На другом снимке я увидел оркестр Спайдера Симпсона, каким он был в 1940. Джонни стоял, сложив руки на груди, будто мальчик из хора. Имена оркестрантов были отпечатаны сбоку от каждого, прямо на снимке.
Я позаимствовал еще три вырезки, заинтересовавшие меня тем, что не подходили к общей подборке. На первой было фото из "Лайф", сделанное в Гарлеме в баре Дики Уэллса, на котором Джонни стоял, облокотившись на кабинетный рояль, с бокалом в руке. Он пел в сопровождении негритянского пианиста по имени Эдисон "Пупс" Суит. Еще я взял вырезку из "Даун-бита", относящуюся к суевериям различных певцов. История гласила, будто Джонни, каждый раз выступая в городе, посещал на Кони-Айленд цыганку, предсказывавшую будущее по ладони, ее звали Мадам Зора.
Последней вырезкой был памфлет в колонке Уинчелла, датированный 20 ноября 1942, в котором объявлялось, что Джонни Фаворит разрывает свою двухлетнюю помолвку с Маргарет Круземарк, дочерью миллионера Этана Круземарка, владельца компании судовых перевозок.
Сложив все отобранные мной вырезки, я вытащил из нижнего ящика картонный конверт и спрятал в него материал. Затем, словно по наитию, я выудил фото Фаворита и позвонил по номеру Брилл-Билдинг, напечатанному на обороте.
- Агентство Уоррена Вагнера, - ответил бойкий женский голос.
Я назвался и спросил нельзя ли встретиться с мистером Вагнером в полдень.
- В двенадцать тридцать у него официальный завтрак, поэтому он сможет уделить вам лишь несколько минут.
- Этого достаточно, - заверил я.
Глава восьмая
Еще в 1915 году Артур "Багс" Баер, колонку которого в "Джорнэл Америкэн" я читал ежедневно на протяжении многих лет, шутливо заметил Джорджу Коэну5, что без его пьес на Бродвее все бродвейские развлечения достались бы Бриджпорту. Не знаю, может, оно и так, - в пятнадцатом году меня там не было - но для меня Бродвеем всегда был только Бриджпорт, переулок карнавальных разъездов и тиров, "Покерино" и хот-догов. Теперь от золотой эры, превозносимой "Багсом" Баером, остались лишь два старичка-аристократа - здание Таймс-Тауэр и гостиница "Астор".
Брилл-Билдинг возвышался на углу Сорок девятой и Бродвея. Подходя к зданию со стороны Сорок третьей улицы, я пытался вспомнить, как выглядела площадь в тот вечер, когда я увидел ее впервые. С тех пор многое изменилось. Был канун Нового, тысяча девятьсот сорок третьего, года. Целый год выпал из моей жизни - я только что вышел из армейского госпиталя с новым лицом и пустыми карманами: в тот вечер кто-то украл у меня бумажник со всем моим достоянием - водительскими правами, справками из госпиталя, "собачьими жетонами"6 и прочим. Стоя в тесной толпе посреди электрической пиротехники и других всевозможных чудес, я чувствовал, как мое прошлое слезает с меня, подобно старой змеиной коже. У меня не было ни документов, ни жилья, ни денег, и я твердо был уверен только в одном - в направлении. Я шел к центру города.
Целый час я добирался от Палас-театра до площади, что между "Астором" и магазином одежды "Бонд" - местом рождения "двубрючных костюмов". Я стоял там в полночь, глядя на золотой шар на верхушке Таймс-Тауэр. Именно тогда я увидел огни в конторе "Кроссроудс" и доверился инстинкту, приведшему меня к Эрни Кавалеро и работе, которой я верен до сих пор.
В те дни по обе стороны от электрического водопада на крыше "Бонда" стояли две гигантские статуи - нагие мужчина и женщина. Теперь на их месте сияют две гигантские бутылки "Пепси". Интересно, не прячутся ли внутри этих металлических сосудов те алебастровые статуи, может, они там спят, словно гусеницы в тесной оболочке куколки?..
Перед Брилл-Билдинг расхаживал бродяга в потрепанной армейской шинели, бормоча всем, кто входил внутрь: "Подлец, подлец". В конце узкого Т-образного вестибюля я сверился с указателем и в длинном списке контор продюсеров-песенников, антрепренеров призовых боксерских матчей и издателей однодневок нашел "Агентство Уоррена Вагнера". Скрипящий лифт поднял меня на восьмой этаж, и я бродил по тускло освещенному коридору, пока не нашел офис - несколько перегороженных комнатушек, соединенных проходными дверями, - в углу здания.
Я открыл дверь.
- Вы - мистер Энджел? - пробормотала секретарша, не отрываясь от вязания.
Я подтвердил и достал карточку из своего запасного бумажника.
На ней стояло мое имя, но числился я представителем страховой корпорации "Западная жизнь". Мой приятель, владелец печатной мастерской в Виллидже, снабдил меня дюжинами профессий. Что угодно - от водителя "скорой помощи" до зоолога.
Секретарша взяла карточку, зажав ее ногтями - нежно-зелеными, как крылышки жука. У нее была большая грудь и стройные бедра, что выгодно подчеркивалось розовым свитером из ангоры и узкой черной юбкой. Волосы отливали платиной.
- Подождите минутку, пожалуйста, - попросила она, улыбаясь и не переставая жевать огромный ком жевательной резинки. - Присядьте.
Она протиснулась мимо меня, стукнула костяшками пальцев в дверь с табличкой "Театральный агент" и вошла внутрь. Напротив располагалась точно такая же дверь, с точно такой же надписью; на стенах между ними висели десятки фотографий в рамках, - блеклые лица застыли в улыбках, как мотыльки под стеклом. Я оглядел их и обнаружил ту самую, из-за которой я и пришел сюда. Она находилась высоко на левой стене, между фотографиями женщины-чревовещателя и толстого мужчины, играющего на кларнете.
Дверь за моей спиной открылась, и секретарша сказала:
- Мистер Вагнер готов принять вас.
Я поблагодарил ее и вошел. Размером кабинет был в половину приемной и большую его часть занимал деревянный стол с отметинами от сигарет. Фотоснимки на стенах выглядели поновее, но улыбки были те же. За столом брился электрической бритвой парень в рубашке. "Пять минут", - произнес он, поднимая руку ладонью ко мне, чтобы я мог сосчитать пальцы.
Поставив "дипломат" на зеленый коврик, я уставился на юношу, заканчивающего бритье. У него было веснушчатое лицо и кудрявые, цвета ржавчины волосы. Очки в роговой оправе не прибавляли ни года к его двадцати четырем или двадцати пяти.
- Мистер Вагнер? - спросил я, когда он выключил бритву.
- Он самый.
- Мистер Уоррен Вагнер?
- Совершенно верно.
- Но вы же не могли быть агентом Джонни Фаворита?
- Вы говорите о папаше. Я Уоррен-младший.
- Тогда мне хотелось бы поговорить с вашим отцом.
