Холт Виктория. Роковой шаг

   - Жанна расположена быть высокомерной, - сказала Эмма.
   - Нет, это не так, - ответила я. - Мы уже давно живем вместе и она появилась здесь при исключительных обстоятельствах. Жанна была мне хорошим другом, когда я в нем так нуждалась. Она не может быть высокомерной... Помни, что мы связаны особыми узами.
   Жанна сказала:
   - Когда появится ребенок, будет так приятно видеть в доме это маленькое существо. Но она здесь не хозяйка. Нет, хозяйка - вы, миледи Кларисса, и до тех пор, пока я жива, все будут помнить это!
   - Уверена, что Эмма не забывает об этом.
   - Она тонкая бестия, - ответила на это Жанна.
   Но она, конечно же, тоже радовалась тому, что появится ребенок.
   Мы с Эммой разговаривали об этом часами, и постепенно из мелких деталей стало вырисовываться ее прошлое. Я поняла, что ее мать была властной особой и Эмма полностью ей подчинялась. Она рассказала о книжной лавке на Левом берегу и о том, как тяжко приходилось ее матери трудиться, чтобы Эмма могла получить хорошее образование. Она рассказывала об улицах Парижа, о том, как она сидела у реки и смотрела на лодки, плывущие по Сене; как и раньше, она заставила меня почувствовать атмосферу тех улиц, представить толпы жестикулирующих людей, торговцев, дам, проезжающих мимо в своих экипажах, нескончаемую грязь.
   В начале апреля у Эммы начались схватки, и через несколько беспокойных часов на свет появился ребенок.
   Это был мальчик. Я вошла почти в тот же момент, когда он родился, увидела его красное сморщенное тельце и обрадовалась, что он вполне здоров и что у него пара крепких легких, о чем он тут же возвестил.
   Эмма быстро поправлялась, и мы с увлечением перебирали имена. Наконец, она остановилась на Жан-Луи. Теперь у нас появился еще один член семьи.
   ***
   Удивительно, как быстро при появлении ребенка изменяется жизнь людей. Все домочадцы были заняты Жан-Луи. Едва он появился на свет, как стал центром всеобщего внимания. Когда у него прорезался первый зуб, все пришли в возбуждение, и я отправила в Эверсли посыльного, чтобы поведать об удивительном событии.
   Мы соперничали друг с другом за право держать его на руках и были вне себя от радости, когда он нам улыбался. Мужчины в доме тоже не оставались равнодушными к чарам ребенка, и даже Джефферс - кучер с вечно кислой миной, который работал на семью Ланса вот уже пятьдесят лет, с тех пор, как в восемь лет стал помощником конюха, - безуспешно старался скрыть улыбку, когда видел мальчика.
   Когда наступило лето, мы отправились в Клаверинг-холл, потому что думали, что ребенку будет хорошо за городом. Там он был окружен теми же знаками внимания, что и в Лондоне. Ребенок был очень серьезным.
   - Это потому, - объяснила Жанна, - что у него был немолодой отец.
   Я заметила, что она смотрит на Эмму с некоторой подозрительностью, и подумала: может быть, она ревнует меня к моей сестре? Жанна имела к этому склонность. Она была из тех, кому нужен кто-то, чтобы за ним ухаживать. Она заботилась о своей матери и о своей старой бабушке. А теперь она обратила свою заботу на меня. Жанна была прирожденным организатором, который всегда командует, если предоставляется такая возможность, но ее побуждения были самыми лучшими. Ланс часто повторял:
   - Жанна - прирожденная служанка. Думаю, это было естественно, что она невзлюбила Эмму, которая появилась в нашем доме и, казалось, заняла главенствующее положение, в основном благодаря Жан-Луи. Жанна продолжала настаивать на том, что Эмма ведет себя так, будто она хозяйка дома.
   - Ох, Жанна, - сказала я, - ты видишь проблему там, где ее нет.
   - Не будьте так уверены, - сказала Жанна, наклонилась ко мне и прошептала:
   - Она француженка. Я рассмеялась:
   - Но ты тоже.
   - Вот поэтому-то мне все и понятно.
   Жанна дотронулась до шеи привычным жестом, который меня удивлял, пока я не обнаружила, что под корсажем она носит медальон на золотой цепочке. Как-то она показала мне этот медальон, на нем была выгравирована фигура Иоанна Крестителя, которого она называла своим Жан-Бастианом. Медальон надели ей на шею в детстве, и она никогда с ним не расставалась, считая его талисманом, охраняющим ее от зла.
