Страница:
Все три судна — “Бредихин”, “Бакарица” и “Красногвардейски — окружили беспомощную лодку, словно раненого кита.
— Старпом! Готовьте шлюпки к спуску. Командир лодки просит снять пораженных.
— Есть, капитан. Но я не вижу людей у них на палубе.
— Сейчас их выведут. Радист, передай на лодку — через сорок минут будем готовы к эвакуации. Какая связь с лодкой?
— Они работают открытым текстом на шестнадцатом канале УКВ.
— Ого, а как же пресловутая секретность?
— Я думаю, им наплевать на нее в данном случае. Странно, что до сих пор здесь нет американцев. Неужели они не знают?
— Хрен их знает, они всегда преувеличивают свои возможности. Но думаю, они появятся, и довольно быстро.
Штаб Атлантического флота США, Норфолк, Виргиния
Адмирал Тед Шейфер появился до начала проведения своего обычного инструктажа в шесть утра. Еще не было оживленного движения, свойственного субботнему утру, и он раньше времени добрался до главного въезда на территорию огромного комплекса, принадлежавшего ВМС США. Он успел выпить чашку черного кофе, когда к двери его кабинета подошла капитан-лейтенант Гейл Робинсон, вахтенный офицер. Она дважды постучала.
— Войдите,
— Доброе утро, адмирал.
Робинсон была хороша собой, хотя это и не означало, что она не справляется со своими обязанностями. Совсем наоборот. Она могла найти выход из самого, казалось бы, безвыходного положения и замечала то, чего не замечали другие, а Шейфер это ценил. Можно назвать это женской интуицией, хотя не стоит говорить об этом вслух слишком громко. Шейфер до сих пор не был уверен в том, как следует себя вести с офицерами-женщинами. Их было не слишком много, чтобы выработать определенный стандарт. Как специалист по разведке он знал, что недоразумения часто приводили к войнам. Они также ставили в затруднительное положение и многих офицеров-мужчин.
— Что вы приготовили мне сегодня?
Она доложила о внезапном изменении курса трех торговых судов в сторону зоны боевого дежурства “Янки”, а затем деликатно упомянула о разговоре, вернее, о его отсутствии, с подводниками.
— А что говорят в SOSUS?
— Я не направляла им запрос. Но об этом стоит подумать.
“Ты права, как никогда”, — подумал Шефер, пока она продолжала докладывать. Он вспомнил о другой аварии на советской подлодке, горевшей к северу от Англии в 1972-м. К-19, так называемая “Хиросима”. Двадцать восемь человек из ее команды заживо сгорели в кормовом отсеке. Все начиналось точно так же: торговые суда, все из советского блока, неожиданно устремились в пустынную часть океана, которая оказалась не такой уж пустынной.
— Что-нибудь еще? — спросил он.
— По предварительным данным, крейсер “Киров” направляется туда же. Этого мы тоже не ожидали. Это может быть связано с происходящим у Бермуд. Вполне.
— Отличная работа, — похвалил он ее и взял телефонную трубку. — Теперь мой черед.
Он проводил ее глазами, мысленно решив дать хороший отзыв о ее полном соответствии занимаемой должности.
— Управление SOSUS, — ответили на противоположном конце провода.
— У аппарата адмирал Тед Шейфер. Проведите акустический поиск в следующих зонах.
Он зачитал их вахтенному офицеру SOSUS. За пять минут суперкомпьютеры “Крей” проанализировали миллионы сигналов и нашли нужный адмиралу Шейферу.
— Сэр, — сказал глава SOSUS, — мы зарегистрировали там очень сильный звуковой сигнал. Его источником, безусловно, является К-219. У нас есть запись. Сначала сигнал тревоги, затем сильный грохот. Похоже на мощный взрыв.
— Прекрасно. Следите за ней, — сказал Шефер. — Через каждый час докладывайте об изменениях оперативной обстановки.
Следующий звонок был в отдел операций подводных лодок в SUBLANT; святая святых подводной мафии.
— С вами говорит адмирал Шейфер. Кто там у нас в компании с К-219?
Пауза была достаточно продолжительной, чтобы вывести Шейфера из себя. Иногда можно и прикрикнуть:
— Вам задал вопрос заместитель начальника разведслужбы при главнокомандующем ВМФ в Атлантическом океане, мистер!
— “Аугуста”, адмирал. Лодка капитана первого ранга Джеймса Вон Сускила.
Одна из новейших торпедных подлодок во всем флоте под командованием одного из самых дерзких капитанов. Они были созданы друг для друга.
— Очень хорошо. От него что-нибудь поступило за последние сутки?
— Ему предписано...
— Мне известны его предписания. Я задал вопрос.
— Я могу проверить, адмирал,
— Блестящая идея. — Он нажал на рычаг и позвонил в оперативный отдел CinCLANRDLT. Он предложил поднять в воздух Р-ЗС “Орион” с базы морской авиации на Бермудах и провести воздушную разведку. Это делалось в обход упрямых подводников и могло сработать.
Президент Рейган находился в Кемп-Дэвиде. Министр обороны планировал заграничную поездку в связи с предстоящей встречей в верхах в Исландии. Если К-219 попала в такую же передрягу, как и “Хиросима” в семьдесят втором, о выходных в Вашингтоне можно забыть.
К-219
Если в кормовых отсеках еще как-то удавалось поддерживать сносные условия путем вентилирования в атмосферу, то в третьем отсеке, особенно в центральном посту, работать стало невозможно. Люди уже более пяти часов находились в средствах защиты. Все мыслимые нормативы давно истекли. И хотя никто и не думал жаловаться, тем более впадать в панику, чувство обреченности постепенно овладевало всеми.
Первыми это поняли командир и механик.
— Пульт ГЭУ! Капитульский! Что с реактором? Мокрый от пота, похожий на чудовище в своей маске, Капитульский давно утратил чувство реального времени. Как роботы, он и его подчиненные продолжали контролировать работу последнего реактора, обеспечивая агонизирующую лодку электроэнергией. Хотя лодка лежала в дрейфе и турбина стояла, она все еще была готова к даче хода. Но понадобится ли это?
— Мы контролируем реактор, но... Теперь, я думаю, он не нужен. Потому что с ним может произойти то же самое, что и с первым. Причем в любой момент.
— Вы сможете обеспечить вывод ГЭУ и расхолаживание реактора?
— Сейчас — да. Пока еще да.
— Если я правильно понял тебя, его надо глушить, и прямо сейчас?
— Так точно. Прямо сейчас.