- Вам не повезло. Он умер четыре года назад.
- Понятно.
- А в чем дело? - Уоррен-младший откинулся на обтянутую кожезаменителем спинку кресла и засунул руки за голову.
- Один из наших клиентов владеет полисом, в котором Джонатан Либлинг значится получателем наследства. В графе "Адрес получателя" указан адрес вашей конторы.
Уоррен Вагнер-младший рассмеялся.
- Деньги небольшие, - поспешно добавил я. - Это, скорее, причуда старого почитателя. Вы можете сказать, где мне найти мистера Фаворита?
Паренек хохотал как сумасшедший.
- Ну и дела! - фыркнул он наконец. - Тронуться можно. Джонни Фаворит пропавший наследник!
- Откровенно говоря, я не вижу здесь ничего смешного.
- Неужто? Ладно, я обрисую вам картину. Джонни Фаворит не слезает с казенной койки в психушке на севере штата. Вот уже двадцать лет он похож на турнепс!
- Прекрасная шутка. А еще какие вы знаете?
- Вы не поняли. - Он снял очки и вытер глаза. - Мой папаша сделал крупную ставку на Джонни: он вложил все деньги, до последнего цента, в контракт, который выкупил у Спайдера Симпсона. И вот, когда он ухватил жар-птицу за хвост, Фаворита призвали в армию. А ведь уже были подписаны контракты на киносъемки и все такое прочее. Армия отправляет собственность ценою миллион долларов в Северную Африку и через три месяца возвращает домой мешок гнилой картошки.
- Очень жаль.
- Верно, чертовски жаль. А для папы тем более. Он так и не оправился после этого удара. Несколько лет он держался, не терял надежды, что Джонни поправится и вернется с помпой, подсластив ему пилюлю. Наивняк...
Я встал.
- Можете дать мне название и адрес больницы, где содержится Фаворит?
- Спросите у секретарши. Она должна знать.
Я поблагодарил его за потраченное на меня время и вышел. В приемной, пройдя кучу формальностей, я получил от секретарши записанный на бумажке адрес: "Больница памяти Эммы Додд Харвест".
- Вы бывали когда-нибудь в Покипси? - спросил я, засовывая сложенную полоску бумаги в карман рубашки. - Прелестный городок.
- Шутите? Я вообще не выезжала из Бронкса.
- Ну, а в зоопарке?
- В зоопарке? А что мне там делать?
- Не знаю. Но все-таки загляните как-нибудь. Тамошняя компания может вам понравиться...
Выходя из дверей, я на секунду обернулся и успел заметить разинутый в изумлении красный рот величиной с хула-хуп и бесформенный ком жвачки на розовом языке.
Глава девятая
На первом этаже Брилл-Билдинг, по обе стороны от дверей, располагалось два бара, выходившие окнами на Бродвей. Одним из них был бар "Джек Демпси", где собирались завсегдатаи боксерских матчей, а другим - "Тэрф", приют музыкантов и поэтов. Из-за синих зеркальных окон фасада он походил на мрачный и негостеприимный грот где-нибудь на Капри.
Внутри же это была обычная забегаловка. Я прогулялся вдоль стойки и нашел человека, который был мне нужен, - Кении Помероя, аккомпаниатора и аранжировщика еще с тех времен, когда меня и на свете не было.
- Как дела, Кении? - шепнул я, залезая на соседний табурет.
- Ба, Гарри Энджел, знаменитая ищейка! Сколько лет, сколько зим!
- Верно, Кении. У тебя пустой бокал. Погоди, я закажу. - Я помахал бармену и взял два "Манхэттена".
- Твое здоровье, малыш, - произнес он, поднимая бокал. Кении Померой был лысым толстяком с картофелиной вместо носа и комплектом подбородков, помещавшихся один под другим, как бы про запас. Он всегда носил пиджаки из грубой шерстяной ткани и кольца с розовыми сапфирами. Единственным местом, где я когда-либо встречал его, кроме репетиционного зала, была стойка в "Тэрфе".
Мы немного поболтали о старых временах, а потом Кении спросил:
- Каким ветром тебя занесло в наш притон? Гонишься за злодеями?
- Не совсем. Я работаю над одним делом, и ты мог бы мне помочь.
- Всегда рад, приятель.
- Что ты знаешь о Джонни Фаворите?
- Джонни Фаворите? По сути, ничего.
- Ты был знаком с ним?
- Не-а. Несколько раз был на его концертах перед войной. Последний раз в Трентоне, в Старлайт-Лаундж, если память не подводит.
- Ну а после войны не встречал? Скажем, в последние пятнадцать лет?
- Шутишь? Он ведь умер!
- Не совсем. Он в больнице, на севере штата.
- Что ж, если он в больнице, как я мог повстречать его?
- Иногда он покидает ее, - сказал я. - Ну-ка, глянь сюда. - Вынув из конверта фотографию оркестра Спайдера Симпсона, я протянул ее Кении. Который из этих парней Симпсон? Здесь на снимке не указано.
- Симпсон ударник.
- А чем он сейчас занимается? Все еще руководит оркестром?
- Не-а. Из ударников хорошие лидеры не получаются. - Кенни отхлебнул из бокала и задумчиво наморщил лоб, плавно переходящий в макушку. - Не так давно я слыхал, будто он работает на студии, где-то на Побережье. Попробуй позвонить Натану Фишбайну в Капитал-Билдинг.
Я записал имя и спросил Кенни, не знает ли он что-либо об остальных оркестрантах.
- Несколько лет назад я работал в Атлантик-Сити с одним тромбонистом. - Кенни ткнул пухлым пальцем на фото. - С этим парнем, Рэд Диффендорф его имя. Сейчас он играет "кантри" с Лоуренсом Уэлком.
- Ну а что-нибудь о других? Не знаешь, где я могу их найти?
- Вообще-то, я припоминаю многие имена. Все парни до сих пор при деле, но не могу сказать, кто с кем работает. Тебе придется расспросить музыкантов, или позвонить в профсоюз.
- А как насчет негра-пианиста по имени Эдисон Суит?
- Пупс? Он неподражаем. У него левая рука, как у Арта Тейтума. Бесподобно. Его не нужно разыскивать: последние пять лет он играет в "Красном Петухе" на окраине города, на Сто тридцать восьмой улице.
- Кении, ты кладезь полезной информации. Хочешь позавтракать?
- Я к этому добру не прикасаюсь. Но не откажусь от еще одного коктейля.
Я повторил заказ и добавил к нему чизбургер и жареную картошку - для себя. Пока мы ждали, я отыскал телефон-автомат и позвонил в местное отделение Американской федерации музыкантов. Я назвался свободным журналистом, работающим по заказу журнала "Взгляд", и спросил, нельзя ли взять интервью у оставшихся в живых музыкантов оркестра Спайдера Симпсона.
