Игнатова Наталья Владимировна. Последнее небо

   – Это имеет значение?
   – Может быть. Откуда у тебя привычка отвечать вопросом на вопрос? Ладно, забудь, это я и так знаю. А твой летун будет здесь не со дня на день, а в течение часа или двух.
   Зверь дернулся в кресле, жутко блеснули в полумраке зала зрачки.
   – Ему повезло, – как ни в чем не бывало продолжил гость. – У вас там грядут какие-то перевыборы, и власть имущие из кожи вон лезут, дабы подданным понравиться. Гражданам, то есть. В кои-то веки польза от демократии, и то, извольте видеть, боком вышло. В общем, помощь идет, и идет быстро. Тянуть с этим не стали, дабы не возбуждать электорат и не ставить себя в неудобное положение, если вдруг спасаемые перемрут раньше. – Демир сверкнул зубами, оглядев внушительную труду из семи выпотрошенных тел.
   – Час или два? – уточнил Зверь, оглядывая зал и краем сознания прикидывая, сколько времени он продержится здесь в одиночестве. – Значит, он уже на орбите?
   – Он? Они, так будет вернее. Да, уже на орбите. Вот-вот попытаются выйти на связь. Но время по-прежнему есть.
   Я по природе своей, как ты знаешь, коварен и лжив, натура у меня подлая, а нрав змеиный, так что давай-ка я попытаюсь тебя искусить, обольстить или как там это лучше сформулировать с учетом того, насколько склонен к двусмысленностям стал в последнее время человеческий разум. Я попытаюсь. А ты, надеюсь, прислушаешься и примешь мое предложение. – Демир нагнулся вперед, поймав взгляд Зверя. Какое-то время они смотрели друг на друга, глаза в глаза. Потом гость вздохнул и снова откинулся на спинку кресла. – Ты дорогого стоишь, – прошептал он, глядя в лицо собеседника – в зеркало глядя. Острые скулы, брови – стрижиными крыльями, тонкие, бледные губы и, главное – пылающие странным, страшным, властным и болезненным огнем глаза.
   Зверь мотнул головой, потер лицо, словно снимая чужую маску, и вновь стал собой. Поежился зябко:
   – Ты не человек.
   – Ты тоже. – Демир был серьезен, словно вся легкомысленность сгорела в пламени чужого – его – взгляда. – Человек бы умер. Итак, – он взмахнул рукой, – вот тебе портал. Откроется он не сразу, я не хочу причинять этому миру лишней боли, но через час ты сможешь уйти. В рай. Твой собственный. Хотя, возможно, оказавшись там, ты сильно в нем разочаруешься. А вот мое предложение: оставайся.
   – И умирай. Благодарю покорно.
   – Ты можешь сдаться без боя. Вопрос не в этом, Зверь. Ты нужен мне здесь, и я уже объяснил зачем. Но нужно это не только мне, тебе – тоже.
   – Да? – Зверь слушал гостя и раздумывал над небрежно брошенным: «можешь сдаться без боя». Ему самому такая простая мысль не пришла бы в голову.
   – Я хочу рассказать тебе одну историю, мальчик. – Демир поднял глаза к низкому потолку, улыбнулся с легким злорадством. – Спешит твой летун. Они всегда спешат. Люди. И так часто опаздывают. Так вот, история не о людях. О нелюдях. А правильнее будет сказать, о не человеке, который когда-то… по твоим меркам очень-очень давно, полюбил человеческую женщину. Это был мезальянс столь откровенный, что ни у кого не возникло сомнений – связь недолговечна, и так оно и получилось. Но остался ребенок. Один-единственный ребенок, да еще и с плохой кровью. О нем предпочли забыть. Когда ангелы сходили к дочерям человеческим, от них рождались не только титаны. Попадались и выродки. Просто о титанах помнят, а выродки… зачем о них вспоминать?
   Зверь разглядывал трупы на полу. Пересчитывал, словно сомневался, хоть и помнил прекрасно, что убил семерых. На взгляд казалось, что больше. Очень уж грязно… Стрелять будут сразу. Ни один человек, узрев этакую бойню, не сможет удержаться. Убьют. Не задумываясь. Не тратя времени на переговоры.
