Страница:
Элиот Бриско, как оказалось, обладал властным громким голосом. Слова он выговаривал отчетливо, словно чеканил. Квентин хорошо слышал все, что говорит отец Дайаны. Или, может быть, автоматически включил свое «паучье чутье»?
– Дайана? Что стряслось? Откуда ты звонишь?
– Привет. Как дела?
– И ты еще спрашиваешь? Я весь извелся. Что такое? Твой врач наотрез отказался отвечать мне, и...
– Это я просила его не говорить тебе. И ты должен уважать мои решения. Кроме того, закон запрещает разглашать медицинскую информацию. Мне уже тридцать три, папа. Я давно не ребенок. Судья сказал, что я имею право на собственные действия.
Квентин многое понял из одного только упоминания о суде. Очевидно, Дайана боролась за свою независимость. Он предположил, что начало этой борьбы положил отказ от медикаментов. Не менее ясным было и настроение ее отца – он не собирался так легко потерять контроль над ее жизнью.
– Дайана, большую часть своей сознательной жизни ты болела. – Громкий голос Элиота Бриско зазвучал еще громче. – Как же мне не волноваться, если ты вдруг прекращаешь принимать лекарства и исчезаешь непонятно куда?
– Я не исчезала, – поправила его Дайана. – Я говорила тебе, что сменила методику лечения.
– А нельзя поинтересоваться, на какую именно? Господи, Дайана, да ты просто не понимаешь. В наш ужасный век шарлатанов развелось – тьма! Под видом лечения они могут тебе подсунуть любую ахинею. Помнишь, как один врач настаивал на том, что тебе очень поможет ЛСД?
– На этот раз никаких наркотических веществ, – ответила Дайана. – Отец, успокойся. Я не курю, не пью и не колюсь. Здесь совсем другое. Мы просто рисуем. Пытаемся изобразить то, что нас мучает.
Элиот Бриско издал звук, выражающий то ли недоверие, то ли нетерпение.
– Рисуете? И что с того получится?
– Получиться может многое. Даже больше, чем я ожидала. – Дайана набрала воздуху, медленно выдохнула и стала говорить спокойнее. – Я нахожусь в Пансионе. Это в Теннесси. Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Пансион. Ты в Пансионе?
Хотя голос отца Дайаны звучал спокойно, Квентин своим чутьем уловил в нем некоторый страх.
– Именно. – Дайана чуть склонила голову набок. Квентину показалось, что она тоже ощутила испуг отца и насторожилась. Она подняла руку с фотографией, посмотрела на нее. – Ты знаешь, я тут наткнулась на одну вещь, которую не предполагала найти. На старую фотографию двух маленьких девочек. Они не очень похожи друг на друга, но между ними определенно есть какое-то сходство. Если посмотреть на них внимательно, то начинаешь понимать, что они... могут быть сестрами.
– Дайана...
– Такую же фотографию ты носишь у себя в бумажнике. Точнее, часть ее. Скажи, отец, ты просто загнул ее вторую часть или оторвал? Выбросил, чтобы больше никогда не видеть?
Отец молчал.
Голос Дайаны был тихим, но безжалостным:
– Тебе не кажется, что пора, наконец, рассказать мне про Мисси?
Отпустив учеников, Бо Рафферти начал собирать угольные карандаши и разноцветные мелки. Он аккуратно разложил их по коробочкам, после чего стал переходить от мольберта к мольберту, рассматривая альбомы с рисунками. Перелистывал он их осторожно, чтобы случайно не сдвинуть, понимая, что любое вторжение в свою частную жизнь ученики воспримут очень болезненно.
Заслышав вверху далекое ворчание грома, Рафферти нахмурился и поднял голову, затем вернулся к своему столу вымыть кисточки и убрать истертые акварельные краски. Если вначале художник сомневался, то второй раскат грома прибавил ему решительности. Он пошарил рукой по столу и в организованном беспорядке легко нащупал мобильный телефон.
Номер был в списке, так что Бо оставалось только нажать кнопку. Не успел прозвучать второй сигнал, как ему ответили:
– Вас слушают.
– Приближается буря, – сообщил Бо.
– Ну что ж... Весной они у вас не редкость.
– Да. Я просто поставил тебя в известность. Заранее.
– Мне доводилось бывать в Теннеси.
– Я не такого ответа ожидал, – проговорил Бо ледяным голосом.
– А какого?
Маэстро вздохнул:
– Не говорите, что вас не предупреждали.
– О чем?
– О тебе, Йода.
– Как утверждает Мэгги, ты у нас большой специалист по дзен[4], а не я.
– Может быть, но только странные вещи ты в последнее время делаешь...
Бишоп сделал вид, что не заметил упрека в словах Бо, немного помолчал, затем продолжил:
– Я все хотел тебя спросить. Нравится тебе наше первое официальное назначение?
– Иногда – да, – ответил Бо уныло. Ему не оставалось ничего иного, кроме как согласиться на смену темы. – Думаю, я действительно смог помочь кое-кому из студентов. Могу я считать это своим плюсом?
– Именно этого я и ожидал. – Голос Бишопа вновь обрел обычную насмешливость. – В нашем отделе, Бо, тебе придется заниматься тем, что ты умеешь делать лучше всего, то есть рисованием. Через него ты будешь помогать другим. Все остальное называется добровольными дополнительными услугами. Оплачиваемыми тоже дополнительно.
– Иначе говоря, ты не рассчитываешь на мои экстрасенсорные способности?
– Ну почему? Что тебе удалось заметить? – Бишоп вновь заговорил серьезно.
Бо обошел стол и направился в дальний угол, где одиноко стоял мольберт Дайаны. Поскольку она не появлялась, Бо сегодня рисовал на нем; он это называл «баловаться маслом». В результате получился довольно миленький эскизик.
– Бо, ты меня слышишь?
– Слышу, слышу, сейчас расскажу. Я тут работал за мольбертом Дайаны и вдруг заметил, что на нем, под моей картиной, стоит ее альбом. Вначале я и не обратил на него внимания.
– Бо, ты о чем мне рассказываешь?
Художник снял с мольберта свой эскиз – вид главного корпуса Пансиона издали – и стал перелистывать альбом Дайаны.
– Несколько дней назад она вырвала из альбома листок с портретом Мисси. Я точно это помню. Его не должно быть здесь.
– С портретом Мисси? – переспросил Бишоп.