Меня соединили с девушкой, ведущей досье членов профсоюза. Я рассыпался в любезностях, пообещав отметить профсоюз в своей статье, и продиктовал девушке указанные на фото имена оркестрантов и инструменты, на которых каждый из них играл.
Десять минут прошло в ожидании. Результат был следующим. Из пятнадцати музыкантов четверо скончались, а шестеро были вычеркнуты из профсоюзных списков. Девушка дала мне адреса и телефоны остальных. Диффендорф, тромбонист у Лоуренса Уэлка, жил в Голливуде. Спайдер Симпсон тоже нашел себе местечко поблизости от Лос-Анджелеса, в Студио-Сити. Остальные жили здесь, в городе.
Среди них - альт-саксофонист Вернон Хайд, работающий в бэнде "Тунайт" из "Эн-Би-Си Студиос", и два "духовика" - трубач Бен Хогарт, обитавший на Лексингтон-авеню, и тромбонист Карл Валински в Бруклине.
Я записал все это в свою книжку, от души поблагодарил девушку и попытался обзвонить музыкантов, но безуспешно. "Духовиков" не было дома, и лучшее, что я мог сделать, это оставить на коммутаторе "Эн-Би-Си" номер своей конторы.
Я начинал чувствовать себя, как новичок на бекасиной охоте. То есть, как парень, сидящий всю ночь напролет в лесу с пустым мешком в руках. Шансов на то, что кто-либо из бывших коллег Джонни по оркестру случайно встретил его после того, как он ушел на войну, было меньше, чем один на миллион. Но это единственная зацепка в городе, и я решил ухватиться за нее.
Вернувшись к стойке, я съел чизбургер и поковырялся в увядшей на тарелке картошке.
- У нас классная жизнь, Гарри, верно? - Кении Померой звякнул кубиками льда в пустом бокале.
- Лучшая и единственная.
- Подумать только, некоторые бедняги вынуждены зарабатывать на кусок хлеба!
Я сгреб мелочь со стойки в карман.
- Не сбрасывай меня со счета, если мне придется делать то же самое.
- Ведь ты еще не уходишь, Гарри?
- Мне пора, старина, хотя я с удовольствием побыл бы здесь и залил отравой печень на пару с тобой.
- Видно, скоро ты начнешь пробивать время на табельных часах. Впрочем, если понадобится мой опыт, ты знаешь, где меня найти.
- Спасибо, Кении. - Я натянул пальто. - Тебе что-нибудь говорит имя Эдвард Келли?
Кении сосредоточенно наморщил гигантский куполообразный лоб.
- Я помню только Ораса Келли, - пробормотал он. - Примерно в то время, когда Красавчик Бой Флойд вырубил федеральных агентов на Юнион Стэйшн, Орас играл на рояле в "Рено-клубе", на углу Двенадцатой и Черри. А между делом занимался букмекерством. Он, часом, не родственник твоему?
- Надеюсь, нет, - ответил я. - До встречи, Кенни.
- Я вставлю твое обещание в рамку, если ты не против...
Глава десятая
Чтобы поберечь подметки, я доехал до Таймс-сквер подземкой и вошел к себе в контору как раз в тот момент, когда зазвонил телефон. Я схватил трубку. Это был Вернон Хайд, саксофонист Спайдера Симпсона.
- Очень рад, что вы позвонили, - сказал я и принялся заливать о якобы полученном задании для журнала "Взгляд". Он проглотил эту историю, и я предложил встретиться за выпивкой в удобное для него время.
- Сейчас я в студии, - сказал Хайд. - Через двадцать минут мы начнем репетицию, и я освобожусь только к половине пятого.
- Меня это вполне устраивает. Если выкроете для меня полчасика, то можем встретиться. На какой улице ваша студия?
- На Сорок пятой. Хадсон-театр.
- Отлично. Бар "Хикори-Хаус" в двух кварталах оттуда. Как насчет того, чтобы встретиться там без четверти пять?
- Годится, шеф. Я прихвачу свой кальян, чтобы тебе не пришлось меня искать.
- Да, на человека с кальяном всегда обратишь внимание, - заметил я.
- Ты не понял, приятель. "Кальян" - это мой инструмент, усекаешь?
Я усек, и мы повесили трубки. Сняв пальто, я сел за стол и, разложив принесенные с собой вырезки и фотоснимки подобно музейным экспонатам, начал пристально разглядывать слащавую улыбку Джонни Фаворита, пока не затошнило. Где же искать парня, которого как бы и не было?
Старая вырезка с колонкой Уинчелла была хрупкой, как древние свитки Мертвого моря. Я перечитал статью о разрыве помолвки Фаворита и позвонил Уолту Риглеру в "Таймс".
- Привет, Уолт, это снова я. Мне хотелось бы узнать от Этане Круземарке.
- Крупный магнат, судовладелец?
- Именно. Мне пригодится все, что у тебя есть на него, плюс его адрес. Особенно интересует разрыв помолвки его дочери с Джонни Фаворитом в начале сороковых.
- Снова Фаворит! Похоже, для тебя не существует никого другого.
- Он гвоздь моей программы. Так мне рассчитывать на помощь?
- Я справлюсь в Женском Департаменте, - сказал он. - Там следят за всеми скандалами высшего общества. Перезвони мне через пару минут.
- Да пребудет с тобой мое благословение. - Я бросил трубку на рычаг. Было без десяти два. Я вынул записную книжку и сделал несколько звонков в Лос-Анджелес. Голливудский номер Диффендорфа не отвечал, а у Спайдера Симпсона трубку сняла его горничная. Она была мексиканкой, и хотя мой испанский был не лучше ее английского, я ухитрился оставить ей свое имя и адрес конторы, внушив, что у меня к Симпсону важное дело.
Телефон зазвонил, едва я повесил трубку.
- Значит так, - с места в карьер начал Уолт Риглер. - Круземарк сейчас в зените: благотворительные балы, общественные мероприятия и тому подобное. Контора в Крайслер Билдинг. Живет на Саттон-плейс, дом два. Телефон найдешь в справочнике. Записал?
Я сказал, что все записано крупными печатными буквами, и он продолжил:
- Дальше. Круземарк не всегда был такой шишкой. В начале двадцатых он служил в торговом флоте, и ходили слухи, что первые денежки он сколотил на контрабанде спиртным. Но
Круземарк никогда не привлекался, так что его досье чисто, в отличие от рыльца. Собственный флот он начал сколачивать во время Великой Депрессии, зарегистрировав его, разумеется, в Панаме.
Первые крупные заказы он получил во время войны - строил корабельные корпуса. Против его фирмы выдвигали обвинения в недостаточно качественном металле, поскольку корабли класса "Либерти" разваливались во время шторма, но расследование, проведенное Конгрессом, оправдало Круземарка, и в дальнейшем об этом деле не вспоминали.
- А что о дочери?
