Страница:
говорит "Богу это возможно при условии человеческого содействия", но просто
"все возможно Богу". В этом речении нашего Господа спасение как плод
человеческих усилий и спасение как деяние всемогущества Божия не дополняют
друг друга, но противопоставляются друг другу. Не "и то, и другое", но "или
то, или другое". Ту же мысль выражает и Апостол Павел:
Не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего (Рим.
9:16).
Блаженный Августин (Энхиридион гл. 32) подчеркивает, что в этих словах
Апостола речь не может идти о том, что и Бог и человек вносят свой вклад в
спасение. Напротив, Писание здесь в очередной раз указывает на полную
беспомощность падшего человека и на то, что спасение есть дело только
милости Божией.
Никто не спасается иначе, как по незаслуженной милости (Августин.
Энхиридион, гл. 94).
Разрушенный и порабощенный грехом человек решительно ничего не может
сделать для своего спасения:
Что доброго сделает погибший, прежде чем будет несколько освобожден от
погибели? (Августин. Энхиридион, гл. 30).
Отцы II Аравсийского собора (529 г.) утверждали принцип Sola Gratia --
(спасение) только милостью Божией -- как исконную веру Церкви.
Никто не спасается, кроме как по милости Божией (Канон 19).
Заключение деяний II Аравсийского собора, составленное Цезарием,
епископом Арелатским, гласит:
Итак, согласно вышеизложенным речениям Священного Писания и
определениям древних Отцов, по милости Божией должны мы проповедовать и
веровать в то, что через грех первого человека так поникла и изнемогла
свобода воли, что никто впоследствии или Бога любить, как нужно, или в Бога
верить или творить добро ради Бога не может, если не предварит благодать
божественного милосердия.
Человек не может прийти к Богу (и оставаться с Ним) по своей воле
именно потому, что как раз воля-то и поражена первородным грехом. Это как
если бы мы посоветовали человеку с переломанными ногами прийти в больницу,
чтобы ему там их вылечили. Он не может прийти за помощью по той же самой
причине, по которой он в ней нуждается.
Несмотря на то, что таково ясное соборное учение Церкви, доктрина о
полной беспомощности падшего человека и о спасении только милостью Божией
вызывала -- и продолжает вызывать -- сильное сопротивление. На мой взгляд,
это неудивительно, ибо это учение поражает не листья, но самый корень
человеческого противостояния Богу -- притязание падшего человека на
самодостаточность. Неверующие люди обычно склонны энергично отрицать
реальность первородного греха, а многие христиане -- преуменьшать его
значение. Неверующие говорят, что учение о полной нравственной беспомощности
человека подрывает желание и способность людей добиваться социального и
морального прогресса; многие христиане опасаются, что это учение ослабляет
чувство ответственности и, опять же, подрывает стремление верующих к
духовно-нравственному совершенству.
Внутри Церкви тенденция к отрицанию первородного греха наиболее ярко
проявилась в учении ересиарха V века Пелагия, который учил, что человек
может и должен достичь спасения своими личными усилиями.
Как неверующие, так и пелагиане считают, что учение о первородном грехе
мешает человеку спасать (в светском или религиозном смысле) самого себя.
Нам будет легче разобраться в этом вопросе, если мы вспомним, что из
себя представляет первородный грех. Грех -- это человеческая попытка обрести
все необходимое вне и помимо Бога, в самом себе или в тварном мире, который
человек думает подчинить своему господству. Пелагианство как учение о
самоспасении -- не просто богословское заблуждение, но неизбежное порождение
нашей падшей природы. Падший человек -- стихийный пелагианин. Спросите у
первого встречного, и он ответит Вам, что спасение зарабатывается хорошим
поведением и что человек (особенно такой хороший, как я), в принципе,
способен его заработать.
Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не
знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3:17).
Все мы с великим упорством склонны отрицать свою полную нищету и
беспомощность, свою отчаянную нужду, и приписывать себе некие заслуги,
достоинства и добродетели, которые должны послужить нашим вкладом в
спасение. Бл. Августин, вслед за Апостолами, восстает против такой иллюзии:
Все, что имеем доброе, малое или великое, Твой дар, наше же только зло
("Цветы благодатной жизни", стр. 114).
Отцы II Аравсийского собора выражаются еще более категорично:
Никто не имеет ничего своего, кроме обмана и греха (Канон 22).
О том же говорит и Павел:
Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как
будто не получил? (1 Кор. 4:7).
Ибо кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя
(Гал. 6:3).
Блаженный Августин не смиренничает, а констатирует факт, когда говорит:
Исповедую пред Тобою, что я не что иное, как всякая суета и смертная
тень, и некая мрачная пропасть и сухая земля, которая без Твоего
благословения ничего не произращает и плода не приносит, но только
посрамление, грех и смерть. Если я когда-либо имел какое-нибудь доброе дело,
то принял его от Тебя; что ни имею доброе, Твое и от Тебя получил. Если я
стоял, Тобою стоял; но когда падал, падал собой: я бы всегда в грязи
валялся, если бы Ты меня не восстановил; всегда был бы слеп, если бы ты не
просветил меня... Если бы Ты не предохранял меня, я бы все грехи сделал. Но
в чем я не согрешил, то Ты так сотворил; от чего воздержался, Ты повелел, и
что я в Тебя верую, это Ты в меня вселил ("Цветы благодатной жизни", стр.
115-116).
Итак, любое нравственное благо, проявляется ли оно в христианах или в
нехристианах, есть дар Божий, а не человеческое достижение. Соломон молится:
возбуди сострадание к ним в пленивших их, чтобы они были милостивы к
ним (3 Цар. 8:50).
См. также Пс. 105:46, 2 Пар. 30:9, а Ездра говорит:
Благословен Господь, Бог отцов наших, вложивший в сердце царя --
украсить дом Господень, который в Иерусалиме, и склонивший на меня милость
царя и советников его, и всех могущественных князей царя! (1 Езд. 7:27-28).
См. также Езд. 9:9, Неем. 1:11, Тов. 1:13. Писание говорит, что именно
Бог пробуждает в людях милость и сострадание; когда же Он оставляет людей на
самих себя, они неизбежно приходят к ужасающему нравственному распаду:
И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог
превратному уму -- делать непотребства (Рим.1:28).
