Холт Виктория. Дочь Сатаны

   — Что? — крикнул Ричард. — И вы осмеливаетесь приглашать меня?
   — Вам надобно спасать свою душу, сэр.
   — Да он намного лучше вас при всем вашем благочестии! — возмутилась Тамар.
   — Я не утверждал обратное, — ответил Хьюмилити.
   — Но вы подумали это. Я прочла это в ваших глазах.
   Тамар и Ричард в ярких богатых нарядах и Хьюмилити в скромной темной одежде составляли резкий контраст.
   — Не главное иметь доброе сердце, — сказал Хьюмилити, — главное — быть храбрым и терпимым. И непременно надобно молиться должным образом.
   — То есть на пуританский манер! — не без сарказма заметил Ричард.
   — Да, сэр.
   — Можете идти. И помните мое предостережение.
   — Благодарю вас, сэр.
   Он поклонился с торжественным и печальным видом, но, уходя, повернулся к Тамар.
   — Покайтесь, прошу вас. Покайтесь, пока не поздно. Я буду молиться за вас обоих, за спасение душ ваших.
   Когда он ушел, Тамар сказала Ричарду:
   — Я никогда еще не видела человека, столь уверенного в правоте своего дела.
   — Фанатичный дурак! — воскликнул Ричард.
   — И все же я отчасти восхищаюсь им.
   — Потому что ты тоже фанатична и глупа, моя дорогая. — Он мрачно усмехнулся. — Он — пуританин, а ты — язычница. И у кого хватит смелости сказать, кто из вас прав, а кто нет? У кого-нибудь, кто мудрее меня.
   — Вы умнее нас обоих, но вас мучают сомнения. — Помедлив, она продолжала: — Мне будет досадно, если Хьюмилити попадет в беду. Не для того я спасала ему жизнь, чтобы он погубил ее.
   — Если этот парень попадет в беду, то по своей вине. Я искренне надеюсь, что он не навлечет несчастья на других.
   Тамар удалилась в свою комнату, и несколько минут спустя послышался стук в дверь. Это была Аннис, вид у нее был веселый.
   — Я видела, как Хьюмилити Браун выходил из кабинета хозяина.
   — Ну и что с того?
   — Я подумала… спасется ли хозяин?
   — Спасется от чего?
   — Спасет ли он свою душу? Спасет ли Хьюмилити его душу?
   — Душа твоего хозяина давно спасена. Он — лучший человек на свете и войдет в царствие небесное прежде пуританского проповедника!
   Аннис не стала противоречить госпоже, но Тамар прочла в ее глазах недоверие.
   — Я вижу, Аннис, ты наслушалась этого Хьюмилити.
   — О мисс, я не хотела говорить вам. Это было несколько дней назад. Мы были на богослужении, Джон и я… И потом… мы поняли, что спаслись.
   — Ты и Джон… пуритане?!
   — Да, мисс.
   Тамар рассердилась. Она всегда чувствовала, что Хьюмилити ее соперник. Ведь Аннис принадлежала ей. А теперь… дезертировала.
   — Хм, — усмехнулась она, — стало быть, вы с Джоном попадете на небеса?
   — Да, мисс, попадем. Нам только надобно молиться Богу как положено, и мы спасемся.
   — Молиться, как велит Хьюмилити Браун, разумеется?
   — Не знаю, мисс. Как положено, это все, что я знаю.
   — Значит, ты больше не хочешь служить у меня?
   Аннис побледнела.
   — Ах, мисс, я ни за что не хотела бы расставаться с вами.
   — Пуритане не захотели бы иметь дело с тем, кто хоть как-то связан с дьяволом.
   — Нет, мисс, это не так… Вы хорошая, хотя не спаслись еще. Я молюсь за вас… каждый вечер. Я уж лучше не спасусь, но не оставлю вас. Никто не был так добр ко мне, как вы. Я не стану ходить на их богослужения, коли вы не велите.
   Тамар победно засмеялась.
   — Нет, Аннис, можешь продолжать быть пуританкой, если хочешь. Мне это безразлично. Я все равно останусь твоим другом.