   У нас были слуги, которые постоянно находились в Клаверинг-холле, и слуги, которые оставались в Лондоне. Но Жанна, естественно, была моей личной горничной и всегда находилась возле меня. После потерь, понесенных Лансом вследствие краха "Компании", он думал, что придется пожертвовать некоторыми слугами, и это по-настоящему его волновало. В конце концов он решил от слуг не избавляться, а продать земли и лошадей. Это было типично для Ланса. Хотя он любил своих лошадей и ему очень не хотелось расставаться с землями, которые находились во владении его семьи в течение многих поколений, но участь слуг была ему дороже и он готов был поступиться собственной гордостью. Какое-то время он был опечален, но, как всегда, это продолжалось не больше недели.
   Нам нужна была няня для Жан-Луи, и я решила платить ей. Я сказала Лансу:
   - Эмма - моя сестра, и я рада, что ты гостеприимный хозяин. Я настаиваю на том, чтобы подыскать няню.
   Итак, все было решено, и няня Сабрины, Нэнни Керлью, порекомендовала свою двоюродную сестру, которую мы были рады нанять. Появившись в нашей семье, Нэнни Госуэлл тут же приняла все заботы о ребенке на себя.
   Дни текли, а у нас не было никакого желания возвращаться в Лондон. Когда ребенок подрос, мы взяли его в Эверсли. Я часто писала Дамарис обо всем, что происходило. Жан-Луи занимал в моих письмах много места. Дамарис отвечала на это:
   - Пора тебе обзавестись собственным ребенком.
   Я этого страстно желала; я знала, что Ланс тоже этого хочет.
   Стояло жаркое лето, и мы с Эммой много ездили верхом. Она научилась кататься верхом в Хессенфилде и не была такой искусной наездницей, как я, которая не расставалась с седлом с момента возвращения в Англию.
   Этим летом Эмма выглядела удовлетворенной, но это состояние время от времени граничило с некой, я бы сказала, бдительностью.
   Когда мы разговаривали, я понимала ее лучше.
   Эмма страдала от того, что была никому не нужна. Можно представить, что ее появление на свет не очень-то обрадовало ее родителей. В жизни Хессенфилда было много женщин, и некоторые из них значили для него больше, чем другие. Я не сомневалась в том, что моя мать, несравненная Карлотта, красота которой стала легендой в нашей семье, являлась самой важной женщиной в его жизни. Женщиной, на которой, как он сказал своему брату, он бы женился, если бы она была свободна. Мать Эммы не была для него так важна, потому что, как я поняла, он мог бы с легкостью жениться на ней, если бы хотел, но он не сделал этого. Однако он любил детей, особенно своих, и не отказывался заботиться об Эмме.
   Естественно, что такой человек, как Хессенфилд, не способен был думать о смерти. К тому же он был молод. Но в конце у него, вероятно, появилось какое-то предчувствие, и поэтому он подарил матери Эммы часы и кольцо и написал письмо своему брату, чтобы тот позаботился об Эмме.
   Я чувствовала, что Эмма очень хочет быть нужной и ощущать себя с ребенком в безопасности. Она в какой-то степени подтвердила мои предположения, когда однажды перед возвращением домой мы расположились отдохнуть на поле примерно в миле от Клаверинг-холла, привязав лошадей к дереву.
   - Я вышла замуж за Ральфа Рэнсома, - сказала Эмма, - отчасти для того, чтобы у меня был дом и обо мне кто-то заботился. Я никогда не любила его по-настоящему, но он был добр ко мне. Он овдовел, и у него были сын и дочь, которые жили со своими семьями в Мидленде. Я располагала деньгами своего отца, поэтому ни в чем не нуждалась, но возможность выйти замуж меня очень привлекала. У Ральфа был красивый дом, и я стала его хозяйкой. Но вскоре после нашей женитьбы я поняла, что Ральф запутался в долгах, и это принесло много волнений. Когда предоставился случай с "Компанией южный морей", Ральфу пришлось рискнуть почти всем, что у него было, в надежде получить в будущем большое состояние, которое помогло бы ему преодолеть трудности. Мы могли бы быть счастливы... - Она внимательно посмотрела на меня. - Не так романтично, как, должно быть, сложилось у вас с Лансом.., но вполне приемлемо для девушки, у которой не так много преимуществ в этой жизни.
   Она сорвала травинку и закусила ее белыми ровными зубами.
   - О-о, тебе повезло, сестричка, - продолжала она, - ты богата, у тебя красивый муж. Ты одна из немногих, кому удалось избежать последствий краха.
