Хальвдан в замешательстве. Люди не спускают с него глаз.
И вдруг происходит небывалое — вперед выступает Хеминг, хотя он незнатного рода и ему не подобает брать слово в такую минуту. Но он очень смел. Он поднимается на небольшой камень и говорит медленно, негромко, но четко, что был бы весьма благодарен, если б сын покойной королевы разрешил ему надеть колокольчик на руку умершей.
Вокруг поднимается возмущенный и изумленный ропот. Кое-кто даже смеется. Но Хеминг продолжает:
— Королева мне приказала выковать этот колокольчик. Это моя работа. Я знаю, как он звенит. И когда придет время, благодаря его звону она попадет туда, куда стремится. За это в ответе я. Но если колокольчик будет надет неверно, я не ручаюсь, что он зазвенит, как нужно. Тебе выбирать, Хальвдан.
Но Хальвдан не в состоянии сделать выбор, он не слишком сообразителен и не умеет быстро принимать решения. Перед ним с презрительной усмешкой на губах лежит его мать, она протянула ему руку. Вот-вот она начнет бранится, что ее жалкие родичи даже не знают, как надо надеть колокольчик. Ей уже не терпится поскорей лежать в кургане. И опять происходит небывалое: четверо рабов приносят носилки. Это Эйнриде. Он слаб, но в полном сознании, он вспомнил об одной вещи, которая требует его присутствия здесь. Люди расступаются перед носилками. Эйнриде поднимает голову. Потревожив ногу, он морщится от боли. И мы видим, как сквозь льняную ткань сочится кровь.
— Я надеюсь, Хальвдан, — говорит Эйнриде, — ты разрешишь мне помочь Хемингу исполнить его долг? Это священный миг. Пусть Хеминг наденет королеве колокольчик. Он сам его выковал, это верно. Но он часто советовался со мной. Поэтому некоторая доля его чести принадлежит и мне. Я требую, чтобы мне разрешили держать руку королевы.
Викинг Хальвдан обрадован, что наконец-то из трудного положения нашелся выход, и удовлетворенно кивает. Носилки с Эйнриде ставят рядом с носилками королевы. Эйнриде наклоняется над покойницей и поднимает ее руку. Подходит Хеминг, молодая рабыня на серебряном подносе, привезенном из Ирландии, держит колокольчик. Хеминг высоко поднимает поднос. Берет двумя пальцами крохотный колокольчик, слегка встряхивает его, и сквозь шорох измороси, летящей со стороны моря, сотни собравшихся тут людей слышат нежный мелодичный звук — в нем и звон серебра, и плач молодой матери над больным ребенком, но есть в нем и предвестие бури и где-то в самой глубине — угроза.
Хеминг наклоняется и надевает колокольчик на руку королевы. Ловкими пальцами он замыкает застежку на ремешке, делает шаг в сторону и останавливается.
Царит мертвая тишина.
Эйнриде опускает руку королевы на богатое покрывало, которым теперь укрыта покойница. Его уносят обратно в усадьбу.
И люди опять расступаются перед ним.
Теперь вперед выходят воины, которые будут обладать Одни, перед тем как Хеминг зарежет ее. Они выстраиваются возле кургана. Их тела до пояса обнажены, волосы подстрижены, они исполнены серьезности, которой требует это событие, однако кое-кто из них не в силах скрыть свое торжество. Арлетта и Гюрд приносят рог и сосуды и поят мужчин. Состав этого напитка известен лишь избранным — это мед с примесью сока растений, тайные тропки к которым знают некоторые женщины Усеберга. И мы, наблюдающие за воинами, видим, как напиток распаляет пьющих, поднимает в них мужество. Но это не обычное мужество, заставляющее мужчину пускаться в пляс или в безудержное хвастовство, и не глупое мужество пьяного. Нет, в воинах как бы нарастает какой-то внутренний гул, заставляющий их покачиваться из стороны в сторону, у некоторых отвисает нижняя губа, изо рта высовывается кончик языка. Глаза заволакивает пелена, и сквозь нее проблескивает угрожающий темный жар.
Арлетта подходит к напиткам и к Одни. Красивая, молодая, вся в белом, Одни ждет своего часа — скорбная женщина накануне рокового свершения. Когда Арлетта подносит ей рог, она вскрикивает, отталкивает его и бросается к Хемингу. Он обнимает ее. В толпе раздаются смешки, кто-то кричит:
— Заставьте ее! У нее нет выбора!
Хеминг склоняется к Одни и что-то шепчет. Гладит ее по щеке. И ласково поворачивает ее лицо к полному рогу Арлетты.
Одни осторожно делает первый глоток, она пьет, и лицо ее постепенно как бы отекает, теряя свою красоту. Теперь у нее тупой и сытый вид.
Рог пуст. Арлетта снова наполняет его и протягивает Хемингу.
Он берет рог, поднимает его и держит высоко над головой. Потом опрокидывает и выливает напиток на землю.
В толпе прокатывается вздох изумления, кое-кто рвется к Хемингу, чтобы убить его. Но Хеминг спокойно поворачивается к Хальвдану.
— Ну? — спрашивает он.
Хальвдан не отвечает. Хеминг через голову швыряет рог назад, в лес. Мы слышим, как он падает в кусты.
Одни напевает. Она уже далеко отсюда.
Возле входа в курган лежат щиты, сооруженные из жердей. Теперь рабы поднимают и устанавливают их. Они забивают в землю толстые колья и ставят щиты, между открытым входом в курган и толпящимися вокруг людьми возникает стена. Двое самых старых родичей королевы подходят к Одни. Один из них — тот, что приехал с Уппсалы. Они поднимают ее, чтобы поверх щитов она увидела вход в курган. Сзади стоит жрец, он громко кричит.
— Что ты видишь там внутри?
Одни опускают на землю. Она проводит рукой по глазам, голос ее почти не слышен, она говорит, что ничего не видела. Ее снова поднимают, на этот раз выше, сильные мужские руки подхватывают ее, поднимают и теперь дольше не опускают на землю.
— Что ты видишь там внутри?
— Нет, — говорит она опять, и голос ее звучит еще тише, — я ничего не вижу.
Подходит Арлетта с рогом. Одни не хочет пить, и опять Хемингу приходится наклониться к ней и шепнуть, что она должна выпить ради него хоть глоток. Одни подносит рог к губам.
Ее снова поднимают вверх.
— Что ты видишь там внутри?
Она глядит на них, словно удивляется, кто они такие и что все это означает, потом поворачивается к Хемингу. И тихим голосом говорит, что видела там ребенка.
В толпе поднимается беспокойство, кто-то кричит, чтобы Одни поскорей убили, она издевается над покойной королевой и всеми собравшимися. Хеминг хочет ответить, но в это время Гюрд смело заходит за стену, чтобы посмотреть, есть ли там кто-нибудь. Она возвращается с девочкой, которую бродяга продал в Усеберге. Ребенку, предоставленному самому себе, надоело такое скопление людей, он заигрался с цветком, побежал за бабочкой, пережившей первые заморозки.
Этого ребенка Одни назвала своим. Она прижимает девочку к груди.
— Пей! — тотчас кричит Хеминг, и в первый раз кажется, что спокойствие и мужество сейчас покинут его.
