Справляясь с порцией тертой моркови, я обнаружил, что меня собираются оставить здесь на ночь. Рентген не обнаружил трещин, но не исключалось сотрясение мозга. Я чувствовал себя слишком паршиво для того, чтобы поднимать шум, и после ужина из детского питания сестра проводила меня к платному телефону в коридоре. Я позвонил Эпифани, что не приду домой.
Она было встревожилась, но я как мог успокоил ее, добавив, что ночной сон мне не помешает. Она сделала вид, что поверила.
- Знаешь, что стало с двадцаткой, которую ты мне дал?
- Нет.
- Я купила дров для камина.
Я заверил ее, что спичек у меня предостаточно, и она, рассмеявшись, попрощалась. Я начинал влюбляться в нее. Скверная примета. Очередной укол прервал эти размышления.
Спал я крепко, но призрак Луи Сифра все же раздвинул тяжелый занавес снотворного, чтобы подразнить меня. Проснувшись, я почти ничего уже не помнил, только один образ остался - ацтекский храм, вздымающийся над площадью с людскими толпами, его крутые ступени липкие от крови. Наверху, Сифр, в сюртуке из Блошиного цирка: он, смеясь, глядит вниз, на украшенную перьями знать, и подбрасывает высоко в воздух истекающее кровью сердце жертвы. Жертвой был я.
На следующее утро, когда я приканчивал порцию сливок, в палате неожиданно появился лейтенант Стерн. На нем был все тот же коричневый шерстяной костюм, но отсутствие галстука на синей фланелевой рубашке говорило о том, что он не на службе. Лицо его, впрочем, выдавало легавого за версту.
- Похоже, кто-то славно потрудился над вами, - заметил он.
Я продемонстрировал ему мою улыбку.
- Жалеете, что это были не вы?
- Будь это я, вы бы вышли отсюда не раньше, чем через неделю.
- Вы забыли цветы.
- Я приберегаю их на вашу могилу. - Стерн сел на белый стул рядом с кроватью и уставился на меня, как гриф на расплющенного машиной опоссума. Вчера вечером я пробовал дозвониться вам домой, и ваша справочная служба сообщила, что вы попали в больницу. Поэтому я и решил первым делом навестить вас здесь.
- И что же на сей раз?
- Я подумал - вас может заинтересовать то, что мы нашли в квартире Круземарк, особенно, памятуя о том, что вы отрицаете знакомство с этой леди.
- Я едва дышу, лейтенант.
- Именно это они и делают в газовой камере, - заметил Стерн. Задерживают дыхание. Правда, толку в этом никакого.
- А что еще делают в Синг-Синге?
- Что касается меня, так я зажимаю нос. Потому что они гадят себе в штаны в ту же секунду, как врубается ток, и запах напоминает венскую колбасу в сортире.
"Для твоего носа и двух рук мало", - подумал я и спросил:
- Так что же вы нашли в квартире Круземарк?
- Скорее, чего мы не нашли. Я не нашел страницы за шестнадцатое марта в ее настольном календаре. Это единственная недостающая страница. Подобные вещи сразу замечаешь. Я отправил следующую - нижнюю - страницу в лабораторию, и они проверили ее на возможные отпечатки. Отгадайте, что они нашли?
Я сказал, что не имею об этом понятия.
- Прописную "Г", а затем буквы Э-н-д-ж.
- Получается "Гэндж".
- Эти буквы подвесят36 тебя за задницу, Энджел. Ты чертовски хорошо понимаешь их значение.
- Совпадение и доказательство - две разные вещи, лейтенант.
- Где ты был в среду днем, примерно в половине четвертого?
- На Центральном Вокзале.
- Ожидал поезда?
- Устриц ел.
- Это не пройдет, - покачал большой головой Стерн.
- Меня вспомнит буфетчик. Я сидел там долго и устриц съел много. Мы с ним шутили: он сказал, что они смахивают на смачные плевки, а я говорил, что они полезны для сексуальной жизни. Можете проверить это.
- Да уж не сомневайся. - Стерн поднялся со стула. - Я проверю все, начиная с воскресенья, и знаешь что? Когда ты будешь поджариваться на стуле, я буду рядом и - буду зажимать нос.
Стерн протянул толстую лапу. Взяв с моего подноса нетронутый бумажный стаканчик с "грейпфрутовым соком, он опорожнил его одним глотком и вышел прочь.
К полудню все формальности были улажены, и мне разрешили покинуть больницу.
Глава сорок первая
Первая авеню перед больницей Бельвью была перекопана вдоль и поперек, но в субботу никто не работал. Баррикады из деревянных барьеров с надписями "ВЕДУТСЯ РАБОТЫ" окружали площадку, отделяя от улицы кучи грязи и уложенные штабелями плиты. В этой части города асфальт был проложен тонким слоем, и кое-где вылезали на поверхность участки старой булыжной мостовой, оставшейся еще с прошлого века. К забытому прошлому принадлежали и вычурные фонарные столбы из кованого железа, и редкие вкрапления медного купороса на тротуарах.
Я ожидал, что за мной потянется "хвост", но все было чисто и я подошел к стоянке такси у Кассы авиабилетов на Тридцать восьмой улице. Погода все еще стояла теплая, но небо заволокло облаками. Мой револьвер 38-го калибра находился в кармане пиджака и с каждым шагом постукивал меня по бедру.
Прежде всего мне следовало побывать у дантиста. Я позвонил ему из больницы, и он, несмотря на субботу, согласился открыть свой кабинет в Грейбар-Билдинг и быстренько снабдить меня временными коронками. Мы поговорили о рыбалке. Он очень жалел, что не забрасывает в этот день мотыля в заливе Шипшед.
Онемев от обезболивающего, я заторопился в Крайслер-Бил-динг, у меня там на час была назначена встреча. Я опоздал на десять минут, но Говард Нусбаум - коротышка с озабоченным выражением на лице, в коричневом костюме, - терпеливо поджидал меня у входа с Лексингтон-авеню.
- Это шантаж, Гарри. Обыкновенный, наглый шантаж, - произнес он, пожимая мне руку.
- Я не отрицаю этого, Говард. Скажи спасибо, что я не требую у тебя деньги.
- Мы с женой собирались рано утром отправиться в Коннектикут. У нее родственники в Нью-Канаане. Но я упросил ее не спешить. Как только ты позвонил мне, я сказал Изабель, что нам придется опоздать.
Говард Нусбаум контролировал секцию универсальных ключей в компании, обеспечивающей безопасность нескольких больших контор в центре города. Он был обязан своей работой мне, или, по крайней мере, тому факту, что я изъял имя Нусбаума из доклада, составленного для его фирмы с целью проследить один из таких ключей. В конце концов, ключ оказался в сумочке у одной несовершеннолетней проститутки.
- Ты принес его? - спросил я.