   Заложники? Восемь живых и Пижон. Тоже. Живой. На Земле это могло бы сработать. Но не здесь. Отсюда деться некуда. Значит, убьют.
   – А ребенок жил себе, – Демир хмыкнул, – и жил хорошо. В те времена люди позволяли себе куда больше, чем нынче, а благодаря отцовской крови этот человек мог не бояться ни болезней, ни бессильной старости, ни даже насильственной смерти. А вот сам он убивал. Ему нравилось убивать. И жил. Жить ему тоже нравилось. В отличие от тебя, он любил женщин.
   Зверь покривил губы.
   Его гость улыбнулся в ответ:
   – О женщинах я вспомнил не в укор тебе, а для того, чтобы стало понятно, как получилось, что капли нечеловеческой крови можно найти в жилах многих людей. Понятия не имея о своем родстве, люди эти иногда встречаются, у них тоже бывают дети. А чужая кровь сильна. Сильнее человеческой. Как ни разбавляй ее, что-то да останется.
   Он замолчал, пошарил пальцами в воздухе, вытянул бутылку темного стекла. С удовольствием сделал глоток:
   – Люблю пиво. И знаю, что плебейство, а все равно. Эх, Зверь, женщин ты сторонишься, не куришь, даже вина не пьешь, и зачем все это? Чтобы убивать эффективней?
   – Чтобы жить спокойней. – Зверь поморщился. – Зачем ты все это рассказываешь?
   – Неинтересно?
   – Непонятно.
   – Ну, тогда слушай дальше. Итак, нечеловеческая кровь. Представь себе, дитя мое, что по какой-то нелепой случайности несколько поколений подряд… Нет, пожалуй, даже много поколений подряд люди, в чьих жилах есть эта зараза, заключают между собой браки и рожают детей. Повторюсь, они не знают о своей исключительности. Все действительно происходит случайно. Во всяком случае, настолько, насколько я могу быть в этом уверенным. А если не я, то кто? Что мы получим в итоге, Зверь?
   – Вырождение, – буркнул убийца, почему-то с необыкновенной отчетливостью представив себе длинную цепочку близкородственных связей.
   – Именно! – удовлетворенно кивнул Демир. – Вырождение всего человеческого и, – он многозначительно поднял указательный палец, – возвращение к норме не человеческого. Женщина, которая родила тебя, и мужчина, который тебя зачал, были родными братом и сестрой. Тихо, тихо, мальчик! – Очень длинная рука легко нажала на плечо, удерживая Зверя на месте. – Я говорю лишь о родстве по настоящей крови. Странные люди. Ты ведь помнишь их, правда? У тебя хорошая память, ты и рад был бы забыть, да не можешь. Странные. Очень. Но все-таки люди. Пусть даже в каждом из них было всего ничего от людей. Внешность. И образ жизни. Они боялись себя, верно?
   Он сделал паузу, ожидая ответа.
   Зверь молчал. Искал возражения, но возразить было нечего. Да, отец и мама были… странными. И они действительно… действительно боялись. Чего-то. Или кого-то. Себя?
   – Себя, – кивнул Демир, – они боялись. А вот ты уже не боишься. Ты слепо, на ощупь, учишься тому, что в других условиях, будь ты воспитан другими, настоящими, получалось бы само собой.
   Зверь молчал. Он не верил ни единому слову. Пытался не верить. Потому что такого не могло быть. Что за бред? Чужая кровь. Люди. Нелюди. Какие еще нелюди? Не бывает таких!
   – Ну да. Не бывает. И волки не сбиваются в стаи в конце весны. И лесные звери убегают, когда видят человека, а не ластятся к ногам. И не выжить человеку в горящем автомобиле. И невозможно подчинять себе людей одним только взглядом… а сейчас уже и смотреть не нужно – достаточно лишь приказать…
   – Кто я? – тихо спросил он.
   – Если возвращаться к аналогии с ангелами, ты даже не титан. Ты – чистокровный ангел. Это я для наглядности, чтоб раз и навсегда избавить тебя от иллюзий по поводу твоей человечности. А реально, – Демир вздохнул, – реально у нас есть агнцы, пастыри и волки. Пастыри понятно откуда и зачем. С агнцами тоже, я полагаю, все ясно. Ну а волки – это моя работа.