   - А у тебя есть Жан-Луи, - напомнила я ей.
   - Да, это очаровательное существо. У меня есть Жан-Луи. Но у тебя он тоже есть... Он есть у всех.
   - Все его любят, но ты его мать, Эмма. Она взяла меня за руку.
   - Да, благодаря тебе он благополучно вошел в этот мир, но я не могу навсегда остаться здесь, мне следует подумать о том, что делать дальше. Что обычно делает женщина в моем положении, когда у нее нет средств поддерживать свое существование и существование ребенка? Может быть, обучать французскому детей, которые не хотят его учить? Быть старшей прислугой в каком-нибудь благородном доме?
   - Не говори чепухи, - сказала я. - Это твой дом, и ты будешь жить в нем.
   - Я не могу злоупотреблять твоей щедростью.
   - Ты останешься здесь, потому что твой дом там, где твоя семья. Не забывай, что мы сестры.
   - Единокровные сестры! Нет, я все-таки должна подумать.
   - Может быть, ты встретишь человека, который станет твоим супругом. Мы будем чаще принимать. Здесь, за городом, у Ланса много знакомых.
   - Брачный рынок? - сказала она.
   Я заметила в ее глазах непонятный блеск. Как я теперь припоминаю, в Эмме было много такого, чего я не понимала.
   - Это слишком грубое выражение. Люди знакомятся друг с другом и влюбляются.
   Эмма посмотрела на меня и улыбнулась, а я подумала: "Поговорю об этом с Лансом сегодня же вечером. Мы должны почаще устраивать приемы. У меня достаточно денег для этого. Я должна подыскать мужа для Эммы".
   Мы встали, потянулись и пошли к лошадям. Домой мы ехали молча.
   Вечером я поговорила с Лансом об Эмме.
   - Бедная девочка чувствует себя несчастной из-за своего положения. Должно быть, это ее тревожит. У нее были деньги - наследство от отца, но она их потеряла из-за этого злополучного краха. Она горда и тяжело переживает свою зависимость от нас. Если бы мы повеселее проводили время здесь, за городом, можно было бы подыскать ей мужа.
   - Тогда, моя дорогая сводница, именно так мы и поступим.
   Несколько дней спустя, когда Жанна расчесывала мне волосы, я сказала ей, что мы собираемся уделять больше времени развлечениям.
   - Вы это одобряете? - спросила она.
   - Сказать по правде, Жанна, я сама это предложила.
   - Тогда опять начнутся карточные игры. Вы этого хотите?
   - Нет, конечно же, я этого не хочу. Но мне кажется, что моей сестре нужны новые знакомства.
   - Чтобы найти для нее мужа? - спросила напрямик Жанна.
   - Я так не говорила, Жанна.
   - Да, но вы не всегда говорите то, что думаете.
   - Ну, если бы даже я так думала, это ведь неплохая идея, не так ли?
   - Это было бы очень хорошо Мадам Эмма не та, за которую вы ее принимаете.
   - Что ты хочешь этим сказать? - спросила я с некоторым раздражением.
   Мне были неприятны частые недомолвки Жанны относительно Эммы.
   - Понаблюдайте за ней, - прошептала Жанна. - Я полагаю, она понимает толк в мужчинах. А мужчины есть мужчины.., даже лучшие из них.
   Я понимала, что она имеет в виду Ланса, к которому она испытывала сильное чувство восхищения из-за его красивой внешности, элегантного стиля одежды, изысканных манер.
   - Иногда ты несешь сущий вздор, Жанна! - воскликнула я.
   Она чересчур сильно потянула за волосы, собирая их в узел, и я протестующе вскрикнула.
   - Вот увидите, - сказала она мрачно.
   Прошло немного времени, и я пожалела о том, что предложила устраивать приемы, потому что веселые собрания почти всегда заканчивались карточной игрой за круглым столом.
   Ланс, который взялся было за ум после недавно постигшей его беды, снова с горячностью принялся за старое. Эмма тоже почувствовала вкус к игре. Ланс сказал, что она очень хорошо играет в фараон, и они иногда стали играть в карты по утрам. Я часто уходила от гостей, не дожидаясь окончания игры. Впрочем, никто этого не замечал: единственное, что заботило окружающих, когда ставились столы, была игра.
   Ланс переживал полосу везения и был уверен, что со временем вернет все, что потерял.
   - С везением всегда так, - говорил он. - Сегодня тебе везет, а завтра нет.