В предыдущих стихах апостол дважды утверждает, что "предал их Бог
постыдным страстям". Это трудно понять иначе, как то, что, будучи оставлены
Богом и предоставлены самим себе, люди впадают во всякое зло и безумие --
впадают с такой неизбежностью, что можно сказать не "предоставил Бог им
самим выбирать", но "предал их Бог [их собственным] постыдным страстям". Тот
уровень нравственности, который существовал среди язычников, поддерживался
благодатью Божией; когда Бог ослабил Свой покров, от "римских добродетелей"
ничего не осталось. Тот же смысл имеют слова Господа "я ожесточу сердце
фараона" (Исх. 9:16; Рим. 9:17): оставить грешника на него самого значит
ожесточить его. Итак, именно Бог есть Тот, Кто сохраняет христиан в вере и
благочестии, а всех вообще людей -- на определенном уровне нравственности,
который позволяет обществу существовать. Ибо зачем же мы молимся о мире и
процветании нашей страны, когда то и другое зависит от доброй воли людей, по
большей части неверующих, если и в неверующих добрая воля не является даром
Божиим? Зачем же Апостол называет начальника "Божиим слугой", а гражданскую
власть "Божиим установлением" (Рим. 13:1-6), если способность поддерживать
порядок и справедливость присуща людям самим по себе, а не является даром
благодати Божией? Писание также вполне прямо говорит, что мир и
справедливость в обществе -- это дар Божий:
Мною [премудростью Божией] цари царствуют и повелители узаконяют
правду. Мною начальствуют начальники и вельможи и все судьи земли (Притч.
8:15-16).
Было бы греховной неблагодарностью отрицать, что многие нехристиане
могут быть высоконравственными людьми и совершать, несомненно, достойные
всякого уважения дела справедливости и милосердия. Однако это
свидетельствует не о том, что человек сам по себе, без Бога, сохраняет
способность к нравственному добру, а о том, что Бог может являть Свою
благодать и в тех, кто не знает Его (см., напр., Ис. 45:5). И махатма Ганди,
и мать Тереза творили добро по благодати Божией; только мать Тереза
признавала это, а махатма Ганди -- нет.
Итак, не существует никакого блага, которое было бы "нашим собственным"
и которое мы могли бы предъявить Богу как "наш собственный вклад в
спасение":
Не обманывайтесь, братия мои возлюбленные. Всякое даяние доброе и
всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет
изменения и ни тени перемены (Иак. 1:16-17).
Писание ясно запрещает связывать надежду нашего спасения с чем-либо в
нас самих:
Так говорит Господь: проклят человек, который надеется на человека и
плоть делает своею опорою (Иер. 17:5).
Августин подчеркивает, что это проклятие относится к человеку, который
надеется на себя (Энхиридион, гл. 114). Если в каком-то аспекте своего
спасения я в какой-либо мере надеюсь на себя и свои собственные деяния, то я
навлекаю на себя это проклятие. Сразу же после этого проклятия пророк
произносит благословение тому, кто надеется на Господа (Иер. 17:7).
Невозможно как-то совмещать проклятие и благословение; приписывать свое
спасение одновременно милости Божией и своим личным усилиям. Надеяться на
Господа -- значит ни в какой мере не надеяться на себя. Ибо Он сам говорит:
Я, Я Господь, и нет Спасителя кроме Меня (Ис. 43:11).
А если я говорю или хотя бы подразумеваю, что это мои личные
нравственные усилия вводят меня в Царство Божие, то я уже не спасаемый, а
свой собственный спаситель. Уж не хочешь ли ты сказать, может возмутиться
читатель, что путь спасения состоит в том, чтобы уповать на милость Божию,
возлежа на диване? Никоим образом! И пелагианин, и тот, кто совершенно
уповает на подаваемую ему благодать (1 Петр. 1:13), "со страхом и трепетом
совершает свое спасение". Но пелагианин приписывает, полностью или частично,
свою веру и послушание самому себе и поэтому никак не может быть уверен в
том, что благополучно доведет свою работу до конца. Тот же, кто отрекается
от всякой надежды на себя и вверяет все свое спасение без остатка в крепкие
руки Божии, признает, что "со страхом и трепетом совершает свое спасение"
потому и только потому, что "Бог производит [в нем] и хотение и действие по
Своему благоволению" (Флп. 2:12-13). Мы трудимся над нашим спасением
постольку, поскольку Бог над ним трудится. А Он доведет свою работу до конца
(Флп. 1:6), ибо не для того искупил нас и призвал, чтобы бросить на
полдороге. Но об этом мы подробнее поговорим в дальнейшем, а сейчас еще
немного остановимся на катастрофических последствиях греха.
Св. Писание постоянно говорит о том, что люди несут ответственность за
свое поведение; человек является нравственно ответственным существом --
иначе он не был бы и человеком. Бог провозглашает Свой закон и возлагает на
человека ответственность за его выполнение.
Вот, я предлагаю вам сегодня благословение и проклятие: благословение,
если послушаете заповедей Господа, Бога вашего, которые я заповедую вам
сегодня, а проклятие, если не послушаете заповедей Господа, Бога вашего, и
уклонитесь от пути, который заповедую вам сегодня (Вт. 11:26-28).
Здесь, я думаю, будет уместно рассмотреть некоторые затруднения,
которые могут возникнуть в вопросе о том, как порабощенность человека грехом
соотносится с его свободной волей и нравственной ответственностью. Бог
обращается к человеку как нравственно ответственному существу. Это
предполагает, что у человека есть реальный выбор. Зачем говорить человеку
"избери жизнь", если он в принципе не может этого сделать? За что вообще
может отвечать тот, кто утратил свободу?
Эти недоумения вызваны путаницей между различными пониманиями свободы.
В обычном нашем понимании свобода -- это возможность делать, что хочешь.
Такую свободу человек никогда не терял -- она ограничена нашей слабостью и
смертностью, но не утеряна. В библейском понимании свобода -- это свобода
желать то, что угодно Богу и соответствует подлинному благу и предназначению
человека, свобода от греха, свобода для праведности (см., напр., Рим.
