Кей Хупер
Леденящий ужас
Пролог
Лежэ, Теннесси, двадцать пять лет назад
Малышка сжалась в комочек, забившись в дальний угол чулана. Темноту она не любила и сильно зажмурила глаза. Уши закрыла ладошками, прижала их крепко-крепко, но звук не исчезал.
«Та-тум, та-тум, та-тум».
Девочка испугалась еще больше: вдруг звук уже сидит в ней? Она приложила руку к груди, туда, где билось сердце, и попробовала успокоить себя тем, что это оно так громко стучит.
«Та-тум, та-тум».
Нет, это было не биение сердца. Звук был в голове: короткие глухие удары, похожие на хлопанье крыльев, словно кто-то отчаянно пытался вырваться наружу.
– Уходи, – прошептала девочка.
«Та-тум.
Смотри.
Та-тум.
Слушай.
Та-тум».
Читать она умела плохо, буквы давались ей тяжело, но слова видела отчетливо, как будто они отпечатались в ее сознании и проплывали перед глазами, написанные ярким крупным шрифтом. Они всегда являлись такими – светящиеся буквы понятных ей слов.
«Торопись. Смотри».
Девочка не могла не смотреть. У нее не было сил ни противостоять, ни ослушаться этих приказов.
Все еще сжимая ладонями уши, малышка неохотно приоткрыла глаза. В чулане было по-прежнему темно, а мрака она очень боялась. Из щели под дверью сочился свет. Стараясь не отводить глаз от яркой полоски, она, сидя на корточках, все равно чувствовала редкую тяжелую вибрацию пола.
«Прячься».
– А я уже спряталась, – прошептала девочка, трясясь от ужаса и не отрывая взгляда он светлого лучика под дверью. Страх внутри ее все рос и рос.
Внезапно малышка услышала, как загрохотала дверь чулана.
«Та-тум!
Та-тум!
Та-тум!»
– Нет! Нет! – закричала она.
«Оно здесь».
– Трудновато тебя найти.
– При желании, как видишь, вполне возможно. А кто меня искал? – ответил Квентин Хейз, не отрывая глаз от газеты, разложенной перед ним на столе.
– Ной Бишоп.
Квентин поднял глаза, брови его удивленно поползли вверх:
– Из отдела по борьбе с призраками?
Бишоп слабо усмехнулся:
– Я это уже слышал.
– Только что придумал это название? Ну конечно, – кивнул Хейз, – у тебя же должен быть целый набор экстрасенсорных способностей.
– Есть у меня набор, – сердито ответил Бишоп, – но только не нужно ими обладать, чтобы услышать в твоих словах насмешку. – Он пожал плечами. – Хотя я не обижаюсь, нам частенько говорят что-нибудь подобное. Ничего страшного. Уважение приходит с успехом.
Квентин изучал собеседника: пристальный взгляд серых любознательных глаз, видавших опасности; испещренное морщинами, но не лишенное приятности лицо человека, понимающего шутки, однако готового достойно ответить зарвавшемуся насмешнику. Все это, включая блестящие аналитические способности, принесло Ною уважение бюро, хотя над новообразованным подразделением, во главе которого поставили его, действительно частенько подшучивали.
Квентин тоже был далеко не новичок. За ним давно ходила слава детектива хваткого, жесткого, работавшего только в одиночку, не любившего появляться на публике и обсуждать свои способности.
– Ну и зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил он.
– Я подумал, что это тебя может заинтересовать.
– Вот как? Не представляю, каким образом.
– Напротив, хорошо представляешь. – Бишоп, все с той же едва заметной лукавой усмешкой, наконец вошел в комнату и сел напротив Квентина. – И год назад, и полгода назад ты видел, что я иду к тебе.
Помолчав, Квентин произнес:
– Тебе еще никто не сообщил, что я ушел со службы?
– Мне говорили только то, что ты два последних сезона провел в Теннесси. В том самом маленьком городке. Вполне возможно, даже посиживал в комнатке для совещаний в местном полицейском участке. За последние двадцать лет здесь не произошло ничего стоящего внимания. Так, мелочи – домашние скандалы, неправильные парковки, изредка забредали торговцы контрафактом. Теперь ты снова сидишь здесь и, пока местные копы, занятые текучкой, смотрят в твою сторону и пожимают плечами, роешься в старых пыльных папках.
– Они неплохо ко мне относятся, – сказал Квентин.
– Разумеется, им нравится твоя настойчивость.
– Для полицейского это самое главное качество.
Бишоп кивнул.
– Но только полицейским не нравятся старые тайны и нераскрытые дела. Наверное, поэтому ты здесь?
– Как будто ты не знаешь, – улыбнулся Квентин.
Бишоп и бровью не повел – либо не понял шутки, либо остался к ней глух.
– Я не экстрасенс, не провидец и не прорицатель. Твоих способностей у меня нет. Я всего лишь телепат, да и то довольно слабый – читаю мысли человека, только если прикасаюсь к нему. А экстрасенсы, по крайней мере те, кого я знаю, умеют блокировать мои попытки.
– Поэтому ты и предположил, что я экстрасенс, не так ли? – вынужден был спросить Квентин, хотя слово «прорицатель» говорило об уверенности Бишопа. Тот сразу подтвердил его догадку.
– Нет, я точно знаю, что ты экстрасенс. Я это чувствую, как чувствую свои способности. Мы интуитивно узнаем друг друга, не всегда и не все, но, во всяком случае, большинство таких, как мы.
– Понятно. Ну и когда мы начнем обмениваться тайными рукопожатиями?
– Перед тем как я покажу тебе свое кольцо с шифром.
Квентин рассмеялся. До этого момента ему и в голову не приходило, что Бишоп обладает чувством юмора.
– Извини, но сам посуди: подразделение ФБР, состоящее из экстрасенсов, – это что-то совсем новое. Ведь смешно, признай сам.
– Пока – да. Но потом будет не до смеха.
– И ты в это действительно веришь?
– С каждым днем наука понимает о человеческом мозге все больше. Рано или поздно психические способности систематизируются и будут восприниматься так же естественно, как слух или зрение.
– И тебя перестанут называть командиром группы по отлову привидений?
– Давай закончим на том, что пройдет немного времени, и все сомнения и неверие отпадут. Мы обречены на успех.
– Ясно, – кивнул Квентин. – Но пока ФБР не раскрывает сорок процентов преступлений.
– Подожди, очень скоро их станет намного меньше.
Квентин не был уверен, что слова его созвучны оптимизму Бишопа, поэтому обрадовался, когда возникшую паузу прервал вошедший в комнату офицер полиции.