   — Хорошо, мисс. Это все Джон. Он сходил к ним и спасся. Потом он пришел ко мне и сказал: «Аннис, я спасся, и тебе тоже надо спастись. Не хочу, чтобы душа твоя мучилась в аду». А я ответила: «Ладно, Джон, у нас с тобой все должно быть одинаково, если ты спасешься, значит, и я должна спастись». И он отвел меня к ним, и я тоже спаслась. Мастер Браун так красиво говорит… просто уносит тебя куда-то. Джон говорит, то, что мы делаем на сеновале, тоже грех, и что теперь не должны больше это делать.
   — Вам надобно быстрее пожениться, Аннис. Пуритане не должны себя вести так, как вы.
   — Я знаю, мисс, но мне думается, Господь добр, он простит нас. Он знает, мы не могли отказаться от этого, покуда не спаслись.
   — Ты сказала Джону, что ждешь ребенка?
   — Я намекнула ему, сказала: «Джон, если мы спасемся, то поженимся, и тогда то, что мы делаем, не будет грех». А Джон ответил: «Да, Аннис, то, что мы делали, это блуд, а мастер Хьюмилити Браун говорил, будто блуд — большой грех». А я ему: «Мы поженимся и спасем наши души от вечных мук». А он мне: «А как же мне-то быть? Ведь я грешил еще с двумя».
   — А ты не сказала ему, что беременна?
   — Я не посмела, мисс.
   — Ты должна сказать, Аннис. И когда Джон согласится жениться на тебе, я постараюсь помочь вам.
   — Мисс, вы очень добры ко мне. Надеюсь, вы спасетесь. Не знаю, какие были бы небеса без вас.
   — Не заботьтесь обо мне. Когда мое время придет, я сама позабочусь о себе.
   И Аннис кивнула ей в ответ.
   Аннис горько плакала, положив голову на колени Тамар. Ее постигло страшное горе.
   Джон, самый большой простак из всех пуритан, слишком много болтал. Его арестовали и посадили в тюрьму.
   Узнав об этом, Аннис пришла в отчаяние, через шесть месяцев ей предстояло рожать, а, судя по всему, Джона вряд ли выпустят к тому времени.
   — Не знаю, что делать, мисс, я чуть не рехнулась от горя.
   — Понимаю. И все же, думается мне, твой хозяин сумеет помочь тебе. Я замолвлю за тебя словечко. Надеюсь, Джон скоро вернется, и тогда, клянусь, я заставлю его жениться на тебе. Если ты не расскажешь ему всю правду, я сама это сделаю.
   Аннис продолжала громко рыдать.
   — Ах, мисс, как вы добры ко мне!
   — Добрее, чем Хьюмилити Браун со всеми его прекрасными разглагольствованиями? Если бы не этот человек, Джону не пришлось бы сидеть в тюрьме. Ты не думала об этом?
   — Он говорит, на то воля Божия!
   — Божья воля! — отрезала Тамар. — Быть может, ты теперь попросишь Бога помочь тебе? Бога или Хьюмилити Брауна…
   — Никто не был ко мне добр так, как вы, — примирительно сказала Аннис.
   Тамар пошла к Ричарду.
   — Вы слышали эту новость? — спросила она.
   — Этот олух Джон Тайлер слишком много болтал. У него на плечах не голова, а сноп соломы.
   — Ричард, а вы не можете помочь ему?
   Ричард пожал плечами.
   — Думаю, они увидят, что такой простофиля, как он, не представляет опасности.
   — Ему нельзя слишком долго оставаться в тюрьме, он должен жениться на Аннис.
   Ричард скорчил ироническую гримасу и засмеялся:
   — Ах, эти девки и парни!
   Но она тут же принялась защищать Аннис:
   — Хьюмилити Браун, без сомнения, сказал бы: «Пусть тот, кто без греха, бросит в нее камень».
   — Да, ты права. Скажи Аннис, что я постараюсь сделать все, что могу.
   — Я уже сказала ей это.
   Ричард удивленно поднял брови.
   — Как странно, что ты, настаивающая на своем родстве с сатаной или, по крайней мере, какой-то зависимости от него, столь сильно печешься обо всех и каждом!