- Разве я пришел бы без него? - Он полез в пиджак и подал мне незапечатанный коричневый конверт. Я наклонил его, и мне на ладонь выскользнул новенький ключ. На вид он был совершенно обычным.
- Это "универсал"?
- Доверить тебе "универсал" в Крайслер-Билдинг?! - Говард Нусбаум нахмурился. - Это "универсал", но второго класса, для сорок пятого этажа. На этом этаже нет замков, к которым бы он не подошел. Ты не скажешь мне, за чем охотишься?
- Не задавай вопросов, Говард. И не будешь считаться сообщником.
- Я уже замешан в этом по уши, - возразил он. - Я всю жизнь чей-то сообщник.
- Желаю отдохнуть в Коннектикуте.
Я поднимался по лестнице, изучая маленький коричневый конверт, ковыряя в носу и смущая этим лифтера. На конверте был штамп и адрес. Инструкции Говарда гласили, что после "работы" мне следует запечатать ключ в конверт и бросить в ближайший почтовый ящик. Конечно, был шанс на то, что сработает одна из моих дорогих отмычек. Но отмычка действует только на замок, хорошо разработанный ключами-дубликатами, а при утере дубликатов фирма Говарда Нусбаума предпочтет заменить замок, нежели тратить деньги на ключи третьего поколения.
За матовыми стеклами дверей "Круземарк Маритайм, Инк." тускло горел свет. На другом конце коридора то и дело принималась стучать пишущая машинка. Натянув свои рабочие перчатки, я вставил "универсал" в первый из многих замков. Он тоже был талисманом, открывающим двери, - на пару с. высушенной "рукой славы" Маргарет Круземарк.
Я осмотрел всю контору, переходя из комнаты в комнату, мимо рядов зачехленных пишущих машинок и молчащих телефонов. Никто из молодых, озабоченных своей карьерой служащих не пожертвовал на этот раз субботним гольфом. Даже телетайпы получили выходные.
Я установил фотокамеру "Минске" и копировальную подставку на Г-образный стол, и включил лампы дневного света. Чтобы открыть шкафчики с досье и ящики стола, понадобились лишь мой перочинный нож и согнутая скрепка. Я не имел представления о том, что ищу, но раз Круземарк нанял бандитов и попытался устранить меня, значит, было у него что-то за душой.
Время тянулось еле-еле. Я просмотрел сотни досье, фотографируя все, что могло вызвать хоть какой-нибудь интерес. С криминальной точки зрения, лучшим из всего, что мне удалось добыть, было несколько поддельных договоров и одно письмо к конгрессмену с открытым предложением взятки. Это вовсе не означало, что все остальное здесь чисто. Если знаешь, где искать, то под вывеской любой корпорации всегда найдешь небольшой криминал.
Я отснял пятнадцать кассет фотопленки. Все крупные сделки компании "Круземарк Маритайм, Инк." прошли через мою копировальную технику. Нарушений там хватило бы, чтобы загрузить контору окружного прокурора на месяц.
Покончив с досье, я вошел с помощью "универсала" в личный кабинет Круземарка и выписал себе порцию спиртного в его зеркальном баре. Осматривая стенные панели и заглядывая под картины, я не выпускал из рук хрустальный пузатый бокальчик. Никаких признаков тайников или скрытого сейфа.
Не считая дивана, бара и стола с мраморной столешницей, комната была пустой: никаких шкафчиков, ящиков или полок. Я поставил пустой бокал на середину блестящего стола. Никаких бумаг или писем, даже подставка для карандашей и ручек не портила безупречной поверхности стола. Только на углу возвышалась над собственным четким отражением бронзовая статуэтка Нептуна.
Я заглянул под мраморную крышку. Там оказался незаметный снаружи, искусно скрытый, стальной выдвижной ящик. Он был не заперт. Небольшой рычаг сбоку высвободил защелку, в потайные пружины заставили его мягко скользнуть наружу - наподобие кассового ящичка. Внутри находилось несколько дорогих авторучек, фотография Маргарет Круземарк в овальной серебряной рамке, восьмидюймовый кинжал с позолоченной рукоятью из слоновой кости и беспорядочно разбросанные письма.
Подняв знакомый конверт, я вынул из него карточку. Сверху была отпечатана перевернутая пентаграмма. Латинские слова ухе не представляли проблемы. У Этана Круземарка было собственное приглашение на Черную Мессу.
Глава сорок вторая
Я вернул конторе первоначальный вид и упаковал мою фотокамеру. Перед уходом я сполоснул бокальчик и аккуратно поставил его в ряд с остальными, на стеклянную полочку над баром. Вначале я хотел оставить его на столе Круземарка, чтобы у него было о чем подумать утром в понедельник, но сейчас эта идея уже не казалась столь удачной.
Когда я выкатился на улицу, шел дождь. Температура резко упала. Подняв воротник пиджака, я перебежал через Лексингтон-авеню к вокзалу и позвонил Эпифани из первой свободной будки. Я спросил, сколько времени ей нужно на сборы, и получил в ответ заверение, что она готова давным-давно.
- Это звучит заманчиво, малышка, но я говорю о деле. Возьми такси. Жди меня в моей конторе через полчаса. Мы поужинаем, а потом поедем в одно место на лекцию.
- Какую лекцию?
- Возможно, это будет проповедь.
- Проповедь?
- Захвати мой плащ из шкафа и не опаздывай. Перед тем как спуститься в подземку, я отыскал газетный киоск, где можно было заказать ключ, и подождал, пока мне изготовят копию с "универсала" Нусбаума. Запечатав оригинал в конверт, я бросил его в почтовый ящик у автоматической камеры хранения.
С поезда подземки я сошел на Таймс-сквер. Все еще моросил дождь, и отражения неоновых вывесок и огней машин извивались на панелях огненными змейками. Я двигался перебежками от подворотни до подворотни, чтобы не промокнуть. Мелкие торговцы наркотиками и несовершеннолетние проститутки забились в дешевые бары и торговые галереи, словно бродячие кошки. Купив себе в угловой лавке несколько сигар, я взглянул вверх, на "бегущую строку" на Таймс-Тауэр... ЖИТЕЛИ ТИБЕТА ВОЮЮТ С КИТАЙЦАМИ В ЛХАСЕ...
Я пришел к себе в контору в десять минут седьмого, и Эпифани ожидала меня, сидя в рыжем кожаном кресле. На ней был костюм цвета сливы, и выглядела она фантастично. На ощупь и на вкус она была еще лучше.
- Я скучала по тебе, - шепнула девушка. Ее пальцы скользнули вдоль бинта, покрывающего мое ухо, задержавшись над выбритым на голове местом. О, Гарри, как ты себя чувствуешь?
- Чудесно. Хотя и не столь красивым, как раньше.
- Эти швы на голове делают тебя похожим на Франкенштейна.
- Я стараюсь не заглядывать в зеркала.
- А твой бедный, бедный рот!
- А как насчет носа?
- Почти такой, как был, но чуть больше.