- Маргарет Круземарк, родилась в двадцать втором, мать с отцом в разводе с двадцать шестого. Мать покончила жизнь самоубийством в том же году, после развода. Маргарет повстречала Фаворита на выпускном балу в колледже, где он пел с бэндом. Их помолвка в сорок первом была форменным скандалом. Похоже, именно Джонни бросил девчонку, хотя подробности никому не известны. Впрочем, по общему мнению, девушка была "с заскоком"; возможно, это и явилось причиной.
- В чем выражались заскоки?
- Видения. На вечеринках она предсказывала будущее. Всегда приходила в гости с колодой Таро в сумочке. Некоторое время все находили это оригинальным, но голубая кровь ее друзей вскипела, когда Маргарет начала публично налагать заклятья.
- Это серьезно?
- Абсолютно. У нее было прозвище "Колдунья из Уэлсли". Она пользовалась успехом у юных богачей из "Лиги Плюща"7.
- А где она сейчас?
- Никто из тех, кого я опросил, не знает. Редактор колонки светской жизни утверждает, что Маргарет не живет с отцом и не входит в число тех, кого приглашают на балы в "Уолдорф", поэтому у него нет на нее материала. Последний раз ее упоминали в "Таймс" - десять лет назад, когда она отправлялась в Европу. Возможно, она все еще там.
- Уолт, ты здорово помог мне. Пожалуй, я начал бы даже читать "Таймс", печатай они комиксы с продолжениями.
- А что там с Джонни Фаворитом? Есть материальчик для меня?
- Пока я не могу открыться, приятель, но когда придет время, ты первым узнаешь обо всем.
- Премного благодарен.
- Я тоже. Пока, Уолт.
Я вытащил из стола телефонную книгу и пробежал пальцем по странице на букву "К". В списке числились компании "Круземарк Этан, Инк." и "Круземарк Маритайм, Инк."... и "Круземарк М., Консультации по Астрологии". Последнее стоило попробовать. Адрес: дом номер 881 по Седьмой авеню. Я набрал номер. Ответила женщина.
- Ваш телефон мыс дал один приятель, - сказал а. - Сам-то я не очень полагаюсь на звезды, но моя невеста всерьез верит в астрологию. Вот я и решил сделать ей сюрприз - подарить оба наших гороскопа.
- Я беру пятнадцать долларов за карту, - предупредила женщина.
- Меня устраивает.
- И я не консультирую по телефону. Нам придется договориться о встрече.
Я согласился и на это, а потом спросил, нет ли у нее сегодня свободного времени.
- После полудня я совершенно свободна, как утверждает мой настольный календарь, - ответила она. - Так что думайте, когда вам удобнее.
- Может, прямо сейчас? Скажем, через полчаса?
- Чудесно, приходите.
Только теперь я представился. Мое имя она тоже нашла чудесным и добавила, что ее квартира находится в Карнеги-холле. Заверив, что мне известно, где это, я повесил трубку.
Глава одиннадцатая
Я проехал надземкой до Пятьдесят седьмой улицы и по лестнице спустился к углу Карнеги-холла. Около входа в Студию ко мне подошел какой-то бродяга и выпросил десятипенсовик. Кварталом ниже, на противоположной стороне Седьмой авеню, перед Шератон-парком, выстроилась цепочка пикетчиков.
Вестибюль Карнеги-холла был небольшим и строгим - без каких-либо украшений. Справа находилось два лифта. Рядом - ящик пневмопочты с уходящим в потолок стеклянным желобом, а чуть в стороне - задний вход в "Таверну Карнеги", на углу Пятьдесят шестой улицы, и настенный указатель. "Круземарк М., Консультации по Астрологии" я нашел в списке на одиннадцатом этаже.
Стрелка латунного индикатора над левым лифтом опускалась по дуге в полукруге этажных номеров, напоминая стрелку часов, ползущих в обратную сторону. Перед тем как замереть в горизонтальном положении, стрелка остановилась на цифрах "семь" и "три". Дверь открылась, и первым показался огромный дог, тащивший за собой грузную женщину в шубе. За ними - бородач, с виолончелью в футляре. Я вошел и назвал старику-лифтеру номер этажа. В своей плохо подогнанной униформе лифтер был похож на отставного служаку балканской армии. Он глянул на мои ботинки, но промолчал. Затем закрыл металлические воротца, и мы начали подниматься.
До одиннадцатого этажа мы добрались без остановок. Коридор наверху оказался широким и таким же унылым, как и вестибюль. Вдоль стены через равные промежутки висели свернутые брезентовые пожарные шланги. Издалека доносились рулады сопрано - кто-то разминался гаммами.
Вот и жилище М. Круземарк. Ее имя было написано на дверях золотыми буквами, а под ним красовался странный символ - что-то вроде буквы "т" с хвостиком в виде стрелы, указующей вверх. Я позвонил. Подождал. За дверью послышался стук высоких каблуков, щелкнул замок, и дверь приоткрылась насколько позволяла цепочка.
Из полумрака на меня изучающе уставились зеленые глаза. Затем послышалось вопросительное: "Кто там?".
- Гарри Энджел, я звонил вам насчет приема.
- Да-да, конечно. Одну минуту. - Дверь прикрыли, послышалось звяканье цепочки, и спустя мгновение я вновь увидел зеленые кошачьи глаза, горевшие на бледном угловатом лице, в темных впадинах под тяжелыми бровями.
- Входите. - Женщина отступила в сторону. С ног до головы она была одета в черное - богемный наряд на уик-энде в кофейне Виллиджа: черная шерстяная юбка и черный свитер, черные чулки... И черные густые волосы, собранные в пучок и заколотые двумя эбонитовыми палочками, похожими на китайские палочки для еды. Уолтер Ригли говорил, что ей лет тридцать шесть - тридцать семь, но без косметики Маргарет Круземарк выглядела намного старше. Она была до невозможности худа - изможденный вид, едва заметная грудь под тяжелыми складками свитера... Единственным украшением служил золотой медальон, висящий на простой цепочке. Он изображал перевернутую пятиконечную звезду.
Мы оба молчали. Я пристально рассматривал ее медальон. "Пойди, поймай падучую звезду..." - эхом звучали у меня в голове начальные слова поэмы Донна8, и я вдруг увидел руки доктора Альберта Фаулера, и золотое кольцо на его барабанящем по столу пальце - кольцо с пятиконечной звездой, - однако его уже не было на пальце, когда я нашел тело доктора в спальне. Вот она, пропавшая деталь головоломки.
Это открытие ошеломило меня, как будто клизма с ледяной водой. Вдоль позвоночника пробежал холодок и дыбом поднял волоски на затылке. Что случилось с кольцом доктора? Наверное, оно лежало у него в кармане; одежду я не обыскал. Но почему он снял его перед тем, как выбить себе мозги? А если это был не он, то кто?
Я почувствовал, как в меня впились лисьи глаза женщины.
- Кажется, вы мисс Круземарк, - сказал я, нарушая молчание.
- Да, - ответила она без улыбки.
- Я увидел ваше имя на двери, но не понял, что там за знак.
