Холт Виктория. Испания для королей

   Своих детей она любила всем сердцем. Самой ей не хватало образованности, и она это понимала, поэтому хотела найти им самых лучших учителей из всех, какие были в Испании. И особое внимание уделить духовным наставникам. Ей хотелось, чтобы ее дочери стали не только достойными правительницами, но и добродетельными женами, любящими матерями. Вот почему она заставляла их подолгу сидеть рядом со служанками и учиться у них искусству вышивания. Ей нравилось наблюдать за их успехами, слушать Хуана, сидевшего у окна и вслух читавшего какую-нибудь книгу.
   Вот и сейчас девочки занимались рукоделием, а она ласково смотрела на них. Вот ее первеница Изабелла – очаровательная, стройная, хотя и не такая румяная, как ее сестры. Увы, у нее все еще случаются приступы кашля – как и раньше, по вечерам. Над полотном она трудится прилежно, сама любуется своей работой. Ей уже пора подыскивать супруга.
   Тяжело будет расстаться с ней, подумала Изабелла.
   А вот и Хуан – пожалуй, любимый ее ребенок. Но как же его не любить? У него нежный, отзывчивый характер, но в спортивных упражнениях он превосходит многих своих сверстников – Фердинанд недаром гордится им. Учителя тоже считают его способным мальчиком, уроки даются ему легко, он сообразителен от природы. И еще очень хорош собой – по крайней мере, в материнских глазах. Глядя на него, она всегда умиляется и мысленно называет его не иначе, как «ангелочек». Впрочем, она не будет возражать, если это имя станет звучать вслух – и не только в материнском исполнении.
   Хуана. Ей Изабелла тоже дала прозвище – «свекровушка», подчеркивавшее некоторое ее сходство с бабушкой, матерью Фердинанда. Изабелла не желала замечать, что маленькая Хуана гораздо больше напоминает ее собственную мать, несчастную узницу замка Аревало.
   И все же такое сравнение напрашивалось само собой. Если в детской происходили какие-либо неприятности, в них непременно оказывалась замешана Хуана. Нет спора, она была обаятельна – даже в те минуты, когда ею овладевало какое-то буйство, желание поступать наперекор окружающим. Остальные дети вели себя более сдержанно. Вероятно, они пошли в мать. В отличие от Хуаны.
   И наконец, малютка Мария – простодушная, открытая, доверчивая, как все девочки ее возраста. Впрочем, она и в будущем не должна доставлять хлопот родителям. И при этом, как ни странно, радует свою мать гораздо меньше, чем остальные дети.
   Глядя на Марию, Изабелла представляла себя ребенком – такой же спокойной, ласковой… и не слишком привлекательной девочкой.
   Она заметила, что Хуана почти не работает. Ее часть холста была вышита не так аккуратно, как у сестер.
   Изабелла подошла к дочери и легонько похлопала ее по плечу.
   – Не отлынивай, свекровушка, – сказала она. – Твоя работа еще не закончена.
   – Не люблю рукоделие, – насупилась Хуана. Услышав эти кощунственные слова, инфанта Изабелла в ужасе отпрянула от сестры.
   Покосившись на нее, Хуана добавила:
   – И ты мне не указ, сестренка. Не люблю рукоделие, не люблю!
   – Чадо мое, – назидательным тоном произнесла Изабелла-старшая, – это покрывало предназначено для алтаря в одном из наших соборов. Неужели ты не желаешь потрудиться во славу Бога?
   – Не желаю, Ваше Величество, – с готовностью кивнула Хуана.
   – Плохо, очень плохо, – строго сказала Изабелла.
   – Но, Ваше Величество, вы же спросили меня о моих желаниях, – заметила Хуана. – Я должна была сказать правду – если бы я солгала, то сегодня вечером мне пришлось бы признаться в этом нашему исповеднику, и он назначил бы мне эпитимью. Плохо – это когда обманывают, вводят людей в заблуждение.
