Холт Виктория. Испания для королей

   Они оба казались ей детьми – и Фердинанд, порой напоминавший капризного мальчика, и маленькая Изабелла, больше всего на свете боявшаяся разлуки с семьей.
   Вздохнув, Изабелла спросила:
   – С сыном не забудешь попрощаться? Ему ведь тоже будет скучно без тебя.
   – Он еще маленький, мама, – заметила инфанта, немного ревновавшая родителей к брату. – По-моему, он даже не отличает вас от своей кормилицы.
   – Ну и что? Все равно твой отец пожелает проститься с ним, – сказала королева.
   Они втроем прошли в соседнюю комнату. Увидев их, кормилица поклонилась и замерла рядом с колыбелькой, где лежал маленький Хуан.
   Фердинанд взял его на руки и нежно поцеловал в лобик. Младенец громко закричал, но было видно, что отцовская ласка доставила ему удовольствие. Очаровательный малыш, с удовлетворением подумала Изабелла.
   Простившись с женой и детьми, Фердинанд выехал в Арагон.
   Болезненный вид Хуана Арагонского произвел на него тягостное впечатление. Впрочем, старому королю шел уже восемьдесят третий год, и по испанским меркам он считался долгожителем. Учитывая это обстоятельство, Фердинанд скорее уж должен был радоваться тому, что, несмотря на более чем преклонный возраст, его отец все еще сохранял твердую память и ясность мысли.
   Фердинанд не мог пожаловаться на недостаток почестей, оказанных ему в Арагоне, – и это тоже было неудивительно. Перед приездом сына старый Хуан велел подданным относиться к нему не просто как к их будущему правителю, а как к королю, не менее прославленному, чем он сам.
   – Сын мой, король Кастилии! – обняв его, воскликнул Хуан. – От души рад твоему приезду. О нет, нет!.. Я пойду по левую руку от тебя. Кастилии не к лицу уступать Арагону.
   – Отец, – глубоко тронутый отцовскими словами, сказал Фердинанд, – это я всегда должен уступать тебе – как своему родителю.
   – Только не на людях, сын мой. И прошу тебя, больше не целуй мне руку. Это мне на всех церемониях следует вызывать почтение тебе. Ах, как я горжусь своим сыном, королем Кастилии!
   – Супругом правящей королевы, отец.
   – К чему эти ненужные уточнения? Ты завоевал право носить королевский титул, и у тебя нет причины стесняться его.
   Оставшись с ним наедине, Хуан приступил к расспросам. Итак, теперь он был дедом двоих замечательных малышей. Это его радовало. И у Фердинанда наконец-то родился сын. Хуан! Мальчика назвали в честь Фердинандова отца – могло ли это не умилять его стариковское сердце?
   – Пройдет не так много времени, и он будет править Арагоном! – расчувствовавшись, воскликнул Хуан.
   Затем он пожелал услышать что-нибудь об Изабелле.
   – Она все еще не наделила тебя властными полномочиями? Женщина с характером, ничего не скажешь.
   – Чтобы понять Изабеллу, нужно изо дня в день наблюдать за ней, – размышляя вслух, заметил Фердинанд. – Да и в этом случае, пожалуй, не всякий будет знать все ее желания и мысли. В Кастилии у нее самая сильная воля и самые мягкие манеры – как это в ней сочетается, ума не приложу.
   – Ее уважают во всей Испании. Да и в Португалии, полагаю, и во Франции. Кстати, о Франции я и хочу поговорить с тобой, сын мой. Мне удалось наладить переписку с Людовиком. Так вот, он готов охладить свои отношения с Португалией – больше не оказывать поддержки Бельтранее, подписать пакт о союзе с тобой и Изабеллой… Тогда между Францией и Кастилией установится прочный мир.
   – Если бы этот план осуществился, были бы решены многие наши проблемы, отец.
   – Если бы? Плохо ты знаешь своего отца, Фердинанд. Этот план непременно осуществится!