– Да. Но самое забавное в том, что он снова оказался тут. – Бо отошел от мольберта, принялся разглядывать проступивший рисунок. Он, как и прежний, был сделан карандашом. Только теперь на фигуре девочки проступали алые пятна. Они расплывались, стекали вниз, падали капельками крови на пол, куда Бо предусмотрительно положил рогожу. – И он кровоточит, – закончил Бо.
– Отец, расскажи мне о моей сестре, – попросила Дайана.
Последовала долгая пауза. Дайана терпеливо и спокойно ждала ответа. Наконец Элиот Бриско ответил:
– Я не буду обсуждать с тобой такие вопросы по телефону. К понедельнику я заканчиваю здесь все дела и вылетаю в Штаты. Приеду – и мы поговорим. А сейчас отправляйся домой.
Квентин увидел, как ссутулилась ее фигура, но не от напряжения, а от нового бремени.
– Домой? Снова слушать твое вранье? Нет, я остаюсь здесь. Не хочешь говорить? Не надо. Я сама найду ответ.
– Ты сама не знаешь, что говоришь и что делаешь. Домой! Немедленно домой!
Дайана глубоко вздохнула. Квентину показалось, что ледяная маска на ее лице начала трескаться, крошиться и с тихим звоном ссыпаться на пол.
– Больше тридцати лет... У тебя было достаточно времени, чтобы объяснить мне все. Рассказать правду о Мисси. Интересно, ты всю жизнь мне врал или только иногда? – Прервав разговор, она с силой захлопнула крышку и, не глядя на Квентина, передала ему телефон. – По-моему, совсем не хеппи-энд, – пробормотала она. Квентин догадался, что Дайана обращается к нему.
Он машинально повесил телефон на ремень, заметив с тревогой, что Дайана погружается в полудрему, и взял девушку за руку.
– Мы с тобой не знаем, чем все закончится.
– Он не стал отрицать, что Мисси – моя сестра, – возразила она. – Если бы это было не так, он бы на дыбы встал, я его знаю.
– Возможно. Но наверное, его поведение имеет разумное объяснение.
Дайана повернулась к нему, внимательно посмотрела в глаза – но не как обычно, с мольбой, а с вызовом.
– Да что ты говоришь? Отец не сообщает своей дочери о том, что у нее была сестра. И как же мы это объясним? Я увидела ее впервые за тридцать с лишним лет, да и то только потому, что случайно наткнулась на фотографию. – Она подняла снимок. – И почему я ее не помню?
У Квентина был ответ только на последний вопрос:
– Ты же сама мне говорила, что многого не помнишь из своей жизни. Из-за медикаментов.
Послышался очередной удар грома. Буря приближалась. Дайана вздрогнула и помрачнела, но взгляда не отвела. Квентин видел, как она волнуется.
– Да, наркотиками меня пичкали досыта. И за это тоже отец должен ответить. Если он мог все время врать про Мисси, то мог врать и в другом... Может быть, и моя болезнь – просто его выдумка.
– Он мог действовать неосознанно. – Квентин продолжал играть роль адвоката дьявола, потому что должен был это делать. Он понимал, как опасно Дайане вдруг потерять веру в своего отца. – Из того, что ты мне рассказывала о своем детстве, я понял, что у него были основания считать тебя странной. Другое дело, что он ставил не те вопросы и не там получал на них ответы.
– Либо обо всем прекрасно догадывался. Просто решил держать меня в наркотическом дурмане. Но зачем?
Снова ударил гром, на этот раз сильнее. Квентин увел Дайану от окна, усадил на один из диванов возле принесенных с чердака коробок и устроился рядом, в душе проклиная надвигавшуюся бурю. Из-за нее он и сам испытывал раздражение и беспокойство. В непогоду его «паучье чутье» теряло свою остроту и становилось ненадежным. Словно кто-то внутри его баловался с ручкой громкости стереосистемы – то выводил ее на максимум, и тогда все чувства до боли обострялись, то уменьшал, и тогда они совершенно притуплялись.
Подобные спады и взлеты ощущений как минимум отвлекали Квентина. Ему пришлось призвать на помощь всю свою выработанную с годами силу воли, чтобы концентрироваться на разговоре и не потерять контроль над Дайаной.
– Послушай меня. Насколько я понимаю, Мисси и ее мать приехали сюда, когда девочке было года три. Тебе тогда было примерно столько же. Когда тебе исполнилось тридцать три?
– В прошлом сентябре.
Он кивнул:
– Так. Значит, если бы Мисси осталась жива, в этом году, в июле, ей было бы столько же. То есть предположив, что вы сестры, мы видим, что разница в вашем возрасте составляет меньше года. Вам было по три-четыре года. Скажи мне, кто из нас помнит что-нибудь из такого возраста?
– Сестру я бы запомнила! – отрезала Дайана и в который уже раз посмотрела на фотографию.
– Пока мы ни в чем не можем быть уверены, Дайана. У нас просто нет информации для стопроцентных выводов.
Она перевела взгляд на стоящие рядом коробки:
– Может быть, в них что-нибудь найдем?
– Не слишком на это надейся. Большинство вещей Мисси и ее матери сгорели во время пожара, случившегося в северном крыле много лет назад. Мы фотографию-то обнаружили по чистой случайности, – сказал Квентин. Сам он не верил ни в случайности, ни в совпадения, ни в удачу, поскольку был убежден – во всем следует искать причинно-следственную связь. Всегда.
Дайана пыталась сосредоточиться, остановить разбегавшиеся мысли. Она посмотрела на Квентина, и вдруг в глазах ее мелькнула надежда:
– Послушай, а что стало с матерью Мисси?
Ему не хотелось сообщать еще одну плохую новость, но выбора у него не было:
– Сразу после пожара она уехала. Исчезла бесследно.
– А как сам пожар произошел? Когда?
– Он случился спустя год после гибели Мисси. То есть двадцать четыре года назад плюс-минус несколько недель.
– А как ее мать выглядела?
Квентин ответил почти сразу:
– Налицо почти как Мисси. Темноволосая, с большими глазами и овальным лицом. Среднего роста, худенькая. Я бы даже сказал – хрупкая.
– Ты уверен?
– Я хорошо помню ее. – Квентин заметил, как надежда в глазах девушки сменилась разочарованием. – Что такое? – спросил он.
– Это не моя мать, – ответила Дайана.
Глава 13
– Дайана? Что стряслось? Откуда ты звонишь?
– Привет. Как дела?
– И ты еще спрашиваешь? Я весь извелся. Что такое? Твой врач наотрез отказался отвечать мне, и...
– Это я просила его не говорить тебе. И ты должен уважать мои решения. Кроме того, закон запрещает разглашать медицинскую информацию. Мне уже тридцать три, папа. Я давно не ребенок. Судья сказал, что я имею право на собственные действия.