   – А ну-ка, встань, – велела Изабелла.
   Хуана подчинилась, и Изабелла, взяв ее за плечи, приблизила к себе.
   – Это верно, лгать нехорошо, – продолжала она. – Но верно и то, что тебе нельзя вырасти распущенной, капризной девочкой. Поэтому тебе следует воспитать в себе привычку к дисциплине и желание трудиться на благо твоей страны.
   Хуана вспыхнула.
   – Ваше Величество, если благополучие моей родины настолько зависит от этого покрывала…
   – Ладно, хватит разговоров, – перебила ее Изабелла. – Приступай к работе. Если к завтрашнему дню твоя часть покрывала окажется незаконченной или стежки будут не такими аккуратными, как у твоих сестер, ты будешь продолжать это занятие до тех пор, пока не добьешься нужного результата.
   У Хуаны задрожала нижняя губа. Справившись с собой, она быстро произнесла:
   – Хорошо, но в таком случае я не смогу пойти на вечернюю мессу.
   Остальные дети тревожно переглянулись. Почувствовав их смущение, Изабелла спросила:
   – В чем дело, чада мои?
   Хуан и инфанта Изабелла потупились.
   – Да что с вами стряслось? – повысила голос Изабелла. – Выкладывай, Хуан! Я желаю знать, в чем дело.
   – Ваше Величество, мне бы не хотелось…
   – Ага! Судя по всему, тут замешана твоя сестра. Опять Хуана что-то натворила?
   – Я… не знаю, как об этом сказать, Ваше Величество, – пролепетал Хуан.
   По его побледневшему лицу можно было догадаться: он боится, что его заставят сказать нечто такое, о чем сам он предпочел бы умолчать.
   Изабелле не хотелось тянуть его за язык. Врожденное благородство не позволяло ему выдавать сестру, это было ясно. И в то же время он не смел ослушаться матери.
   Она повернулась к инфанте. Та тоже не желала доносить на сестру.
   Изабелла немного злилась, но и гордилась ими. Было бы хуже, если бы ее дети росли доносчиками. И она уважала семейную поруку. Точнее, взаимовыручку.
   К счастью, от необходимости силой добиваться ответа ее избавила сама Хуана – смелая девочка, даже вызывающе смелая.
   – Сейчас я все расскажу, Ваше Величество, – вдруг выпалила она. – Дело в том, что иногда я не хожу в церковь… И, если уж совсем честно, – не иногда, а очень даже часто. Все эти службы и исповеди мне совсем не нравятся. Я больше люблю петь и танцевать. Поэтому я обычно где-нибудь прячусь – а они не могут меня найти и идут в церковь без меня.
   – Итак, дочь моя, ты провинилась перед людьми и Богом, – с расстановкой произнесла Изабелла. – Мне стыдно за тебя. Ты, дочь правителей Кастилии и Арагона, совершаешь такие неблаговидные поступки! И это в то время, как твой отец на поле брани защищает наше государство, отстаивает нашу святую веру! Неужели ты забыла о долге принцессы правящего дома Испании?
   – Не забыла, – сказала Хуана. – Но это не имеет никакого отношения к моему нежеланию ходить в церковь.
   – Хуан, – обратилась Изабелла к сыну, – приведи сюда гувернантку твоей сестры.
   Хуан, бледный как полотно, подчинился. Хуана посмотрела на мать с плохо скрываемым страхом. Она подумала, что сейчас принесут розги, а телесные наказания были ей невыносимы. Боли она не боялась – хуже было то, что мать собиралась унизить ее достоинство.
   Она повернулась и хотела выбежать из комнаты, но Изабелла схватила ее за локоть. Ситуация не предвещала ничего хорошего. Изабелле вдруг стало тяжело дышать. Закружилась голова, задрожали руки, и она ничего не могла поделать с собой.