6:20-22). Эта свобода и была утеряна в грехопадении. Падший человек делает
то, что хочет, -- но вот хочет он того, что неугодно Богу и губительно для
него самого. Приведу пример. Речевой аппарат богохульника устроен точно так
же, как речевой аппарат благоговейного молитвенника. Нет никакой внешней
преграды, которая помешала бы ему прекратить богохульствовать и начать
молиться. Он богохульствует потому, что сам этого хочет и сам свободно это
избирает. Когда падший человек грешит, он делает именно то, что сам хочет
делать. У него есть свобода выбора, -- но он всегда выбирает неправильно. Он
мог бы избрать жизнь, если бы захотел, но без благодати Божией он не
способен захотеть этого. Порабощенность грехом -- это не внешняя
скованность, а внутренняя испорченность, по которой грешник сам "делает
всякую нечистоту с ненасытимостью" (Еф. 4:19) и, более того, видит в каждом,
кто пытается его в этом ограничить -- будь то Бог или ближний, --
смертельного врага, покушающегося на его свободу. Поскольку в этом случае
человек действует свободно и охотно, без всякого внешнего принуждения, он
несет полную ответственность за свои действия, ответственность, которую
налагает на него закон.
Закон Бога не является каким-то набором произвольных требований,
которые можно было бы, из практических соображений, пересмотреть.
Нравственный закон отражает святость Бога и Его требование святости в
отношении Его творений, которые должны отражать Его славу:
Ибо написано: "будьте святы, потому что Я свят" (1 Петр. 1:16).
Мы не можем требовать, чтобы Бог сделал "скидку" ввиду нашей падшей
природы; нелепо ожидать, что Бог извратит Свою правду, чтобы приспособиться
к нашей извращенности.
Он твердыня; совершенны дела Его, и все пути Его праведны. Бог верен, и
нет неправды (в Нем); Он праведен и истинен. Но они развратились пред Ним,
они не дети Его по своим порокам, род строптивый и развращенный (Вт.
32:4-5).
Мы можем извратить себя, но не Бога, который всегда остается
Праведен в приговоре Своем и чист в суде Своем (Пс. 50:6).
Апостол Павел говорит, что грех делает нас не просто несчастными, но
именно виновными:
Но мы знаем, что закон, если что говорит, говорит к состоящим под
законом, так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен
пред Богом (Рим. 3:19).
Ни один человек не может избежать ответственности за свои поступки:
человекам положено однажды умереть, а потом суд (Евр. 9:27).
Который воздаст каждому по делам его: тем, которые постоянством в
добром деле ищут славы, чести и бессмертия, жизнь вечную; а тем, которые
упорствуют и не покоряются истине, но предаются неправде, ярость и гнев
(Рим. 2:6-10).
Мы все предстанем перед судом. Подобно тому, как враг обманывал
прародителей, говоря "нет, не умрете" (Быт. 3:4), он обманывает и
современных людей, говоря, что суда и возмездия за грех не существует. Как и
во времена Иеремии, люди с раздражением воспринимают любое напоминание о
Божием суде над грехом (Иер. 26:11); как и тогда, охотно слушают
лжепророков, которые говорят "мир будет у вас" (Иер. 14:13-16).
Иногда мне доводится беседовать с людьми, которые с негодованием
отвергают ту мысль, что Бог может кого-то осудить и отвергнуть. Людям это
кажется чуть ли не богохульством. Их негодование выглядит таким возвышенным,
таким благородным, что хочется к ним присоединиться. Однако присоединиться к
ним я не могу, когда понимаю, против Кого на самом деле они так благородно
негодуют. Не кто иной, как Сам Господь Иисус, сам Бог любви, пришедший во
плоти, весьма настойчиво предупреждал людей о реальности вечного осуждения:
И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе увечному войти
в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь неугасимый, где червь
их не умирает, и огонь не угасает. И если нога твоя соблазняет тебя, отсеки
ее: лучше тебе войти в жизнь хромому, нежели с двумя ногами быть ввержену в
геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает, и огонь не угасает. И
если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в
Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, где
червь их не умирает, и огонь не угасает (Мк. 9:43-48).
Пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все
соблазны и делающих беззаконие. И ввергнут их в печь огненную; там будет
плач и скрежет зубов (Мф. 13:41-42).
Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: "идите от Меня,
проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его" (Мф. 25:41).
Но разве Бог не может просто простить грешников? Нет, не может. Разве
для Бога есть что-то невозможное? Для Него нет физической невозможности --
Он может создавать миры, творить чудеса и вообще делать все, что пожелает.
Но для Бога существует нравственная невозможность -- Бог, например, не может
солгать (Евр. 6:18), не может отречься от Самого Себя (2 Тим. 2:13). Когда
мы говорим, что такой-то человек не может, например, украсть, мы не имеем в
виду, что его возможности в этом отношении ограничены, -- мы имеем в виду,
что он никогда так не поступит. Бог не может ни принять, ни оправдать, ни
проигнорировать грех -- не в силу ограниченности Своих возможностей, но в
силу Своей нравственной святости. Ибо Он
Возлюбил правду и возненавидел беззаконие (Пс. 44:8),
так что
Оправдывающий нечестивого и обвиняющий праведного -- оба мерзость пред
Господом (Притч. 17:15).
Зло, которое совершается в мире, самым серьезным образом ставит под
вопрос благость Бога; легко сделать вывод, что если Бог позволяет такому
происходить, то Он или не благ, или Его вовсе нет. Это верно не только в
отношении каких-нибудь грандиозных зверств, но и в отношении любого
проявления нравственного зла. Когда я грешу, я перед лицом всего мироздания,
людей, ангелов и бесов объявляю, что Создатель мира не добр, -- я совершаю
зло, а Он мне не препятствует. Более того, когда я грешу, я использую во зло
силы, возможности и само существование, которое я каждое следующее мгновение
получаю от Бога, и, таким образом, объявляю Его не только терпящим, но и
поддерживающим зло. Если бы Бог отказался от возмездия по отношению к греху,
вся эта хула оказалась бы правдой. Бог, который не проявлял бы безусловного
отвержения по отношению к нравственному злу, не был бы благим Богом. В день
суда все убедятся, что Бог благ, -- но, боюсь, не всех это обрадует (Откр.
6:16-17). Любовь Бога к сотворенному Им миру с необходимостью предполагает
Его в высшей степени резкое неприятие того, что этот мир оскверняет,
разрушает и уродует. Если бы Бог не проявлял гнева по отношению к греху, это
не было бы проявлением любви. Это было бы проявлением ужасающего равнодушия.