– Квентин, я знаю, что ты в отпуске, – произнес, остановившись в дверях, лейтенант Натан Макдэниэл, едва взглянув на Бишопа, – но думаю, тебя это заинтересует. И шеф сказал, чтобы я сообщил тебе.
– А что там у тебя, Натан?
– Только что нам позвонили и сказали, что пропала маленькая девочка.
Квентин вскинул голову и спросил:
– Там же, в Пансионе?
– Да, в Пансионе.
Комплекс гостиничных зданий был построен незадолго до начала двадцатого века и получил очень громкое имя, которое с течением лет прочно забылось. Последние двадцать лет, несмотря на протесты владельцев, его называли просто Пансион. В конце концов, владельцы смирились с названием, тем более что оно не отпугивало богатых постояльцев: им полюбились его тихая, почти отшельническая уединенность и великолепие архитектуры «под старину». Добраться до Пансиона, расположенного вдали от главных городов, можно было только по узкой извивающейся дороге, частью – щебенчатой, частью – асфальтовой, обсаженной с обеих сторон густыми деревьями. Начиналась она у городка Лежэ и заканчивалась у главных ворот Пансиона. Человек, приехавший сюда, выпадал из поля зрения цивилизации с ее модными современными атрибутами – экспресс-почтой и прочими средствами общения.
Однако, несмотря на замкнутость и оторванность от мира, Пансион был местечком и красивым, и комфортным, что привлекало сюда множество гостей. Внушительных размеров главное здание и рассыпанные вокруг него уютные коттеджи всегда были заполнены желающими полюбоваться местными красотами – лесами и горами. Постояльцам предлагались не только увлекательные пешие прогулки, но и альпинистские маршруты, и катание на лошадях. В распоряжении любителей тихого отдыха имелись восхитительные сады. Дополняли комплекс изумительное поле для гольфа на восемнадцать лунок, кегельбан, закрытые бассейн олимпийского типа и теннисный корт.
Прибавьте к этому многочисленную вышколенную прислугу, готовую выполнить любую прихоть постояльцев, очаровательные комнаты и коттеджи с роскошными кроватями, белье с которых не стиралось, а сразу выбрасывалось, первоклассные ванны, по желанию постояльца – грязевые, и вы поймете, почему такой городишко, как Лежэ, нанесен на карту Теннеси – если не на географическую, то уж по крайней мере на туристическую.
– Проблема только одна, – сказал Квентин Бишопу, вылезая у входа в главное здание из взятой напрокат машины, – за этим замечательным местечком водится гадкая привычка поглощать людей, и главным образом маленьких детей.
– Ну, об этом в туристических справочниках явно не упоминается, – буркнул Бишоп.
– Разумеется, нет, – кивнул Квентин. – Честно говоря, здесь об этих исчезновениях предпочитают не упоминать. Достать документы очень трудно. Сколько лет я уже собираю материал по этим делам, а общая картина начала складываться совсем недавно. Все исчезновения и смерть определенно связаны с Пансионом, но не с его постояльцами. Гибнут и пропадают дети сотрудников гостиницы, прислуги. То есть местных жителей. А народец тут живет замкнутый, с чужаками не общается, в свои дела не допускает.
– Даже когда дело касается их детей? – удивился Бишоп.
– Можешь мне поверить. Они просто берут собак, ружья и начинают прочесывать лес. Раньше, как я выяснил, они даже в полицию ничего не сообщали. Да и сейчас нечасто обращаются. – Квентин махнул рукой.
– Какой период времени ты охватил в своем исследовании?
– Двадцать прошедших лет как минимум. И обнаружил шесть загадочных прецедентов – то ли несчастных случаев, то ли болезней; но из них один – вне всякого сомнения, убийство. Правда, при таком количестве постояльцев этого мало, конечно. – Он помолчал. – Но только я уверен, что просто не все выкопал. Определенно многое скрывается. Кроме того...
– Что «кроме того»?
– Здесь пропало пять человек, не только дети, но и взрослые.
Квентин передумал говорить то, о чем собирался сказать. Чтобы понять это, не нужно было обладать сверхъестественными способностями. Бишоп кивнул, сделав вид, что ничего не заметил, и тихо произнес:
– Если бы у меня были дети, я бы поостерегся привозить их сюда.
– Я тоже, – согласился Квентин. Он заметил возле лестницы, ведущей в здание, Натана Макдэниэла и еще одного полицейского, разговаривавших с каким-то мужчиной, явно немного не в себе, и нахмурился.
– Ты специально приезжаешь сюда, чтобы выяснить, почему это место... проклято?
Квентин не стал оспаривать терминологию.
– Ты же сам утверждал, что полицейским не нравятся тайны.
– Особенно те, что затрагивают их лично, – прибавил Бишоп.
Квентин вспыхнул, бросил на Бишопа недобрый взгляд, но отвечать не стал, так как в эту секунду Макдэниэл повернулся к ним и легким кивком пригласил присоединиться.
– Как утверждает отец девочки, – заговорил лейтенант, – она не из тех, что любят уходить из дома. Одна никогда не гуляет. Ее мать сегодня с утра принимала минеральные и грязевые ванны, а дочка с отцом весь день провели вместе. Сначала катались на лошадях, потом решили устроить пикник. Взяли пакеты с едой и отправились в розарий. Начали устраиваться и вдруг обнаружили, что в пакетах нет мороженого. Отец пошел за ним, а когда вернулся, увидел одно одеяло и пакеты. Дочь исчезла. Он говорит, что отсутствовал не более пяти минут. – Макдэниэл вздохнул. – Половина служащих ищут ее, но вот уже час, как никто не звонит.
– Осмотрели все вокруг зданий? – спросил Бишоп.
– Да. По крайней мере, так мне сказали, – ответил Макдэниэл, подозрительно рассматривая Бишопа. – Кстати, шеф сказал, что хоть ты и приехал сюда только для того, чтобы поговорить с Квентином, но если есть желание, можешь нам помочь. А зачем к нам так часто ездит Квентин, мы в курсе.
– Я всегда готов помочь в поисках ребенка, – проговорил Бишоп. – Кто-нибудь видел девочку после того, как ее отец ушел за мороженым?
– Из тех, с кем нам удалось поговорить, – никто. В саду было полным-полно людей, многие любят устраивать там пикники, особенно летом. Как сейчас. Сидели там несколько парочек, но, полагаю, им было не до девочки. Даже если бы она прошла мимо них, они бы едва ее заметили.
– Мог ее кто-нибудь увести силой? – повысил голос Квентин.
Бишоп бросил в его сторону недовольный взгляд и пожал плечами:
– Маловероятно. Девочка бы закричала, стала сопротивляться. Как бы люди ни были заняты друг другом, а странности вокруг себя они все-таки замечают. Если, конечно, видят того, с кем они происходят, – загадочно прибавил он.