- Это мой знак, - объяснила она, закрывая за мной дверь. - Я скорпион. - Несколько секунд она смотрела на меня так, словно мои глаза были замочными скважинами, - а вы?
Я позаимствовал еще три вырезки, заинтересовавшие меня тем, что не подходили к общей подборке. На первой было фото из "Лайф", сделанное в Гарлеме в баре Дики Уэллса, на котором Джонни стоял, облокотившись на кабинетный рояль, с бокалом в руке. Он пел в сопровождении негритянского пианиста по имени Эдисон "Пупс" Суит. Еще я взял вырезку из "Даун-бита", относящуюся к суевериям различных певцов. История гласила, будто Джонни, каждый раз выступая в городе, посещал на Кони-Айленд цыганку, предсказывавшую будущее по ладони, ее звали Мадам Зора.
Последней вырезкой был памфлет в колонке Уинчелла, датированный 20 ноября 1942, в котором объявлялось, что Джонни Фаворит разрывает свою двухлетнюю помолвку с Маргарет Круземарк, дочерью миллионера Этана Круземарка, владельца компании судовых перевозок.
Сложив все отобранные мной вырезки, я вытащил из нижнего ящика картонный конверт и спрятал в него материал. Затем, словно по наитию, я выудил фото Фаворита и позвонил по номеру Брилл-Билдинг, напечатанному на обороте.
- Агентство Уоррена Вагнера, - ответил бойкий женский голос.
Я назвался и спросил нельзя ли встретиться с мистером Вагнером в полдень.
- В двенадцать тридцать у него официальный завтрак, поэтому он сможет уделить вам лишь несколько минут.
- Этого достаточно, - заверил я.
Глава восьмая
Еще в 1915 году Артур "Багс" Баер, колонку которого в "Джорнэл Америкэн" я читал ежедневно на протяжении многих лет, шутливо заметил Джорджу Коэну5, что без его пьес на Бродвее все бродвейские развлечения достались бы Бриджпорту. Не знаю, может, оно и так, - в пятнадцатом году меня там не было - но для меня Бродвеем всегда был только Бриджпорт, переулок карнавальных разъездов и тиров, "Покерино" и хот-догов. Теперь от золотой эры, превозносимой "Багсом" Баером, остались лишь два старичка-аристократа - здание Таймс-Тауэр и гостиница "Астор".
Брилл-Билдинг возвышался на углу Сорок девятой и Бродвея. Подходя к зданию со стороны Сорок третьей улицы, я пытался вспомнить, как выглядела площадь в тот вечер, когда я увидел ее впервые. С тех пор многое изменилось. Был канун Нового, тысяча девятьсот сорок третьего, года. Целый год выпал из моей жизни - я только что вышел из армейского госпиталя с новым лицом и пустыми карманами: в тот вечер кто-то украл у меня бумажник со всем моим достоянием - водительскими правами, справками из госпиталя, "собачьими жетонами"6 и прочим. Стоя в тесной толпе посреди электрической пиротехники и других всевозможных чудес, я чувствовал, как мое прошлое слезает с меня, подобно старой змеиной коже. У меня не было ни документов, ни жилья, ни денег, и я твердо был уверен только в одном - в направлении. Я шел к центру города.
Целый час я добирался от Палас-театра до площади, что между "Астором" и магазином одежды "Бонд" - местом рождения "двубрючных костюмов". Я стоял там в полночь, глядя на золотой шар на верхушке Таймс-Тауэр. Именно тогда я увидел огни в конторе "Кроссроудс" и доверился инстинкту, приведшему меня к Эрни Кавалеро и работе, которой я верен до сих пор.
В те дни по обе стороны от электрического водопада на крыше "Бонда" стояли две гигантские статуи - нагие мужчина и женщина. Теперь на их месте сияют две гигантские бутылки "Пепси". Интересно, не прячутся ли внутри этих металлических сосудов те алебастровые статуи, может, они там спят, словно гусеницы в тесной оболочке куколки?..
Перед Брилл-Билдинг расхаживал бродяга в потрепанной армейской шинели, бормоча всем, кто входил внутрь: "Подлец, подлец". В конце узкого Т-образного вестибюля я сверился с указателем и в длинном списке контор продюсеров-песенников, антрепренеров призовых боксерских матчей и издателей однодневок нашел "Агентство Уоррена Вагнера". Скрипящий лифт поднял меня на восьмой этаж, и я бродил по тускло освещенному коридору, пока не нашел офис - несколько перегороженных комнатушек, соединенных проходными дверями, - в углу здания.
Я открыл дверь.
- Вы - мистер Энджел? - пробормотала секретарша, не отрываясь от вязания.
Я подтвердил и достал карточку из своего запасного бумажника.
На ней стояло мое имя, но числился я представителем страховой корпорации "Западная жизнь". Мой приятель, владелец печатной мастерской в Виллидже, снабдил меня дюжинами профессий. Что угодно - от водителя "скорой помощи" до зоолога.
Секретарша взяла карточку, зажав ее ногтями - нежно-зелеными, как крылышки жука. У нее была большая грудь и стройные бедра, что выгодно подчеркивалось розовым свитером из ангоры и узкой черной юбкой. Волосы отливали платиной.
- Подождите минутку, пожалуйста, - попросила она, улыбаясь и не переставая жевать огромный ком жевательной резинки. - Присядьте.
Она протиснулась мимо меня, стукнула костяшками пальцев в дверь с табличкой "Театральный агент" и вошла внутрь. Напротив располагалась точно такая же дверь, с точно такой же надписью; на стенах между ними висели десятки фотографий в рамках, - блеклые лица застыли в улыбках, как мотыльки под стеклом. Я оглядел их и обнаружил ту самую, из-за которой я и пришел сюда. Она находилась высоко на левой стене, между фотографиями женщины-чревовещателя и толстого мужчины, играющего на кларнете.
Дверь за моей спиной открылась, и секретарша сказала:
- Мистер Вагнер готов принять вас.
Я поблагодарил ее и вошел. Размером кабинет был в половину приемной и большую его часть занимал деревянный стол с отметинами от сигарет. Фотоснимки на стенах выглядели поновее, но улыбки были те же. За столом брился электрической бритвой парень в рубашке. "Пять минут", - произнес он, поднимая руку ладонью ко мне, чтобы я мог сосчитать пальцы.
Поставив "дипломат" на зеленый коврик, я уставился на юношу, заканчивающего бритье. У него было веснушчатое лицо и кудрявые, цвета ржавчины волосы. Очки в роговой оправе не прибавляли ни года к его двадцати четырем или двадцати пяти.
- Мистер Вагнер? - спросил я, когда он выключил бритву.
- Он самый.
- Мистер Уоррен Вагнер?
- Совершенно верно.
- Но вы же не могли быть агентом Джонни Фаворита?
- Вы говорите о папаше. Я Уоррен-младший.
- Тогда мне хотелось бы поговорить с вашим отцом.
- Вам не повезло. Он умер четыре года назад.
- Понятно.
