Холт Виктория. Мадам Змея (Трилогия о Екатерине Медичи - 1)

   Она услышала звуки труб. В комнату вошел Генрих, ему предстояло сопровождать жену. Он не мог сидеть во время публичной церемонии рядом со своей любовницей. Он выглядел великолепно. Генрих хмуро поглядел на жену, и она почувствовала его антипатию к ней.
   - Город полон слухов, - сказал он. Катрин казалось, что он смотрит на нее с отвращением. - Если бы мой брат был жив! - продолжил Генрих с горечью в голосе. - Почему эти испанцы задумали уничтожить мою семью?
   Катрин подошла к мужу и взяла его под руку.
   - Кто знает, какие планы они вынашивали? - сказала она.
   - Люди говорят, что итальянец солгал.
   Теперь Генрих не смотрел на Катрин.
   - Они всегда что-то говорят, Генрих.
   - Я жалею о том, что мой отец затеял этот спектакль. И о том, что мы вынуждены на нем присутствовать.
   - Почему?
   Он повернулся к ней. Заглянул в ее темные глаза, которые стали загадочными, хитрыми. Сегодня она вызывала в нем более сильную антипатию, чем обычно. Он думал, что привыкнет к ней; ему даже казалось, что это уже начало происходить, но после странной смерти брата ему не хотелось даже видеть Катрин. Он не понимал ее; имя Катрин фигурировало в слухах, распространявшихся по Парижу, Лиону, по всей Франции. Его жена была странной. Спокойная, сдержанная на людях, она превращалась в совсем другого человека, когда они оставались вдвоем. Сейчас, когда им предстояло увидеть мучительную смерть человека, ее глаза сверкали, а пальцы возбужденно теребили его рукав. Она была для него загадкой; Генрих знал лишь одно находясь возле нее, он испытывал желание убежать от цепких рук, молящих глаз, слишком горячих и влажных губ, тянувшихся к нему.
   - Почему? - раздраженно повторил он вопрос Катрин. - Ты знаешь, почему. Мы оба слишком сильно выиграли от смерти моего брата. Если бы он остался в живых, я был бы герцогом, а ты - герцогиней; теперь, если нам не поднесут чашу с ядом, мы когда-нибудь станем королем и королевой.
   Она произнесла тихим, ласковым голосом, которым всегда обращалась только к нему:
   - У меня есть предчувствие, что однажды мой муж станет величайшим из всех королей, каких знала Франция.
   - Он был бы гораздо счастливее, если бы это случилось не благодаря убийству его брата.
   Генрих резко отвернулся; он боялся, что Катрин подозревали не напрасно! К своему ужасу, он обнаружил, что способен поверить слухам.
   - Идем! - сухо сказал он. - Нам нельзя опаздывать, иначе отец рассердится.
   Они заняли свои места в сверкающем шатре. Катрин знала, что все глаза обращены на нее; на фоне шелеста шелка и парчи она слышала шепот людей.
   Диана сидела среди свиты королевы. Вдова сенешаля казалась надменной, гордой, она выглядела потрясающе. Катрин с трудом сохраняла самообладание, она была готова в любую минуту разрыдаться. Как может женщина оставаться столь прекрасной в таком возрасте? Какие шансы были у юной, неопытной в любви девушки одержать победу над такой соперницей? О, Монтекукули, ты дал мне надежду стать королевой, когда я желала быть любимой женой и матерью!
   Она придвинулась к мужу. Он действительно отстранился от нее, или ей это показалось? Генрих посмотрел на Диану; сейчас он был преданным любовником, которого Катрин хотела вернуть себе.
   Я ненавижу ее! - подумала итальянка. - Святая Дева, как я ее ненавижу! Помоги мне... помоги мне уничтожить Диану. Пусть болезнь обезобразит ее, пусть унижение склонит эту высоко поднятую голову. Убей ее; тогда человек, которого я люблю, станет моим. Я хочу быть королевой и любимой женой. Если это произойдет, я посвящу жизнь Богу. Никогда не буду грешить. Буду вести абсолютно безгрешную жизнь. Святая Дева, помоги мне.