Макдэниэл продолжал:
– Следов борьбы нет, Квентин. Трава, конечно, кое-где примята, на дорожках отпечатки обуви, но нет никаких причин, которые заставили бы нас думать, что девочку утащили силой. Она просто исчезла. На одеяле лежал только ее тоненький свитер. Есть у нас тут клуб собаководов я вызвал на помощь его руководителя, хорошего кинолога с собакой, и несколько человек, хорошо знающих эти места. – Он посмотрел на часы. – Примерно через полчаса они должны появиться.
– Натан, а как ее зовут?
– Белинда. Отец заявляет, что она никогда с незнакомыми людьми не разговаривает. Ей восемь лет.
Квентин замолчал и, повернувшись, направился к розарию, расположенному за главным зданием.
– Человек, одолеваемый демонами, – проговорил тихо вслед ему Макдэниэл, ни к кому не обращаясь.
– Какими демонами, лейтенант? – поинтересовался Бишоп.
– А ты его об этом и спроси. Я просто высказал свое мнение. Мне он ничего не говорит, кроме того, что лет двадцать назад произошло какое-то преступление, которое никто так и не раскрыл. Оно-то Квентина и беспокоит.
– Все мы знаем об этом преступлении, и всех нас оно преследует. Даже по ночам снится, – произнес Бишоп, едва заметно кивнув.
– Это точно, – согласился лейтенант. – Но только Квентину оно видится в кошмарах. Родом из собственного детства.
– Знаю, – сказал Бишоп.
Всем казалось очень странным, что девочка исчезла – словно испарилась – среди бела дня, из центра розария, и никто этого даже не заметил; но еще более загадочным и пугающим было другое событие – когда прибыл кинолог с собакой и ей дали понюхать розовый свитерок Белинды, та вдруг жалобно заскулила, начала жаться к ногам хозяина, а потом легла и печально завыла.
– С ней такое раньше случалось? – спросил Бишоп хозяина. Тот, изумленно глядя на собаку, сначала ничего не ответил, а только покачал головой.
– Никогда, – наконец произнес он. – Понятия не имею, что стряслось. – Он наклонился и, чтобы успокоить дрожащего пса, начал гладить его.
Макдэниэла все это тоже озадачило. Почесав затылок, он обратился к собравшимся на поиски, объявив им, что от помощи собаки придется отказаться. Те переглянулись и ушли.
– Ну что ж, – вздохнул Макдэниэл, поворачиваясь к Бишопу, – если у вас есть какие-то особые способности, думаю, самое время их явить.
– Как ты на это смотришь, Бишоп? – с вызовом произнес Квентин.
– Смотрю я на это очень даже положительно, – бесстрастно ответил Бишоп, не замечая развязного тона. Он осмотрелся. – Местность незнакомая, но я попробую. Квентин, давай еще раз пройдемся по всем садам?
– А я пойду еще раз поговорю с отцом девочки, – бросил Макдэниэл.
Квентин с минуту смотрел, как лейтенант быстрым шагом удаляется в сторону главного здания, затем повернулся к Бишопу.
– Решил оставить техническую работу местным? Понятно. Только неясно – какие такие способности ты можешь здесь продемонстрировать? С помощью своих я девочку не найду – это точно. Скорее всего, и твои способности здесь едва ли пригодятся.
– Телепатия не пригодится, тут ты прав, – согласился Бишоп. – Но есть и еще кое-что помимо телепатии, что может оказаться полезным.
– Ты о чем говоришь?
– Нужна высокая площадка, откуда я смог бы рассмотреть местность, – уклончиво произнес Бишоп.
– На крыше главного здания есть такая. Называется башней обозрения. Подойдет?
– Идем поглядим.
Башня оказалась не более чем куполом, установленным на крыше здания в викторианском стиле, метров семи в диаметре. Множество небольших окон были распахнуты настежь. Пансион располагался в центре широкой поляны, поэтому с башни вся близлежащая местность просматривалась довольно хорошо.
Все время, пока они поднимались на купол, Бишоп молчал, и только подойдя к одному из окон, медленно заговорил:
– Я всегда подозревал, что животные чувствуют многое из того, что люди либо не понимают, либо не осознают. Есть вещи, о которых мы просто не подозреваем.
– Жаль только, что животные не могут сказать, что именно они чувствуют. Или ты и с животными уже научился устанавливать телепатический контакт?
– Только с людьми, да и то не со всеми. Дай Бог с половиной тех, с кем сталкиваюсь. Ты же не хуже меня знаешь, что наши дополнительные чувства столь же неразвиты, как и пять обычных.
– Если честно, то ни черта я не знаю об этих дополнительных органах чувств, – проговорил Квентин и отошел к окну, выходящему в розарий. – Меня не интересует то, где нет настоящей науки, и уж тем более все эти хитроумные теории, которые подделываются под науку.
– Приходи в мой отдел, и я тебе гарантирую – узнаешь о психических способностях с самой что ни на есть научной точки зрения. Во многом и себя поймешь.
– Я – одиночка, командной игры не люблю.
– Это я как-нибудь переживу, – ответил Бишоп, подходя ближе и оглядывая раскинувшийся внизу сад. – Квентин, мне очень нужен прорицатель. Такие люди – большая редкость.
– Какой из меня прорицатель? Я ничего не предвижу и не чувствую, я просто знаю, что вот-вот должно произойти то-то или то-то, – выдавил из себя Квентин. – По большей части чистая ерунда, мелочь. Вроде того, что через минуту телефон зазвонит, или что через полчаса дождь пойдет, или что я сейчас увижу ключи, которые неделю назад сам черт-те куда засунул... Глупости.
– Я бы так не сказал. Ты же чувствуешь, в каком месте найдешь важную улику? Или какой вопрос нужно задать подозреваемому, чтобы он сознался? Ты чувствуешь, какая версия ведет следствие в тупик? Квентин, это не глупости.
– Досье мое прочитал, – усмехнулся Квентин.
– Разумеется, – признался Бишоп. – Поиск таких людей, как ты, – моя прямая обязанность, тем более у нас, в стенах ФБР.
Квентин долго смотрел на Бишопа, затем пожал плечами.
– Никогда не использовал свои, как ты говоришь, «дополнительные возможности» в ходе расследования. Я их даже контролировать не умею.
– Вот мы всему этому тебя и научим. И как ими пользоваться в раскрытии преступлений, и как управлять ими.
– Ты серьезно?
