Павел Михайлович был в центре события. К нему подходили, хлопали по плечу, как будто он вернулся из опасного путешествия жив и невредим.
А Федулин тем временем вспоминал все больше и больше подробностей. Он, например, вспомнил, что рыба как будто заговорила человеческим голосом: «Будет тебе уха!»
Капелькины в основном сидели в каюте и старались не слушать разговоры. Мама была подавлена.
— Вот видишь, что ты устроил! Сейчас хоть на палубу не выходи!
— Он не виноват! — защищала Зойка. — Он рыбу спасал!
— Этот Федулин ее хотел съесть, — сказал Топало возмущенно.
— Для того и рыба, чтоб ее есть, — заметила мама.
— Не для того, — возразил Топало.
— А для чего? Для чего тогда она?
— Ни для чего. Живет себе…
Вечером на шлюпочной палубе, где обычно проходят концерты, собралась стихийная пресс-конференция.
Павел Михайлович восседал на сцене, нога на ногу. Он был счастлив. Сейчас весь теплоход знал его в лицо. «Федулин, Федулин, Федулин!» — носилось в воздухе.
«Раньше-то, бывало, пройдешь бочком, никто тебя и не заметит, — думал Павел Михайлович. — А сейчас сижу на сцене, интервью даю».
Вот так нежданно-негаданно поворачивается судьба!
Павлу Михайловичу задавали множество вопросов, даже спросили, женат ли, на что он ответил очень остроумно: «Уже не женат!» Да и на все другие вопросы он отвечал с некоторой долей юмора, чуть снисходительно, но тем не менее вполне уважительно к публике.
— А правда, что окунь говорил человеческим голосом? — Этот вопрос был, конечно, самым злободневным.
— Может быть, может быть… — отвечал Федулин. — Все может быть! Я признаюсь: мне послышалось, что окунь сказал: «Будет тебе уха!»
Кто-то засмеялся, на него зашикали. Всем очень хотелось, чтобы рыба говорила человеческим голосом.
Мельниковы, поприсутствовав на пресс-конференции, вернулись в каюту. Они были люди здравомыслящие и в говорящую рыбу не верили.
— А в летающую? — спросил Родька.
И в летающую они тоже не верили, но тем не менее видели это своими глазами.
— Вообще-то летающие рыбы существуют, — сказал папа. — Где-то в океане. Но не думаю, чтобы они выпрыгивали прямо из ведер и всем своим видом напоминали окуня.
— Я убеждена, что это аномальное явление местного характера, — твердо сказала мама.
Тут папа опять вспомнил, как Родька странно лежал на поверхности воды, и подумал, что, возможно, мама права, в этой местности что-то происходит. Как философ он признавал, что природа полна загадок. Папа к загадкам природы теоретически был подготовлен. Но практически он ожидал чего-то другого, не летающих рыб.
— Никакое это не аномальное явление, — сказал Родька.
— Что же это такое? — спросила мама, хотя понимала, что Родька на такой вопрос не ответит.
— Это тайна.
— Что-то слишком много тайн, — сказал папа. — То домовой, то Зойкины тапочки, то летающая рыба.
— А это одна и та же тайна.
— Может быть, ты нам объяснишь?
— Я объяснял, но вы не верите. Но если хотите, чтобы я еще раз объяснил, то поклянитесь, что никому не скажете.
Мама с папой переглянулись и тут же поклялись.
— Все это устроил домовой, — спокойно сказал Родька. — И зовут его Топало.
— Вы с Зойкой слишком много фантазируете, — сказала мама.
— Фантазируем? А кто меня сегодня спас, когда я чуть не утонул?
— Папа. Кто же еще!
— Папа, ты ведь знаешь, что я был уже спасен? Просто лежал и отдыхал.
— Что-то такое было… — неуверенно произнес папа.
— А летающие рыбы? Да их просто Топало выбрасывал из ведер! Пусть живут!
— Логично, логично, только все это сказка. — Папа стал ходить по каюте. «Странностей, конечно, слишком много, — думал он. — И все они необъяснимы. Но ничего… Наука победит!»
Мама тоже стала ходить по каюте. «Мало ли что происходит с рыбами, — думала она. — Вот что происходит с Родькой? Кажется, он серьезно верит в домового?»
Ходить вдвоем по каюте было тесно. Папа сел.
Мимо окна проходили пассажиры, говорили только про летающих рыб. Иные стояли у борта и все ждали, не полетит ли еще какая-нибудь рыбка. Но рыбы больше не летали.
— Жаль, не поели ухи, — сказала мама, чтоб разрядить напряженную обстановку.
— Свежую рыбу сейчас на каждой пристани будут продавать, — заметил папа.
— Всю выловят, — мрачно произнес Родька.
— На твой век хватит, — успокоила мама.
Папа оживился, стал листать книгу «Пейзаж будущего». Видимо, что-то вспомнил.
— Я прочитал, что нашли ископаемую рыбку, у которой были и жабры, и легкие!
— Ну и что? — Мама ничуть не удивилась.
— А то, что она могла жить в воде, и на земле! Какое совершенство! И исчезла. Бесследно исчезла!
— И окуни исчезнут, — сказал Родька.
— Окуней на всех хватит, — еще раз успокоила его мама.
Мамин сон
В отличие от папы маме сны снились каждую ночь. Она их все помнила и, когда приходила на работу, рассказывала. На работе у них вообще любили рассказывать сны.
Итак, приснилась маме большая площадь. На площади — множество народа. И все плачут. У каждого в руке платочек, и каждый платочком слезы вытирает.
— Что случилось? — спрашивает мама.
Никто не отвечает. Тишина на площади.
— Слушайте реквием по Харитону! — объявляют по радио.
Мама понимает: скончался какой-то Харитон.
— Кто такой? — спрашивает она.
И вдруг слышит в ответ:
— Последний окунь! Мы никогда не забудем тебя, Харитон!
— Разве у окуней есть имя?
— Раньше не было. А когда их осталось всего пять, то всем имена дали: Платон, Антон, Агафон, Парамон. И вот последний — Харитон.
На площади появилась траурная процессия. Впереди несли венки. Затем открылся траурный митинг.
— Природа понесла большую утрату, — рыдая, говорили выступающие. — Окуней больше нет!
В числе провожающих Харитона в последний путь был и робот Яша.
— Почему все плачут? — спросил Яша. — Я вам создам окуня лучше прежнего. Механического!
Герой дня
И весь следующий день, до самого вечера, теплоход жил разговорами о летающих рыбах. Павел Михайлович Федулин уже бесчисленное количество раз рассказывал эту невероятную историю. Зойка время от времени похихикивала, а мама-Капелькина даже не улыбалась. Ей очень хотелось, чтоб Федулин замолчал. Но он не собирался молчать.