   Я снова оказалась в непростой ситуации, но мне не хотелось быть надоедливой женой; я давно поняла, что, несмотря на все мои усилия, Ланс останется игроком. Мне кажется, что я ничуть не меньше беспокоилась и об Эмме. Ланс, по крайней мере, мог заботиться о себе сам. Я уговаривала его не разжигать в Эмме страсти к игре.
   - Где она возьмет деньги? - спросила я. - Ты же знаешь, какие у нее обстоятельства.
   - Не отказывай ей в приятном времяпрепровождении, Кларисса, - ответил он. - Бедная девочка, ей было так тяжело. Ее это так радует, и у нее есть чутье игрока. У нее есть и способности и везение. Бывают такие люди, понимаешь?
   - Но она не может себе этого позволить...
   - Об этом не беспокойся. Вначале я помогу ей. Если она выиграет, то вернет мне долг, если нет - мы забудем об этом.
   - Ах, Ланс!
   Он обнял меня и поцеловал, как обычно, смеясь при этом.
   - Пусть девочка повеселится, - заключил он.
   - Это не лучший способ.
   - Мы не можем все быть похожими на тебя, дорогая Я замолчала, чувствуя себя ханжой, мешающей другим получать удовольствие.
   Через несколько дней я стала свидетелем небольшой ссоры между Жанной и Эммой. До этого враждебность между ними была хотя и явной, но безмолвной.
   Я шла в комнату Эммы, когда услышала их громкие сердитые голоса. Я замедлила шаг и, не удержавшись, прислушалась к тому, что они говорили. Они быстро и раздраженно разговаривали по-французски.
   - Поосторожнее, - говорила Эмма. - Ты ведь сейчас не на улице де ла Моран.
   - Откуда вам известно, что я вообще когда-либо была на этой улице?
   - Ты же знаешь, что жила там со своей матерью и бабушкой Поэтому тебе знакомы только самые неприглядные из самых низких сторон жизни.
   - Мы жили там потому, что не могли позволить себе ничего лучшего. Но откуда вам это известно?
   - Я слышала, как ты говорила.
   - Я не могла упоминать этого в вашем присутствии. Никогда. Никогда.
   - Успокойся и не разговаривай так с теми, кто выше тебя.
   - Вы.., вы . - вскричала в ярости Жанна - Берегитесь. Если вы обидите мою госпожу Клариссу, я убью вас.
   Я не стала больше слушать, повернулась и поспешила уйти.
   Мне не нравилась эта растущая враждебность между Жанной и Эммой, так же, как не нравилась игра, которая снова становилась неотъемлемой частью нашей жизни.
   ***
   Лето и осень прошли в напряженной обстановке, и казалось, что Рождество наступило очень быстро. Как обычно, мы собирались в Эндерби и отправились туда с Альбемарл-стрит утром 20 декабря, надеясь отъехать как можно дальше до наступления темноты.
   Это было немного рискованное путешествие, потому что рано установилась холодная погода и зима обещала быть суровой.
   Нам понадобилось три дня, чтобы доехать до Эндерби, и Дамарис очень тревожилась, представляя себе состояние дорог. Эмма, естественно, сопровождала нас вместе с Жан-Луи; ребенку был оказан великолепный прием, все им восторгались, за исключением Сабрины. Я была уверена, что она боится лишиться из-за него положения самой важной фигуры в Эндерби. Однако она рада была видеть меня, и я была тронута ее бурным приветствием.
   - Пойдет снег, - сказала она мне, - все замерзнет, и мы будем кататься на пруду У меня есть пара новых коньков, хотя до Рождества я их не получу. Их купил мне папа.
   Теперь, когда я больше не жила в Эндерби, мне стало ясно, что имели в виду люди, когда говорили, что с этим местом связано что-то дурное. Были ли это давние трагедии, которые произошли здесь, или дом был построен так, что в него проникало мало света, а роскошные деревья росли слишком близко к нему и еще больше затеняли его, - не знаю. Но в нем было что-то угрожающее, и я обратила на это внимание еще до того, как случилась беда.
   Когда мы прибыли, во веек каминах поднимались высокие языки пламени и Дамарис, как обычно, приукрасила жилье к Рождеству, отчего дом стал менее мрачным.., и все же в нем чувствовалось что-то гнетущее.