Мы поужинали в ресторане "Линди". Я сказал ей, что, если кто-то обратит на нас внимание, все остальные сразу решат, что мы чем-то знамениты. Но никто не обратил внимания.
- Тебя навещал тот самый лейтенант? - спросила она, обмакивая креветку в соусник, обложенный измельченным льдом.
- Его присутствие оживило мой завтрак. Ты молодец, что представилась ему "справочной службой".
- Я девушка сообразительная.
- Ты хорошая актриса, - похвалил я. - Ты провела Стерна дважды за день.
- Во мне не одна женщина, а много. В тебе тоже не один мужчина.
- Это что, вуду?
- Это просто здравый смысл.
Около восьми часов мы ехали через парк на окраину города. Когда мы проезжали Меер, я спросил Эпифани, почему в ту ночь их группа совершала жертвоприношение здесь, под звездами, вместо того чтобы сделать это у себя в хумфо. Она что-то пробормотала о древесных лоа.
- Лоа!
- Это духи. Воплощения Бога. Много-много лоа. Рада лоа, Петро лоа: добрые и злые. Дамбалла - тоже лоа. Баде - это лоа ветра; Согбо - лоа молнии; Барон Самди - хранитель Кладбища, повелитель секса и страсти; Папаша Легба присматривает за нашими домами и местами, где мы собираемся, за воротами и изгородями. Мэтр Каррефур стережет все перекрестки дорог.
- Должно быть, он мой патрон, - заметил я.
- Он покровитель колдунов...
Когда-то Новый Храм Надежды на Сто сорок четвертой улице был кинотеатром. Над входом висел старый навес, украшенный футовыми буквами "ЭЛЬ СИФР". Я поставил машину в конце квартала и взял Эпифани за руку, когда мы шли назад, к ярким огням.
- Почему ты интересуешься Сифром? - спросила она.
- Он волшебник из моих снов.
- Сифр?
- Или доктор Сайфер, - как угодно.
- Ты знаешь его?
- Роль "свами" - одна из многих, на которые он способен. Он все равно что хамелеон.
Эпифани крепко ехала мою руку.
- Будь осторожен, Гарри, прошу тебя.
- Постараюсь, - пообещал я.
- Не шути. Если этот человек действительно таков, как ты говоришь, он владеет большой силой. С ним нельзя шутить.
- Войдем внутрь.
У пустой кассовой будки помещался картонный силуэт Луи Сифра, подзывающего верующих рукой. Вестибюль представлял собой алебастровую золоченую пагоду, интерьер бывшего кинотеатра. На месте буфета с воздушной кукурузой и тянучками находилась стойка с полным набором духовной литературы.
Мы нашли себе места у бокового прохода. За плотно задернутым красно-золотым занавесом бормотал орган. Оркестровая яма и балкон были полны зрителей. Казалось, никто, кроме меня, не замечал, что я единственный белый.
- Какую веру здесь исповедают? - шепнул я.
- Баптистскую, в основном, на свой лад, - Эпифани сложила затянутые в перчатки руки на коленях. - Это церковь Любви. Неужели ты никогда о ней не слыхал?
Я признался в собственном невежестве.
- Так вот: у ее Преподобного автомобиль больше твоей конторы раз в пять, - объяснила она.
Освещение в зале пригасло, органная музыка усилилась, и занавес раздвинулся, открывая хор из ста человек, сгруппированный в форме креста. Конгрегация поднялась со своих мест с пением "Был Иисусе рыбаком". Я присоединился к хлопанью в ладоши и одарил улыбкой Эпифани; та наблюдала за происходящим с суровой отстраненностью истинно верующей среди варваров. Музыка достигла крещендо, и на сцене появился маленький смуглый человек в одежде из белого атласа. На обеих его руках блестели алмазы. Хор смешал порядок и, маршируя с четкостью оловянных солдатиков, образовал вокруг него ряды белых мантий, напоминающие лучи света, отбрасываемого полной луной.
Поймав взгляд Эпифани, я прошептал одними губами:
- Это Преподобный? Она кивнула.
- Прошу вас сесть, братья и сестры, - произнес с середины сцены Преподобный отец. Голос у него был до смешного высокий и визгливый, как у распорядителя на детских праздниках.
- Братья и сестры, я с любовью приветствую вас в Новом Храме Надежды. Я радуюсь при виде вашего счастья. Как вы знаете, сегодня не простое собрание. Нам выпала честь принимать в этот вечер очень святого, очень известного человека. Хотя он не исповедует нашей веры, я уважаю этого человека, ибо он кладезь мудрости, из коего многое можно почерпнуть; Вы извлечете большую пользу, внимательно выслушав нашего почтенного гостя по имени Эль Сифр.
Преподобный повернулся и протянул руки к кулисам. Хор запел "Новый день уж рассветает". Конгрегация захлопала в ладоши, и на сцене появился вырядившийся султаном Луи Сифр.
Я пошарил в "дипломате" в поисках десятикратного бинокля. Задрапированный в расшитые халаты и увенчанный тюрбаном, Эль Сифр мог быть и другим человеком, но, настроив бинокль, я безошибочно узнал своего клиента.
- А вот и Мавр, я узнаю его трубу, - шепнул я Эпифани.
- Что?
- Шекспир.
Эль Сифр приветствовал аудиторию причудливым поклоном.
- Да снизойдет на вас благодать, - произнес он, - ибо разве не писано, что Рай открыт всякому, кто лишь осмелится войти?
По конгрегации прошелестело эхом многоголосое "аминь".
- Этот мир принадлежит сильным, а не слабым. Разве не так? Лев поглощает овечек, ястреб упивается кровью воробья. Кто отрицает это, тот отрицает порядок Вселенной.
- Так оно и есть, - страстно выкрикнул голос с балкона.
- Нагорная проповедь навыворот, - краешком рта пробормотала Эпифани.
Эль Сифр разгуливал по сцене. Его ладони были покорно сложены, но глаз горели неприкрытой яростью.
- Рука, владеющая плетью, влечет телегу. Плоть всадника не чувствует уколы шпор. Чтобы стать сильным, требуется лишь усилие воли. Сделайте выбор: будьте волком, а не газелью.
Конгрегация реагировала на каждое слово аплодисментами и одобрительными выкриками. Его слова повторяли хором, будто Священное Писание. "Будь волком... волком..." - твердили они.
- Оглянитесь на тесные от людей улицы. Разве не сильный правит?
- Сильный! Сильный правит!
- А слабый лишь молча страдает!
- Аминь. Еще как страдает!
- Там, на улицах, - джунгли, и выживает лишь сильный.
- Только сильный...
- Уподобьтесь льву и волку, а не ягненку. Пусть режут глотки другим. Не покоряйтесь трусливому стадному инстинкту. Закаляйте сердца смелыми делами. Если остается один победитель - пусть им будет кто-то из вас!
