Холт Виктория. Коварные пески

   Через несколько минут в гостиную вошел священник с мистером Уилметом, действительно, чрезвычайно достойным молодым человеком. Он был немного выше среднего роста, с очень приятным открытым лицом. У него были превосходные белые зубы, что особенно бросалось в глаза, когда он улыбался. Держался мистер Уилмет с милой непринужденностью. Все это делало его полной противоположностью смиренному мистеру Брауну.
   — О, мистер Уилмет! — такого вкрадчивого сладкого голоска я еще никогда у миссис Ренделл не слышала. — Хочу познакомить вас с миссис Верлейн. Она обучает девочек игре на фортепьяно.
   Он подошел ко мне.
   — Миссис Верлейн, — обратился он. — У вас очень известная фамилия.
   — Вы, вероятно, имеете в виду моего мужа, — сказала я.
   — Ах, да — Пьетро Верлейн… Какой великий музыкант! — Лицо его слегка омрачилось, видимо, он вспомнил, что я вдова. Но через мгновение оно просветлело. — А я ведь знал вашу сестру. Это здесь…
   Я была не в силах сохранить невозмутимое выражение лица. И сама себя выдала. Рано или поздно это должно было случиться. Пьетро был слишком хорошо известен, как и Роума в своем кругу. В один прекрасный день кто-то должен был обнаружить между нами связь.
   Вероятно, мистер Уилмет заметил тень страха на моем лице, потому что быстро проговорил:
   — Хотя, нет, я, наверное, ошибся.
   — Моя сестра… умерла, — услышала я свой запинающийся голос.
   — Как печально! — произнесла миссис Ренделл и повернувшись к мистеру Уилмету, добавила:
   — Отец миссис Верлейн был профессором. Очень жаль, что ее единственная сестра умерла… не так давно, кажется.
   Мое положение было критическим, но мистер Уилмет с любезностью истинного джентльмена пришел мне на выручку.
   — Очень сожалею, миссис Верлейн, — сказал он учтиво, — что затронул такую печальную для вас тему.
   Я ничего не ответила, но, думаю, по моему взгляду он понял, что я ему благодарна.
   — Мистера Уилмета очень интересует наш городок, — с удивительной для нее игривостью сказала миссис Ренделл.
   — О, да! — подтвердил новый викарий. — Здешние римские раскопки просто поразительны.
   — И, видимо, это одна из причин, почему вы решили сюда приехать? — спросила миссис Ренделл. Мистер Уилмет обаятельно улыбнулся.
   — Эти раскопки придают дополнительную привлекательность службе здесь, — и, повернувшись ко мне, добавил:
   — В археологии я, конечно, только любитель, миссис Верлейн.
   — Как интересно! — напряженно откликнулась я.
   — Одно время я думал избрать ее своей специальностью. Затем, правда, несколько запоздало, чем это обычно делается, я решил пойти служить церкви.
   — И это для нас большое счастье! — восторженно грохнула миссис Ренделл. — Мне бы так же очень хотелось, чтобы под вашим влиянием и Сильвия начала интересоваться здешними развалинами, мистер Уилмет.
   — Я попробую, — ответил тот с улыбкой. Тут и священник воскликнул:
   — Вот замечательно! — Было видно, что он очень доволен. Теперь, поскольку новый викарий проявляет интерес к римским развалинам, миссис Ренделл тоже обнаружила, что они заслуживают внимания.
   — Мне кажется, мы сможем составить удобное для всех расписание занятий, — напомнила я о цели нашей встречи.
   — Да, я тоже в этом уверен, — согласился викарий. Я тотчас почувствовала возникший у него ко мне интерес. И не удивилась. Ему, должно быть, очень любопытно, почему я так испугалась, когда он чуть было не проговорился, что я сестра Роумы.
 
   Закончив урок с Сильвией, я направилась через сад от дома настоятеля в Лоувет Стейси. Вдруг я услышала, как кто-то окликает меня. Оглянувшись, я увидела Уилмета, который спешил ко мне со своей неотразимой улыбкой.