Для понимания библейской картины спасения мне представляется очень
важным подчеркнуть, что гибель грешников -- не результат неких безличных
"естественных последствий", но проявление суда Божия и Его гнева по
отношению к греху:
По мере возмездия, по этой мере Он воздаст противникам Своим --
яростью, врагам Своим -- местью, островам воздаст должное (Ис. 59:18).
...и пошлю на тебя гнев Мой, и буду судить тебя по путям твоим, и
возложу на тебя все мерзости твои (Иез. 7:3).
См. также 2 Фес. 1:8. Господь Иисус избавляет нас в первую очередь от
грядущего гнева (Рим. 5:9; 1 Фес. 1:9).
Иногда говорят, что Православию чужда юридическая терминология, чуждо
представление о Боге как о Судье, что грех -- это не "преступление,
подлежащее суду" (Иов. 31:11), а болезнь, ведущая к вечной смерти, болезнь,
от которой Христос даровал нам лекарство в виде таинств. Спасение в этом
случае осмысляется в рамках так называемой "органической теории", которую
здесь нет необходимости излагать подробно.
Конечно, стремясь осознать откровение и объяснить его другим, мы не
можем обойтись без построения теорий и использования той или иной системы
образов. Здесь, однако, нас может подстерегать опасность абсолютизировать
наши теории и, незаметно для себя самих, подменить ими слово Божие.
Абсолютизация "органической теории" как "единственно православной" может
вызвать следующие возражения:
В Библии -- которую вряд ли кто-нибудь назовет "чуждой Православию" --
Бог постоянно говорит о Себе, как о Судье, и о Своих действиях, как о
действиях Судьи (Напр. Пс. 7:12; 74:8; 93:2; Мф. 25:31-46, и т. д.).
Эта теория может приводить к отрицанию владычества Бога и Его власти
спасти верующих. В самом деле, если нераскаянные грешники гибнут в силу
неких "естественных последствий", а Бог не имеет к этому отношения, то в
мироздании, оказывается, действуют некие силы, над которыми Бог не имеет
власти. Если это так, то эти силы вполне могут помешать Ему осуществить Его
замыслы. Таким образом, мы не можем полагаться на Бога и верить Его слову --
может так случится, что Он не сможет его выполнить. Хуже того, получится,
что Бог сказал неправду, когда давал Свои обетования. Если же Бог имеет
власть над всеми "естественными последствиями" (как об этом ясно говорит
Писание, напр., Пл. Иер. 3:37-38; Ис. 14:24, 46:9-11), то мы уже имеем дело
не с "органическими последствиями", а с судом Божиим.
В этой теории есть риск утратить понятие нравственной ответственности.
Если я "более несчастен, чем виновен", если грех -- это не преступление, а
болезнь, то за что же мне, бедняге, еще грозят геенной? Больной человек не
виноват, в том что он болен. Я могу только согласиться с К. Льюисом:
Бессовестно мучить человека, если он этого не заслужил. Если окончательная
погибель злых не носит характера нравственного воздаяния, то почему же Бог
ее допускает? Страдания, которые люди претерпевают на земле, могут быть
предназначены для исправления (Евр. 12:4-9) или духовного возрастания (1
Петр. 4:12-13), но о "муке вечной" этого никак не скажешь.
Органическая теория может способствовать восприятию грешника как
"больного со справкой", на которого глупо и жестоко возлагать какую-то
ответственность. Одно из главных препятствий к обращению, с которым
приходится сталкиваться, -- это отказ человека признавать ответственность за
свою жизнь и свои поступки. Неверующий человек -- не всегда, конечно, но
достаточно часто -- склонен смотреть на себя, как на "дитя без глазу", в
несчастии которого виноваты "семеро нянек", и органическая теория может его
в этом поддержать. Если брать совсем уж крайний пример, то это напоминает
ситуацию, которую любят обыгрывать американские фильмы: какой-нибудь злодей
зарежет двадцать человек, а потом и говорит: нельзя меня за это наказывать,
я душевнобольной. Писание, напротив, уничтожает подобные увертки и возлагает
на человека полную ответственность за его поступки.
Я, Господь, проникаю сердце и испытываю внутренности, чтобы воздать
каждому по пути его и по плодам дел его (Иер. 17:10).
Итак, если мы обратимся к Писанию, то увидим, что гибель злых
приписывается именно суду и гневу Божиему, и этот суд и гнев описываются как
активное и личностное действие нравственного Судии вселенной, который
воздает нравственно ответственным существам "по делам их" (напр., Ис. 13:11,
Иез. 7:8, 2 Фес. 1:6, Мф. 25:41). Злые терпят мучение не в силу
"естественных последствий", но потому, что они в нравственном отношении
"достойны того" (Откр. 16:6). Все это звучит сурово, но это -- необходимое
условие нашей надежды. Если нам грозит гнев Божий, то мы можем найти
надежное прибежище в искупительной жертве Христа; если нам грозят
"естественные последствия", от которых нам надлежит спасаться личными
усилиями, то наша надежда становится более чем зыбкой. Так, попытки
изобрести себе более "мягкого" Бога, чем Бог Библии, ведут не к утешению, а
к отчаянию; готовность же покориться слову Божию, когда оно кажется нам
неприятным и жестким, приводит к великому утешению, о чем мы скажем в
следующей главе.
Ап. Павел выражает суть христианской веры одной фразой:
А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божьего, возлюбившего
меня и предавшего Себя за меня (Гал. 2:20).
Христианская вера есть вера в Воплощение и Искупление, которое Бог
совершил из любви к каждому конкретному грешнику. В каждом православном
храме находится большое изображение распятия; распятый Спаситель изображен
на каждом нательном крестике; главным символом христианства является крест,
главным событием -- смерть и воскресение Иисуса Христа. Сам Господь говорит,
что цель Его прихода -- пострадать и умереть:
Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы
послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мк. 10:45).
Средоточие нашей веры и надежды именно здесь:
Я рассудил быть у вас не знающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом
распятого (1 Кор. 2:2).
То, что мы думаем о спасении, определяется тем, что мы думаем о кресте.
