одину и склоняется перед ним. Потом он кланяется Тору и мажет обоих богов кровью. Макает метелочку в миску и брызгает на нас. Велит, чтобы зажгли факел, и Хаке зажигает. При его свете жрец гадает на крови. Здесь, в капище, перед лицом Одина и Тора, в присутствии королевы, знаки особенно важны. Жрец вскрикивает от радости:
— Редко бывают такие добрые предзнаменования! — говорит он.
Мы все смотрим на кровь, она течет так, как надо. Хеминг радостно наклоняется к королеве и гладит ее по щеке. Она улыбается ему.
Теперь жрец должен выйти, чтобы обрызгать кровью повозку и телохранителей. Хаке гасит факел. Мы должны ждать в темноте и молчании. Жрец выходит.
Остаемся только мы.
Хеминг вытаскивает сыромятный ремешок и вспоминает, что забыл сделать петлю, которая легко затягивается. Шумно дыша, он возится с ремешком.
— Здесь должно быть тихо. Чего ты так пыхтишь? — спрашивает королева.
— Т-ш-ш! — шикает Одни.
Возвращается жрец. Он слишком щедро брызгал кровью, и ему ее не хватило, он пришел, чтобы взять еще крови из чана, стоящего перед богами. Через открытую дверь в капище проникает свет, Хеминг опускает руки и надеется, что никто не заметит у него в руке сыромятного ремешка. Жрец не спешит. Родичи из Борре снова заходят в капище. Хаке выталкивает их прочь. Жрец уже набрал кровь.
Он уходит.
Хеминг мгновенно делает петлю. Теперь, когда дверь закрыта, в капище совершенно темно.
Он набрасывает петлю королеве на шею и затягивает ее. Хаке тут же бросается на Отту.
Она вскрикивает.
Но снаружи раздается крик, которого никто не ждал, там что-то случилось. Хеминг на мгновение замешкался. Хаке — нет. Отта падает замертво, обливаясь кровью. Хеминг успевает сдернуть петлю с шеи у королевы. Распахивается дверь.
В капище вбегает жрец.
— Викинги! — кричит он. — Викинги вернулись!
Королева, скорчившись, стоит на коленях. Одни и Хеминг помогают ей подняться.
— Отта покушалась на королеву! Хаке убил Отту! — кричит Хеминг. — Она хотела одна последовать за королевой в курган!
Но королева жива. Она не может стоять без посторонней помощи, с трудом ловит воздух и проводит рукой по шее, с которой только что сдернули петлю. Потом окажется, что падая, она сломала себе ключицу.
У наших ног лежит Отта. Она мертва.
Один из телохранителей кричит королеве:
— Твой сын вернулся домой!
Хеминг быстро наклоняется и вкладывает сыромятный ремешок в руку мертвой Отты.
Викинги сейчас поднимутся в капище.
Вскоре королеву унесут обратно в Усеберг.
Она не произносит ни слова.
ТРИЗНА ПО ЖЕНЩИНЕ
Одни, повеселев, гладит его по щеке. Мы одеваемся.
Нам известно, что и королева тоже готова к этому событию. Ее вымыли горячей водой с песком и растерли теплыми простынями. Тело смазали жиром, расчесали волосы, потом Отта принесла железные прутики и уложила ей волосы красивыми волнами. Но волосы потеряли былую упругость, и волны скоро разошлись. Королева не случайно выбрала зеленое платье. Сперва ей хотелось надеть красное, но она отложила его и остановила свой выбор на зеленом, потому что решила накинуть на плечи коричневый платок. Три большие броши на лифе, множество колец, однако королеве хочется надеть на голову еще и серебряное украшение, которое ее супруг привез когда-то из Дании. Здесь, в Усеберге, думают, что в прежние времена это была ручка от кружки. Местный кузнец переделал ее так, что она превратилась в украшение для волос. Одни считает, что королеве больше идут ирландские роговые гребни.
— И то и другое я получила от того, кого лишила жизни, — весело и хвастливо говорит королева. Она берет гребни.
По просьбе Хеминга Одни советует королеве ничего не надевать на шею.
— Сегодня тепло, — говорит она, — а ведь шея у тебя совсем как у молодой.
В королеве мгновенно вспыхивает подозрение.
— Ты что, надумала меня задушить? — спрашивает она у Одни. — Небось потому и хочешь, чтобы я ничего не надевала на шею?
— Ты знаешь, что это неправда! — кричит Одни и краснеет.
— Ха-ха! А почему же ты покраснела? — спрашивает королева и шлепает Одни. — Сегодня вечером я прикажу Хемингу, чтобы он поучил тебя уму-разуму. А сейчас у нас нет времени. Я иду с обнаженной шеей, чтобы меня могли задушить! — кричит она своему родичу из Борре, который стоит в проеме двери. — Убирайтесь! — вдруг она рассердилась. — За наследством приехали? Задушить меня надумали? Как по-твоему, Одни, мой родич из Борре хочет меня задушить?
— Нет! Нет!
— Ну а кто-нибудь другой? Пожалуй, я все-таки надену на шею шерстяную косынку.
Во дворе королеву ожидает повозка. Ее сделал Хеминг. Даже самым придирчивым знатокам не к чему придраться. Только Эйнриде не совсем доволен ее формой, но говорит, что в целом она безупречна. Телохранители выстраиваются рядом с повозкой, по трое с каждой стороны, на них перчатки, они готовы нести королеву.
— Перчатки освящены? — спрашивает Хеминг.
— А это необходимо?