При этом никто из них старался не думать о том, что произойдет, если они, а точнее автоматика, не сумеют заглушить оставшийся в работе реактор. Ведь в седьмой отсек войти уже невозможно!
— Так... Ну, хорошо. Готовьтесь к выводу установки...
23.15 Начата подготовка к выводу из действия ГЭУ левого борта.
Сейчас только в центральном и на пульте ГЭУ знали, что грозит им всем, если автоматика не сработает. За время аварии командир пережил уже многое, но этот момент был одним из наиболее критичных.
Когда-то Геннадий отмечал в записной книжке каждый ввод и вывод ядерной установки, но давно сбился со счета. Теперь он не имел права ошибиться, поскольку никто не сможет исправить его ошибку. Обычная, многократно выполняемая работа превратилась в проблему номер один.
Поэтому каждый про себя произнес: “Слава Богу!”, когда услышал доклад с пульта:
23.30 — Сброшена защита реактора левого борта. Левый реактор заглушен всеми штатными поглотителями. Установка переведена в режим расхолаживания.
По погасшему, но через минуту восстановленному освещению стало ясно, что какое-то время аккумуляторная батарея, расположенная в первом и втором отсеках, позволит им продержаться. Кроме освещения батарея обеспечивала работу основных механизмов и, главное, насосов охлаждения обоих реакторов. Проблема ядерной безопасности была решена окончательно. Но что будет дальше? Как говорит штурман Азнабаев, проблемы надо решать по мере их поступления.
Очередная проблема не заставила себя ждать. Ровно через пять минут произошло короткое замыкание и возгорание пусковой станции гребных электродвигателей в десятом отсеке. И, хотя оно тут же было ликвидировано, стало ясно, что в кормовых отсеках больше делать нечего. Да и в носовых, пожалуй, тоже...
Британов поднялся на мостик и сорвал с лица уже опостылевшую маску. Те, кто был там, пристально вглядывались в своего командира. От него, и только от него, зависела сейчас их судьба, а значит, и жизнь. Именно теперь он царь, Бог и воинский начальник!
Сколько бессмысленных жертв принесено в угоду неприемлемому в мирное время принципу “Любой ценой!”. Что может быть дороже человеческой жизни? Неужели цена пусть и стратегической, но почти отслужившей свой срок лодки?
“Ущерб, нанесенный государству от гибели ракетного подводного крейсера стратегического назначения К-219 под командованием капитана первого ранга Британова И.А., бортовой номер 845, постройки 18.11.71 г., составил 63 миллиона 299 тысяч 544 рубля без учета стоимости ядерного оружия”
Из материалов уголовного дела по факту гибели РПК СН К-219
Только командир Британов мог и должен решить сейчас, что дороже: лодка или люди. При этом он однозначно понимал, что одним из самых тяжких обвинений в его адрес будет упрек в трусости и преждевременном прекращении борьбы за живучесть лодки.
К великому сожалению, в то время степень героизма и желания спасти корабль зачастую оценивалась некоторыми начальниками количеством погибших — чем больше погибло, тем больше сделано для спасения корабля. Мало погибло — значит, мало сделали для спасения.
Британов в одиночестве стоял на мостике и напряженно обдумывал ситуацию. Многое было неясно, однако можно предположить, что четвертый отсек будет полностью затоплен, но это нестрашно — запаса плавучести хватит с избытком. Морская вода настолько разбавит остатки окислителя в отсеке, что разъедание корпуса должно прекратиться. Если при этом останутся герметичными смежные с четвертым третий и пятый отсеки, то лодка останется на плаву и ее можно буксировать, благо судов рядом хватает. Индивидуальные средства защиты на исходе, все отсеки, кроме концевых, в той или иной степени загазованы парами окислителя. Держать там людей — значит обречь их на верную гибель. Могут ли взорваться оставшиеся без контроля ракеты? Черт их знает, наверное, могут... Экипаж борется за живучесть уже восемнадцать часов, люди просто обессилили. Значит, решение только одно — оставить минимально необходимое число людей на борту, а остальных эвакуировать. До следующего рассвета. Утро вечера мудренее. Может, к утру будет и настоящая помощь от ВМФ. Что-то они долго там думают. Правда, есть одно “но” — нет разрешения из Москвы на эвакуацию, ной времени запрашивать его тоже нет. Ладно. Бог не выдаст — свинья не съест!
—Старпом! Готовьте лодку к покиданию, — команда была отдана таким обыденным голосом, что старпом тут же переспросил:
— Не понял, товарищ командир? Насовсем или как?
— Или как. К утру вернемся. Со мной на борту останутся: стармех, ты, начхим и помощник. Собрать все оставшиеся средства защиты на мостик. Отсеки полностью загерметизировать. Выполняйте! Старшим на судне будет замполит. Кстати, где он?
— Похоже, у него сердечный приступ.
— Жаль. Тогда старший — Пшеничный. Передайте на “Красногвардейск” — прошу шлюпки к борту. Начинаю эвакуацию.
— Товарищ командир, а вы не хотите дождаться разрешения Москвы?
— Нет. Они слишком долго будут думать и согласовывать.
Разрешение командующего Северным флотом на эвакуацию будет получено только в 02.50 по московскому времени. Напомним, что местное время на пять часов отличается от московского. Британов успел закончить эвакуацию до наступления темноты. Потом его обвинят во многих грехах, но упрека в трусости и преждевременном оставлении корабля не будет.
Используя маломощные гребные электромоторы, Британову удалось развернуть лодку лагом к ветру, и теперь ветер относил в сторону ядовитый шлейф, продолжавший тянуться из шестой шахты. Эта предусмотрительность будет не лишней, когда на верхней палубе и мостике лодки окажутся сто пятнадцать измученных человек без каких-либо средств защиты. Не следовало забывать и о безопасности спасателей.
23-35 Отдраен аварийный люк десятого отсека.
Капитан третьего ранга Пшеничный поднялся по вертикальному трапу и потянул кремальеру, запирающую люк, на себя. Она поддалась неожиданно легко. Послышалось шипение выходящего из корпуса воздуха, и мощная пружина отбросила тяжелую крышку. Путь наверх был свободен.
Пшеничный поднялся еще на три ступеньки трапа, выглянул наружу и тут же отпрянул назад, захлопнув люк.
Еще бы! Ведь первое, что он увидел, — громадный борт судна с надписью на английском языке: “Baltic Shipping Company”. Ему, офицеру КГБ, сразу пришла в голову мысль: “Это чужой, а значит, вражеский корабль! Британов изменник! Он задумал сдать лодку врагу!”