   — Я дал девочкам задание, — сказал он. — Мне надо было поговорить с вами.
   — О моей сестре?
   Он кивнул.
   — Я видел ее всего лишь несколько раз. Во время наших встреч она упоминала о вас. Она была обеспокоена вашим замужеством. Считала, что это не пойдет на пользу вашей карьере.
   — Спасибо, что вы не сказали, кто моя сестра.
   Он недоуменно посмотрел на меня.
   — Значит, об этом здесь не знают.
   Я отрицательно покачала головой.
   — Сейчас объясню почему. Вам, наверное, известно, что моя сестра… исчезла.
   — Да. И это одна из причин, побудившая меня принять должность здешнего викария. Ну, и конечно… раскопки. А вы почему оказались здесь?
   — Я приехала сюда преподавать музыку. Но не только. Я хочу выяснить, что случилось с моей сестрой.
   Мистер Уилмет глубоко вздохнул.
   — Хорошо, что вы вовремя меня остановили. А ведь я мог проговориться об этом до того, как увидел вас.
   — Да, при знаменитом муже трудно что-либо скрывать о себе.
   Он, согласившись, кивнул.
   — История с вашей сестрой страшно интригующая.
   — Да, в ней есть какая-то ужасная загадка. А теперь и Эдит исчезла.
   — О, весьма неприятное происшествие. Я слышал, она сбежала от мужа.
   — Я не уверена, что это именно так. Мне известно только то, что она исчезла, как исчезла до этого Роума.
   Он проницательно посмотрел на меня.
   — Понимаю ваши чувства. Могу ли я хоть чем-то вам помочь?
   — Во всяком случае я надеюсь, что вы… — начала было я, но он поспешил заверить:
   — Не беспокойтесь, от меня никто ничего не узнает.
   — Очень вам признательна.
   Он улыбнулся.
   — Я видел по вашему лицу, как вы испугались… Мы должны теперь действовать вместе. Как археолог… вернее, археолог-любитель, я могу оказаться полезен. Кроме того, я увлекаюсь музыкой. Играю на органе.
   Я обернулась и увидела, что кружевная занавеска на окне дома священника слегка отодвинулась. За нами наблюдали. Думаю, это была миссис Ренделл. Ей, должно быть, было любопытно, зачем их новый привлекательный викарий вышел из дома, чтобы поговорить со мной.
 
   Очень скоро Годфри Уилмет и я стали друзьями. Это было естественно. Нас сближала любовь к музыке. Но не только. Он был единственным человеком, который знал, кто я, и это установило между нами особое доверие. Я была ему очень благодарна за то, что он так ловко «не выдал» меня.
   Встречаясь с ним на раскопках и бродя среди остатков римского поселения, мы говорили о Роуме.
   — Она могла быть…
   — Нет. Я знаю. Она умерла.
   — Вы думаете, произошел несчастный случай?
   — Всего вероятнее. Кому могло понадобиться убивать Роуму.
   — Вот это мы и должны выяснить.
   У меня потеплело на сердце, когда он сказал «мы», и в порыве благодарности я воскликнула:
   — Как вы добры, принимая мои заботы как свои.
   Он внезапно засмеялся. Его смех был удивительно заразительным.
   — Это вы были очень добры, что позволили мне принять в них участие. Да, эта история оставляет много вопросов. Во-первых, мог ли это быть просто несчастный случай?
   — Конечно, такая возможность не исключена. Но где тогда Эдит? И потом должен же остаться хоть какой-то след, хоть какой-то намек на то, что случилось. Представьте. Она была все время здесь… потом раскопки кончились, она стала укладывать вещи. Накануне отъезда вышла из дома и больше не вернулась. Что же могло произойти?
   — Она могла пойти купаться в море и утонуть.
   — Но ведь тогда остались бы какие-то свидетельства этому. Кроме того, она не очень любила плавать. Да и день был холодный. И опять, где же свидетельства? Они ведь должны быть. Хоть что-то из одежды на берегу.
   — Значит, их кто-то уничтожил, — предположил он.
   — Зачем?
   — Затем, что не хотел, чтобы их обнаружили.
