Холт Виктория. Ведьма из-за моря

   Женщина лежала неподвижно, и я сказала Дженнет:
   - Не надо ее пока беспокоить, принеси только сухую одежду из моей спальни. Ее положение опасно, она беременна.
   - Господи, бедняжка, конечно, потеряет ребенка! - воскликнула Дженнет.
   - Попытаемся, чтобы этого не произошло, - ответила я.
   Я послала слугу за доктором. Он жил в пяти милях от нас, но, если он нужен был в замке, немедленно приезжал. Потом я приказала принести горячего бульона и, оставшись с Дженнет, раздела женщину.
   Я удивилась, увидев, что женщина моложе, чем я думала: вероятно, моего возраста или на год старше меня. Ее гладкая кожа, руки и ноги красивой формы восхищали. Беременность женщину не портила. Она обладала великолепными волосами - густыми, шелковистыми, почти иссиня-черными, какие редко можно увидеть в Англии. Можно было предположить, что она иностранка. Ресницы темные, как волосы; их черноту еще подчеркивала бледность кожи.
   - Она находилась на этом корабле? - прошептала Дженнет.
   - Наверное, да, - ответила я. - Нет другой причины, почему она была в море в такую ночь.
   Взгляд Дженнет стал отсутствующим. Казалось, она ушла в воспоминания.
   - Море может быть ужасным, - сказала она.
   - Мы будем за ней ухаживать, пока она не поправится, - настаивала я.
   Я поражалась, как быстро женщина приходила в себя. Я смогла покормить ее горячим бульоном, и у нее проступил на лице легкий румянец. Ее кожа светилась, было такое впечатление, будто за алебастром горел свет. Я подумала: "Никогда я не встречала такой красивой женщины!"
   Я должна была предстать перед Колумом и знала, что он рассердится. Что бы он сделал, если бы сам нашел женщину? Думаю, он оставил бы ее на милость волн, и ей бы пришел конец.
   Я пошла в спальню и столкнулась с ним лицом к лицу.
   - Ты принесла в замок женщину? - сказал он.
   - Она чуть не утонула! Я ухаживаю за ней: она беременна.
   - Почему ты принесла ее?
   - Она бы умерла, если бы я оставила ее там. Он схватил меня за руку:
   - Какое тебе до этого дело?
   - Если я вижу умирающего, я делаю все возможное, чтобы помочь, будь это мужчина или женщина.
   - И ты принесла ее в мой замок?
   - Это и мой дом.
   - Не забывай, что ты живешь здесь по моей милости.
   - А ты не забывай, что мое приданое весьма способствовало процветанию этого замка.
   Глаза его сузились. Я знала, что Колум страстно любил мирские блага, наверное, по этой причине он стал "мусорщиком". Он и женился на мне не столько потому, что хотел меня, но потому, что я принесла ему хорошее приданое, несомненно, не хуже приданого Мелани Лэндор. Матушка повлияла на отца, чтобы мое приданое было приличным: было важно, чтобы я, будучи в положении, вышла замуж за человека, который был в этом виноват. Я находила это омерзительным, он - нет. Глаза его сверкали в предвидении тех богатств, которые море принесет ему.
   - Ты становишься мегерой!
   - А я начинаю понемногу узнавать тебя!
   - Тогда узнай и это, - сказал он. - Я буду решать, кто будет гостем в моем доме.
   - Что ты предлагаешь? Выгнать эту женщину? Она больна и умрет, если о ней не позаботятся. Что будет с ней?
   - Какое мне дело?
   - Может быть, это должно тебя касаться, раз ты забираешь себе груз корабля, на котором она путешествовала.
   - Что я должен делать? Дать морю поглотить груз?
   - Наверное, его нужно спасти и передать владельцам.
   Колум неприятно рассмеялся:
   - Я вижу, что моя умная жена, действительно, хочет взять мои дела в свои руки? - Смех внезапно прекратился, губы плотно сжались - Наоборот, я должен научить ее справляться со своими собственными. И чтобы она не вмешивалась в то, что видит, иначе скоро пожалеет об этом.