- А в чем дело? - Уоррен-младший откинулся на обтянутую кожезаменителем спинку кресла и засунул руки за голову.
- Один из наших клиентов владеет полисом, в котором Джонатан Либлинг значится получателем наследства. В графе "Адрес получателя" указан адрес вашей конторы.
Уоррен Вагнер-младший рассмеялся.
- Деньги небольшие, - поспешно добавил я. - Это, скорее, причуда старого почитателя. Вы можете сказать, где мне найти мистера Фаворита?
Паренек хохотал как сумасшедший.
- Ну и дела! - фыркнул он наконец. - Тронуться можно. Джонни Фаворит пропавший наследник!
- Откровенно говоря, я не вижу здесь ничего смешного.
- Неужто? Ладно, я обрисую вам картину. Джонни Фаворит не слезает с казенной койки в психушке на севере штата. Вот уже двадцать лет он похож на турнепс!
- Прекрасная шутка. А еще какие вы знаете?
- Вы не поняли. - Он снял очки и вытер глаза. - Мой папаша сделал крупную ставку на Джонни: он вложил все деньги, до последнего цента, в контракт, который выкупил у Спайдера Симпсона. И вот, когда он ухватил жар-птицу за хвост, Фаворита призвали в армию. А ведь уже были подписаны контракты на киносъемки и все такое прочее. Армия отправляет собственность ценою миллион долларов в Северную Африку и через три месяца возвращает домой мешок гнилой картошки.
- Очень жаль.
- Верно, чертовски жаль. А для папы тем более. Он так и не оправился после этого удара. Несколько лет он держался, не терял надежды, что Джонни поправится и вернется с помпой, подсластив ему пилюлю. Наивняк...
Я встал.
- Можете дать мне название и адрес больницы, где содержится Фаворит?
- Спросите у секретарши. Она должна знать.
Я поблагодарил его за потраченное на меня время и вышел. В приемной, пройдя кучу формальностей, я получил от секретарши записанный на бумажке адрес: "Больница памяти Эммы Додд Харвест".
- Вы бывали когда-нибудь в Покипси? - спросил я, засовывая сложенную полоску бумаги в карман рубашки. - Прелестный городок.
- Шутите? Я вообще не выезжала из Бронкса.
- Ну, а в зоопарке?
- В зоопарке? А что мне там делать?
- Не знаю. Но все-таки загляните как-нибудь. Тамошняя компания может вам понравиться...
Выходя из дверей, я на секунду обернулся и успел заметить разинутый в изумлении красный рот величиной с хула-хуп и бесформенный ком жвачки на розовом языке.
Глава девятая
На первом этаже Брилл-Билдинг, по обе стороны от дверей, располагалось два бара, выходившие окнами на Бродвей. Одним из них был бар "Джек Демпси", где собирались завсегдатаи боксерских матчей, а другим - "Тэрф", приют музыкантов и поэтов. Из-за синих зеркальных окон фасада он походил на мрачный и негостеприимный грот где-нибудь на Капри.
Внутри же это была обычная забегаловка. Я прогулялся вдоль стойки и нашел человека, который был мне нужен, - Кении Помероя, аккомпаниатора и аранжировщика еще с тех времен, когда меня и на свете не было.
- Как дела, Кении? - шепнул я, залезая на соседний табурет.
- Ба, Гарри Энджел, знаменитая ищейка! Сколько лет, сколько зим!
- Верно, Кении. У тебя пустой бокал. Погоди, я закажу. - Я помахал бармену и взял два "Манхэттена".
- Твое здоровье, малыш, - произнес он, поднимая бокал. Кении Померой был лысым толстяком с картофелиной вместо носа и комплектом подбородков, помещавшихся один под другим, как бы про запас. Он всегда носил пиджаки из грубой шерстяной ткани и кольца с розовыми сапфирами. Единственным местом, где я когда-либо встречал его, кроме репетиционного зала, была стойка в "Тэрфе".
Мы немного поболтали о старых временах, а потом Кении спросил:
- Каким ветром тебя занесло в наш притон? Гонишься за злодеями?
- Не совсем. Я работаю над одним делом, и ты мог бы мне помочь.
- Всегда рад, приятель.
- Что ты знаешь о Джонни Фаворите?
- Джонни Фаворите? По сути, ничего.
- Ты был знаком с ним?
- Не-а. Несколько раз был на его концертах перед войной. Последний раз в Трентоне, в Старлайт-Лаундж, если память не подводит.
- Ну а после войны не встречал? Скажем, в последние пятнадцать лет?
- Шутишь? Он ведь умер!
- Не совсем. Он в больнице, на севере штата.
- Что ж, если он в больнице, как я мог повстречать его?
- Иногда он покидает ее, - сказал я. - Ну-ка, глянь сюда. - Вынув из конверта фотографию оркестра Спайдера Симпсона, я протянул ее Кении. Который из этих парней Симпсон? Здесь на снимке не указано.
- Симпсон ударник.
- А чем он сейчас занимается? Все еще руководит оркестром?
- Не-а. Из ударников хорошие лидеры не получаются. - Кенни отхлебнул из бокала и задумчиво наморщил лоб, плавно переходящий в макушку. - Не так давно я слыхал, будто он работает на студии, где-то на Побережье. Попробуй позвонить Натану Фишбайну в Капитал-Билдинг.
Я записал имя и спросил Кенни, не знает ли он что-либо об остальных оркестрантах.
- Несколько лет назад я работал в Атлантик-Сити с одним тромбонистом. - Кенни ткнул пухлым пальцем на фото. - С этим парнем, Рэд Диффендорф его имя. Сейчас он играет "кантри" с Лоуренсом Уэлком.
- Ну а что-нибудь о других? Не знаешь, где я могу их найти?
- Вообще-то, я припоминаю многие имена. Все парни до сих пор при деле, но не могу сказать, кто с кем работает. Тебе придется расспросить музыкантов, или позвонить в профсоюз.
- А как насчет негра-пианиста по имени Эдисон Суит?
- Пупс? Он неподражаем. У него левая рука, как у Арта Тейтума. Бесподобно. Его не нужно разыскивать: последние пять лет он играет в "Красном Петухе" на окраине города, на Сто тридцать восьмой улице.
- Кении, ты кладезь полезной информации. Хочешь позавтракать?
- Я к этому добру не прикасаюсь. Но не откажусь от еще одного коктейля.
Я повторил заказ и добавил к нему чизбургер и жареную картошку - для себя. Пока мы ждали, я отыскал телефон-автомат и позвонил в местное отделение Американской федерации музыкантов. Я назвался свободным журналистом, работающим по заказу журнала "Взгляд", и спросил, нельзя ли взять интервью у оставшихся в живых музыкантов оркестра Спайдера Симпсона.
Меня соединили с девушкой, ведущей досье членов профсоюза. Я рассыпался в любезностях, пообещав отметить профсоюз в своей статье, и продиктовал девушке указанные на фото имена оркестрантов и инструменты, на которых каждый из них играл.