   — Но почему… почему? Иногда я начинаю думать, что Роуму убили. Но опять — зачем?
   — Может быть, из зависти. Какой-нибудь археолог. Кто-то узнал, что она нашла нечто очень ценное и важное, и захотел, или захотела, присвоить себе это открытие.
   — Нет, это слишком надуманно.
   — Но ведь существует же такая вещь, как профессиональная зависть. И в археологии тоже.
   — О, нет, это маловероятно.
   — Однако надо перебрать все возможные варианты. Итак, она вышла из домика и исчезла…
   Некоторое время мы хранили молчание, затем я сказала.
   — И вот теперь исчезла Эдит.
   — Вы имеете в виду ту леди, которая сбежала со своим любовником?
   — Таково лишь общее предположение.
   Годфри Уилмет напомнил мне Роуму, когда, вдруг остановившись, склонился над расчищенным куском римского тротуара и начал сосредоточенно его осматривать. Затем последовало краткое рассуждение:
   — Археология сделала за последние несколько лет большой шаг вперед, — сказал он. — Раньше это было не многим более охоты за сокровищами. Помню, как меня самого впервые охватила лихорадка поиска. Страшно сейчас даже подумать, как небрежно я тогда действовал и какое действительно сокровище мог по незнанию разрушить.
   Я рассказала ему о наших родителях, о той атмосфере, в которой мы воспитывались. Все это звучало довольно забавно в моем изложении, и мы часто смеялись.
   Вдруг он сказал:
   — В этом мозаичном тротуаре есть один повторяющийся мотив орнамента. Любопытно, что в точности он собой представляет. Жаль, что плохо сохранился. Интересно, можно ли его дальше расчистить. Хотя думаю, будь это возможным, ваша сестра с коллегами сделала бы это. Камни, должно быть, первоначально были очень яркого цвета. Почему вы улыбаетесь?
   — Вы мне напомнили Роуму. Ваши мысли теперь полностью заняты этими раскопками.
   Его лицо озарила открытая милая улыбка.
   — Но ведь и здесь может быть ключ к разгадке, — сказал он. — Не забывайте об этом.
 
   — Молодые вдовы, — сказала Оллегра, — видимо, очень привлекательны.
   Девочки сидели в классной комнате в Лоувет Стейси. Сильвия пришла сюда, чтобы позаниматься музыкой. Я вошла в комнату напомнить ей о времени нашего урока. Она была весьма непунктуальна. Девочки сидели втроем за столом и при виде меня смутились.
   — Мы разговаривали о вдовах! — преодолев неловкость, дерзко сказала Оллегра.
   — Вам бы лучше заняться уроками. Ты уже упражнялась на фортепьяно, Оллегра?
   — Нет, — ответила она.
   — А вы, Элис и Сильвия?
   — Да, миссис Верлейн.
   — Они ведь примерные девочки, — насмешливо сказала Оллегра. — Они всегда делают то, что им говорят.
   — И очень разумно поступают.
   Оллегра заерзала на стуле.
   — А вам, миссис Верлейн, нравится мистер Уилмет?
   — Нравится ли он мне? Конечно. Он очень хороший викарий.
   — А мне кажется, что вы ему нравитесь, миссис Верлейн. — И тут Оллегра бросила испепеляющий взгляд на Сильвию. — А вот ты ему нисколечко не нравишься. Он считает тебя маленькой, глупой девочкой. Вы согласны, миссис Верлейн? Он, возможно, сказал вам, что думает о Сильвии?
   — Я не согласна с тобой, Оллегра, и мистер Уилмет ничего не говорил мне о Сильвии. Но я уверена, что она ему вполне нравится. По крайней мере, Сильвия старается выполнять уроки, в то время как некоторые и не думают это делать.
   Оллегра расхохоталась, а Сильвия и Элис смущенно переглянулись.
   — Конечно, маленькие девочки ему не нравятся. Ему нравятся вдовы.
   — Мне кажется, ты нарочно оттягиваешь начало урока. Но это ни к чему. Идем сейчас же заниматься.