   - И что ты сделаешь? Разденешь меня и привяжешь к столбу, будто я служанка, которая провинилась? Возьмешь в руки кнут, или это слишком низко для твоих благородных рук?
   Он шагнул ко мне и поднял руку как бы для удара. Он и раньше так делал, но, как и раньше, удара не последовало.
   - Берегись, если я действительно рассержусь, мой гнев будет ужасен!
   - Я знаю это, - сказала я, глядя ему в глаза, - но не собираюсь быть твоей марионеткой, лучше умереть.
   Колум засмеялся, на лице появилась нежность. Он схватил меня и крепко прижал к себе.
   - Ты моя жена, ты дала мне лучшего в мире сына, я доволен тобой! Но знай, я не потерплю противоречий, моя воля - закон. Я благосклонен к тебе: еще ни одна женщина не нравилась мне так долго. Пусть оно так и будет.
   - А что с той женщиной из моря? Ты выгонишь ее?..
   Он на мгновение задумался. Я видела, что он отчаянно ищет решение. Он был сердит, потому что нашлась одна спасшаяся женщина и я принесла ее в дом, сохранив ей жизнь. Он предпочел бы, чтобы она умерла как свидетель. Он мог отослать ее, но что, если она потом все расскажет?
   - Не сейчас, пусть пока побудет здесь.
   - Она беременна.
   Колум молчал несколько секунд, потом спросил:
   - Когда должен родиться ребенок?
   - Трудно сказать, думаю, месяца через два. Он задумался, потом сказал:
   - Она может остаться, по крайней мере, до рождения ребенка. Ты уже говорила с ней?
   - Она еще не может разговаривать. Кажется, она.., чужестранка.
   - Испанка! - скривил он губы.
   - Это был испанский корабль? Он не ответил.
   - Ладно, - сказал он, - незачем что-то решать сейчас.
   - Мне кажется, она знатного происхождения.
   - Тогда мы заставим ее работать на кухне, чтобы она забыла об этом.
   Я подумала: "По крайней мере, он не выгонит ее, пока не родится ребенок. Бедняжка, куда она потом пойдет?" Ходили печальные слухи об испанских моряках, потерпевших крушение у наших берегов во времена Армады, но то были мужчины. Одна мысль о том, что женщину выгонят просить милостыню в незнакомой стране, с маленьким ребенком, приводила меня в ужас. Колум сказал:
   - Ты говоришь, она похожа на иностранку? Где она?
   - В Красной комнате.
   - Комната моей первой жены? Та, в которой, как ты считаешь, есть призрак? Ну что ж, может быть, призрак поможет нам от нее избавиться. Я посмотрю на нее, пошли.
   Мы вместе пошли в Красную комнату. Он открыл дверь и прошел к кровати. Женщина лежала, словно изваянная из алебастра. Волосы ее, теперь сухие, рассыпались по плечам. Идеально правильные черты лица, густые ресницы. Я хотела, чтобы она открыла глаза. Мне казалось, эффект был бы поразительным.
   Колум смотрел на нее, не отрываясь.
   - Боже, какая красавица! - наконец сказал он.
   ***
   Через несколько дней она уже могла встать. Удивительно, как женщина в ее положении смогла пройти сквозь такое испытание. Я послала за повитухой, которая помогала мне при родах, и попросила ее осмотреть нашу больную. "Состояние хорошее, а все происшедшее не сказалось на ребенке", - сделала заключение повитуха.
   Женщина говорила на ломаном английском. Она была испанка, как я и предполагала, - факт, говорящий против нее, ибо ненависть к этому народу сохранилась у нас, хотя мы и разбили Армаду. К сожалению, она мало что смогла нам рассказать. Когда я задавала ей вопросы, она качала головой. Она не помнила, что случилось, знала только, что была на корабле;, но не знала, почему. Очнулась она только в замке Пейлинг; я спросила ее имя, но она не помнила и этого.