Бишоп мягко улыбнулся, не обращая внимания на задиристый тон, но отвечать не стал; обвел взглядом расстилавшуюся долину, концентрируя и усиливая свои пять обычных чувств. Это походило на регулировку бинокля – расплывчатые формы близлежащих предметов делались четче, а фоновые шумы становились яснее и громче. Он ощутил далекий запах роз.
Бишоп не собирался признаваться Квентину, особенно после его насмешек, что то, чем он пользовался, называли в отделе «паучьим чутьем».
– Бишоп, – позвал его Квентин.
– Подожди, – тихо ответил он и, сосредоточившись, услышал обрывки разговоров ведущих поиск полицейских и служащих, малозначащие фразы и отдельные слова. Сквозь аромат роз, других цветов и свежескошенной травы он уловил запах, идущий из гостиничной кухни, смешанный с ароматом хорошей косметики и лосьона. Затем его перебил тяжелый дух конюшни – лошадей, кожи и сена. Как только он отводил внутренний бинокль с объекта, тот норовил снова потерять форму, и Бишопу с трудом удавалось фокусироваться на всем сразу.
Он продолжал концентрироваться, стараясь проникнуть зрением и слухом как можно дальше.
Цвета начали сливаться, запахи – перемешиваться, отчего в желудке у него неприятно заныло, слова и звуки, накладываясь друг на друга, превращались в какофонию:
– ... у ручья посмотреть...
– ... да не заигрывала я с ним, отстань...
– ... постоялец из сада орхидей просит...
– ... черт, скоро до ручья и озера дотащимся...
– Папа, папочка! Ты где? Мне страшно...
– Бишоп, – снова окликнул его Квентин.
Тот положил ладонь на его руку. Квентин недоуменно посмотрел сначала на нее, затем перевел взгляд на лицо напарника. Секунды две взгляд Бишопа оставался туманным, потом прояснился. Он вышел из оцепенения, снова вернулся в свое обычное состояние, слышал и видел то же самое, что и остальные, находившиеся рядом. Разве что только запахи он чувствовал острее. Или это они просто не успели выветриться из его сознания?
Вопросы Бишоп задавал крайне редко, он просто концентрировался и узнавал все, что ему было нужно. Он усилием воли стряхнул с себя холод, окутавший его за то время, что он оставался недвижим, мысленно вглядываясь и вслушиваясь в даль. Сейчас его интересовало только одно: что обострило его способности – сила воли или само место, как утверждал Квентин, очень странное. Холод, который ощутил Бишоп, указывал на то, что Квентин, возможно, прав. Но кроме холода, было еще нечто, над чем предстояло поразмышлять.
– Ты умеешь ездить верхом? – спросил он Квентина.
– Да, умею, – подозрительно глядя на Бишопа, ответил тот. – А что это тебе вдруг захотелось прокатиться?
– Я... я настроился и засек место. Поехали.
Квентин, продолжая хмуриться, последовал за Бишопом, и через десять минут они уже, сидя на лошадях, направлялись в горы по узкой извивающейся тропинке. Бишоп ехал первым, молча, наклонив голову, словно прислушиваясь к внутреннему голосу, направлявшему его.
Квентин нисколько не удивился умению Бишопа хорошо сидеть в седле: он знал, что тот – человек упорный и настойчивый и уж если чего захочет, то добьется, сколько бы времени и сил ему это ни стоило. К тому же и природной силы ему было не занимать.
«Интересно, что он там над собой проделывал в башне?» – размышлял Квентин.
Бишопу потребовалось приложить немало сил, чтобы сконцентрироваться. Зрачки его расширились до такой степени, что показались Квентину, мельком взглянувшему в них, огромными черными пропастями. После этого он почувствовал себя, мягко говоря, очень неуютно.
«Как он там сказал? «Настроился»? Что он имел в виду?» Он дернул поводья, нагнав Бишопа, пристроился на тропинке рядом с ним и спросил:
– Ты точно знаешь, где она, или мы едем наугад?
– Нет, не наугад. Я точно знаю, где находится девочка, – спокойно ответил Бишоп.
– Откуда тебе это известно?
– Я ее слышал.
Квентин с минуту вникал в его слова.
– Ты хочешь сказать, что услышал ее голос из башни?
– Да, – кивнул Бишоп.
Квентин обернулся – они отъехали на приличное расстояние от гостиницы, тихо произнес:
– И как же, черт подери?
– Мозг – это удивительный инструмент, – ответил Бишоп. – Уникальный. И чувства – это тоже инструменты. Пять обычных чувств плюс те, которыми нам повезло обладать дополнительно.
– По-моему, Бишоп, ты каких-то чувств уже лишился.
– Увидим, – равнодушно произнес тот.
Квентин придержал лошадь, снова поехал за Бишопом. Посматривая ему в спину, он усмехался, не зная, что и думать. Бишоп, конечно, производил впечатление чокнутого, но ведь и сам Квентин нередко действовал по наитию, будто кто-то, сидящий внутри его, подсказывал ему, что нужно спросить или что сделать. А иногда он же сообщал о том, что должно произойти в самое ближайшее время.
«Кто его знает, может, он и вправду слышал голос Белинды. Посмотрим, чем кончится наша прогулка».
– Вот ты где, Белинда.
– Уйди! – всхлипнула девочка, отворачиваясь, часто моргая и морщась в свете карманного фонарика в руке Квентина. Она забилась в расщелину в скале, возле сложенного из камней кострища. Бишоп видел, как девочка испуганно съеживается, стараясь залезть еще глубже. – Не подходи ко мне! – сказала она дрожащим от слез голосом и сразу же разрыдалась.
– Все хорошо, Белинда. Не надо плакать, – попытался успокоить ее Квентин. – Ну что ты. – Он старался говорить как можно мягче и нежнее, но выходило неважно. – Сейчас мы отвезем тебя к родителям.
Девочка продолжала плакать, и Квентин не рискнул даже протянуть ей руку.
– Дай я попробую, – произнес Бишоп. Квентин охотно отошел, уступая ему место – у кострища вдвоем было не раз вернуться.
Это было древнее, давно заброшенное жилище, прилепившееся к скале и сооруженное из толстых бревен и камня, с низко нависшей крышей. Квентин подумал, что жутковато, наверное, пришлось здесь девчушке одной. Выглядела она испуганно и жалко, но была целой и невредимой, если не считать маленькой царапинки на лбу. Квентин не мог понять, что потянуло ее в эту глухомань и как ей удалось пройти по лесу такое большое расстояние. «Заблудилась, искала выход из леса», – решил он.
– Ну хватит плакать, Белинда, – таким же успокаивающим, как у Квентина, голосом заговорил Бишоп, но сейчас реакция у девочки была совсем другой. Она торопливо выбралась из расщелины и обхватила Бишопа за шею. Тот взял ее на руки. Квентин удивленно смотрел на него.