Он спрыгнул вниз и под удивленными взглядами подводников нажал вызов центрального на “Каштане”. ГКП не отвечал — видимо, пожар перерезал и эту трассу.
— Развернуть радиостанцию! Вызывайте центральный по УКВ. - Пшеничный действительно был опытным подводником: когда нет никакой связи, то вполне можно использовать аварийную УКВ-радиостанцию Р-105.
Через пять минут он уже говорил с командиром.
— Командир! Это Пшеничный. В чем дело? Куда вы хотите эвакуировать людей?
— Как куда? На “Красногвардейск”!
— Но это не он! Это вражеский корабль! Я сам его видел! Я отказываюсь выполнять преступный приказ! Вы изменник!
—Ты что, отравился окислителем? Разуй глаза! Это советское судно!
Пшеничный недоверчиво оглянулся на окружающих и вновь поднялся по трапу и попытался открыть люк, но щеколду заело, точнее, она сломалась! Не хватало только остаться здесь из-за своей же сверхбдительности, точнее, идиотизма!
— Где мичман Буряк? Василий! Что с люком?
— Что-что... Он еще в базе того, значит, ломался, я, значит, после прихода его бы и починил, а теперь, значит...
— Ты что заладил как пономарь! Какая база?! Открывай теперь сам, долбосокол хренов!
— Сей момент, значит, сейчас и откроем, будьте покойны, значит...
Неужели они опять в ловушке, которую он захлопнул собственной рукой? После всею, что было, задохнуться, когда он у же видел небо?!
Двадцать бесконечно долгих минут показались всем вечностью. В тесной шахте аварийного люка мог поместиться, да и то с трудом, только один человек. Василий Буряк вообще-то не был разгильдяем, но, как и многие, слишком часто надеялся на авось. Слава Богу, работать он умел, поэтому Пшеничный не понукал и больше не орал на него, тем более что и сам чувствовал свою вину. Сопение, мат сквозь зубы и лязганье ключей наконец прервались звериным криком: “Открыл!!!”
В который раз им повезло?
Пшеничный сунулся под люк, но тут же его сверху окатило морской водой — волны перекатывались через палубу, а люк находился на самом хвосте лодки. Тем более нельзя медлить!
— Пошел все наверх! Первыми — раненых!
23.55 Личный состав кормовых отсеков организованно начал выход на кормовую надстройку.
До тех пор пока последний человек не вышел наверх, Валерий Пшеничный оставался внизу вместе с Буряком, фактически прикрывая отход товарищей.
На мачтах судов, лежащих в дрейфе рядом с лодкой, развевались красные флаги с золотым серпом и молотом в левом углу. А к наветренному борту уже подходили спасательные шлюпки. Как только первая из них отвалила от корпуса с ранеными на борту, Пшеничный быстро, почти бегом, направился на ракетную палубу к разорванной шахте несмотря на протестующие крики с мостика. Если бы в этот момент ветер поменял направление, то ядовитый дым первым настиг бы его, а потом и остальных. Но им везло!
Не доходя несколько шагов, он смог заглянуть в шахту. Она здорово походила на кратер вулкана: пузырящаяся вода, казалось, извергала оранжевый газ, а вздыбленная палуба дополняла картину. Никаких следов ракеты и боеголовки не было. Потом ему много раз будут задавать этот дурацкий вопрос: “А вы лично убедились в отсутствии ракеты и ее ядерной боеголовки?”
А как же! Лично глянул и даже нырял! Но ее там нет, а на нет и суда нет.
Дурацкая присказка окажется пророческой — суда действительно не будет .
Но это потом, а сейчас Пшеничный не спеша вернулся в корму. Как старший он покинул лодку на последней шлюпке.
— Почему не вынесли тела погибших?
— Они были в таком состоянии, что вытащить их через узкий аварийный люк не представлялось возможным. В первую очередь мы думали о живых. Я надеюсь, мертвые нас простят.
Из допроса капитана третьего ранга Валерия Пшеничного
С мостика командиру было трудно разглядеть лица людей на палубе. Но он все равно пристально разглядывал тех, кто вышел из преисподней, кто до конца боролся за жизнь лодки. Он почему-то вспомнил старый фильм о войне, когда последние защитники Брестской крепости покидали ее руины. Наверное, и его люди сейчас испытывали подобные чувства: огромную усталость и горечь от проигранного сражения, но и вместе с тем глубоко скрытую гордость за исполнение своего долга. И тогда Британов понял, что ни он, ни его экипаж никогда не будут стыдиться за себя. Да, наверное, они допустили ошибки, но их потери минимальны и оправданны, если вообще можно оправдать гибель людей.
Теперь я знаю, что благодаря Британову мой муж остался жив. Когда его в числе первых доставили на гражданское судно, он был без сознания. Еще немного, и спасти его было бы невозможно, как и семерых других, наиболее тяжелых. Я не знаю и не хочу знать, что там нарушил Британов, но знаю одно — он спас моего мужа. Он и судовой врач Геннадий Новиков.
Галина Кочергина, жена корабельного врача
...Последние три часа Евгений Азнабаев фактически руководил личным составом в первом и втором отсеках, куда их вывели из загазованного центрального поста в третьем отсеке. Так всегда бывает в жизни, когда старшим становится не тот, кто должен, а тот, кто может. Штурман заставил всех переодеться в чистое белье, но не готовя их к смерти, а спасая от отравления пропитавшейся ядом одежды. Он буквально силой заставлял их выпить весь запас воды и мочиться прямо в раковины умывальников, чтобы промыть организм.
Перед выходом наверх штурман вернулся в третий отсек на свой боевой пост. Навигационный комплекс работал, работал в штатное режиме. Будучи профессионалом до мозга костей, Евгений произвел необходимые переключения и перевел приборы в резервный режим. Может, они еще пригодятся?
Заглянув в штурманскую рубку, дернул ручку личного сейфа — замок заклинило. Беззлобно выругался, вспомнив о хранящемся там бумажнике с традиционной заначкой. Денег не жалко, жаль любимую книгу “Вчерашние заботы”, которая прошла с ним все автономки.
Мать т-т-твою! Да там же и его партбилет! Э, да ладно, разберемся...
С ним, как и с другими, действительно разберутся, просто и быстро —
за халатное обращение с партийными документами, повлекшее их утрату, исключить из рядов КПСС...