— Конечно! Ведь их надели недостойные человеческие руки, которыми сморкаются и трогают тело. Эти перчатки будут касаться твоей повозки! Мы должны считаться с дурными знаками! Священное и нечистое не должно соприкасаться!
Телохранители стаскивают перчатки, это не так-то легко. Перчатки уносят в дом и держат над огнем очага, Арлетта обмахивает их березовой веткой.
— Ты следи, по-моему, один из телохранителей надумал меня задушить, — говорит королева Хемингу. — В перчатках ему будет сподручней схватить меня за шею.
— Никто тебя не задушит, я в этом уверен, — отвечает Хеминг. — Но твои телохранители чересчур глупы, это тебе следует знать, они не понимают, что священное и нечистое не должно соприкасаться.
— Следует знать, что они глупы? А никто лучше меня этого и не знает. Ну как, освятили перчатки?
— Еще нужно обрызгать их кровью.
Арлетта приносит кровь и брызгает на перчатки, все удовлетворены, телохранители с большим трудом натягивают перчатки.
— А новый колдун уже прибыл? — спрашивает королева.
— Нет. Корабль еще не вернулся из Скирингссаля.
— Тогда я в капище не пойду!
— Но ты должна! Ты не смеешь заставлять Одина и Тора ждать, тем более из-за колдуна.
— Почему — тем более? Может, ты сам надумал задушить меня? Разве тебе неизвестно, что, если человек умеет колдовать, он не даст напасть на меня сзади…
— А никто и не собирается на тебя нападать! Слушай! Ты должна быть в капище. Если колдун из Скирингссаля знает свое дело — а говорят, он его знает, — он может колдовать на любом расстоянии.
— Лжешь!
— Ты не смеешь заставлять Одина и Тора ждать!
— Смею!
— Ты просто боишься! — говорит тогда Хеминг.
Она плюет ему в лицо. Он стоит не шелохнувшись и не утирается.
— Нет, я не боюсь, — говорит она. Задумывается ненадолго. Снимает с шеи шерстяную косынку и смеется.
Пройдя через двор, королева с помощью людей садится в повозку. Когда-нибудь, наверно, проложат дороги, тогда в повозке можно будет доехать до самого капища. Арлетта стоит рядом с королевой, по другую сторону — Гюрд, Отта и Одни — сзади.
Телохранители наклоняются и поднимают повозку, она раскачивается вместе с королевой. Шествие трогается. Королеву сопровождает большая свита. Сразу за повозкой идут ее родичи из Борре, за ними — обители Усеберга и многочисленные соседние бонды. Миновав луг, все по мосткам переходят через реку. Повозка тяжела, ее не так-то просто нести. Телохранители переходят реку вброд, неся повозку на плечах. Но сила у них разная. Один из них нечаянно выпускает повозку, та заваливается набок, и королева бранится. Подбегает Одни и, поскользнувшись на мостках, падает в реку. Выбирается оттуда и, насквозь мокрая, спешит за королевой. Королева недовольна.
— Может, и мне тоже идти пешком?! — кричит она в ярости.
С моря дует ветер, моросит дождь, на землю пришла осень. Мы минуем поля и болота, сквозь туманную дымку нам уже видна вершина, где стоит капище. Жрец выходит навстречу. Он трижды кланяется королеве. Потом поворачивается и возглавляет шествие, он поет, голос у него грубый и хриплый. Королева смягчается, обернувшись к Одни, она улыбается ей.
К капищу ведет крутой подъем. Теперь, когда королева состарилась и уже не надзирает за телохранителями, как прежде, они разленились, перестали упражняться, им тяжело подниматься в гору, они запыхались и хотят отдохнуть. Но королева не разрешает им останавливаться. Она встает в повозке во весь рост и кричит, чтобы кто-нибудь сломал ей хворостину — тогда эти лодыри сразу прибавят шагу! Она обрушивает на них поток брани и насмешек, ей доставляет удовольствие видеть, как они оскальзываются на мокрой траве и пыхтят под тяжестью повозки. Мы все идем следом.
Вот мы и наверху, до капища осталось несколько шагов. Жрец входит внутрь. Возвращается с миской для крови и ножом. Кровь должна быть горячей. Сегодня он сам заколет жертвенное животное. Бьернар, ждавший за капищем, выводит оттуда упирающегося бычка.
— Это не бычок! — кричит королева.
— Да бычок же, бычок! — убеждает ее Хеминг, но королева упрямо твердит, что это телка.
Хеминг хочет доказать свою правоту, однако королева, пытаясь вылезти из повозки, клянется, что это телка. Жрец всаживает в бычка нож. От волнения он попадает не в то место. Нож лишь распарывает кожу. Бычок мычит и вырывается из рук. Один из телохранителей, испугавшись, отпускает повозку. Она ударяется колесом о землю, но ось цела. Телохранитель бросается за бычком и ловит его за ногу. Проворным движением он перерезает бычку горло.
Одни хватает миску и быстро собирает кровь. Мы переворачиваем бычка на спину и показываем королеве, что это не телка. Она ворчит, что животное подменили.
— Как будто я не видела, что сначала жрец вывел телку! Что? Я знаю, кто-то хочет задушить меня! — ворчит она.
— Правильно! — твердым голосом говорит Хаке. — Животное подменили! — Он обращается к жрецу: — Почему ты сначала взял телку? Или не знаешь, что нужен бычок?
Жрец от изумления раскрывает рот, ему страшно. Хаке выговаривает ему. Словно побитый пес, жрец плетется в капище, и Арлетта, которая когда-то делила с ним постель, презрительно смеется ему вслед.
Телохранители должны стеречь повозку, пока королева будет в капище.