   – Зачем?
   – Отчасти по злобе, – признался Демир, – а отчасти для того, чтобы агнцы не расслаблялись. Я ведь тоже люблю их, мальчик. Пусть не так, как Тот, Другой, но все-таки… А ты особенный. Волчонок, выросший в овечьем стаде, ты жил с ними и ты пожирал их. Впрочем, сравнение некорректно. Люди не овцы. Люди могут за себя постоять. – Он сделал последний глоток и с сожалением отставил бутылку. – Странный такой волчонок… – продолжил задумчиво. – В лапах путаешься, клыки молочные еще не выпали, из повадок волчьих одну только освоил – убиваешь качественно, зато сколько в тебе того, что всем другим и не снилось. Подчинять себе людей и животных ты толком не умеешь, хотя, казалось бы, чего проще? Зато вещи неживые, человеческими руками сделанные, слушаются тебя, и не просто слушаются, а любят преданно. Жизни чужие правильно употребить не можешь, зато можешь их отдавать, делаешь это не задумываясь, понятия не имея, что такие, как ты, отдать просто не способны. Ну не дано вам. Не для того я вас создавал. Ты не умеешь летать сам по себе, без всяких человеческих штучек, а ведь это курс магии для детского сада… Об этом можно и не говорить. Вижу. На слово «летать» тебя и так вскидывает. А между тем только твой брат нашел в себе мужество освоить управление – нет, не болидом, обычным автомобилем.
   Он улыбался, Демир-искуситель, лукавый ангел, змей с пылающим взглядом. Он улыбался. Закурил неспешно. Глянул в глаза:
   – Твой настоящий брат, волчонок. Ты младший в своей семье, но поверь мне, быть младшим не так уж плохо, У тебя ведь никогда не было старшего брата.
   – Нет, – Зверь покачал головой, – нет, это не я сумасшедший. Это ты! – он оскалился в ответ на улыбку Демира. – Я заглянул к тебе в душу, или что там у тебя вместо души, и я знаю, что это ты рехнулся. Давно. Еще когда был ангелом.
   – Чего тебе больше хочется, мальчик, – с неожиданным сочувствием спросил Искуситель, – оторвать мне голову, чтобы впредь я думал кому и что говорю, или все-таки поверить? Поверить в то, что у тебя есть дом. Дом, где тебя любят и ждут, давно, с первого мига твоего рождения. Твой отец искал тебя, волчонок. Он был с тобой повсюду на Земле, он пытался докричаться до тебя, но ты ведь знаешь – даже я не мог прийти без приглашения. А ты не приглашал.
   – Не верю.
   – Я не спрашиваю, веришь ты или нет. Я спрашиваю, хочешь ли ты поверить?
   – Мой отец погиб.
   – Зачавший тебя был титаном, Зверь. И женщина, которая родила тебя, была той же породы. Ты обязан им жизнью, но в твоих жилах нет ни капли их крови.
   – Это не важно.
   – Не важны семья, дом, безопасность? А что важно? Люди, погибшие двадцать лет назад? Женщина, убитая тобой? Твой друг, который рвется сюда, чтобы убить тебя? Земля, на которой тебе нет больше места? Что для тебя важно, волчонок?
   – Выжить! – Зверь ухватился за остатки рационализма, как тонущий хватается за обломок доски. Невозможное, нереальное, невероятное… дом, безопасность… семья?
   «так не бывает…»
   Захлестывало волнами, дыбилось девятым валом – не спастись.
   – Выжить.