   О, Генрих! Почему я, такая воспитанная, сдержанная, уравновешенная, полюбила столь безумно тебя - мужчину, околдованного этой ведьмой?
   Запели трубы герольдов; все встали, чтобы встретить короля и королеву.
   У Франциска был усталый вид. Он скорбел по сыну и разоренному Провансу. Катрин, глядя на него, молилась о том, чтобы он не поверил слухам.
   Вынесли несчастного мученика. Неужели это был красавец Монтекукули? Он стал неузнаваем. Он не мог ходить, поскольку ноги его были раздроблены безжалостным "сапогом". Его некогда чистая смуглая кожа посерела; за несколько недель он превратился из молодого человека в старика.
   Но Катрин - к своему облегчению - быстро поняла, что он сохранил свой благородный облик фанатика. Измученный, кровоточащий, надломленный, он по-прежнему нес терновый венец мученика. Она не ошиблась в этом человеке. Он знал, что его ждала страшная смерть, но сохранял спокойствие; возможно, он чувствовал, что самые ужасные муки уже позади. Четыре сильных человека вывели четверку горячих коней; они с трудом удерживали животных. Катрин вспомнила эпизод во дворце Медичи, когда она сидела с тетей и кардиналом и наблюдала за гибелью своего верного друга.
   Тогда она не выдала своих чувств. Тогда это было важно. Сейчас наступил гораздо более ответственный момент.
   Каждую конечность графа привязали к отдельному коню. Юные девушки подались вперед, их глаза округлились в ожидании и волнении; молодые люди затаили дыхание.
   Сейчас!
   Пронзительно запели трубы. Испуганные жеребцы помчались во весь опор в разные стороны. Прозвучал предсмертный вопль; в зловещей тишине разнесся топот копыт. Катрин смотрела на галопирующих коней; каждое животное тащило окровавленную часть того, что еще недавно было графом Себастиано ди Монтекукули.
   Она спасена Монтекукули уже никогда не выдаст ее. Дофин Франциск мертв, его место занял Генрих. Перед его женой-итальянкой засверкал французский престол.
   ДИТЯ ЛЮБВИ
   Три женщины, наблюдавшие за страшным зрелищем, знали, что теперь их жизнь изменится.
   Анна д'Этамп покинула шатер с дурными предчувствиями. Десять лет она управляла королем и через него страной. Во Франции не было человека более влиятельного, чем она; даже такие люди, как Монморанси и кардинал Лоррен, обретали расположение короля лишь через благосклонность его возлюбленной. Красивейшая женщина двора одновременно была и одной из умнейших. Франциск однажды назвал ее мудрейшей из красавиц и красивейшей из мудрецов. Она видела, что ее могущество висело сейчас на ниточке; этой ниточкой была жизнь короля.
   Король и новый дофин мало походили друг на друга. Но одно сходство у них имелось. Франциском всю жизнь руководили женщины; они командовали им так тонко и искусно, что он не замечал этого. В юности рядом с ним находилась мать и позже - сестра; мадам де Шатобриан потеснила их; она, в свою очередь, была изгнана Анной. Все четыре женщины обладали умом; в противном случае Франциск не потерпел бы их общества. А Генрих? Он был человеком иного калибра; в детстве он был лишен любящих родителей и сестры. Над ним издевались испанские тюремщики. Но в его жизни вовремя появилась женщина, обладавшая качествами, восхищавшими его отца, - красотой и мудростью; молодой Генрих оказался под влиянием Дианы де Пуатье - влиянием более сильным, чем те, под которые когда-либо попадал Франциск.