   В первую неделю ноября, когда море было спокойно, как озеро, я попросила, чтобы меня сводили к "Зубам дьявола". Люди Колума изучили каждый дюйм этого участка моря и точно знали, где находятся эти предательские камни, скрытые водой.
   Я увидела корабль, застрявший на камнях, - жалкое зрелище. Судно раскололось пополам: должно быть, острые камни распороли его. На борту были видны слова: "Санта Мария".
   Я удивилась, почему эта женщина была на корабле. Она, наверно, путешествовала с мужем. Может быть, он был капитаном этого судна? Странно, что она ничего не помнила, но со временем она, конечно, вспомнит. Такой шок, который она испытала, мог лишить женщину памяти. Может быть, для бедняжки это было и хорошо, что она не могла ничего вспомнить. Во всяком случае, это избавило ее от лишнего горя, до тех пор, пока она не поправится.
   Ребенок должен был родиться в конце декабря, как сказала мне повитуха. Я думаю, причиной спокойствия женщины была ее беременность: для нее самым важным было здоровье ребенка, и я решила предоставить ей полный покой, ибо чувствовала свою ответственность за нее. В моей голове вертелась одна картина, от которой я не могла избавиться: люди, возвращающиеся в Морскую башню с мулами и факелами. Где они были? Я догадывалась, но не могла себе в этом признаться, это было свыше моих сил. Если бы это оказалось правдой, я не смогла бы остаться здесь.
   У женщины должно быть имя, и, так как корабль назывался "Санта Мария", я решила называть ее Марией. Я спросила ее, согласна ли она, чтобы я называла ее этим именем?
   - Мария, - медленно выговорила она и покачала головой. Я не поняла, согласна ли она, но мы стали называть ее так, и скоро всем она стала известна как Мария.
   В декабре стало ясно, что ребенок должен скоро родиться. Приехала матушка провести с нами Рождество, вместе с ней - Эдвина и Ромелия. Пени ушел в море. Он был очень доволен, что ему разрешили это.
   Груз, который привезли в первом плавании, дал большую прибыль, и все горели желанием повторить первый успех, правда, без потерь. Мы не стали много говорить о путешествии, потому что эти разговоры вызывали волнение, а я хотела, чтобы все порадовались празднику.
   До Рождества осталась неделя, и я каждый день ожидала, что родится ребенок. Я настояла на том, чтобы повитуха жила в замке, потому что боялась, что пережитое Марией могло как-то повлиять на плод.
   Я очень хотела, чтобы все было хорошо, и не потому, что Мария нравилась мне. С ней было нелегко. Ее отчужденность могла быть объяснена незнанием нашего языка, но, тем не менее, она держала себя так. Она принимала нашу заботу и помощь, как будто имела на это право, и не видно было, что она благодарна за это. Но, несмотря на это, я считала, что ее ребенок должен был жить. Плохие мысли, пришедшие мне в голову в ночь гибели "Санта Марии", не уходили, и я не могла избавиться от них.
   Когда матушке показали Марию, она была очень удивлена. Я упоминала о ней в письме, но очень кратко. Почему-то все, кто впервые видел Марию, были ошеломлены. Это было нечто большее, чем красота, но я еще не могла понять, что это было.
   - Какая красивая женщина! - сказала матушка, когда мы остались одни. Значит, она с потерпевшего крушение корабля? И не может вспомнить, кто она? Одно определенно: она благородного происхождения, аристократка до кончиков ногтей. Куда она пойдет, когда родится ребенок?
   - Я не знаю, она до сих пор не может вспомнить, откуда она.
   - И она была на корабле? Очень странно!
   - Я думаю, может быть, она была женой капитана корабля. Надеюсь, что после рождения ребенка память вернется к ней.
   - Тогда, не сомневаюсь, она захочет вернуться в свою семью.
   - Если она - испанка, это трудно.
   - Нет сомнения, что она испанка. Я могла бы поговорить с ней немного на ее родном языке, если я его вспомню. Мой первый муж был испанцем, как ты знаешь, и, пока мы с ним жили, я немного научилась говорить по-испански.