Малышка сжалась в комочек, забившись в дальний угол чулана. Темноту она не любила и сильно зажмурила глаза. Уши закрыла ладошками, прижала их крепко-крепко, но звук не исчезал.
«Та-тум, та-тум, та-тум».
Девочка испугалась еще больше: вдруг звук уже сидит в ней? Она приложила руку к груди, туда, где билось сердце, и попробовала успокоить себя тем, что это оно так громко стучит.
«Та-тум, та-тум».
Нет, это было не биение сердца. Звук был в голове: короткие глухие удары, похожие на хлопанье крыльев, словно кто-то отчаянно пытался вырваться наружу.
– Уходи, – прошептала девочка.
«Та-тум.
Смотри.
Та-тум.
Слушай.
Та-тум».
Читать она умела плохо, буквы давались ей тяжело, но слова видела отчетливо, как будто они отпечатались в ее сознании и проплывали перед глазами, написанные ярким крупным шрифтом. Они всегда являлись такими – светящиеся буквы понятных ей слов.
«Торопись. Смотри».
Девочка не могла не смотреть. У нее не было сил ни противостоять, ни ослушаться этих приказов.
Все еще сжимая ладонями уши, малышка неохотно приоткрыла глаза. В чулане было по-прежнему темно, а мрака она очень боялась. Из щели под дверью сочился свет. Стараясь не отводить глаз от яркой полоски, она, сидя на корточках, все равно чувствовала редкую тяжелую вибрацию пола.
«Прячься».
– А я уже спряталась, – прошептала девочка, трясясь от ужаса и не отрывая взгляда он светлого лучика под дверью. Страх внутри ее все рос и рос.
Внезапно малышка услышала, как загрохотала дверь чулана.
«Та-тум!
Та-тум!
Та-тум!»
– Нет! Нет! – закричала она.
«Оно здесь».
– Трудновато тебя найти.
– При желании, как видишь, вполне возможно. А кто меня искал? – ответил Квентин Хейз, не отрывая глаз от газеты, разложенной перед ним на столе.
– Ной Бишоп.
Квентин поднял глаза, брови его удивленно поползли вверх:
– Из отдела по борьбе с призраками?
Бишоп слабо усмехнулся:
– Я это уже слышал.
– Только что придумал это название? Ну конечно, – кивнул Хейз, – у тебя же должен быть целый набор экстрасенсорных способностей.
– Есть у меня набор, – сердито ответил Бишоп, – но только не нужно ими обладать, чтобы услышать в твоих словах насмешку. – Он пожал плечами. – Хотя я не обижаюсь, нам частенько говорят что-нибудь подобное. Ничего страшного. Уважение приходит с успехом.
Квентин изучал собеседника: пристальный взгляд серых любознательных глаз, видавших опасности; испещренное морщинами, но не лишенное приятности лицо человека, понимающего шутки, однако готового достойно ответить зарвавшемуся насмешнику. Все это, включая блестящие аналитические способности, принесло Ною уважение бюро, хотя над новообразованным подразделением, во главе которого поставили его, действительно частенько подшучивали.
Квентин тоже был далеко не новичок. За ним давно ходила слава детектива хваткого, жесткого, работавшего только в одиночку, не любившего появляться на публике и обсуждать свои способности.
– Ну и зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил он.
– Я подумал, что это тебя может заинтересовать.
– Вот как? Не представляю, каким образом.
– Напротив, хорошо представляешь. – Бишоп, все с той же едва заметной лукавой усмешкой, наконец вошел в комнату и сел напротив Квентина. – И год назад, и полгода назад ты видел, что я иду к тебе.
Помолчав, Квентин произнес:
– Тебе еще никто не сообщил, что я ушел со службы?
– Мне говорили только то, что ты два последних сезона провел в Теннесси. В том самом маленьком городке. Вполне возможно, даже посиживал в комнатке для совещаний в местном полицейском участке. За последние двадцать лет здесь не произошло ничего стоящего внимания. Так, мелочи – домашние скандалы, неправильные парковки, изредка забредали торговцы контрафактом. Теперь ты снова сидишь здесь и, пока местные копы, занятые текучкой, смотрят в твою сторону и пожимают плечами, роешься в старых пыльных папках.
– Они неплохо ко мне относятся, – сказал Квентин.
– Разумеется, им нравится твоя настойчивость.
– Для полицейского это самое главное качество.
Бишоп кивнул.
– Но только полицейским не нравятся старые тайны и нераскрытые дела. Наверное, поэтому ты здесь?
– Как будто ты не знаешь, – улыбнулся Квентин.
Бишоп и бровью не повел – либо не понял шутки, либо остался к ней глух.
– Я не экстрасенс, не провидец и не прорицатель. Твоих способностей у меня нет. Я всего лишь телепат, да и то довольно слабый – читаю мысли человека, только если прикасаюсь к нему. А экстрасенсы, по крайней мере те, кого я знаю, умеют блокировать мои попытки.
– Поэтому ты и предположил, что я экстрасенс, не так ли? – вынужден был спросить Квентин, хотя слово «прорицатель» говорило об уверенности Бишопа. Тот сразу подтвердил его догадку.
– Нет, я точно знаю, что ты экстрасенс. Я это чувствую, как чувствую свои способности. Мы интуитивно узнаем друг друга, не всегда и не все, но, во всяком случае, большинство таких, как мы.
– Понятно. Ну и когда мы начнем обмениваться тайными рукопожатиями?
– Перед тем как я покажу тебе свое кольцо с шифром.
Квентин рассмеялся. До этого момента ему и в голову не приходило, что Бишоп обладает чувством юмора.
– Извини, но сам посуди: подразделение ФБР, состоящее из экстрасенсов, – это что-то совсем новое. Ведь смешно, признай сам.
– Пока – да. Но потом будет не до смеха.
– И ты в это действительно веришь?
– С каждым днем наука понимает о человеческом мозге все больше. Рано или поздно психические способности систематизируются и будут восприниматься так же естественно, как слух или зрение.
– И тебя перестанут называть командиром группы по отлову привидений?
– Давай закончим на том, что пройдет немного времени, и все сомнения и неверие отпадут. Мы обречены на успех.
– Ясно, – кивнул Квентин. – Но пока ФБР не раскрывает сорок процентов преступлений.
– Подожди, очень скоро их станет намного меньше.
Квентин не был уверен, что слова его созвучны оптимизму Бишопа, поэтому обрадовался, когда возникшую паузу прервал вошедший в комнату офицер полиции.