   Взаимная ненависть Дианы и Анны объяснялась не только простой ревностью. Они были слишком умны, чтобы переживать из-за того, что соперницу могут найти более красивой - если не возникали ситуации, когда красота могла стать средством достижения власти, к которой они обе стремились.
   Анна была более образованной. Ее ближайшими друзьями становились придворные писатели и художники. Они, как и она, проявляли интерес к новой вере, начинавшей распространяться в Европе. Анна страстно желала, чтобы реформистская вера овладела Францией. В этом вопросе у женщины было много единомышленников - например, все женщины Узкого Круга, имевшие большое влияние. Среди ее союзников были дядя Анны, кардинал де Мелун, и адмирал Шабо де Брион. Адмирал был не просто ее единоверцем - сторонница равенства полов, Анна не считала себя обязанной хранить верность изменявшему ей Франциску.
   Диана, враг реформистской церкви, поклялась бороться с ней. Монморанси, ближайший друг дофина, был на стороне его любовницы. Кардинал Лоррен поддерживал Диану вместе с тремя своими племянниками, весьма энергичными и честолюбивыми молодыми людьми; их звали Франциск, Карл и Клод, они были сыновьями герцога де Гиза. С такими сторонниками Диана чувствовала себя достаточно сильной, чтобы противостоять самой влиятельной женщине двора.
   Думая обо всем этом, Анна снова спросила себя - кто из ее коварных врагов подсыпал яду в кубок дофина?
   Но ей оставалось только следить за развитием событий и ждать, когда она получит возможность свалить свою соперницу. Дофин был молод: Диана старела с каждым годом; маленькая итальянка обладала определенной привлекательностью.
   Ободрявшая себя Анна видела, что ее могущество ослабевало.
   Когда Генрих вел Катрин в их покои, она тоже думала о грядущих переменах в ее жизни. Лицо девушки оставалось бесстрастным; ей удавалось скрыть свое волнение, вызванное сценой, свидетельницей которой она стала. Лицо Генриха было желтовато-зеленым. Ему уже доводилось видеть смерть; он наблюдал даже столь жестокую смерть. Но эта казнь подействовала на него сильнее, чем все, что он видел прежде. Ему было неприятно, что он так выиграл от смерти брата.
   Когда они остались одни, Катрин повернулась к нему.
   - Как я рада, что все кончилось!
   Не ответив ей, он подошел к окну и посмотрел в него. Конечно, подумала Катрин, он должен радоваться. Еще недавний герцог стал дофином - корона оказалась на расстоянии вытянутой руки. Он наверняка втайне ликует.
   Она подошла к мужу, положила руку ему на предплечье. Ей показалось, что он не заметил ее прикосновения, поскольку он не отстранился.
   - Теперь, когда возмездие состоялось, мы должны постараться все забыть, - сказала она.
   Он повернулся и посмотрел ей в глаза.
   - Я не могу забыть, - сказал Генрих. - Он был моим братом. Мы вместе... сидели в тюрьме. Любили друг друга. Я никогда не забуду его.
   Его губы дрогнули. Увидев, что воспоминания размягчили Генриха, Катрин решила обратить ситуацию себе на пользу.
   - Да, Генрих, я понимаю. Он был твоим любимым братом. Но ты не должен поддаваться горю, любовь моя. Тебя ждет твоя жизнь и любящая жена... она хочет быть твоей настоящей женой.
   Катрин тотчас поняла допущенную ею ошибку. Искусная в интриге, она была неловкой в любви. Она не понимала законов внезапно пришедшей к ней страсти.
   Генрих освободился.
   - Хотел бы я знать, кто убил его, - сказал он; его глаза, смотревшие на жену, пылали ненавистью. Она вздрогнула, и он это заметил.
   Генрих быстро отвернулся от нее, словно желая установить между ними максимально возможную дистанцию. Словно, находясь рядом с ней, он не мог избавиться от ужасных подозрений.
   - Генрих... Генрих... Куда ты?