Арлетта подходит с рогом. Одни пьет и в глубоком опьянении перестает замечать окружающее. Гюрд уводит девочку в усадьбу.
Наконец избранные воины скрываются за стеной, они ждут там Одни. Когда она придет, они разрежут на ней одежды и каждого из них она встретит нагая; они будут под сильным действием своего напитка, она — своего. Хеминг должен присутствовать при этом и свидетельствовать, что все сделано как надо. Так распорядилась королева еще при жизни, и теперь сотни людей, собравшихся вокруг кургана, требуют, чтобы ее воля была исполнена. Телохранителям было трудно попасть в число избранных. Когда королева занемогла и все поняли, что жить ей осталось недолго, между телохранителями вспыхнула жаркая борьба. Задолго до того, как стало известно, сколько женщин и какие именно последуют за покойницей, воины начали заискивать перед королевой и похваляться перед женщинами своими достоинствами. Один подарил королеве серебряную пряжку, которую добыл в Ирландии. Много лет он боялся, что королева узнает про пряжку. Он понимал, что при жизни ей ничего не стоит получить у него эту пряжку за бесценок. Другой послал к королеве свою молодую жену, чтобы она наедине обстоятельно рассказала ей, как неутомим бывает ее муж, когда они встречаются под покровом темноты. Но вот викинг, ходивший на запад, вернулся домой, и в спутницы королеве была назначена Одни; Хальвдан сам выбрал из своих воинов тех, которые были ему по душе, и сказал:
— Эти.
Остальные обиделись. Тогда Хальвдан заменил некоторых, но благодаря этому только приобрел еще больше недругов. Наконец он сдался, накричав на воинов, что они вонючие козлы, и могли бы сами бросить жребий, кому осчастливить эту козочку перед тем, как ее зарежут. Но мужчины никак не могли договориться. Они дрались и пьянствовали, препирались и угрожали воздвигнуть против викинга нид; наконец он собрал их всех при дворе.
— Войдите в мое положение, — взмолился он, — и скажите, что мне сделать, чтобы все были довольны. Вас шесть десятков, а допустить к ней мы сможем не больше восьми человек. Ясно вам это?
Им было ясно. Он выбрал восьмерых. Некоторые попытались подкупить кого-нибудь из восьмерки, обещали взамен свои земли, собирали наличное серебро. Но избранные были непреклонны.
И вот они здесь, все восемь. Они скрываются за стеной.
Вскоре они начинают кричать — им не терпится.
Неожиданно Хеминг приближается к викингу, ходившему на запад, и говорит, что он все-таки не хочет сам убивать Одни. Хальвдан тугодум. Но наконец-то до него доходит, он быстро прикасается рукой к бороде, и в глазах у него загорается злобный блеск.
— А тебе ясно, что тогда случится? — тихо и грозно спрашивает он.
— Я думаю, ты не прав, — отвечает Хеминг.
— Ты знаешь, чего ждет народ? Чтобы ты сам заколол ее!
— А я отказываюсь! И тебе не поможет, если ты выполнишь угрозу королевы и убьешь еще несколько человек, чтобы бросить с нею в курган. Лучше убей меня одного. Это не слишком утешит их, я понимаю. Ведь они жаждут увидеть, как будет исполнена воля твоей покойной матери. Она хотела восторжествовать надо мной, заставив меня убить ту женщину, которую я люблю, понимаешь?
— Да.
— А если я откажусь?
— Ее все равно убьют.
— Но твоей покойной матери и всем этим людям не безразлично, кто именно ее убьет.
Хальвдан не слишком силен в искусстве спора, он злится, когда его припирают к стене. Но Хеминг тут же успокаивает его.
— Я придумал другое.
— А что? Надо спешить. Люди ждут.
— Единственное, чего мне надо, — это облегчить участь Одни. Я знаю, ее убьют в любом случае. Но я хочу избавить ее от того, что ее ждет сейчас.
— А что ее ждет?
— Воины.
Хальвдан смачно смеется.
— А ты уверен, что ее нужно избавлять от этого? Может, ты только лишишь ее последнего, хе-хе, удовольствия? Ладно, хватит, ты и сам небось понимаешь, что это невозможно. Если я сейчас прикажу воинам уйти, народ разорвет нас.
— А если ты сам пойдешь к ней?
— Я?.. Хальвдан отшатывается.
— Это большая… необычная честь. Кто знает, может, людям это даже понравится… такая неожиданность. Сам сын королевы… отсылает воинов… какая честь и для его покойной матери, и для женщины, которая должна последовать за нею в царство мертвых! Ну как? — Теперь Хеминг кричит. — Выбирай! Или ты сделаешь, как я велю, или пусть кто угодно убивает меня и Одни.
Хеминг осмелился употребить слово «велю» — правда, негромко, шепотом, потому что давно понял: викинг, ходивший на запад, больше склонен выполнять приказания, чем отдавать их. Он видит, как робкое тщеславие уже щекочет Хальвдана: может, и правда мне?..
— Эй вы! — кричат из толпы. — Чего вы ждете?
Воины за стеной недовольно ворчат, они уже не в силах владеть собой.
— Слышишь их? Как с ними сладишь? А может, все-таки попробовать?.. — заикаясь, говорит Хальвдан.
— Напои их больше.
Хальвдан машет Арлетте, чтобы она поднесла воинам питье. Наверно, Хеминг заранее предупредил ее обо всем. Воины за стеной снова пьют, на этот раз больше, чем раньше. Возможно, в этот напиток попали другие тайные приправы Арлетты. Кроме нее, это никому не известно. Ропот воинов постепенно слабеет.
— Ну как, согласен? — спрашивает Хеминг. — Или я говорю: отказываюсь убивать Одни, или ты говоришь: согласен!
Хальвдан рывком оборачивается к толпе и кричит:
— Приказываю воинам выйти из-за стены!
— Что? — кричат в толпе. — Чего ты нас дурачишь?
Нечасто хевдинг из Усеберга бывает хозяином положения. Он широко улыбается, зубы блестят, борода красива, как будто он даже прибавился в росте, выпрямившись и словно согнав с плеч жир, который вдруг стек ему под мышки, где его скрыл плащ.
Я сам иду к ней! — кричит он. — Это последняя честь, которую я окажу моей покойной матери, нашей общей повелительнице! Я хочу один обладать женщиной, которая последует в курган за моей матерью!
Выступление Хальвдана настолько неожиданно, что никто не успевает опомниться и подать голос. Народ воспринимает это как победу Хальвдана и словно становится его соучастником в этом обладании. Воины, не попавшие в избранную восьмерку, ревут от удовольствия и благодарности. Их рев увлекает за собой всю толпу.
— Иди к ней! Иди! — слышатся голоса.
Хальвдан с необузданной силой, которая проявляется у него в редких случаях, выгоняет из-за стены пьяных до бесчувствия воинов.
— Вечером вы получите всех женщин, каких пожелаете! — кричит он. Потом отступает в сторону и кланяется. Одни проходит мимо него за
стену. Хальвдан машет Хемингу, приглашая и его последовать за ним. Воцаряется мертвая тишина.