   Я проводила много времени с Сабриной, которая настаивала на этом. Она была глубоко привязана ко мне и смотрела на меня как на старшую сестру, что было естественно, поскольку Дамарис стала мне матерью. Сабрина с гордостью показала мне свои подарки. Больше всего она гордилась коньками, за ними следовали меховая муфта, которую подарила ей мать; за ними шел мой подарок - седло для пони, которое, как я знала, ей очень хотелось получить. Она с вожделением смотрела на все эти подарки, поминутно подбегала к окну, чтобы посмотреть на снег, и сто раз узнавала у Джереми, не застыл ли пруд, чтобы можно было кататься на коньках.
   Ей не понравилась Эмма, вероятно из-за того, что она была матерью Жан-Луи, про которого Сабрина говорила: "Этот глупый ребенок".
   - Ты тоже когда-то была ребенком, - напомнила я ей.
   - Я очень быстро выросла, - ответила она презрительно.
   - Он тоже скоро вырастет.
   - А сейчас он все равно глупый ребенок. Дамарис, как всегда, попыталась увещевать ее.
   - Ты слишком нетерпима, - сказала она. - Запомни, что ты не одна в этом мире.
   - Я это знаю, - резко ответила Сабрина.
   - Что ж, тогда уважай других.
   - Все носятся с этим ребенком больше, чем...
   - Это естественно, он же такой маленький. Но и об остальных тоже не забывают. Сабрина пробормотала:
   - Снег прекратился. Папа говорит, что все замерзнет, и, может быть, завтра...
   Она пошла к Джереми, чтобы спросить, какая температура.
   - Сабрина меня немного беспокоит, - призналась Дамарис. - Она такая импульсивная и эгоистичная.
   - Все дети такие.
   - Сабрина больше, чем остальные. Странно, что у меня и Джереми такая дочь. Она напоминает мне твою мать. Надеюсь, она будет счастлива. Думаю, что твоя мать никогда не была счастлива.., несмотря на все ее таланты. Иногда я очень беспокоюсь за Сабрину.
   - Не принимай все так близко к сердцу. Сабрина вполне нормальный здоровый ребенок, полный энергии - Ты любишь ее, да, Кларисса?
   - Конечно. Я отношусь к ней как к младшей сестре.
   - У тебя новая сестра. - Дамарис посмотрела на меня с беспокойством. - Ты ведь ладишь с Эммой, не так ли?
   - Да, конечно. Дамарис стала печальной.
   - Я часто думаю, насколько было бы лучше, если бы твоя мать осталась с Бенджи. Все-таки он был ее мужем и неплохим человеком. Впрочем, сейчас он счастлив. Но если бы твоя мать осталась с ним, она была бы сегодня жива.
   - Об этом не стоит говорить. Этого не произошло, и поэтому все обстоит так, а не иначе.
   - Ты всегда будешь заботиться о Сабрине, правда?
   - Буду, конечно. Но она здесь, рядом с тобой, и именно тебе придется о ней заботиться.
   - Да, если только... - Она неожиданно улыбнулась - Я что-то хочу тебе сказать, Кларисса. У меня будет ребенок.
   - О.:, ты, наверно, очень счастлива!
   - Да.., да, конечно! Сабрина появилась у нас поздно, и это поразительно, что она так полна жизни. Иногда я удивляюсь, что у нас с Джереми такой ребенок. Я ожидаю еще одного. Джереми очень доволен На этот раз я бы хотела мальчика.
   - Но ты будешь рада любому ребенку.
   - Кларисса, было бы замечательно, если бы ты...
   - Да, я знаю. Думаю, и у меня когда-нибудь будет ребенок.
   - Хочу надеяться. Это большая радость, но... Я выжидающе посмотрела на нее, и она продолжила - Надеюсь, что все будет хорошо. Иногда .
   - Конечно, все будет хорошо У тебя сейчас прекрасное здоровье.
   - Да, но иногда...
   Я постаралась развеять ее уныние. Конечно, Дама-рис ощущала некоторую тревогу из-за того, что снова была беременна. Она переняла у Джереми привычку смотреть на все с плохой стороны. Мне казалось, что причиной этому было все происшедшее с ними.
   На Двенадцатую ночь пруд замерз как следует, и, к удовольствию Сабрины, все, кто хотел кататься, пошли на пруд. Кроме Сабрины, катались Джереми, Ланс и я, остальные наблюдали с берега. Сабрина радостно визжала; она выглядела как картинка в своей ярко-красной накидке и шляпке. Сжимая в руках меховую муфточку, она каталась рядом со своим отцом по зеркальной поверхности пруда. Ее щеки гармонировали с цветом накидки, глаза сияли. Именно это и было ей нужно.