   В Арагоне Фердинанд чувствовал себя счастливым человеком.
   – Видно, воздух родины и впрямь укрепляет дух, – говорил он. – Как я соскучился по своей семье! Мне не терпится вновь увидеть жену и детей. Но все равно, покуда я в Арагоне, у меня нет повода жаловаться на разлуку с ними.
   Его ждали в Сарагосе, но, чтобы наведаться туда, Фердинанд должен был предпринять все необходимые меры предосторожности.
   Из отцовского дворца он выехал в сумерках. Целью его поездки был один из сарагосских особняков, где к нему вышла степенная дама, одетая просто, но со вкусом. Увидев посетителя, она просияла.
   – У меня дело к архиепископу Сарагосскому, – сказал Фердинанд. – Проведи меня к нему.
   Дама поклонилась. Затем, заговорщически поманив его, стала подниматься по лестнице. Фердинанд, сразу обративший внимание на роскошную обстановку особняка, с улыбкой произнес:
   – Мне приятно отметить, что мой господин архиепископ живет в условиях, подобающих его сану.
   – Наш господин доволен своим новым положением, – последовал ответ.
   Она отворила дверь в комнату, где мальчик лет семи разговаривал с учителем фехтования.
   На вошедших он даже не взглянул – в отличие от его наставника, повернувшегося и тотчас опустившего рапиру.
   – К бою! – закричал мальчик.
   – Прошу вас, продолжайте, – сказал Фердинанд, желавший посмотреть на успехи юного фехтовальщика.
   Учитель, явно не намеревавшийся затягивать урок дольше положенного, ловким приемом выбил рапиру из руки мальчика, и та со звоном упала на пол.
   – Как ты посмел! – возмутился мальчик. – Когда-нибудь я тебе это припомню.
   – Ах, Алонсо, Алонсо, – вздохнула дама. Она повернулась к Фердинанду.
   – У него есть кое-какие успехи – и в фехтовании, и в верховой езде. Но поражений он не выносит, такой уж у него характер.
   Когда учитель откланялся и ушел к себе, она негромко сказала:
   – Альфонсо, отец приехал.
   Мальчик на несколько секунд замер, уставившись на Фердинанда. Затем подбежал к нему, бросился на колени и поцеловал его руку.
   – Выходит, господин архиепископ рад видеть своего отца?
   – О да, архиепископ Сарагосский счастлив лицезреть короля Кастилии.
   Фердинанд ласково улыбнулся. Ему был дорог этот смелый черноглазый мальчуган – ради него он даже пренебрег приличиями, возведя его в сан архиепископа. Получив полагающиеся ему имения и прислугу, этот семилетний мальчик стал одним из самых богатых людей Арагона.
   – Он хотел бы, чтобы в его жизни было больше таких радостных дней, как этот.
   Фердинанд посмотрел на его мать. Взрослые манеры сына явно доставляли ей удовольствие.
   – Король Кастилии сожалеет о том, что ему редко удается бывать в этом доме, – сказал Фердинанд. – Но пока ни один из нас не в силах исправить такое положение дел, тут уж ничего не поделаешь. Возможно, в будущем мы будет видеться чаще, чем сейчас.
   У мальчика заблестели глаза. От его недавней степенности не осталось и следа – сейчас он был просто ребенком, умолявшим о ласке, которой ему так недоставало. Он схватил отцовскую руку и прижал ее к своей груди.
   – Когда же наступит это время, отец? Когда?
   – Когда-нибудь, сын мой. Может быть, скоро.
   Фердинанд представил себе этого мальчика сначала знакомящимся с кастильским королевским двором, затем обживающимся в чужом королевстве… Изабелла, конечно, сразу обо всем догадается. Ну что ж, ей придется смириться с тем обстоятельством, что от королей, подобных ее супругу, трудно не ожидать двух-трех внебрачных детей. Он заставит ее принять такое положение дел. Сейчас, видя восхищенные глаза сына и его матери, он не сомневался в том, что у него хватит сил наладить полное взаимопонимание с Изабеллой.