   Все из-за беременности, сказала себе Изабелла. И, думая так, понимала, что дело не в беременности, а в страхе за дочь. Ей хотелось прижать Хуану к груди, успокоить ее, попросить остальных детей встать на колени – и молить Бога о том, чтобы их сестра не стала похожа на свою бабушку по материнской линии.
   – Пустите меня! – кричала Хуана. – Пустите! Я не желаю оставаться с вами! И ходить на мессу тоже не хочу!
   Крепко держа Хуану за руку, Изабелла чувствовала на себе растерянные, подавленные взгляды инфанты и Марии.
   – Успокойся, дочь моя, – предостерегающим тоном сказала она. – Успокойся, так будет лучше для тебя самой.
   Спокойный материнский голос подействовал на девочку: она прижалась к королеве и замерла. Вид у нее был жалкий – как у птицы, отчаявшейся вырваться из ловушки.
   Наконец Хуан привел гувернантку. Та испуганно посмотрела на королеву и поклонилась.
   Положив руку на голову дочери, Изабелла спросила:
   – Это правда, что Хуана не ходит в церковь? Гувернантка пролепетала:
   – Ваше Величество, тут мы ничего не могли поделать.
   – Как? Вы не могли справиться со своими прямыми обязанностями? Это никуда не годится, впредь вам надлежит ответственней относиться к вашей работе.
   – Хорошо, Ваше Величество.
   – Часто это случалось? – спросила Изабелла.
   И, видя замешательство гувернантки, тотчас добавила:
   – Впрочем, было бы достаточно и одного раза. Уже тогда душе моей дочери грозила бы величайшая опасность. Больше это не должно повторяться. Возьмите Хуану с собой и строго накажите ее – пока что розгами. Если она и после этого будет отлынивать от мессы, последует более суровое наказание.
   – Нет! – взмолилась Хуана. – Пожалуйста, Ваше Величество, не надо!
   – Возьмите девочку и выполняйте мое распоряжение. Не заставляйте меня ждать.
   Гувернантка поклонилась и положила руку на плечо Хуаны. Та не двинулась с места – лишь крепче прижалась к матери. Ее лицо покраснело от напряжения. Гувернантка с силой потянула ее к себе.
   Эта борьба продолжалась несколько секунд. Наконец королева пришла на помощь гувернантке и оттолкнула дочь от себя. Хуана испустила душераздирающий крик. Гувернантка схватила ее за руки и почти волоком потащила в коридор.
   Когда дверь за ними закрылась, королева сказала:
   – Ну, дочери, теперь – за работу. А ты, Хуан, продолжай читать с того места, на котором остановился.
   Девочки склонились над полотном, Хуан раскрыл книгу и тоже подчинился материнскому приказу. Его дрожащий голос не заглушал криков, доносившихся из коридора.
   Все трое украдкой поглядывали на мать, но та невозмутимо подбирала новые нити для покрывала и делала вид, что не слышит никаких посторонних звуков.
   Они не знали ее мыслей.
   Пресвятая Матерь Божья, молилась она, спаси мое дорогое дитя! Помоги мне уберечь ее от участи моей матери. Дай знать, как мне вести себя с ней.
   В Кордову из Сарагосы на взмыленном коне примчался всадник. У него была новость, которую он спешил сообщить Фердинанду.
   Изабелла знала о его приезде, но к Фердинанду идти не торопилась. Она хотела, чтобы он сам рассказал ей о случившемся. Как-никак, это он правил Арагоном, а не она.
   Скорее всего, могли произойти какие-то неприятности с арагонской инквизицией. Первое аутодафе состоялось там в мае – под присмотром самого Торквемады. Затем последовало второе, уже в июне. Говорили, что арагонцы на этих церемониях вели себя так же сентиментально, как в первое время – кастильцы. Увиденное их потрясло и даже ужаснуло, но в общем инквизицию они приняли с похвальной покорностью. Впрочем, кастильцы тоже сначала казались смирными овечками – до тех пор, пока не был раскрыт севильский заговор Диего де Сусана.
