Страница:
Правда, вряд ли с этой... Потому что эта его сторона не самая лучшая. Лучшая — зажата в какой-то узкой щели и уткнута носом в пол.
Странно, почему здесь такая невозможная теснота? Почему он едет согнутым в три погибели, если это «Мерседес»? Там ведь очень просторный салон!..
Мишель-Герхард-фон-Штольц завозился, пытаясь выдернуть голову из щели и развернуться, Что ему кое-как удалось.
Он развернулся и ткнулся разбитой макушкой в крышу.
Ай как больно!.. И тесно!.. И как голова болит!..
Но тут он вспомнил, что настоящий джентльмен, особенно имеющий целью покорить даму, не должен обращать внимание на такие мелочи, как разбитая вдребезги голова.
— Разрешите представиться... Мишель-Герхард-фон-Штольц, — гордо сказал он.
Но тут увидел свое отражение в зеркале заднего вида.
Ой-ой!
Это лицо совершенно не шло Мишелю-Герхарду-фон-Штольцу, больше походя на рожу Мишки Шутова после недельной запойной гулянки и драки стенка на стенку, «наших с городскими». Оно было бесформенным, опухшим, мятым, в синяках, шишках и кровоподтеках.
Как с таким можно покорять дам, хоть даже телятниц подшефного совхоза — было решительно непонятно!
Машина резко вильнула.
— Ой! — радостно ойкнул совершенно очаровательный женский голосок. — Как хорошо, что вы очнулись!
За рулем точно сидела дама. Как по заказу — неземной красоты, натуральная, не крашеная блондинка.
Но, черт побери!.. Совсем другая блондинка!..
И машина была явно не «мерседесовского» класса — была маленькая, с низким потолком, с рубленой топором приборной панелью. В общем — была отечественного кроя «Жигулями». Лишь бы только не «шестеркой»!..
Так ведь нет — точно «шестеркой»!
«Чудак ты... на известную букву алфавита! — в сердцах сказал быстро все понявший Мишка Шутов. — Это ж надо — мадам перепутать, в упор не узнав!»
«Так там же темно было! И потом, разглядывать Даму при первом знакомстве по меньшей мере невежливо!» — попытался оправдаться Мишель-Герхард-фон-Штольц.
Хотя точно — маху дал, да еще какого!..
— Нда-а! — разочарованно замычал, ругая себя на чем свет стоит, Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Вам что — плохо? — испуганно вскинулась блондинка.
И верно — угадала! Мишелю-Герхарду-фон-Штольцу было так плохо, что он даже не изображал бодрячка. Как можно так промахнуться! Самого себя заказать и за свои же деньги так себя исколошматить, что ни одного живого места нет! Причем — совершенно зря!
И тут Мишель-Герхард-фон-Штольц припомнил в подробностях, как его били. Куда. И с какой силой.
И его выдающиеся аналитические способности отметили еще одну несуразность... А зачем они его так сильно лупили? Чего они так усердствовали, если по его же просьбе, за его же деньги?!
Этот пункт требовал немедленных разъяснений.
— Как я здесь оказался? — удивленно спросил он.
— Я с работы шла, а тут хулиганы, — ответила оказавшаяся не той дама. — Я кричала, но никто не остановился, ни один человек! А вы... вы не испугались, вы вступились!
— Сдуру! — прокомментировал Мишка Шутов.
— Они вас сильно побили, да? — участливо спросила блондинка.
«Еще бы — наваляли по первое число! — хотел пожаловаться Мишка Шутов. — А все из-за вас!..»
— Ну что вы, пустяки, совсем чуть-чугь, — небрежно отмахнулся Мишель-Герхард-фон-Штольц.
«Чуть-чуть?! — возмутился Мишка. — Разделали как асфальтовый каток черепаху! Башку чуть совсем не раскроили! И — живот! Не говоря о всем прочем! И еще неизвестно, как это „прочее“ скажется на любви к дамскому полу!»