- Один победитель... смелые дела... быть львом... Он превратил их в покорных овечек. Он, словно дервиш, кружился по сцене в развевающихся одеяниях и заклинал свою паству певучим голосом:
- Будьте сильными. Будьте смелыми. Познайте страсть нападения вместе с мудростью отступления. Если подвернется возможность, вцепитесь в нее, как лев в косулю. Вырывайте успех из поражения; рвите его с мясом, пожирайте его. Вы - опаснейшие звери этой планеты, так чего же вам боятся?
Он пританцовывал и заклинал, источая власть и силу. Конгрегация вторила ему безумным эхом. Даже певцы из хора злобно поддакивали ему, потрясая воздетыми кулаками.
Я впал в некое подобие транса и уже не обращал внимания на всю эту риторику, как вдруг мой клиент произнес нечто такое, от чего я живо пришел в себя.
- Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его, - произнес Эль Сифр, и мне показалось, будто он смотрел при этом на меня. - Это чудесное изречение, но я добавлю: если чей-то глаз соблазняет тебя, вырви его. Выцарапай! Выбей его пулей! Глаз за глаз!
Его слова пронзили меня спазмой боли. Я подался вперед, настороженный как никогда.
- К чему подставлять другую щеку? - продолжал он. - К чему вообще позволять себя бить? Если чье-то сердце ожесточилось к тебе, вырежь его. Не жди, пока станешь жертвой. Бей по врагам первым. Если глаз его оскорбляет тебя, выбей его. Если сердце его оскорбляет тебя, вырви его. Если любой его член оскорбляет тебя, вырежь его и забей ему в глотку.
Своими воплями Эль Сифр перекрывал рев аудитории. Я сидел онемевший, потрясенный, не в силах двинуться с места. Мой слух подвел меня, или Эль Сифр действительно только что описал три убийства?
Наконец Эль Сифр победно воздел руки над головой.
- Будьте сильными! - вскричал он. - Обещайте мне быть сильными!
- Мы... обещаем! - лихорадочно вопила паства. Эль Сифр исчез за кулисами, а хор вновь выстроил изначальную фигуру и разразился жизнерадостным гимном "Сильна Рука Господня".
Схватив Эпифани за руку, я вытащил ее в проход. Перед нами стояли люди, и я, бормоча извинения, прокладывал путь плечом. Мы торопливо выскочили через вестибюль на улицу.
У тротуара ожидал серебристо-серый "роллс". Я узнал шофера в униформе, праздно облокотившегося о крыло машины. Но тут распахнулась дверь с надписью "Пожарный выход", на панель лег прямоугольник света, и шофер застыл по стойке смирно. Два негра в строгих костюмах и темных очках шагнули на улицу и оценили обстановку. Они выглядели солидно, как Великая Китайская стена.
Следом за ними вышел Эль Сифр, и они направились к машине, прикрываемые еще одной парой тяжеловесов.
- Одну минутку! - позвал я, шагнув к ним. В тот же миг меня оттеснил главный телохранитель.
- Не делай ошибку, о которой придется пожалеть, - предупредил он, загораживая мне дорогу.
Я не спорил. Повторное посещение больницы не входило в мои планы. Шофер открыл заднюю дверцу, и я поймал взгляд человека в тюрбане. Равнодушно посмотрев на меня, Луи Сифр поднял подол своих одеяний и влез в "ролле". Шофер закрыл дверцу.
Я провожал их взглядом, выглядывая из-за туши телохранителя. Он стоял с безразличием истукана с острова Пасхи, ожидая каких-либо действий с моей стороны. Эпифани подошла ко мне сзади и взяла под руку.
- Пойдем-ка домой и разведем в камине огонь, - сказала она.
Глава сорок третья
Вербное Воскресенье было сонным и чувственным: я засыпал и просыпался, то рядом с Эпифани, то на полу, среди разбросанных кушеточных подушек и скрученных простыней. В камине осталась единственная обугленная деревяшка. Я поставил на огонь кофейник и принес в комнату газеты, оставленные почтальоном на коврике у входа. Эпифани проснулась раньше, чем я разделался с комиксами.
- Ты хорошо спал? - шепнула она, уютно устраиваясь на моих коленях. Никаких кошмаров?
- Вообще ничего. - Я погладил ее гладкое коричневое бедро.
- Это хорошо.
- Может быть, заклятье разрушилось?
- Может. - Ее теплое дыхание согревало мне шею. - Прошлой ночью он приснился мне.
- Кто? Сифр?
- Сифр, Эль Сифр, называй как хочешь. Мне снилось, будто я в цирке и он - инспектор манежа. А ты был одним из клоунов.
- И что дальше?
- Ничего особенного. Приятный сон. - Она села прямо. - Гарри, как он связан с Джонни Фаворитам?
- Не уверен, что знаю. Кажется, я очутился между двух враждующих магов.
- Сифр нанял тебя, чтобы найти моего отца?
- Да.
- Гарри, будь осторожен. Не доверяй ему. "А тебе можно доверять?" подумал я, обнимая ее изящные плечи.
- Я люблю тебя. И не хочу, чтобы случилось что-то плохое.
Я подавил в себе горячее желание откликнуться на эти слова о любви бесконечным эхом.
- Это лишь увлечение, свойственное недавним школьницам, - заметил я, но сердце мое забилось быстрее.
- Я не ребенок. - Она пристально уставилась мне в глаза. - Я принесла свою девственность в жертву Бака, когда мне было двенадцать.
- Бака?
- Это злой лоа, очень опасный и плохой.
- И твоя мать позволила это?
- Это было большой честью для меня: ритуал совершил самый сильный из хунганов Гарлема. И он был старше тебя на двадцать лет, так что не говори мне, что я слишком молода.
- Мне нравятся твои глаза, когда ты сердишься. Они горят как угли.
- Разве я могу сердиться на такого симпатягу, как ты? Она поцеловала меня. Я ответил на поцелуй, и мы предались любовным забавам, сидя в мягком кресле, в окружении газетных страниц с воскресными комиксами.
Позже, после завтрака, я отнес стопку библиотечных книг в спальню и растянулся на постели, решив заняться "домашней Работой". Эпифани устроилась рядом, сидя на коленях в моем махровом халате и своих очках.
- Не теряй времени на разглядывание картинок, - сказала она, беря из моих рук книгу и закрывая ее. - Вот, - она подала мне другую, чуть тяжелее обычного словарика. - Глава, которую я отметила, полностью о Черной Мессе. Литургия описана во всех подробностях, от обратной латыни до лишения девственности на алтаре.
- Похоже на то, что случилось с тобой.
- Да. Здесь есть сходные моменты. Жертвоприношение, танцы. Пробуждение необузданных страстей, как в Обеа. Различие в том, что в одном случае силу зла умиротворяют, а в другом поощряют.
- Ты в самом деле веришь, что существует такая вещь, как "сила зла"?
Эпифани улыбнулась.