   Изабелла предупреждала Фердинанда о необходимости не терять бдительности, следить за всеми событиями в Арагоне.
   Вскоре ее опасения подтвердились. Фердинанд сам пришел к ней, и его встревоженный вид почти обрадовал ее: во времена государственных кризисов они забывали о всех своих разногласиях, становились по-настоящему близки друг другу.
   – Серьезные проблемы в Сарагосе, – с порога объявил Фердинанд. – Заговор новых христиан против инквизиции.
   – Надеюсь, инквизиция вне опасности? – спросила Изабелла.
   – Вне опасности? – переспросил Фердинанд. – Совершено убийство! Клянусь Пресвятой Богородицей, эти злодеи ответят за свое преступление.
   Он вкратце пересказал сообщение из Сарагосы. Как оказалось, тамошние новые христиане, подобно севильским, вознамерились выдворить инквизиторов из города. Для этого они задумали убить двух видных руководителей святого трибунала – Гаспара Джуглара и Педро Арбуэза де Эпилу, особенно усердствовавшего в розыске жертв для двух последних аутодафе.
   На этих двоих людей было совершено несколько покушений, и те, предвидя новые происки заговорщиков, приняли кое-какие меры предосторожности. В частности, носили под балахонами кольчуги – увы, не спасшие их в минуту опасности.
   Заговорщики замышляли убить их в церкви – там, затаившись, они и поджидали свои жертвы. Гаспар в церковь не попал, внезапно заболев каким-то загадочным недугом. Вероятно, в отношении него убийцы решили подстраховаться. Так или иначе, Арбуэз пошел молиться один, без товарища.
   – В церкви было тихо и с виду – безлюдно, – сжав кулаки, процедил Фердинанд. – Они его поджидали в засаде, как кровожадные волки, подстерегающие невинную овечку.
   Изабелла сокрушенно вздохнула – сравнение с невинной овечкой ее не покоробило, не заставило вспомнить о характере человека, не только руководившего работой сарагосского святого трибунала, но и лично пытавшего осужденных.
   Она знала, что все инквизиторы трудились не ради себя, не ради чинов и наград, а во имя Бога и святой католической веры. Если они считали нужным причинять боль людям, оскорбляющим религиозные чувства всякого истинного христианина, то имело ли это вообще хоть какое-то значение по сравнению с посмертными муками, ожидающими грешников? Тело грешника может испытывать лишь временную, преходящую боль, а его душа обречена на вечные страдания. Мало того, душа еретика может спастись только через земные страдания, нужно изгнать дьявола из ее бренной оболочки. Помолчав, она сказала:
   – Фердинанд, я хочу знать, что именно произошло в церкви.
   – Они прятались в боковой пристройке, – дрожащим от гнева голосом произнес Фердинанд. – В церкви было темно, только свеча на алтаре горела… И вот, убедившись в его беззащитности, они напали на него. Арбуэза не спасли ни кольчуга, ни стальная сетка, которую он поддевал под головной убор… Увы, преступники пользовались шпагами, а не кинжалами.
   – Их арестовали?
   – Еще нет, но они не уйдут от расплаты.
   Вошел дворецкий. Поклонившись, он сказал, что за дверями стоит Томас Торквемада, умоляющий немедленно принять его.
   – Впусти, – велел Фердинанд, – нам необходима его помощь. Пусть он посоветует нам, как покарать негодяев, осмелившихся поднять руку на Божьих избранников.
   Лицо Торквемады выражало высшую степень негодования.
   – Ваше Величество, мне сообщили прискорбное известие. Оно соответствует действительности?
   – Увы, святейший приор. Мы с королевой считаем, что преступники должны понести суровое наказание.
   Посмотрев на Изабеллу, Торквемада сказал:
   – Я сегодня же высылаю в Сарагосу троих моих доверенных людей: отца Хуана Колверу, магистра Алонсо де Аларкона и отца Педро де Монтерубио. Полагаю, такие меры не встретят возражений с вашей стороны?