Все священнописатели в один голос утверждают: Христос умер за наши грехи.
"все возможно Богу". В этом речении нашего Господа спасение как плод
человеческих усилий и спасение как деяние всемогущества Божия не дополняют
друг друга, но противопоставляются друг другу. Не "и то, и другое", но "или
то, или другое". Ту же мысль выражает и Апостол Павел:
Не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего (Рим.
9:16).
Блаженный Августин (Энхиридион гл. 32) подчеркивает, что в этих словах
Апостола речь не может идти о том, что и Бог и человек вносят свой вклад в
спасение. Напротив, Писание здесь в очередной раз указывает на полную
беспомощность падшего человека и на то, что спасение есть дело только
милости Божией.
Никто не спасается иначе, как по незаслуженной милости (Августин.
Энхиридион, гл. 94).
Разрушенный и порабощенный грехом человек решительно ничего не может
сделать для своего спасения:
Что доброго сделает погибший, прежде чем будет несколько освобожден от
погибели? (Августин. Энхиридион, гл. 30).
Отцы II Аравсийского собора (529 г.) утверждали принцип Sola Gratia --
(спасение) только милостью Божией -- как исконную веру Церкви.
Никто не спасается, кроме как по милости Божией (Канон 19).
Заключение деяний II Аравсийского собора, составленное Цезарием,
епископом Арелатским, гласит:
Итак, согласно вышеизложенным речениям Священного Писания и
определениям древних Отцов, по милости Божией должны мы проповедовать и
веровать в то, что через грех первого человека так поникла и изнемогла
свобода воли, что никто впоследствии или Бога любить, как нужно, или в Бога
верить или творить добро ради Бога не может, если не предварит благодать
божественного милосердия.
Человек не может прийти к Богу (и оставаться с Ним) по своей воле
именно потому, что как раз воля-то и поражена первородным грехом. Это как
если бы мы посоветовали человеку с переломанными ногами прийти в больницу,
чтобы ему там их вылечили. Он не может прийти за помощью по той же самой
причине, по которой он в ней нуждается.
Несмотря на то, что таково ясное соборное учение Церкви, доктрина о
полной беспомощности падшего человека и о спасении только милостью Божией
вызывала -- и продолжает вызывать -- сильное сопротивление. На мой взгляд,
это неудивительно, ибо это учение поражает не листья, но самый корень
человеческого противостояния Богу -- притязание падшего человека на
самодостаточность. Неверующие люди обычно склонны энергично отрицать
реальность первородного греха, а многие христиане -- преуменьшать его
значение. Неверующие говорят, что учение о полной нравственной беспомощности
человека подрывает желание и способность людей добиваться социального и
морального прогресса; многие христиане опасаются, что это учение ослабляет
чувство ответственности и, опять же, подрывает стремление верующих к
духовно-нравственному совершенству.
Внутри Церкви тенденция к отрицанию первородного греха наиболее ярко
проявилась в учении ересиарха V века Пелагия, который учил, что человек
может и должен достичь спасения своими личными усилиями.
Как неверующие, так и пелагиане считают, что учение о первородном грехе
мешает человеку спасать (в светском или религиозном смысле) самого себя.
Нам будет легче разобраться в этом вопросе, если мы вспомним, что из
себя представляет первородный грех. Грех -- это человеческая попытка обрести
все необходимое вне и помимо Бога, в самом себе или в тварном мире, который
человек думает подчинить своему господству. Пелагианство как учение о
самоспасении -- не просто богословское заблуждение, но неизбежное порождение
нашей падшей природы. Падший человек -- стихийный пелагианин. Спросите у
первого встречного, и он ответит Вам, что спасение зарабатывается хорошим
поведением и что человек (особенно такой хороший, как я), в принципе,
способен его заработать.
Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не
знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3:17).
Все мы с великим упорством склонны отрицать свою полную нищету и
беспомощность, свою отчаянную нужду, и приписывать себе некие заслуги,
достоинства и добродетели, которые должны послужить нашим вкладом в
спасение. Бл. Августин, вслед за Апостолами, восстает против такой иллюзии:
Все, что имеем доброе, малое или великое, Твой дар, наше же только зло
("Цветы благодатной жизни", стр. 114).
Отцы II Аравсийского собора выражаются еще более категорично:
Никто не имеет ничего своего, кроме обмана и греха (Канон 22).
О том же говорит и Павел:
Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как
будто не получил? (1 Кор. 4:7).
Ибо кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя
(Гал. 6:3).
Блаженный Августин не смиренничает, а констатирует факт, когда говорит:
Исповедую пред Тобою, что я не что иное, как всякая суета и смертная
тень, и некая мрачная пропасть и сухая земля, которая без Твоего
благословения ничего не произращает и плода не приносит, но только
посрамление, грех и смерть. Если я когда-либо имел какое-нибудь доброе дело,
то принял его от Тебя; что ни имею доброе, Твое и от Тебя получил. Если я
стоял, Тобою стоял; но когда падал, падал собой: я бы всегда в грязи
валялся, если бы Ты меня не восстановил; всегда был бы слеп, если бы ты не
просветил меня... Если бы Ты не предохранял меня, я бы все грехи сделал. Но
в чем я не согрешил, то Ты так сотворил; от чего воздержался, Ты повелел, и
что я в Тебя верую, это Ты в меня вселил ("Цветы благодатной жизни", стр.
115-116).
Итак, любое нравственное благо, проявляется ли оно в христианах или в
нехристианах, есть дар Божий, а не человеческое достижение. Соломон молится:
возбуди сострадание к ним в пленивших их, чтобы они были милостивы к
ним (3 Цар. 8:50).
См. также Пс. 105:46, 2 Пар. 30:9, а Ездра говорит:
Благословен Господь, Бог отцов наших, вложивший в сердце царя --
украсить дом Господень, который в Иерусалиме, и склонивший на меня милость
царя и советников его, и всех могущественных князей царя! (1 Езд. 7:27-28).
См. также Езд. 9:9, Неем. 1:11, Тов. 1:13. Писание говорит, что именно
Бог пробуждает в людях милость и сострадание; когда же Он оставляет людей на
самих себя, они неизбежно приходят к ужасающему нравственному распаду:
И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог
превратному уму -- делать непотребства (Рим.1:28).