   - Она была бы рада этому. Для нее, наверное, очень трудно не иметь возможности поговорить с кем-нибудь.
   ***
   Позднее матушка поговорила с Марией, но, хотя Мария и рада была поговорить на своем родном языке, она не могла или не хотела хоть что-то рассказать о себе. Она сказала, что, кажется, была на каком-то корабле. Она смутно помнила шторм, как корабль пытался войти в порт. Почему она оказалась на корабле - для нее это оставалось загадкой, как в первый день ее появления у нас.
   Матушка тоже считала, что после рождения ребенка память может к ней вернуться.
   ***
   Вечером в канун Рождества у Марии начались схватки. Дженнет сообщила мне об этом, я немедленно послала за повивальной бабкой, но ребенок уже родился, не дождавшись ее. Она вошла в комнату и увидела красивую маленькую девочку. Она была поражена.
   - Все хорошо? - с нетерпением спросила я.
   - Мне еще не приходилось помогать при таких легких родах.
   Мария лежала спокойная и красивая. Красный полог был отодвинут, и я подумала: "На этой кровати бедная Мелани много раз страдала при выкидышах и, наконец, умерла, пытаясь дать Колуму сына, которого он хотел. Теперь на этой кровати родился ребенок - сильный, здоровый ребенок!"
   Это был странный рождественский день. Мы, как обычно, веселились, но все было не так, как обычно. Я не могла забыть, и матушка, и Эдвина, что под нашей крышей родился ребенок.
   Было угощение, пели песни, играли, но мысли мои были в Красной комнате, где лежала Мария со своим ребенком. Я принесла ей детскую кроватку, в которой лежали мои дети, когда были грудными, а теперь в ней была хорошенькая девочка.
   На следующий день после Рождества мне на лестнице встретилась Эдвина. Она выглядела какой-то напряженной.
   - Эдвина, что-нибудь случилось? Ты чем-то.., обеспокоена?
   - О, ничего, Линнет! Мои фантазии, ничего больше.
   - Но ведь что-то есть, Эдвина?
   - Просто я чувствую, что здесь что-то изменилось, что-то здесь...
   Я в недоумении взглянула на нее. Матушка как-то сказала: "У Эдвины живое воображение. Это потому, что в ее роду была ведьма". Иногда у нее появляются особые способности.
   Я вдруг занервничала, хотя за минуту до этого готова была отбросить фантазии Эдвины. Она схватила меня за руку.
   - Будь осторожна, Линнет! В этом доме есть что-то нехорошее.
   - Что ты имеешь в виду? - резко спросила я.
   - А, одна из фантазий? Я знаю, что это такое: это чайки кричат, будто предупреждают нас о чем-то.
   Но она жила у моря, привыкла к крикам чаек, к таинственному шуму, когда волны врывались в пещеры или перекатывались через камни.
   Нет, она чувствовала что-то зловещее. О да, этот дом был зловещи!. Я давно это подозревала, задолго до появления Марии и той ночи, когда увидела мужчин, возвращающихся в Морскую башню со своими фонарями. Но я скрыла свой страх от Эдвины.
   Мы посмеялись над ее "фантазиями" и сделали вид, что забыли, но слова Эдвины не выходили у меня из головы.
   ***
   Почти сразу после родов Мария стала вставать. Она удивила меня не только быстрым выздоровлением, но и отсутствием всякого интереса к своему ребенку. Дженнет с удовольствием взяла девочку к себе, ухаживала за ней и приносила матери только тогда, когда наступало время кормления, но строго следила за тем, чтобы это происходило регулярно.
   - Не по-человечески, - ворчала Дженнет. - Чужестранка, что с нее возьмешь!
   Девочка была хорошо сложена и здорова. Мне стало жаль ее, я принесла ее в детскую и показала своим детям. Коннелл не обратил на нее внимания, но маленькая Тамсин, которой было два года, была очарована ею. Она ходила за Дженнет, когда та носила девочку на руках, и любила смотреть на нее. Девочка интересовала ее больше, чем игрушки.