Квентин многое понял из одного только упоминания о суде. Очевидно, Дайана боролась за свою независимость. Он предположил, что начало этой борьбы положил отказ от медикаментов. Не менее ясным было и настроение ее отца – он не собирался так легко потерять контроль над ее жизнью.
– Дайана, большую часть своей сознательной жизни ты болела. – Громкий голос Элиота Бриско зазвучал еще громче. – Как же мне не волноваться, если ты вдруг прекращаешь принимать лекарства и исчезаешь непонятно куда?
– Я не исчезала, – поправила его Дайана. – Я говорила тебе, что сменила методику лечения.
– А нельзя поинтересоваться, на какую именно? Господи, Дайана, да ты просто не понимаешь. В наш ужасный век шарлатанов развелось – тьма! Под видом лечения они могут тебе подсунуть любую ахинею. Помнишь, как один врач настаивал на том, что тебе очень поможет ЛСД?
– На этот раз никаких наркотических веществ, – ответила Дайана. – Отец, успокойся. Я не курю, не пью и не колюсь. Здесь совсем другое. Мы просто рисуем. Пытаемся изобразить то, что нас мучает.
Элиот Бриско издал звук, выражающий то ли недоверие, то ли нетерпение.
– Рисуете? И что с того получится?
– Получиться может многое. Даже больше, чем я ожидала. – Дайана набрала воздуху, медленно выдохнула и стала говорить спокойнее. – Я нахожусь в Пансионе. Это в Теннесси. Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Пансион. Ты в Пансионе?
Хотя голос отца Дайаны звучал спокойно, Квентин своим чутьем уловил в нем некоторый страх.
– Именно. – Дайана чуть склонила голову набок. Квентину показалось, что она тоже ощутила испуг отца и насторожилась. Она подняла руку с фотографией, посмотрела на нее. – Ты знаешь, я тут наткнулась на одну вещь, которую не предполагала найти. На старую фотографию двух маленьких девочек. Они не очень похожи друг на друга, но между ними определенно есть какое-то сходство. Если посмотреть на них внимательно, то начинаешь понимать, что они... могут быть сестрами.
– Дайана...
– Такую же фотографию ты носишь у себя в бумажнике. Точнее, часть ее. Скажи, отец, ты просто загнул ее вторую часть или оторвал? Выбросил, чтобы больше никогда не видеть?
Отец молчал.
Голос Дайаны был тихим, но безжалостным:
– Тебе не кажется, что пора, наконец, рассказать мне про Мисси?
Отпустив учеников, Бо Рафферти начал собирать угольные карандаши и разноцветные мелки. Он аккуратно разложил их по коробочкам, после чего стал переходить от мольберта к мольберту, рассматривая альбомы с рисунками. Перелистывал он их осторожно, чтобы случайно не сдвинуть, понимая, что любое вторжение в свою частную жизнь ученики воспримут очень болезненно.
Заслышав вверху далекое ворчание грома, Рафферти нахмурился и поднял голову, затем вернулся к своему столу вымыть кисточки и убрать истертые акварельные краски. Если вначале художник сомневался, то второй раскат грома прибавил ему решительности. Он пошарил рукой по столу и в организованном беспорядке легко нащупал мобильный телефон.
Номер был в списке, так что Бо оставалось только нажать кнопку. Не успел прозвучать второй сигнал, как ему ответили:
– Вас слушают.
– Приближается буря, – сообщил Бо.
– Ну что ж... Весной они у вас не редкость.
– Да. Я просто поставил тебя в известность. Заранее.
– Мне доводилось бывать в Теннеси.
– Я не такого ответа ожидал, – проговорил Бо ледяным голосом.
– А какого?
Маэстро вздохнул:
– Не говорите, что вас не предупреждали.
– О чем?
– О тебе, Йода.
– Как утверждает Мэгги, ты у нас большой специалист по дзен[4], а не я.
– Может быть, но только странные вещи ты в последнее время делаешь...
Бишоп сделал вид, что не заметил упрека в словах Бо, немного помолчал, затем продолжил:
– Я все хотел тебя спросить. Нравится тебе наше первое официальное назначение?
– Иногда – да, – ответил Бо уныло. Ему не оставалось ничего иного, кроме как согласиться на смену темы. – Думаю, я действительно смог помочь кое-кому из студентов. Могу я считать это своим плюсом?
– Именно этого я и ожидал. – Голос Бишопа вновь обрел обычную насмешливость. – В нашем отделе, Бо, тебе придется заниматься тем, что ты умеешь делать лучше всего, то есть рисованием. Через него ты будешь помогать другим. Все остальное называется добровольными дополнительными услугами. Оплачиваемыми тоже дополнительно.
– Иначе говоря, ты не рассчитываешь на мои экстрасенсорные способности?
– Ну почему? Что тебе удалось заметить? – Бишоп вновь заговорил серьезно.
Бо обошел стол и направился в дальний угол, где одиноко стоял мольберт Дайаны. Поскольку она не появлялась, Бо сегодня рисовал на нем; он это называл «баловаться маслом». В результате получился довольно миленький эскизик.
– Бо, ты меня слышишь?
– Слышу, слышу, сейчас расскажу. Я тут работал за мольбертом Дайаны и вдруг заметил, что на нем, под моей картиной, стоит ее альбом. Вначале я и не обратил на него внимания.
– Бо, ты о чем мне рассказываешь?
Художник снял с мольберта свой эскиз – вид главного корпуса Пансиона издали – и стал перелистывать альбом Дайаны.
– Несколько дней назад она вырвала из альбома листок с портретом Мисси. Я точно это помню. Его не должно быть здесь.
– С портретом Мисси? – переспросил Бишоп.
– Да. Но самое забавное в том, что он снова оказался тут. – Бо отошел от мольберта, принялся разглядывать проступивший рисунок. Он, как и прежний, был сделан карандашом. Только теперь на фигуре девочки проступали алые пятна. Они расплывались, стекали вниз, падали капельками крови на пол, куда Бо предусмотрительно положил рогожу. – И он кровоточит, – закончил Бо.
– Отец, расскажи мне о моей сестре, – попросила Дайана.
Последовала долгая пауза. Дайана терпеливо и спокойно ждала ответа. Наконец Элиот Бриско ответил:
– Я не буду обсуждать с тобой такие вопросы по телефону. К понедельнику я заканчиваю здесь все дела и вылетаю в Штаты. Приеду – и мы поговорим. А сейчас отправляйся домой.