   Оллегра встала со словами:
   — Ничего не поделаешь. Вдовы, действительно, очень привлекательны. Это из-за того, что у них был муж, а потом его не стало. Я тоже хочу сначала иметь мужа, а потом потерять его.
   — Что за глупости!
   Я пошла вперед, чувствуя, как три пары глаз изучающе смотрят мне в спину.
   Интересно, как часто наблюдают за мной эти глаза, когда я даже и не подозреваю об этом.
   Я столкнулась лицом к лицу с Нейпьером на большой лестнице, ведущей в холл.
   — Я почти не вижу вас… с тех пор, как ушла Эдит.
   — Так получается.
   — Мне надо поговорить с вами.
   — Что вы хотите мне сказать?
   — Здесь — ничего. В этом доме я говорить не хочу. — Его голос перешел на шепот. — Приходите сегодня после полудня к Охотничьему ручью. Я буду ждать вас там в половине третьего.
   Я хотела было возразить, но он твердо повторил.
   — Буду ждать вас, — и тотчас ушел.
   Вокруг была тишина. Вряд ли кто-нибудь видел, как мы встретились и обменялись несколькими фразами на лестнице.
 
   Нейпьер уже ждал меня, когда я пришла в назначенное место.
   — Вы все-таки пришли! — первое, что он сказал мне.
   — А вы думали, что не приду?
   — У меня не было уверенности. О чем вы думали последнее время?
   — В основном о том, что могло случиться с Эдит.
   — Она ушла со своим любовником, — коротко и холодно констатировал Нейпьер. Без всякой злобы и без признаков волнения.
   — Вы верите этому?
   — А чему еще я могу верить?
   — Но возможны и какие-то другие варианты.
   — Этот кажется наиболее вероятным. Я хочу вам кое-что сказать… Возможно, для того, чтобы вы слишком плохо обо мне не думали. Когда я женился на Эдит, я действительно думал, что из нашего брака что-то получится. Я старался это сделать. Думаю, и она тоже. Но это просто было невозможно.
   Я молчала, тогда он продолжил:
   — Я подозревал, что она влюблена в викария. Я не винил ее. Я уверен, что сам виноват во всем. Но я бы не хотел, чтобы вы считали меня бесчувственным и расчетливым… Во всяком случае, это не совсем так. Жизнь для Эдит была здесь невыносима. И я ее понимаю. Теперь она ушла, и это надо принять как неизбежность.
   Меня обрадовало то, что он сам заговорил об этом. Я верила ему. Нейпьер не, мог быть намеренно жесток с Эдит. Он просто старался как-то преодолеть — возможно, и не очень умело — эту неразрешимую ситуацию.
   — Так о чем же вы хотели меня спросить? — напомнила я ему.
   — Почему вы в последнее время стали избегать меня?
   — Разве? Если это и так, то совершенно не преднамеренно. Я просто не встречаю вас и все. Скорее вы сами стали избегать меня.
   — Если я поступал так, то вы знаете причину. Но теперь здесь этот мистер Уилмет.
   — А что он?
   — Он, несомненно, очень привлекателен.
   — Миссис Ренделл, кажется, того же мнения, а ей угодить нелегко. — Я старалась вести разговор в шутливом тоне, но Нейпьер, видимо, был настроен иначе.
   — Я слышал, что вы стали с ним хорошими друзьями.
   — Он интересуется музыкой.
   — К тому же вы оба прониклись страстью к археологии.
   — Кстати, миссис Ренделл тоже.
   Но Нейпьера решительно не устраивало говорить со мной в таком несерьезной тоне.
   — Итак, он очень обаятелен?
   — Очень.
   — Ну да, вам это должно быть уже хорошо известно.
   — Мы знакомы очень недолго, но я убедилась, что с ним приятно общаться.
   — Надеюсь, вы не примите… никаких скоропалительных решений.
   — Что вы имеете в виду?
   — Думаю, вам не следует поддаваться минутным эмоциям. Будьте осмотрительны.
   Нейпьер и я одновременно услышали цокот копыт. Появились три наездницы: Оллегра, Элис и Сильвия.