Из материалов расследования парткомиссии при политотделе войсковой части 90042
02.20 Окончена эвакуация личного состава. На мостике подлодки остались пять офицеров во главе с командиром. Собраны оставшиеся средства защиты: 15 ПДУ-2 и 12 ИДА-59 сомнительной годности.
03-10 После получения разрешения командующего СФ на эвакуацию офицеры покинули лодку. Командир остался на борту. Один.
Стемнело. Черная туша атомохода безжизненно качалась на океанской зыби.
Оставшись в одиночестве, Британов попытался сосредоточиться на происшедшем, но мысли уносили его далеко отсюда. Как ни странно, но спать не хотелось. Он не притронется и к заботливо приготовленному интендантом запасу консервов, а только усмехнется, вспомнив недавно полученные советы из Москвы: прекратите готовить пищу на камбузе, употребляйте больше соков и фруктов... Замечательно! Неужели у них нет ни одного человека, который хотя бы помнит, что камбуз расположен в четвертом? А единственные фрукты на корабле — это яблоки. Вот жаль только, что последнее сожрали недели две назад. Знал бы, непременно сохранил бы для такого случая!
Аварийная партия вернется на лодку через двенадцать часов, с рассветом.
Ситуационный центр при Белом доме, субботнее утро
С лужайки перед Белым домом доносился шум винтов президентского вертолета.
— Наконец-то, — сказал капитан третьего ранга Майкл Бон своей секретарше, — может, нам удастся поработать, пока этих громил не будет.
— Я никогда не была в Кемп-Дэвиде, — сказала секретарша, прислушиваясь к удаляющемуся шуму вертолета морской пехоты. — А вы?
—Только по принуждению.
Капитан третьего ранга Бон не любил находиться далеко от места действия, вдали от замысловатой сети связей и информационных источников, на которые он полагался. Бон был директором Ситуационного центра при Белом доме, центра по кризисным ситуациям, в котором информация со всего мира процеживалась, анализировалась и представлялась президенту Рональду Рейгану. Со времен администрации Картера эту должность занимал морской офицер действительной службы. Это напоминало тайный заговор; в некотором смысле это было даже лучше, чем иметь шпиона в Кремле. В Кремле не принимались решения о бюджете ВМФ США, а в Белом доме принимались.
Не то чтобы Бон несерьезно относился к своим обязанностям. Совсем наоборот. Когда Ливия вторглась в Чад, именно Бон организовал проведение аэрофотосъемок, результаты которых были высоко оценены Рейганом. Когда в апреле взорвалась Чернобыльская АЭС, сотрудники его Ситуационного центра первыми предупредили президента о серьезности последствий этой катастрофы и указали, что Горбачев не останется незапятнанным в глазах мировой общественности после самой страшной в истории ядерной катастрофы. Разумеется, в обязанности Бона также входило поддержание связей с разведывательной мафией флота. Флот сотрудничал с Боном в обмен на своевременные предупреждения о том, что могло застать моряков врасплох. В данный момент это был договор о контроле над вооружениями, который мог перевесить чашу весов в пользу главного противника ВМФ — ВВС США.
В то утро капитан Бон пришел на работу раньше обычного, как и сотрудники Ситуационного центра. Предстояло проделать огромную работу по подготовке президента к саммиту супердержав на следующей неделе в Рейкьявике, столице Исландии. “Темы для разговоров” были представлены на отдельных карточках. Они были подготовлены удивительно подробно, даже дружеский обмен любезностями между Рейганом и женой советского руководителя Раисой был составлен по пунктам.
Генеральный секретарь Горбачев и президент Рейган пытались определить, какие войска в их армиях могли с наименьшим ущербом быть принесены в жертву на алтарь мира. Происходило неизбежное столкновение интересов разных сторон: в обоих лагерях сторонники проведения жесткой линии были обеспокоены, что их лидер был готов пойти на значительные уступки в ущерб собственным интересам. Кое-кто не сидел сложа руки, а проводил активную кампанию против встречи в верхах и ее целей. Эту группу возглавлял министр обороны Каспар Уайнбергер.
— Вас к телефону, капитан, — сказала секретарша. — Капитан второго ранга Херрингтон из INTEL Plot в Пентагоне.
Херрингтон был офицером INTEL в аппарате начальника отдела морских операций. Теоретически он был старше Бона по званию. На практике же Бон был советником президента, а Херрингтон им не был. В странной политической классификации в Вашингтоне это называлось неравным равенством.
Звонок был зарегистрирован чуть позже семи часов утра.
—Капитан третьего ранга Бон слушает.
— Доброе утро, Майк. Это Дэйв Херрингтон из CNO INTEL Plot. У нас создалась ситуация, в которой может понадобиться ваше вмешательство.
— Это Ситуационный центр. Вы позвонили в нужное место, — съязвил Бон.
Но капитану было не до смеха.
— Возле Бермуд терпит бедствие подлодка красных. Похоже, дела плохи.
— Какого рода бедствие?
— На борту был взрыв. Вероятно, одна из ракет.
— Ракета? Вы говорите, что она поджарилась?
— Я этого не сказал. Это только предварительный анализ, но некоторые наши аналитики говорят, что это непохоже на неудавшийся пуск.
— Пуск?! О Боже, — прошептал он. — Где опустилась ракета?
— Нигде. Воспламенения не было, ракета не покидала подлодку. Если бы это произошло, был бы совсем другой расклад.
“Не расклад, а ядерная война”, — подумал Бон.
— Как вы узнали?
— Я получил предупреждения от Теда Шейфера из Норфолка. Наши ребята проверили, и все подтвердилось. “Наши ребята” означало братство подводников.
— Каким образом Шейфер узнал об этом раньше вас?
— Вы не поверите. Вахтенный офицер, женщина из FOSIC, пришла к такому выводу, сопоставив предварительные данные о местонахождении подлодки. Похоже, к Бермудам ни с того ни с сего направляются торговые суда русских. Она поинтересовалась вслух почему. Шейфер узнал от нее.
—Вы говорите, все подтвердилось?
— Одна из наших подлодок, следящая за перемещениями русских, подтвердила взрыв. Они находятся поблизости.
— Полагаю, они там не для оказания помощи.
— Остроумно. По последним данным, у русских пожар и течь. Кстати, об этом никто не должен знать. Нам только недоставало пресс-конференции с каким-нибудь чиновником из Белого дома, болтающим об операциях подводных лодок.
— Сегодня утром присутствует только один чиновник — адмирал Пойндекстер.
— Это хорошо. Он на нашей стороне. С минуты на минуту вам могут позвонить из Объединенного командования и спросить об этом. Естественно, они не узнают об этом столько, сколько знаем мы.