   — Если миссис Элтон будет бросать на Аннис презрительные взгляды, я возьму ее палку и отлуплю эту старуху. Почему вы не хотите избавиться от этой старой карги? Я ее ненавижу.
   — Иногда я сам задаю себе этот вопрос. Но она хороший повар и изучила мои вкусы. Заменить ее нелегко. Боюсь, у меня не хватит на это энергии.
   — Тогда пусть остается, только пусть знает свое место. Я не хочу, чтобы она издевалась над Аннис, девушка и без того страдает. Прошу вас, сделайте что-нибудь, чтобы поскорее освободить Джона. Я хочу, чтобы он женился на Аннис. Она любит его и будет присматривать за ним, а за ним точно надо смотреть. И еще вот что. Аннис боится своих родителей и не хочет после замужества жить с ними на ферме. А я хочу, чтобы она осталась со мной. Я привыкла к ней и мне не хотелось бы брать другую горничную. Нельзя ли построить для них домик. Есть одно место недалеко от Своннов. Они могли бы жить там, Джон ходил бы работать на ферму, и Аннис осталась бы при мне. Ричард, вы не могли бы сделать это ради меня?
   Он поколебался, а потом засмеялся:
   — Ты не перестаешь меня удивлять!
   Она бросилась порывисто целовать его. Он был счастлив, хотя не переставал удивляться самому себе.
   — Стало быть, вы сделаете это! Я так и знала. А теперь, пожалуйста, поезжайте в город и постарайтесь освободить Джона.
   Тамар пошла провожать его. Он уехал, а она стояла и смотрела ему вслед.
 
   Но события складывались не так удачно, как желала Тамар. Во-первых, Ричард не добился освобождения Джона. Парень вел себя как бунтарь, хулил церковь и государство.
   Тамар, как могла, утешала Аннис:
   — Не надо убиваться, девочка. Он скоро вернется.
   Но он все не возвращался, недели превращались в месяцы… Миссис Элтон злорадно поглядывала на Аннис.
   — Хорошенькие дела! — сказала миссис Элтон, обращаясь к Молл Свонн. — Согреши, и тебе будет уготована хорошая жизнь. Это в награду-то за худое поведение! Роди бастарда, и тебе построят дом.
   Стоило Тамар повернуться к домоправительнице спиной, как та строила ей рожи, чтобы это могли видеть полоумная Молл и ее сестра Джейн. Это было все, что она осмеливалась делать. Видя, что Ричард Мерримен потакает дочери во всем, она боялась, как бы ей не указали на дверь. Миссис Элтон понимала, ее здесь еще держат лишь потому, что она отлично ведет хозяйство и старается, чтобы хозяина лишний раз не беспокоили, коль скоро он этого не любит. Она знала, что ей надо вести себя осторожно, но никак не могла заставить себя не судачить об Аннис. До чего же ей хотелось, чтобы Аннис работала в кухне под ее началом. Уж она показала бы ей тогда, почем фунт лиха! Как бы там ни былоо, она без устали перемывала ей косточки.
   — Эта Аннис, — говорила она Молл и Джейн, — слишком о себе возомнила с тех пор, как хозяйке дома, дочери господина, взбрело в голову взять ее в горничные. Тоже мне горничная! Ей бы постыдиться надо, а не задирать нос, юбка-то на ней уже трещит по швам!
   Аннис боялась идти домой. Отец грозился привязать ее к столбу во дворе и выпороть так, чтобы она своих не узнала. А мать заявила, что поможет ему в этом. Миссис Элтон, предвкушая это удовольствие, облизывала губы и старалась обманом спровадить ее домой, но Тамар не велела ей туда идти.
   Тамар с жаром защищала Аннис. Она ненавидела и миссис Элтон, и Хьюмилити Брауна за то, что они безжалостно осуждали девушку. Она удивлялась, что прежде считала Хьюмилити благородным.
   Однажды, выйдя из конюшни, она остановила его и сказала:
   — Как вы смеете так относиться к Аннис?
   Он промолчал.
   — Я просто ненавижу вас за это. Бросаете на нее столь презрительные взгляды, словно жаждете насладиться зрелищем, когда она станет гореть на медленном огне, раздуваемом чертями.