   Они, должно быть, видели, как я уезжала, — подумала я, — и последовали за мной.
   Слова Оллегры подтвердили мою догадку. Она выкрикнула на ходу:
   — Мы заметили, что вы уехали, миссис Верлейн. И нам захотелось поехать с вами. Не возражаете?
 
   Элис с запинками сыграла несколько этюдов Черни и выжидательно на меня посмотрела.
   — Неплохо, но еще есть, над чем поработать.
   Элис печально кивнула.
   — Но ты, действительно, молодец, стараешься, — сказала я ей в утешение, — и делаешь кое-какие успехи.
   — Спасибо, миссис Верлейн, — она опустила глаза и стала разглядывать свои руки. Затем вдруг сказала. — Свет там снова появился. Я видела прошлой ночью. Впервые после… после того, как Эдит… ушла.
   — Я бы не стала на твоем месте так беспокоиться.
   — Я не беспокоилась, миссис Верлейн. Я просто немного боюсь.
   — Никакого вреда тебе этот свет причинить не может.
   — Как вы думаете, миссис Верлейн, действительно над домом висит проклятье?
   — Конечно, нет.
   — Но эти смерти, одна за другой. Все началось, когда Нейпьер убил Бо. Как вы думаете, это правда, что Бо никак не может простить ему это?
   — Какая чушь. Ты меня удивляешь, Элис. Я всегда думала, что ты более разумна.
   У Элис появилось на лице виноватое выражение.
   — Но все так говорят… Поэтому я и спрашиваю.
   — Все? — спросила я.
   — Да. И слуги так считают. Так говорят и в поселке. Видят свет в часовне, и, поэтому, наверное, говорят. Утверждают даже, что здесь никогда не будет спокойно, пока не уедет Нейпьер. Это ведь несправедливо, верно? Я хочу сказать, что Нейпьера бы сильно огорчило, если бы он узнал… Хотя я думаю, он уже слышал эти разговоры, потому что выглядит он очень печальным, верно? Впрочем, это, возможно, из-за Эдит.
   — У тебя голова, кажется, занята одними сплетнями, — сказала я. — Неудивительно, что ты не делаешь успехов в музыке.
   — Но вы только что говорили, что делаю.
   — Очень небольшие.
   — Значит, вы не считаете, что это привидение Бо приходит в часовню.
   — Конечно, нет.
   — А я знаю, что считает миссис Верлейн! — Это был голос Оллегры, которая пришла впервые точно ко времени урока. — Она считает, что это делаю я. Не так ли, миссис Верлейн? Вы думаете, что это мои проделки?
   — Надеюсь, что ты не станешь заниматься такими глупостями.
   — Но вы все-таки подозреваете меня, верно? Вам ведь известно, что обо мне думают. Я всегда под подозрением.
   — Это не Оллегра, — сказала Элис. — Я видела этот свет, когда Оллегра была со мной.
   Оллегра скорчила мне гримаску.
   — И мы вам докажем.
   — А пока докажи, что ты хорошо подготовилась к уроку.
   Возможность «доказать» мне, что Оллегра не при чем, не заставила себя долго ждать. В тот же вечер, когда я была у себя в комнате, ко мне влетела Оллегра. Она было очень взволнована.
   — Миссис Верлейн, мы только что видели свет! — сообщила она мне.
   Элис стояла в дверях.
   — Можно войти, миссис Верлейн?
   Я разрешила, и обе девочки встали со мной у окна.
   — Только что он был, — воскликнула Оллегра. — Из окна Элис его лучше видно.
   Я поднялась вместе с ними в комнату Элис. Элис со свечой подошла к окну. Несколько секунд она держала свечу совсем близко к стеклу, и я сказала, чтобы Элис ее отодвинула, иначе загорится штора.
   Элис послушно поставила свечу на стол и зажгла там еще одну. В это время Оллегра схватила меня за руку и прошептала: «Смотрите. Вон он».
   Да, свет возник со стороны часовни. Вспыхнув, он почти тотчас исчез.
   — Я пойду посмотрю, кто там, — сказала я. Элис удержала меня за руку, в глазах ее возник ужас.