Квентин увидел, как ссутулилась ее фигура, но не от напряжения, а от нового бремени.
– Домой? Снова слушать твое вранье? Нет, я остаюсь здесь. Не хочешь говорить? Не надо. Я сама найду ответ.
– Ты сама не знаешь, что говоришь и что делаешь. Домой! Немедленно домой!
Дайана глубоко вздохнула. Квентину показалось, что ледяная маска на ее лице начала трескаться, крошиться и с тихим звоном ссыпаться на пол.
– Больше тридцати лет... У тебя было достаточно времени, чтобы объяснить мне все. Рассказать правду о Мисси. Интересно, ты всю жизнь мне врал или только иногда? – Прервав разговор, она с силой захлопнула крышку и, не глядя на Квентина, передала ему телефон. – По-моему, совсем не хеппи-энд, – пробормотала она. Квентин догадался, что Дайана обращается к нему.
Он машинально повесил телефон на ремень, заметив с тревогой, что Дайана погружается в полудрему, и взял девушку за руку.
– Мы с тобой не знаем, чем все закончится.
– Он не стал отрицать, что Мисси – моя сестра, – возразила она. – Если бы это было не так, он бы на дыбы встал, я его знаю.
– Возможно. Но наверное, его поведение имеет разумное объяснение.
Дайана повернулась к нему, внимательно посмотрела в глаза – но не как обычно, с мольбой, а с вызовом.
– Да что ты говоришь? Отец не сообщает своей дочери о том, что у нее была сестра. И как же мы это объясним? Я увидела ее впервые за тридцать с лишним лет, да и то только потому, что случайно наткнулась на фотографию. – Она подняла снимок. – И почему я ее не помню?
У Квентина был ответ только на последний вопрос:
– Ты же сама мне говорила, что многого не помнишь из своей жизни. Из-за медикаментов.
Послышался очередной удар грома. Буря приближалась. Дайана вздрогнула и помрачнела, но взгляда не отвела. Квентин видел, как она волнуется.
– Да, наркотиками меня пичкали досыта. И за это тоже отец должен ответить. Если он мог все время врать про Мисси, то мог врать и в другом... Может быть, и моя болезнь – просто его выдумка.
– Он мог действовать неосознанно. – Квентин продолжал играть роль адвоката дьявола, потому что должен был это делать. Он понимал, как опасно Дайане вдруг потерять веру в своего отца. – Из того, что ты мне рассказывала о своем детстве, я понял, что у него были основания считать тебя странной. Другое дело, что он ставил не те вопросы и не там получал на них ответы.
– Либо обо всем прекрасно догадывался. Просто решил держать меня в наркотическом дурмане. Но зачем?
Снова ударил гром, на этот раз сильнее. Квентин увел Дайану от окна, усадил на один из диванов возле принесенных с чердака коробок и устроился рядом, в душе проклиная надвигавшуюся бурю. Из-за нее он и сам испытывал раздражение и беспокойство. В непогоду его «паучье чутье» теряло свою остроту и становилось ненадежным. Словно кто-то внутри его баловался с ручкой громкости стереосистемы – то выводил ее на максимум, и тогда все чувства до боли обострялись, то уменьшал, и тогда они совершенно притуплялись.
Подобные спады и взлеты ощущений как минимум отвлекали Квентина. Ему пришлось призвать на помощь всю свою выработанную с годами силу воли, чтобы концентрироваться на разговоре и не потерять контроль над Дайаной.
– Послушай меня. Насколько я понимаю, Мисси и ее мать приехали сюда, когда девочке было года три. Тебе тогда было примерно столько же. Когда тебе исполнилось тридцать три?
– В прошлом сентябре.
Он кивнул:
– Так. Значит, если бы Мисси осталась жива, в этом году, в июле, ей было бы столько же. То есть предположив, что вы сестры, мы видим, что разница в вашем возрасте составляет меньше года. Вам было по три-четыре года. Скажи мне, кто из нас помнит что-нибудь из такого возраста?
– Сестру я бы запомнила! – отрезала Дайана и в который уже раз посмотрела на фотографию.
– Пока мы ни в чем не можем быть уверены, Дайана. У нас просто нет информации для стопроцентных выводов.
Она перевела взгляд на стоящие рядом коробки:
– Может быть, в них что-нибудь найдем?
– Не слишком на это надейся. Большинство вещей Мисси и ее матери сгорели во время пожара, случившегося в северном крыле много лет назад. Мы фотографию-то обнаружили по чистой случайности, – сказал Квентин. Сам он не верил ни в случайности, ни в совпадения, ни в удачу, поскольку был убежден – во всем следует искать причинно-следственную связь. Всегда.
Дайана пыталась сосредоточиться, остановить разбегавшиеся мысли. Она посмотрела на Квентина, и вдруг в глазах ее мелькнула надежда:
– Послушай, а что стало с матерью Мисси?
Ему не хотелось сообщать еще одну плохую новость, но выбора у него не было:
– Сразу после пожара она уехала. Исчезла бесследно.
– А как сам пожар произошел? Когда?
– Он случился спустя год после гибели Мисси. То есть двадцать четыре года назад плюс-минус несколько недель.
– А как ее мать выглядела?
Квентин ответил почти сразу:
– Налицо почти как Мисси. Темноволосая, с большими глазами и овальным лицом. Среднего роста, худенькая. Я бы даже сказал – хрупкая.
– Ты уверен?
– Я хорошо помню ее. – Квентин заметил, как надежда в глазах девушки сменилась разочарованием. – Что такое? – спросил он.
– Это не моя мать, – ответила Дайана.
Глава 13
– У моей матери волосы рыжие, такие же, как у меня. И хрупкой я бы ее не назвала. Напротив – она была высокой, спортивной, с хорошей фигурой. Я всегда недоумевала, когда слышала, что она болела: на всех фотографиях она выглядела абсолютно здоровой.
– Сестры от одного отца и разных матерей? – задумчиво проговорил Квентин.
– Сводная сестра? – Дайана вытянула кисть из руки Квентина, непроизвольно потерла висок. Голова у нее ужасно болела, что мешало размышлять. – Возможно. После смерти матери отец не женился, но это не значит, что у него не могло быть других женщин.
– Ты говорила, что тебе было очень немного лет, когда твоя мать умерла, – сказал Квентин, немного помолчав. – Сколько точно?
– Четыре, – ответила она и только затем уловила его мысль. – Да, я подумывала над этим. Если Мисси была на год моложе меня, значит, она родилась, когда моя мать еще была жива. Но уже тогда, беременная мной, она часто лежала в психиатрических клиниках. А после родов практически оттуда не выходила. В этот период отец вполне мог встречаться с кем-то.