- Иногда ты кажешься мне ребенком. Разве ты не ощущаешь ее, когда Сифр управляет твоими снами?
- Предпочитаю "ощущать" тебя. - Я потянулся к ее гибкой талии.
Она было встревожилась, но я как мог успокоил ее, добавив, что ночной сон мне не помешает. Она сделала вид, что поверила.
- Знаешь, что стало с двадцаткой, которую ты мне дал?
- Нет.
- Я купила дров для камина.
Я заверил ее, что спичек у меня предостаточно, и она, рассмеявшись, попрощалась. Я начинал влюбляться в нее. Скверная примета. Очередной укол прервал эти размышления.
Спал я крепко, но призрак Луи Сифра все же раздвинул тяжелый занавес снотворного, чтобы подразнить меня. Проснувшись, я почти ничего уже не помнил, только один образ остался - ацтекский храм, вздымающийся над площадью с людскими толпами, его крутые ступени липкие от крови. Наверху, Сифр, в сюртуке из Блошиного цирка: он, смеясь, глядит вниз, на украшенную перьями знать, и подбрасывает высоко в воздух истекающее кровью сердце жертвы. Жертвой был я.
На следующее утро, когда я приканчивал порцию сливок, в палате неожиданно появился лейтенант Стерн. На нем был все тот же коричневый шерстяной костюм, но отсутствие галстука на синей фланелевой рубашке говорило о том, что он не на службе. Лицо его, впрочем, выдавало легавого за версту.
- Похоже, кто-то славно потрудился над вами, - заметил он.
Я продемонстрировал ему мою улыбку.
- Жалеете, что это были не вы?
- Будь это я, вы бы вышли отсюда не раньше, чем через неделю.
- Вы забыли цветы.
- Я приберегаю их на вашу могилу. - Стерн сел на белый стул рядом с кроватью и уставился на меня, как гриф на расплющенного машиной опоссума. Вчера вечером я пробовал дозвониться вам домой, и ваша справочная служба сообщила, что вы попали в больницу. Поэтому я и решил первым делом навестить вас здесь.
- И что же на сей раз?
- Я подумал - вас может заинтересовать то, что мы нашли в квартире Круземарк, особенно, памятуя о том, что вы отрицаете знакомство с этой леди.
- Я едва дышу, лейтенант.
- Именно это они и делают в газовой камере, - заметил Стерн. Задерживают дыхание. Правда, толку в этом никакого.
- А что еще делают в Синг-Синге?
- Что касается меня, так я зажимаю нос. Потому что они гадят себе в штаны в ту же секунду, как врубается ток, и запах напоминает венскую колбасу в сортире.
"Для твоего носа и двух рук мало", - подумал я и спросил:
- Так что же вы нашли в квартире Круземарк?
- Скорее, чего мы не нашли. Я не нашел страницы за шестнадцатое марта в ее настольном календаре. Это единственная недостающая страница. Подобные вещи сразу замечаешь. Я отправил следующую - нижнюю - страницу в лабораторию, и они проверили ее на возможные отпечатки. Отгадайте, что они нашли?
Я сказал, что не имею об этом понятия.
- Прописную "Г", а затем буквы Э-н-д-ж.
- Получается "Гэндж".
- Эти буквы подвесят36 тебя за задницу, Энджел. Ты чертовски хорошо понимаешь их значение.
- Совпадение и доказательство - две разные вещи, лейтенант.
- Где ты был в среду днем, примерно в половине четвертого?
- На Центральном Вокзале.
- Ожидал поезда?
- Устриц ел.
- Это не пройдет, - покачал большой головой Стерн.
- Меня вспомнит буфетчик. Я сидел там долго и устриц съел много. Мы с ним шутили: он сказал, что они смахивают на смачные плевки, а я говорил, что они полезны для сексуальной жизни. Можете проверить это.
- Да уж не сомневайся. - Стерн поднялся со стула. - Я проверю все, начиная с воскресенья, и знаешь что? Когда ты будешь поджариваться на стуле, я буду рядом и - буду зажимать нос.
Стерн протянул толстую лапу. Взяв с моего подноса нетронутый бумажный стаканчик с "грейпфрутовым соком, он опорожнил его одним глотком и вышел прочь.
К полудню все формальности были улажены, и мне разрешили покинуть больницу.
Глава сорок первая
Первая авеню перед больницей Бельвью была перекопана вдоль и поперек, но в субботу никто не работал. Баррикады из деревянных барьеров с надписями "ВЕДУТСЯ РАБОТЫ" окружали площадку, отделяя от улицы кучи грязи и уложенные штабелями плиты. В этой части города асфальт был проложен тонким слоем, и кое-где вылезали на поверхность участки старой булыжной мостовой, оставшейся еще с прошлого века. К забытому прошлому принадлежали и вычурные фонарные столбы из кованого железа, и редкие вкрапления медного купороса на тротуарах.
Я ожидал, что за мной потянется "хвост", но все было чисто и я подошел к стоянке такси у Кассы авиабилетов на Тридцать восьмой улице. Погода все еще стояла теплая, но небо заволокло облаками. Мой револьвер 38-го калибра находился в кармане пиджака и с каждым шагом постукивал меня по бедру.
Прежде всего мне следовало побывать у дантиста. Я позвонил ему из больницы, и он, несмотря на субботу, согласился открыть свой кабинет в Грейбар-Билдинг и быстренько снабдить меня временными коронками. Мы поговорили о рыбалке. Он очень жалел, что не забрасывает в этот день мотыля в заливе Шипшед.
Онемев от обезболивающего, я заторопился в Крайслер-Бил-динг, у меня там на час была назначена встреча. Я опоздал на десять минут, но Говард Нусбаум - коротышка с озабоченным выражением на лице, в коричневом костюме, - терпеливо поджидал меня у входа с Лексингтон-авеню.
- Это шантаж, Гарри. Обыкновенный, наглый шантаж, - произнес он, пожимая мне руку.
- Я не отрицаю этого, Говард. Скажи спасибо, что я не требую у тебя деньги.
- Мы с женой собирались рано утром отправиться в Коннектикут. У нее родственники в Нью-Канаане. Но я упросил ее не спешить. Как только ты позвонил мне, я сказал Изабель, что нам придется опоздать.
Говард Нусбаум контролировал секцию универсальных ключей в компании, обеспечивающей безопасность нескольких больших контор в центре города. Он был обязан своей работой мне, или, по крайней мере, тому факту, что я изъял имя Нусбаума из доклада, составленного для его фирмы с целью проследить один из таких ключей. В конце концов, ключ оказался в сумочке у одной несовершеннолетней проститутки.
- Ты принес его? - спросил я.
- Разве я пришел бы без него? - Он полез в пиджак и подал мне незапечатанный коричневый конверт. Я наклонил его, и мне на ладонь выскользнул новенький ключ. На вид он был совершенно обычным.
- Это "универсал"?