Никто ничего не видит, но некоторым кажется, будто они что-то слышат. За стеной викинг, ходивший на запад, совсем обессилел после большого душевного напряжения.
— По-моему, ты сейчас уже ни на что не годишься, — говорит Хеминг, глядя на него.
Одни глупо улыбается, она пьяна, и разум ее замутнен. В голове у нее звучит песня. Она опирается на Хеминга, забыв о том, что ее ждет.
— Можешь не сомневаться, об этом никто не узнает, я умею молчать, — говорит Хеминг Хальвдану. — Во всем Усеберге нет человека, который умел бы молчать так, как я…
Хальвдану остается лишь удовольствоваться этим обещанием, он возвращается к людям уже не таким победоносным, улыбается через силу.
При виде его толпа ревет, мужчины кричат, им любопытно, он удовлетворенно кивает и машет рукой.
Одни и Хеминг тоже выходят из-за стены.
Теперь осталось последнее.
По древнему обычаю, Одни должна выходить к людям обнаженной, но одежды ее не разрезаны и по-прежнему целиком скрывают ее от глаз людей. Больше Хеминг уже не смеет отказывать народу в его праве. Одни стоит у стены, она еще пьяна, он медленно снимает с нее одну вещь за другой — как часто он делал это, обуреваемый радостью. От холода хмель постепенно проходит, и Одни вдруг вскрикивает. Хеминг машет Арлетте. Та подходит и дает Одни выпить, и снова мысли Одни уносятся прочь. Она глупо смеется и забывает о том, что сейчас случится.
Прижимается лицом к груди Хеминга и замирает.
Толпа тоже замерзла, не слышно даже дыхания, умолк ветер, и море сегодня словно потеряло голос. Одни целиком во власти хмеля, она начинает петь. Пляшет вокруг Хеминга. Он не мешает ей. Пусть с пляской войдет в другой мир. Он тоже пляшет с нею, но ноги с трудом держат его, он осторожно подводит ее к стене, так чтобы она прислонилась к ней спиной.
Глядит ей в глаза. Хочет навсегда запомнить их.
Наклоняется к ее губам и целует их. Губы у Одни теплые, как всегда.
Мгновение Хеминг стоит не шевелясь.
Но он знает свой долг и исполняет его.
Она повисает в его объятиях, порыв ветра подхватывает ее длинные светлые волосы.
Хеминг осторожно опускает ее на землю.
Между Эйнриде и Хемингом был уговор: они вдвоем отнесут Одни в курган на носилках, сделанных ими только для нее. Но теперь Эйнриде не может нести носилки. Одни лежит на земле, мужчины и женщины молча стоят вокруг. Губы у Хеминга сжаты, лицо сурово и неприступно, даже Хальвдан не осмеливается подойти к нему. Поэтому происходит заминка. Хеминг оборачивается к Гюрд и просит ее позвать старого Бьернара. Тот приходит из загона для лошадей, он попытался там скрыться. Они с Одни всегда были друзьями. Она подсовывала ему лишний кусок, если он у нее случался. Бьернар, когда мог, помогал ей с тяжелой работой. Поэтому Хеминг и хочет, чтобы носилки в курган отнес Бьернар. Бьернар подчиняется, он поднимает носилки и, прижав их к себе, несет к кургану. У входа он останавливается, там внутри виден корабль с обрубленной верхушкой мачты. Бьернар вытирает босые ноги о брошенные у входа еловые лапы. Входит внутрь. Оставляет там носилки и возвращается.
Тогда Хеминг склоняется над мертвой Одни и поднимает ее. Входит в курган с нею на руках и кладет ее на носилки, которые делались специально для нее и в ее присутствии — она сидела рядом и следила, чтобы все было по ее вкусу. Какое-то время он остается с ней наедине, заставляя всех ждать. Потом выходит и забирает ее платье. Опять идет в курган и при слабом свете, проникающем внутрь через входное отверстие, одевает ее — в последний раз его руки касаются ее одежды и ее тела. Потом он поднимает Одни с носилок и кладет на ложе, украшенное искусной резьбой. И стоит рядом, склонив голову.
Всхлипывает, уходит, снова возвращается и еще некоторое время стоит рядом с нею. И наконец покидает ее.
Люди возле кургана нетерпеливы, они уже начали забивать коней. Режут и быков, от запаха крови животные пугаются и протяжно мычат. Один из коней вскидывается на дыбы и громко ржет, его тут же ловят. И забивают.
Туши вносят в курган.
Хеминг уходит прочь.
Спускается ночь, в Усеберге начинается праздник.
Первая ночь после похорон. В Усеберге начинается праздник. Еще в сумерках несколько рабов забросали отверстие кургана землей. Чтобы курган был засыпан по всем правилам, им придется работать много дней. В пиршественном покое за длинным столом собрались мужчины. Менее знатные сидят на лавках вдоль стен, рабыни хлопочут вокруг гостей. Но Хеминг уходит оттуда. Мы с ним встречаемся на дворе. Один глаз у Хеминга налился кровью. Голос звучит глуше обычного.
— Где Хаке? — спрашивает он.
Я не знаю, где Хаке, и Хеминг покидает меня, но я прошу разрешения пойти вместе с ним. Он молчит, и я понимаю, что он не возражает против моего присутствия. Не оборачиваясь, он снова спрашивает:
— Где Хаке? Я весь день не видел его…
Но я не знаю, где Хаке.
— Его не было, когда королеву клали в курган. Где он? — вдруг кричит Хеминг, повернувшись ко мне.
Мне нечего ответить ему. Мы стоим перед курганом. Грозный и мрачный, он вздымается к темному небу.
К нам подходит Арлетта.
— Где Хаке? — спрашивает у нее Хеминг.
Она отвечает, что Хаке, наверное, обучает сокола. У Арлетты свои обязанности, и ей хочется, чтобы мы поскорей ушли оттуда. Мы отступаем в темноту. Нам видны смутные очертания Арлетты, она трижды обходит вокруг кургана. Арлетта тихо поет:
Будь проклят тот, кто нарушит покой: пусть сгниет его плоть, переломятся кости и высохнет горло, пусть умрут его дети, сгорит жена
и все его родичи впредь станут врагами и осквернят его прах,
Так будет проклят тот, кто нарушит мир здесь.
В темные тихие часы между полуночью и зарождающимся днем Хеминг возвращается к кургану. Он попросил меня пойти вместе с ним. В руках у него лопата, у меня — факел, но он не зажжен. Во всех домах Усеберга уже спят перепившиеся мужчины и женщины. Вокруг усадьбы, пошатываясь, бродят дозорные. Но воин, который должен охранять курган, сбежал, боясь, что духи умерших выйдут из кургана: ведь курган еще не засыпан как следует, да и духи не успели заснуть достаточно крепко. Возле кургана никого не видно. Ветер дует с моря. Смутно угадываются бегущие облака. Трава за сегодняшний день сильно истоптана. Чуть тронутая морозом, она поскрипывает под нашими босыми ногами. Хеминг подходит к кургану и в темноте откидывает насыпанную рабами землю. Он работает быстро и ожесточенно, еще несколько взмахов, и все готово. Теперь можно проникнуть внутрь. Я зажигаю факел. У меня с собой котелок с углем, пламя мы загораживаем ладонями. Наше предприятие очень опасно. Если кто-нибудь увидит у кургана огонь, сюда придут. Но у нас с Хемингом уговор: если сюда придут, мы обратимся в бегство — размахивая факелом, мы двинемся на пришельцев, один из нас будет рыдать голосом молодой женщины, другой выть, как старая больная королева, оплакивающая жизнь и готовая покарать любого, кто в эту ночь не склонится перед ее волей.