   Она знала, куда он пойдет сейчас. Это знание пробуждало в ней ярость, лишало самообладания, которое она считала своим главным оружием.
   Он произнес холодным тоном:
   - Я не считаю нужным докладывать тебе о всех моих передвижениях.
   - Ты снова идешь к ней... снова. Бросаешь свою жену в такой день... чтобы развлекаться с любовницей.
   Она заметила, что краска начала заливать его лицо; Генрих гневно стиснул свои губы.
   - Ты забываешься, - сказал он. - Я уже говорил тебе, что Диана де Пуатье не является моей любовницей. Она - мой большой друг; благоразумие и спокойный характер этой женщины позволяют мне отдыхать в ее обществе от сцен, которые время от времени устраивают другие особы.
   Он ушел; она проводила его взглядом. Он лгал! Диана была его любовницей. От Генриха следовало ждать такое вранье; он считал, что поступает благородно, по-рыцарски. Но он и правда обладал благородством рыцаря.
   В тот день, когда влюбленная Катрин стала дофиной Франции, она забыла о своем высоком звании; сейчас девушку интересовали лишь отношения Генриха и Дианы.
   Я узнаю, правду ли он говорит! - поклялась она себе. Пусть даже для этого мне придется спрятаться в ее покоях.
   Диана, покинув шатер в сопровождении фрейлин, размышляла о своем новом положении.
   Когда они оказались в покоях Дианы, она заставила их на коленях помолиться за спасение души графа. Она опустилась на колени вместе с ними. По завершении молитвы она велела им раздеть ее; сославшись на недомогание, вызванное зрелищем, она сказала, что хочет отдохнуть в одиночестве.
   Она пристально посмотрела на девушек. Аннетта, Мари и Тереза всегда проявляли к ней огромное уважение. Не появилось ли сейчас в их глазах нечто новое? Возможно, они понимали, что в ее жизни произошла перемена. Действительно, только глупец этого не увидел бы.
   - Подай мне подушку, Тереза. Спасибо.
   Она была всегда любезна с ними. Она знала, что они любили бы ее, если бы она не внушала им легкий страх. Они считали ее колдуньей.
   - Накрой меня тем пледом, Аннетта. Я хочу, чтобы меня не беспокоили.
   Девушки застыли в нерешительности.
   - Что такое? - спросила Диана, разглядывая свои длинные белые пальцы, на которых сверкали бриллианты. На одном из пальцев правой руки она носила кольцо с рубином - подарок Генриха.
   - Даже если придет герцог Орлеанский, мадам?
   Диана подняла бровь, и Аннетта покраснела.
   - Извините меня, - сказала она. - Я имела в виду месье дофина.
   - В этом случае, - отозвалась Диана, - зайди ко мне. Я скажу тебе, приму я его или нет. Для всех остальных я отдыхаю.
   Девушки покинули Диану; она улыбнулась, представив себе, как они шепчутся о ней. Их, конечно, изумило то, что ее отношение к своему любовнику не изменилось после того, как он стал наследником престола.
   Протягивая по просьбе короля руку дружбы его сыну, она не думала о том, что однажды станет самой могущественной женщиной Франции. Здоровье короля оставляло желать лучшего; когда он умрет, Генрих, ее Генрих, взойдет на трон. Она сможет формировать его окружение, влиять на политику.
   Мадам д'Этамп, эта надменная шлюха, будет изгнана со двора; она заплатит за то, что позволяла себе бросать оскорбления в адрес Дианы де Пуатье. Ее ждет триумф. Закрыв глаза, Диана увидела себя возле молодого короля, принимающей поклонение его подданных вместо слабохарактерной бледной итальянки. Слава богу, что Катрин такая робкая, мягкотелая. Некоторые жены способны доставлять серьезные неприятности.
   По чьему приказу Монтекукули отравил молодого Франциска? Правда ли, что он получил указания от испанских генералов? Возможно. Люди считали, что в этой истории замешана итальянка, жена Генриха, но они были готовы обвинить любого итальянца. Они слышали рассказы об отравлениях и насилии в Италии и были готовы видеть в каждом итальянце убийцу.