— Ну-ну, прямо стоять! — кричит она им. — Вас всех следует угостить хворостиной, и будьте уверены, что вечером я это сделаю! Ишь, разъелись! Каждый может сбросить половину! Только и знаете, что спать, жрать да похваляться друг перед другом! Прямо стоять, говорю я!
Они выпрямляются и молчат, как их учили, тщательно подстриженные бороды лопатками торчат вперед. Но все равно красавцами их не назовешь.
Мы входим в капище. Арлетта впереди, за ней — королева, по бокам у королевы идут Отта и Гюрд. Сзади — Одни. За ней — Хеминг и Хаке. И наконец я.
Это последние и самые торжественные жертвоприношения, на которых присутствует королева, рядом с ней дозволено стоять только близким. Родичи из Борре тоже втискиваются в капище. Жрец подходит к ним и говорит, что, когда он выйдет из капища, им тоже придется выйти. Он не хочет, чтобы им было оказано больше чести, чем ему.
Мы в капище, наши глаза постепенно привыкают к царящему тут полумраку. Жрец берет миску с кровью, подходит к Одину и склоняется перед ним. Потом он кланяется Тору и мажет обоих богов кровью. Макает метелочку в миску и брызгает на нас. Велит, чтобы зажгли факел, и Хаке зажигает. При его свете жрец гадает на крови. Здесь, в капище, перед лицом Одина и Тора, в присутствии королевы, знаки особенно важны. Жрец вскрикивает от радости:
— Редко бывают такие добрые предзнаменования! — говорит он.
Мы все смотрим на кровь, она течет так, как надо. Хеминг радостно наклоняется к королеве и гладит ее по щеке. Она улыбается ему.
Теперь жрец должен выйти, чтобы обрызгать кровью повозку и телохранителей. Хаке гасит факел. Мы должны ждать в темноте и молчании. Жрец выходит.
Остаемся только мы.
Хеминг вытаскивает сыромятный ремешок и вспоминает, что забыл сделать петлю, которая легко затягивается. Шумно дыша, он возится с ремешком.
— Здесь должно быть тихо. Чего ты так пыхтишь? — спрашивает королева.
— Т-ш-ш! — шикает Одни.
Возвращается жрец. Он слишком щедро брызгал кровью, и ему ее не хватило, он пришел, чтобы взять еще крови из чана, стоящего перед богами. Через открытую дверь в капище проникает свет, Хеминг опускает руки и надеется, что никто не заметит у него в руке сыромятного ремешка. Жрец не спешит. Родичи из Борре снова заходят в капище. Хаке выталкивает их прочь. Жрец уже набрал кровь.
Он уходит.
Хеминг мгновенно делает петлю. Теперь, когда дверь закрыта, в капище совершенно темно.
Он набрасывает петлю королеве на шею и затягивает ее. Хаке тут же бросается на Отту.
Она вскрикивает.
Но снаружи раздается крик, которого никто не ждал, там что-то случилось. Хеминг на мгновение замешкался. Хаке — нет. Отта падает замертво, обливаясь кровью. Хеминг успевает сдернуть петлю с шеи у королевы. Распахивается дверь.
В капище вбегает жрец.
— Викинги! — кричит он. — Викинги вернулись!
Королева, скорчившись, стоит на коленях. Одни и Хеминг помогают ей подняться.
— Отта покушалась на королеву! Хаке убил Отту! — кричит Хеминг. — Она хотела одна последовать за королевой в курган!
Но королева жива. Она не может стоять без посторонней помощи, с трудом ловит воздух и проводит рукой по шее, с которой только что сдернули петлю. Потом окажется, что падая, она сломала себе ключицу.
У наших ног лежит Отта. Она мертва.
Один из телохранителей кричит королеве:
— Твой сын вернулся домой!
Хеминг быстро наклоняется и вкладывает сыромятный ремешок в руку мертвой Отты.
Викинги сейчас поднимутся в капище.
Вскоре королеву унесут обратно в Усеберг.
Она не произносит ни слова.
ТРИЗНА ПО ЖЕНЩИНЕ
Судьбе было угодно, чтобы королева Усеберга не умерла. Без памяти она висит на руках Одни и Гюрд. Потом приходит в себя, поднимает голову, проводит рукой по шее и глухим голосом спрашивает, что случилось.
— Это Отта! — кричит ей Хеминг.
Двое телохранителей тащат мертвую Отту. Гюрд отпускает голову и бросается к ним, на голову мертвой Отты обрушивается град ударов. Гюрд вся в крови. Одни не удержать королеву одной. Худое старое тело сползает на землю. Королева подставляет руку под струйку крови, текущую из спины Отты. И тут оказывается, что Отта еще жива. Она приподнимается, в горле у нее что-то клокочет. Одно мгновение обе женщины глядят друг другу в глаза — королева и рабыня, — потом рабыня поникает, голова ее падает на бок. Королева с новыми силами пытается подняться. Хеминг помогает ей встать на ноги. Он повторяет:
— Это Отта. Она хотела убить тебя, она боялась, что ты прикажешь не класть ее в курган вместе с тобой…
Он сам слышит, как неправдоподобно звучат его слова. Ведь королева уже дала ему свои указания. Она оборачивается к Хемингу и злобно цедит:
— А ты откуда знаешь, что было у нее на уме?
И хитро смеется — неистребимая старая бестия, высохшая, желчная, но голова ее держится на плечах так же крепко, как обычно. В этот светлый осенний день у нее на шее хорошо видна полоска от сыромятного ремешка.
Все это произошло мгновенно. Жрец, вернувшийся в капище, бегает, размахивая руками.
— Викинги пришли! Идите встречать викингов!