Но никто не приходит. Хеминг проникает в курган. Я наваливаюсь грудью на бревна и свечу ему факелом. Он знает дорогу и быстро находит ее. Я вижу очертания ложей. Когда мои глаза привыкают, я различаю орлиный профиль королевы, старой и высохшей, но даже сейчас она внушает чувство уважения и страха. Хеминг откидывает покрывало и находит ее руку.
Он долго возится с застежкой, но она хорошо известна ему, и в конце концов он снимает колокольчик. Колокольчик не зазвенел. Я понимаю, что это больше всего тревожило Хеминга. Он осторожно снова укрывает королеву и на корточках отодвигается от нее. В кургане очень тесно. Туда уже поставлены и сани и бочки. Хеминг не хочет нарушать их порядок.
Он поворачивается к молодой женщине, не знаю, что он сейчас чувствует. Мне слышно его частое дыхание. Он откидывает с нее покрывало, берет ее руку и надевает на нее колокольчик.
Колокольчик издает легкий звон.
Звон красивый и грустный, я никогда не слыхал подобного звука: в нем и последнее прости, и пожелание удачи. Хеминг склоняется перед покойницей.
Выбирается из кургана.
Быстро засыпает землей отверстие.
Ночь еще не кончилась.
Мы покидаем Усеберг.
Светлеет, мы идем через болото: он — впереди, я — отстав на несколько шагов. Иногда он останавливается и оборачивается ко мне. Один раз он улыбнулся и сказал — он благодарен мне, что я не оставил его одного.
— Ты идешь в Фоссан? — спрашиваю я.
— Так будет лучше, — отвечает он.
Мы входим в лес, тропа становится шире, можно даже идти рядом, мы невольно касаемся друг друга. И мне кажется, что ему это приятно.
На вершине холма мы находим ровное место и садимся, отсюда вдали видно море. У нас с собой немного вяленого мяса. Я отдаю его Хемингу, он должен есть первый, но он возвращает мясо мне, чтобы первый ел я. Не споря, я откусываю кусок и протягиваю остальное Хемингу. Он тоже откусывает и опять отдает мне. Хорошо, когда люди, которые понимают друг друга, могут есть вместе.
Неожиданно с неба падает сокол и бьет Хеминга. Я бросаюсь в сторону под ветки разлапистой ели. Опрокидываюсь навзничь, потом, приподнявшись выглядываю из-под дерева, в ушах у меня свист крыльев. Битва в разгаре. Хеминг успел прикрыться рукой, и сокол промахнулся. Человек и птица дерутся ожесточенно, не на жизнь, а на смерть, и оба они хорошо подготовлены к этой борьбе. Человек весь в крови. Но он не кричит. А птица все бьет его клювом. Ему удается схватить ее за крыло и отшвырнуть в сторону. Но она опять налетает, хотя тут, между деревьями, ей трудно махать крыльями. Птица загоняет человека в заросли можжевельника. На меня находит какое-то оцепенение, и я не помогаю ему. Сокол норовит выклевать Хемингу глаза, но повреждает лишь кожу на лбу; пошатнувшись, Хеминг падает на спину между камнями, успев ударить птицу ногой по горлу. Таким образом он выигрывает время.
Поднимается.
Желтые птичьи глаза глядят в налитые кровью глаза человека, Хеминг идет на сокола, раскинув руки и растопырив пальцы, перья у сокола взъерошены, клюв приоткрыт, из горла вырывается хриплый крик.
И снова начинается схватка.
Человек падает на хвою, и птица тут же бьет его, сильная, обезумевшая от ненависти. Он перекатывается на живот. Она старается ударить его в затылок, но он увертывается, и клюв птицы со всего маху бьет по камню. Птица кричит от боли. Человек сбрасывает ее с себя и наваливается на нее, они катятся по земле и попадают в яму с водой — человек внизу, ему ничего не стоит захлебнуться. Но он не выпускает птицу. Тянет к себе ее голову и держит ее под водой. Острые когти рвут его, и он кричит от боли.
Человек вылезает из воды. Вылезает и птица.
Оба мокрые и окровавленные. И снова идет битва.
Это уже последняя схватка. Птица бьет человека. Пошатнувшись, он пытается схватить ее и не может. Но тут я начинаю кричать. На мгновение птица теряется. Она понимает, что теперь у нее два врага. В это время человек успевает броситься на нее и схватить за горло.
Он держит ее мертвой хваткой.
Птица пускает в ход когти, из рук человека хлещет кровь, он с криком увертывается. Но птица слабеет, и он последним усилием сдавливает ей горло.
Наконец он может отбросить ее от себя.
Потом подходит к ней и наступает ей на голову.
И падает без чувств.
В первый день я промыл Хемингу раны и перевязал платком, разорванным на длинные полосы. Время от времени он приходит в себя, и я даю ему пить. Он лежит на подстилке из хвои. К вечеру холодает, но я не смею разжечь костер — его могут увидеть. Ночью Хеминг приходит в себя. Теперь я верю, что он выживет. Он съедает немного мяса и благодарит меня за то, что я не бросил его.
— Я не помог тебе как следует, — говорю я.
— Ты очень помог мне, — отвечает он и улыбается.
Проходят ночь и день, Хеминг силен, мало-помалу он возвращается к жизни. Говорит, что завтра сможет продолжать путь и будет рад, если я немного провожу его.
Я обещаю ему это.
Занимается день, Хеминг встает, и мы идем дальше. Он вывихнул ногу. Я срезаю ему костыль, и он неуклюже прыгает по камням, но постепенно кровь расходится и поступь его делается мягче, вскоре он уже что-то напевает.
— Вернешься когда-нибудь? — спрашиваю я его.
— Нет, — отвечает он.
В полдень мы садимся отдохнуть, в лесу шелестит ветер, Хеминг улыбается и говорит, что это похоже на ее пение.
И вдруг мы слышим голос — далекий или очень слабый? Хеминг приподнимается. Мы не можем понять, плачет там кто-то или зовет нас. Налетает сильный порыв ветра, и голос пропадает. А может, он нам только померещился? Может, это просто скулил голодный лисенок?
И снова слышится тот же голос, нет, это человек. Хеминг вскакивает, лицо его покрывает смертельная бледность.
— Это она!.. Она пришла за мной!
Он думает о королеве Усеберга, старшей из двух погребенных в кургане женщин. Быстро оглядывается. Хотя понимает: если это она, ему нет спасения. И опять слышится тот же голос. Нежный и звонкий. Лицо Хеминга светлеет:
— Нет, она!.. — Теперь он думает о молодой.
Шуршит хвоя, и мы видим маленькое существо: ребенка, девочку, которую они с Одни купили у отца и из-за которой Одни отказалась бежать из Усеберга.