   — Сие, без сомнения, будет ее уделом.
   — Я не смогла бы любить Бога, который допустил бы это.
   — Вы богохульствуете.
   — Быть может. А вы — тиран. Неужто вы не можете понять, что ее сердце разбито?
   — Она — блудница. Согрешив, она не сможет избежать наказания.
   — Аннис уже наказана. Она любит Джона Тайлера, а его держат в тюрьме. Аннис боится за Джона. И боится, что его не выпустят до того, как родится младенец. Разве этого наказания не достаточно? — Он не ответил, а она продолжала: — Это вы… вы должны были сидеть в тюрьме, а не Джон Тайлер. Вы заманили его на свои сборища, а теперь он в тюрьме, а вы на свободе!
   — Если бы Господу было угодно, чтобы арестовали меня, то в тюрьме сейчас сидел бы я.
   — Вы просто бесите меня! Стало быть, это по воле Божией Аннис приходится страдать?
   — А как могло быть иначе? За грех положено наказание, а она совершила тягчайший грех.
   — А вы никогда не совершали подобного греха?
   Он покраснел и бросил на нее испуганный взгляд.
   — Нет! — крикнула она. — Вы этого не делали! Разве можно назвать вас мужчиной?! Вы бросаете исподтишка взгляды… мечтаете… надеетесь… но бежите прочь, потому что вы не мужчина, а… пуританин!
   — Вы оправдываете свою горничную, а быть может… заодно и себя.
   Не сумев совладать со своей яростью, она подняла хлыст и ударила его, и он отступил назад. Удар пришелся ему по руке, на которой мгновенно вздулся красный рубец. Она тут же опомнилась, ей стало стыдно.
   — Вы… вы доводите меня до бешенства! — воскликнула она.
   — Это дьявол стоял возле вашего локтя, — ответил он, и ей показалось, что он смотрит на красный рубец с некоторым удовлетворением.
   Она снова вспыхнула:
   — Если вы посмеете говорить со мной подобным образом, я хлестну вас снова… и снова!
   Затем она повернулась и побежала к дому.
 
   Аннис родила сына и назвала его Кристианом.
   — В надежде, — сказала она со слезами на глазах, — что он станет праведнее своих грешных родителей.
   Джона выпустили месяц спустя после рождения ребенка, он и Аннис тут же поженились и поселились в новом домике неподалеку от Своннов.
   Жители окрестных деревень ворчали, что этой паре повезло больше всех, мол, видно, награду заслуживают грешники, а проповедник Браун не тому учил их. Да и церковь не тому учит. И все-то это дело рук Тамар. Уж она-то довольна! Еще один внебрачный младенец! Еще один родился, чтобы служить дьяволу!
   Что же до миссис Элтон, то она была вне себя от злости и судачила об этом с каждым, кто желал ее слушать. Лишь только когда ей задавали вопрос, почему же она продолжает работать в доме, хозяйку которого считает ведьмой, миссис Элтон умолкала.
   Хьюмилити Браун был еще больше возмущен, чем миссис Элтон. Во время беременности Аннис он пытался убедить Тамар не давать Тайлерам дом, а она, глядя на его руку с красным рубцом, продолжала чувствовать себя виноватой и отвечала ему вежливо. Но вскоре после того, как рубец окончательно исчез, между ними разыгралась бурная сцена.
   — Что бы вы сделали на моем месте? — спросила она. — Скажите мне, что бы я должна была сделать, будь я доброй пуританкой?
   — Молиться за эту девушку.
   — Молитвами дом не построишь. — Тамар иронически засмеялась. — Мои слова шокируют вас, вы ожидаете, что небеса разверзнутся и поразят меня громом. Вы говорите, Аннис согрешила, а я отвечу вам то, что говорю другим: «Пусть тот, кто без греха, бросит в нее первый камень». Быть может, этим первым будете вы, Хьюмилити Браун? Скорее всего, так и будет. Хьюмилити!⁴ Это имя вам не подходит. Вам следовало бы дать имя Прайд⁵. Видно, гордыня тех, кто спасся, таких, как вы, превыше гордыни обреченных на муки вечные, какой вы считаете меня.