- Доверить тебе "универсал" в Крайслер-Билдинг?! - Говард Нусбаум нахмурился. - Это "универсал", но второго класса, для сорок пятого этажа. На этом этаже нет замков, к которым бы он не подошел. Ты не скажешь мне, за чем охотишься?
- Не задавай вопросов, Говард. И не будешь считаться сообщником.
- Я уже замешан в этом по уши, - возразил он. - Я всю жизнь чей-то сообщник.
- Желаю отдохнуть в Коннектикуте.
Я поднимался по лестнице, изучая маленький коричневый конверт, ковыряя в носу и смущая этим лифтера. На конверте был штамп и адрес. Инструкции Говарда гласили, что после "работы" мне следует запечатать ключ в конверт и бросить в ближайший почтовый ящик. Конечно, был шанс на то, что сработает одна из моих дорогих отмычек. Но отмычка действует только на замок, хорошо разработанный ключами-дубликатами, а при утере дубликатов фирма Говарда Нусбаума предпочтет заменить замок, нежели тратить деньги на ключи третьего поколения.
За матовыми стеклами дверей "Круземарк Маритайм, Инк." тускло горел свет. На другом конце коридора то и дело принималась стучать пишущая машинка. Натянув свои рабочие перчатки, я вставил "универсал" в первый из многих замков. Он тоже был талисманом, открывающим двери, - на пару с. высушенной "рукой славы" Маргарет Круземарк.
Я осмотрел всю контору, переходя из комнаты в комнату, мимо рядов зачехленных пишущих машинок и молчащих телефонов. Никто из молодых, озабоченных своей карьерой служащих не пожертвовал на этот раз субботним гольфом. Даже телетайпы получили выходные.
Я установил фотокамеру "Минске" и копировальную подставку на Г-образный стол, и включил лампы дневного света. Чтобы открыть шкафчики с досье и ящики стола, понадобились лишь мой перочинный нож и согнутая скрепка. Я не имел представления о том, что ищу, но раз Круземарк нанял бандитов и попытался устранить меня, значит, было у него что-то за душой.
Время тянулось еле-еле. Я просмотрел сотни досье, фотографируя все, что могло вызвать хоть какой-нибудь интерес. С криминальной точки зрения, лучшим из всего, что мне удалось добыть, было несколько поддельных договоров и одно письмо к конгрессмену с открытым предложением взятки. Это вовсе не означало, что все остальное здесь чисто. Если знаешь, где искать, то под вывеской любой корпорации всегда найдешь небольшой криминал.
Я отснял пятнадцать кассет фотопленки. Все крупные сделки компании "Круземарк Маритайм, Инк." прошли через мою копировальную технику. Нарушений там хватило бы, чтобы загрузить контору окружного прокурора на месяц.
Покончив с досье, я вошел с помощью "универсала" в личный кабинет Круземарка и выписал себе порцию спиртного в его зеркальном баре. Осматривая стенные панели и заглядывая под картины, я не выпускал из рук хрустальный пузатый бокальчик. Никаких признаков тайников или скрытого сейфа.
Не считая дивана, бара и стола с мраморной столешницей, комната была пустой: никаких шкафчиков, ящиков или полок. Я поставил пустой бокал на середину блестящего стола. Никаких бумаг или писем, даже подставка для карандашей и ручек не портила безупречной поверхности стола. Только на углу возвышалась над собственным четким отражением бронзовая статуэтка Нептуна.
Я заглянул под мраморную крышку. Там оказался незаметный снаружи, искусно скрытый, стальной выдвижной ящик. Он был не заперт. Небольшой рычаг сбоку высвободил защелку, в потайные пружины заставили его мягко скользнуть наружу - наподобие кассового ящичка. Внутри находилось несколько дорогих авторучек, фотография Маргарет Круземарк в овальной серебряной рамке, восьмидюймовый кинжал с позолоченной рукоятью из слоновой кости и беспорядочно разбросанные письма.
Подняв знакомый конверт, я вынул из него карточку. Сверху была отпечатана перевернутая пентаграмма. Латинские слова ухе не представляли проблемы. У Этана Круземарка было собственное приглашение на Черную Мессу.
Глава сорок вторая
Я вернул конторе первоначальный вид и упаковал мою фотокамеру. Перед уходом я сполоснул бокальчик и аккуратно поставил его в ряд с остальными, на стеклянную полочку над баром. Вначале я хотел оставить его на столе Круземарка, чтобы у него было о чем подумать утром в понедельник, но сейчас эта идея уже не казалась столь удачной.
Когда я выкатился на улицу, шел дождь. Температура резко упала. Подняв воротник пиджака, я перебежал через Лексингтон-авеню к вокзалу и позвонил Эпифани из первой свободной будки. Я спросил, сколько времени ей нужно на сборы, и получил в ответ заверение, что она готова давным-давно.
- Это звучит заманчиво, малышка, но я говорю о деле. Возьми такси. Жди меня в моей конторе через полчаса. Мы поужинаем, а потом поедем в одно место на лекцию.
- Какую лекцию?
- Возможно, это будет проповедь.
- Проповедь?
- Захвати мой плащ из шкафа и не опаздывай. Перед тем как спуститься в подземку, я отыскал газетный киоск, где можно было заказать ключ, и подождал, пока мне изготовят копию с "универсала" Нусбаума. Запечатав оригинал в конверт, я бросил его в почтовый ящик у автоматической камеры хранения.
С поезда подземки я сошел на Таймс-сквер. Все еще моросил дождь, и отражения неоновых вывесок и огней машин извивались на панелях огненными змейками. Я двигался перебежками от подворотни до подворотни, чтобы не промокнуть. Мелкие торговцы наркотиками и несовершеннолетние проститутки забились в дешевые бары и торговые галереи, словно бродячие кошки. Купив себе в угловой лавке несколько сигар, я взглянул вверх, на "бегущую строку" на Таймс-Тауэр... ЖИТЕЛИ ТИБЕТА ВОЮЮТ С КИТАЙЦАМИ В ЛХАСЕ...
Я пришел к себе в контору в десять минут седьмого, и Эпифани ожидала меня, сидя в рыжем кожаном кресле. На ней был костюм цвета сливы, и выглядела она фантастично. На ощупь и на вкус она была еще лучше.
- Я скучала по тебе, - шепнула девушка. Ее пальцы скользнули вдоль бинта, покрывающего мое ухо, задержавшись над выбритым на голове местом. О, Гарри, как ты себя чувствуешь?
- Чудесно. Хотя и не столь красивым, как раньше.
- Эти швы на голове делают тебя похожим на Франкенштейна.
- Я стараюсь не заглядывать в зеркала.
- А твой бедный, бедный рот!
- А как насчет носа?
- Почти такой, как был, но чуть больше.
Мы поужинали в ресторане "Линди". Я сказал ей, что, если кто-то обратит на нас внимание, все остальные сразу решат, что мы чем-то знамениты. Но никто не обратил внимания.