   – И меня представят ко двору?
   – Разумеется, сын мой. Клянусь всеми святыми, из тебя выйдет блестящий придворный – ты ведь мечтаешь об этом, да?
   – Да, отец! – с готовностью воскликнул мальчик. – Я буду очень смелым и очень важным придворным. Все мужчины будут дрожать при моем приближении.
   – Ты хочешь сказать, что они будут бояться тебя? Но почему?
   – Потому что я буду сыном короля, – просто сказал Алонсо.
   Фердинанд строго произнес:
   – Ты многому научился, Алонсо: быть тщеславным, как настоящий придворный, немного – фехтованию. Но есть кое-что такое, о чем ты еще и понятия не имеешь. Я говорю о скромности, сын мой.
   – О скромности? Ты хочешь, чтобы я был как простой подданный?
   – Видишь ли, это урок, который рано или поздно всем нам преподает жизнь, – будь мы архиепископы или сыновья могущественных правителей… Кстати, ты сам-то замечаешь, как проходят твои занятия фехтованием? Сегодня, к примеру, ты не сдержался, когда твой учитель наглядно показал, что рапирой он владеет лучше тебя. А ну-ка, давай я займу его место.
   Виконтесса Эболи, отойдя в сторону, стала наблюдать за поединком сына и любовника.
   Фердинанд вновь и вновь выбивал рапиру из руки мальчика. Алонсо был в отчаянии, однако Фердинанд не без удовлетворения отметил, что сдаваться его сын не собирался – вместо этого он всякий раз просил продолжить их учебный бой, надеясь в конце концов устоять перед более опытным соперником. Через несколько минут Фердинанд сказал:
   – Ну все, на сегодня хватит.
   Отбросив рапиру, он положил руку на плечо мальчика.
   – Когда-нибудь ты станешь превосходным фехтовальщиком, сын мой, – добавил он. – Тут у тебя есть кое-какие задатки. Но я хочу, чтобы тебе удавалось все, за что ты ни возьмешься, – не только приемы владения шпагой. А для этого ты должен знать меру своих способностей и всегда быть готовым перенять что-то у человека, более опытного, чем ты. В том-то и заключается истинная скромность, о которой я говорил тебе, Алонсо, – научись ей, и ты будешь обладать величайшим из мужских достоинств.
   – Хорошо, отец, – потупился мальчик, – я запомню эти слова.
   – Ну, теперь расскажи мне, что ты делал в мое отсутствие. У нас осталось не так много времени, мой визит не должен быть слишком долгим.
   Увидев расстроенное лицо сына, Фердинанд вздохнул и крепко прижал его к себе.
   – Так будет не всегда, Алонсо, – сказал он. – Это я тебе обещаю.
   Альфонсо Португальский вернулся на родину. Как и большинство других совершенных им поступков, его приезд оказался крайне несвоевременным. Едва он ступил на землю Португалии, как ему сообщили две новости, каждая из которых была не из приятных.
   Во-первых, пятью днями раньше состоялась коронация его сына Хуана. Во вторых, Папа Сикстус Четвертый, внимательно рассмотревший как ходатайство Изабеллы и Фердинанда, так и доклады о поведении самого Альфонсо, отозвал разрешение на брак, всего несколько недель назад данное принцессе Иоанне и ее невезучему дяде.
   – Жил ли на свете хоть один человек, более несчастный, чем я? – причитал Альфонсо. – Видно, Господь совсем отвернулся от меня. Я обещал себе вернуться в Португалию, чтобы жениться на моей маленькой Иоанне и править страной лучше, чем в прошлом. А что в результате? Ни свадьбы, ни правления – все пошло прахом. Ах, зачем я позволил отговорить себя от пострига в монахи? Все равно мне не осталось ничего, кроме рубища и монастырской обители!