Это верно — голова, живот и особенно «все прочее» сильно саднили. Как же они так не рассчитали?.. — вновь задался неразрешимым, на первый взгляд, вопросом аналитический ум Мишеля-Герхарда-фон-Штольца. С которым он, тем не менее, блестяще справился, предположив что:
Если эта дама оказалась не той дамой, то хулиганы тоже могли быть не теми хулиганами, а другими, настоящими! И все то, что было, было не задуманной им инсценировкой, а нормальной дракой.
Если, конечно, предположить, что он перепутал не только дам, но и хулиганов тоже! Отчего его так и били! За то, что он с ними ТАК разговаривал!
Как же он умудрился?!
«Что — бандитов при первом с ними знакомстве тоже разглядывать невежливо?» — не преминул съязвить Мишка Шутов.
Да, неладно получилось!.. Просто так все неудачно совпало — эта дама тоже оказалась блондинкой, тоже высокой и еще более красивой, и на нее тоже напали хулиганы... Тут хоть кто мог ошибиться!
«Выходит, мы ее по-настоящему спасли?» — похвалил себя Мишка Шутов.
«Получается так!» — был вынужден согласиться Мишель-Герхард-фон-Штольц.
«Ну а раз так, то пусть она компенсирует!..» — заявил Мишка, косясь на симпатичный профиль.
«Чем?» — удивился Мишель-Герхард-фон-Штольц.
«Тем самым!.. Курсом реабилитации! Может, мы из-за нее на всю жизнь пострадали. Если теперь же не принять самых срочных мер! Вот и пусть везет и...»
Так ведь уже и везет! А куда, собственно?..
— Позвольте полюбопытствовать, куда мы едем? — вежливо поинтересовался Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Как куда — в больницу! — удивилась блондинка. — В Склифосовского.
В больницу Мишелю было никак нельзя. Узнают свои — засмеют. Причем — в лучшем случае. Потому что в худшем сделают оргвыводы, так как эту встречу он организовал по собственному почину, без одобрения свыше.
Нет, в больницу он не согласен!
И, похоже, не он один...
— Только знаете, у меня будет к вам одна просьба, — тяжко вздохнула блондинка. — Я вас довезу, но можно я не буду заходить в приемный покой?
— Почему? — не понял Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Ведь вы не упали, вас избили, и врачи обязаны будут сообщить об этом в милицию. Что мне нежелательно.
— Почему?! — вновь и еще больше удивился Мишель-Герхард-фон-Штольц.
Дама замялась. Но все равно сказала.
— Я служу в такой организации, где любые, в которые попадают ее работники, происшествия проверяются. И если что, мне придется писать множество объяснительных.
Где ж она работает-то? На Лубянке, что ли?
— И можно полюбопытствовать, где вы работаете? — улыбаясь самой обаятельной и неотразимой своей улыбкой, спросил Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Нельзя, — мягко ответила дама, заметив в зеркало заднего вида, как побитое лицо ее спасителя перекашивает жуткая, болезненная гримаса.
Испорченное башмаками хулиганов природное обаяние не сработало...
Но тут свое слово сказал выдающийся аналитический ум Мишеля-Герхарда-фон-Штольца, который, мгновенно сопоставив разрозненные факты, сцепил их в единую цепь причинно-следственных связей и выдал единственно верное решение!
— А хотите, я вам скажу, где вы работаете? — игриво предложил он.
Дама удивленно вскинула на него глаза.
— Попробуйте, — недоверчиво согласилась она, впрочем, совершенно не веря в результат.
— Вы работаете в Кремле, — голосом профессиональной гадалки, вещающей о скором конце света, сообщил Мишель-Герхард-фон-Штольц. — В бывшем Гохране, который теперь называется Алмазным фондом. Так?
И по тому, как резко вильнул в сторону «жигуль» и как дама открыла свой маленький и очень симпатичный ротик, понял, что угадал!