В предыдущих стихах апостол дважды утверждает, что "предал их Бог
постыдным страстям". Это трудно понять иначе, как то, что, будучи оставлены
Богом и предоставлены самим себе, люди впадают во всякое зло и безумие --
впадают с такой неизбежностью, что можно сказать не "предоставил Бог им
самим выбирать", но "предал их Бог [их собственным] постыдным страстям". Тот
уровень нравственности, который существовал среди язычников, поддерживался
благодатью Божией; когда Бог ослабил Свой покров, от "римских добродетелей"
ничего не осталось. Тот же смысл имеют слова Господа "я ожесточу сердце
фараона" (Исх. 9:16; Рим. 9:17): оставить грешника на него самого значит
ожесточить его. Итак, именно Бог есть Тот, Кто сохраняет христиан в вере и
благочестии, а всех вообще людей -- на определенном уровне нравственности,
который позволяет обществу существовать. Ибо зачем же мы молимся о мире и
процветании нашей страны, когда то и другое зависит от доброй воли людей, по
большей части неверующих, если и в неверующих добрая воля не является даром
Божиим? Зачем же Апостол называет начальника "Божиим слугой", а гражданскую
власть "Божиим установлением" (Рим. 13:1-6), если способность поддерживать
порядок и справедливость присуща людям самим по себе, а не является даром
благодати Божией? Писание также вполне прямо говорит, что мир и
справедливость в обществе -- это дар Божий:
Мною [премудростью Божией] цари царствуют и повелители узаконяют
правду. Мною начальствуют начальники и вельможи и все судьи земли (Притч.
8:15-16).
Было бы греховной неблагодарностью отрицать, что многие нехристиане
могут быть высоконравственными людьми и совершать, несомненно, достойные
всякого уважения дела справедливости и милосердия. Однако это
свидетельствует не о том, что человек сам по себе, без Бога, сохраняет
способность к нравственному добру, а о том, что Бог может являть Свою
благодать и в тех, кто не знает Его (см., напр., Ис. 45:5). И махатма Ганди,
и мать Тереза творили добро по благодати Божией; только мать Тереза
признавала это, а махатма Ганди -- нет.
Итак, не существует никакого блага, которое было бы "нашим собственным"
и которое мы могли бы предъявить Богу как "наш собственный вклад в
спасение":
Не обманывайтесь, братия мои возлюбленные. Всякое даяние доброе и
всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет
изменения и ни тени перемены (Иак. 1:16-17).
Писание ясно запрещает связывать надежду нашего спасения с чем-либо в
нас самих:
Так говорит Господь: проклят человек, который надеется на человека и
плоть делает своею опорою (Иер. 17:5).
Августин подчеркивает, что это проклятие относится к человеку, который
надеется на себя (Энхиридион, гл. 114). Если в каком-то аспекте своего
спасения я в какой-либо мере надеюсь на себя и свои собственные деяния, то я
навлекаю на себя это проклятие. Сразу же после этого проклятия пророк
произносит благословение тому, кто надеется на Господа (Иер. 17:7).
Невозможно как-то совмещать проклятие и благословение; приписывать свое
спасение одновременно милости Божией и своим личным усилиям. Надеяться на
Господа -- значит ни в какой мере не надеяться на себя. Ибо Он сам говорит:
Я, Я Господь, и нет Спасителя кроме Меня (Ис. 43:11).
А если я говорю или хотя бы подразумеваю, что это мои личные
нравственные усилия вводят меня в Царство Божие, то я уже не спасаемый, а
свой собственный спаситель. Уж не хочешь ли ты сказать, может возмутиться
читатель, что путь спасения состоит в том, чтобы уповать на милость Божию,
возлежа на диване? Никоим образом! И пелагианин, и тот, кто совершенно
уповает на подаваемую ему благодать (1 Петр. 1:13), "со страхом и трепетом
совершает свое спасение". Но пелагианин приписывает, полностью или частично,
свою веру и послушание самому себе и поэтому никак не может быть уверен в
том, что благополучно доведет свою работу до конца. Тот же, кто отрекается
от всякой надежды на себя и вверяет все свое спасение без остатка в крепкие
руки Божии, признает, что "со страхом и трепетом совершает свое спасение"
потому и только потому, что "Бог производит [в нем] и хотение и действие по
Своему благоволению" (Флп. 2:12-13). Мы трудимся над нашим спасением
постольку, поскольку Бог над ним трудится. А Он доведет свою работу до конца
(Флп. 1:6), ибо не для того искупил нас и призвал, чтобы бросить на
полдороге. Но об этом мы подробнее поговорим в дальнейшем, а сейчас еще
немного остановимся на катастрофических последствиях греха.
Св. Писание постоянно говорит о том, что люди несут ответственность за
свое поведение; человек является нравственно ответственным существом --
иначе он не был бы и человеком. Бог провозглашает Свой закон и возлагает на
человека ответственность за его выполнение.
Вот, я предлагаю вам сегодня благословение и проклятие: благословение,
если послушаете заповедей Господа, Бога вашего, которые я заповедую вам
сегодня, а проклятие, если не послушаете заповедей Господа, Бога вашего, и
уклонитесь от пути, который заповедую вам сегодня (Вт. 11:26-28).
Здесь, я думаю, будет уместно рассмотреть некоторые затруднения,
которые могут возникнуть в вопросе о том, как порабощенность человека грехом
соотносится с его свободной волей и нравственной ответственностью. Бог
обращается к человеку как нравственно ответственному существу. Это
предполагает, что у человека есть реальный выбор. Зачем говорить человеку
"избери жизнь", если он в принципе не может этого сделать? За что вообще
может отвечать тот, кто утратил свободу?
Эти недоумения вызваны путаницей между различными пониманиями свободы.
В обычном нашем понимании свобода -- это возможность делать, что хочешь.
Такую свободу человек никогда не терял -- она ограничена нашей слабостью и
смертностью, но не утеряна. В библейском понимании свобода -- это свобода
желать то, что угодно Богу и соответствует подлинному благу и предназначению
человека, свобода от греха, свобода для праведности (см., напр., Рим.