   Стук в дверь, которого она ждала, прервал ее мысли.
   - Мадам, пришел месье дофин.
   - Впустите его через пять минут, - приказала она.
   Ее девушки снова изумились. Она осмеливалась заставлять ждать самого дофина, будущего короля.
   Диана взяла зеркало и посмотрела на себя. Она выглядела прекрасно. Неудивительно, что ее считают колдуньей. На ее лице не было следов усталости, кожа поражала своей свежестью, темные глаза оставались ясными. Она откинула назад длинные волосы и убрала зеркало. Истекли пять минут, дверь открылась, и в комнату вошел Генрих.
   Приблизившись к кровати, он опустился на колени.
   - Дорогой мой! - сказала Диана.
   Он, как всегда страстно, поцеловал ее руки. Он уже не был тихим, робким юношей. Он превратился в нетерпеливого любовника. Но, обретя новый, более высокий, статус, он по-прежнему относился к ней, как к своей богине.
   Он поднялся и сел на кровать возле Дианы. Она обхватила руками его голову и поцеловала.
   - Ты можешь быть дофином Франции, - сказала она, - но никогда не забывай, что ты - мой Генрих.
   - Дофин Франции, - сказал Генрих, - что это такое? Когда ты говоришь, что я - твой, я становлюсь счастливейшим человеком этой страны.
   Она негромко засмеялась.
   - О! Кажется, я все-таки научила тебя галантности.
   Он уткнулся лицом в нежный белый атлас ее платья. Этот поступок напомнил Диане о мальчике, которым Генрих был совсем недавно.
   После недолгого молчания он произнес:
   - Диана, кто, по-твоему, велел молодому итальянцу убить моего брата? Я хотел бы это знать.
   Глядя на его темные волосы, она подумала - он знает? Подозревает кого-то?
   - Генрих, - прошептала она, - ты догадываешься, кто мог совершить это?
   Посмотрев ей в глаза, он сказал:
   - Кое-кому его смерть принесла пользу. Например, мне.
   Нет! - решила она. - Ерунда. Он знает не больше, чем я. В противном случае он сказал бы ей; они ничего не скрывали друг от друга.
   - Обещай мне, любовь моя, - попросила Диана, - что ты не будешь ничего пить поспешно. Пусть все пробуют, прежде чем это коснется твоих губ.
   - Мне кажется, что я в безопасности, Диана.
   Он посмотрел на нее радостно; он словно не желал ничем омрачать счастье, которое она дарила ему.
   - Забудем об этом. Франциск мертв. Ничто не воскресит его. Я молю Бога о том, чтобы я с честью носил корону, если этому будет суждено случиться. Если же я окажусь недостойным, пусть ее заберут у меня.
   Диана привлекла Генриха к себе. Она уже знала, что он непричастен к убийству брата. Она знала, что ей повезло с любовником. Будучи практичной женщиной, она не могла, лежа в его объятиях, не думать о славном будущем, которое ждало некоронованную королеву Франции.
   К весне следующего года слухи и домыслы о смерти дофина в основном угасли. Один из названных графом генералов был убит в сражении, так и не услышав, в чем его обвиняют. Другой заявил, что это нелепость. На некоторое время вспыхнули дискуссии о том, как предать его правосудию, но потом об этом перестали говорить. Испанцы презрительно смеялись над этим обвинением; французы не были уверены в его обоснованности. Поскольку ничто не могло вернуть молодого Франциска к жизни, король предпочел забыть эту историю.
   Катрин знала, что многие по-прежнему шепотом осуждают "итальянку", как ее называли во всей Европе; многие и поныне считали ее участницей заговора, целью которого было убийство Франциска и приближение Генриха к трону.