— Окунь произнес человеческим голосом «Будет тебе уха!» — клялся он.
— Уж не домовой ли с вами шутки шутил? — спросил папа, посмеиваясь. Он сидел на палубе в своем любимом деревянном кресле и смотрел на заход солнца.
Федулин захохотал. А мама-Капелькина вся напряглась и произнесла:
— Какая сегодня хорошая погода!
Но погодой никто не заинтересовался, потому что она все время стояла хорошая. А папа продолжал:
— С этими домовыми надо держать ухо востро! Они что-нибудь да выкинут!
И в этот момент он почувствовал, что вместе с креслом приподнялся в воздух и тут же опустился. Родька и Зойка переглянулись, но сделали вид, что не заметили. Мама тоже видела, что папа как бы приподнялся и опустился. Но все это произошло в одно мгновение, и она подумала, что у нее перед глазами вдруг запрыгало. Федулин ничего не заметил, потому что размахивал руками и был увлечен только собой. А папа сразу замолчал.
— Извините, — смущенно сказала мама-Капелькина.
— За что? — удивилась мама-Мельникова.
— За беспокойство…
Мама-Мельникова пожала плечами: странно, о чем она говорит?
А папа продолжал смотреть на закат. Хотя закат его уже не интересовал. Он думал о том, что законы физики, пожалуй, бессильны объяснить, почему он вместе со стулом внезапно поднялся в воздух. Произошло это именно в тот момент, когда заговорили про домового. Он пошутил — и как будто над ним пошутили. Странные шуточки… Выходит существует НЕКТО, кто стоял рядом и слушал их разговор. НЕКТО невидимый. Папа понял, что может додуматься до такого абсурда, который приходит в голову только сумасшедшим.
Солнце между тем садилось за горизонт. Земля поворачивалась вокруг своей оси, заканчивая суточный цикл. И вместе с ней поворачивались моря, леса, города, люди.
«Жизнь есть тайна, — подумал папа философски, — Но нельзя впадать в мистику, нужно трезво смотреть на вещи. Скорее всего у меня было легкое головокружение, и я почувствовал себя в невесомости. Тогда с научной точки зрения все объяснимо…» Папа уже не верил самому себе, но науке продолжал верить.
На палубе становилось все оживленнее. Пассажиры торопились занять места в открытом кинозале. Демонстрировался фильм «Весенняя встреча».
— Если про любовь, я не пойду! — заявил Родька.
— А я пойду! — воскликнула Зойка. — Про любовь так интересно! Так…
— Думай, что говоришь! — перебила мама-Капелькина.
— Детям нужно смотреть только детские фильмы, — произнес Федулин. — А взрослым — взрослые.
Зойка незаметно показала ему язык.
Посоветовавшись, решили все-таки детей в кино не брать. Пусть лучше вместе почитают книжку. Тем более что Павел Михайлович сказал, что в кино не пойдет и обещал присмотреть за ними. Родька хотел было возразить, но Зойка приложила палец к губам. Они поняли друг друга: от Федулина надо убежать.
Павел Михайлович очень досадовал, что именно сегодня показывают какое-то кино и все спешат туда. А ему хотелось побыть на народе, поговорить. Он стоял у борта и заговаривал с каждым, кто проходил:
— Ну как — ничего новенького не узнали о летающих рыбах? — И громко смеялся.
Федулин все еще оставался героем дня, но день уже клонился к вечеру.
Когда началось кино, палуба опустела. Тут только Федулин заметил, что детей нет. Сбежали. Он покачал головой: так-то слушаются взрослых.
Павел Михайлович очень редко вспоминал, что когда-то был маленьким. Иногда ему казалось, что он сразу стал взрослым. Но, возможно оттого, что не кто-нибудь, а он купил окуня, говорящего человеческим голосом, Федулин вдруг вспомнил, что тоже был маленьким мальчиком, читал сказки. И была у него собака Торри, которую он водил на поводке.
Однажды родители пошли в гости, а его уложили спать. Кажется, было ему тогда лет шесть. Да, шесть. На нем была ночная рубашка с вышитым колокольчиком на груди. Он проснулся, а дома никого нет. Только щенок Торри. Павлик — Федулина звали Павлик — прижал Торри к груди и, не двигаясь, сидел в углу. Ему было страшно в темноте, но он боялся встать и зажечь свет. Боялся даже громко заплакать. Потом пришли родители, и ему еще попало, что он такой трусишка.
Неужели этот мальчик в длинной ночной рубашке — Павел Михайлович Федулин? А как он, помнится, не любил овсяную кашу, а его все кормили и приговаривали:
— Ешь, быстрее большой вырастешь.
И он вырос довольно быстро. Павел Михайлович вздохнул: отчего-то ему стало жалко себя. Оттого, что через силу овсяную кашу ел или еще отчего-то. Может быть, эти грустные мысли ему навеяли закат и одиночество. Весь народ в кино ушел, и дети сбежали. Он решил идти в буфет, хоть с буфетчиком Васей потолковать о том о сем и, конечно, о летающих рыбах.
Заговорщики
Сбежав от Федулина, Родька с Зойкой пробрались на корму нижней палубы и забрались под шлюпку. Здесь их ни за что Федулин не найдет.
— Где Топало? — спросил Родька.
— Рядом я!
Они затихли и сидели, не двигаясь.
— А если он нас найдет? — шепотом спросила Зойка.
— Не найдет, — так же шепотом ответил Родька.
И снова замолкли. Они были уверены, что Федулин ищет их по всему теплоходу. А он в это время беседовал с буфетчиком, который рассказывал о гипнотизерах и уверял, что летающие рыбы — это их проделки.
— Я уже ногу отсидел, — прошептал Родька.
— А ты сядь на другую, — посоветовала Зойка.
Родька сел на другую. Они замолчали, прислушиваясь. Но никто их не искал.
— А можно на этой шлюпке доплыть до моря? — шепотом спросила Зойка.
— Запросто, — ответил Родька. — Даже по океану можно плавать, как Тур Хейердал.
— А кто это?
— Ученый. Он сделал папирусную лодку, набрал команду и поплыл. Наш Юрий Сенкевич с ним плавал. «Клуб путешественников» по телевидению ведет, не знаешь, что ли?
— Знаю я Сенкевича, — проскрипел Топало. — Про Африку рассказывал. Про джунгли. Только не говорил, есть ли в Африке домовые.
— Да их уже нигде нет, — сказала Зойка. — Ты, Топало, может быть, единственный.
— Не единственный.
— А кто еще?
Топало размышлял: рассказать им про своего друга Думало или нет? Зойка обидится, что он хитрил, не говорил про свои планы раньше.