— Старпом! Готовьте шлюпки к спуску. Командир лодки просит снять пораженных.
— Есть, капитан. Но я не вижу людей у них на палубе.
— Сейчас их выведут. Радист, передай на лодку — через сорок минут будем готовы к эвакуации. Какая связь с лодкой?
— Они работают открытым текстом на шестнадцатом канале УКВ.
— Ого, а как же пресловутая секретность?
— Я думаю, им наплевать на нее в данном случае. Странно, что до сих пор здесь нет американцев. Неужели они не знают?
— Хрен их знает, они всегда преувеличивают свои возможности. Но думаю, они появятся, и довольно быстро.
Штаб Атлантического флота США, Норфолк, Виргиния
Адмирал Тед Шейфер появился до начала проведения своего обычного инструктажа в шесть утра. Еще не было оживленного движения, свойственного субботнему утру, и он раньше времени добрался до главного въезда на территорию огромного комплекса, принадлежавшего ВМС США. Он успел выпить чашку черного кофе, когда к двери его кабинета подошла капитан-лейтенант Гейл Робинсон, вахтенный офицер. Она дважды постучала.
— Войдите,
— Доброе утро, адмирал.
Робинсон была хороша собой, хотя это и не означало, что она не справляется со своими обязанностями. Совсем наоборот. Она могла найти выход из самого, казалось бы, безвыходного положения и замечала то, чего не замечали другие, а Шейфер это ценил. Можно назвать это женской интуицией, хотя не стоит говорить об этом вслух слишком громко. Шейфер до сих пор не был уверен в том, как следует себя вести с офицерами-женщинами. Их было не слишком много, чтобы выработать определенный стандарт. Как специалист по разведке он знал, что недоразумения часто приводили к войнам. Они также ставили в затруднительное положение и многих офицеров-мужчин.
— Что вы приготовили мне сегодня?
Она доложила о внезапном изменении курса трех торговых судов в сторону зоны боевого дежурства “Янки”, а затем деликатно упомянула о разговоре, вернее, о его отсутствии, с подводниками.
— А что говорят в SOSUS?
— Я не направляла им запрос. Но об этом стоит подумать.
“Ты права, как никогда”, — подумал Шефер, пока она продолжала докладывать. Он вспомнил о другой аварии на советской подлодке, горевшей к северу от Англии в 1972-м. К-19, так называемая “Хиросима”. Двадцать восемь человек из ее команды заживо сгорели в кормовом отсеке. Все начиналось точно так же: торговые суда, все из советского блока, неожиданно устремились в пустынную часть океана, которая оказалась не такой уж пустынной.
— Что-нибудь еще? — спросил он.
— По предварительным данным, крейсер “Киров” направляется туда же. Этого мы тоже не ожидали. Это может быть связано с происходящим у Бермуд. Вполне.
— Отличная работа, — похвалил он ее и взял телефонную трубку. — Теперь мой черед.
Он проводил ее глазами, мысленно решив дать хороший отзыв о ее полном соответствии занимаемой должности.
— Управление SOSUS, — ответили на противоположном конце провода.
— У аппарата адмирал Тед Шейфер. Проведите акустический поиск в следующих зонах.
Он зачитал их вахтенному офицеру SOSUS. За пять минут суперкомпьютеры “Крей” проанализировали миллионы сигналов и нашли нужный адмиралу Шейферу.
— Сэр, — сказал глава SOSUS, — мы зарегистрировали там очень сильный звуковой сигнал. Его источником, безусловно, является К-219. У нас есть запись. Сначала сигнал тревоги, затем сильный грохот. Похоже на мощный взрыв.
— Прекрасно. Следите за ней, — сказал Шефер. — Через каждый час докладывайте об изменениях оперативной обстановки.
Следующий звонок был в отдел операций подводных лодок в SUBLANT; святая святых подводной мафии.
— С вами говорит адмирал Шейфер. Кто там у нас в компании с К-219?
Пауза была достаточно продолжительной, чтобы вывести Шейфера из себя. Иногда можно и прикрикнуть:
— Вам задал вопрос заместитель начальника разведслужбы при главнокомандующем ВМФ в Атлантическом океане, мистер!
— “Аугуста”, адмирал. Лодка капитана первого ранга Джеймса Вон Сускила.
Одна из новейших торпедных подлодок во всем флоте под командованием одного из самых дерзких капитанов. Они были созданы друг для друга.
— Очень хорошо. От него что-нибудь поступило за последние сутки?
— Ему предписано...
— Мне известны его предписания. Я задал вопрос.
— Я могу проверить, адмирал,
— Блестящая идея. — Он нажал на рычаг и позвонил в оперативный отдел CinCLANRDLT. Он предложил поднять в воздух Р-ЗС “Орион” с базы морской авиации на Бермудах и провести воздушную разведку. Это делалось в обход упрямых подводников и могло сработать.
Президент Рейган находился в Кемп-Дэвиде. Министр обороны планировал заграничную поездку в связи с предстоящей встречей в верхах в Исландии. Если К-219 попала в такую же передрягу, как и “Хиросима” в семьдесят втором, о выходных в Вашингтоне можно забыть.
К-219
Если в кормовых отсеках еще как-то удавалось поддерживать сносные условия путем вентилирования в атмосферу, то в третьем отсеке, особенно в центральном посту, работать стало невозможно. Люди уже более пяти часов находились в средствах защиты. Все мыслимые нормативы давно истекли. И хотя никто и не думал жаловаться, тем более впадать в панику, чувство обреченности постепенно овладевало всеми.
Первыми это поняли командир и механик.
— Пульт ГЭУ! Капитульский! Что с реактором? Мокрый от пота, похожий на чудовище в своей маске, Капитульский давно утратил чувство реального времени. Как роботы, он и его подчиненные продолжали контролировать работу последнего реактора, обеспечивая агонизирующую лодку электроэнергией. Хотя лодка лежала в дрейфе и турбина стояла, она все еще была готова к даче хода. Но понадобится ли это?
— Мы контролируем реактор, но... Теперь, я думаю, он не нужен. Потому что с ним может произойти то же самое, что и с первым. Причем в любой момент.
— Вы сможете обеспечить вывод ГЭУ и расхолаживание реактора?
— Сейчас — да. Пока еще да.
— Если я правильно понял тебя, его надо глушить, и прямо сейчас?
— Так точно. Прямо сейчас.