– Дайана, мы этого не знаем. Да мы вообще с тобой ничего не знаем. Какие факты у нас есть? Никаких. Только фотография, где ты изображена вместе с Мисси, и молчание твоего отца, когда ты застала его врасплох своим вопросом. Кстати, он ведь не стал отрицать, что Мисси – твоя сестра. Вот и все, что у нас есть.
– Ты говоришь как защитник, – проворчала она.
– Так я и есть по образованию защитник. И еще я полицейский. Я хочу сказать только одно – пока ничего определенного мы с тобой утверждать не можем. И поверь моему опыту – любая ситуация на самом деле гораздо запутаннее, чем выглядит на первый взгляд. Это – закон.
Дайана не только услышала, но и почувствовала раскатистые удары грома и снова потерла виски, уже сильнее. Буря шла с гор, мрачным сумраком окутывала долину. Дайана зажмурила глаза. Головная боль не утихала, пульсировала в висках, обхватывала затылок.
– Долго нам раздумывать не придется, – произнесла Дайана, поморщившись. – Уж своего отца я знаю. Он примчится сюда в воскресенье, максимум – в понедельник утром.
– Тебя встреча с ним сильно волнует?
– А у меня есть выбор? Но здесь он мне ничего не сделает.
– Я не об этом.
Дайана знала, что он имеет в виду.
– Уж если нам предстоит серьезный разговор, то лучше здесь и как можно раньше. Тянуть я не хочу. Мне нужна правда. Я устала... от незнания, от недостатка воспоминаний.
– Мы до всего докопаемся. Обязательно докопаемся.
– Надеюсь. – Девушка отвернулась от Квентина, снова посмотрела на фотографию. Головная боль не унималась, продолжая разрывать виски. – Забавно получается, – вдруг сказала она. Губы ее скривились в жалком подобии улыбки. – Как в хорошей «мыльной опере». Сестры, разделенные в детстве. Одна из них убита, вторая – безумна. Мать, умершая в психиатрической лечебнице. Бессовестный отец, гнусный лгун и обманщик. Старинный, викторианского стиля особняк с большим количеством привидений. Мужественный и умный агент ФБР, верящий, что во всей этой чепухе есть определенный смысл.
– С последним я полностью согласен.
Гром загрохотал совсем близко. Сверкнула молния.
Фотография странно озарилась и снова потемнела. У Дайаны перехватило дыхание. Она могла поклясться, что видела, как Мисси подняла руку и поманила то ли фотографа, то ли рассматривавшую ее сестру.
– Дайана...
Она отшатнулась, уловив краем глаза, что Квентин хочет дотронуться до нее.
– Постой, убери руку, – быстро проговорила она.
– Дайана, что с тобой? – взволнованно спросил Квентин.
«Не давай ему дотрагиваться до тебя».
Голос был знакомым, требовательным и очень тревожным. Его Дайана не смела ослушаться. Она резко повернулась и отчужденно посмотрела на Квентина:
– Не прикасайся ко мне. Мне нужно... Не дотрагивайся до меня. Жди.
Не думала Элли Уикс, что может нервничать даже еще больше, чем когда она звонила ему по мобильному телефону. Однако в конце концов всеобщая паника охватила и ее. Происходящие в Пансионе события отразились на настроении всей прислуги и всех рабочих. Элли, никогда не считавшая себя трусихой, вдруг начала бояться темноты. Иной раз ей казалось, что она упадет в обморок, если кто-нибудь, просто шутки ради, решит ее напугать. А тут еще старая кикимора Кинкейд – следит за ней как ястреб. Такая кого угодно из себя выведет. Элли успокаивала себя тем, что это не общий страх сковывает ее, а обычные нервные срывы, которые сопровождают беременность, и что нужно всего лишь держать себя в руках.
Порой ей удавалось взять себя в руки настолько, что даже потеря работы в Пансионе уже не казалось ей таким уж и плохим событием. «Найти бы только где поселиться, конечно», – думала она.
Опасаясь не услышать звонка, в десятый, наверное, раз она включила телефон, проверила зарядку аккумулятора и громкость. Не успела она сунуть телефон в карман, как вдруг сбоку раздалось:
– Элли!
Она чуть не подпрыгнула от неожиданности, быстро повернулась и увидела миссис Кинкейд. Элли догадывалась, что вид у нее сейчас жалкий и виноватый, что надо бы ей смотреть по-другому, но ничего не могла с собой поделать. Она одернула передник, чтобы не был заметен телефон – пользоваться мобильной связью прислуге в Пансионе строжайше запрещалось.
– Да, мэм, – ответила Элли.
– По-моему, я просила тебя подготовить Тюльпановый номер. Туда скоро заезжает очень важный гость.
Элли не удивилась. Она знала, что в Пансион то и дело являлись очень важные гости, но теперь она относилась к подобным сообщениям более внимательно. Вот и сейчас она заинтересовалась неожиданным известием, предположив, что между таинственным гостем и ее звонком может быть определенная связь.
«Так быстро? Навряд ли. А там – кто его знает», – подумала она.
– Да, мэм, – ответила Элли, старательно унимая дрожь в голосе и разыгрывая беспечность. – Повторный визит?
Миссис Кинкейд нахмурилась.
– Я просто хотела узнать, нет ли у гостя каких-либо предпочтений. Любимое мыло, полотенца, – торопливо пояснила Элли.
– Да, это повторный визит, – кивнула миссис Кинкейд. – А что касается предпочтений, то они все должны быть записаны. Проверь в своем блокноте.
– Да, конечно. Простите, мэм. Что-то я сегодня какая-то рассеянная. Погода, наверное.
– Твое состояние я уже отметила, – проскрипела миссис Кинкейд. – Занимайся работой, если не хочешь потерять место.
Элли кивнула и с бьющимся сердцем, подталкивая перед собой тележку, заторопилась к указанному номеру.
«А вдруг это все-таки он? Решил поговорить. Конечно, он догадался, о чем я собираюсь сообщить. Или нет? Догадывается, конечно. Иначе зачем так сразу бросаться сюда?»
Она вытащила блокнот, посмотрела записи. Почерк у нее был неважный, а сейчас буквы и вовсе прыгали перед глазами. Элли наморщила нос. Имени не было указано, просто номер. Никаких особых предпочтений – ни свежих цветов ежедневно, ни специального мыла. Только махровые полотенца и две подушки на кровать – и все.