Хеминг подскакивает к нему:
— Отта покушалась на королеву! Хаке пришлось заколоть Отту!
Он видит сомнение, мелькнувшее в глазах жреца. И оборачивается к королеве: неужели и она сомневается?
— Ее подговорили рабы! — кричит Хеминг. — Рабы! Я знаю, это они!..
И вдруг в глазах старой Асы вспыхивает ненависть: вот этому она верит! Она пытается поднять руку, чтобы отдать приказание. Хеминг кидается ей на помощь.
— Да! — кричит он. — Да! Да!
Хаке невозмутимо подходит к телохранителям, по-прежнему стоящих возле повозки королевы. Они не двигаются с места, ими никто не командует.
— Отта хотела задушить королеву, — спокойно говорит Хаке. — Я убил ее.
Внизу в рукаве фьорда качаются корабли, и первые люди уже поднимаются в гору.
Поддерживая королеву с двух сторон, мы подводим ее к повозке, поднимаем и сажаем на сиденье. Но королева не может сидеть одна в своей великолепной повозке, посвященной Одину, она падает, тогда Одни тоже залезает в повозку, но телохранители начинают роптать, что теперь им слишком тяжело. Жрец тоже недоволен — священная повозка не для нечистых женщин. Нам приходится вытащить королеву из повозки. Она снова впала в беспамятство.
Хеминг сильный. Он один несет королеву. Она безжизненно висит у него на плече. Одни семенит рядом, поддерживая ее голову, Гюрд и Арлетта сзади поддерживают ноги.
За ними телохранители несут пустую повозку.
Труп Отты остается лежать на земле.
— Отта не должна лежать рядом с капищем! — говорит один из телохранителей.
Он бежит обратно и поднимает труп. Отта нетяжела, он без усилий несет ее на руках позади шествия. Потом сворачивает в сторону к болотному озеру и бросает туда труп Отты.
Сморкается в кулак. Оттирает с рук кровь. И бежит, чтобы догнать королеву и ее людей.
Первые викинги уже в Усеберге.
Над нами высокое, синее, бездонное небо.
Судьбе было угодно, чтобы Хальвдан, сын королевы, вернулся домой из Ирландии. В усадьбе сразу все изменилось. Раньше здесь было человек сорок
— пятьдесят вместе с рабами, а если считать и бедных крестьян, работавших на полях Усеберга, то семьдесят или восемьдесят. Вместе с женщинами и ребятишками набиралось сотни четыре. Но по мере того как распространялся слух о недалекой кончине королевы, в Усеберг стали стекаться ее родичи, а кроме них, любопытные и бродяги, которые в надежде на крохи от богатого угощения ночевали в хлеву, дожидаясь ее смерти. К общему числу надо прибавить еще и купцов, живших в палатках на берегу.
Сын королевы вернулся со своими людьми на трех кораблях. Они сошли на берег и поднялись в усадьбу. Их оказалось не так много, как мы опасались. Конечно, Хальвдан привез домой и рабов. Но вскоре выяснилось, что он взял гораздо меньше добычи, чем рассчитывал. В усадьбу пригнали пятерых или шестерых рабов, некоторые были связаны, чтобы не убежали. Молодых женщин прямо с корабля сбросили в воду, чтобы они добрались до берега вброд. Хальвдан прихватил из-за моря еще и двоих детей. Всего сын королевы пополнил свое богатство двенадцатью или пятнадцатью рабами.
Хуже то, что сильно поубавилось число его собственных воинов. Должно быть, он встретил за морем серьезного противника и сам еле унес ноги. Два года назад, когда он ушел в поход, у него было полторы сотни людей. Обратно вернулась половина.
Хальвдан идет к берегу вброд. Он очень нехорош собой: бегающий взгляд исподлобья, жирные плечи, отвислый зад.
В усадьбе все сразу меняется. Что-то скажет сын о тех распоряжениях, которые его мать сделала в отношении своих похорон? Не покажется ли ему цена слишком высокой, ведь она пожелала, чтобы с нею в курган положили двенадцать человек из ее ближайшего окружения. А от Хеминга она потребовала и большего. К тому же никто не знает, как Хальвдан отнесется к рассказу о попытке Отты задушить королеву. Поверит ли он этому — викинг, ходивший на запад, привык с сомнением относиться к поступкам людей; он подозрителен, но не слишком умен, хватит ли у него проницательности, чтобы разгадать чужие козни?
Хеминг идет приветствовать хевдинга.
Следом за ним прибегает Хаке. Похоже, Хаке неприятна мысль, что Хеминг первый из них встретится с человеком, ходившим на запад.
Королеву уложили в постель.
— Принесите сюда труп Отты! — приказывает она. — Я хочу как следует ее осмотреть.
Над Усебергом раскинулось синее и высокое небо.
Когда я вспоминаю все, что узнал о королеве в те дни и ночи, которые я, гость из неведомого, провел в Усеберге, передо мной возникает ее образ — страстный и нежный, коварный и жестокий. Ведь мне известно, что она приказала убить своего супруга, лишив тем самым жизни и своего молодого любовника. Только один раз — так говорят здесь, в Усеберге, — у него хватило смелости обладать ею. Потому она и обрекла его на смерть.
Об этом шепотом рассказывает Бьернар: он старый и знает все. То же самое рассказывала мне и Арлетта — безобразное лицо, бездонные горячие глаза, — сидя у меня однажды ночью. Молодая королева ждала своего прекрасного молодого возлюбленного. Но он не пришел к ней. Не осмелился: он знал, какая судьба ждет его, слугу, если он переступит запретный порог. Она уснула в слезах, потому что знала — тот, кто придет к ней в эту ночь, подарит ей ребенка, которого ей так хотелось иметь. Кто-то кладет руку ей на плечо и тихо смеется. Она вскакивает. Кричит. Это не Фритьоф. Это ее супруг, конунг, он скидывает одежду и ложится к ней под меховое одеяло.