При этом никто из них старался не думать о том, что произойдет, если они, а точнее автоматика, не сумеют заглушить оставшийся в работе реактор. Ведь в седьмой отсек войти уже невозможно!
— Так... Ну, хорошо. Готовьтесь к выводу установки...
23.15 Начата подготовка к выводу из действия ГЭУ левого борта.
Сейчас только в центральном и на пульте ГЭУ знали, что грозит им всем, если автоматика не сработает. За время аварии командир пережил уже многое, но этот момент был одним из наиболее критичных.
Когда-то Геннадий отмечал в записной книжке каждый ввод и вывод ядерной установки, но давно сбился со счета. Теперь он не имел права ошибиться, поскольку никто не сможет исправить его ошибку. Обычная, многократно выполняемая работа превратилась в проблему номер один.
Поэтому каждый про себя произнес: “Слава Богу!”, когда услышал доклад с пульта:
23.30 — Сброшена защита реактора левого борта. Левый реактор заглушен всеми штатными поглотителями. Установка переведена в режим расхолаживания.
По погасшему, но через минуту восстановленному освещению стало ясно, что какое-то время аккумуляторная батарея, расположенная в первом и втором отсеках, позволит им продержаться. Кроме освещения батарея обеспечивала работу основных механизмов и, главное, насосов охлаждения обоих реакторов. Проблема ядерной безопасности была решена окончательно. Но что будет дальше? Как говорит штурман Азнабаев, проблемы надо решать по мере их поступления.
Очередная проблема не заставила себя ждать. Ровно через пять минут произошло короткое замыкание и возгорание пусковой станции гребных электродвигателей в десятом отсеке. И, хотя оно тут же было ликвидировано, стало ясно, что в кормовых отсеках больше делать нечего. Да и в носовых, пожалуй, тоже...
Британов поднялся на мостик и сорвал с лица уже опостылевшую маску. Те, кто был там, пристально вглядывались в своего командира. От него, и только от него, зависела сейчас их судьба, а значит, и жизнь. Именно теперь он царь, Бог и воинский начальник!
Сколько бессмысленных жертв принесено в угоду неприемлемому в мирное время принципу “Любой ценой!”. Что может быть дороже человеческой жизни? Неужели цена пусть и стратегической, но почти отслужившей свой срок лодки?
“Ущерб, нанесенный государству от гибели ракетного подводного крейсера стратегического назначения К-219 под командованием капитана первого ранга Британова И.А., бортовой номер 845, постройки 18.11.71 г., составил 63 миллиона 299 тысяч 544 рубля без учета стоимости ядерного оружия”
Из материалов уголовного дела по факту гибели РПК СН К-219
Только командир Британов мог и должен решить сейчас, что дороже: лодка или люди. При этом он однозначно понимал, что одним из самых тяжких обвинений в его адрес будет упрек в трусости и преждевременном прекращении борьбы за живучесть лодки.
К великому сожалению, в то время степень героизма и желания спасти корабль зачастую оценивалась некоторыми начальниками количеством погибших — чем больше погибло, тем больше сделано для спасения корабля. Мало погибло — значит, мало сделали для спасения.
Британов в одиночестве стоял на мостике и напряженно обдумывал ситуацию. Многое было неясно, однако можно предположить, что четвертый отсек будет полностью затоплен, но это нестрашно — запаса плавучести хватит с избытком. Морская вода настолько разбавит остатки окислителя в отсеке, что разъедание корпуса должно прекратиться. Если при этом останутся герметичными смежные с четвертым третий и пятый отсеки, то лодка останется на плаву и ее можно буксировать, благо судов рядом хватает. Индивидуальные средства защиты на исходе, все отсеки, кроме концевых, в той или иной степени загазованы парами окислителя. Держать там людей — значит обречь их на верную гибель. Могут ли взорваться оставшиеся без контроля ракеты? Черт их знает, наверное, могут... Экипаж борется за живучесть уже восемнадцать часов, люди просто обессилили. Значит, решение только одно — оставить минимально необходимое число людей на борту, а остальных эвакуировать. До следующего рассвета. Утро вечера мудренее. Может, к утру будет и настоящая помощь от ВМФ. Что-то они долго там думают. Правда, есть одно “но” — нет разрешения из Москвы на эвакуацию, ной времени запрашивать его тоже нет. Ладно. Бог не выдаст — свинья не съест!
—Старпом! Готовьте лодку к покиданию, — команда была отдана таким обыденным голосом, что старпом тут же переспросил:
— Не понял, товарищ командир? Насовсем или как?
— Или как. К утру вернемся. Со мной на борту останутся: стармех, ты, начхим и помощник. Собрать все оставшиеся средства защиты на мостик. Отсеки полностью загерметизировать. Выполняйте! Старшим на судне будет замполит. Кстати, где он?
— Похоже, у него сердечный приступ.
— Жаль. Тогда старший — Пшеничный. Передайте на “Красногвардейск” — прошу шлюпки к борту. Начинаю эвакуацию.
— Товарищ командир, а вы не хотите дождаться разрешения Москвы?
— Нет. Они слишком долго будут думать и согласовывать.
Разрешение командующего Северным флотом на эвакуацию будет получено только в 02.50 по московскому времени. Напомним, что местное время на пять часов отличается от московского. Британов успел закончить эвакуацию до наступления темноты. Потом его обвинят во многих грехах, но упрека в трусости и преждевременном оставлении корабля не будет.
Используя маломощные гребные электромоторы, Британову удалось развернуть лодку лагом к ветру, и теперь ветер относил в сторону ядовитый шлейф, продолжавший тянуться из шестой шахты. Эта предусмотрительность будет не лишней, когда на верхней палубе и мостике лодки окажутся сто пятнадцать измученных человек без каких-либо средств защиты. Не следовало забывать и о безопасности спасателей.
23-35 Отдраен аварийный люк десятого отсека.
Капитан третьего ранга Пшеничный поднялся по вертикальному трапу и потянул кремальеру, запирающую люк, на себя. Она поддалась неожиданно легко. Послышалось шипение выходящего из корпуса воздуха, и мощная пружина отбросила тяжелую крышку. Путь наверх был свободен.
Пшеничный поднялся еще на три ступеньки трапа, выглянул наружу и тут же отпрянул назад, захлопнув люк.
Еще бы! Ведь первое, что он увидел, — громадный борт судна с надписью на английском языке: “Baltic Shipping Company”. Ему, офицеру КГБ, сразу пришла в голову мысль: “Это чужой, а значит, вражеский корабль! Британов изменник! Он задумал сдать лодку врагу!”