- Тебя навещал тот самый лейтенант? - спросила она, обмакивая креветку в соусник, обложенный измельченным льдом.
- Его присутствие оживило мой завтрак. Ты молодец, что представилась ему "справочной службой".
- Я девушка сообразительная.
- Ты хорошая актриса, - похвалил я. - Ты провела Стерна дважды за день.
- Во мне не одна женщина, а много. В тебе тоже не один мужчина.
- Это что, вуду?
- Это просто здравый смысл.
Около восьми часов мы ехали через парк на окраину города. Когда мы проезжали Меер, я спросил Эпифани, почему в ту ночь их группа совершала жертвоприношение здесь, под звездами, вместо того чтобы сделать это у себя в хумфо. Она что-то пробормотала о древесных лоа.
- Лоа!
- Это духи. Воплощения Бога. Много-много лоа. Рада лоа, Петро лоа: добрые и злые. Дамбалла - тоже лоа. Баде - это лоа ветра; Согбо - лоа молнии; Барон Самди - хранитель Кладбища, повелитель секса и страсти; Папаша Легба присматривает за нашими домами и местами, где мы собираемся, за воротами и изгородями. Мэтр Каррефур стережет все перекрестки дорог.
- Должно быть, он мой патрон, - заметил я.
- Он покровитель колдунов...
Когда-то Новый Храм Надежды на Сто сорок четвертой улице был кинотеатром. Над входом висел старый навес, украшенный футовыми буквами "ЭЛЬ СИФР". Я поставил машину в конце квартала и взял Эпифани за руку, когда мы шли назад, к ярким огням.
- Почему ты интересуешься Сифром? - спросила она.
- Он волшебник из моих снов.
- Сифр?
- Или доктор Сайфер, - как угодно.
- Ты знаешь его?
- Роль "свами" - одна из многих, на которые он способен. Он все равно что хамелеон.
Эпифани крепко ехала мою руку.
- Будь осторожен, Гарри, прошу тебя.
- Постараюсь, - пообещал я.
- Не шути. Если этот человек действительно таков, как ты говоришь, он владеет большой силой. С ним нельзя шутить.
- Войдем внутрь.
У пустой кассовой будки помещался картонный силуэт Луи Сифра, подзывающего верующих рукой. Вестибюль представлял собой алебастровую золоченую пагоду, интерьер бывшего кинотеатра. На месте буфета с воздушной кукурузой и тянучками находилась стойка с полным набором духовной литературы.
Мы нашли себе места у бокового прохода. За плотно задернутым красно-золотым занавесом бормотал орган. Оркестровая яма и балкон были полны зрителей. Казалось, никто, кроме меня, не замечал, что я единственный белый.
- Какую веру здесь исповедают? - шепнул я.
- Баптистскую, в основном, на свой лад, - Эпифани сложила затянутые в перчатки руки на коленях. - Это церковь Любви. Неужели ты никогда о ней не слыхал?
Я признался в собственном невежестве.
- Так вот: у ее Преподобного автомобиль больше твоей конторы раз в пять, - объяснила она.
Освещение в зале пригасло, органная музыка усилилась, и занавес раздвинулся, открывая хор из ста человек, сгруппированный в форме креста. Конгрегация поднялась со своих мест с пением "Был Иисусе рыбаком". Я присоединился к хлопанью в ладоши и одарил улыбкой Эпифани; та наблюдала за происходящим с суровой отстраненностью истинно верующей среди варваров. Музыка достигла крещендо, и на сцене появился маленький смуглый человек в одежде из белого атласа. На обеих его руках блестели алмазы. Хор смешал порядок и, маршируя с четкостью оловянных солдатиков, образовал вокруг него ряды белых мантий, напоминающие лучи света, отбрасываемого полной луной.
Поймав взгляд Эпифани, я прошептал одними губами:
- Это Преподобный? Она кивнула.
- Прошу вас сесть, братья и сестры, - произнес с середины сцены Преподобный отец. Голос у него был до смешного высокий и визгливый, как у распорядителя на детских праздниках.
- Братья и сестры, я с любовью приветствую вас в Новом Храме Надежды. Я радуюсь при виде вашего счастья. Как вы знаете, сегодня не простое собрание. Нам выпала честь принимать в этот вечер очень святого, очень известного человека. Хотя он не исповедует нашей веры, я уважаю этого человека, ибо он кладезь мудрости, из коего многое можно почерпнуть; Вы извлечете большую пользу, внимательно выслушав нашего почтенного гостя по имени Эль Сифр.
Преподобный повернулся и протянул руки к кулисам. Хор запел "Новый день уж рассветает". Конгрегация захлопала в ладоши, и на сцене появился вырядившийся султаном Луи Сифр.
Я пошарил в "дипломате" в поисках десятикратного бинокля. Задрапированный в расшитые халаты и увенчанный тюрбаном, Эль Сифр мог быть и другим человеком, но, настроив бинокль, я безошибочно узнал своего клиента.
- А вот и Мавр, я узнаю его трубу, - шепнул я Эпифани.
- Что?
- Шекспир.
Эль Сифр приветствовал аудиторию причудливым поклоном.
- Да снизойдет на вас благодать, - произнес он, - ибо разве не писано, что Рай открыт всякому, кто лишь осмелится войти?
По конгрегации прошелестело эхом многоголосое "аминь".
- Этот мир принадлежит сильным, а не слабым. Разве не так? Лев поглощает овечек, ястреб упивается кровью воробья. Кто отрицает это, тот отрицает порядок Вселенной.
- Так оно и есть, - страстно выкрикнул голос с балкона.
- Нагорная проповедь навыворот, - краешком рта пробормотала Эпифани.
Эль Сифр разгуливал по сцене. Его ладони были покорно сложены, но глаз горели неприкрытой яростью.
- Рука, владеющая плетью, влечет телегу. Плоть всадника не чувствует уколы шпор. Чтобы стать сильным, требуется лишь усилие воли. Сделайте выбор: будьте волком, а не газелью.
Конгрегация реагировала на каждое слово аплодисментами и одобрительными выкриками. Его слова повторяли хором, будто Священное Писание. "Будь волком... волком..." - твердили они.
- Оглянитесь на тесные от людей улицы. Разве не сильный правит?
- Сильный! Сильный правит!
- А слабый лишь молча страдает!
- Аминь. Еще как страдает!
- Там, на улицах, - джунгли, и выживает лишь сильный.
- Только сильный...
- Уподобьтесь льву и волку, а не ягненку. Пусть режут глотки другим. Не покоряйтесь трусливому стадному инстинкту. Закаляйте сердца смелыми делами. Если остается один победитель - пусть им будет кто-то из вас!