   Он поехал в Лиссабон, и по пути во всех городах и селениях люди старались не смотреть на него. Они не знали, как теперь к нему относиться. Он был их королем и в то же время не был им. Его безумные политические авантюры разорили Португалию. И, пожалуй, принесли этой стране нечто худшее, чем просто бедность, – они принесли ей позор и унижение. Хуан принял его радушно.
   – Ну, вот ты и стал королем Португалии, – поцеловав его руку, сказал Альфонсо. – Теперь твой родитель должен почитать тебя, сын мой. Я совершил ошибку, вернувшись ко двору. Думаю, скоро я отсюда уеду.
   Хуан ответил:
   – Отец, если бы мы могли повернуть время вспять, корона осталась бы за вами.
   Альфонсо грустно посмотрел на сына.
   – Для отрекшегося короля при дворе едва ли найдется место. Он только создаст лишние сложности для своего преемника, вот и все. На большее он не способен.
   – В таком случае, что же вы собираетесь делать, отец?
   – Полагаю, в этой ситуации у меня есть лишь один выход: монастырь.
   – Монастырская обстановка вам очень быстро надоест, отец. Я понимаю, новизна ощущений и все такое… Но ведь вы привыкли к более деятельному образу жизни. Да и вынесете ли вы все лишения и неудобства, сопряженные с постригом?
   – Придется вынести, сын мой.
   – Отец, вы раскаиваетесь в том, что отреклись от короны, да?
   – Сын мой, я желаю тебе удачи во всех твоих начинаниях.
   – Надеюсь приступить к ним не слишком скоро, отец. Дело в том, что… Да, в каждом правлении когда-нибудь наступает тот день, когда сын наследует корону своего отца. Но ведь этот день обычно наступает не раньше, чем его отец упокоится в могиле.
   – Что ты хочешь этим сказать, Хуан?
   – Я хочу сказать, отец, что как вы несколько дней назад передали мне корону, так и я теперь отрекаюсь от нее в вашу пользу. Мне еще рано носить ее, и я хочу верить, что мое время наступит еще очень нескоро.
   Прослезившись, Альфонсо крепко обнял сына.
   Хуан облегченно вздохнул. Власть, от которой так несвоевременно отказался его отец, стоила ему немалых тревог. Мог ли он не думать о том, что случается в стране, когда на одну корону претендуют два короля? Правда, его отец добровольно отрекся от нее – но ведь все равно в Португалии образовалась бы партия, одержимая целью вернуть его на португальский трон, желает он того или нет.
   Корона принесла бы Хуану гораздо больше радости, если бы досталась ему естественным путем, после кончины его родителя.
   Так Альфонсо, забыв о своих французских унижениях, принял корону из рук сына.
   Что касается остальных португальцев, то они уже давно привыкли к чудачествам своего правителя, а потому вскоре перестали говорить о двух отречениях, имевших место в их стране.
   Альфонсо пригласил к себе принцессу Иоанну.
   За время его отсутствия она очень похорошела, и он вновь пожалел о том, что непоследовательный Папа Сикстус отозвал разрешение на их брак.
   – Ах, дорогая моя, – сказал Альфонсо, взяв ее за руку и усадив рядом с собой, – твоя жизнь все еще не устроена, и это меня очень огорчает.
   – При дворе я счастлива, Ваше Величество, – ответила Иоанна.
   – Рад это слышать. Что касается меня, то я не узнаю истинного счастья, покуда не состоится наша свадьба.
   – Ваше Величество, мы должны смириться с решением Его Святейшества.
   – Нет, милая моя, мы никогда не смиримся с таким положением дел. Мы вступим в брак, чего бы это нам ни стоило.
   Иоанна отпрянула.
   – Это невозможно, – сказала она. – У нас нет разрешения.