Записи ни о чем ей не сказали, тем более что к прошлому его визиту номер готовила не она, а Элисон.
Руки у Элли тряслись, она не без труда затолкала тележку в кабину лифта и поднялась на нужный этаж, пустой в связи с внезапным отъездом постояльцев. Перепугали их и полицейские, и вообще черт-те что творящееся в Пансионе. Короче говоря, многие просто убежали отсюда без оглядки.
Элли было все равно. Она открыла замок, распахнула дверь номера, в волнении даже забыв доведенное до автоматизма правило – постучаться, прежде чем входить. Увидала бы ее сейчас миссис Кинкейд, взвыла бы от негодования.
Уединенность и невмешательство в частную жизнь в Пансионе блюли незыблемо.
Элли быстро перестелила постель, втащила в комнату пылесос, включила в розетку в коридоре, чтобы со стороны казалось, будто в номере идет уборка, затем повернулась к двери. Она не успела выйти, как блеснул серебряный язык молнии, и в ее ослепительном свете Элли вдруг заметила в густом ковровом ворсе какой-то металлический предмет. Медальон.
Тот самый медальон.
Да, Элли сразу узнала его. Это был действительно тот самый медальон, что она нашла здесь же.
– Ты должен быть среди забытых вещей, дружок, – пробормотала она, присев на корточки и разглядывая находку. – Точно. Я сама тебя отнесла в камеру хранения. Как ты тут оказался? Загадка, да и только.
Элли хмыкнула, но размышлять об этом не стала – ее ждали более серьезные дела. Она сунула медальон в карман передника, решив положить в специальный пакет позже, чем нарушила еще одно правило. Но у Элли просто не было для этого времени.
Кроме того, камера хранения уже несколько дней не работала – ввиду отсутствия постояльцев ничего не обнаруживалось, а те, кто выехал, с перепугу увезли с собой все.
Элли прислушалась: в коридоре было тихо. Она выбежала из комнаты на поиски своей подруги Элисон.
Уже на бегу Элли заметила, что на улице разыгралась целая буря – гремел гром, ревел дождь, небо полосовали молнии. Элли не испугалась: за время работы в Пансионе она уже привыкла к тому, что весной здесь раз в неделю с гор накатывают бури. Не пугал ее и все увеличивающийся грохот и треск за окном.
Не обращая внимания на удары ветра в окно, она лихорадочно вспоминала, где сегодня работает ее подруга.
– Вроде бы Элисон сказала утром, что отправляется в северное крыло. Или нет? Да-да, точно, в северное. Она его не любит до ужаса, твердит, что там водятся привидения, – прошептала Элли.
Элли привидений не боялась, поскольку не верила в их существование. «Да и чего их опасаться? – говорила она Элисон. – Духи не могут причинить человеку вреда».
Однако общая атмосфера страха действовала и на нее. В конце коридора она сбавила скорость, а по лестнице поднималась на цыпочках. Иногда ей становилось немного жутковато. Элли казалось, что в спину ей кто-то смотрит. Не раз она останавливалась и оборачивалась. Пустота начала пугать ее, а Пансион словно вымер. Элли несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь унять непонятно откуда появившуюся дрожь в теле. «Это все на нервной почве. От беременности», – подумала она.
Элли обежала два этажа в северном крыле, и все без толку. Нет, она не заглядывала в каждый номер, она искала тележку Элисон, но так нигде ее и не увидела. Волнение нарастало. Трясясь от страха и нетерпения, она перешла на следующий этаж.
Она устала от ходьбы. В последнее время Элли вообще начала быстро уставать. Еще немного – и ей будет совсем трудно скрывать свое положение от всевидящего ока миссис Кинкейд.
– Он должен приехать. Должен, – повторяла она, поворачивая за угол.
– Кто должен приехать? – раздался чужой голос.
Элли вскрикнула. Глаза ее округлились от страха. Совсем рядом стоял некто, кто не должен был сейчас находиться здесь.
– Я т-так, п-про себя говорю, – пробормотала Элли, слегка заикаясь. – А ты что тут делаешь? – спросила она, не дожидаясь следующего вопроса.
– Тебя жду, – ответил он.
Дайана знала, что Квентин продолжает сидеть рядом с ней. Девушка повернулась, но не увидела его. На какое-то мгновение ее сковал страх. Она догадалась, что она одна, и очень испугалась, потому что могла не найти обратной дороги из «серого времени».
– Да, сегодня будет труднее, – послышался вдруг приятный голос. – Ты ушла глубже, чем обычно. Прости, но так надо.
Дайана повернулась к двери и уже не испытала прежнего шока, а лишь слегка удивилась, увидев сестру, которую прежде не знала. Такая же тоненькая, бледная и испуганная, как и несколько дней назад, когда Дайана впервые увидела ее на веранде. Только сейчас она говорила не детским, а взрослым голосом. Выражение ее овального лица было торжественным.
– Мисси, – произнесла Дайана, как и прежде не узнав своего голоса: здесь он делался странным и бесцветным. Она хотела бы почувствовать нечто иное, кроме боли за незнакомую ей сестру, но не могла. Только боль и еще печаль. Потому что Мисси обманом вырвали из жизни, лишили сестры.
Мисси кивнула:
– У нас мало времени.
– Но здесь же нет времени, – ответила Дайана. – Я поняла это, еще когда попала сюда в первый раз.
– У тебя оно есть, его нет у нас, – поправила ее Мисси. – По ту сторону двери. Откуда ты пришла сюда. И он не будет долго ждать тебя. Он вмешается, потому что боится за тебя.
Дайана поняла, что сестра говорит о Квентине.
– Боится, что я могу навсегда остаться здесь? А разве так может случиться?
– Этого я не знаю. – Мисси пожала худенькими плечиками. – Я знаю только, что тебе нужно побывать здесь, а попасть сюда можно лишь в бурю. Она дает тебе необходимую энергию. Пойдем, Дайана.
На этот раз Дайана решила отказаться от роли куклы, а попытаться хотя бы немного контролировать ситуацию.
– Сестры от одного отца и разных матерей? – задумчиво проговорил Квентин.
– Сводная сестра? – Дайана вытянула кисть из руки Квентина, непроизвольно потерла висок. Голова у нее ужасно болела, что мешало размышлять. – Возможно. После смерти матери отец не женился, но это не значит, что у него не могло быть других женщин.
– Ты говорила, что тебе было очень немного лет, когда твоя мать умерла, – сказал Квентин, немного помолчав. – Сколько точно?