На этом я заканчиваю свой рассказ.
И вдруг происходит небывалое — вперед выступает Хеминг, хотя он незнатного рода и ему не подобает брать слово в такую минуту. Но он очень смел. Он поднимается на небольшой камень и говорит медленно, негромко, но четко, что был бы весьма благодарен, если б сын покойной королевы разрешил ему надеть колокольчик на руку умершей.
Вокруг поднимается возмущенный и изумленный ропот. Кое-кто даже смеется. Но Хеминг продолжает:
— Королева мне приказала выковать этот колокольчик. Это моя работа. Я знаю, как он звенит. И когда придет время, благодаря его звону она попадет туда, куда стремится. За это в ответе я. Но если колокольчик будет надет неверно, я не ручаюсь, что он зазвенит, как нужно. Тебе выбирать, Хальвдан.
Но Хальвдан не в состоянии сделать выбор, он не слишком сообразителен и не умеет быстро принимать решения. Перед ним с презрительной усмешкой на губах лежит его мать, она протянула ему руку. Вот-вот она начнет бранится, что ее жалкие родичи даже не знают, как надо надеть колокольчик. Ей уже не терпится поскорей лежать в кургане. И опять происходит небывалое: четверо рабов приносят носилки. Это Эйнриде. Он слаб, но в полном сознании, он вспомнил об одной вещи, которая требует его присутствия здесь. Люди расступаются перед носилками. Эйнриде поднимает голову. Потревожив ногу, он морщится от боли. И мы видим, как сквозь льняную ткань сочится кровь.
— Я надеюсь, Хальвдан, — говорит Эйнриде, — ты разрешишь мне помочь Хемингу исполнить его долг? Это священный миг. Пусть Хеминг наденет королеве колокольчик. Он сам его выковал, это верно. Но он часто советовался со мной. Поэтому некоторая доля его чести принадлежит и мне. Я требую, чтобы мне разрешили держать руку королевы.
Викинг Хальвдан обрадован, что наконец-то из трудного положения нашелся выход, и удовлетворенно кивает. Носилки с Эйнриде ставят рядом с носилками королевы. Эйнриде наклоняется над покойницей и поднимает ее руку. Подходит Хеминг, молодая рабыня на серебряном подносе, привезенном из Ирландии, держит колокольчик. Хеминг высоко поднимает поднос. Берет двумя пальцами крохотный колокольчик, слегка встряхивает его, и сквозь шорох измороси, летящей со стороны моря, сотни собравшихся тут людей слышат нежный мелодичный звук — в нем и звон серебра, и плач молодой матери над больным ребенком, но есть в нем и предвестие бури и где-то в самой глубине — угроза.
Хеминг наклоняется и надевает колокольчик на руку королевы. Ловкими пальцами он замыкает застежку на ремешке, делает шаг в сторону и останавливается.
Царит мертвая тишина.
Эйнриде опускает руку королевы на богатое покрывало, которым теперь укрыта покойница. Его уносят обратно в усадьбу.
И люди опять расступаются перед ним.
Теперь вперед выходят воины, которые будут обладать Одни, перед тем как Хеминг зарежет ее. Они выстраиваются возле кургана. Их тела до пояса обнажены, волосы подстрижены, они исполнены серьезности, которой требует это событие, однако кое-кто из них не в силах скрыть свое торжество. Арлетта и Гюрд приносят рог и сосуды и поят мужчин. Состав этого напитка известен лишь избранным — это мед с примесью сока растений, тайные тропки к которым знают некоторые женщины Усеберга. И мы, наблюдающие за воинами, видим, как напиток распаляет пьющих, поднимает в них мужество. Но это не обычное мужество, заставляющее мужчину пускаться в пляс или в безудержное хвастовство, и не глупое мужество пьяного. Нет, в воинах как бы нарастает какой-то внутренний гул, заставляющий их покачиваться из стороны в сторону, у некоторых отвисает нижняя губа, изо рта высовывается кончик языка. Глаза заволакивает пелена, и сквозь нее проблескивает угрожающий темный жар.
Арлетта подходит к напиткам и к Одни. Красивая, молодая, вся в белом, Одни ждет своего часа — скорбная женщина накануне рокового свершения. Когда Арлетта подносит ей рог, она вскрикивает, отталкивает его и бросается к Хемингу. Он обнимает ее. В толпе раздаются смешки, кто-то кричит:
— Заставьте ее! У нее нет выбора!
Хеминг склоняется к Одни и что-то шепчет. Гладит ее по щеке. И ласково поворачивает ее лицо к полному рогу Арлетты.
Одни осторожно делает первый глоток, она пьет, и лицо ее постепенно как бы отекает, теряя свою красоту. Теперь у нее тупой и сытый вид.
Рог пуст. Арлетта снова наполняет его и протягивает Хемингу.
Он берет рог, поднимает его и держит высоко над головой. Потом опрокидывает и выливает напиток на землю.
В толпе прокатывается вздох изумления, кое-кто рвется к Хемингу, чтобы убить его. Но Хеминг спокойно поворачивается к Хальвдану.
— Ну? — спрашивает он.
Хальвдан не отвечает. Хеминг через голову швыряет рог назад, в лес. Мы слышим, как он падает в кусты.
Одни напевает. Она уже далеко отсюда.
Возле входа в курган лежат щиты, сооруженные из жердей. Теперь рабы поднимают и устанавливают их. Они забивают в землю толстые колья и ставят щиты, между открытым входом в курган и толпящимися вокруг людьми возникает стена. Двое самых старых родичей королевы подходят к Одни. Один из них — тот, что приехал с Уппсалы. Они поднимают ее, чтобы поверх щитов она увидела вход в курган. Сзади стоит жрец, он громко кричит.
— Что ты видишь там внутри?
Одни опускают на землю. Она проводит рукой по глазам, голос ее почти не слышен, она говорит, что ничего не видела. Ее снова поднимают, на этот раз выше, сильные мужские руки подхватывают ее, поднимают и теперь дольше не опускают на землю.
— Что ты видишь там внутри?
— Нет, — говорит она опять, и голос ее звучит еще тише, — я ничего не вижу.
Подходит Арлетта с рогом. Одни не хочет пить, и опять Хемингу приходится наклониться к ней и шепнуть, что она должна выпить ради него хоть глоток. Одни подносит рог к губам.
Ее снова поднимают вверх.
— Что ты видишь там внутри?
Она глядит на них, словно удивляется, кто они такие и что все это означает, потом поворачивается к Хемингу. И тихим голосом говорит, что видела там ребенка.
В толпе поднимается беспокойство, кто-то кричит, чтобы Одни поскорей убили, она издевается над покойной королевой и всеми собравшимися. Хеминг хочет ответить, но в это время Гюрд смело заходит за стену, чтобы посмотреть, есть ли там кто-нибудь. Она возвращается с девочкой, которую бродяга продал в Усеберге. Ребенку, предоставленному самому себе, надоело такое скопление людей, он заигрался с цветком, побежал за бабочкой, пережившей первые заморозки.
Этого ребенка Одни назвала своим. Она прижимает девочку к груди.
— Пей! — тотчас кричит Хеминг, и в первый раз кажется, что спокойствие и мужество сейчас покинут его.