   - Какие у тебя планы? - спросила я Марию. Она рассеянно посмотрела на меня, то ли не понимая, то ли притворяясь, что не понимает меня.
   - Конечно, сначала ты должна оправиться после родов, - сказала я. - Мы можем это решить, когда ты полностью поправишься.
   Но ее совершенно не интересовало будущее.
   - Надо дать имя ребенку. Как ты хочешь назвать дочку?
   - Имя? - Мария только пожала плечами. Я ждала, что она решит, но, не дождавшись, спросила, не хочет ли она дать ребенку одно из наших корнуоллских имен. Она грустно улыбнулась. Когда она улыбалась, нельзя было не поражаться, глядя на нее: словно оживала красивая статуя. И действительно, с каждым днем Мария становилась все красивее.
   Я спросила, можно ли мне выбрать имя? Она кивнула, и я начала выбирать подходящее имя для девочки. Я дала имя Сенара - святая покровительница Сеннора. Оно показалось очень подходящим, так как о Сенаре как о святой ничего не было известно. Итак, девочку назвали Сенарой.
   ***
   А в доме у нас происходили скрытые перемены. Изменился Колум. Он ненавидел Марию, и частично эта ненависть была направлена и на меня, потому что я не должна была спасать ее и тем более приводить ее в наш дом.
   Почти весь январь, когда было холодно, Мария не выходила из Красной комнаты. Она приказала, чтобы весь день и почти всю ночь топили камин, и я не отменяла этого приказа. Временами я вспоминала, как она лежала в воде, умирающая, и людей, пришедших со своими фонарями, и ничего не могла поделать.
   Матушка осталась у нас до середины февраля, потому что погода для путешествия была плоха, и, пока она была с нами, перемены не так были заметны. Но после отъезда матушки они бросились в глаза, и из разговора с Дженнет я поняла, что слуги тоже заметили это.
   - Слугам не нравится ходить в Красную комнату, и они стараются не задерживаться там. Они говорят, что всякий раз, когда поднимают голову, они встречаются с Марией взглядами и будто она насылает на них чары.
   - Чары, Дженнет? Какая ерунда! - резко возразила я.
   - Но ведь она пришла в Хэллоуин, госпожа. Это встревожило меня: они намерены объявить Марию ведьмой.
   Я знала, что Мария уже может постоять за себя, но это было опасно: ведьм забирали, вешали, или даже сжигали по малейшему подозрению. Я не хотела, чтобы даже тень колдовства коснулась нашей семьи.
   - Это случилось потому, что она была на корабле, потерпевшем крушение, резко сказала я.
   - Так кажется, госпожа.
   - Так оно и было, Дженнет.
   - Но, говорят, что, если ведьма приходит, она делает так, чтобы ее приход казался естественным. Если ей нужен для этого шторм, она подымет и шторм.
   - Это опасный разговор, - сказала я.
   - Мария притворяется, будто не понимает, и мы можем спокойно разговаривать.
   - Она чужестранка, поэтому ее язык отличается о г нашего, - С чужестранцами ни в чем нельзя быть уверенными, госпожа.
   Я увидела, что Дженнет тоже заражена этим поверьем.
   - Если ее обвинят в колдовстве, что будет с Сенарой?
   Дженнет встревожилась.
   - Тогда обвинят в колдовстве и ее дочь, - продолжала я.
   - Но она же еще совсем крошка!
   - А какое им до этого дело? Если заберут одну, заберут и другую.
   Лицо Дженнет приняло решительное выражение, как бывало всегда, когда нужно защитить ребенка.
   - Это все ерунда, - с жаром возразила она. - Было кораблекрушение, и Мария - с того корабля, и это просто совпало с Хэллоуином.
   Я поняла, что говорила с ней правильно. Я была уверена, что Дженнет подействует на остальных, но она не смогла совсем уж рассеять подозрения. Мария появилась в ночь Хэллоуина, а для людей, которые верили в колдовство, это было важно.