Он спрыгнул вниз и под удивленными взглядами подводников нажал вызов центрального на “Каштане”. ГКП не отвечал — видимо, пожар перерезал и эту трассу.
— Развернуть радиостанцию! Вызывайте центральный по УКВ. - Пшеничный действительно был опытным подводником: когда нет никакой связи, то вполне можно использовать аварийную УКВ-радиостанцию Р-105.
Через пять минут он уже говорил с командиром.
— Командир! Это Пшеничный. В чем дело? Куда вы хотите эвакуировать людей?
— Как куда? На “Красногвардейск”!
— Но это не он! Это вражеский корабль! Я сам его видел! Я отказываюсь выполнять преступный приказ! Вы изменник!
—Ты что, отравился окислителем? Разуй глаза! Это советское судно!
Пшеничный недоверчиво оглянулся на окружающих и вновь поднялся по трапу и попытался открыть люк, но щеколду заело, точнее, она сломалась! Не хватало только остаться здесь из-за своей же сверхбдительности, точнее, идиотизма!
— Где мичман Буряк? Василий! Что с люком?
— Что-что... Он еще в базе того, значит, ломался, я, значит, после прихода его бы и починил, а теперь, значит...
— Ты что заладил как пономарь! Какая база?! Открывай теперь сам, долбосокол хренов!
— Сей момент, значит, сейчас и откроем, будьте покойны, значит...
Неужели они опять в ловушке, которую он захлопнул собственной рукой? После всею, что было, задохнуться, когда он у же видел небо?!
Двадцать бесконечно долгих минут показались всем вечностью. В тесной шахте аварийного люка мог поместиться, да и то с трудом, только один человек. Василий Буряк вообще-то не был разгильдяем, но, как и многие, слишком часто надеялся на авось. Слава Богу, работать он умел, поэтому Пшеничный не понукал и больше не орал на него, тем более что и сам чувствовал свою вину. Сопение, мат сквозь зубы и лязганье ключей наконец прервались звериным криком: “Открыл!!!”
В который раз им повезло?
Пшеничный сунулся под люк, но тут же его сверху окатило морской водой — волны перекатывались через палубу, а люк находился на самом хвосте лодки. Тем более нельзя медлить!
— Пошел все наверх! Первыми — раненых!
23.55 Личный состав кормовых отсеков организованно начал выход на кормовую надстройку.
До тех пор пока последний человек не вышел наверх, Валерий Пшеничный оставался внизу вместе с Буряком, фактически прикрывая отход товарищей.
На мачтах судов, лежащих в дрейфе рядом с лодкой, развевались красные флаги с золотым серпом и молотом в левом углу. А к наветренному борту уже подходили спасательные шлюпки. Как только первая из них отвалила от корпуса с ранеными на борту, Пшеничный быстро, почти бегом, направился на ракетную палубу к разорванной шахте несмотря на протестующие крики с мостика. Если бы в этот момент ветер поменял направление, то ядовитый дым первым настиг бы его, а потом и остальных. Но им везло!
Не доходя несколько шагов, он смог заглянуть в шахту. Она здорово походила на кратер вулкана: пузырящаяся вода, казалось, извергала оранжевый газ, а вздыбленная палуба дополняла картину. Никаких следов ракеты и боеголовки не было. Потом ему много раз будут задавать этот дурацкий вопрос: “А вы лично убедились в отсутствии ракеты и ее ядерной боеголовки?”
А как же! Лично глянул и даже нырял! Но ее там нет, а на нет и суда нет.
Дурацкая присказка окажется пророческой — суда действительно не будет .
Но это потом, а сейчас Пшеничный не спеша вернулся в корму. Как старший он покинул лодку на последней шлюпке.
— Почему не вынесли тела погибших?
— Они были в таком состоянии, что вытащить их через узкий аварийный люк не представлялось возможным. В первую очередь мы думали о живых. Я надеюсь, мертвые нас простят.
Из допроса капитана третьего ранга Валерия Пшеничного
С мостика командиру было трудно разглядеть лица людей на палубе. Но он все равно пристально разглядывал тех, кто вышел из преисподней, кто до конца боролся за жизнь лодки. Он почему-то вспомнил старый фильм о войне, когда последние защитники Брестской крепости покидали ее руины. Наверное, и его люди сейчас испытывали подобные чувства: огромную усталость и горечь от проигранного сражения, но и вместе с тем глубоко скрытую гордость за исполнение своего долга. И тогда Британов понял, что ни он, ни его экипаж никогда не будут стыдиться за себя. Да, наверное, они допустили ошибки, но их потери минимальны и оправданны, если вообще можно оправдать гибель людей.
Теперь я знаю, что благодаря Британову мой муж остался жив. Когда его в числе первых доставили на гражданское судно, он был без сознания. Еще немного, и спасти его было бы невозможно, как и семерых других, наиболее тяжелых. Я не знаю и не хочу знать, что там нарушил Британов, но знаю одно — он спас моего мужа. Он и судовой врач Геннадий Новиков.
Галина Кочергина, жена корабельного врача
...Последние три часа Евгений Азнабаев фактически руководил личным составом в первом и втором отсеках, куда их вывели из загазованного центрального поста в третьем отсеке. Так всегда бывает в жизни, когда старшим становится не тот, кто должен, а тот, кто может. Штурман заставил всех переодеться в чистое белье, но не готовя их к смерти, а спасая от отравления пропитавшейся ядом одежды. Он буквально силой заставлял их выпить весь запас воды и мочиться прямо в раковины умывальников, чтобы промыть организм.
Перед выходом наверх штурман вернулся в третий отсек на свой боевой пост. Навигационный комплекс работал, работал в штатное режиме. Будучи профессионалом до мозга костей, Евгений произвел необходимые переключения и перевел приборы в резервный режим. Может, они еще пригодятся?
Заглянув в штурманскую рубку, дернул ручку личного сейфа — замок заклинило. Беззлобно выругался, вспомнив о хранящемся там бумажнике с традиционной заначкой. Денег не жалко, жаль любимую книгу “Вчерашние заботы”, которая прошла с ним все автономки.
Мать т-т-твою! Да там же и его партбилет! Э, да ладно, разберемся...
С ним, как и с другими, действительно разберутся, просто и быстро —
за халатное обращение с партийными документами, повлекшее их утрату, исключить из рядов КПСС...
Из материалов расследования парткомиссии при политотделе войсковой части 90042
02.20 Окончена эвакуация личного состава. На мостике подлодки остались пять офицеров во главе с командиром. Собраны оставшиеся средства защиты: 15 ПДУ-2 и 12 ИДА-59 сомнительной годности.
