Холт Виктория. Коварные пески

   Девочки тоже постоянно обсуждали новое известие, хотя со мной говорили о нем очень мало. Мне было интересно, какие они на этот счет строят догадки.
   Оллегра один раз все-таки проговорилась:
   — Если сэр Уилльям умрет от потрясения, которое он пережил из-за исчезновения Эдит, то… получается, что все снова повторяется. Тогда умер Бо, а затем умерла его мать…
   Я резко оборвала ее.
   — Кто сказал, что Эдит мертва?
   — Нет! — с жаром воскликнула Элис. — Она, конечно, вернется.
   — Я очень на это надеюсь, — горячо подхватила я. Как же мне хотелось, чтобы именно так и случилось. Я придумывала самые разные версии того, что могло произойти с ней. Потеря памяти? Очень вероятно. Эдит где-то бродит сейчас, забыв, кто она и откуда. Но если все же Эдит убита…
   Нет, эту версию я просто не могла принять. И что же тогда произошло с Роумой?
   Схожесть этих двух исчезновений с новой силой поразила меня. Две молодые женщины пропали почти одинаковым образом в одном и том же месте. Они обе вышли из дома, ничего не сказав и ничего не взяв с собой, и бесследно исчезли.
   Загадка. Пугающая загадка. И я к ней была глубоко причастна. Одна из этих женщин была моей сестрой, другая — женой Нейпьера.
   Я обязана все узнать. Моя решимость отныне удвоилась. Теперь я думала о двух женщинах, таких несхожих и столь похоже исчезнувших: беспомощная, напуганная Эдит и уверенная в себе решительная Роума. Мне все равно, чем это может для меня кончится, но я сделаю все, чтобы раскрыть тайну их исчезновения.
   «Будь осторожна, Кэра, — предупреждал меня голос Роумы. — Тут могло быть убийство».
 
   Как больно было мне слышать ссору Нейпьера и сэра Уилльяма. Я тогда вошла через дверь из коридора в музыкальную комнату, чтобы поиграть сэру Уилльяму. Миссис Линкрофт меня предупредила, что он задремал, и лучше его не тревожить, но когда он проснется, ему будет приятно услышать мою игру.
   Когда я подошла к роялю, то услышала в соседней комнате сердитые голоса сэра Уилльяма и Нейпьера.
   — Как бы я молил Бога, — воскликнул сэр Уилльям, — чтобы ты сюда никогда не возвращался.
   — Могу тебя заверить, — откликнулся Нейпьер, — что я больше не намерен отсюда уезжать.
   — Ты уедешь, если я того захочу, и позволь тебя заверить, что здесь ты ничего не получишь.
   — Ты ошибаешься. Я имею право быть здесь.
   — Но ты скажешь, где она? Что с ней случилось? Сбежала с викарием! Но я всегда знал, что она не могла этого сделать. Где она? Ты мне скажешь, наконец?
   — Почему ты решил, что мне что-то известно?
   — Потому что она была тебе не нужна. Ты женился на ней, так как это был единственный для тебя способ сюда вернуться. Бедное дитя, эта Эдит.
   — А разве не ты сам принес ее в жертву? Как это похоже на тебя! Настаивать на том, чтобы я женился, а затем обвинить меня в том, что я это сделал. Видит Бог, я старался, чтобы из нашего брака что-то получилось.
   — Брак! Я не спрашиваю тебя о вашем браке. Я спрашиваю, что ты с ней сделал?
   — Ты с ума сошел. Ты думаешь, что я…
   — Убийца! — вскричал сэр Уилльям. — Сначала Бо… потом твоя мать…
   — Господи! — воскликнул Нейпьер. — Неужели ты рассчитываешь, что эта ложь поможет тебе лишить меня наследства!
   — Где она? Где? Ее найдут, и тогда…
   Я больше не могла этого вынести и, быстро выскользнув из комнаты, направилась к себе. Охваченная ужасом, я еле добралась туда.