   — Вы поощряете грех, — объяснил он, — неужто вы не можете подарить дом честным людям, вступившим в брак непорочными?
   — Но я люблю Аннис, а она попала в беду. Однако вам этого не понять. Вы ничего и никого не любили, кроме добра, а ненавидели одно лишь зло. Вы на моем месте выгнали бы Аннис, не правда ли? Отослали бы ее к жестоким родителям, которых вы, без сомнения, считаете хорошими людьми. Мне кажется, ваша церковь увела вас далеко от учения Иисуса.
   — Вы восхваляете зло, — ответил он.
   Тамар удалилась, разгневанная.
 
   В один прекрасный день Бартли возвратился домой. В городе, как обычно при прибытии кораблей, царили волнение и суета.
   В тот же самый день он прискакал в Пенникомкуик. Услышав стук копыт, Тамар поспешила к окну, ведь она уже узнала о его возвращении. Она увидела, как Бартли вышел из конюшни и быстро зашагал к дому вальяжной походкой. Он посмотрел на ее окно, и Тамар отпрянула в глубь комнаты. Она сама удивилась, заметив, как дрожат ее руки, когда она звонила в колокольчик.
   На зов явилась Аннис, которая продолжала служить у Тамар. Она каждый день приводила из дома своего годовалого сынишку. В этот момент Кристиан, только что научившийся делать первые шаги, ковылял по лужайке перед домом. Бартли схватил малыша и поднял его высоко над головой. Тамар услышала радостный возглас ребенка.
   Она тут же снова отошла от окна, заметив, что Бартли, держа Кристиана, смотрит на ее окно.
   Не прошло и пяти минут, как в комнату вбежала Аннис.
   — Мисс, хозяин послал меня за вами.
   — Я велела тебе сказать, что меня нет дома.
   — Мисс, это неправда, а я не хотела врать.
   Тамар засмеялась с недовольным видом.
   — Это все работа Хьюмилити Брауна. Надо же! Она не может соврать, даже если я велю ей сделать это!
   — Мисс, я сказала, что пойду к вам, и, если вы у себя, передам просьбу хозяина спуститься вниз. Ах, мисс, там джентльмен, которому, как сказал хозяин, вы обрадуетесь.
   — Я знаю, кто он! — воскликнула Тамар.
   Аннис опустила глаза. Она, следуя примеру Джона, стала доброй пуританкой, и каждый намек на тайную власть ее госпожи вызывал в ней мрачные предчувствия. Хьюмилити Браун предостерегал ее от нечистой силы так же, как охотник на ведьм. И все же та, кого Аннис и ее семья любили, обладала странной, загадочной силой.
   Внезапно, что было типично для Тамар, ее гнев остыл, и она, понимая чувства Аннис, сказала:
   — Я видела его из окна. В этом нет никакого колдовства. И коль скоро ты не хочешь лгать, скажи, что я у себя, но спускаться к нему не хочу.
   Аннис улыбнулась, и ее простодушная улыбка, как всегда, тронула Тамар. Девушка вышла, но вскоре вернулась.
   — Хозяин говорит, что мистер Кэвилл вернулся из морского похода, и он полагает, узнав это, вы измените свое решение.
   — Ступай и скажи, что я не изменю своего решения.
   Тамар оставалась в своей комнате более часа, покуда не увидела, что Бартли уехал, и лишь тогда спустилась вниз.
   Ричард сидел в большой комнате у окна, задумчиво глядя в сад. Увидев ее, он поднял брови.
   — Это было крайне невежливо с твоей стороны, — сказал он.
   — Я не желаю видеть его.
   — Он — наш сосед, мы дружим долгие годы. Он отсутствовал очень долго… целых два года, и когда он приехал навестить тебя, ты отказываешься почтить его своим присутствием.
   Она пожала плечами.
   — Тамар, — продолжил он, — почему ты продолжаешь столь яростно ненавидеть этого молодого человека? Неужто ты не можешь простить ему то, что он пытался сделать с тобой много лет назад?