   – Лорд Здравый Смысл, – рассмеялся Демир, – удивительным человеком был твой магистр! Ты, со своим характером, меньше всего расположен к разумному принятию решений, а он тем не менее смог научить тебя этому. Вот, кстати, еще одна твоя особенность. Эмоциональность на грани истерии. Больше это ни за кем из вас не водится. И при всем при том ты начисто лишен способности любить. Я не говорю о неживом. Может быть, отсюда твое умение становиться зеркалом чужой души? – Тлела сигарета, и сознание отмечало отстраненно, что кроме этого, пришедшего извне, здесь никто не курил. Первая сигарета, выкуренная на Цирцее. Первая струйка табачного дыма. Странно. – Ты боишься смерти. – Огненные глаза смотрели внимательно. – Ты трижды заглядывал ей в лицо, трижды уходил от удара, и с каждым разом было все страшнее. Но ты бессмертен, волчонок Твое тело – лишь оболочка, а ты, ты настоящий еще не родился. Так уж устроены вы, мои волки: для того, чтобы начать жить, вам нужно умереть.
   – Как это?
   «… Когда ты так спрашиваешь, у тебя лицо такое удивленное делается. Плакать хочется от умиления» Не к месту вспомнился Гот. Зато ко времени.
   – Да, в общем… – Демир пожал плечами. – Самый первый из вас, твой дед, Дрегор, так и родился мертвым. Но сына ему рожала живая женщина, не человеческая, конечно, но живая. И твой отец, сам понимаешь, тоже получился живым. У меня в мыслях не было, что первый из волков сможет размножаться, так что… – Сигарета, докуренная почти до фильтра, исчезла из пальцев. Следом пропала пустая бутылка. – Ну что ты смотришь? – почти жалобно спросил Демир. – Не все и не всегда получается так, как задумано. Скорее уж наоборот.
   – Зная тебя, – кивнул Зверь, – ничего удивительного.
   – Вот именно, – вздохнул Искуситель. – В общем, даже живые, вы можете многое, но изначально-то задумывалось, что вы будете мертвыми. И… – он щелкнул пальцами, – не пугайся слова «мертвый», волчонок. Скажи «не живой», если хочешь.
   – Или «не мертвый»?
   – Нет, – Демир поморщился брезгливо, – «Не мертвые», лишенные души и воли, это вообще не мое. И даже не Его, – он указал глазами на потолок, – и уж никак не ваше. Хотя, да, вы умеете их делать. Ты еще нет, а остальные… Твой отец, правда, никогда не увлекался, но зато дедушку твоего вполне заслуженно величали Властелином не мертвых. Он, помнится, поднимал миллионные армии.
   – Величали? – переспросил Зверь. – Поднимал? Ты что-то там говорил о бессмертии, Демир.
   – Дрегор однажды перестарался, – Демир потер узкий подбородок, – и недооценил противника. Но то, что убило его, тебе не грозит. Оно опасно разве что для твоего брата. Это семейные легенды, ты сам их узнаешь, если будет желание.
   Зверь снова оглядел трупы на полу. Посмотрел на тускло светящееся пятно, что расползалось в воздухе рядом с креслом Искусителя.
   – Я не собираюсь умирать.
   – Даже зная, что смерти нет?
   – Я, может, не умею любить, но зато бояться могу за десятерых. И я боюсь смерти.
   – Что ж, это понятно, – Демир кивнул. – Есть другой выход. Ты можешь остаться живым и жить в этом мире, если отдашь мне душу.
   – Что? – Зверь едва не рассмеялся, однако вовремя вспомнил о том, что ситуация не располагает к веселью.
   – Твою душу. – Искуситель развел руками. – А что ты хотел? Над тобой живым я не властен так же, как и Другой, а для того, чтобы увести тебя отсюда, мне нужно твое согласие. Это за пределы мира выйти легко. При переходе здешние законы уже не действуют, а тамошние – еще. Внутри же…
   – Бред.
   – Правда? Ну тебе, конечно, виднее, однако… Это наконец-то случилось – прервав Демира на полуслове, замигал огонек, запищал сигнал вызова на пульте связи с орбитой и как с цепи сорвались, побежали, полетели секунды, что до этого робко стояли, не смея пошевелиться.
   И Зверь, позабыв о госте, метнулся к пульту. Пальцы делали все сами, даже думать не приходилось: выключить видеосвязь. Помехи. Сплошные помехи. А что вы хотите, Цирцея она Цирцея и есть. Веселый танец на податливых кнопках. Поиск канала. Ага! И кто там у нас?
   Ни намека на азарт, сердце бьется ровно и спокойно, и хотел бы поволноваться, да не получается. Не бой предстоит – разведка. Кто кого обманет? Да кого там обманывать?!