— Что же ты молчишь? — спросила Зойка.
— Есть у меня друг, — решился Топало. — Из нашей деревни. Хозяин его Соснин переехал в Ключи, ну и он с ним. Бедняга, бедняга!..
— Почему бедняга?
— Бедняга! Совсем он один, живет на чердаке. Поговорить не с кем.
— А в какие такие Ключи он уехал? — Уже кое о чем догадываясь, спросила Зойка. — Не в те ли самые, мимо которых мы проплывем послезавтра в восемь тридцать.
— В те самые, — признался Топало.
— А как зовут твоего друга? — спросила Зойка.
— Думало его зовут! — с гордостью ответил он.
— Знаю, бабушка мне о нем рассказывала, — вспомнила Зойка. — Уж Думало что-нибудь да надумает! — Произнесла она, подражая бабушке.
— Он и есть! — Топало обрадовался, что Зойка помнит о его друге.
— Что же ты раньше не сказал? — укоризненно спросила она. — Не доверял, да?
Топало вздохнул.
— Значит, послезавтра в восемь тридцать ты встретишься со своим другом! Вот здорово! — Родька подпрыгнул и стукнулся головой о борт шлюпки.
— Прыгай, прыгай, допрыгаешься! — проворчал Топало. — Как я встречусь, если проплываем мимо? Кабы знал, так не поехал бы. Сидели бы сейчас с козой Манькой на лужайке. Правильно Манька уговаривала: «Не езди, не езди ты на этом пароходе!»
— Ну, и слушался бы своей Маньки! — возмутилась Зойка — Кто виноват, что мы мимо Ключей проплывем?
— Хватит ссориться! Мы должны что-то придумать! — решительно сказал Родька.
— Я уже придумал, — сообщил Топало.
— Что?
— А как поплывем мимо Ключей, я прыгну в воду — и к берегу!
— Ты решил нас бросить? — не поверила Зойка.
— Глупая голова! Не насовсем. Обратно поплывете — я опять к вам!
— Это твоя голова глупая, — сказала Зойка, — В воду-то ты прыгнешь, а как из воды заберешься на теплоход?
— А мы ему канат бросим!
— Какой канат, где мы его возьмем?
— Действительно, этот вариант не подойдет, — согласился Родька.
— Давайте уговорим капитана, чтоб он причалил? — предложила Зойка.
— Ты что, — усмехнулся Родька. — Это тебе не такси, чтоб каждый пассажир просил, где остановиться.
— Я и сам могу причалить, — заявил Топало. — Нажму красную кнопочку — пароход пойдет вправо, нажму зеленую — влево. Я же был в рубке, видел, как вам показывали эти кнопочки.
— И не вздумай! — испугалась Зойка. — Устроишь крушение!
— Ничего не устрою.
— Рискованно! — поразмыслив, сказал Родька. — В нашем распоряжении еще день и две ночи, за это время мы должны что-то придумать.
Они так заговорились, что забыли, зачем сидят под шлюпкой.
А Федулин, побеседовав с буфетчиком Васей, решил все-таки поискать беглецов. Он обошел салоны, спустился в трюм, заглянул там во все закоулки, снова поднялся на палубу и пошел на корму. И увидел: из-под шлюпки торчат чьи-то ноги. «Явно Зоечки», — подумал он.
Федулин тихо подошел к шлюпке и постучал по ней, как дятел. Ноги тут же исчезли.
— А ну-ка, вылезайте! — Федулин заглянул под шлюпку.
Вначале показалась Зойка, потом Родька.
— Вот так! — сказал довольный Федулин. — Взрослые везде вас найдут!
Присмиревшие ребята последовали за Федулиным. Заботливый Павел Михайлович отвел в каюту сначала Родьку, сказав, что кино вот-вот кончится, и чтоб он ждал родителей, и повел Зойку.
Родька достал из сумки тетрадку, где у него были нарисованы цветными карандашами различные космические корабли, и стал рисовать вертолет, который мог взять Топало, доставить его в поселок Ключи, а потом возвратить обратно на теплоход. И хорошо, если бы пилотом этого вертолета был он, Родион Мельников.
Пришли из кино мама с папой. Они стали обсуждать фильм, который оказался не про любовь, а про выполнение производственного плана. Папа пришел к выводу, что такой бригадир, какой показан в фильме, развалит все производство. Мама сказала, что папа в производстве совсем не разбирается, именно такие бригадиры и нужны, они мыслят современно.
Когда папа засыпал, перед глазами все еще стоял огонь мартеновской печи, листы стали, монтаж, стыковка. «А тут разговор о домовых, — усмехнулся он. — Совсем оторвались от жизни. Изоляция, а путешествие на теплоходе не что иное, как изоляция, никогда не идет на пользу». С этими мыслями, которые совершенно не соответствовали его прежним взглядам, он и уснул.
Надвигалась ночь. На правом берегу Волги показалось какое-то селение. Теплоход гордо прошел мимо, и от его волны закачался маленький дебаркадер. Залаяла на берегу собака. Из домика вышла девочка и долго смотрела вслед уплывающим огням. Старик распряг лошадь и тоже поглядел на реку. Теплоход, не запомнив этой жизни, плыл все дальше и дальше, к другим селениям и городам.
Галлюцинации
Утром следующего дня теплоход «Космонавт Савиных» прибыл в крупный порт.
На берегу стояли экскурсионные автобусы.
— Желающие могут ознакомиться с городом, посетить исторические места!
— Мы тоже желаем! — запрыгала Зойка.
— А Топало останется в каюте, — сказала мама.
Вначале Топало страшно возмутился, сказал, что он в иллюминатор выпрыгнет и будет жить на дне речном, рыб у него знакомых много. Зойка тоже расстроилась, что Топало нельзя взять с собой.
— Ну ты подумай, — сказала мама. — А вдруг он потеряется в большом городе? Окликнешь, а его уже и рядом нет. Где будем искать? В милицию не заявишь! Больше на эту тему никаких разговоров! Я хочу спокойно посмотреть город.
Топало запыхтел, но возражать не стал.
— Не скучай, мы быстро вернемся, — сказала Зойка.
— Чего не скучать, я привык на чердаке один жить.
— Хватит выяснять отношения, — сказала мама. — От его выходок и так у всех уже голова болит.
— У кого голова болит? — обиделся Топало. — Я и так тише мыши! У нас вон на чердаке мышь живет — вреднющая. Только все уйдут из избы — она на стол. Усядется — и лапки сложит, а глазки, как у жулика, бегают. Кота Филимона совсем не уважает, а ведь он — один из достойнейших котов.
Зойка мышь тоже знала, однажды эта нахалка даже в портфель забралась.