- Один победитель... смелые дела... быть львом... Он превратил их в покорных овечек. Он, словно дервиш, кружился по сцене в развевающихся одеяниях и заклинал свою паству певучим голосом:
- Будьте сильными. Будьте смелыми. Познайте страсть нападения вместе с мудростью отступления. Если подвернется возможность, вцепитесь в нее, как лев в косулю. Вырывайте успех из поражения; рвите его с мясом, пожирайте его. Вы - опаснейшие звери этой планеты, так чего же вам боятся?
Он пританцовывал и заклинал, источая власть и силу. Конгрегация вторила ему безумным эхом. Даже певцы из хора злобно поддакивали ему, потрясая воздетыми кулаками.
Я впал в некое подобие транса и уже не обращал внимания на всю эту риторику, как вдруг мой клиент произнес нечто такое, от чего я живо пришел в себя.
- Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его, - произнес Эль Сифр, и мне показалось, будто он смотрел при этом на меня. - Это чудесное изречение, но я добавлю: если чей-то глаз соблазняет тебя, вырви его. Выцарапай! Выбей его пулей! Глаз за глаз!
Его слова пронзили меня спазмой боли. Я подался вперед, настороженный как никогда.
- К чему подставлять другую щеку? - продолжал он. - К чему вообще позволять себя бить? Если чье-то сердце ожесточилось к тебе, вырежь его. Не жди, пока станешь жертвой. Бей по врагам первым. Если глаз его оскорбляет тебя, выбей его. Если сердце его оскорбляет тебя, вырви его. Если любой его член оскорбляет тебя, вырежь его и забей ему в глотку.
Своими воплями Эль Сифр перекрывал рев аудитории. Я сидел онемевший, потрясенный, не в силах двинуться с места. Мой слух подвел меня, или Эль Сифр действительно только что описал три убийства?
Наконец Эль Сифр победно воздел руки над головой.
- Будьте сильными! - вскричал он. - Обещайте мне быть сильными!
- Мы... обещаем! - лихорадочно вопила паства. Эль Сифр исчез за кулисами, а хор вновь выстроил изначальную фигуру и разразился жизнерадостным гимном "Сильна Рука Господня".
Схватив Эпифани за руку, я вытащил ее в проход. Перед нами стояли люди, и я, бормоча извинения, прокладывал путь плечом. Мы торопливо выскочили через вестибюль на улицу.
У тротуара ожидал серебристо-серый "роллс". Я узнал шофера в униформе, праздно облокотившегося о крыло машины. Но тут распахнулась дверь с надписью "Пожарный выход", на панель лег прямоугольник света, и шофер застыл по стойке смирно. Два негра в строгих костюмах и темных очках шагнули на улицу и оценили обстановку. Они выглядели солидно, как Великая Китайская стена.
Следом за ними вышел Эль Сифр, и они направились к машине, прикрываемые еще одной парой тяжеловесов.
- Одну минутку! - позвал я, шагнув к ним. В тот же миг меня оттеснил главный телохранитель.
- Не делай ошибку, о которой придется пожалеть, - предупредил он, загораживая мне дорогу.
Я не спорил. Повторное посещение больницы не входило в мои планы. Шофер открыл заднюю дверцу, и я поймал взгляд человека в тюрбане. Равнодушно посмотрев на меня, Луи Сифр поднял подол своих одеяний и влез в "ролле". Шофер закрыл дверцу.
Я провожал их взглядом, выглядывая из-за туши телохранителя. Он стоял с безразличием истукана с острова Пасхи, ожидая каких-либо действий с моей стороны. Эпифани подошла ко мне сзади и взяла под руку.
- Пойдем-ка домой и разведем в камине огонь, - сказала она.
Глава сорок третья
Вербное Воскресенье было сонным и чувственным: я засыпал и просыпался, то рядом с Эпифани, то на полу, среди разбросанных кушеточных подушек и скрученных простыней. В камине осталась единственная обугленная деревяшка. Я поставил на огонь кофейник и принес в комнату газеты, оставленные почтальоном на коврике у входа. Эпифани проснулась раньше, чем я разделался с комиксами.
- Ты хорошо спал? - шепнула она, уютно устраиваясь на моих коленях. Никаких кошмаров?
- Вообще ничего. - Я погладил ее гладкое коричневое бедро.
- Это хорошо.
- Может быть, заклятье разрушилось?
- Может. - Ее теплое дыхание согревало мне шею. - Прошлой ночью он приснился мне.
- Кто? Сифр?
- Сифр, Эль Сифр, называй как хочешь. Мне снилось, будто я в цирке и он - инспектор манежа. А ты был одним из клоунов.
- И что дальше?
- Ничего особенного. Приятный сон. - Она села прямо. - Гарри, как он связан с Джонни Фаворитам?
- Не уверен, что знаю. Кажется, я очутился между двух враждующих магов.
- Сифр нанял тебя, чтобы найти моего отца?
- Да.
- Гарри, будь осторожен. Не доверяй ему. "А тебе можно доверять?" подумал я, обнимая ее изящные плечи.
- Я люблю тебя. И не хочу, чтобы случилось что-то плохое.
Я подавил в себе горячее желание откликнуться на эти слова о любви бесконечным эхом.
- Это лишь увлечение, свойственное недавним школьницам, - заметил я, но сердце мое забилось быстрее.
- Я не ребенок. - Она пристально уставилась мне в глаза. - Я принесла свою девственность в жертву Бака, когда мне было двенадцать.
- Бака?
- Это злой лоа, очень опасный и плохой.
- И твоя мать позволила это?
- Это было большой честью для меня: ритуал совершил самый сильный из хунганов Гарлема. И он был старше тебя на двадцать лет, так что не говори мне, что я слишком молода.
- Мне нравятся твои глаза, когда ты сердишься. Они горят как угли.
- Разве я могу сердиться на такого симпатягу, как ты? Она поцеловала меня. Я ответил на поцелуй, и мы предались любовным забавам, сидя в мягком кресле, в окружении газетных страниц с воскресными комиксами.
Позже, после завтрака, я отнес стопку библиотечных книг в спальню и растянулся на постели, решив заняться "домашней Работой". Эпифани устроилась рядом, сидя на коленях в моем махровом халате и своих очках.
- Не теряй времени на разглядывание картинок, - сказала она, беря из моих рук книгу и закрывая ее. - Вот, - она подала мне другую, чуть тяжелее обычного словарика. - Глава, которую я отметила, полностью о Черной Мессе. Литургия описана во всех подробностях, от обратной латыни до лишения девственности на алтаре.
- Похоже на то, что случилось с тобой.
- Да. Здесь есть сходные моменты. Жертвоприношение, танцы. Пробуждение необузданных страстей, как в Обеа. Различие в том, что в одном случае силу зла умиротворяют, а в другом поощряют.
- Ты в самом деле веришь, что существует такая вещь, как "сила зла"?
Эпифани улыбнулась.
- Иногда ты кажешься мне ребенком. Разве ты не ощущаешь ее, когда Сифр управляет твоими снами?
- Предпочитаю "ощущать" тебя. - Я потянулся к ее гибкой талии.