   Детей?
   А ведь когда-то
   когда?
   многое отдал бы за то, чтобы ожил этот треклятый пульт, чтобы сквозь треск и вздохи пустого эфира прорвался голос, человеческий голос, не отсюда, не с Цирцеи – сверху! Из космоса. С Земли.
   – …крейсер «Маршал Сталин», повторяю, на связи крейсер «Маршал Сталин», вызываю планетарный лагерь…
   Зверь присвистнул еле слышно, отдернув пальцы от клавиатуры. На «Сталине» была своя десантная группа. Не «голубые береты» миротворческих сил, не детишки, что шагу без мамы ступить не могут, не… не эти, с позволения сказать, бойцы, что лежат здесь по углам, крепко связанные, и боятся изо всех щенячьих сил. На «Сталине» был «Скиф». Эти парни умели не только стрелять – они убивать умели. По-настоящему. И убивали. По-настоящему. Что же такого рассказал Гот там, на Земле, если отправили сюда не обычный транспортник, укомплектованный медиками и целым стадом психологов, а боевой корабль с волчьей стаей на борту?
   – …вызываю планетарный лагерь. Как слышите?
   – Слышу вас хорошо. – Зверь сумел наконец-то справиться с голосом. Сейчас он был Пижоном. Еще живым, еще не искалеченным, вполне дееспособным и счастливым до поросячьего визга. – Дежурный по связи Азат Хайруллин.
   – Пижон?! – Это Гот. Что ж ты вздрагиваешь, Зверь? Ты и Гота тоже боишься? Гота, значит, боишься, а Сатану, что тут же, в зале сидит и в спину тебе смотрит, значит – нет. Тебе, Зверь, лечиться пора. От всего, – Пижон, где Лонг?
   – Здесь, – хмыкнул Зверь. И улыбнулся, включая в себе Лонга. – Гот, это Лонг, как слышишь?
   – Слышу тебя хорошо. – Ага, судя по голосу, Лонгу майор рад куда больше, чем Пижону. С чего бы вдруг? Ладно, не стоит затягивать этот цирк, во избежание… чего? Да чего угодно. О чем там Гот? – …мы будем у вас через два часа. Модуль уже готовят к посадке…
   «MAY DAY!…»
   Она сама включилась, сама по себе включилась строка кодовой связи. И понеслось-побежало, белым по синему, каленым железом, огненными буквами в камне:
   «MAY DAY! MAY DAY! MAY DAYMAYDAYMAYDAY-MAY…»
   Зверь развернулся к Кингу, кулем лежащему возле платформы с Пижоном. Он видел
   «MAY DAY»
   прикушенные губы, капли пота на лбу, серебряные проблески седины в черных, жестких как проволока волосах.
   «MAY DAY»
   Богата на чудеса Цирцея. Нет, не Цирцея. Люди. Ох и подобралась же команда! Колдун с мертвыми головами, сумасшедший убийца, пилот, умеющий летать, а теперь еще и этот…
   Губы против воли растягивались в улыбку. Радость. Необъяснимая и непонятная, светлая, как небо, радость от чуда, что рождалось на глазах. Как будто вновь танцует среди молний хмельной от радости болид. Как будто снова рвется вперед машина Гота, рвется, презрев законы мира, сквозь все границы, ломая все барьеры, – вперед!
   Чтобы спасти.
   Может быть, в этом и смысл? Может быть, именно так это и происходит? Для того чтобы перешагнуть барьер, нужно думать не о себе. Спасать – не себя. Другого. Зверь спасал свою машину. Гот – своего сержанта. А Кинг, громила Кинг, спасал тех, кто еще был жив.
   И убивал Зверя.
   – Я не собираюсь умирать. – Зверь перерезал горло Ворону, забрал жизнь, только сейчас поняв, как сильно проголодался. – Я выберусь… попробую выбраться…
   Теперь Пуля. Мало. Как мало! Сколько жизней нужно, чтобы выжить?
   — Если я смогу не умереть здесь, если смогу подчинить их всех…
   Крутой. Они всегда были вместе, Крутой и Пуля. Так и умерли.