   – Я одобряю ваш выбор, – кивнул Фердинанд.
   – Боюсь, ваши посланники при всем желании не успеют вовремя прибыть на место преступления, – сказала Изабелла. – К их приезду злодеи где-нибудь спрячутся.
   – Мы их найдем, Ваше Величество, – заверил ее Торквемада. – Пусть даже для этого нам придется пропустить через дыбу все население Сарагосы.
   Изабелла покосилась на Фердинанда – тот снова кивнул. Торквемада между тем продолжал:
   – Говорят, сарагосцев такое неслыханное злодейство потрясло до глубины души. Это так?
   – Да, именно так. – Взгляд Фердинанда вдруг просветлел, голос зазвучал почти нежно. – Как мне сказали, один горожанин даже пробовал образумить бунтовщиков и помешал им совершить другие, не менее тяжкие преступления – с риском для собственной жизни, разумеется.
   – Вот как? – обрадовалась Изабелла. – Должно быть, это был какой-нибудь видный, знатный горожанин?
   – Да, именно так, – повторил Фердинанд. – Услышав о готовящемся убийстве, он покинул свой дворец и созвал всех судей и грандов Сарагосы. Затем он возглавил их и смело повел навстречу заговорщикам, угрожавшим спалить весь город. Ему всего семнадцать лет, и, я боюсь, он подвергал себя величайшей опасности. Но мог ли он поступить иначе, если его благородная душа велела ему выступить против этих негодяев?
   – Его следует наградить, – предложила Изабелла.
   – Непременно, – согласился Фердинанд.
   Он прикрыл глаза, на его губах застыла блаженная улыбка. Изабелла повернулась к Торквемаде.
   – Вы уже слышали об этом юноше? – спросила она.
   – Да, Ваше Величество. Это молодой архиепископ Сарагосский.
   – Ах вот как, – задумчиво протянула Изабелла. – Да, я тоже наслышана о нем. Думаю, его благородный поступок не мог оставить равнодушным короля Арагона.
   Как же любит он своего сына! – с горечью подумала она. Вон как улыбается. Расчувствовался, видать.
   Ей вдруг захотелось расспросить Фердинанда об этом молодом человеке: как часто они встречаются, какие новые привилегии он получил, какие его ожидают в будущем?..
   Она промолчала.
   «Это все из-за беременности, – сказала она себе. – В такие времена я становлюсь слабой, капризной женщиной».
   Вздохнув, она заговорила с Торквемадой о мерах, которые нужно предпринять для устранения оппозиции в Сарагосе.
   Вскоре Фердинанд присоединился к их разговору. Обсуждение методов и средств борьбы с мятежниками было для него важней, чем приятные воспоминания о старшем сыне.

КРИСТОБАЛЬ КОЛОН И БЕАТРИС АРАНСКАЯ

   В детской комнате кордовского дворца было светло и празднично. Изабелла сидела в кресле, держа на руках младенца, родившегося несколько месяцев назад, в декабре прошлого года.
   Это была девочка, и ее сразу же после родов назвали Каталиной. Изабеллу тогда постигло разочарование: она-то мечтала подарить Фердинанду еще одного мальчика. Увы, ее надежды не оправдались. Хуан остался их единственным сыном, а в семье стало четыре дочери.
   О пережитом разочаровании Изабелла уже не вспоминала. Крошку Каталину она полюбила всей душой – как раз после ее рождения и дала себе слово впредь чаще бывать с семьей.
   Изабелла посмотрела на Беатрис де Бобадиллу, все еще остававшуюся в услужении у королевы и сейчас по-хозяйски распоряжавшуюся в детской.
   Губы Изабеллы сами собой улыбнулись. Приятно все-таки знать, что Беатрис всегда готова пожертвовать мужем и домом, откликнуться на призыв давней подруги. Бобадилле она может доверять, как никому другому. Их дружба по-настоящему крепка и бескорыстна.