— Ох, бабка Дуся и ругает ее! — продолжал Топало. — «Таких мышей-то не бывает, чтоб на столах сидели!» Мышь передразнивает бабку: «А вот бывает, а вот бывает!» Бабка Дуся их язык не понимает, мышь и болтает что вздумает. Я говорю: «Вот возьму и переведу твои высказывания!» Она говорит: «Только не переводи!»
— И чего это ты про мышь принялся рассказывать? — спросила мама.
— А потому, что я тише мыши!
— На том и порешили, — сказала мама. — А то с твоими воспоминаниями на автобус опоздаем.
Когда они закрывали дверь ключом, из своей каюты появился Федулин.
— Спешите, спешите, — он посмотрел на часы, — а то опоздаете!
— А вы?
— Я уже пятый раз плаваю по этому маршруту. Сам могу экскурсию водить!
Капелькины заспешили, а Федулин шел не спеша. Теплоход уже опустел. У пристани пассажиры садились в автобусы и уезжали в город. Павел Михайлович стоял и махал уезжающим рукой.
В город он не поехал не только потому, что побывал там не раз. На то имелись еще две причины. Первая: Павел Михайлович натер мозоль на пальце правой ноги. Он долго ругал свои новые сандалии и фабрику «Скороход», которая их выпустила как будто специально для того, чтобы доставить ему неприятность. Вторая причина: Федулин хотел уединиться, чтобы написать письмо в Академию наук по поводу летающих рыб и тут же, на речном вокзале, опустить его в почтовый ящик.
Прихрамывая, Павел Михайлович направился в музыкальный салон, где было тихо, уютно, сиреневые шторы пропускали солнечный свет. Все распологало к творчеству.
Он сел за журнальный столик, достал блокнот и задумался. Лучше всего письмо начать так: «Жарким летним днем я гулял по берегу великой русской реки Волги. Настроение было отличное…» Нет, — решил он, — пожалуй, надо иначе. «Несмотря на великолепную погоду, на душе было тревожно…»
А в сто второй каюте в одиночестве скучал домовой Топало. «Лучше бы сейчас с котом Филимоном и бабкой Дусей баню топить», — мечтал он. Топало очень любил погреться в бане. Ему нравился запах дыма, березовых веников, раскаленных кирпичей. Все так же, как сто лет назад, а то и больше. Ух, жарко раньше топил баню Денис Капелькин, а после бани полведра квасу выпивал. А дочь его, Кланька, до чего певунья была! Чистая пташка. И чего, дура, не пошла замуж за Гришку-ямщика?
Как запряжет Гришка в тарантас своего рыжего Бунчука, да как прокатит по деревне, подбоченясь, так из окон все выглядывают и еще долго смотрят вслед.
И так Топало размечтался, что полез в шкап за шляпой, которую от него все время прятали. Нашел в углу.
— Всегда все изомнут, — проворчал он, расправляя шляпу.
Вытащил тапочки, которые собирались выбросить, но так еще и не выбросили. Разумеется, это не лаковые ботинки… Жаль, нет зеркала. Он всегда любил смотреться в зеркало, когда одевался или «модничал», как говорила бабушка.
Топало осторожно приоткрыл дверь каюты. Тихо. Лампочки тускло освещают коридор. «Никого нет, — подумал он. — Все уехали в город. Ничего страшного не случится, если я прогуляюсь по коридору да посмотрюсь в зеркало».
Он вышел из каюты и протопал к зеркалу, которое было расположено как раз напротив лестницы, ведущей вверх.
— Великолепный вид! — сказал Топало, рассматривая в зеркале свой невидимый облик. — Только тросточки не хватает!
А может быть, он и видел себя таким, каким хотел видеть: стройным, с черными кудрями, жгучими глазами? Красавец!
Он снял шляпу и поклонился:
— Доброго вам здоровьица!
— Чтоб не было у вас печалей!
— Привет вашей матушке!
Ему казалось, что он гуляет по ярмарке и все ему кланяются, и он всем кланяется.
В это время Павел Михайлович Федулин закончил писать письмо в Академию наук. Академики и не подозревали, какая их ждет сенсация.
Павел Михайлович направился в каюту за конвертом. Его мысли были все еще заняты летающими рыбами. «Летают, — шептал он, — летают…» И от того, что они летали, Федулину казалось, что жизнь его приобретает какой-то особый смысл.
Но прежде чем запечатать письмо в конверт, Павел Михайлович решил прочитать его буфетчику Васе.
Письмо на Васю произвело большое впечатление.
— Потрясно! — повторял он. — Потрясно!
Счастливые, они выпили по кружечке кваса.
В самом возвышенном расположении духа Павел Михайлович спустился по лестнице в трюм. Неожиданно у него подкосились ноги.
«Караул!» — хотелось закричать ему. Но слова застряли в горле он стоял с открытым ртом. Невероятное видение: по коридору самостоятельно топали тапочки, а над тапочками плыла шляпа. Он закрыл глаза. А когда открыл — ни тапочек, ни шляпы не было.
Федулин на цыпочках прошел по коридору, дрожащими руками достал ключ, вошел в свою каюту и некоторое время стоял в раздумье. «Неужели кружка кваса может вызвать галлюцинации?» Самым странным в этих галлюцинациях были знакомые тапочки, те самые, дырявые, подозрительные.
«Никогда не надо подглядывать и подслушивать! — сделал для себя открытие Федудин. — Тогда и видений никаких не произойдет». Слишком много он об этих тапочках размышлял — что да почему? — вот и явились они в отместку.
«Заяц» или поважнее
Федулин достал из папки конверт запечатал в него письмо, подписал красивым мелким почерком: «Москва, Академия наук». Письмо как-то его успокоило, вернуло к действительности. Хотя действительность тоже странная — летающие рыбы, но все-таки действительность: ведь держал он окуня в собственных руках? Держал! Окунь улетел? Улетел!
Федулин закрыл свою каюту и хотел уже идти, помня только что родившуюся заповедь: не подглядывать, не подслушивать! — но как-то само собой получилось, что он уже стоял у соседней двери и глядел в замочную скважину. Хотя что глядеть? Он сам проводил Капелькиных на автобус. Но что-то Павлу Михайловичу не давало покоя, что-то он опять подозревал, хотя сам не знал, что.
Федулин смотрел в замочную скважину то одним глазом, то другим, но ничего усмотреть не мог. И вдруг в каюте кто-то запел:
А Федулин тем временем вспоминал все больше и больше подробностей. Он, например, вспомнил, что рыба как будто заговорила человеческим голосом: «Будет тебе уха!»
Капелькины в основном сидели в каюте и старались не слушать разговоры. Мама была подавлена.