Десять минут прошло в ожидании. Результат был следующим. Из пятнадцати музыкантов четверо скончались, а шестеро были вычеркнуты из профсоюзных списков. Девушка дала мне адреса и телефоны остальных. Диффендорф, тромбонист у Лоуренса Уэлка, жил в Голливуде. Спайдер Симпсон тоже нашел себе местечко поблизости от Лос-Анджелеса, в Студио-Сити. Остальные жили здесь, в городе.
Среди них - альт-саксофонист Вернон Хайд, работающий в бэнде "Тунайт" из "Эн-Би-Си Студиос", и два "духовика" - трубач Бен Хогарт, обитавший на Лексингтон-авеню, и тромбонист Карл Валински в Бруклине.
Я записал все это в свою книжку, от души поблагодарил девушку и попытался обзвонить музыкантов, но безуспешно. "Духовиков" не было дома, и лучшее, что я мог сделать, это оставить на коммутаторе "Эн-Би-Си" номер своей конторы.
Я начинал чувствовать себя, как новичок на бекасиной охоте. То есть, как парень, сидящий всю ночь напролет в лесу с пустым мешком в руках. Шансов на то, что кто-либо из бывших коллег Джонни по оркестру случайно встретил его после того, как он ушел на войну, было меньше, чем один на миллион. Но это единственная зацепка в городе, и я решил ухватиться за нее.
Вернувшись к стойке, я съел чизбургер и поковырялся в увядшей на тарелке картошке.
- У нас классная жизнь, Гарри, верно? - Кении Померой звякнул кубиками льда в пустом бокале.
- Лучшая и единственная.
- Подумать только, некоторые бедняги вынуждены зарабатывать на кусок хлеба!
Я сгреб мелочь со стойки в карман.
- Не сбрасывай меня со счета, если мне придется делать то же самое.
- Ведь ты еще не уходишь, Гарри?
- Мне пора, старина, хотя я с удовольствием побыл бы здесь и залил отравой печень на пару с тобой.
- Видно, скоро ты начнешь пробивать время на табельных часах. Впрочем, если понадобится мой опыт, ты знаешь, где меня найти.
- Спасибо, Кении. - Я натянул пальто. - Тебе что-нибудь говорит имя Эдвард Келли?
Кении сосредоточенно наморщил гигантский куполообразный лоб.
- Я помню только Ораса Келли, - пробормотал он. - Примерно в то время, когда Красавчик Бой Флойд вырубил федеральных агентов на Юнион Стэйшн, Орас играл на рояле в "Рено-клубе", на углу Двенадцатой и Черри. А между делом занимался букмекерством. Он, часом, не родственник твоему?
- Надеюсь, нет, - ответил я. - До встречи, Кенни.
- Я вставлю твое обещание в рамку, если ты не против...
Глава десятая
Чтобы поберечь подметки, я доехал до Таймс-сквер подземкой и вошел к себе в контору как раз в тот момент, когда зазвонил телефон. Я схватил трубку. Это был Вернон Хайд, саксофонист Спайдера Симпсона.
- Очень рад, что вы позвонили, - сказал я и принялся заливать о якобы полученном задании для журнала "Взгляд". Он проглотил эту историю, и я предложил встретиться за выпивкой в удобное для него время.
- Сейчас я в студии, - сказал Хайд. - Через двадцать минут мы начнем репетицию, и я освобожусь только к половине пятого.
- Меня это вполне устраивает. Если выкроете для меня полчасика, то можем встретиться. На какой улице ваша студия?
- На Сорок пятой. Хадсон-театр.
- Отлично. Бар "Хикори-Хаус" в двух кварталах оттуда. Как насчет того, чтобы встретиться там без четверти пять?
- Годится, шеф. Я прихвачу свой кальян, чтобы тебе не пришлось меня искать.
- Да, на человека с кальяном всегда обратишь внимание, - заметил я.
- Ты не понял, приятель. "Кальян" - это мой инструмент, усекаешь?
Я усек, и мы повесили трубки. Сняв пальто, я сел за стол и, разложив принесенные с собой вырезки и фотоснимки подобно музейным экспонатам, начал пристально разглядывать слащавую улыбку Джонни Фаворита, пока не затошнило. Где же искать парня, которого как бы и не было?
Старая вырезка с колонкой Уинчелла была хрупкой, как древние свитки Мертвого моря. Я перечитал статью о разрыве помолвки Фаворита и позвонил Уолту Риглеру в "Таймс".
- Привет, Уолт, это снова я. Мне хотелось бы узнать от Этане Круземарке.
- Крупный магнат, судовладелец?
- Именно. Мне пригодится все, что у тебя есть на него, плюс его адрес. Особенно интересует разрыв помолвки его дочери с Джонни Фаворитом в начале сороковых.
- Снова Фаворит! Похоже, для тебя не существует никого другого.
- Он гвоздь моей программы. Так мне рассчитывать на помощь?
- Я справлюсь в Женском Департаменте, - сказал он. - Там следят за всеми скандалами высшего общества. Перезвони мне через пару минут.
- Да пребудет с тобой мое благословение. - Я бросил трубку на рычаг. Было без десяти два. Я вынул записную книжку и сделал несколько звонков в Лос-Анджелес. Голливудский номер Диффендорфа не отвечал, а у Спайдера Симпсона трубку сняла его горничная. Она была мексиканкой, и хотя мой испанский был не лучше ее английского, я ухитрился оставить ей свое имя и адрес конторы, внушив, что у меня к Симпсону важное дело.
Телефон зазвонил, едва я повесил трубку.
- Значит так, - с места в карьер начал Уолт Риглер. - Круземарк сейчас в зените: благотворительные балы, общественные мероприятия и тому подобное. Контора в Крайслер Билдинг. Живет на Саттон-плейс, дом два. Телефон найдешь в справочнике. Записал?
Я сказал, что все записано крупными печатными буквами, и он продолжил:
- Дальше. Круземарк не всегда был такой шишкой. В начале двадцатых он служил в торговом флоте, и ходили слухи, что первые денежки он сколотил на контрабанде спиртным. Но
Круземарк никогда не привлекался, так что его досье чисто, в отличие от рыльца. Собственный флот он начал сколачивать во время Великой Депрессии, зарегистрировав его, разумеется, в Панаме.
Первые крупные заказы он получил во время войны - строил корабельные корпуса. Против его фирмы выдвигали обвинения в недостаточно качественном металле, поскольку корабли класса "Либерти" разваливались во время шторма, но расследование, проведенное Конгрессом, оправдало Круземарка, и в дальнейшем об этом деле не вспоминали.
- А что о дочери?
- Маргарет Круземарк, родилась в двадцать втором, мать с отцом в разводе с двадцать шестого. Мать покончила жизнь самоубийством в том же году, после развода. Маргарет повстречала Фаворита на выпускном балу в колледже, где он пел с бэндом. Их помолвка в сорок первом была форменным скандалом. Похоже, именно Джонни бросил девчонку, хотя подробности никому не известны. Впрочем, по общему мнению, девушка была "с заскоком"; возможно, это и явилось причиной.