– Четыре, – ответила она и только затем уловила его мысль. – Да, я подумывала над этим. Если Мисси была на год моложе меня, значит, она родилась, когда моя мать еще была жива. Но уже тогда, беременная мной, она часто лежала в психиатрических клиниках. А после родов практически оттуда не выходила. В этот период отец вполне мог встречаться с кем-то.
– Дайана, мы этого не знаем. Да мы вообще с тобой ничего не знаем. Какие факты у нас есть? Никаких. Только фотография, где ты изображена вместе с Мисси, и молчание твоего отца, когда ты застала его врасплох своим вопросом. Кстати, он ведь не стал отрицать, что Мисси – твоя сестра. Вот и все, что у нас есть.
– Ты говоришь как защитник, – проворчала она.
– Так я и есть по образованию защитник. И еще я полицейский. Я хочу сказать только одно – пока ничего определенного мы с тобой утверждать не можем. И поверь моему опыту – любая ситуация на самом деле гораздо запутаннее, чем выглядит на первый взгляд. Это – закон.
Дайана не только услышала, но и почувствовала раскатистые удары грома и снова потерла виски, уже сильнее. Буря шла с гор, мрачным сумраком окутывала долину. Дайана зажмурила глаза. Головная боль не утихала, пульсировала в висках, обхватывала затылок.
– Долго нам раздумывать не придется, – произнесла Дайана, поморщившись. – Уж своего отца я знаю. Он примчится сюда в воскресенье, максимум – в понедельник утром.
– Тебя встреча с ним сильно волнует?
– А у меня есть выбор? Но здесь он мне ничего не сделает.
– Я не об этом.
Дайана знала, что он имеет в виду.
– Уж если нам предстоит серьезный разговор, то лучше здесь и как можно раньше. Тянуть я не хочу. Мне нужна правда. Я устала... от незнания, от недостатка воспоминаний.
– Мы до всего докопаемся. Обязательно докопаемся.
– Надеюсь. – Девушка отвернулась от Квентина, снова посмотрела на фотографию. Головная боль не унималась, продолжая разрывать виски. – Забавно получается, – вдруг сказала она. Губы ее скривились в жалком подобии улыбки. – Как в хорошей «мыльной опере». Сестры, разделенные в детстве. Одна из них убита, вторая – безумна. Мать, умершая в психиатрической лечебнице. Бессовестный отец, гнусный лгун и обманщик. Старинный, викторианского стиля особняк с большим количеством привидений. Мужественный и умный агент ФБР, верящий, что во всей этой чепухе есть определенный смысл.
– С последним я полностью согласен.
Гром загрохотал совсем близко. Сверкнула молния.
Фотография странно озарилась и снова потемнела. У Дайаны перехватило дыхание. Она могла поклясться, что видела, как Мисси подняла руку и поманила то ли фотографа, то ли рассматривавшую ее сестру.
– Дайана...
Она отшатнулась, уловив краем глаза, что Квентин хочет дотронуться до нее.
– Постой, убери руку, – быстро проговорила она.
– Дайана, что с тобой? – взволнованно спросил Квентин.
«Не давай ему дотрагиваться до тебя».
Голос был знакомым, требовательным и очень тревожным. Его Дайана не смела ослушаться. Она резко повернулась и отчужденно посмотрела на Квентина:
– Не прикасайся ко мне. Мне нужно... Не дотрагивайся до меня. Жди.
* * *
Спустя пару секунд ярко блеснула молния, и Дайана очутилась в «сером времени».Не думала Элли Уикс, что может нервничать даже еще больше, чем когда она звонила ему по мобильному телефону. Однако в конце концов всеобщая паника охватила и ее. Происходящие в Пансионе события отразились на настроении всей прислуги и всех рабочих. Элли, никогда не считавшая себя трусихой, вдруг начала бояться темноты. Иной раз ей казалось, что она упадет в обморок, если кто-нибудь, просто шутки ради, решит ее напугать. А тут еще старая кикимора Кинкейд – следит за ней как ястреб. Такая кого угодно из себя выведет. Элли успокаивала себя тем, что это не общий страх сковывает ее, а обычные нервные срывы, которые сопровождают беременность, и что нужно всего лишь держать себя в руках.
Порой ей удавалось взять себя в руки настолько, что даже потеря работы в Пансионе уже не казалось ей таким уж и плохим событием. «Найти бы только где поселиться, конечно», – думала она.
Опасаясь не услышать звонка, в десятый, наверное, раз она включила телефон, проверила зарядку аккумулятора и громкость. Не успела она сунуть телефон в карман, как вдруг сбоку раздалось:
– Элли!
Она чуть не подпрыгнула от неожиданности, быстро повернулась и увидела миссис Кинкейд. Элли догадывалась, что вид у нее сейчас жалкий и виноватый, что надо бы ей смотреть по-другому, но ничего не могла с собой поделать. Она одернула передник, чтобы не был заметен телефон – пользоваться мобильной связью прислуге в Пансионе строжайше запрещалось.
– Да, мэм, – ответила Элли.
– По-моему, я просила тебя подготовить Тюльпановый номер. Туда скоро заезжает очень важный гость.
Элли не удивилась. Она знала, что в Пансион то и дело являлись очень важные гости, но теперь она относилась к подобным сообщениям более внимательно. Вот и сейчас она заинтересовалась неожиданным известием, предположив, что между таинственным гостем и ее звонком может быть определенная связь.
«Так быстро? Навряд ли. А там – кто его знает», – подумала она.
– Да, мэм, – ответила Элли, старательно унимая дрожь в голосе и разыгрывая беспечность. – Повторный визит?
Миссис Кинкейд нахмурилась.
– Я просто хотела узнать, нет ли у гостя каких-либо предпочтений. Любимое мыло, полотенца, – торопливо пояснила Элли.
– Да, это повторный визит, – кивнула миссис Кинкейд. – А что касается предпочтений, то они все должны быть записаны. Проверь в своем блокноте.
– Да, конечно. Простите, мэм. Что-то я сегодня какая-то рассеянная. Погода, наверное.
– Твое состояние я уже отметила, – проскрипела миссис Кинкейд. – Занимайся работой, если не хочешь потерять место.
Элли кивнула и с бьющимся сердцем, подталкивая перед собой тележку, заторопилась к указанному номеру.
«А вдруг это все-таки он? Решил поговорить. Конечно, он догадался, о чем я собираюсь сообщить. Или нет? Догадывается, конечно. Иначе зачем так сразу бросаться сюда?»