   Сэр Уилльям решил, что его собственный сын убил Эдит.
   — Это не правда, — шептала я. — Не могу в это поверить.
 
   Мне было невыносимо ощущать охватившую всех подозрительность. В поселке не переставая шушукались. «Все сходится. Он женился на ней, а затем, получив ее деньги, захотел от нее избавиться. Над Лоувет Стейси висит проклятье. И оно не развеется до тех пор, пока этот дурной человек живет там».
   Время от времени мне встречалась Сибила. Тот же многозначительный взгляд, то же детское жеманство, но в еще более гротескной манере…
 
   Теперь, когда стало очевидным, что Эдит не уехала с Джереми Брауном, что может выяснить полиция?
   Почему мужу стало необходимым избавиться от жены? На то могут быть разные причины: потому что он ее не любил. Потому что он уже заполучил ее деньги. А может быть, и потому, что теперь он вернулся в свой дом и вновь утвердился как наследник отцовского состояния… Я вспомнила ссору Нейпьера и сэра Уилльяма. Отец ненавидит сына. Почему он одержим таким неестественным чувством? А теперь, когда исчезла Эдит, их размолвка только усилилась. Возможно, сэр Уилльям лишит Нейпьера наследственных прав, изгонит его из дома, как уже делал раньше.
   Нейпьер не любил Эдит. И не делал из этого тайны. В последние недели… Я вспомнила наш разговор во время прогулки, и меня охватил ужас. Неужели он действительно хотел дать мне понять, что если бы был свободен, то предложил бы стать его женой?
   Меня охватило смятение. Я вспомнила, как пристально на меня смотрели три пары девичьих глаз. Неужели я действительно как-то причастна к этому происшествию?
   Мне хотелось закричать: «Это не правда! Его оговорили, как и раньше. Разве можно теперь во всем обвинить его только из-за того, что в юности случайно произошла страшная трагедия?»
   Что со мной происходит? Почему доказать невиновность Нейпьера стало для меня столь важным?
 
   Миссис Линкрофт бросила на меня через стол хмурый взгляд.
   — Как это все расстраивает сэра Уилльяма! — сказала она. — Его здоровье внушает мне большое опасение. Скорее бы стало хоть что-то известно об Эдит.
   — Как по-вашему мнению, что могло с ней случиться? — спросила я серьезно.
   — Мне даже страшно подумать, — ответила она. — Очень опасаюсь, как бы у сэра Уилльяма не случился еще один удар. Было бы лучше, если бы Нейпьер уехал.
   — Если он уедет, — откликнулась я, — злые языки начнут болтать, что он сбежал.
   Миссис Линкрофт согласно кивнула. Затем сказала:
   — Но у него почти нет выбора. Сэр Уилльям уже поговаривает насчет того, чтобы позвать нотариуса. Вы понимаете, что это значит?
   — Видимо, ему свойственно судить и обвинять людей без достаточных на то оснований. До этого он мечтал о внуке. Зато теперь…
   — Возможно, Эдит все-таки вернется.
   — Но где же она?
   — Очень любезно с вашей стороны, что вы относитесь с таким сочувствием к делам этой семьи. Но, миссис Верлейн, не стоит… встревать в них.
   — Встревать? — изумилась я.
   Миссис Линкрофт несколько секунд пристально на меня смотрела. Ее манера держать себя вдруг поразительным образом изменилась. Вместо любезной женщины, которой я всегда ее знала, передо мной сидела другая особа, и ей совершенно не было присуще все то, что до этого я приписывала характеру миссис Линкрофт. Изменился даже ее голос.
   — Иногда весьма неразумно проявлять интерес к делам других людей. Из-за этого можно поставить себя в очень трудное положение.
   — Но, мне кажется, вполне естественно, что Меня интересует судьба миссис Эдит. Молодая хозяйка дома… к тому же моя ученица, вдруг исчезает… Вы же не думаете, что к этому можно отнестись как к заурядному событию.