   – Разрешения? – воскликнул Альфонсо. – Сикстус отозвал его на основании того, что мы якобы ввели его в заблуждение, не изложив все обстоятельства нашего супружества. Но мы-то знаем, насколько это заявление соответствует истине! Он отозвал разрешение на наш брак, потому что на этом настаивали Изабелла и Фердинанд! Увы, сейчас им принадлежит верховная власть в Кастилии.
   – Да, Изабеллу повсюду признали королевой, – заметила Иоанна. – Ее подданные не желают другого правителя.
   – До сих пор ей везло, – кивнул Альфонсо. – Но ведь Фортуна – капризнейшая из богинь, уж в этом-то я успел убедиться за свою жизнь.
   – Мы уже пытались справиться с Изабеллой, – напомнила Иоанна. – Но у нас ничего не вышло.
   – Дорогая моя, твой будущий супруг никогда не мирился с поражениями. У меня есть план действий.
   – Но… но ведь не объявлять же снова войну Кастилии, – пролепетала Иоанна.
   – В прошлый раз мы потерпели там неудачу, это верно. Но, позволь напомнить, победителем всегда считается тот, кто одерживает победу в последней битве, а не первой. Не надо об этом забывать, моя дорогая.
   – Вы не ввергнете Португалию в новую войну!
   На лице Альфонсо появилось мечтательное выражение.
   – Мы должны бороться до конца, – сказал он. – Наше дело правое, и мы победим.
   Фердинанд вернулся из Арагона, и Изабелла решила устроить пир в честь его приезда.
   Застолье готовилось с особой тщательностью – но не потому, что Фердинанд был более, чем она, привычен к обильной пище и частым возлияниям. Не были причиной ее стараний и какие-либо излишки, образовавшиеся в королевской казне. Казна, увы, была так же пуста, как и прежде. И все же Изабелла хотела показать, как много его возвращение значит для нее и Кастилии.
   Фердинанд выглядел бодрым и даже отдохнувшим, но от ее внимания не укрылась перемена, происшедшая в нем. Судя по его поведению, он испытывал какое-то смешанное чувство тревоги и возбуждения. Ей показалось, что она поняла, что он сейчас чувствовал. Его отец лежал при смерти – вот что причиняло ему беспокойство и в то же время вселяло радужные надежды на будущее.
   Ее супруг любил своего отца. Всем, что имел, он был обязан ему, и никогда не забывал об этом. Но вместе с тем смерть короля Хуана сделала бы Фердинанда правителем Арагона, а это поставило бы его в равное положение с Изабеллой.
   Понимая состояние супруга, Изабелла нашла удобную минуту и спросила:
   – Ну, а как твой отец, Фердинанд? Как его самочувствие?
   – Он доволен моими кастильскими успехами. Но его силы, боюсь, на исходе. Он не желает думать о том, что ему скоро исполнится восемьдесят три года. И, по-моему, мы тоже забыли об этом.
   – Ты волнуешься за него, да?
   – У меня такое чувство, что его дни сочтены.
   – И все же это благодаря его усилиям нам удалось заключить договор с Францией.
   – Он до самого последнего часа сохранит ясность мыслей, тут у меня нет сомнений. Но я боюсь, что мы уже не увидим его.
   – Знаешь что, Фердинанд? Давай-ка я позову нашу дочь. Она отвлечет тебя от грустных мыслей.
   Впрочем, Изабелла и сама понимала, что в жизни ее семьи наступали не самые грустные времена. Потому-то она и позвала дочь: отчасти ей хотелось дать волю радости, а для этого требовался благовидный предлог.
   Новости из Арагона пришли в начале следующего года.
   За стенами дворца гулял свирепый январский ветер, и хотя во всех каминах днем и ночью поддерживали огонь, в комнатах все равно было холодно.
   Как только гонца провели в приемную, Фердинанд понял, что за весть тот привез ему. Это было видно уже из той почтительности, с которой он вручил письмо из Барселоны – не как наследнику престола, но как его полноправному владельцу.
   Фердинанд побледнел.