– Квентин, я знаю, что ты в отпуске, – произнес, остановившись в дверях, лейтенант Натан Макдэниэл, едва взглянув на Бишопа, – но думаю, тебя это заинтересует. И шеф сказал, чтобы я сообщил тебе.
– А что там у тебя, Натан?
– Только что нам позвонили и сказали, что пропала маленькая девочка.
Квентин вскинул голову и спросил:
– Там же, в Пансионе?
– Да, в Пансионе.
Комплекс гостиничных зданий был построен незадолго до начала двадцатого века и получил очень громкое имя, которое с течением лет прочно забылось. Последние двадцать лет, несмотря на протесты владельцев, его называли просто Пансион. В конце концов, владельцы смирились с названием, тем более что оно не отпугивало богатых постояльцев: им полюбились его тихая, почти отшельническая уединенность и великолепие архитектуры «под старину». Добраться до Пансиона, расположенного вдали от главных городов, можно было только по узкой извивающейся дороге, частью – щебенчатой, частью – асфальтовой, обсаженной с обеих сторон густыми деревьями. Начиналась она у городка Лежэ и заканчивалась у главных ворот Пансиона. Человек, приехавший сюда, выпадал из поля зрения цивилизации с ее модными современными атрибутами – экспресс-почтой и прочими средствами общения.
Однако, несмотря на замкнутость и оторванность от мира, Пансион был местечком и красивым, и комфортным, что привлекало сюда множество гостей. Внушительных размеров главное здание и рассыпанные вокруг него уютные коттеджи всегда были заполнены желающими полюбоваться местными красотами – лесами и горами. Постояльцам предлагались не только увлекательные пешие прогулки, но и альпинистские маршруты, и катание на лошадях. В распоряжении любителей тихого отдыха имелись восхитительные сады. Дополняли комплекс изумительное поле для гольфа на восемнадцать лунок, кегельбан, закрытые бассейн олимпийского типа и теннисный корт.
Прибавьте к этому многочисленную вышколенную прислугу, готовую выполнить любую прихоть постояльцев, очаровательные комнаты и коттеджи с роскошными кроватями, белье с которых не стиралось, а сразу выбрасывалось, первоклассные ванны, по желанию постояльца – грязевые, и вы поймете, почему такой городишко, как Лежэ, нанесен на карту Теннеси – если не на географическую, то уж по крайней мере на туристическую.
– Проблема только одна, – сказал Квентин Бишопу, вылезая у входа в главное здание из взятой напрокат машины, – за этим замечательным местечком водится гадкая привычка поглощать людей, и главным образом маленьких детей.
– Ну, об этом в туристических справочниках явно не упоминается, – буркнул Бишоп.
– Разумеется, нет, – кивнул Квентин. – Честно говоря, здесь об этих исчезновениях предпочитают не упоминать. Достать документы очень трудно. Сколько лет я уже собираю материал по этим делам, а общая картина начала складываться совсем недавно. Все исчезновения и смерть определенно связаны с Пансионом, но не с его постояльцами. Гибнут и пропадают дети сотрудников гостиницы, прислуги. То есть местных жителей. А народец тут живет замкнутый, с чужаками не общается, в свои дела не допускает.
– Даже когда дело касается их детей? – удивился Бишоп.
– Можешь мне поверить. Они просто берут собак, ружья и начинают прочесывать лес. Раньше, как я выяснил, они даже в полицию ничего не сообщали. Да и сейчас нечасто обращаются. – Квентин махнул рукой.
– Какой период времени ты охватил в своем исследовании?
– Двадцать прошедших лет как минимум. И обнаружил шесть загадочных прецедентов – то ли несчастных случаев, то ли болезней; но из них один – вне всякого сомнения, убийство. Правда, при таком количестве постояльцев этого мало, конечно. – Он помолчал. – Но только я уверен, что просто не все выкопал. Определенно многое скрывается. Кроме того...
– Что «кроме того»?
– Здесь пропало пять человек, не только дети, но и взрослые.
Квентин передумал говорить то, о чем собирался сказать. Чтобы понять это, не нужно было обладать сверхъестественными способностями. Бишоп кивнул, сделав вид, что ничего не заметил, и тихо произнес:
– Если бы у меня были дети, я бы поостерегся привозить их сюда.
– Я тоже, – согласился Квентин. Он заметил возле лестницы, ведущей в здание, Натана Макдэниэла и еще одного полицейского, разговаривавших с каким-то мужчиной, явно немного не в себе, и нахмурился.
– Ты специально приезжаешь сюда, чтобы выяснить, почему это место... проклято?
Квентин не стал оспаривать терминологию.
– Ты же сам утверждал, что полицейским не нравятся тайны.
– Особенно те, что затрагивают их лично, – прибавил Бишоп.
Квентин вспыхнул, бросил на Бишопа недобрый взгляд, но отвечать не стал, так как в эту секунду Макдэниэл повернулся к ним и легким кивком пригласил присоединиться.
– Как утверждает отец девочки, – заговорил лейтенант, – она не из тех, что любят уходить из дома. Одна никогда не гуляет. Ее мать сегодня с утра принимала минеральные и грязевые ванны, а дочка с отцом весь день провели вместе. Сначала катались на лошадях, потом решили устроить пикник. Взяли пакеты с едой и отправились в розарий. Начали устраиваться и вдруг обнаружили, что в пакетах нет мороженого. Отец пошел за ним, а когда вернулся, увидел одно одеяло и пакеты. Дочь исчезла. Он говорит, что отсутствовал не более пяти минут. – Макдэниэл вздохнул. – Половина служащих ищут ее, но вот уже час, как никто не звонит.
– Осмотрели все вокруг зданий? – спросил Бишоп.
– Да. По крайней мере, так мне сказали, – ответил Макдэниэл, подозрительно рассматривая Бишопа. – Кстати, шеф сказал, что хоть ты и приехал сюда только для того, чтобы поговорить с Квентином, но если есть желание, можешь нам помочь. А зачем к нам так часто ездит Квентин, мы в курсе.
– Я всегда готов помочь в поисках ребенка, – проговорил Бишоп. – Кто-нибудь видел девочку после того, как ее отец ушел за мороженым?
– Из тех, с кем нам удалось поговорить, – никто. В саду было полным-полно людей, многие любят устраивать там пикники, особенно летом. Как сейчас. Сидели там несколько парочек, но, полагаю, им было не до девочки. Даже если бы она прошла мимо них, они бы едва ее заметили.
– Мог ее кто-нибудь увести силой? – повысил голос Квентин.
Бишоп бросил в его сторону недовольный взгляд и пожал плечами:
– Маловероятно. Девочка бы закричала, стала сопротивляться. Как бы люди ни были заняты друг другом, а странности вокруг себя они все-таки замечают. Если, конечно, видят того, с кем они происходят, – загадочно прибавил он.