   — Никто и не воспринимает его так. Но мы не знаем, куда исчезла миссис Стейси… Возможно, никогда и не узнаем. Полиция пытается выяснить. И это дело именно полиции. А не приходило ли вам в голову, миссис Верлейн, что если бы определенные подозрения, которые кое у кого тут возникают, оказались правдой, то ваше излишнее любопытство навлекло бы на вас некоторую опасность.
   Я была поражена. Мне и в голову не приходило, что мое намерение раскрыть тайну могло каким-то образом себя обнаружить.
   — Опасность? Какого рода опасность?
   Повисла пауза. С миссис Линкрофт произошло обратное перевоплощение. И снова передо мной сидела прежняя миссис Линкрофт, которую я знала со дня своего приезда в Лоувет Стейси — немного загадочная, спокойная и приветливая женщина.
   — Кто знает? — с милой улыбкой сказала она. — Но я бы на вашем месте держалась от всего этого в стороне.
   Она меня предостерегает, — подумала я. — Означают ли ее слова, что я не должна иметь дело с человеком, которого подозревают в причастности к исчезновению его жены? Или же она хочет сказать, что, проявляя интерес к здешним событиям, я навлекаю на себя опасность?
   — Ну, насчет опасности, — продолжила она с легким смешком, — я, вероятно, несколько преувеличила. Рано или поздно все выяснится. Эдит вернется. — Она произнесла это с подчеркнутой убежденностью. — Я это чувствую.
   Мне хотелось ей возразить, но она поспешно добавила:
   — Сэр Уилльям сказал мне, что получил большое удовольствие, когда вы играли ему в последний раз Шуберта. Ваша игра так хорошо на него подействовала, что он смог глубоко заснуть, это как раз то, что ему нужно.
   Миссис Линкрофт одарила меня благодарной улыбкой. Для нее любой, кто мог успокоить сэра Уилльяма, уже друг.
 
   Кошмарное происшествие случилось через два дня. Я вошла в музыкальную комнату, примыкавшую к комнате сэра Уилльяма. Там меня встретила миссис Линкрофт. Она шепнула мне: «Сэр Уилльям немного слаб сегодня. Он дремлет в кресле. Какой выдался пасмурный день! Все время льет дождь. Я так надеялась, что днем хоть немного прояснится. Но погода стала еще хуже».
   Ноты лежали на рояле. Их выбрал сам сэр Уилльям. Я взглянула на верхний лист. «Лунная соната» Бетховена.
   — Думаю, лучше зажечь свечи, — сказала миссис Линкрофт.
   Я согласилась, и когда она это сделала, я села за рояль, а она тихо вышла из комнаты.
   Когда я играла, мои мысли были о Нейпьере, с возрастающей болью я ощущала несправедливость обвинений, которые ему предъявляют еще до того, как что-то стало действительно доказанным.
   Закончив играть сонату, я взяла следующие ноты и с удивлением увидела, что это «Пляска смерти» Сен-Санса. Какой странный выбор, промелькнуло у меня в голове. Как только я начала играть, ко мне тотчас вернулись мысли о Пьетро. Исполняя это произведение, ему всегда удавалось вызвать у слушателя пронизывающий до глубины души ужас. Он говорил, что когда играет эту вещь, то представляет себе музыканта из старой сказки, который дудочкой заманил детей в горы, только на этот раз своей игрой он поднимает мертвецов из могил и заставляет их танцевать «Пляску смерти».
   За окном совсем стемнело, и света свечей уже не хватало. Но мне и не нужно было смотреть в ноты.
   Вдруг я почувствовала, что в комнате есть кто-то еще. В первый миг я подумала, что моя игра действительно вызвала души умерших, так как возникшая в дверях фигура была похожа на мертвеца.
   — Уходи прочь!.. Прочь! — это кричал сэр Уилльям. Он глядел на меня неподвижным окаменелым взором. — Зачем… ты… вернулась.