6:20-22). Эта свобода и была утеряна в грехопадении. Падший человек делает
то, что хочет, -- но вот хочет он того, что неугодно Богу и губительно для
него самого. Приведу пример. Речевой аппарат богохульника устроен точно так
же, как речевой аппарат благоговейного молитвенника. Нет никакой внешней
преграды, которая помешала бы ему прекратить богохульствовать и начать
молиться. Он богохульствует потому, что сам этого хочет и сам свободно это
избирает. Когда падший человек грешит, он делает именно то, что сам хочет
делать. У него есть свобода выбора, -- но он всегда выбирает неправильно. Он
мог бы избрать жизнь, если бы захотел, но без благодати Божией он не
способен захотеть этого. Порабощенность грехом -- это не внешняя
скованность, а внутренняя испорченность, по которой грешник сам "делает
всякую нечистоту с ненасытимостью" (Еф. 4:19) и, более того, видит в каждом,
кто пытается его в этом ограничить -- будь то Бог или ближний, --
смертельного врага, покушающегося на его свободу. Поскольку в этом случае
человек действует свободно и охотно, без всякого внешнего принуждения, он
несет полную ответственность за свои действия, ответственность, которую
налагает на него закон.
Закон Бога не является каким-то набором произвольных требований,
которые можно было бы, из практических соображений, пересмотреть.
Нравственный закон отражает святость Бога и Его требование святости в
отношении Его творений, которые должны отражать Его славу:
Ибо написано: "будьте святы, потому что Я свят" (1 Петр. 1:16).
Мы не можем требовать, чтобы Бог сделал "скидку" ввиду нашей падшей
природы; нелепо ожидать, что Бог извратит Свою правду, чтобы приспособиться
к нашей извращенности.
Он твердыня; совершенны дела Его, и все пути Его праведны. Бог верен, и
нет неправды (в Нем); Он праведен и истинен. Но они развратились пред Ним,
они не дети Его по своим порокам, род строптивый и развращенный (Вт.
32:4-5).
Мы можем извратить себя, но не Бога, который всегда остается
Праведен в приговоре Своем и чист в суде Своем (Пс. 50:6).
Апостол Павел говорит, что грех делает нас не просто несчастными, но
именно виновными:
Но мы знаем, что закон, если что говорит, говорит к состоящим под
законом, так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен
пред Богом (Рим. 3:19).
Ни один человек не может избежать ответственности за свои поступки:
человекам положено однажды умереть, а потом суд (Евр. 9:27).
Который воздаст каждому по делам его: тем, которые постоянством в
добром деле ищут славы, чести и бессмертия, жизнь вечную; а тем, которые
упорствуют и не покоряются истине, но предаются неправде, ярость и гнев
(Рим. 2:6-10).
Мы все предстанем перед судом. Подобно тому, как враг обманывал
прародителей, говоря "нет, не умрете" (Быт. 3:4), он обманывает и
современных людей, говоря, что суда и возмездия за грех не существует. Как и
во времена Иеремии, люди с раздражением воспринимают любое напоминание о
Божием суде над грехом (Иер. 26:11); как и тогда, охотно слушают
лжепророков, которые говорят "мир будет у вас" (Иер. 14:13-16).
Иногда мне доводится беседовать с людьми, которые с негодованием
отвергают ту мысль, что Бог может кого-то осудить и отвергнуть. Людям это
кажется чуть ли не богохульством. Их негодование выглядит таким возвышенным,
таким благородным, что хочется к ним присоединиться. Однако присоединиться к
ним я не могу, когда понимаю, против Кого на самом деле они так благородно
негодуют. Не кто иной, как Сам Господь Иисус, сам Бог любви, пришедший во
плоти, весьма настойчиво предупреждал людей о реальности вечного осуждения:
И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе увечному войти
в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь неугасимый, где червь
их не умирает, и огонь не угасает. И если нога твоя соблазняет тебя, отсеки
ее: лучше тебе войти в жизнь хромому, нежели с двумя ногами быть ввержену в
геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает, и огонь не угасает. И
если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в
Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, где
червь их не умирает, и огонь не угасает (Мк. 9:43-48).
Пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все
соблазны и делающих беззаконие. И ввергнут их в печь огненную; там будет
плач и скрежет зубов (Мф. 13:41-42).
Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: "идите от Меня,
проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его" (Мф. 25:41).
Но разве Бог не может просто простить грешников? Нет, не может. Разве
для Бога есть что-то невозможное? Для Него нет физической невозможности --
Он может создавать миры, творить чудеса и вообще делать все, что пожелает.
Но для Бога существует нравственная невозможность -- Бог, например, не может
солгать (Евр. 6:18), не может отречься от Самого Себя (2 Тим. 2:13). Когда
мы говорим, что такой-то человек не может, например, украсть, мы не имеем в
виду, что его возможности в этом отношении ограничены, -- мы имеем в виду,
что он никогда так не поступит. Бог не может ни принять, ни оправдать, ни
проигнорировать грех -- не в силу ограниченности Своих возможностей, но в
силу Своей нравственной святости. Ибо Он
Возлюбил правду и возненавидел беззаконие (Пс. 44:8),
так что
Оправдывающий нечестивого и обвиняющий праведного -- оба мерзость пред
Господом (Притч. 17:15).
Зло, которое совершается в мире, самым серьезным образом ставит под
вопрос благость Бога; легко сделать вывод, что если Бог позволяет такому
происходить, то Он или не благ, или Его вовсе нет. Это верно не только в
отношении каких-нибудь грандиозных зверств, но и в отношении любого
проявления нравственного зла. Когда я грешу, я перед лицом всего мироздания,
людей, ангелов и бесов объявляю, что Создатель мира не добр, -- я совершаю
зло, а Он мне не препятствует. Более того, когда я грешу, я использую во зло
силы, возможности и само существование, которое я каждое следующее мгновение
получаю от Бога, и, таким образом, объявляю Его не только терпящим, но и
поддерживающим зло. Если бы Бог отказался от возмездия по отношению к греху,
вся эта хула оказалась бы правдой. Бог, который не проявлял бы безусловного
отвержения по отношению к нравственному злу, не был бы благим Богом. В день
суда все убедятся, что Бог благ, -- но, боюсь, не всех это обрадует (Откр.
6:16-17). Любовь Бога к сотворенному Им миру с необходимостью предполагает
Его в высшей степени резкое неприятие того, что этот мир оскверняет,
разрушает и уродует. Если бы Бог не проявлял гнева по отношению к греху, это
не было бы проявлением любви. Это было бы проявлением ужасающего равнодушия.