— Вот видишь, что ты устроил! Сейчас хоть на палубу не выходи!
— Он не виноват! — защищала Зойка. — Он рыбу спасал!
— Этот Федулин ее хотел съесть, — сказал Топало возмущенно.
— Для того и рыба, чтоб ее есть, — заметила мама.
— Не для того, — возразил Топало.
— А для чего? Для чего тогда она?
— Ни для чего. Живет себе…
Вечером на шлюпочной палубе, где обычно проходят концерты, собралась стихийная пресс-конференция.
Павел Михайлович восседал на сцене, нога на ногу. Он был счастлив. Сейчас весь теплоход знал его в лицо. «Федулин, Федулин, Федулин!» — носилось в воздухе.
«Раньше-то, бывало, пройдешь бочком, никто тебя и не заметит, — думал Павел Михайлович. — А сейчас сижу на сцене, интервью даю».
Вот так нежданно-негаданно поворачивается судьба!
Павлу Михайловичу задавали множество вопросов, даже спросили, женат ли, на что он ответил очень остроумно: «Уже не женат!» Да и на все другие вопросы он отвечал с некоторой долей юмора, чуть снисходительно, но тем не менее вполне уважительно к публике.
— А правда, что окунь говорил человеческим голосом? — Этот вопрос был, конечно, самым злободневным.
— Может быть, может быть… — отвечал Федулин. — Все может быть! Я признаюсь: мне послышалось, что окунь сказал: «Будет тебе уха!»
Кто-то засмеялся, на него зашикали. Всем очень хотелось, чтобы рыба говорила человеческим голосом.
Мельниковы, поприсутствовав на пресс-конференции, вернулись в каюту. Они были люди здравомыслящие и в говорящую рыбу не верили.
— А в летающую? — спросил Родька.
И в летающую они тоже не верили, но тем не менее видели это своими глазами.
— Вообще-то летающие рыбы существуют, — сказал папа. — Где-то в океане. Но не думаю, чтобы они выпрыгивали прямо из ведер и всем своим видом напоминали окуня.
— Я убеждена, что это аномальное явление местного характера, — твердо сказала мама.
Тут папа опять вспомнил, как Родька странно лежал на поверхности воды, и подумал, что, возможно, мама права, в этой местности что-то происходит. Как философ он признавал, что природа полна загадок. Папа к загадкам природы теоретически был подготовлен. Но практически он ожидал чего-то другого, не летающих рыб.
— Никакое это не аномальное явление, — сказал Родька.
— Что же это такое? — спросила мама, хотя понимала, что Родька на такой вопрос не ответит.
— Это тайна.
— Что-то слишком много тайн, — сказал папа. — То домовой, то Зойкины тапочки, то летающая рыба.
— А это одна и та же тайна.
— Может быть, ты нам объяснишь?
— Я объяснял, но вы не верите. Но если хотите, чтобы я еще раз объяснил, то поклянитесь, что никому не скажете.
Мама с папой переглянулись и тут же поклялись.
— Все это устроил домовой, — спокойно сказал Родька. — И зовут его Топало.
— Вы с Зойкой слишком много фантазируете, — сказала мама.
— Фантазируем? А кто меня сегодня спас, когда я чуть не утонул?
— Папа. Кто же еще!
— Папа, ты ведь знаешь, что я был уже спасен? Просто лежал и отдыхал.
— Что-то такое было… — неуверенно произнес папа.
— А летающие рыбы? Да их просто Топало выбрасывал из ведер! Пусть живут!
— Логично, логично, только все это сказка. — Папа стал ходить по каюте. «Странностей, конечно, слишком много, — думал он. — И все они необъяснимы. Но ничего… Наука победит!»
Мама тоже стала ходить по каюте. «Мало ли что происходит с рыбами, — думала она. — Вот что происходит с Родькой? Кажется, он серьезно верит в домового?»
Ходить вдвоем по каюте было тесно. Папа сел.
Мимо окна проходили пассажиры, говорили только про летающих рыб. Иные стояли у борта и все ждали, не полетит ли еще какая-нибудь рыбка. Но рыбы больше не летали.
— Жаль, не поели ухи, — сказала мама, чтоб разрядить напряженную обстановку.
— Свежую рыбу сейчас на каждой пристани будут продавать, — заметил папа.
— Всю выловят, — мрачно произнес Родька.
— На твой век хватит, — успокоила мама.
Папа оживился, стал листать книгу «Пейзаж будущего». Видимо, что-то вспомнил.
— Я прочитал, что нашли ископаемую рыбку, у которой были и жабры, и легкие!
— Ну и что? — Мама ничуть не удивилась.
— А то, что она могла жить в воде, и на земле! Какое совершенство! И исчезла. Бесследно исчезла!
— И окуни исчезнут, — сказал Родька.
— Окуней на всех хватит, — еще раз успокоила его мама.
Мамин сон
В отличие от папы маме сны снились каждую ночь. Она их все помнила и, когда приходила на работу, рассказывала. На работе у них вообще любили рассказывать сны.
Итак, приснилась маме большая площадь. На площади — множество народа. И все плачут. У каждого в руке платочек, и каждый платочком слезы вытирает.
— Что случилось? — спрашивает мама.
Никто не отвечает. Тишина на площади.
— Слушайте реквием по Харитону! — объявляют по радио.
Мама понимает: скончался какой-то Харитон.
— Кто такой? — спрашивает она.
И вдруг слышит в ответ:
— Последний окунь! Мы никогда не забудем тебя, Харитон!
— Разве у окуней есть имя?
— Раньше не было. А когда их осталось всего пять, то всем имена дали: Платон, Антон, Агафон, Парамон. И вот последний — Харитон.
На площади появилась траурная процессия. Впереди несли венки. Затем открылся траурный митинг.
— Природа понесла большую утрату, — рыдая, говорили выступающие. — Окуней больше нет!
В числе провожающих Харитона в последний путь был и робот Яша.
— Почему все плачут? — спросил Яша. — Я вам создам окуня лучше прежнего. Механического!
Герой дня
И весь следующий день, до самого вечера, теплоход жил разговорами о летающих рыбах. Павел Михайлович Федулин уже бесчисленное количество раз рассказывал эту невероятную историю. Зойка время от времени похихикивала, а мама-Капелькина даже не улыбалась. Ей очень хотелось, чтоб Федулин замолчал. Но он не собирался молчать.
— Окунь произнес человеческим голосом «Будет тебе уха!» — клялся он.
— Уж не домовой ли с вами шутки шутил? — спросил папа, посмеиваясь. Он сидел на палубе в своем любимом деревянном кресле и смотрел на заход солнца.