   Молодая Мадаленна стала шпионкой Катрин. Бедная, глупая, маленькая Мадаленна! Она боялась своей госпожи, видела в ней то, что было скрыто от глаз других, живших не столь близко от Катрин. То, что она замечала, завораживало девушку - подобным образом змея завораживает свою жертву. Мадаленна исполнила много поручений, которые приводили ее в самые необычные места. Однажды ей пришлось спрятаться в покоях вдовы великого сенешаля, когда ее посетил дофин. Мадаленна доложила своей хозяйке обо всем увиденном и услышанном. Девушка боялась, что ее обнаружат; она не смела даже представить себе, что произойдет, если дофин или Диана найдут ее в шкафу, где она сидела. Но как ни пугали девушку задания Катрин, она выполняла их весьма старательно, поскольку сама госпожа внушала ей еще больший страх. Мадаленна не могла точно сказать, что ее пугало в Катрин. Возможно, то, что скрывалось под улыбками и хорошими манерами, под мягкостью обращения с окружающими. За безмятежным фасадом таились, с одной стороны, страстная любовь к дофину, а с другой - радость узнавать то, что не предназначалось для ее ушей и глаз. За скромностью прятались коварство и безумная гордость. Мадаленна знала многое другое и поэтому испытывала страх. Она помнила, как сверкали глаза госпожи после вылазки в покои Дианы, где Мадаленне пришлось сидеть в шкафу; дофину интересовали неприличные подробности, она словно просила продолжать пытку как можно дольше. Это казалось странным, жутким. Часто, думая о своей госпоже, Мадаленна испытывала потребность перекреститься.
   Сейчас девушка радовалась тому, что дофин покинул двор.
   Генрих находился в Пьемонте. Французы вторглись в Артуа и ликовали по поводу успешной кампании, но вскоре королем овладело беспокойство. Проведя некоторое время среди солдат, он затосковал по комфорту и роскоши двора, по беседам и прелестям его любовницы. Поэтому он приостановил военные действия, распустил армию, за исключением пьемонтского гарнизона, которым командовали Генрих и Монморанси, и вернулся в Париж. В честь его возвращения были устроены торжества.
   Настало лето. В это время года Фонтенбло становился сказочным местом. Франциск обрел временный покой в этом дворце среди статуй и картин. В промежутках между пиршествами он часто любовался итальянской живописью "Джокондой" Леонардо, "Ледой" Микеланджело, тициановской "Магдалиной", другими полотнами. Когда эти шедевры надоедали ему, начиналась полоса комедий и сценок с масками, балов и празднеств; или же король уезжал верхом в лес со своим Узким Кругом.
   Катрин тоже не ведала покоя, хотя об этом никто не догадывался. Когда король отправлялся на охоту, она часто находилась рядом с ним. Он любил демонстрировать ей свои шедевры и обсуждать их с Катрин, тем более что многие картины были созданы ее соотечественниками. Он любил слушать ее рассказы о Флоренции; они часто беседовали вдвоем на итальянском языке.
   Но любовь мужа значила для Катрин так много, что она охотно обменяла бы на нее дружбу короля. Она мечтала о Генрихе, желала его; Катрин, радуясь тому, что он находится в Пьемонте и не встречается с Дианой, все же с нетерпением ждала его возвращения.
   Мадаленна принесла Катрин новость. Такую, какую ей меньше всего хотелось услышать, подумала итальянка.
   - Моя госпожа, говорят, что дофин влюбился в юную итальянку... дочь пьемонтского купца. Она молода и красива, он навещает ее очень часто...
   Катрин сжала запястье девушки; в глазах дофины появился огонь, который всегда вспыхивал там при упоминании о Генрихе.
   - Продолжай, Мадаленна.
   - Говорят, что у них будет ребенок... и что они оба этому рады.