Что на самом деле было не так уж сложно. Если вспомнить и сообразить, что шла она по тому самому маршруту, на ту же самую стоянку, мимо того самого, за которым он притаился, угла! Только, судя по всему, чуточку раньше шла!..
— Вы — экстрасенс? — испуганно, зловещим шепотом, подавшись к нему, поинтересовалась блондинка.
— В некотором роде!.. — многозначительно ответил Мишель-Герхард-фон-Штольц.
Подумав при этом: да и ладно, что не та... Подумаешь... Эта ничуть не хуже той, эта — даже лучше!.. Ему нужно было проникнуть в Гохран, так не все ли равно, с чьей помощью он это сделает.
У него не получилось то, что он задумал, но все равно все получилось как надо!
— У меня есть предложение! — доверительно приблизившись, сказал он. — Давайте никуда не поедем!
— Но как же так, ведь вам обязательно нужно в больницу! — воскликнула, беспокоясь о нем, дама.
— Ну что вы, какая больница!.. Никакая больница мне не требуется! — совершенно взбодрился потерпевший. — На мне все заживает, как на Лабрадоре... — И на всякий случай пояснил: — Есть такая, очень популярная в аристократических кругах Старого Света собака.
Дама улыбнулась, оценив его шутку.
— Ну хорошо, — сказала она. — Только скажите, куда мне вас тогда отвезти?
А куда, собственно?
Можно было бы поехать к нему, тем более что они от его дома буквально в двух шагах. Но это было бы стратегически неверно. Гораздо лучше было поехать к ней, где получить из ее рук первую медицинскую помощь, что очень сближает. И заодно узнать ее адрес.
Правда, его пока еще туда не пригласили...
Дама ждала, как заправский таксист.
— Даже не знаю, какой адрес вам назвать! — смутился Мишель, шаря рукой, так, чтобы не греметь, по карманам. — Я живу тут, недалеко, но кажется, во время недавней схватки... напомнил он о принесенной им жертве. — ...я потерял ключи!
И замолчал, надеясь, что его правильно поймут.
И его поняли. Как надо.
— Тогда можно поехать ко мне, — предложила блондинка, по вине которой ее спаситель не только потерял здоровье, но и утратил кров. — Правда, это довольно далеко... Но зато у меня есть йод и марганцовка...
— А это удобно? — заботясь о репутации дамы, спросил Мишель-Герхард-фон-Штольц. — Все-таки почти ночь!
— Удобно! — категорически заявила блондинка. — Тем более что я живу одна.
— Да?.. И вы не боитесь приглашать к себе одинокого мужчину?
— Нет, ведь он мой спаситель! — улыбнулась блондинка. — Да, кстати, спаситель, как вас зовут?
— Я же уже говорил!
— Что — серьезно, что ли? — не поверила она.
— Совершенно! Мишель... Герхард... фон... Штольц. А вас, по всей видимости, — таинственная незнакомка? — в свою очередь спросил он.
Что так и было!
— Меня — Ольга Геннадьевна. То есть, я хотела сказать, Ольга... — вновь улыбнулась, поправившись, Ольга.
Оля.
Оленька...
— Тогда больше вопросов нет. Возражений тем более! Тогда — я весь в вашей власти! — притворно капитулируя, задрал руки вверх Мишель-Герхард-фон-Штольц.
Надеясь на продолжение столь многообещающего знакомства.
А Мишка Шутов на возможную реабилитацию тоже...
Глава 35
Глава 36
Глава 37
Странно, почему здесь такая невозможная теснота? Почему он едет согнутым в три погибели, если это «Мерседес»? Там ведь очень просторный салон!..
Мишель-Герхард-фон-Штольц завозился, пытаясь выдернуть голову из щели и развернуться, Что ему кое-как удалось.
Он развернулся и ткнулся разбитой макушкой в крышу.