Федулин захохотал. А мама-Капелькина вся напряглась и произнесла:
— Какая сегодня хорошая погода!
Но погодой никто не заинтересовался, потому что она все время стояла хорошая. А папа продолжал:
— С этими домовыми надо держать ухо востро! Они что-нибудь да выкинут!
И в этот момент он почувствовал, что вместе с креслом приподнялся в воздух и тут же опустился. Родька и Зойка переглянулись, но сделали вид, что не заметили. Мама тоже видела, что папа как бы приподнялся и опустился. Но все это произошло в одно мгновение, и она подумала, что у нее перед глазами вдруг запрыгало. Федулин ничего не заметил, потому что размахивал руками и был увлечен только собой. А папа сразу замолчал.
— Извините, — смущенно сказала мама-Капелькина.
— За что? — удивилась мама-Мельникова.
— За беспокойство…
Мама-Мельникова пожала плечами: странно, о чем она говорит?
А папа продолжал смотреть на закат. Хотя закат его уже не интересовал. Он думал о том, что законы физики, пожалуй, бессильны объяснить, почему он вместе со стулом внезапно поднялся в воздух. Произошло это именно в тот момент, когда заговорили про домового. Он пошутил — и как будто над ним пошутили. Странные шуточки… Выходит существует НЕКТО, кто стоял рядом и слушал их разговор. НЕКТО невидимый. Папа понял, что может додуматься до такого абсурда, который приходит в голову только сумасшедшим.
Солнце между тем садилось за горизонт. Земля поворачивалась вокруг своей оси, заканчивая суточный цикл. И вместе с ней поворачивались моря, леса, города, люди.
«Жизнь есть тайна, — подумал папа философски, — Но нельзя впадать в мистику, нужно трезво смотреть на вещи. Скорее всего у меня было легкое головокружение, и я почувствовал себя в невесомости. Тогда с научной точки зрения все объяснимо…» Папа уже не верил самому себе, но науке продолжал верить.
На палубе становилось все оживленнее. Пассажиры торопились занять места в открытом кинозале. Демонстрировался фильм «Весенняя встреча».
— Если про любовь, я не пойду! — заявил Родька.
— А я пойду! — воскликнула Зойка. — Про любовь так интересно! Так…
— Думай, что говоришь! — перебила мама-Капелькина.
— Детям нужно смотреть только детские фильмы, — произнес Федулин. — А взрослым — взрослые.
Зойка незаметно показала ему язык.
Посоветовавшись, решили все-таки детей в кино не брать. Пусть лучше вместе почитают книжку. Тем более что Павел Михайлович сказал, что в кино не пойдет и обещал присмотреть за ними. Родька хотел было возразить, но Зойка приложила палец к губам. Они поняли друг друга: от Федулина надо убежать.
Павел Михайлович очень досадовал, что именно сегодня показывают какое-то кино и все спешат туда. А ему хотелось побыть на народе, поговорить. Он стоял у борта и заговаривал с каждым, кто проходил:
— Ну как — ничего новенького не узнали о летающих рыбах? — И громко смеялся.
Федулин все еще оставался героем дня, но день уже клонился к вечеру.
Когда началось кино, палуба опустела. Тут только Федулин заметил, что детей нет. Сбежали. Он покачал головой: так-то слушаются взрослых.
Павел Михайлович очень редко вспоминал, что когда-то был маленьким. Иногда ему казалось, что он сразу стал взрослым. Но, возможно оттого, что не кто-нибудь, а он купил окуня, говорящего человеческим голосом, Федулин вдруг вспомнил, что тоже был маленьким мальчиком, читал сказки. И была у него собака Торри, которую он водил на поводке.
Однажды родители пошли в гости, а его уложили спать. Кажется, было ему тогда лет шесть. Да, шесть. На нем была ночная рубашка с вышитым колокольчиком на груди. Он проснулся, а дома никого нет. Только щенок Торри. Павлик — Федулина звали Павлик — прижал Торри к груди и, не двигаясь, сидел в углу. Ему было страшно в темноте, но он боялся встать и зажечь свет. Боялся даже громко заплакать. Потом пришли родители, и ему еще попало, что он такой трусишка.
Неужели этот мальчик в длинной ночной рубашке — Павел Михайлович Федулин? А как он, помнится, не любил овсяную кашу, а его все кормили и приговаривали:
— Ешь, быстрее большой вырастешь.
И он вырос довольно быстро. Павел Михайлович вздохнул: отчего-то ему стало жалко себя. Оттого, что через силу овсяную кашу ел или еще отчего-то. Может быть, эти грустные мысли ему навеяли закат и одиночество. Весь народ в кино ушел, и дети сбежали. Он решил идти в буфет, хоть с буфетчиком Васей потолковать о том о сем и, конечно, о летающих рыбах.
Заговорщики
Сбежав от Федулина, Родька с Зойкой пробрались на корму нижней палубы и забрались под шлюпку. Здесь их ни за что Федулин не найдет.
— Где Топало? — спросил Родька.
— Рядом я!
Они затихли и сидели, не двигаясь.
— А если он нас найдет? — шепотом спросила Зойка.
— Не найдет, — так же шепотом ответил Родька.
И снова замолкли. Они были уверены, что Федулин ищет их по всему теплоходу. А он в это время беседовал с буфетчиком, который рассказывал о гипнотизерах и уверял, что летающие рыбы — это их проделки.
— Я уже ногу отсидел, — прошептал Родька.
— А ты сядь на другую, — посоветовала Зойка.
Родька сел на другую. Они замолчали, прислушиваясь. Но никто их не искал.
— А можно на этой шлюпке доплыть до моря? — шепотом спросила Зойка.
— Запросто, — ответил Родька. — Даже по океану можно плавать, как Тур Хейердал.
— А кто это?
— Ученый. Он сделал папирусную лодку, набрал команду и поплыл. Наш Юрий Сенкевич с ним плавал. «Клуб путешественников» по телевидению ведет, не знаешь, что ли?
— Знаю я Сенкевича, — проскрипел Топало. — Про Африку рассказывал. Про джунгли. Только не говорил, есть ли в Африке домовые.
— Да их уже нигде нет, — сказала Зойка. — Ты, Топало, может быть, единственный.
— Не единственный.
— А кто еще?
Топало размышлял: рассказать им про своего друга Думало или нет? Зойка обидится, что он хитрил, не говорил про свои планы раньше.
— Что же ты молчишь? — спросила Зойка.
— Есть у меня друг, — решился Топало. — Из нашей деревни. Хозяин его Соснин переехал в Ключи, ну и он с ним. Бедняга, бедняга!..
— Почему бедняга?
— Бедняга! Совсем он один, живет на чердаке. Поговорить не с кем.