   Март был необычайно теплым, и весна в том году была ранняя. Маргаритки и одуванчики окрасили луга в белый и золотой цвет. Я унаследовала любовь к цветам от бабушки и всегда радовалась, когда они появлялись. В это время года я обычно выезжала в поля в поисках диких нарциссов и анемонов, а также пурпурно-синих цветов ползучей ивы, о которых я слышала от матушки. В этом году было по-другому. Выехав, как всегда, в луга, я думала о будущем Марии, о том, что будет с ней и ее дочерью, ибо не могли же они бесконечно оставаться в нашем доме.
   "Куда они пойдут? - думала я. - Мария - испанка, но как она доберется до Испании? Может быть, она могла бы доплыть на одном из кораблей отца? Но поскольку наши страны враждуют, это нелегко организовать. Думаю, со временем Мария нам все скажет.
   Она уже пять месяцев живет у нас. Конечно, если бы не ребенок, она не осталась бы так долго".
   Я удивлялась, почему Колум не замечал ее присутствия. Мария считалась нашей гостьей, но, должна признать, временами она вела себя как хозяйка дома. По своему характеру Колум не мог стерпеть такого, но после первой вспышки гнева никакого продолжения не последовало. У меня не выходило из головы предостережение Эдвины, потому что ее предсказания часто сбывались.
   Однажды в чудесный мартовский день, возвратившись с одной из прогулок, я оставила лошадь в конюшне и, проходя во двор через узкую арку, услышала голоса. Я остановилась, узнав Колума и Марию. Это так удивило меня, что я встала как вкопанная. Я не могла их видеть, как и они меня, но голос Колума с его глубоким тембром был слышен хорошо.
   Они ссорились, и я чувствовала скрытый гнев в голосе Колума.
   - Убирайся! - говорил он. - Я не потерплю тебя под своей крышей! Убирайся, и забирай свое отродье!
   Она засмеялась. Это был грудной смех, полный злобы и ненависти. Она говорила, запинаясь, но суть ее замечаний была понятна.
   - Ты в долгу передо мной, до тех пор, пока я этого желаю! Ты погубил наш корабль... Ты.., ты - убийца! Ты взял наш товар, ты взял наши жизни... Я живу, мой ребенок живет, поэтому ты должен нам все, что нам понадобится.
   - Я ничего тебе не должен.
   - Подумай, хозяин замка! Я уйду отсюда и расскажу...
   - Ты расскажешь.., что ты расскажешь?
   - Как ты разбогател...
   Я отпрянула в тень. От страха тошнота подступила к горлу. Я подумала о тех штормовых ночах и о людях, возвратившихся в Морскую башню.
   - Кое-что я помню, - продолжала Мария. - Корабль, огни, большие камни.., в море. Огни должны были предупредить нас об опасности, но их там не было. Я знаю, что ты делаешь. Ты заманиваешь корабль на камни и грабишь его.
   - Кто поверит этой чепухе?! - воскликнул он.
   Она опять засмеялась.
   Я не могла оставаться на месте: в любую минуту Колум мог прийти со двора и увидеть меня, подслушивающую. Я повернулась и побежала прочь. Я не могла сказать, что это было для меня ударом. Эта мысль уже поселилась во мне.., с того момента, как я увидела людей с фонарями, а может быть, и раньше.
   Значит, вот что он делал. Он посылал своих людей с фонарями, они уезжали за несколько миль, чтобы огнями якобы указать, где был замок Пейлинг и "Зубы дьявола", как раз перед ним, и, думая избежать предательских камней, корабли шли прямо на них.
   Это была дьявольская выдумка, и Колум делал это, чтобы захватить груз и продать его. Сколько кораблей они погубили таким образом?
   Я вспомнила пять штормовых ночей, когда он занимался этим делом. Не каждый раз, конечно, ему удавалось поживиться, но то, что он вообще мог делать это, привело меня в ужас и изменило мое отношение к нему.