   Видимо, у Беатрис сегодня что-то новое на уме – вон как лихорадочно блестят у нее глаза. Интересно, она сама поведает свои новости или ей придется задавать наводящие вопросы?
   Беатрис подошла к королеве, встала на колени и прикоснулась двумя пальцами к пухлой щечке младенца, лежавшего у нее на руках.
   – Очаровательная девочка, – вздохнула она. – И уже сейчас похожа на мать.
   Изабелла нежно поцеловала дочь, затем с благодарностью посмотрела на подругу.
   – Как быстро летит время, Беатрис! Не успеешь оглянуться – будем искать мужа этой малютке, как сейчас ищем для моей дорогой Изабеллы.
   – Ну, годиков этак несколько у нас еще есть в запасе…
   – Что касается этой – да. А инфанта Изабелла? Я не вынесу разлуки с ней, Беатрис. Знаешь, иногда мне кажется, что я люблю их сильнее, чем большинство матерей любят своих детей, – потому что мне реже удавалось быть с ними… Но впредь все будет по-другому, это я тебе обещаю. Если мне придется вновь ездить по стране, я буду брать их с собой. Пора уже моим подданным познакомиться с ними, ведь правда?
   – Да, детям это понравится, – кивнула Беатрис. – Они плохо переносят разлуки с матерью.
   – Увы, наступает и мой черед. Скоро предстоит и мне перенести разлуку – с Изабеллой.
   – Теперь-то вам будет проще расстаться с ней. Ведь у вас появилась Каталина, она заменит вам Изабеллу.
   – Когда Изабелла выйдет замуж, нужно будет думать о подходящих партиях для других детей. И, боюсь, им придется уехать слишком далеко от родного дома.
   – Ваше Величество, инфанта Изабелла поедет в Португалию, а это совсем близко отсюда, рукой подать. Кто после нее? Хуан? Ну, уж он-то вообще останется в Кастилии. Как известно, наследники трона живут у себя на родине. Итак, Хуан всегда будет с вами. Затем наступит черед Хуаны – вот ей придется переехать к мужу.
   Королева нахмурилась, и Беатрис быстро добавила:
   – Но ей всего шесть лет. Впереди еще много времени.
   Изабелла подумала о тех неприятностях, которые в предстоящие годы могли произойти из-за непредсказуемого поведения Хуаны, и ей стало страшно.
   – Что касается нашей Марии и вот этой прелестной крошки, – продолжала Беатрис, – то об их будущем пока что можно не беспокоиться. В самом деле, Ваше Величество, вам повезло с детьми – их у вас много, и все они удались на славу.
   Изабелла сказала:
   – Да, с детьми мне повезло. Изабелла будет жить всего в нескольких милях от нашей западной границы. Она станет королевой, и ее брак принесет величайшую пользу нашим странам. Вот только… меня тревожит ее здоровье, Беатрис. Слишком уж часто она кашляет.
   – Это пройдет, Ваше Величество. После первых же родов пройдет. Материнство благотворно сказывается на женском организме.
   Изабелла улыбнулась.
   – Мне хорошо с тобой, Беатрис.
   Захныкала малютка Каталина, и Изабелла стала ее убаюкивать.
   – Спи, моя крошка, баю-бай. Спи, хорошая. Пройдут годы, и ты покинешь родной дом… Может быть, уедешь далеко за море… Но это произойдет еще очень не скоро, а до тех пор ты будешь жить со своей любящей мамочкой.
   Беатрис решила, что настало время изложить ее просьбу. Обстановка в детской, как ни странно, располагала к серьезным разговорам. Во-первых, королева всегда умилялась, глядя на своих детей, – смягчалась, внимательнее слушала собеседника. А во-вторых, в детскую допускались только самые близкие. Те, кому она доверяла.
   – Ваше Величество, – осторожно начала она.