- В чем выражались заскоки?
- Видения. На вечеринках она предсказывала будущее. Всегда приходила в гости с колодой Таро в сумочке. Некоторое время все находили это оригинальным, но голубая кровь ее друзей вскипела, когда Маргарет начала публично налагать заклятья.
- Это серьезно?
- Абсолютно. У нее было прозвище "Колдунья из Уэлсли". Она пользовалась успехом у юных богачей из "Лиги Плюща"7.
- А где она сейчас?
- Никто из тех, кого я опросил, не знает. Редактор колонки светской жизни утверждает, что Маргарет не живет с отцом и не входит в число тех, кого приглашают на балы в "Уолдорф", поэтому у него нет на нее материала. Последний раз ее упоминали в "Таймс" - десять лет назад, когда она отправлялась в Европу. Возможно, она все еще там.
- Уолт, ты здорово помог мне. Пожалуй, я начал бы даже читать "Таймс", печатай они комиксы с продолжениями.
- А что там с Джонни Фаворитом? Есть материальчик для меня?
- Пока я не могу открыться, приятель, но когда придет время, ты первым узнаешь обо всем.
- Премного благодарен.
- Я тоже. Пока, Уолт.
Я вытащил из стола телефонную книгу и пробежал пальцем по странице на букву "К". В списке числились компании "Круземарк Этан, Инк." и "Круземарк Маритайм, Инк."... и "Круземарк М., Консультации по Астрологии". Последнее стоило попробовать. Адрес: дом номер 881 по Седьмой авеню. Я набрал номер. Ответила женщина.
- Ваш телефон мыс дал один приятель, - сказал а. - Сам-то я не очень полагаюсь на звезды, но моя невеста всерьез верит в астрологию. Вот я и решил сделать ей сюрприз - подарить оба наших гороскопа.
- Я беру пятнадцать долларов за карту, - предупредила женщина.
- Меня устраивает.
- И я не консультирую по телефону. Нам придется договориться о встрече.
Я согласился и на это, а потом спросил, нет ли у нее сегодня свободного времени.
- После полудня я совершенно свободна, как утверждает мой настольный календарь, - ответила она. - Так что думайте, когда вам удобнее.
- Может, прямо сейчас? Скажем, через полчаса?
- Чудесно, приходите.
Только теперь я представился. Мое имя она тоже нашла чудесным и добавила, что ее квартира находится в Карнеги-холле. Заверив, что мне известно, где это, я повесил трубку.
Глава одиннадцатая
Я проехал надземкой до Пятьдесят седьмой улицы и по лестнице спустился к углу Карнеги-холла. Около входа в Студию ко мне подошел какой-то бродяга и выпросил десятипенсовик. Кварталом ниже, на противоположной стороне Седьмой авеню, перед Шератон-парком, выстроилась цепочка пикетчиков.
Вестибюль Карнеги-холла был небольшим и строгим - без каких-либо украшений. Справа находилось два лифта. Рядом - ящик пневмопочты с уходящим в потолок стеклянным желобом, а чуть в стороне - задний вход в "Таверну Карнеги", на углу Пятьдесят шестой улицы, и настенный указатель. "Круземарк М., Консультации по Астрологии" я нашел в списке на одиннадцатом этаже.
Стрелка латунного индикатора над левым лифтом опускалась по дуге в полукруге этажных номеров, напоминая стрелку часов, ползущих в обратную сторону. Перед тем как замереть в горизонтальном положении, стрелка остановилась на цифрах "семь" и "три". Дверь открылась, и первым показался огромный дог, тащивший за собой грузную женщину в шубе. За ними - бородач, с виолончелью в футляре. Я вошел и назвал старику-лифтеру номер этажа. В своей плохо подогнанной униформе лифтер был похож на отставного служаку балканской армии. Он глянул на мои ботинки, но промолчал. Затем закрыл металлические воротца, и мы начали подниматься.
До одиннадцатого этажа мы добрались без остановок. Коридор наверху оказался широким и таким же унылым, как и вестибюль. Вдоль стены через равные промежутки висели свернутые брезентовые пожарные шланги. Издалека доносились рулады сопрано - кто-то разминался гаммами.
Вот и жилище М. Круземарк. Ее имя было написано на дверях золотыми буквами, а под ним красовался странный символ - что-то вроде буквы "т" с хвостиком в виде стрелы, указующей вверх. Я позвонил. Подождал. За дверью послышался стук высоких каблуков, щелкнул замок, и дверь приоткрылась насколько позволяла цепочка.
Из полумрака на меня изучающе уставились зеленые глаза. Затем послышалось вопросительное: "Кто там?".
- Гарри Энджел, я звонил вам насчет приема.
- Да-да, конечно. Одну минуту. - Дверь прикрыли, послышалось звяканье цепочки, и спустя мгновение я вновь увидел зеленые кошачьи глаза, горевшие на бледном угловатом лице, в темных впадинах под тяжелыми бровями.
- Входите. - Женщина отступила в сторону. С ног до головы она была одета в черное - богемный наряд на уик-энде в кофейне Виллиджа: черная шерстяная юбка и черный свитер, черные чулки... И черные густые волосы, собранные в пучок и заколотые двумя эбонитовыми палочками, похожими на китайские палочки для еды. Уолтер Ригли говорил, что ей лет тридцать шесть - тридцать семь, но без косметики Маргарет Круземарк выглядела намного старше. Она была до невозможности худа - изможденный вид, едва заметная грудь под тяжелыми складками свитера... Единственным украшением служил золотой медальон, висящий на простой цепочке. Он изображал перевернутую пятиконечную звезду.
Мы оба молчали. Я пристально рассматривал ее медальон. "Пойди, поймай падучую звезду..." - эхом звучали у меня в голове начальные слова поэмы Донна8, и я вдруг увидел руки доктора Альберта Фаулера, и золотое кольцо на его барабанящем по столу пальце - кольцо с пятиконечной звездой, - однако его уже не было на пальце, когда я нашел тело доктора в спальне. Вот она, пропавшая деталь головоломки.
Это открытие ошеломило меня, как будто клизма с ледяной водой. Вдоль позвоночника пробежал холодок и дыбом поднял волоски на затылке. Что случилось с кольцом доктора? Наверное, оно лежало у него в кармане; одежду я не обыскал. Но почему он снял его перед тем, как выбить себе мозги? А если это был не он, то кто?
Я почувствовал, как в меня впились лисьи глаза женщины.
- Кажется, вы мисс Круземарк, - сказал я, нарушая молчание.
- Да, - ответила она без улыбки.
- Я увидел ваше имя на двери, но не понял, что там за знак.
- Это мой знак, - объяснила она, закрывая за мной дверь. - Я скорпион. - Несколько секунд она смотрела на меня так, словно мои глаза были замочными скважинами, - а вы?