С тех пор она ненавидит и того, кто посеял в ней семя, и того, кто не осмелился этого сделать. Оба должны умереть, решает она. Зима идет. И пока только она одна знает, что в ней уже теплится новая жизнь. Она лжет своему супругу: нет, я не жду ребенка!
Наконец ее супруг уезжает на охоту, усадьба спит, стража напилась и тоже уснула. Тогда он незаметно приходит к ней.
На мгновение ее захлестывает прежняя необузданная нежность к нему. Она отбрасывает всякую осторожность. Тихо и проникновенно поет она для него, за стенами — пьяная стража, а здесь сидит ее возлюбленный, положив голову к ней на колени.
Она раздевается.
В опочивальне горит факел.
Она кружится перед ним.
И вот уже он — самец-победитель, а она — червяк, с позором уползающий прочь.
Перед его уходом она ударила его по уху и плюнула ему в лицо, безудержно и горько рыдая, звук ее рыданий проникал сквозь бревенчатые стены, но хмель стражей и ветер, свистевший на дворе, спасли ее в эту ночь. Больше он никогда не приходил к ней.
Нет, приходил, но уже после своей смерти: в ее женских снах и в ее неизбывном горе.
Она родила сына, иногда она набрасывалась на него с поцелуями, ласкала его, пела ему, баюкала, а потом, вдруг рассердившись, звала рабыню и приказывала ей забрать мальчика: тролли подменили мне ребенка, подкинули своего выродка. И уходила, оставив плачущего сына. И долго бродила по выгону, по кромке зеленых полей, быки и коровы поворачивали к ней морды и протяжно мычали.
Сын растет. Иногда она бьет его. Но это редко, чаще лишь презрительно глядит на мальчика и говорит ему оскорбительные слова в присутствии посторонних, чтобы убить в нем волю, или зовет в свои покои, где сидят только женщины, дает ему пинка и прогоняет.
У сына нет гордости. А у отца, несмотря ни на что, была. Сыну чужда нежность: в его голосе не слышится плеск моря, в песне — свист птичьих крыльев, в прыжке нет гибкости дикого зверя. Единственный человек, который обладал этим, не был его отцом.
Ее супруг и ее слуга уже мертвы.
А разве и мы не умрем?
— Разве и ты не умрешь, Хальвдан? — кричит она, подходя к сыну, сидящему в самом конце стола в пиршественном покое, он уклоняется от нее, она дает ему затрещину. — Тебе известно, что ты умрешь? Да? Боишься смерти? Отвечай мне! Боишься смерти?
Он убегает от нее.
Она рано женит его на сильной и злой женщине из Согна. Ее зовут Рагнхильд. Рагнхильд красива, это верно, к тому же она дочь конунга, но характер у нее тяжелый, и ее мужа ждет мало радостных дней. Между невесткой и свекровью нет близости. Считается, что так лучше для обеих.
Молодые поселяются в Борре, но Хальвдан вскоре уходит в викинги. Его отъезд не печалит ни мать, ни жену, так же не радует и его возвращение. Королева Усеберга всегда помнит, что никто никогда ничем не порадовал ее. Однажды во хмелю она сказала, оправдывая своего слугу, что в ту зиму, когда он не осмелился прийти к ней, он часто хворал. Но она знает, что это ложь. И презирает самое себя за то, что лжет даже себе, она стареет, ожесточается, а лжи вокруг нее становится все больше и больше.
Твердо положиться можно только на смерть.
Медленно, с трудом, но неуклонно приближается королева к последним почестям и последней мести. На свете есть лишь один человек, к которому она питает тайную нежность, — это Хеминг, сын ее слуги.
По временам она ненавидит и Хеминга, но, преодолев свою ненависть, призывает его к себе, любуется его молодым лицом, и голос ее звучит жалобно, но настоятельно:
— Ты должен быть счастлив!
— Конечно! — обещает он и смеется.
Однако он несчастлив.
Ее беспокоит возвращение викингов. Это хуже, чем покушение Отты на ее жизнь. Сын Хальвдан скуп, он может решить, что мать следует похоронить без особых почестей.
На ее стороне только Хеминг.
В Усеберге рассказывали, что один раз королева попыталась заставить своего сына Хальвдана проявить силу и бесстрашие. Мальчику было лет восемь. Она позвала его к себе и велела рабыне принести котел с горячей водой. Вода оказалась недостаточно горячей. Королева держала медный котел над огнем, мальчик не спускал с нее глаз, потом она обернулась к нему и сказала:
— Давай руку!
Он протянул руку, но держал ее далеко от огня. Она приказала ему опустить руку в котел. Он заплакал и отказался, она поставила котел на пылающие угли и дала ему затрещину. Снова подняла котел, топнула босой ногой по земляному полу и крикнула, что прикажет рабу дать ему розог или выпорет сама, если ему так больше нравится.
— Ну! Опускай руку!
Он со слезами опустил руку и сразу отдернул ее, но она опять требует своего, заставляет его опускать руку все ниже, все ближе к кипящей воде. Он рыдает, но ослушаться не смеет, и вдруг его осеняет:
— А ты сама можешь потрогать кипяток?
— Конечно, — отвечает она.
Поставив котел с водой на пылающие угли, она быстро и уверенно опускает руку в кипящую воду и тут же выдергивает.
Он убегает от нее.