Макдэниэл продолжал:
– Следов борьбы нет, Квентин. Трава, конечно, кое-где примята, на дорожках отпечатки обуви, но нет никаких причин, которые заставили бы нас думать, что девочку утащили силой. Она просто исчезла. На одеяле лежал только ее тоненький свитер. Есть у нас тут клуб собаководов я вызвал на помощь его руководителя, хорошего кинолога с собакой, и несколько человек, хорошо знающих эти места. – Он посмотрел на часы. – Примерно через полчаса они должны появиться.
– Натан, а как ее зовут?
– Белинда. Отец заявляет, что она никогда с незнакомыми людьми не разговаривает. Ей восемь лет.
Квентин замолчал и, повернувшись, направился к розарию, расположенному за главным зданием.
– Человек, одолеваемый демонами, – проговорил тихо вслед ему Макдэниэл, ни к кому не обращаясь.
– Какими демонами, лейтенант? – поинтересовался Бишоп.
– А ты его об этом и спроси. Я просто высказал свое мнение. Мне он ничего не говорит, кроме того, что лет двадцать назад произошло какое-то преступление, которое никто так и не раскрыл. Оно-то Квентина и беспокоит.
– Все мы знаем об этом преступлении, и всех нас оно преследует. Даже по ночам снится, – произнес Бишоп, едва заметно кивнув.
– Это точно, – согласился лейтенант. – Но только Квентину оно видится в кошмарах. Родом из собственного детства.
– Знаю, – сказал Бишоп.
Всем казалось очень странным, что девочка исчезла – словно испарилась – среди бела дня, из центра розария, и никто этого даже не заметил; но еще более загадочным и пугающим было другое событие – когда прибыл кинолог с собакой и ей дали понюхать розовый свитерок Белинды, та вдруг жалобно заскулила, начала жаться к ногам хозяина, а потом легла и печально завыла.
– С ней такое раньше случалось? – спросил Бишоп хозяина. Тот, изумленно глядя на собаку, сначала ничего не ответил, а только покачал головой.
– Никогда, – наконец произнес он. – Понятия не имею, что стряслось. – Он наклонился и, чтобы успокоить дрожащего пса, начал гладить его.
Макдэниэла все это тоже озадачило. Почесав затылок, он обратился к собравшимся на поиски, объявив им, что от помощи собаки придется отказаться. Те переглянулись и ушли.
– Ну что ж, – вздохнул Макдэниэл, поворачиваясь к Бишопу, – если у вас есть какие-то особые способности, думаю, самое время их явить.
– Как ты на это смотришь, Бишоп? – с вызовом произнес Квентин.
– Смотрю я на это очень даже положительно, – бесстрастно ответил Бишоп, не замечая развязного тона. Он осмотрелся. – Местность незнакомая, но я попробую. Квентин, давай еще раз пройдемся по всем садам?
– А я пойду еще раз поговорю с отцом девочки, – бросил Макдэниэл.
Квентин с минуту смотрел, как лейтенант быстрым шагом удаляется в сторону главного здания, затем повернулся к Бишопу.
– Решил оставить техническую работу местным? Понятно. Только неясно – какие такие способности ты можешь здесь продемонстрировать? С помощью своих я девочку не найду – это точно. Скорее всего, и твои способности здесь едва ли пригодятся.
– Телепатия не пригодится, тут ты прав, – согласился Бишоп. – Но есть и еще кое-что помимо телепатии, что может оказаться полезным.
– Ты о чем говоришь?
– Нужна высокая площадка, откуда я смог бы рассмотреть местность, – уклончиво произнес Бишоп.
– На крыше главного здания есть такая. Называется башней обозрения. Подойдет?
– Идем поглядим.
Башня оказалась не более чем куполом, установленным на крыше здания в викторианском стиле, метров семи в диаметре. Множество небольших окон были распахнуты настежь. Пансион располагался в центре широкой поляны, поэтому с башни вся близлежащая местность просматривалась довольно хорошо.
Все время, пока они поднимались на купол, Бишоп молчал, и только подойдя к одному из окон, медленно заговорил:
– Я всегда подозревал, что животные чувствуют многое из того, что люди либо не понимают, либо не осознают. Есть вещи, о которых мы просто не подозреваем.
– Жаль только, что животные не могут сказать, что именно они чувствуют. Или ты и с животными уже научился устанавливать телепатический контакт?
– Только с людьми, да и то не со всеми. Дай Бог с половиной тех, с кем сталкиваюсь. Ты же не хуже меня знаешь, что наши дополнительные чувства столь же неразвиты, как и пять обычных.
– Если честно, то ни черта я не знаю об этих дополнительных органах чувств, – проговорил Квентин и отошел к окну, выходящему в розарий. – Меня не интересует то, где нет настоящей науки, и уж тем более все эти хитроумные теории, которые подделываются под науку.
– Приходи в мой отдел, и я тебе гарантирую – узнаешь о психических способностях с самой что ни на есть научной точки зрения. Во многом и себя поймешь.
– Я – одиночка, командной игры не люблю.
– Это я как-нибудь переживу, – ответил Бишоп, подходя ближе и оглядывая раскинувшийся внизу сад. – Квентин, мне очень нужен прорицатель. Такие люди – большая редкость.
– Какой из меня прорицатель? Я ничего не предвижу и не чувствую, я просто знаю, что вот-вот должно произойти то-то или то-то, – выдавил из себя Квентин. – По большей части чистая ерунда, мелочь. Вроде того, что через минуту телефон зазвонит, или что через полчаса дождь пойдет, или что я сейчас увижу ключи, которые неделю назад сам черт-те куда засунул... Глупости.
– Я бы так не сказал. Ты же чувствуешь, в каком месте найдешь важную улику? Или какой вопрос нужно задать подозреваемому, чтобы он сознался? Ты чувствуешь, какая версия ведет следствие в тупик? Квентин, это не глупости.
– Досье мое прочитал, – усмехнулся Квентин.
– Разумеется, – признался Бишоп. – Поиск таких людей, как ты, – моя прямая обязанность, тем более у нас, в стенах ФБР.
Квентин долго смотрел на Бишопа, затем пожал плечами.
– Никогда не использовал свои, как ты говоришь, «дополнительные возможности» в ходе расследования. Я их даже контролировать не умею.
– Вот мы всему этому тебя и научим. И как ими пользоваться в раскрытии преступлений, и как управлять ими.
– Ты серьезно?
Бишоп мягко улыбнулся, не обращая внимания на задиристый тон, но отвечать не стал; обвел взглядом расстилавшуюся долину, концентрируя и усиливая свои пять обычных чувств. Это походило на регулировку бинокля – расплывчатые формы близлежащих предметов делались четче, а фоновые шумы становились яснее и громче. Он ощутил далекий запах роз.