   Я поднялась, и тут он издал вопль ужаса, и следующее, что я увидела, было его распростертое на полу тело.
   Я отчаянно стала звать миссис Линкрофт на помощь, она, к счастью, оказалась недалеко.
   Она в смятении воззрилась на лежавшего на полу сэра Уилльяма.
   — Что случилось?
   — Я играла «Пляску смерти»… — начала я. Но не договорила, так как мне показалось, что она сейчас упадет в обморок.
   Однако она овладела собой и тут же распорядилась, чтобы послали за доктором.
 
   Сэр Уилльям тяжко заболел. С ним случился еще один удар, в теперь целый консилиум врачей занимался его здоровьем. Говорили, что он может не оправиться.
   Я рассказала, что играла для него на рояле и вдруг, подняв глаза, увидела его в дверном проеме. Так как он едва мог двигаться, должно быть, ему стоило больших трудов подняться и подойти к двери. Напряжение, которое он испытал, могло быть причиной случившегося с ним удара.
   Через два-три дня стало ясно, что он сможет выжить. Для миссис Линкрофт это было большим облегчением.
   Она сказала мне:
   — Теперь я думаю, Нейпьер все же останется. Я уверена, сэр Уилльям не помнит, что случилось с Эдит. У него в голове немного помутилось, и в его восприятии все так, как было в прошлом.
 
   Июль выдался очень дождливым. Лило уже несколько дней, и небо было затянуто тучами.
   Я сидела у себя в комнате, когда ко мне зашла Сибила Стейси. Хотя вечер еще не наступил, пришлось зажечь свечи. На Сибиле было темно-лиловое платье, отделанное черными бантиками, в волосах тоже торчали бантики лилового цвета.
   — Ношу траур, — прошептала она. Я поднялась из-за столика, за которым готовилась к урокам.
   Сибила, жеманно грозя мне пальчиком, добавила:
   — Траур по Эдит.
   — Но почему вы уверены, что она умерла?
   — Потому что я знаю. Она бы давно вернулась, если бы было по-другому. Кроме того, все указывает на то, что ее нет в живых. Разве вы так не считаете?
   — Я не знаю, что думать, но мне очень хочется, чтобы она была жива.
   Сибила покачала головой и сказала:
   — Нет, она не вернется. Я знаю.
   — Как вы можете говорить с такой уверенностью?
   — Странные вещи происходят в этом доме, — не обратив внимания на мои слова, продолжила мисс Стейси. — Вам не кажется?
   Я отрицательно покачала головой.
   — Это не правда, миссис Верлейн. Вы тоже это чувствуете. Когда я буду писать ваш портрет, я докажу это. Вы знаете, что произошло с сэром Уилльямом?
   — Боюсь, он очень болен.
   — Да, и все потому, что он встал, чтобы посмотреть, кто играет.
   — Он знал, что это я.
   — О, нет, миссис Верлейн. Вот здесь вы ошибаетесь. Он думал, это кто-то другой.
   — Почему? В последнее время я часто ему играла.
   — Он сам выбирает, что вам играть?
   Я кивнула.
   — Правильно. Он выбирает то, что ему приятно слушать, что напоминает ему о хороших вещах. Теперь после того, что случилось с Уилльямом, Нейпьер останется. Уверена, ему бы пришлось уехать, если бы не этот случай. То, что хорошо для Нейпьера, плохо для сэра Уилльяма. Как говорится, что для одного лекарство, то для другого яд. О, как это верно! Послушайте — идет дождь. Дождь в день святого Суитина⁸. А вы знаете, что это значит, миссис Верлейн? Это значит, что теперь сорок дней не переставая будет лить дождь.
   Мисс Стейси задула свечи.
   — Мне нравится сумрак, — сказала она. — В нем чувствуешь себя как-то свободнее. Скажите, а что вы играли, когда сэр Уилльям появился в дверях?
   — «Пляску смерти».
   Сибилу передернуло.