Потом, через многие годы, он таким же образом испытывал мужество своих воинов. Но у него хватило ума не принуждать к этому силой. Когда многие уже прошли через это испытание — одни обожглись, другие опозорились, а самые умные, которые нравились ему больше всего, медленно опускали руку и, коснувшись поверхности воды, тут же ее отдергивали, потому что боль была нестерпимой, — подошла и его очередь. Не изменившись в лице, он опустил руку в кипяток. Отдернув ее, он сказал:
— Больше не могу. Хватит.
Люди прониклись к нему уважением. Но великим хевдингом он так и не стал.
И все-таки он умеет ладить со своими людьми. Когда ему предстоит вести их в битву, он прислушивается к умным советам и оказывает уважение тем, кто их дает. Благодаря этому люди льнут к нему, борются за право на его дружбу. Целый вечер он может сидеть в гриднице и играть с ними в рог. Сперва в рог наливают доброго пива. Потом пускают его по кругу, никто не пьет, все только плюют в рог, стараясь плюнуть побольше. Потом бросают жребий. И тот, на кого он пал, должен осушить этот рог.
Остальные долго и громко смеются.
Иногда жребий падает и на него. Он не отказывается, как и все остальные, среди мужей он равный.
Однажды королева пришла, чтобы посмотреть, как он развлекается со своими людьми. Ее вырвало прежде, чем она успела добежать до порога. Прямо в горящий очаг. Ей стало стыдно, и она молча покинула гридницу.
Он боится темноты. И она знает. Ночью он редко выходит один. Он боится могильных жителей. Она сама пугала его ими, когда он был маленький. Теперь она не упускает случай уколоть его:
— Викинг, ходивший на запад, боится темноты!
С тех пор, как он вырос, они с матерью живут относительно мирно. Он толстый, уравновешенный, она худая и беспокойная. Она любит наряды и бывает щедра на серебро, ей приятно делать подарки, она покупает резчика по дереву в самой Уппсале и украшает королевскую усадьбу. Она испытывает неизъяснимое наслаждение при виде красивой ткани или резьбы по дереву, посвященных богам. Его это сердит.
— Это Отта! — кричит ей Хеминг.
Двое телохранителей тащат мертвую Отту. Гюрд отпускает голову и бросается к ним, на голову мертвой Отты обрушивается град ударов. Гюрд вся в крови. Одни не удержать королеву одной. Худое старое тело сползает на землю. Королева подставляет руку под струйку крови, текущую из спины Отты. И тут оказывается, что Отта еще жива. Она приподнимается, в горле у нее что-то клокочет. Одно мгновение обе женщины глядят друг другу в глаза — королева и рабыня, — потом рабыня поникает, голова ее падает на бок. Королева с новыми силами пытается подняться. Хеминг помогает ей встать на ноги. Он повторяет:
— Это Отта. Она хотела убить тебя, она боялась, что ты прикажешь не класть ее в курган вместе с тобой…
Он сам слышит, как неправдоподобно звучат его слова. Ведь королева уже дала ему свои указания. Она оборачивается к Хемингу и злобно цедит:
— А ты откуда знаешь, что было у нее на уме?
И хитро смеется — неистребимая старая бестия, высохшая, желчная, но голова ее держится на плечах так же крепко, как обычно. В этот светлый осенний день у нее на шее хорошо видна полоска от сыромятного ремешка.
Все это произошло мгновенно. Жрец, вернувшийся в капище, бегает, размахивая руками.
— Викинги пришли! Идите встречать викингов!
Хеминг подскакивает к нему:
— Отта покушалась на королеву! Хаке пришлось заколоть Отту!
Он видит сомнение, мелькнувшее в глазах жреца. И оборачивается к королеве: неужели и она сомневается?
— Ее подговорили рабы! — кричит Хеминг. — Рабы! Я знаю, это они!..
И вдруг в глазах старой Асы вспыхивает ненависть: вот этому она верит! Она пытается поднять руку, чтобы отдать приказание. Хеминг кидается ей на помощь.
— Да! — кричит он. — Да! Да!
Хаке невозмутимо подходит к телохранителям, по-прежнему стоящих возле повозки королевы. Они не двигаются с места, ими никто не командует.
— Отта хотела задушить королеву, — спокойно говорит Хаке. — Я убил ее.
Внизу в рукаве фьорда качаются корабли, и первые люди уже поднимаются в гору.
Поддерживая королеву с двух сторон, мы подводим ее к повозке, поднимаем и сажаем на сиденье. Но королева не может сидеть одна в своей великолепной повозке, посвященной Одину, она падает, тогда Одни тоже залезает в повозку, но телохранители начинают роптать, что теперь им слишком тяжело. Жрец тоже недоволен — священная повозка не для нечистых женщин. Нам приходится вытащить королеву из повозки. Она снова впала в беспамятство.
Хеминг сильный. Он один несет королеву. Она безжизненно висит у него на плече. Одни семенит рядом, поддерживая ее голову, Гюрд и Арлетта сзади поддерживают ноги.
За ними телохранители несут пустую повозку.
Труп Отты остается лежать на земле.
— Отта не должна лежать рядом с капищем! — говорит один из телохранителей.
Он бежит обратно и поднимает труп. Отта нетяжела, он без усилий несет ее на руках позади шествия. Потом сворачивает в сторону к болотному озеру и бросает туда труп Отты.
Сморкается в кулак. Оттирает с рук кровь. И бежит, чтобы догнать королеву и ее людей.
Первые викинги уже в Усеберге.
Над нами высокое, синее, бездонное небо.