   – Говори, Беатрис, – улыбнулась Изабелла. – Я же вижу, тебе не терпится что-то сказать мне.
   – У меня новость от герцога Медины-Сидонии, Ваше Величество.
   – Новость? Надеюсь, хорошая?
   – Думаю, да. Может быть, даже очень хорошая, Ваше Величество. Недавно к нему пришел один человек… не из здешних, странник… так вот, он произвел сильное впечатление на герцога. А прежде – на отца Хуана Переса де Марчену, настоятеля монастыря Ла-Рабида, давшего ему рекомендательное письмо к герцогу Медины-Сидонии. Кстати, отца Хуана хорошо знает ваш нынешний духовник – правда, Талавера не придает большого значения рассказам этого странника… У Талаверы одно на уме – избавить страну от еретиков.
   – Что же в этом плохого? – удивилась Изабелла.
   Она с удовлетворением вспомнила о наказании, вынесенном убийцам Арбуэза. Их было семеро, и шестерых из них сначала высекли на главной площади Сарагосы, затем им отрубили руки – прямо на ступенях кафедрального собора, – там же всех шестерых кастрировали и, наконец, повесили, после чего их тела еще несколько дней болтались на виселицах, в назидание прочим грешникам. Один убийца, правда, покончил с собой накануне казни, разбив стеклянный колпак керосиновой лампы и проглотив осколки. А жаль, думала Изабелла, укачивая маленькую Каталину. Ушел-таки от наказания, мерзавец.
   Помолчав, Беатрис сказала:
   – Ваше Величество, этот человек увлечен одной идеей – точнее, одним проектом. Пока что, правда, это не более, чем мечта… Но я виделась с ним, Ваше Величество, и я склонна верить в осуществимость его мечтаний.
   Изабелла немного опешила. Беатрис была женщиной практичной – странно, что она заговорила о мечтах какого-то чужеземца.
   – По происхождению он итальянец, а в Лиссабон приехал, надеясь заинтересовать своими планами короля Португалии. Там ему не оказали никакой поддержки – только смеялись над ним, – вот он и решил положить свой дар к ногам величайшей королевы на свете, Изабеллы Кастильской. Это его слова, Ваше Величество.
   – Какой такой дар? О чем ты говоришь?
   – Новый свет, Ваше Величество.
   – Новый свет? А это еще что такое?
   – Это очень богатая и еще никем не открытая земля, лежащая за Атлантическим океаном. Он думает, что она является частью Азии, и берется проложить туда морской путь. Если это ему удастся, испанские корабли смогут каждый месяц привозить в Испанию драгоценности из сокровищниц китайских императоров – и доставка груза обойдется гораздо дешевле, чем по суше. Этот человек говорит очень убедительно, Ваше Величество. Меня его доводы убедили.
   – Беатрис, ты поверила выдумкам досужего фантазера.
   – Полагаю, вы последовали бы моему примеру, Ваше Величество, если бы согласились устроить ему аудиенцию.
   – Что ему от меня нужно?
   – В обмен на все богатства Нового света он просит три каравеллы, пригодные для долгого и трудного плавания. И, разумеется, ваше покровительство его мероприятию. Изабелла помолчала.
   – Да, он произвел на тебя глубокое впечатление, – наконец сказала она. – Опиши мне его. Какой он из себя?
   – Высокий, длиннорукий… рыжеволосый, с голубыми глазами. Почти такого же цвета, как у вас, Ваше Величество. И с таким взглядом… ну, как будто он смотрит не на собеседника, а куда-то в будущее. Но на меня произвела впечатление не внешность этого человека, а его уверенность в осуществимости мечты о Новом свете.
   – Как его звать?
   – Вообще-то – Христофор Колумб. Но, приехав в Испанию, он сменил имя и теперь величает себя Кристобалем Колоном. Ваше Величество, вы примите его?
   – Ах, Беатрис, дорогая моя! Могу ли я хоть в чем-то отказать, когда меня просит моя лучшая подруга?