   — Почти то, что происходит сейчас с сэром Уилльямом. Жутковатая музыка. Не кажется ли вам странным, что сэр Уилльям выбрал именно это произведение?
   — Это, признаться, удивило меня.
   — Вы удивились бы еще больше, если бы знали, что как раз эту вещь играла Изабелла в свой последний день. Она все утро не отходила от рояля, исполняя «Пляску смерти». И сэр Уилльям сказал ей: «Ради Бога, перестань играть эту траурную музыку». И она перестала, ушла в лес и застрелилась. С тех пор это произведение никто больше не исполнял здесь… И вот вы сели за рояль и сыграли ее.
   — Но именно эти ноты он положил для меня.
   — Нет, это не он их положил.
   — Как! Тогда кто же?
   — Ответ на этот вопрос открыл бы нам очень многое. Положил «Пляску смерти» тот, кому хотелось, чтобы сэр Уилльям услышал эту музыку и… подумал бы, будто дух Изабеллы явился к нему… Это был тот, кто надеялся, что Уилльям встанет из кресла и увидит, что за роялем сидит… в комнате было темно, не так ли? Так темно, как сейчас. Кому-то надо было, чтобы он упал без чувств и заболел. Человек этот хотел дать знать, что ему все известно.
   — Но кто же мог так жестоко поступить?
   — В этом доме поступали куда более жестоко. Как вы думаете, кому надо было, чтобы так случилось? Этим человеком, возможно, был тот, кто боялся, что его выгонят из дома, и кого не выгнали бы, если бы сэр Уилльям умер. Ведь он мог умереть, верно? Но с другой стороны так поступить могли и по какой-то иной причине.
   Я почувствовала глубокую тревогу. Мне хотелось, чтобы Сибила ушла, и тогда я могла бы обдумать услышанное.
   Мисс Стейси, видимо, почувствовала это. Высказав то, что хотела, Сибила поднялась и пошла к двери. Взявшись за ручку, обернулась.
   — Ни в чем нельзя быть уверенной, верно, миссис Верлейн?
   Грустно покачав головой, она вышла из комнаты.
 
   На урок Сильвия явилась с прической: две косы были уложены вокруг головы. — Это знак того, что ее уже можно считать взрослой. Господи, неужели ее мать действительно старается заманить Годфрида Уилмета и женить на своей дочери? Бедняжка Сильвия, у нее было такое обреченное выражение лица. Впрочем, у нее почти всегда такой вид. При взгляде на нее у меня сложилось впечатление, что ей самой очень не хочется заниматься всеми этими уловками, но она знает, что никуда ей не деться и надо просто подчиниться.
   Сильвии было шестнадцать. Только через год она была бы в том возрасте, когда принято носить подобные прически.
   Она, как попугай, оттарабанила заданный урок. Что тут можно сказать? Только лишь: «Попытайся играть более выразительно. Постарайся почувствовать то, что говорит тебе музыка».
   На лице Сильвии изобразилось недоумение.
   — Но музыка же не говорит, миссис Верлейн.
   Я вздохнула. После того, как пропала Эдит, моя работа здесь потеряла всякий смысл. Из Эдит я могла бы сделать хорошую пианистку, которой было бы по силам произвести впечатление на гостей во время званых вечеров. Я могла бы научить ее находить в музыке утешение и радость, но Сильвия, Оллегра, Элис — с ними это невозможно.
   Сильвия сложила руки на коленях, у нее были короткие широкие пальцы с безжалостно обгрызенными ногтями. Даже сейчас она попробовала ими заняться, но тут же поспешно опустила руки, видимо, вспомнив горький вкус алоэ, которым мать заставила ее намазать ногти.
   — Трудность у тебя в том, Сильвия, что ты не можешь сосредоточиться на произведении, которое играешь. Твои мысли где-то далеко, и думаешь ты совсем не о музыке.
   Лицо Сильвии вдруг просветлело.