Для понимания библейской картины спасения мне представляется очень
важным подчеркнуть, что гибель грешников -- не результат неких безличных
"естественных последствий", но проявление суда Божия и Его гнева по
отношению к греху:
По мере возмездия, по этой мере Он воздаст противникам Своим --
яростью, врагам Своим -- местью, островам воздаст должное (Ис. 59:18).
...и пошлю на тебя гнев Мой, и буду судить тебя по путям твоим, и
возложу на тебя все мерзости твои (Иез. 7:3).
См. также 2 Фес. 1:8. Господь Иисус избавляет нас в первую очередь от
грядущего гнева (Рим. 5:9; 1 Фес. 1:9).
Иногда говорят, что Православию чужда юридическая терминология, чуждо
представление о Боге как о Судье, что грех -- это не "преступление,
подлежащее суду" (Иов. 31:11), а болезнь, ведущая к вечной смерти, болезнь,
от которой Христос даровал нам лекарство в виде таинств. Спасение в этом
случае осмысляется в рамках так называемой "органической теории", которую
здесь нет необходимости излагать подробно.
Конечно, стремясь осознать откровение и объяснить его другим, мы не
можем обойтись без построения теорий и использования той или иной системы
образов. Здесь, однако, нас может подстерегать опасность абсолютизировать
наши теории и, незаметно для себя самих, подменить ими слово Божие.
Абсолютизация "органической теории" как "единственно православной" может
вызвать следующие возражения:
В Библии -- которую вряд ли кто-нибудь назовет "чуждой Православию" --
Бог постоянно говорит о Себе, как о Судье, и о Своих действиях, как о
действиях Судьи (Напр. Пс. 7:12; 74:8; 93:2; Мф. 25:31-46, и т. д.).
Эта теория может приводить к отрицанию владычества Бога и Его власти
спасти верующих. В самом деле, если нераскаянные грешники гибнут в силу
неких "естественных последствий", а Бог не имеет к этому отношения, то в
мироздании, оказывается, действуют некие силы, над которыми Бог не имеет
власти. Если это так, то эти силы вполне могут помешать Ему осуществить Его
замыслы. Таким образом, мы не можем полагаться на Бога и верить Его слову --
может так случится, что Он не сможет его выполнить. Хуже того, получится,
что Бог сказал неправду, когда давал Свои обетования. Если же Бог имеет
власть над всеми "естественными последствиями" (как об этом ясно говорит
Писание, напр., Пл. Иер. 3:37-38; Ис. 14:24, 46:9-11), то мы уже имеем дело
не с "органическими последствиями", а с судом Божиим.
В этой теории есть риск утратить понятие нравственной ответственности.
Если я "более несчастен, чем виновен", если грех -- это не преступление, а
болезнь, то за что же мне, бедняге, еще грозят геенной? Больной человек не
виноват, в том что он болен. Я могу только согласиться с К. Льюисом:
Бессовестно мучить человека, если он этого не заслужил. Если окончательная
погибель злых не носит характера нравственного воздаяния, то почему же Бог
ее допускает? Страдания, которые люди претерпевают на земле, могут быть
предназначены для исправления (Евр. 12:4-9) или духовного возрастания (1
Петр. 4:12-13), но о "муке вечной" этого никак не скажешь.
Органическая теория может способствовать восприятию грешника как
"больного со справкой", на которого глупо и жестоко возлагать какую-то
ответственность. Одно из главных препятствий к обращению, с которым
приходится сталкиваться, -- это отказ человека признавать ответственность за
свою жизнь и свои поступки. Неверующий человек -- не всегда, конечно, но
достаточно часто -- склонен смотреть на себя, как на "дитя без глазу", в
несчастии которого виноваты "семеро нянек", и органическая теория может его
в этом поддержать. Если брать совсем уж крайний пример, то это напоминает
ситуацию, которую любят обыгрывать американские фильмы: какой-нибудь злодей
зарежет двадцать человек, а потом и говорит: нельзя меня за это наказывать,
я душевнобольной. Писание, напротив, уничтожает подобные увертки и возлагает
на человека полную ответственность за его поступки.
Я, Господь, проникаю сердце и испытываю внутренности, чтобы воздать
каждому по пути его и по плодам дел его (Иер. 17:10).
Итак, если мы обратимся к Писанию, то увидим, что гибель злых
приписывается именно суду и гневу Божиему, и этот суд и гнев описываются как
активное и личностное действие нравственного Судии вселенной, который
воздает нравственно ответственным существам "по делам их" (напр., Ис. 13:11,
Иез. 7:8, 2 Фес. 1:6, Мф. 25:41). Злые терпят мучение не в силу
"естественных последствий", но потому, что они в нравственном отношении
"достойны того" (Откр. 16:6). Все это звучит сурово, но это -- необходимое
условие нашей надежды. Если нам грозит гнев Божий, то мы можем найти
надежное прибежище в искупительной жертве Христа; если нам грозят
"естественные последствия", от которых нам надлежит спасаться личными
усилиями, то наша надежда становится более чем зыбкой. Так, попытки
изобрести себе более "мягкого" Бога, чем Бог Библии, ведут не к утешению, а
к отчаянию; готовность же покориться слову Божию, когда оно кажется нам
неприятным и жестким, приводит к великому утешению, о чем мы скажем в
следующей главе.
Ап. Павел выражает суть христианской веры одной фразой:
А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божьего, возлюбившего
меня и предавшего Себя за меня (Гал. 2:20).
Христианская вера есть вера в Воплощение и Искупление, которое Бог
совершил из любви к каждому конкретному грешнику. В каждом православном
храме находится большое изображение распятия; распятый Спаситель изображен
на каждом нательном крестике; главным символом христианства является крест,
главным событием -- смерть и воскресение Иисуса Христа. Сам Господь говорит,
что цель Его прихода -- пострадать и умереть:
Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы
послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мк. 10:45).
Средоточие нашей веры и надежды именно здесь:
Я рассудил быть у вас не знающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом
распятого (1 Кор. 2:2).
То, что мы думаем о спасении, определяется тем, что мы думаем о кресте.
Все священнописатели в один голос утверждают: Христос умер за наши грехи.