   – Ты привез почту от Его Величества короля Хуана?
   – Да здравствует дон Фердинанд, король Арагона! – последовал торжественный ответ.
   – Вот как?
   Фердинанд собрал все силы, чтобы не выдать чувств, охвативших его в эту минуту. Никто не должен был знать, как много для него значила перемена, происшедшая в его жизни.
   – Прошу вас, оставьте меня, – отвернувшись к окну, сказал он.
   Он махнул рукой, и все люди, находившиеся в комнате, молча вышли за дверь.
   Фердинанд сел за стол и закрыл лицо ладонями. Он старался думать о своем отце, так много сделавшем для него, порой не гнушавшемся даже заговоров – по сути дела, убийств, – и столько раз приходившем ему на выручку, помогавшем советами, дружеским участием, утешением, деньгами. Но вместо этого ему вспомнилось, как убивался тот, сидя у постели его больной матери. Тогда ее одолевали кошмары. Ей казалось, что в ее спальню наведывается призрак ее пасынка дона Карлоса. Ведь все говорили, что дон Карлос погиб от рук отца и мачехи – в результате чего Фердинанд стал единственным наследником арагонской короны.
   И вот король Хуан умер. Отныне Фердинанд уже никогда не сможет обратиться к нему за помощью. Больше у него не будет отца – человека, любившего его больше всех на свете, лелеявшего каждую мысль о своем возлюбленном чаде. Да, все поступки короля Хуана были продиктованы заботой о благе его младшего сына. И теперь уже не важно, что этой отцовской опекой он в какой-то мере был обязан тем чувствам, которые старый Хуан до конца своих дней питал к его матери. Лучшая из женщин, говаривал его отец. Он обожал свою вторую супругу. Ради нее он сделал все для того, чтобы корона досталась Фердинанду.
   Изабелла, узнавшая новости из Арагона, поспешила прийти в покои мужа.
   Услышав ее шаги, он поднял голову. У нее был скорбный, сочувствующий вид, и он подумал, что ни одна другая женщина не смогла бы скрыть свои эмоции так удачно, как это удается его жене.
   Подойдя к нему, Изабелла опустилась на колени. Затем взяла его руку, осторожно поцеловала. Она хотела выразить ему соболезнование в связи со смертью его отца и в то же время оказать почтение новому правителю Арагона.
   – Вот так, Изабелла, – сказал он. – Случилось то, чего я боялся.
   «Боялся и ждал», – мог бы добавить он. Ведь ему уже давно не терпелось примерить корону на свою голову, не так ли?
   На какой-то миг он даже разозлился на супругу. Если бы не решимость Изабеллы править Кастилией единолично, у него не было бы такой настоятельной необходимости в наследовании Арагона – не только Сицилии, которая в любом случае принадлежала бы ему, но всех обширных провинций и доминионов его отца.
   Теперь его чаяния сбылись, и он вместо того, чтобы переживать кончину короля Хуана, чувствовал себя окрыленным, словно одержал какую-то великую победу.
   – Не отчаивайся, дорогой, – сказала Изабелла. – Если бы твой отец мог сейчас поговорить с тобой, он постарался бы отогнать от тебя грустные мысли. Ведь свершилось величайшее событие в истории Испании, не так ли? Я – королева Кастилии. Ты – король Арагона. Теперь мы сможем объединить наши владения, а это значит, что Испания станет самой могущественной из всех европейских держав.
   – Да, не считая той провинции, где до сих пор хозяйничают мавры… не считая ее, вся Испания отныне принадлежит нам.
   – И у нас есть сын, который в свое время наследует ее. Я напоминаю тебе об этом только потому, что вижу, как ты страдаешь, дорогой.
   Ее слова подействовали на Фердинанда – но не так, как ей хотелось бы. Он вдруг осознал всю величину понесенной им утраты. Помолчав, он сказал:
   – Он обожал меня. Ни у кого на свете не было отца, лучшего, чем мой.