Судьбе было угодно, чтобы Хальвдан, сын королевы, вернулся домой из Ирландии. В усадьбе сразу все изменилось. Раньше здесь было человек сорок
— пятьдесят вместе с рабами, а если считать и бедных крестьян, работавших на полях Усеберга, то семьдесят или восемьдесят. Вместе с женщинами и ребятишками набиралось сотни четыре. Но по мере того как распространялся слух о недалекой кончине королевы, в Усеберг стали стекаться ее родичи, а кроме них, любопытные и бродяги, которые в надежде на крохи от богатого угощения ночевали в хлеву, дожидаясь ее смерти. К общему числу надо прибавить еще и купцов, живших в палатках на берегу.
Сын королевы вернулся со своими людьми на трех кораблях. Они сошли на берег и поднялись в усадьбу. Их оказалось не так много, как мы опасались. Конечно, Хальвдан привез домой и рабов. Но вскоре выяснилось, что он взял гораздо меньше добычи, чем рассчитывал. В усадьбу пригнали пятерых или шестерых рабов, некоторые были связаны, чтобы не убежали. Молодых женщин прямо с корабля сбросили в воду, чтобы они добрались до берега вброд. Хальвдан прихватил из-за моря еще и двоих детей. Всего сын королевы пополнил свое богатство двенадцатью или пятнадцатью рабами.
Хуже то, что сильно поубавилось число его собственных воинов. Должно быть, он встретил за морем серьезного противника и сам еле унес ноги. Два года назад, когда он ушел в поход, у него было полторы сотни людей. Обратно вернулась половина.
Хальвдан идет к берегу вброд. Он очень нехорош собой: бегающий взгляд исподлобья, жирные плечи, отвислый зад.
В усадьбе все сразу меняется. Что-то скажет сын о тех распоряжениях, которые его мать сделала в отношении своих похорон? Не покажется ли ему цена слишком высокой, ведь она пожелала, чтобы с нею в курган положили двенадцать человек из ее ближайшего окружения. А от Хеминга она потребовала и большего. К тому же никто не знает, как Хальвдан отнесется к рассказу о попытке Отты задушить королеву. Поверит ли он этому — викинг, ходивший на запад, привык с сомнением относиться к поступкам людей; он подозрителен, но не слишком умен, хватит ли у него проницательности, чтобы разгадать чужие козни?
Хеминг идет приветствовать хевдинга.
Следом за ним прибегает Хаке. Похоже, Хаке неприятна мысль, что Хеминг первый из них встретится с человеком, ходившим на запад.
Королеву уложили в постель.
— Принесите сюда труп Отты! — приказывает она. — Я хочу как следует ее осмотреть.
Над Усебергом раскинулось синее и высокое небо.
Когда я вспоминаю все, что узнал о королеве в те дни и ночи, которые я, гость из неведомого, провел в Усеберге, передо мной возникает ее образ — страстный и нежный, коварный и жестокий. Ведь мне известно, что она приказала убить своего супруга, лишив тем самым жизни и своего молодого любовника. Только один раз — так говорят здесь, в Усеберге, — у него хватило смелости обладать ею. Потому она и обрекла его на смерть.
Об этом шепотом рассказывает Бьернар: он старый и знает все. То же самое рассказывала мне и Арлетта — безобразное лицо, бездонные горячие глаза, — сидя у меня однажды ночью. Молодая королева ждала своего прекрасного молодого возлюбленного. Но он не пришел к ней. Не осмелился: он знал, какая судьба ждет его, слугу, если он переступит запретный порог. Она уснула в слезах, потому что знала — тот, кто придет к ней в эту ночь, подарит ей ребенка, которого ей так хотелось иметь. Кто-то кладет руку ей на плечо и тихо смеется. Она вскакивает. Кричит. Это не Фритьоф. Это ее супруг, конунг, он скидывает одежду и ложится к ней под меховое одеяло.
С тех пор она ненавидит и того, кто посеял в ней семя, и того, кто не осмелился этого сделать. Оба должны умереть, решает она. Зима идет. И пока только она одна знает, что в ней уже теплится новая жизнь. Она лжет своему супругу: нет, я не жду ребенка!
Наконец ее супруг уезжает на охоту, усадьба спит, стража напилась и тоже уснула. Тогда он незаметно приходит к ней.
На мгновение ее захлестывает прежняя необузданная нежность к нему. Она отбрасывает всякую осторожность. Тихо и проникновенно поет она для него, за стенами — пьяная стража, а здесь сидит ее возлюбленный, положив голову к ней на колени.
Она раздевается.
В опочивальне горит факел.
Она кружится перед ним.
И вот уже он — самец-победитель, а она — червяк, с позором уползающий прочь.
Перед его уходом она ударила его по уху и плюнула ему в лицо, безудержно и горько рыдая, звук ее рыданий проникал сквозь бревенчатые стены, но хмель стражей и ветер, свистевший на дворе, спасли ее в эту ночь. Больше он никогда не приходил к ней.
Нет, приходил, но уже после своей смерти: в ее женских снах и в ее неизбывном горе.
Она родила сына, иногда она набрасывалась на него с поцелуями, ласкала его, пела ему, баюкала, а потом, вдруг рассердившись, звала рабыню и приказывала ей забрать мальчика: тролли подменили мне ребенка, подкинули своего выродка. И уходила, оставив плачущего сына. И долго бродила по выгону, по кромке зеленых полей, быки и коровы поворачивали к ней морды и протяжно мычали.
Сын растет. Иногда она бьет его. Но это редко, чаще лишь презрительно глядит на мальчика и говорит ему оскорбительные слова в присутствии посторонних, чтобы убить в нем волю, или зовет в свои покои, где сидят только женщины, дает ему пинка и прогоняет.