Арлетта подходит с рогом. Одни пьет и в глубоком опьянении перестает замечать окружающее. Гюрд уводит девочку в усадьбу.
Наконец избранные воины скрываются за стеной, они ждут там Одни. Когда она придет, они разрежут на ней одежды и каждого из них она встретит нагая; они будут под сильным действием своего напитка, она — своего. Хеминг должен присутствовать при этом и свидетельствовать, что все сделано как надо. Так распорядилась королева еще при жизни, и теперь сотни людей, собравшихся вокруг кургана, требуют, чтобы ее воля была исполнена. Телохранителям было трудно попасть в число избранных. Когда королева занемогла и все поняли, что жить ей осталось недолго, между телохранителями вспыхнула жаркая борьба. Задолго до того, как стало известно, сколько женщин и какие именно последуют за покойницей, воины начали заискивать перед королевой и похваляться перед женщинами своими достоинствами. Один подарил королеве серебряную пряжку, которую добыл в Ирландии. Много лет он боялся, что королева узнает про пряжку. Он понимал, что при жизни ей ничего не стоит получить у него эту пряжку за бесценок. Другой послал к королеве свою молодую жену, чтобы она наедине обстоятельно рассказала ей, как неутомим бывает ее муж, когда они встречаются под покровом темноты. Но вот викинг, ходивший на запад, вернулся домой, и в спутницы королеве была назначена Одни; Хальвдан сам выбрал из своих воинов тех, которые были ему по душе, и сказал:
— Эти.
Остальные обиделись. Тогда Хальвдан заменил некоторых, но благодаря этому только приобрел еще больше недругов. Наконец он сдался, накричав на воинов, что они вонючие козлы, и могли бы сами бросить жребий, кому осчастливить эту козочку перед тем, как ее зарежут. Но мужчины никак не могли договориться. Они дрались и пьянствовали, препирались и угрожали воздвигнуть против викинга нид; наконец он собрал их всех при дворе.
— Войдите в мое положение, — взмолился он, — и скажите, что мне сделать, чтобы все были довольны. Вас шесть десятков, а допустить к ней мы сможем не больше восьми человек. Ясно вам это?
Им было ясно. Он выбрал восьмерых. Некоторые попытались подкупить кого-нибудь из восьмерки, обещали взамен свои земли, собирали наличное серебро. Но избранные были непреклонны.
И вот они здесь, все восемь. Они скрываются за стеной.
Вскоре они начинают кричать — им не терпится.
Неожиданно Хеминг приближается к викингу, ходившему на запад, и говорит, что он все-таки не хочет сам убивать Одни. Хальвдан тугодум. Но наконец-то до него доходит, он быстро прикасается рукой к бороде, и в глазах у него загорается злобный блеск.
— А тебе ясно, что тогда случится? — тихо и грозно спрашивает он.
— Я думаю, ты не прав, — отвечает Хеминг.
— Ты знаешь, чего ждет народ? Чтобы ты сам заколол ее!
— А я отказываюсь! И тебе не поможет, если ты выполнишь угрозу королевы и убьешь еще несколько человек, чтобы бросить с нею в курган. Лучше убей меня одного. Это не слишком утешит их, я понимаю. Ведь они жаждут увидеть, как будет исполнена воля твоей покойной матери. Она хотела восторжествовать надо мной, заставив меня убить ту женщину, которую я люблю, понимаешь?
— Да.
— А если я откажусь?
— Ее все равно убьют.
— Но твоей покойной матери и всем этим людям не безразлично, кто именно ее убьет.
Хальвдан не слишком силен в искусстве спора, он злится, когда его припирают к стене. Но Хеминг тут же успокаивает его.
— Я придумал другое.
— А что? Надо спешить. Люди ждут.
— Единственное, чего мне надо, — это облегчить участь Одни. Я знаю, ее убьют в любом случае. Но я хочу избавить ее от того, что ее ждет сейчас.
— А что ее ждет?
— Воины.
Хальвдан смачно смеется.
— А ты уверен, что ее нужно избавлять от этого? Может, ты только лишишь ее последнего, хе-хе, удовольствия? Ладно, хватит, ты и сам небось понимаешь, что это невозможно. Если я сейчас прикажу воинам уйти, народ разорвет нас.
— А если ты сам пойдешь к ней?
— Я?.. Хальвдан отшатывается.
— Это большая… необычная честь. Кто знает, может, людям это даже понравится… такая неожиданность. Сам сын королевы… отсылает воинов… какая честь и для его покойной матери, и для женщины, которая должна последовать за нею в царство мертвых! Ну как? — Теперь Хеминг кричит. — Выбирай! Или ты сделаешь, как я велю, или пусть кто угодно убивает меня и Одни.
Хеминг осмелился употребить слово «велю» — правда, негромко, шепотом, потому что давно понял: викинг, ходивший на запад, больше склонен выполнять приказания, чем отдавать их. Он видит, как робкое тщеславие уже щекочет Хальвдана: может, и правда мне?..
— Эй вы! — кричат из толпы. — Чего вы ждете?
Воины за стеной недовольно ворчат, они уже не в силах владеть собой.
— Слышишь их? Как с ними сладишь? А может, все-таки попробовать?.. — заикаясь, говорит Хальвдан.
— Напои их больше.
Хальвдан машет Арлетте, чтобы она поднесла воинам питье. Наверно, Хеминг заранее предупредил ее обо всем. Воины за стеной снова пьют, на этот раз больше, чем раньше. Возможно, в этот напиток попали другие тайные приправы Арлетты. Кроме нее, это никому не известно. Ропот воинов постепенно слабеет.
— Ну как, согласен? — спрашивает Хеминг. — Или я говорю: отказываюсь убивать Одни, или ты говоришь: согласен!
Хальвдан рывком оборачивается к толпе и кричит:
— Приказываю воинам выйти из-за стены!
— Что? — кричат в толпе. — Чего ты нас дурачишь?
Нечасто хевдинг из Усеберга бывает хозяином положения. Он широко улыбается, зубы блестят, борода красива, как будто он даже прибавился в росте, выпрямившись и словно согнав с плеч жир, который вдруг стек ему под мышки, где его скрыл плащ.
Я сам иду к ней! — кричит он. — Это последняя честь, которую я окажу моей покойной матери, нашей общей повелительнице! Я хочу один обладать женщиной, которая последует в курган за моей матерью!
Выступление Хальвдана настолько неожиданно, что никто не успевает опомниться и подать голос. Народ воспринимает это как победу Хальвдана и словно становится его соучастником в этом обладании. Воины, не попавшие в избранную восьмерку, ревут от удовольствия и благодарности. Их рев увлекает за собой всю толпу.
— Иди к ней! Иди! — слышатся голоса.
Хальвдан с необузданной силой, которая проявляется у него в редких случаях, выгоняет из-за стены пьяных до бесчувствия воинов.
— Вечером вы получите всех женщин, каких пожелаете! — кричит он. Потом отступает в сторону и кланяется. Одни проходит мимо него за
стену. Хальвдан машет Хемингу, приглашая и его последовать за ним. Воцаряется мертвая тишина.