   — Не могу…
   — Но ведь это случилось так давно, когда он был еще беспутным мальчишкой!
   — А теперь он беспутный мужчина.
   — Я хотел бы, чтобы ты вышла замуж. Тебе уже двадцать лет, самая пора. Ты видишь, как счастлива Аннис с Джоном. Ты любишь Кристиана. Неужто тебе не хочется иметь собственных детей?
   — Думаю, я почувствую, когда для меня придет время выходить замуж, а если не почувствую… — Тамар снова пожала плечами, — значит, не выйду. Почему вы всегда заговариваете со мной о замужестве, когда приезжает Бартли? — с яростью спросила она.
   — Быть может, потому, что он подходящий жених для тебя.
   — Как вы можете думать такое? Каково же ваше мнение обо мне, если вы считаете его достойным меня. Ведь он всего лишь авантюрист, пират! Ах да… он поступает весьма законно, ведь он грабит только испанские корабли, разоряет и сжигает только испанские города и насилует испанских женщин! А быть может, и не только испанцы бывают его жертвами?
   — Боюсь, я не смогу тебя переубедить. Твоя гордость — твой злейший враг. Ты убеждена, что права, когда ненавидишь Бартли и защищаешь людей, подобных Хьюмилити Брауну. Но знаешь ли ты, что твое представление о том, что хорошо и что плохо, диктуется эмоциями. Бартли — пират, стало быть, его надо презирать. Я, Аннис, Джон Тайлер тоже грешили, но нас ты отчаянно защищаешь. Мне хотелось бы, чтобы ты смотрела на Бартли более разумно.
   — Он не нуждается в моем добром отношении.
 
   На следующий день Тамар села на лошадь и поехала на прогулку по вересковой пустоши. Мысли о Бартли не давали ей покоя с того самого момента, как он вернулся домой. Внезапно она услышала позади стук копыт. Это был Бартли.
   Тамар придержала лошадь и остановилась перед ним. Он порядком изменился, немного постарел. Ему было почти двадцать семь, он стал взрослым мужчиной. У глаз появились морщинки, кожа стала бронзовой от загара, шрам на щеке выделялся более отчетливо. Но глаза по-прежнему горели, как сапфиры. Он смотрел на нее с легкой иронической усмешкой, и в ее душе поднялась прежняя ненависть.
   — Приятная встреча, Тамар.
   — Сомневаюсь в том, что приятная.
   — Разве так встречают любовника?
   — Ты не мой любовник.
   — А ты забыла, что мы вместе провели ночь?
   — Я сделала все, чтобы стереть этот срам из своей памяти.
   — По крайней мере ты слишком горячишься, стало быть, я тебе не безразличен, — он широко улыбнулся, — и это дает мне надежду.
   — Надежду? На что? Что ты снова заманишь меня в ловушку?
   — Полно, Тамар. Не лги себе. Ты тогда разгадала мою уловку. Я поступил благородно… дав тебе убедительный повод, чтобы уступить мне, повод поверить, будто ты делаешь это не потому, что находишь меня неотразимым, а ради другого человека.
   — Мне надоел этот разговор, я возвращаюсь домой.
   — Нет, ты останешься и поговоришь со мной. Может, нам спешиться? Давай привяжем наших лошадей вон к тому кусту. Тогда нам легче будет потолковать о будущем.
   — У меня с тобой не предвидится никакого будущего.
   — Жаль, а у меня есть план, и я хотел бы посвятить тебя в него.
   — Мне это ни к чему.
   Он наклонился к девушке, схватил ее лошадь за уздечку и заглянул ей в лицо.
   — Ты боишься слезать с лошади. Боишься, что я схвачу тебя, как в тот день… Помнишь, как тогда, когда ты увидела, что я иду к Ричарду, и улеглась голая на траве, сама не своя от желания соблазнить меня.
   Тамар бросила на него надменный взгляд.
   — Почему ты все время стараешься разжигать мою ненависть к тебе?
   — Потому что твоя ненависть мерило твоей любви.
   — Я вижу, ты преуспел в искусстве плести интриги во время своих испанских побед. Позволь сказать тебе, что ты не имеешь ни малейшего понятия обо мне и о моих чувствах.