— А в какие такие Ключи он уехал? — Уже кое о чем догадываясь, спросила Зойка. — Не в те ли самые, мимо которых мы проплывем послезавтра в восемь тридцать.
— В те самые, — признался Топало.
— А как зовут твоего друга? — спросила Зойка.
— Думало его зовут! — с гордостью ответил он.
— Знаю, бабушка мне о нем рассказывала, — вспомнила Зойка. — Уж Думало что-нибудь да надумает! — Произнесла она, подражая бабушке.
— Он и есть! — Топало обрадовался, что Зойка помнит о его друге.
— Что же ты раньше не сказал? — укоризненно спросила она. — Не доверял, да?
Топало вздохнул.
— Значит, послезавтра в восемь тридцать ты встретишься со своим другом! Вот здорово! — Родька подпрыгнул и стукнулся головой о борт шлюпки.
— Прыгай, прыгай, допрыгаешься! — проворчал Топало. — Как я встречусь, если проплываем мимо? Кабы знал, так не поехал бы. Сидели бы сейчас с козой Манькой на лужайке. Правильно Манька уговаривала: «Не езди, не езди ты на этом пароходе!»
— Ну, и слушался бы своей Маньки! — возмутилась Зойка — Кто виноват, что мы мимо Ключей проплывем?
— Хватит ссориться! Мы должны что-то придумать! — решительно сказал Родька.
— Я уже придумал, — сообщил Топало.
— Что?
— А как поплывем мимо Ключей, я прыгну в воду — и к берегу!
— Ты решил нас бросить? — не поверила Зойка.
— Глупая голова! Не насовсем. Обратно поплывете — я опять к вам!
— Это твоя голова глупая, — сказала Зойка, — В воду-то ты прыгнешь, а как из воды заберешься на теплоход?
— А мы ему канат бросим!
— Какой канат, где мы его возьмем?
— Действительно, этот вариант не подойдет, — согласился Родька.
— Давайте уговорим капитана, чтоб он причалил? — предложила Зойка.
— Ты что, — усмехнулся Родька. — Это тебе не такси, чтоб каждый пассажир просил, где остановиться.
— Я и сам могу причалить, — заявил Топало. — Нажму красную кнопочку — пароход пойдет вправо, нажму зеленую — влево. Я же был в рубке, видел, как вам показывали эти кнопочки.
— И не вздумай! — испугалась Зойка. — Устроишь крушение!
— Ничего не устрою.
— Рискованно! — поразмыслив, сказал Родька. — В нашем распоряжении еще день и две ночи, за это время мы должны что-то придумать.
Они так заговорились, что забыли, зачем сидят под шлюпкой.
А Федулин, побеседовав с буфетчиком Васей, решил все-таки поискать беглецов. Он обошел салоны, спустился в трюм, заглянул там во все закоулки, снова поднялся на палубу и пошел на корму. И увидел: из-под шлюпки торчат чьи-то ноги. «Явно Зоечки», — подумал он.
Федулин тихо подошел к шлюпке и постучал по ней, как дятел. Ноги тут же исчезли.
— А ну-ка, вылезайте! — Федулин заглянул под шлюпку.
Вначале показалась Зойка, потом Родька.
— Вот так! — сказал довольный Федулин. — Взрослые везде вас найдут!
Присмиревшие ребята последовали за Федулиным. Заботливый Павел Михайлович отвел в каюту сначала Родьку, сказав, что кино вот-вот кончится, и чтоб он ждал родителей, и повел Зойку.
Родька достал из сумки тетрадку, где у него были нарисованы цветными карандашами различные космические корабли, и стал рисовать вертолет, который мог взять Топало, доставить его в поселок Ключи, а потом возвратить обратно на теплоход. И хорошо, если бы пилотом этого вертолета был он, Родион Мельников.
Пришли из кино мама с папой. Они стали обсуждать фильм, который оказался не про любовь, а про выполнение производственного плана. Папа пришел к выводу, что такой бригадир, какой показан в фильме, развалит все производство. Мама сказала, что папа в производстве совсем не разбирается, именно такие бригадиры и нужны, они мыслят современно.
Когда папа засыпал, перед глазами все еще стоял огонь мартеновской печи, листы стали, монтаж, стыковка. «А тут разговор о домовых, — усмехнулся он. — Совсем оторвались от жизни. Изоляция, а путешествие на теплоходе не что иное, как изоляция, никогда не идет на пользу». С этими мыслями, которые совершенно не соответствовали его прежним взглядам, он и уснул.
Надвигалась ночь. На правом берегу Волги показалось какое-то селение. Теплоход гордо прошел мимо, и от его волны закачался маленький дебаркадер. Залаяла на берегу собака. Из домика вышла девочка и долго смотрела вслед уплывающим огням. Старик распряг лошадь и тоже поглядел на реку. Теплоход, не запомнив этой жизни, плыл все дальше и дальше, к другим селениям и городам.
Галлюцинации
Утром следующего дня теплоход «Космонавт Савиных» прибыл в крупный порт.
На берегу стояли экскурсионные автобусы.
— Желающие могут ознакомиться с городом, посетить исторические места!
— Мы тоже желаем! — запрыгала Зойка.
— А Топало останется в каюте, — сказала мама.
Вначале Топало страшно возмутился, сказал, что он в иллюминатор выпрыгнет и будет жить на дне речном, рыб у него знакомых много. Зойка тоже расстроилась, что Топало нельзя взять с собой.
— Ну ты подумай, — сказала мама. — А вдруг он потеряется в большом городе? Окликнешь, а его уже и рядом нет. Где будем искать? В милицию не заявишь! Больше на эту тему никаких разговоров! Я хочу спокойно посмотреть город.
Топало запыхтел, но возражать не стал.
— Не скучай, мы быстро вернемся, — сказала Зойка.
— Чего не скучать, я привык на чердаке один жить.
— Хватит выяснять отношения, — сказала мама. — От его выходок и так у всех уже голова болит.
— У кого голова болит? — обиделся Топало. — Я и так тише мыши! У нас вон на чердаке мышь живет — вреднющая. Только все уйдут из избы — она на стол. Усядется — и лапки сложит, а глазки, как у жулика, бегают. Кота Филимона совсем не уважает, а ведь он — один из достойнейших котов.
Зойка мышь тоже знала, однажды эта нахалка даже в портфель забралась.
— Ох, бабка Дуся и ругает ее! — продолжал Топало. — «Таких мышей-то не бывает, чтоб на столах сидели!» Мышь передразнивает бабку: «А вот бывает, а вот бывает!» Бабка Дуся их язык не понимает, мышь и болтает что вздумает. Я говорю: «Вот возьму и переведу твои высказывания!» Она говорит: «Только не переводи!»