Никто ничего не видит, но некоторым кажется, будто они что-то слышат. За стеной викинг, ходивший на запад, совсем обессилел после большого душевного напряжения.
— По-моему, ты сейчас уже ни на что не годишься, — говорит Хеминг, глядя на него.
Одни глупо улыбается, она пьяна, и разум ее замутнен. В голове у нее звучит песня. Она опирается на Хеминга, забыв о том, что ее ждет.
— Можешь не сомневаться, об этом никто не узнает, я умею молчать, — говорит Хеминг Хальвдану. — Во всем Усеберге нет человека, который умел бы молчать так, как я…
Хальвдану остается лишь удовольствоваться этим обещанием, он возвращается к людям уже не таким победоносным, улыбается через силу.
При виде его толпа ревет, мужчины кричат, им любопытно, он удовлетворенно кивает и машет рукой.
Одни и Хеминг тоже выходят из-за стены.
Теперь осталось последнее.
По древнему обычаю, Одни должна выходить к людям обнаженной, но одежды ее не разрезаны и по-прежнему целиком скрывают ее от глаз людей. Больше Хеминг уже не смеет отказывать народу в его праве. Одни стоит у стены, она еще пьяна, он медленно снимает с нее одну вещь за другой — как часто он делал это, обуреваемый радостью. От холода хмель постепенно проходит, и Одни вдруг вскрикивает. Хеминг машет Арлетте. Та подходит и дает Одни выпить, и снова мысли Одни уносятся прочь. Она глупо смеется и забывает о том, что сейчас случится.
Прижимается лицом к груди Хеминга и замирает.
Толпа тоже замерзла, не слышно даже дыхания, умолк ветер, и море сегодня словно потеряло голос. Одни целиком во власти хмеля, она начинает петь. Пляшет вокруг Хеминга. Он не мешает ей. Пусть с пляской войдет в другой мир. Он тоже пляшет с нею, но ноги с трудом держат его, он осторожно подводит ее к стене, так чтобы она прислонилась к ней спиной.
Глядит ей в глаза. Хочет навсегда запомнить их.
Наклоняется к ее губам и целует их. Губы у Одни теплые, как всегда.
Мгновение Хеминг стоит не шевелясь.
Но он знает свой долг и исполняет его.
Она повисает в его объятиях, порыв ветра подхватывает ее длинные светлые волосы.
Хеминг осторожно опускает ее на землю.
Между Эйнриде и Хемингом был уговор: они вдвоем отнесут Одни в курган на носилках, сделанных ими только для нее. Но теперь Эйнриде не может нести носилки. Одни лежит на земле, мужчины и женщины молча стоят вокруг. Губы у Хеминга сжаты, лицо сурово и неприступно, даже Хальвдан не осмеливается подойти к нему. Поэтому происходит заминка. Хеминг оборачивается к Гюрд и просит ее позвать старого Бьернара. Тот приходит из загона для лошадей, он попытался там скрыться. Они с Одни всегда были друзьями. Она подсовывала ему лишний кусок, если он у нее случался. Бьернар, когда мог, помогал ей с тяжелой работой. Поэтому Хеминг и хочет, чтобы носилки в курган отнес Бьернар. Бьернар подчиняется, он поднимает носилки и, прижав их к себе, несет к кургану. У входа он останавливается, там внутри виден корабль с обрубленной верхушкой мачты. Бьернар вытирает босые ноги о брошенные у входа еловые лапы. Входит внутрь. Оставляет там носилки и возвращается.
Тогда Хеминг склоняется над мертвой Одни и поднимает ее. Входит в курган с нею на руках и кладет ее на носилки, которые делались специально для нее и в ее присутствии — она сидела рядом и следила, чтобы все было по ее вкусу. Какое-то время он остается с ней наедине, заставляя всех ждать. Потом выходит и забирает ее платье. Опять идет в курган и при слабом свете, проникающем внутрь через входное отверстие, одевает ее — в последний раз его руки касаются ее одежды и ее тела. Потом он поднимает Одни с носилок и кладет на ложе, украшенное искусной резьбой. И стоит рядом, склонив голову.
Всхлипывает, уходит, снова возвращается и еще некоторое время стоит рядом с нею. И наконец покидает ее.
Люди возле кургана нетерпеливы, они уже начали забивать коней. Режут и быков, от запаха крови животные пугаются и протяжно мычат. Один из коней вскидывается на дыбы и громко ржет, его тут же ловят. И забивают.
Туши вносят в курган.
Хеминг уходит прочь.
Спускается ночь, в Усеберге начинается праздник.
Первая ночь после похорон. В Усеберге начинается праздник. Еще в сумерках несколько рабов забросали отверстие кургана землей. Чтобы курган был засыпан по всем правилам, им придется работать много дней. В пиршественном покое за длинным столом собрались мужчины. Менее знатные сидят на лавках вдоль стен, рабыни хлопочут вокруг гостей. Но Хеминг уходит оттуда. Мы с ним встречаемся на дворе. Один глаз у Хеминга налился кровью. Голос звучит глуше обычного.
— Где Хаке? — спрашивает он.
Я не знаю, где Хаке, и Хеминг покидает меня, но я прошу разрешения пойти вместе с ним. Он молчит, и я понимаю, что он не возражает против моего присутствия. Не оборачиваясь, он снова спрашивает:
— Где Хаке? Я весь день не видел его…
Но я не знаю, где Хаке.
— Его не было, когда королеву клали в курган. Где он? — вдруг кричит Хеминг, повернувшись ко мне.
Мне нечего ответить ему. Мы стоим перед курганом. Грозный и мрачный, он вздымается к темному небу.
К нам подходит Арлетта.
— Где Хаке? — спрашивает у нее Хеминг.
Она отвечает, что Хаке, наверное, обучает сокола. У Арлетты свои обязанности, и ей хочется, чтобы мы поскорей ушли оттуда. Мы отступаем в темноту. Нам видны смутные очертания Арлетты, она трижды обходит вокруг кургана. Арлетта тихо поет:
Будь проклят тот, кто нарушит покой: пусть сгниет его плоть, переломятся кости и высохнет горло, пусть умрут его дети, сгорит жена
и все его родичи впредь станут врагами и осквернят его прах,
Так будет проклят тот, кто нарушит мир здесь.
В темные тихие часы между полуночью и зарождающимся днем Хеминг возвращается к кургану. Он попросил меня пойти вместе с ним. В руках у него лопата, у меня — факел, но он не зажжен. Во всех домах Усеберга уже спят перепившиеся мужчины и женщины. Вокруг усадьбы, пошатываясь, бродят дозорные. Но воин, который должен охранять курган, сбежал, боясь, что духи умерших выйдут из кургана: ведь курган еще не засыпан как следует, да и духи не успели заснуть достаточно крепко. Возле кургана никого не видно. Ветер дует с моря. Смутно угадываются бегущие облака. Трава за сегодняшний день сильно истоптана. Чуть тронутая морозом, она поскрипывает под нашими босыми ногами. Хеминг подходит к кургану и в темноте откидывает насыпанную рабами землю. Он работает быстро и ожесточенно, еще несколько взмахов, и все готово. Теперь можно проникнуть внутрь. Я зажигаю факел. У меня с собой котелок с углем, пламя мы загораживаем ладонями. Наше предприятие очень опасно. Если кто-нибудь увидит у кургана огонь, сюда придут. Но у нас с Хемингом уговор: если сюда придут, мы обратимся в бегство — размахивая факелом, мы двинемся на пришельцев, один из нас будет рыдать голосом молодой женщины, другой выть, как старая больная королева, оплакивающая жизнь и готовая покарать любого, кто в эту ночь не склонится перед ее волей.