03-10 После получения разрешения командующего СФ на эвакуацию офицеры покинули лодку. Командир остался на борту. Один.
Стемнело. Черная туша атомохода безжизненно качалась на океанской зыби.
Оставшись в одиночестве, Британов попытался сосредоточиться на происшедшем, но мысли уносили его далеко отсюда. Как ни странно, но спать не хотелось. Он не притронется и к заботливо приготовленному интендантом запасу консервов, а только усмехнется, вспомнив недавно полученные советы из Москвы: прекратите готовить пищу на камбузе, употребляйте больше соков и фруктов... Замечательно! Неужели у них нет ни одного человека, который хотя бы помнит, что камбуз расположен в четвертом? А единственные фрукты на корабле — это яблоки. Вот жаль только, что последнее сожрали недели две назад. Знал бы, непременно сохранил бы для такого случая!
Аварийная партия вернется на лодку через двенадцать часов, с рассветом.
Ситуационный центр при Белом доме, субботнее утро
С лужайки перед Белым домом доносился шум винтов президентского вертолета.
— Наконец-то, — сказал капитан третьего ранга Майкл Бон своей секретарше, — может, нам удастся поработать, пока этих громил не будет.
— Я никогда не была в Кемп-Дэвиде, — сказала секретарша, прислушиваясь к удаляющемуся шуму вертолета морской пехоты. — А вы?
—Только по принуждению.
Капитан третьего ранга Бон не любил находиться далеко от места действия, вдали от замысловатой сети связей и информационных источников, на которые он полагался. Бон был директором Ситуационного центра при Белом доме, центра по кризисным ситуациям, в котором информация со всего мира процеживалась, анализировалась и представлялась президенту Рональду Рейгану. Со времен администрации Картера эту должность занимал морской офицер действительной службы. Это напоминало тайный заговор; в некотором смысле это было даже лучше, чем иметь шпиона в Кремле. В Кремле не принимались решения о бюджете ВМФ США, а в Белом доме принимались.
Не то чтобы Бон несерьезно относился к своим обязанностям. Совсем наоборот. Когда Ливия вторглась в Чад, именно Бон организовал проведение аэрофотосъемок, результаты которых были высоко оценены Рейганом. Когда в апреле взорвалась Чернобыльская АЭС, сотрудники его Ситуационного центра первыми предупредили президента о серьезности последствий этой катастрофы и указали, что Горбачев не останется незапятнанным в глазах мировой общественности после самой страшной в истории ядерной катастрофы. Разумеется, в обязанности Бона также входило поддержание связей с разведывательной мафией флота. Флот сотрудничал с Боном в обмен на своевременные предупреждения о том, что могло застать моряков врасплох. В данный момент это был договор о контроле над вооружениями, который мог перевесить чашу весов в пользу главного противника ВМФ — ВВС США.
В то утро капитан Бон пришел на работу раньше обычного, как и сотрудники Ситуационного центра. Предстояло проделать огромную работу по подготовке президента к саммиту супердержав на следующей неделе в Рейкьявике, столице Исландии. “Темы для разговоров” были представлены на отдельных карточках. Они были подготовлены удивительно подробно, даже дружеский обмен любезностями между Рейганом и женой советского руководителя Раисой был составлен по пунктам.
Генеральный секретарь Горбачев и президент Рейган пытались определить, какие войска в их армиях могли с наименьшим ущербом быть принесены в жертву на алтарь мира. Происходило неизбежное столкновение интересов разных сторон: в обоих лагерях сторонники проведения жесткой линии были обеспокоены, что их лидер был готов пойти на значительные уступки в ущерб собственным интересам. Кое-кто не сидел сложа руки, а проводил активную кампанию против встречи в верхах и ее целей. Эту группу возглавлял министр обороны Каспар Уайнбергер.
— Вас к телефону, капитан, — сказала секретарша. — Капитан второго ранга Херрингтон из INTEL Plot в Пентагоне.
Херрингтон был офицером INTEL в аппарате начальника отдела морских операций. Теоретически он был старше Бона по званию. На практике же Бон был советником президента, а Херрингтон им не был. В странной политической классификации в Вашингтоне это называлось неравным равенством.
Звонок был зарегистрирован чуть позже семи часов утра.
—Капитан третьего ранга Бон слушает.
— Доброе утро, Майк. Это Дэйв Херрингтон из CNO INTEL Plot. У нас создалась ситуация, в которой может понадобиться ваше вмешательство.
— Это Ситуационный центр. Вы позвонили в нужное место, — съязвил Бон.
Но капитану было не до смеха.
— Возле Бермуд терпит бедствие подлодка красных. Похоже, дела плохи.
— Какого рода бедствие?
— На борту был взрыв. Вероятно, одна из ракет.
— Ракета? Вы говорите, что она поджарилась?
— Я этого не сказал. Это только предварительный анализ, но некоторые наши аналитики говорят, что это непохоже на неудавшийся пуск.
— Пуск?! О Боже, — прошептал он. — Где опустилась ракета?
— Нигде. Воспламенения не было, ракета не покидала подлодку. Если бы это произошло, был бы совсем другой расклад.
“Не расклад, а ядерная война”, — подумал Бон.
— Как вы узнали?
— Я получил предупреждения от Теда Шейфера из Норфолка. Наши ребята проверили, и все подтвердилось. “Наши ребята” означало братство подводников.
— Каким образом Шейфер узнал об этом раньше вас?
— Вы не поверите. Вахтенный офицер, женщина из FOSIC, пришла к такому выводу, сопоставив предварительные данные о местонахождении подлодки. Похоже, к Бермудам ни с того ни с сего направляются торговые суда русских. Она поинтересовалась вслух почему. Шейфер узнал от нее.
—Вы говорите, все подтвердилось?
— Одна из наших подлодок, следящая за перемещениями русских, подтвердила взрыв. Они находятся поблизости.
— Полагаю, они там не для оказания помощи.
— Остроумно. По последним данным, у русских пожар и течь. Кстати, об этом никто не должен знать. Нам только недоставало пресс-конференции с каким-нибудь чиновником из Белого дома, болтающим об операциях подводных лодок.
— Сегодня утром присутствует только один чиновник — адмирал Пойндекстер.
— Это хорошо. Он на нашей стороне. С минуты на минуту вам могут позвонить из Объединенного командования и спросить об этом. Естественно, они не узнают об этом столько, сколько знаем мы.