   Она почувствовала разочарование, когда стемнело и мы вернулись домой.
   - До завтра пруд не растает, - предсказывал ее отец, а Сабрина восклицала:
   - Как бы я хотела, чтобы уже наступило завтра! На следующее утро она быстро собралась и упрашивала нас идти кататься.
   На третий день стало немного теплее - английский климат подтвердил свою непредсказуемость.
   - Если так будет продолжаться, - сказал Джереми, - оттепель наступит раньше, чем я предполагал. Сабрина была безутешна, но ее отец сказал:
   - Мы не будем кататься до тех пор, пока не станет совершенно безопасно.
   Утром он сходил на пруд и, вернувшись, сообщил, что лед покрыт трещинами и наши прогулки не возобновятся до тех пор, пока лед снова не станет твердым.
   - Но ведь пруд покрыт льдом, - запротестовала Сабрина.
   - Он будет таким еще несколько дней, однако кататься уже небезопасно.
   - А я думаю, безопасно, - сказала Сабрина с оттенком неповиновения в голосе.
   - Ты не пойдешь на лед, пока это опасно, - сказал Джереми.
   Сабрина надулась и выглядела очень сердитой.
   - Ну же, дорогая, - сказала Дамарис, - если твой отец говорит, что этого нельзя делать, ты не должна ходить на пруд, пока он не замерзнет.
   Сабрина промолчала, и это было подозрительно. Наверное, мы должны были что-то почувствовать.
   Днем я решила, что покатаю ее на пони по полю. Ей нравилась верховая езда, и она всегда была рада, когда я отправлялась вместе с ней. Следовало быть с ней повнимательнее, потому что она вела себя слишком дерзко. Как и большинство детей, она не ведала чувства страха, и ей никогда не приходило в голову, что может что-нибудь случиться.
   Я не смогла найти ее. Нэнни Госуэлл, которая сопровождала нас в Эндерби и ухаживала за Жан-Луи, сказала, что видела, как Сабрина выбежала из дома Я пошла к Дамарис и спросила, не видела ли она Сабрину. Услышав, что я не могу найти девочку, она заволновалась. Я сказала, что поищу ее в доме.
   Лучше бы я осталась с Дамарис.
   Сабрины нигде не было. Я поднялась на чердак:
   Сабрина очень любила исследовать такие места. Случайно выглянув в маленькое окошко, я увидела Дамарис, стремительно бегущую от дома. У нее даже не было времени набросить накидку. Она замерзнет, подумала я И вдруг мне в голову пришла ужасная мысль Я вспомнила лицо Сабрины, явно что-то замышлявшей, и обо всем догадалась. Без накидки и перчаток я выбежала из дому и бросилась к пруду.
   Мне стало ясно, что произошло. Сабрина пошла кататься, несмотря на запрет. На белой поверхности пруда зияла черная дыра, и из нее торчала голова Сабрины в красной шапочке. Дамарис вытянулась на льду, пытаясь поддержать девочку.
   Меня охватил ужас. Какое-то мгновение я не знала, что делать. Если бы я попыталась помочь, то под моим весом лед мог бы дать трещину. Собственно говоря, он мог треснуть в любой момент, и Дамарис и Сабрина пошли бы ко дну.
   Я вернулась в дом и стала звать на помощь Ланса и Джереми. К счастью, Джереми оказался в саду и услышал меня. Я, задыхаясь, объяснила ситуацию. Тут появился Ланс.
   И мы втроем что было сил помчались к пруду.
   ***
   Беда была совсем близко. Я никогда не забуду этих ужасных напряженных минут. Джереми охватило полное отчаяние. И тогда благодаря хладнокровным действиям Ланса их жизни были спасены. Я гордилась им. Он действовал почти бесстрастно, как будто спасение людей в таких ситуациях было его каждодневным занятием. Джереми мешала его хромота. С удивительной ловкостью и силой Ланс вытащил Сабрину из воды и передал ее мне, пока Джереми помогал Дамарис осторожно подняться со льда, который становился все тоньше.
   Сабрина была совершенно белой и ужасно холодной. Странно было видеть ее такой тихой и спокойной. Смит, узнав о том, что произошло, прибежал к пруду. Он взял у меня это мокрое существо и торопливо отправился назад к дому. Тогда я увидела Дамарис. Она была в полуобморочном состоянии, и Ланс поддерживал ее, чтобы она не упала.
   Мы подошли к дому, где уже приготовили одеяла, грелки и горячие кирпичи, обернутые фланелью.