У сына нет гордости. А у отца, несмотря ни на что, была. Сыну чужда нежность: в его голосе не слышится плеск моря, в песне — свист птичьих крыльев, в прыжке нет гибкости дикого зверя. Единственный человек, который обладал этим, не был его отцом.
Ее супруг и ее слуга уже мертвы.
А разве и мы не умрем?
— Разве и ты не умрешь, Хальвдан? — кричит она, подходя к сыну, сидящему в самом конце стола в пиршественном покое, он уклоняется от нее, она дает ему затрещину. — Тебе известно, что ты умрешь? Да? Боишься смерти? Отвечай мне! Боишься смерти?
Он убегает от нее.
Она рано женит его на сильной и злой женщине из Согна. Ее зовут Рагнхильд. Рагнхильд красива, это верно, к тому же она дочь конунга, но характер у нее тяжелый, и ее мужа ждет мало радостных дней. Между невесткой и свекровью нет близости. Считается, что так лучше для обеих.
Молодые поселяются в Борре, но Хальвдан вскоре уходит в викинги. Его отъезд не печалит ни мать, ни жену, так же не радует и его возвращение. Королева Усеберга всегда помнит, что никто никогда ничем не порадовал ее. Однажды во хмелю она сказала, оправдывая своего слугу, что в ту зиму, когда он не осмелился прийти к ней, он часто хворал. Но она знает, что это ложь. И презирает самое себя за то, что лжет даже себе, она стареет, ожесточается, а лжи вокруг нее становится все больше и больше.
Твердо положиться можно только на смерть.
Медленно, с трудом, но неуклонно приближается королева к последним почестям и последней мести. На свете есть лишь один человек, к которому она питает тайную нежность, — это Хеминг, сын ее слуги.
По временам она ненавидит и Хеминга, но, преодолев свою ненависть, призывает его к себе, любуется его молодым лицом, и голос ее звучит жалобно, но настоятельно:
— Ты должен быть счастлив!
— Конечно! — обещает он и смеется.
Однако он несчастлив.
Ее беспокоит возвращение викингов. Это хуже, чем покушение Отты на ее жизнь. Сын Хальвдан скуп, он может решить, что мать следует похоронить без особых почестей.
На ее стороне только Хеминг.
В Усеберге рассказывали, что один раз королева попыталась заставить своего сына Хальвдана проявить силу и бесстрашие. Мальчику было лет восемь. Она позвала его к себе и велела рабыне принести котел с горячей водой. Вода оказалась недостаточно горячей. Королева держала медный котел над огнем, мальчик не спускал с нее глаз, потом она обернулась к нему и сказала:
— Давай руку!
Он протянул руку, но держал ее далеко от огня. Она приказала ему опустить руку в котел. Он заплакал и отказался, она поставила котел на пылающие угли и дала ему затрещину. Снова подняла котел, топнула босой ногой по земляному полу и крикнула, что прикажет рабу дать ему розог или выпорет сама, если ему так больше нравится.
— Ну! Опускай руку!
Он со слезами опустил руку и сразу отдернул ее, но она опять требует своего, заставляет его опускать руку все ниже, все ближе к кипящей воде. Он рыдает, но ослушаться не смеет, и вдруг его осеняет:
— А ты сама можешь потрогать кипяток?
— Конечно, — отвечает она.
Поставив котел с водой на пылающие угли, она быстро и уверенно опускает руку в кипящую воду и тут же выдергивает.
Он убегает от нее.
Потом, через многие годы, он таким же образом испытывал мужество своих воинов. Но у него хватило ума не принуждать к этому силой. Когда многие уже прошли через это испытание — одни обожглись, другие опозорились, а самые умные, которые нравились ему больше всего, медленно опускали руку и, коснувшись поверхности воды, тут же ее отдергивали, потому что боль была нестерпимой, — подошла и его очередь. Не изменившись в лице, он опустил руку в кипяток. Отдернув ее, он сказал:
— Больше не могу. Хватит.
Люди прониклись к нему уважением. Но великим хевдингом он так и не стал.
И все-таки он умеет ладить со своими людьми. Когда ему предстоит вести их в битву, он прислушивается к умным советам и оказывает уважение тем, кто их дает. Благодаря этому люди льнут к нему, борются за право на его дружбу. Целый вечер он может сидеть в гриднице и играть с ними в рог. Сперва в рог наливают доброго пива. Потом пускают его по кругу, никто не пьет, все только плюют в рог, стараясь плюнуть побольше. Потом бросают жребий. И тот, на кого он пал, должен осушить этот рог.
Остальные долго и громко смеются.
Иногда жребий падает и на него. Он не отказывается, как и все остальные, среди мужей он равный.
Однажды королева пришла, чтобы посмотреть, как он развлекается со своими людьми. Ее вырвало прежде, чем она успела добежать до порога. Прямо в горящий очаг. Ей стало стыдно, и она молча покинула гридницу.
Он боится темноты. И она знает. Ночью он редко выходит один. Он боится могильных жителей. Она сама пугала его ими, когда он был маленький. Теперь она не упускает случай уколоть его:
— Викинг, ходивший на запад, боится темноты!
С тех пор, как он вырос, они с матерью живут относительно мирно. Он толстый, уравновешенный, она худая и беспокойная. Она любит наряды и бывает щедра на серебро, ей приятно делать подарки, она покупает резчика по дереву в самой Уппсале и украшает королевскую усадьбу. Она испытывает неизъяснимое наслаждение при виде красивой ткани или резьбы по дереву, посвященных богам. Его это сердит.