   – Я это знаю, Фердинанд, – поднеся платок к глазам, прошептала она.
   Однако, вытирая слезы, которые и вправду выступили у нее на глазах, она не переставала думать об Испании, сплоченной под их знаменами – кастильскими и арагонскими. «Наконец-то сбудется наше предназначение, – говорила она себе. – Да, мы – правители, избранные самим Богом».
   А он все это время думал: «Вот я и стал монархом – полноправным, наделенным такой же властью, какой до сих пор была облечена только моя супруга… теперь мне будет не стыдно на всех церемониях стоять рядом с королевой Кастилии».
   Фердинанд уже не так настаивал на том, чтобы ему всюду воздавали почести, подобающие его положению. Зачем? Все равно ведь все знали, что он стал королем – законным и полноправным. Теперь он владел короной, которой не был обязан своей супруге.
   Перемена, происшедшая в нем, обрадовала Изабеллу. Она решила, что отныне Фердинанд не будет упрекать ее за то, что ей принадлежит верховная власть в Кастилии.
   Если бы раз и навсегда закончилась война за кастильское наследство, Изабелла была бы готова взяться за наведение порядка в своем королевстве. Однако Альфонсо по-прежнему намеревался привести на трон Иоанну, а потому мир с Португалией еще даже не предвиделся.
   И все же она надеялась на будущее. У нее была семья – прелестная маленькая Изабелла и очаровательный крепыш Хуан, оба здоровые и жизнерадостные, – и ее Фердинанд, наконец-то переставший ревновать ее к законным полномочиям кастильской королевы.
   Вот в эти-то незабываемые весенние месяцы Изабелла и поняла, что вскоре у нее будет еще один ребенок.
   Изабелла сочла нужным посетить укрепленные города, расположенные на границе Кастилии и Португалии.
   Переезжая из одной крепости в другую, она не могла не думать об удручающе жалком состоянии своего королевства. На всех дорогах хозяйничали шайки разбойников. Кое-где, правда, сохранились эрмандады – союзы сельских общин и городов, наделенные правом самостоятельно судить преступников, – однако, покуда шла война, в казне не хватало денег на их содержание. Положение было не так серьезно, как в недавнем прошлом, однако в приграничных городах все еще приходилось организовывать постоянные караулы – и дневные, и ночные.
   В поездках ее сопровождала Беатрис, на время всех этих инспекций покинувшая Сеговию.
   – Ваше Величество, вам нужно отдохнуть, – едва присоединившись к королевской свите, сказала она. – Всего восемь месяцев назад родился ваш маленький Хуан, а вы уже снова готовитесь стать матерью!
   – Таков долг любой королевы, Беатрис, – улыбнулась Изабелла. – Она должна быть уверена в том, что ее род не пресечется.
   – Но ведь для этого ей в первую очередь следует позаботиться о себе самой, – возразила Беатрис – Ваше Величество, неужели вы забыли о том, что однажды вы уже пренебрегли своим здоровьем и в результате лишились ребенка?
   Изабелла вздохнула. Она позволяла Беатрис разговаривать с ней в таком возмутительном тоне – но только потому, что знала, какие чувства питала к ней ее подруга. Любой другой женщине подобные дерзости могли стоить головы. Но никакая другая женщина не любила ее так искренне и преданно, как дерзкая Беатрис Бобадилла.
   – Не к лицу мне думать об опасностях, которым я подвергаюсь, – сказала она. – Если буду заботиться только о себе самой, то чего же иного мне останется ждать от моих подданных?
   Беатрис еще несколько раз пробовала отговорить Изабеллу от поездок по приграничным городам – не только утомительных, но угрожавших самой ее жизни, – и Изабелле, в конце концов, пришлось сказать, что она больше не желает слышать этих разговоров. На том их споры и завершились. У Беатрис хватило благоразумия не возвращаться к теме, вызвавшей неудовольствие ее могущественной покровительницы и подруги.