   – . ..я вернусь на Землю сам. Живой.
   – Если тебя убьют, я помогу тебе вернуться, – кивнул Демир, наблюдая за методичной работой Зверя.
   Три посмертных дара. Теперь – Гад. Четыре. Мало… Трепло… Мало! Проклятие! Сколько их придет сюда? Сколько смертей явится по твою душу, Зверь?!
   Он поднялся на ноги, удивленно отметив, что даже в горячке убийств не забыл надеть хирургические перчатки. Вот ведь великая сила привычки. Если бы не изгвазданная до полной потери товарного вида броня, можно было похвалить себя за чистоплотность.
   – А этих? – Демир указал на Кинга, на Джокера, на Улу, мирно спящую в уголке. – Тебе не хватит пяти жизней.
   – Мне и восьми не хватит, – буркнул Зверь. Он вытер окровавленный нож. Подобрал винтовку Гада и одним выстрелом разнес пульт связи. Сразу стало легче.
   – Ты так и не понял. – В ровном, дружелюбном голосе Искусителя скользнули нотки раздражения. – Нельзя оставаться в коконе, Зверь. Нельзя всегда быть личинкой. Гусеницей, умеющей только ползать и жрать. Ты застыл между волком и человеком и боишься двинуться с места. Это смешно, неужели ты сам не видишь? Человек не убил бы вообще никого. Волк – зарезал бы всех. Ты останавливаешься на половине, но какой в этом смысл?! Сделай шаг вперед. Один шаг, волчонок.
   Смысла и вправду не было. Если подумать. Но думать он устал, так же, как тремя днями раньше устал удивляться. Зверь не хотел убивать.
   А вот это и вправду смешно.
   Но, осознав свое нежелание, он обрадовался, настороженно, недоверчиво, боясь спугнуть… обрадовался. Нельзя убивать. Нельзя убивать Джокера, нельзя, ведь он сам, развяжи его сейчас, не станет убивать Зверя. Нельзя убивать Улу. Она сильная, ее жизни хватило бы надолго, но… нет, нельзя. Не хочется. А почему – не важно. Причины не важны. Важен результат. Нельзя убивать Кинга. Он сделал невозможное, этот поседевший великан, из-за него убьют Зверя, но и это не важно. Важно, что Кинг сумел, сумел научиться летать. По-своему. Наверное, он назовет это как-нибудь иначе.
   Вернуться на Землю живым не получится. Значит, придется возвращаться мертвым. Страшно? Пускай. Главное сейчас не упустить, не потерять снова это странное, очень важное, не имеющее названия… Как это называется, когда не хочешь убивать тех, кто не хочет убить тебя?
   – Мальчишка! – рыкнул Демир. – Глупец! Тебе не дано, не дано, понимаешь?! Ты выродок, Зверь, мутант, единственный из семьи, кто не умеет, не способен стать человеком. Ты лучший из них, ты – настоящий волк, так стань волком! Ну же, мальчик мой! Сделай это, и я уведу тебя отсюда, против правил, против законов уведу. Живым.
   Зверь положил оружие на операционный стол. Снял перчатки. Бросил их, грязные, туда же, где лежала первая пара.
   Пятно света за спиной у вскочившего с кресла Демира, стало уже совсем большим. Почти в рост человека. Сквозь тусклое сияние проступали неясно, как на плохой видеозаписи, контуры деревьев. Кажется, сосен. И небо.
   Может быть, этот самый портал откроется раньше, чем «Скиф» высадится на Цирцею? Сколько прошло времени из обещанного гостем часа? Сорок семь минут. Дерьмо. Казалось, что больше. Высадка на поверхность в боевом режиме – это двенадцать минут. Надо же, как оно ровненько выходит. У Гота будет целая вечность. Шестьдесят секунд. Сколько раз он сможет убить за это время? Минимум – пятнадцать. Это если стрелять в импульсном режиме. А один такой выстрел забирает сразу несколько жизней. Сколько их у тебя в запасе, Зверь? Четыре с небольшим.
   Можно убить Гота и этих троих, тогда ты выживешь, парень, ты справишься. Гот, Кинг, Джокер – каждый из них стоит десяти обычных людей…
   Нельзя.