   Катрин отпустила руку девушки. Подошла к окну и посмотрела в него. Она не хотела, чтобы Мадаленна увидела ее слезы. Мадаленна должна считать ее сильной... пусть даже жестокой при необходимости, но всегда сильной. Значит, он влюбился! И двор перешептывается об этом, радуясь новому скандалу, который еще сильнее поразит страдающее сердце Катрин де Медичи. Он наконец убежал от своей немолодой пассии... но не к жене, которая любила его так горячо, что, думая о нем, теряла голову и самообладание. Какое унижение! Неужели ей суждено терпеть его вечно? Соперница была тоже итальянкой - еще более юной, чем Катрин. Дочь пьемонтского купца! Жена Генриха была флорентийской Медичи. Будущей королевой! Однако он не мог полюбить ее и дать ей ребенка.
   Она закрыла глаза, борясь со слезами.
   - Я подумала, что... вам следует знать об этом. Надеюсь, я не совершила ошибку, - пробормотала Мадаленна.
   - Разве я не велела тебе сообщать мне все новости, которые ты узнаешь? Теперь, Мадаленна, скажи мне все. Что говорят при дворе о моем муже и его новой любовнице?
   - Я... я не знаю.
   - Не бойся, Мадаленна. Бояться тебе следует лишь тогда, когда ты утаиваешь что-то от меня.
   - Люди смеются над... вдовой сенешаля.
   Катрин разразилась громким смехом, который тотчас подавила.
   - Да? Да?
   - Однако кое-кто говорит, что она никогда не была его любовницей и лишь нянчила, воспитывала месье Генриха... Что поскольку она была только его другом и советчицей, эта история не изменит их отношений.
   Катрин приблизилась к девушке.
   - Но мы-то так не считаем, да? Те, кто говорит это, не имеют ловкой служанки, сидящей в шкафу, когда эта парочка нежничает.
   Мадаленна, покраснев, отпрянула от Катрин. Ее пугали внезапный громкий смех и грубоватый тон госпожи, которая за пределами своих покоев была застенчивой, стыдливой.
   - Я сделала это по вашему приказу, мадам, - сказала Мадаленна.
   - Помни, Мадаленна, выполняя моя задания, ты всегда действуешь по собственной инициативе. Если бы тебя обнаружили, скажем, в шкафу, ты должна была бы придумать какое-то объяснение. Пожалуй, тебе придется повторить этот трюк, когда дофин вернется из Пьемонта.
   Катрин снова засмеялась и ущипнула девушку за щеку.
   - Ничего не бойся, дитя мое. Ты сработаешь на славу. И я вознагражу тебя тем, что оставлю при себе. Тебе не придется возвращаться во Флоренцию. Там свирепствует тиран. Ты никогда не видела моего родственника, Алессандро. Только безумец способен променять Париж на Флоренцию. Кто пожелает вернуться в Италию, если можно оставаться во Франции? Не бойся. Ты останешься здесь. А теперь расскажи, что говорят обо мне.
   Мадаленна смущенно проглотила слюну и опустила глаза.
   - Все находят странным, что он смог сделать ребенка этой малышке... а своей жене - нет.
   - Что еще?
   - Говорят, что он питает слабость к итальянским...
   - Купцам, да? А люди не говорят, что купчиха Медичи привила ему вкус к торговле?
   Мадаленна кивнула.
   - Но ведь люди смеются не над дофиной, Мадаленна, а над мадам Дианой, верно?
   - Мадам д'Этамп ликует. В честь короля устраивается грандиозный бал, поспешила добавить девушка, желая переключить внимание Катрин.
   - В честь девушки из Пьемонта! - Катрин снова громко рассмеялась.
   Но, отпустив Мадаленну, она всплакнула. Девушку звали Филиппой; Катрин слышала это имя, не зная, почему люди произносят его. Филиппа из Пьемонта. Катрин попыталась представить себе суровые губы Генриха, целующие воображаемое лицо, - несомненно, очень красивое, - смуглой, нежной девушки. Итальянская любовь - всегда страстная, требовательная.