— И чего это ты про мышь принялся рассказывать? — спросила мама.
— А потому, что я тише мыши!
— На том и порешили, — сказала мама. — А то с твоими воспоминаниями на автобус опоздаем.
Когда они закрывали дверь ключом, из своей каюты появился Федулин.
— Спешите, спешите, — он посмотрел на часы, — а то опоздаете!
— А вы?
— Я уже пятый раз плаваю по этому маршруту. Сам могу экскурсию водить!
Капелькины заспешили, а Федулин шел не спеша. Теплоход уже опустел. У пристани пассажиры садились в автобусы и уезжали в город. Павел Михайлович стоял и махал уезжающим рукой.
В город он не поехал не только потому, что побывал там не раз. На то имелись еще две причины. Первая: Павел Михайлович натер мозоль на пальце правой ноги. Он долго ругал свои новые сандалии и фабрику «Скороход», которая их выпустила как будто специально для того, чтобы доставить ему неприятность. Вторая причина: Федулин хотел уединиться, чтобы написать письмо в Академию наук по поводу летающих рыб и тут же, на речном вокзале, опустить его в почтовый ящик.
Прихрамывая, Павел Михайлович направился в музыкальный салон, где было тихо, уютно, сиреневые шторы пропускали солнечный свет. Все распологало к творчеству.
Он сел за журнальный столик, достал блокнот и задумался. Лучше всего письмо начать так: «Жарким летним днем я гулял по берегу великой русской реки Волги. Настроение было отличное…» Нет, — решил он, — пожалуй, надо иначе. «Несмотря на великолепную погоду, на душе было тревожно…»
А в сто второй каюте в одиночестве скучал домовой Топало. «Лучше бы сейчас с котом Филимоном и бабкой Дусей баню топить», — мечтал он. Топало очень любил погреться в бане. Ему нравился запах дыма, березовых веников, раскаленных кирпичей. Все так же, как сто лет назад, а то и больше. Ух, жарко раньше топил баню Денис Капелькин, а после бани полведра квасу выпивал. А дочь его, Кланька, до чего певунья была! Чистая пташка. И чего, дура, не пошла замуж за Гришку-ямщика?
Как запряжет Гришка в тарантас своего рыжего Бунчука, да как прокатит по деревне, подбоченясь, так из окон все выглядывают и еще долго смотрят вслед.
И так Топало размечтался, что полез в шкап за шляпой, которую от него все время прятали. Нашел в углу.
— Всегда все изомнут, — проворчал он, расправляя шляпу.
Вытащил тапочки, которые собирались выбросить, но так еще и не выбросили. Разумеется, это не лаковые ботинки… Жаль, нет зеркала. Он всегда любил смотреться в зеркало, когда одевался или «модничал», как говорила бабушка.
Топало осторожно приоткрыл дверь каюты. Тихо. Лампочки тускло освещают коридор. «Никого нет, — подумал он. — Все уехали в город. Ничего страшного не случится, если я прогуляюсь по коридору да посмотрюсь в зеркало».
Он вышел из каюты и протопал к зеркалу, которое было расположено как раз напротив лестницы, ведущей вверх.
— Великолепный вид! — сказал Топало, рассматривая в зеркале свой невидимый облик. — Только тросточки не хватает!
А может быть, он и видел себя таким, каким хотел видеть: стройным, с черными кудрями, жгучими глазами? Красавец!
Он снял шляпу и поклонился:
— Доброго вам здоровьица!
— Чтоб не было у вас печалей!
— Привет вашей матушке!
Ему казалось, что он гуляет по ярмарке и все ему кланяются, и он всем кланяется.
В это время Павел Михайлович Федулин закончил писать письмо в Академию наук. Академики и не подозревали, какая их ждет сенсация.
Павел Михайлович направился в каюту за конвертом. Его мысли были все еще заняты летающими рыбами. «Летают, — шептал он, — летают…» И от того, что они летали, Федулину казалось, что жизнь его приобретает какой-то особый смысл.
Но прежде чем запечатать письмо в конверт, Павел Михайлович решил прочитать его буфетчику Васе.
Письмо на Васю произвело большое впечатление.
— Потрясно! — повторял он. — Потрясно!
Счастливые, они выпили по кружечке кваса.
В самом возвышенном расположении духа Павел Михайлович спустился по лестнице в трюм. Неожиданно у него подкосились ноги.
«Караул!» — хотелось закричать ему. Но слова застряли в горле он стоял с открытым ртом. Невероятное видение: по коридору самостоятельно топали тапочки, а над тапочками плыла шляпа. Он закрыл глаза. А когда открыл — ни тапочек, ни шляпы не было.
Федулин на цыпочках прошел по коридору, дрожащими руками достал ключ, вошел в свою каюту и некоторое время стоял в раздумье. «Неужели кружка кваса может вызвать галлюцинации?» Самым странным в этих галлюцинациях были знакомые тапочки, те самые, дырявые, подозрительные.
«Никогда не надо подглядывать и подслушивать! — сделал для себя открытие Федудин. — Тогда и видений никаких не произойдет». Слишком много он об этих тапочках размышлял — что да почему? — вот и явились они в отместку.
«Заяц» или поважнее
Федулин достал из папки конверт запечатал в него письмо, подписал красивым мелким почерком: «Москва, Академия наук». Письмо как-то его успокоило, вернуло к действительности. Хотя действительность тоже странная — летающие рыбы, но все-таки действительность: ведь держал он окуня в собственных руках? Держал! Окунь улетел? Улетел!
Федулин закрыл свою каюту и хотел уже идти, помня только что родившуюся заповедь: не подглядывать, не подслушивать! — но как-то само собой получилось, что он уже стоял у соседней двери и глядел в замочную скважину. Хотя что глядеть? Он сам проводил Капелькиных на автобус. Но что-то Павлу Михайловичу не давало покоя, что-то он опять подозревал, хотя сам не знал, что.
Федулин смотрел в замочную скважину то одним глазом, то другим, но ничего усмотреть не мог. И вдруг в каюте кто-то запел:
Федулин чуть не упал. Никогда в жизни он не слышал такого скрипучего голоса! Значит, в каюте кто-то скрывается! Тайный пассажир! А кого возят тайком? Хорошего человека тайком не возят. Хороший человек сам билет купит, вот как он, Павел Михайлович Федулин. А тот, кто не купил билет, с какими целями едет? С плохими целями. Вот потому-то все время что-то и слышалось, потому-то у Павла Михайловича и возникали различные вопросы, потому-то и замечал он странности в поведении Капелькиных.
Во поле березынька стояла,
Во поле кудрявая стояла,
Люли-люли стояла.
Люли-люли стояла.