   Но тогда – смерть.
   Неужели быть человеком означает умирать?
   Довольно глупо. Особенно если учесть, что человеком тебе не бывать. Глупо. И смешно. Люди они все такие. Смешные и глупые. Однако живут ведь как-то…
   – Даже если ты успеешь уйти. – Это Демир. Кажется… нет, не кажется, так и есть, он не разочарован, больше того, доволен чем-то. – Даже если ты успеешь уйти, это не спасение, малыш. Лишь отсрочка. Сколько ты проживешь там, в раю? Несколько десятков лет. Как только смертное тело износится и ты станешь наконец собой, тебя уничтожат. В том мире не любят твою семью. Из рая ты попадешь в ад, волчонок. В огонь.
   Сердце, став ледышкой, больно ударило в ребра. Страшно. Рев пламени за спиной, обжигающий хохот. Не спастись…
   – Пусть.
   – Я не смогу вытащить тебя оттуда.
   – Ты сделал достаточно много. Спасибо. Дальше я сам.
   – Как знаешь! – Демир протянул руку ладонью вверх. – Возьми, – словно бросил невидимый теннисный мяч, – у тебя есть тринадцать минут на то, чтобы понять, от чего ты отказался. Целых тринадцать минут. Убьешь своего летуна, и это станет твоим навсегда. А я помогу тебе вернуться домой. Одна смерть в обмен на целую жизнь, волчонок. Ты никогда Не жил по-настоящему, попробуй, каково это.
 
   И мир вокруг изменился.
   Словно распахнули пыльное окно, а за ним, не закрытое больше грязными стеклами бесконечное небо. Синее, холодное небо, что начинается там, где заканчивается земля. А под ногами планета. Вся. Живая, зеленая, замершая настороженно: кто ты?
   Машины, когда их разбудишь, спрашивают: «кто я?»
   Пристальный взгляд Той, что правит джунглями. Хмурая улыбка переменчивой владычицы океана. Ледяное любопытство хозяйки льдов. И все это вместе – Цирцея:
   – Кто ты? Чего ты хочешь от меня?
   Зверь едва заметно пожал плечами. Он ничего не хотел. Только выжить, но в этом планета не смогла бы ему помочь.
   А ощущение было странное. Всемогущество? Наверное, все-таки нет, но, обрушившись вот так, сразу, одолженная сила казалась именно им.
   Странно.
   Восхитительно.
   Страшно.
   – Ты умер, Зверь? – без удивления спросил Джокер.
   – Не знаю. – Убийца освободил маленького колдуна от веревок. – Нет еще. Умираю.
   – Тебе это нравится?
   Зверь только хмыкнул. Вот уж самое подходящее время для откровений. И, главное, в какой компании!
   Прежде чем разбудить Улу, он обернулся к своим мертвецам. Те уже поднялись на ноги. Механическими движениями запихивали в себя вывалившиеся внутренности. Раны затягивались на глазах. Зверь подумал, что, будь у него побольше опыта в подобных делах, он сумел бы придать не мертвым хоть сколько-нибудь человечности. Опыта не было. Теоретических знаний ощутимо не хватало. Пришлось отпускать зомби как были – уродливыми пародиями на людей. Мертвые получили приказ рассыпаться по территории лагеря и убивать живых. И ушли рассыпаться. Зверь искренне надеялся, что они не воспримут все буквально, иначе спасательной команде придется долго собирать останки.
   Туман уже сгущался. Обычный туман, какой бывает в горах утром и вечером. До утра, правда, было еще далеко, но это, право же, не имеет значения.
   – А что потом? – спросил Джокер.
   – Уйду, – ответил Зверь.
   – Мертвые ковыляли к выходу. Когда последний из них покинет рейхстаг, можно будет разбудить Улу. И оставить на попечение пигмея. Последняя гадость перед уходом.
   – Куда ты уйдешь?
   Зверь, не глядя, показал на портал, что мерцал за спиной.
   – Там нет ничего, – в голосе маленького негра впервые мелькнуло удивление.
   Убийца обернулся.
   Портал. Теперь уже ясно различимые сосны. Синева высокого неба.