   — Знаешь, испанские и английские женщины по сути дела одинаковы, их можно разделить на податливых, кротких и на таких, как ты, диких, которых необходимо приручать.
   — Твои глупые речи мне омерзительны. Я не лошадь, чтобы меня приручать.
   — Ты права. Как я тебе уже говорил, ты женщина, за которой нужно ухаживать… теперь, когда я добился тебя.
   — Ты полагаешь, что добился, потому что поступил со мной подло? И это дает тебе право говорить со мной подобным образом?
   — Ах, Тамар, хотел бы я, чтобы ты сейчас взглянула на свое лицо. Ты взволнована. Ты надеешься, что я поступлю, как в прошлый раз. Даже если ты немного боишься, все равно надеешься. Загляни себе в душу, моя красавица, и скажи, что ты там видишь. Скажи мне правду. Скажи, что ты лелеешь в сердце малейший штрих той ночи любви. Ты помнила об этом все это время так же, как и я.
   Она с такой силой хлестнула лошадь, что та вырвала уздечку из руки Бартли и помчалась галопом. Бартли скоро нагнал ее.
   — Я думал, что малыш в саду — наш! — крикнул он. Она продолжала смотреть вперед.
   — Я был разочарован! — снова крикнул он. Тамар снова придержала лошадь и воскликнула:
   — Я скорее убила бы себя, чем стала рожать твоего ребенка!
   — Ты слишком легко говоришь о смерти и слишком часто упоминаешь о ненависти.
   — Убирайся прочь! Оставь меня!
   — Я должен поговорить с тобой.
   — Ты не можешь сказать ничего, что представляло бы для меня хоть малейший интерес.
   — Ты боишься меня.
   — Я слишком хорошо тебя знаю. Ты — грубиян, насильник, пират, грабитель. И все эти качества мне отвратительны. К тому же я не доверяю тебе. Физически ты сильнее меня, и я не желаю оставаться наедине с тобой в пустынном месте.
   Он засмеялся.
   — О Тамар, разве я когда-нибудь принуждал тебя? Разве ты не приняла меня без протеста в свою постель?
   Горячие слезы стыда выступили у нее на глазах. Она со злостью хлестнула лошадь.
   — Давай, скачи быстрее, — шепнула она. — Давай оторвемся от него.
   Но взмыленные лошади бежали рядом.
   — Не бойся, Тамар! — крикнул Бартли. — Мы будем вместе навсегда… до смерти.
   Они оставили позади открытую пустошь и въехали в узкую лощину, где пришлось ехать шагом, и Бартли вновь заговорил:
   — Выслушай меня, Тамар. Я уже не молод и хочу жениться. Мой отец хочет увидеть моих детей, прежде чем умрет. Я часто думал об этом, когда был далеко от дома. Я люблю море, но тебя я люблю сильнее. Ты, как море, Тамар… ненадежная, ласковая и нежная с одним, дикая и неукротимая с другим. Я хочу тебя, Тамар.
   — Твои слова напрасны. Если хочешь моего совета, послушай: женись и заведи детей. У нас в округе много девушек столь же знатного рода, как ты, из которых выйдут отличные жены. Какая-нибудь из них, без сомнения, будет мириться с твоими грубыми манерами и изменами, лишь бы стать леди Кэвилл.
   — Я не хочу никого, кроме тебя.
   — Это оттого, что ты желаешь то, чего не можешь получить.
   — Я не буду век плавать, — продолжал он, — мы будем растить своих детей. Что ты на это скажешь, Тамар?
   — Скажу, что ты дурак. Твоя семья решит, что я недостойна тебя, а это не может принести счастье.
   — Как только я женюсь на тебе, моя семья забудет странные слухи о твоем рождении.
   — Эти слухи никогда не забудутся.
   — Это потому, что ты так ведешь себя. Ездишь на лошади с распущенными волосами, тебя и в самом деле можно принять за ведьму, при виде которой у мужчин возникает пожар в крови, а женщины умирают от зависти.
   — И ты женился бы на мне, зная, что я отличаюсь от других женщин?
   — Я хочу жениться на тебе, — твердо сказал он.