   — Нет, миссис Верлейн!
   — Кто-то над нами подшучивает, я уверена. Идете со мной?
   Элис взглянула на Оллегру, ее лицо покрыла бледность.
   — Я очень боюсь, — сказала она.
   — И я тоже, — ответила Оллегра.
   — Пока мы не выясним, чьи это проделки, мы все время будем бояться.
   Я направилась к двери. Не могу сказать, что внутри у меня в этот момент было спокойно. И тут вдруг мне пришла в голову мысль, заставившая меня содрогнуться. Что если в доме действительно происходит что-то таинственное, о чем я не имею понятия. Я испытывала нечто вроде предчувствия, словно сама Роума предупреждала меня: «Будь осторожна. Ты же знаешь, какой бываешь опрометчивой».
   Не раз возникали ситуации, когда она мне говорила нечто подобное. И сейчас у меня в голове отчетливо звучали ее слова.
   Но у меня теперь есть друг, даже союзник — Годфри Уилмет. Не лучше ли будет обратиться за помощью к нему, а не пытаться в одиночку найти разгадку этого странного света в часовне.
   Вдруг одна из свечей погасла, тотчас за ней погасла и другая. Комната погрузилась в темноту.
   — Это знак, миссис Верлейн, — истерично прошептала Элис. — Это предупреждение. Две свечи погасли одна за другой, хотя нет никакого сквозняка.
   — Ты сама их задула.
   — Я не делала этого, миссис Верлейн. И Оллегра тоже. Они погасли сами по себе. Это предупреждение. Нам нельзя идти к разрушенной часовне. Случится что-то ужасное, если мы туда пойдем.
   Когда она снова зажигала свечи, я заметила, что руки у нее дрожат.
   — Элис, у тебя слишком разыгралось воображение. — Она согласно кивнула.
   — Я ничего не могу поделать, миссис Верлейн. Я все время думаю о том, что могло бы случиться, если бы… Иногда это очень страшно.
   — Тебе надо жить в каком-нибудь маленьком доме, где ничего не случается, — заметила Оллегра.
   — Нет, нет. Я хочу жить здесь. Пусть мне будет временами страшно, это ничего, лишь бы жить в этом доме.
   Она подошла к окну и вгляделась в него. Я встала рядом с ней. Мы обе смотрели в сторону ельника. Свечи горели ровно и спокойно. Элис взглянула на них с радостным удовлетворением.
   — Видите, теперь они горят нормально. Это было предупреждение. О, миссис Верлейн, никогда не ходите ночью одна к разрушенной часовне.
   — Но мне все-таки хочется выяснить, — сказала я, — чьи это глупые проделки.
   Я была рада, что Оллегра оказалась тут ни при чем. Мне пришло в голову, что в часовне мог быть какой-нибудь слуга из Лоувет Стейси, который подавал знак одной из служанок.
 
   На следующий день я встретилась с Годфри в домике около раскопок. Поскольку он интересовался археологией, то часто приходил сюда, и бывший домик археологов стал местом наших встреч.
   Я устроилась на ступеньке лестницы, Годфри уселся на стол, и мы начали говорить о Роуме, о ее находках и, конечно, опять перебирать разные версии того, что могло с ней произойти. Господи, как было хорошо, что теперь хоть с кем-то можно было поговорить о Роуме.
   Мы оба сидели к окну спиной. Оно было совсем маленьким, и поэтому в домике всегда царила полутьма, но вдруг я почувствовала, что на какой-то миг стало еще темнее.
   — Кто-то был у окна, — прошептала я. Через секунду мы оба оказались у двери, но за ней и поблизости никого не было.
   — Да вы, я вижу, действительно сильно напуганы, — сказал озабоченно Годфри.
   — Неприятно знать, что за тобой наблюдают… особенно, когда ты не подозреваешь об этом.
   — Ну, кто бы это ни был, он не мог далеко уйти.
   Мы поспешно обошли вокруг домика, но не нашли никаких следов.
   — Может быть, просто облако набежало на солнце, — предположил Годфри.