Бишоп не собирался признаваться Квентину, особенно после его насмешек, что то, чем он пользовался, называли в отделе «паучьим чутьем».
– Бишоп, – позвал его Квентин.
– Подожди, – тихо ответил он и, сосредоточившись, услышал обрывки разговоров ведущих поиск полицейских и служащих, малозначащие фразы и отдельные слова. Сквозь аромат роз, других цветов и свежескошенной травы он уловил запах, идущий из гостиничной кухни, смешанный с ароматом хорошей косметики и лосьона. Затем его перебил тяжелый дух конюшни – лошадей, кожи и сена. Как только он отводил внутренний бинокль с объекта, тот норовил снова потерять форму, и Бишопу с трудом удавалось фокусироваться на всем сразу.
Он продолжал концентрироваться, стараясь проникнуть зрением и слухом как можно дальше.
Цвета начали сливаться, запахи – перемешиваться, отчего в желудке у него неприятно заныло, слова и звуки, накладываясь друг на друга, превращались в какофонию:
– ... у ручья посмотреть...
– ... да не заигрывала я с ним, отстань...
– ... постоялец из сада орхидей просит...
– ... черт, скоро до ручья и озера дотащимся...
– Папа, папочка! Ты где? Мне страшно...
– Бишоп, – снова окликнул его Квентин.
Тот положил ладонь на его руку. Квентин недоуменно посмотрел сначала на нее, затем перевел взгляд на лицо напарника. Секунды две взгляд Бишопа оставался туманным, потом прояснился. Он вышел из оцепенения, снова вернулся в свое обычное состояние, слышал и видел то же самое, что и остальные, находившиеся рядом. Разве что только запахи он чувствовал острее. Или это они просто не успели выветриться из его сознания?
Вопросы Бишоп задавал крайне редко, он просто концентрировался и узнавал все, что ему было нужно. Он усилием воли стряхнул с себя холод, окутавший его за то время, что он оставался недвижим, мысленно вглядываясь и вслушиваясь в даль. Сейчас его интересовало только одно: что обострило его способности – сила воли или само место, как утверждал Квентин, очень странное. Холод, который ощутил Бишоп, указывал на то, что Квентин, возможно, прав. Но кроме холода, было еще нечто, над чем предстояло поразмышлять.
– Ты умеешь ездить верхом? – спросил он Квентина.
– Да, умею, – подозрительно глядя на Бишопа, ответил тот. – А что это тебе вдруг захотелось прокатиться?
– Я... я настроился и засек место. Поехали.
Квентин, продолжая хмуриться, последовал за Бишопом, и через десять минут они уже, сидя на лошадях, направлялись в горы по узкой извивающейся тропинке. Бишоп ехал первым, молча, наклонив голову, словно прислушиваясь к внутреннему голосу, направлявшему его.
Квентин нисколько не удивился умению Бишопа хорошо сидеть в седле: он знал, что тот – человек упорный и настойчивый и уж если чего захочет, то добьется, сколько бы времени и сил ему это ни стоило. К тому же и природной силы ему было не занимать.
«Интересно, что он там над собой проделывал в башне?» – размышлял Квентин.
Бишопу потребовалось приложить немало сил, чтобы сконцентрироваться. Зрачки его расширились до такой степени, что показались Квентину, мельком взглянувшему в них, огромными черными пропастями. После этого он почувствовал себя, мягко говоря, очень неуютно.
«Как он там сказал? «Настроился»? Что он имел в виду?» Он дернул поводья, нагнав Бишопа, пристроился на тропинке рядом с ним и спросил:
– Ты точно знаешь, где она, или мы едем наугад?
– Нет, не наугад. Я точно знаю, где находится девочка, – спокойно ответил Бишоп.
– Откуда тебе это известно?
– Я ее слышал.
Квентин с минуту вникал в его слова.
– Ты хочешь сказать, что услышал ее голос из башни?
– Да, – кивнул Бишоп.
Квентин обернулся – они отъехали на приличное расстояние от гостиницы, тихо произнес:
– И как же, черт подери?
– Мозг – это удивительный инструмент, – ответил Бишоп. – Уникальный. И чувства – это тоже инструменты. Пять обычных чувств плюс те, которыми нам повезло обладать дополнительно.
– По-моему, Бишоп, ты каких-то чувств уже лишился.
– Увидим, – равнодушно произнес тот.
Квентин придержал лошадь, снова поехал за Бишопом. Посматривая ему в спину, он усмехался, не зная, что и думать. Бишоп, конечно, производил впечатление чокнутого, но ведь и сам Квентин нередко действовал по наитию, будто кто-то, сидящий внутри его, подсказывал ему, что нужно спросить или что сделать. А иногда он же сообщал о том, что должно произойти в самое ближайшее время.
«Кто его знает, может, он и вправду слышал голос Белинды. Посмотрим, чем кончится наша прогулка».
– Вот ты где, Белинда.
– Уйди! – всхлипнула девочка, отворачиваясь, часто моргая и морщась в свете карманного фонарика в руке Квентина. Она забилась в расщелину в скале, возле сложенного из камней кострища. Бишоп видел, как девочка испуганно съеживается, стараясь залезть еще глубже. – Не подходи ко мне! – сказала она дрожащим от слез голосом и сразу же разрыдалась.
– Все хорошо, Белинда. Не надо плакать, – попытался успокоить ее Квентин. – Ну что ты. – Он старался говорить как можно мягче и нежнее, но выходило неважно. – Сейчас мы отвезем тебя к родителям.
Девочка продолжала плакать, и Квентин не рискнул даже протянуть ей руку.
– Дай я попробую, – произнес Бишоп. Квентин охотно отошел, уступая ему место – у кострища вдвоем было не раз вернуться.
Это было древнее, давно заброшенное жилище, прилепившееся к скале и сооруженное из толстых бревен и камня, с низко нависшей крышей. Квентин подумал, что жутковато, наверное, пришлось здесь девчушке одной. Выглядела она испуганно и жалко, но была целой и невредимой, если не считать маленькой царапинки на лбу. Квентин не мог понять, что потянуло ее в эту глухомань и как ей удалось пройти по лесу такое большое расстояние. «Заблудилась, искала выход из леса», – решил он.
– Ну хватит плакать, Белинда, – таким же успокаивающим, как у Квентина, голосом заговорил Бишоп, но сейчас реакция у девочки была совсем другой. Она торопливо выбралась из расщелины и обхватила Бишопа за шею. Тот взял ее на руки. Квентин удивленно смотрел на него.