   — Я вспомнила ту жуткую историю, которую написала Элис. Вы же знаете, она все время сочиняет какие-нибудь истории. Мистер Уилльям говорит, что в ее сочинениях чувствуется настоящий талант. А Элис говорит, что хочет писать истории, как Уилки Коллинз… так, чтобы дух захватывало.
   — Пусть обязательно покажет мне свои сочинения. С удовольствием посмотрю их.
   — Иногда она их нам читает. Мы собираемся в ее комнате, зажигаем только одну свечу, и она в лицах разыгрывает свои истории. Ужасно страшно. Она могла бы стать актрисой. Но она говорит, что больше всего хочет писать о людях.
   — И о чем же был ее последний рассказ?
   — О девушке, которая исчезла. Никто не знал, куда она пропала. Но незадолго до ее исчезновения кто-то вырыл яму в ельнике недалеко от ее дома. Несколько детей видели эту яму. Они чуть в нее не свалились, когда играли. Они подошли к ней и увидели мужчину. Он тоже их заметил и сказал, что вырыл ловушку для льва-людоеда. Но дети не поверили ему, так как на львов ловушки не ставят, в них стреляют. Конечно, он надеялся, что дети поверят ему. Но взрослым он не мог так сказать и поэтому заявил, что кому-то помогал вскопать огород. Но на самом деле это он убил девушку и похоронил ее в ельнике. А все думали, что она убежала со своим возлюбленным.
   — Совсем неподходящий рассказ для вашего возраста.
   — От него волосы встают дыбом.
   Меня он тоже ужаснул, потому что я внезапно вспомнила, что видела Нейпьера в конюшне с садовыми инструментами. Он сказал тогда, что помогал мистеру Брэнкепу вскопать сад.
 
   Отправившись одна на прогулку верхом, я направила лошадь к домику Брэнкепа. Сад выглядел более ухоженным, чем когда я видела его вместе с девочками. Остановив лошадь, я начала его рассматривать.
   К счастью, пока я пыталась придумать, под каким предлогом вызвать мистера Брэнкепа, он сам вышел из домика.
   — Добрый день, — сказала я.
   — Добрый день, мисс.
   — Я миссис Верлейн. Учительница музыки из Лоувет Стейси.
   — Ах, так! Слышал о вас. Как вам нравятся здешние места?
   — Здесь очень красиво. Он довольно кивнул.
   — Ни за что бы не хотел отсюда уехать. Даже за сотню фунтов.
   Я ответила, что это совершенно правильно, я добавила, что его сад в прекрасном состоянии.
   — О, да, — ответил он. — Теперь у него ухоженный вид.
   — Он теперь гораздо привлекательнее, чем когда я видела его в последний раз. Это вы сами все сделали?
   Он усмехнулся и шепотом объяснил:
   — Знаете, между нами говоря, мне немного помогли. Вы не поверите, но однажды пришел мистер Нейпьер и подсобил мне.
   Я почувствовала себя до смешного счастливой. Я страшно боялась, что он скажет, что все сделал сам.

9

   Годфри Уилмет постоянно искал возможности остаться со мной наедине. Это было не так просто, потому что миссис Ренделл делала все, чтобы помешать нам остаться вдвоем.
   Должна признаться, что я находила определенное удовольствие, дразня миссис Ренделл, возможно, оттого, что это не совсем невинное развлечение помогало развеять мрачное настроение, охватившее меня в то время. Я пыталась отбросить все мысли о Нейпьере, и лучше всего это получалось в обществе Годфри Уилмета. Мне было с ним хорошо еще и потому, что он знал, кто я, и он любил музыку, глубоко интересовался тем, чем занималась моя сестра и родители. Кроме того, было приятно осознавать, что дружеское участие ко мне проявляет человек обаятельный, открытый и светлый, свободный от тех сложностей, которые хоть и обладали определенной притягательной силой, но были также способны вывести меня из равновесия и зародить в душе страх. Естественно, я не старалась избегать Годфри, и мы часто с ним вместе смеялись над миссис Ренделл и придумывали разные способы обхитрить ее и свести на нет ее старания помешать нам видеться.