Но никто не приходит. Хеминг проникает в курган. Я наваливаюсь грудью на бревна и свечу ему факелом. Он знает дорогу и быстро находит ее. Я вижу очертания ложей. Когда мои глаза привыкают, я различаю орлиный профиль королевы, старой и высохшей, но даже сейчас она внушает чувство уважения и страха. Хеминг откидывает покрывало и находит ее руку.
Он долго возится с застежкой, но она хорошо известна ему, и в конце концов он снимает колокольчик. Колокольчик не зазвенел. Я понимаю, что это больше всего тревожило Хеминга. Он осторожно снова укрывает королеву и на корточках отодвигается от нее. В кургане очень тесно. Туда уже поставлены и сани и бочки. Хеминг не хочет нарушать их порядок.
Он поворачивается к молодой женщине, не знаю, что он сейчас чувствует. Мне слышно его частое дыхание. Он откидывает с нее покрывало, берет ее руку и надевает на нее колокольчик.
Колокольчик издает легкий звон.
Звон красивый и грустный, я никогда не слыхал подобного звука: в нем и последнее прости, и пожелание удачи. Хеминг склоняется перед покойницей.
Выбирается из кургана.
Быстро засыпает землей отверстие.
Ночь еще не кончилась.
Мы покидаем Усеберг.
Светлеет, мы идем через болото: он — впереди, я — отстав на несколько шагов. Иногда он останавливается и оборачивается ко мне. Один раз он улыбнулся и сказал — он благодарен мне, что я не оставил его одного.
— Ты идешь в Фоссан? — спрашиваю я.
— Так будет лучше, — отвечает он.
Мы входим в лес, тропа становится шире, можно даже идти рядом, мы невольно касаемся друг друга. И мне кажется, что ему это приятно.
На вершине холма мы находим ровное место и садимся, отсюда вдали видно море. У нас с собой немного вяленого мяса. Я отдаю его Хемингу, он должен есть первый, но он возвращает мясо мне, чтобы первый ел я. Не споря, я откусываю кусок и протягиваю остальное Хемингу. Он тоже откусывает и опять отдает мне. Хорошо, когда люди, которые понимают друг друга, могут есть вместе.
Неожиданно с неба падает сокол и бьет Хеминга. Я бросаюсь в сторону под ветки разлапистой ели. Опрокидываюсь навзничь, потом, приподнявшись выглядываю из-под дерева, в ушах у меня свист крыльев. Битва в разгаре. Хеминг успел прикрыться рукой, и сокол промахнулся. Человек и птица дерутся ожесточенно, не на жизнь, а на смерть, и оба они хорошо подготовлены к этой борьбе. Человек весь в крови. Но он не кричит. А птица все бьет его клювом. Ему удается схватить ее за крыло и отшвырнуть в сторону. Но она опять налетает, хотя тут, между деревьями, ей трудно махать крыльями. Птица загоняет человека в заросли можжевельника. На меня находит какое-то оцепенение, и я не помогаю ему. Сокол норовит выклевать Хемингу глаза, но повреждает лишь кожу на лбу; пошатнувшись, Хеминг падает на спину между камнями, успев ударить птицу ногой по горлу. Таким образом он выигрывает время.
Поднимается.
Желтые птичьи глаза глядят в налитые кровью глаза человека, Хеминг идет на сокола, раскинув руки и растопырив пальцы, перья у сокола взъерошены, клюв приоткрыт, из горла вырывается хриплый крик.
И снова начинается схватка.
Человек падает на хвою, и птица тут же бьет его, сильная, обезумевшая от ненависти. Он перекатывается на живот. Она старается ударить его в затылок, но он увертывается, и клюв птицы со всего маху бьет по камню. Птица кричит от боли. Человек сбрасывает ее с себя и наваливается на нее, они катятся по земле и попадают в яму с водой — человек внизу, ему ничего не стоит захлебнуться. Но он не выпускает птицу. Тянет к себе ее голову и держит ее под водой. Острые когти рвут его, и он кричит от боли.
Человек вылезает из воды. Вылезает и птица.
Оба мокрые и окровавленные. И снова идет битва.
Это уже последняя схватка. Птица бьет человека. Пошатнувшись, он пытается схватить ее и не может. Но тут я начинаю кричать. На мгновение птица теряется. Она понимает, что теперь у нее два врага. В это время человек успевает броситься на нее и схватить за горло.
Он держит ее мертвой хваткой.
Птица пускает в ход когти, из рук человека хлещет кровь, он с криком увертывается. Но птица слабеет, и он последним усилием сдавливает ей горло.
Наконец он может отбросить ее от себя.
Потом подходит к ней и наступает ей на голову.
И падает без чувств.
В первый день я промыл Хемингу раны и перевязал платком, разорванным на длинные полосы. Время от времени он приходит в себя, и я даю ему пить. Он лежит на подстилке из хвои. К вечеру холодает, но я не смею разжечь костер — его могут увидеть. Ночью Хеминг приходит в себя. Теперь я верю, что он выживет. Он съедает немного мяса и благодарит меня за то, что я не бросил его.
— Я не помог тебе как следует, — говорю я.
— Ты очень помог мне, — отвечает он и улыбается.
Проходят ночь и день, Хеминг силен, мало-помалу он возвращается к жизни. Говорит, что завтра сможет продолжать путь и будет рад, если я немного провожу его.
Я обещаю ему это.
Занимается день, Хеминг встает, и мы идем дальше. Он вывихнул ногу. Я срезаю ему костыль, и он неуклюже прыгает по камням, но постепенно кровь расходится и поступь его делается мягче, вскоре он уже что-то напевает.
— Вернешься когда-нибудь? — спрашиваю я его.
— Нет, — отвечает он.
В полдень мы садимся отдохнуть, в лесу шелестит ветер, Хеминг улыбается и говорит, что это похоже на ее пение.
И вдруг мы слышим голос — далекий или очень слабый? Хеминг приподнимается. Мы не можем понять, плачет там кто-то или зовет нас. Налетает сильный порыв ветра, и голос пропадает. А может, он нам только померещился? Может, это просто скулил голодный лисенок?
И снова слышится тот же голос, нет, это человек. Хеминг вскакивает, лицо его покрывает смертельная бледность.
— Это она!.. Она пришла за мной!
Он думает о королеве Усеберга, старшей из двух погребенных в кургане женщин. Быстро оглядывается. Хотя понимает: если это она, ему нет спасения. И опять слышится тот же голос. Нежный и звонкий. Лицо Хеминга светлеет:
— Нет, она!.. — Теперь он думает о молодой.
Шуршит хвоя, и мы видим маленькое существо: ребенка, девочку, которую они с Одни купили у отца и из-за которой Одни отказалась бежать из Усеберга.
На этом я заканчиваю свой рассказ.