   Я не знала, что делать. Он был мне мужем, отцом моих детей, но его профессия - если это можно так назвать - ужасала меня.
   Я глупо сделала, что пришла в спальню, ибо почти сразу же дверь распахнулась и появился Колум, красный от гнева после разговора с Марией. Я не могла молчать:
   - Я только что поднялась сюда. Я была во дворе и слышала, что говорила тебе Мария.
   Он с удивлением посмотрел на меня. Глаза его сузились.
   - Я знаю, что это правда. Колум, это ужасно!
   - И ты тоже! - сказал он. - Ну хватит, мне хочется наказать вас обеих.
   - Она права: ты заманил корабль, на котором была Мария, на камни ради его груза. Случайно ей удалось спастись. Я...
   - И ты привела ее сюда. Если бы я знал, что ты сделаешь...
   - Да, ты бросил бы ее обратно в море, потому что 1Ы такой человек. Для тебя человеческая жизнь - ничто, ты пренебрегаешь ею, если она стоит на твоем пути. Меня тошнит, когда я думаю об этом.
   - Тогда, мадам, вам лучше привыкнуть к такому состоянию. Если я женился на трусливой женщине, то помоги ей Бог, ибо я заставлю ее подчиниться мне и держать рот на замке! - Он вдруг подошел ко мне и схватил за руку. - Ты кому-нибудь говорила об этом? Может быть, своей матери?
   - Как я могла сказать ей? Ей будет противно, и она будет настаивать, чтобы я вернулась домой. Он отпустил мою руку.
   - Дом твой здесь, и, клянусь Богом, ты останешься в нем, пока я хочу этого. Что же до презрения твоей матушки, то я не верю, что твой отец так уж чист. Интересно, сколько испанцев убил он?
   - Мы всегда воевали с Испанией.
   - Они умирали, потому что была война или потому, что у них было золото и драгоценности? Ответь мне.
   Я знала, что он говорил правду, и знала, что моя мать, честная и добрая, оставалась с отцом и по-своему любила его, несмотря на то, что руки у него были в крови.
   Я хотела уйти, побыть одной, подумать, спросить себя, что хотела я сделать, ибо не была уверена в себе. Я хотела быть с Колумом. Я должна была признать, что он удовлетворял мои чувства: когда мы были вместе, я обо всем забывала. Его сила, его власть над всем и всеми в замке - в такие минуты я чувствовала, что хотела подчиняться, я принимала его грубую любовь, она удовлетворяла часть моей натуры. Но когда его не было со мной, когда я думала о нем, во мне возникало отвращение и я хотела вернуться в Лайон-корт. Я хотела поговорить с кем-нибудь и понять себя. Поговорить с матушкой я не могла, потому что то, что я скажу ей, обеспокоит ее. Она не захочет, чтобы я продолжала жить с человеком, который заманивал людей в ловушку и убивал ради выгоды, но все-таки она же продолжала жить с отцом?
   Это был жестокий мир. Однажды матушка сказала:
   "Был ли порок в прошлом? Будет ли он в будущем? Мне трудно примириться с неистовством этого времени. Может быть, я родилась не в том мире?" Я вспомнила эти слова и спросила себя: "А я?"
   Колум внимательно смотрел на меня. Его черные глаза зажглись страстью, как в первые дни нашего знакомства.
   Он снова крикнул:
   - Ответь мне!
   - Поступки других людей к тебе не относятся, - сказала я.
   - Разве? Ты очень хорошего мнения о своем отце. Я настаиваю, чтобы ты была такого же хорошего мнения и о своем муже!
   - Ты не можешь влиять на мнения людей.
   - Увидишь! - сказал он. Потом подошел ко мне ближе и взял за плечи. Теперь ты знаешь, чем я занимаюсь. И что ты предлагаешь сделать?
   Я молчала, а он продолжал:
   - Я скажу тебе, и ты это примешь. Ты будешь помогать мне во всем, что делаю я, как и полагается хорошей жене.