   Иногда мы встречались в церкви, куда Годфри ходил играть на органе. Стараясь быть незамеченной, я проникала в церковь, когда он занимался, и потом мы могли с ним спокойно провести там некоторое время вместе.
   Церковь представляла собой прекрасный образец архитектуры XIV века. Серый камень ее стен покрывали буро-зеленые, бархатистые пятна лишайника. Я останавливалась в дверях, с наслаждением слушая глубокие полные звуки органа. У Годфри был несомненный музыкальный дар. Пока он играл, я тихо стояла в дверях церкви. Мой взгляд скользил по оконным витражам, которые были даром семьи Стейси в память о Боументе, затем я пробегала глазами выбитый на стене список настоятелей этой церкви, начиная с 1347 года и кончая Артуром Ренделлом, 1880 год. В пустой церкви отдающий древней плесенью запах был еще явственней, и я представляла себе, как на протяжении многих поколений Стейси приходили сюда молиться. Подумала о Боументе и Нейпьере, которых здесь крестили, о Сибиле, мечтавшей прийти сюда к алтарю со своим возлюбленным. Когда прозвучали последние торжественные аккорды органа, я подошла к Годфри.
   — Рад, что вы, наконец, пришли, — сказал он. — Я уже начал беспокоиться о вас.
   — Беспокоиться? Почему?
   — Я убежден, что вы подвергаете себя опасности.
   — Почему вы так решили?
   — Из-за того, что стало известно о миссис Стейси. Когда мы думали, что она уехала со своим любовником, ваши поиски Роумы казались вполне безопасными. Но если оба исчезновения каким-то образом связаны, значит, кто-то приложил к этому руку. Невозможно сделать так, чтобы двое людей бесследно исчезли, не убив их. Я понял, что среди нас есть убийца. И этому человеку явно будет не по нутру тот, кто пытается раскрыть его дела. И, может быть, тогда ему кто-то не по нутру, он уничтожает его.
   — Значит, по вашим расчетам следующей жертвой стану я.
   — Не дай Господь! Но вам следует быть очень, осторожной.
   — Понимаю. А вы кого-нибудь подозреваете?
   — О, да!
   — Кого?
   — Конечно, мужа.
   — Разве есть на то явные основания?
   — Господи, это же и так ясно. Ничего не поделаешь, такова жизнь. Кому еще понадобилось бы избавляться от миссис Стейси?
   — Может быть, кому-то еще понадобилось.
   — Какие в таком случае мотивы? Я понимаю это дело так: она была наследница, он получает ее деньги, и она ему больше не нужна.
   — Это еще не достаточный мотив для убийства.
   — Она ему смертельно надоела.
   — Мне не нравится этот разговор. Он какой-то… несправедливый. У вас нет права говорить так.
   — Но мы должны рассуждать здраво?
   — Рассуждать здраво, обвиняя невинных людей?
   — Откуда вы знаете, что он невиновен?
   — Человек должен считаться невиновным до тех пор, пока не доказана его вина.
   — Это для Британского правосудия. Но мы не судьи… Нам просто приходится проигрывать все возможные варианты.
   — В таком случае, я могу предположить, что виновны вы, а вы — что я.
   — Да, можно сделать и такое предположение. Но где мотивы?
   — Их можно придумать. Вы сможете оказаться переодетым двоюродным братом, который хочет унаследовать Лоувет Стейси, поэтому вы убиваете Эдит в надежде, что обвинят ее мужа и его повесят, тогда вы становитесь наследником.
   — Что же, неплохо, — сказал Годфри, — совсем неплохо. А вы хотите выйти замуж за Стейси, поэтому убиваете Эдит, расчищая себе путь.
   — Видите, — отметила я. — Так можно возбудить дело против любого.