   Я посмотрела на небо. Оно было совершенно чистым и ясным.
   — Никто не смог бы скрыться так быстро, — рассуждал Годфри. — После исчезновения вашей сестры вы, естественно, воспринимаете все слишком обостренно. Вам нельзя быть такой впечатлительной.
   — Но я не смогу успокоиться до тех пор, пока не узнаю, что с ней случилось, — заявила я. Годфри понимающе кивнул.
   — Давайте уйдем отсюда, — предложил он. — Прогуляемся по свежему воздуху.
   Мы покинули домик и молча бродили по дальней части парка. И тут я вспомнила.
   — Но мы ведь не посмотрели в чулане. Там мог кто-нибудь спрятаться.
   — Уверяю, ничего, кроме старой плиты, на которой готовила Роума, и канистры мы ничего бы там не увидели.
   — И все-таки у меня странное ощущение, что… Но я не договорила. Мне стало ясно, что он считает, будто у меня просто разыгралось воображение.
 
   Годфри с каждым днем становился все более уверенным в том, что разгадку исчезновения Роумы надо искать там, где она работала. Он обследовал развалины римских терм и остатки мозаичных тротуаров, ища, как он сказал, ключ к тайне. Но я знала, что ему доставляет удовольствие копаться в этих развалинах. Я рассказала ему о свете в часовне и призналась, что у меня возникло предположение: не могла ли Роума попытаться выяснить, что это за свет.
   Но ведь Роума исчезла днем. Поэтому свет в часовне не имеет к этому никакого отношения. Однако она могла выйти из домика днем, чтобы погулять по окрестностям и, возвращаясь в сумерках, увидеть свет в часовне.
   — Да, это возможно, — согласился Годфри. — Мы обязательно пойдем туда как-нибудь вечером и попробуем подстеречь того, кто зажигает этот свет.
   Но я решила, что это не очень удобно, наши ученицы и так слишком много о нас болтают, да и миссис Ренделл не сводит с нас глаз, подозревая, что я по ее выражению «заманиваю в сеть» нового викария.
   Однако Годфри я ничего говорить не стала.
 
   Когда я вернулась в Лоувет Стейси после встречи с Годфри на раскопках, то, войдя в холл, услышала позади себя стремительные шаги. Я резко обернулась. Передо мной стоял Нейпьер.
   — Я только что вернулся из Лондона, — сказал он, — есть новости.
   — Об Эдит?
   — Она не уехала с Джереми Брауном.
   — Нет? — Я удивленно уставилась на него.
   — Джереми Браун прибыл в Африку один.
   — Как!?
   — Мы все ошибались, — сказал он, — подозревая, что Эдит убежала со своим возлюбленным. Она этого не делала.
   — Тогда что?
   — Кто же может сказать, — прошептал он.
 
   Но оказалось немало тех, кто начал много чего говорить. Пошли всякие пересуды, которые только усилились после того, как священник получил письмо от Джереми Брауна, из которого стало совершенно ясно, что Эдит с ним нет. Тогда где же Эдит?
   И взоры вновь обратились в Лоувет Стейси, этот зловещий дом, про который упорно говорили, будто он проклят.
   Но почему он проклят? Потому что в нем человек убил своего брата? На доме проклятие Каина. И после того как брат убил брата, умерла их мать. А теперь исчезла жена. Куда же она могла уйти? Кто скажет? Возможно, никто не сможет этого сделать.
   Когда с женой случается несчастье, то первый, на кого падает подозрение, — это муж.
   Я чувствовала, как вокруг нарастает недоброжелательство к Нейпьеру. Это меня очень тревожило, кажется, даже больше, чем его самого.
   Повсюду с жаром обсуждалось новое известие. Я заметила, что Нейпьера стали даже сторониться. Стоило миссис Линкрофт заговорить о нем, как лицо ее принимало суровое выражение, губы поджимались, между бровей появлялась глубокая складка. Я знала, что для нее самое ужасное во всем этом происшествии то, что оно серьезно подорвало здоровье сэра Уилльяма, и винила она Нейпьера.