Она вытащила блокнот, посмотрела записи. Почерк у нее был неважный, а сейчас буквы и вовсе прыгали перед глазами. Элли наморщила нос. Имени не было указано, просто номер. Никаких особых предпочтений – ни свежих цветов ежедневно, ни специального мыла. Только махровые полотенца и две подушки на кровать – и все.
Записи ни о чем ей не сказали, тем более что к прошлому его визиту номер готовила не она, а Элисон.
Руки у Элли тряслись, она не без труда затолкала тележку в кабину лифта и поднялась на нужный этаж, пустой в связи с внезапным отъездом постояльцев. Перепугали их и полицейские, и вообще черт-те что творящееся в Пансионе. Короче говоря, многие просто убежали отсюда без оглядки.
Элли было все равно. Она открыла замок, распахнула дверь номера, в волнении даже забыв доведенное до автоматизма правило – постучаться, прежде чем входить. Увидала бы ее сейчас миссис Кинкейд, взвыла бы от негодования.
Уединенность и невмешательство в частную жизнь в Пансионе блюли незыблемо.
Элли быстро перестелила постель, втащила в комнату пылесос, включила в розетку в коридоре, чтобы со стороны казалось, будто в номере идет уборка, затем повернулась к двери. Она не успела выйти, как блеснул серебряный язык молнии, и в ее ослепительном свете Элли вдруг заметила в густом ковровом ворсе какой-то металлический предмет. Медальон.
Тот самый медальон.
Да, Элли сразу узнала его. Это был действительно тот самый медальон, что она нашла здесь же.
– Ты должен быть среди забытых вещей, дружок, – пробормотала она, присев на корточки и разглядывая находку. – Точно. Я сама тебя отнесла в камеру хранения. Как ты тут оказался? Загадка, да и только.
Элли хмыкнула, но размышлять об этом не стала – ее ждали более серьезные дела. Она сунула медальон в карман передника, решив положить в специальный пакет позже, чем нарушила еще одно правило. Но у Элли просто не было для этого времени.
Кроме того, камера хранения уже несколько дней не работала – ввиду отсутствия постояльцев ничего не обнаруживалось, а те, кто выехал, с перепугу увезли с собой все.
Элли прислушалась: в коридоре было тихо. Она выбежала из комнаты на поиски своей подруги Элисон.
Уже на бегу Элли заметила, что на улице разыгралась целая буря – гремел гром, ревел дождь, небо полосовали молнии. Элли не испугалась: за время работы в Пансионе она уже привыкла к тому, что весной здесь раз в неделю с гор накатывают бури. Не пугал ее и все увеличивающийся грохот и треск за окном.
Не обращая внимания на удары ветра в окно, она лихорадочно вспоминала, где сегодня работает ее подруга.
– Вроде бы Элисон сказала утром, что отправляется в северное крыло. Или нет? Да-да, точно, в северное. Она его не любит до ужаса, твердит, что там водятся привидения, – прошептала Элли.
Элли привидений не боялась, поскольку не верила в их существование. «Да и чего их опасаться? – говорила она Элисон. – Духи не могут причинить человеку вреда».
Однако общая атмосфера страха действовала и на нее. В конце коридора она сбавила скорость, а по лестнице поднималась на цыпочках. Иногда ей становилось немного жутковато. Элли казалось, что в спину ей кто-то смотрит. Не раз она останавливалась и оборачивалась. Пустота начала пугать ее, а Пансион словно вымер. Элли несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь унять непонятно откуда появившуюся дрожь в теле. «Это все на нервной почве. От беременности», – подумала она.
Элли обежала два этажа в северном крыле, и все без толку. Нет, она не заглядывала в каждый номер, она искала тележку Элисон, но так нигде ее и не увидела. Волнение нарастало. Трясясь от страха и нетерпения, она перешла на следующий этаж.
Она устала от ходьбы. В последнее время Элли вообще начала быстро уставать. Еще немного – и ей будет совсем трудно скрывать свое положение от всевидящего ока миссис Кинкейд.
– Он должен приехать. Должен, – повторяла она, поворачивая за угол.
– Кто должен приехать? – раздался чужой голос.
Элли вскрикнула. Глаза ее округлились от страха. Совсем рядом стоял некто, кто не должен был сейчас находиться здесь.
– Я т-так, п-про себя говорю, – пробормотала Элли, слегка заикаясь. – А ты что тут делаешь? – спросила она, не дожидаясь следующего вопроса.
– Тебя жду, – ответил он.
* * *
Дайана, как обычно, с легким интересом оглядела пустую, словно застывшую гостиную. Яркие викторианские краски исчезли, рисунки на обоях и шторах расплылись на сером фоне, смешались с полумраком. За серебристым окном погас свет. Гром неожиданно стих. Все вокруг сделалось серым и холодным.Дайана знала, что Квентин продолжает сидеть рядом с ней. Девушка повернулась, но не увидела его. На какое-то мгновение ее сковал страх. Она догадалась, что она одна, и очень испугалась, потому что могла не найти обратной дороги из «серого времени».
– Да, сегодня будет труднее, – послышался вдруг приятный голос. – Ты ушла глубже, чем обычно. Прости, но так надо.
Дайана повернулась к двери и уже не испытала прежнего шока, а лишь слегка удивилась, увидев сестру, которую прежде не знала. Такая же тоненькая, бледная и испуганная, как и несколько дней назад, когда Дайана впервые увидела ее на веранде. Только сейчас она говорила не детским, а взрослым голосом. Выражение ее овального лица было торжественным.
– Мисси, – произнесла Дайана, как и прежде не узнав своего голоса: здесь он делался странным и бесцветным. Она хотела бы почувствовать нечто иное, кроме боли за незнакомую ей сестру, но не могла. Только боль и еще печаль. Потому что Мисси обманом вырвали из жизни, лишили сестры.
Мисси кивнула:
– У нас мало времени.
– Но здесь же нет времени, – ответила Дайана. – Я поняла это, еще когда попала сюда в первый раз.
– У тебя оно есть, его нет у нас, – поправила ее Мисси. – По ту сторону двери. Откуда ты пришла сюда. И он не будет долго ждать тебя. Он вмешается, потому что боится за тебя.
Дайана поняла, что сестра говорит о Квентине.
– Боится, что я могу навсегда остаться здесь? А разве так может случиться?
– Этого я не знаю. – Мисси пожала худенькими плечиками. – Я знаю только, что тебе нужно побывать здесь, а попасть сюда можно лишь в бурю. Она дает тебе необходимую энергию. Пойдем, Дайана.
На этот раз Дайана решила отказаться от роли куклы, а попытаться хотя бы немного контролировать ситуацию.