Ай как больно!.. И тесно!.. И как голова болит!..
Но тут он вспомнил, что настоящий джентльмен, особенно имеющий целью покорить даму, не должен обращать внимание на такие мелочи, как разбитая вдребезги голова.
— Разрешите представиться... Мишель-Герхард-фон-Штольц, — гордо сказал он.
Но тут увидел свое отражение в зеркале заднего вида.
Ой-ой!
Это лицо совершенно не шло Мишелю-Герхарду-фон-Штольцу, больше походя на рожу Мишки Шутова после недельной запойной гулянки и драки стенка на стенку, «наших с городскими». Оно было бесформенным, опухшим, мятым, в синяках, шишках и кровоподтеках.
Как с таким можно покорять дам, хоть даже телятниц подшефного совхоза — было решительно непонятно!
Машина резко вильнула.
— Ой! — радостно ойкнул совершенно очаровательный женский голосок. — Как хорошо, что вы очнулись!
За рулем точно сидела дама. Как по заказу — неземной красоты, натуральная, не крашеная блондинка.
Но, черт побери!.. Совсем другая блондинка!..
И машина была явно не «мерседесовского» класса — была маленькая, с низким потолком, с рубленой топором приборной панелью. В общем — была отечественного кроя «Жигулями». Лишь бы только не «шестеркой»!..
Так ведь нет — точно «шестеркой»!
«Чудак ты... на известную букву алфавита! — в сердцах сказал быстро все понявший Мишка Шутов. — Это ж надо — мадам перепутать, в упор не узнав!»
«Так там же темно было! И потом, разглядывать Даму при первом знакомстве по меньшей мере невежливо!» — попытался оправдаться Мишель-Герхард-фон-Штольц.
Хотя точно — маху дал, да еще какого!..
— Нда-а! — разочарованно замычал, ругая себя на чем свет стоит, Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Вам что — плохо? — испуганно вскинулась блондинка.
И верно — угадала! Мишелю-Герхарду-фон-Штольцу было так плохо, что он даже не изображал бодрячка. Как можно так промахнуться! Самого себя заказать и за свои же деньги так себя исколошматить, что ни одного живого места нет! Причем — совершенно зря!
И тут Мишель-Герхард-фон-Штольц припомнил в подробностях, как его били. Куда. И с какой силой.
И его выдающиеся аналитические способности отметили еще одну несуразность... А зачем они его так сильно лупили? Чего они так усердствовали, если по его же просьбе, за его же деньги?!
Этот пункт требовал немедленных разъяснений.
— Как я здесь оказался? — удивленно спросил он.
— Я с работы шла, а тут хулиганы, — ответила оказавшаяся не той дама. — Я кричала, но никто не остановился, ни один человек! А вы... вы не испугались, вы вступились!
— Сдуру! — прокомментировал Мишка Шутов.
— Они вас сильно побили, да? — участливо спросила блондинка.
«Еще бы — наваляли по первое число! — хотел пожаловаться Мишка Шутов. — А все из-за вас!..»
— Ну что вы, пустяки, совсем чуть-чугь, — небрежно отмахнулся Мишель-Герхард-фон-Штольц.
«Чуть-чуть?! — возмутился Мишка. — Разделали как асфальтовый каток черепаху! Башку чуть совсем не раскроили! И — живот! Не говоря о всем прочем! И еще неизвестно, как это „прочее“ скажется на любви к дамскому полу!»
Это верно — голова, живот и особенно «все прочее» сильно саднили. Как же они так не рассчитали?.. — вновь задался неразрешимым, на первый взгляд, вопросом аналитический ум Мишеля-Герхарда-фон-Штольца. С которым он, тем не менее, блестяще справился, предположив что:
Если эта дама оказалась не той дамой, то хулиганы тоже могли быть не теми хулиганами, а другими, настоящими! И все то, что было, было не задуманной им инсценировкой, а нормальной дракой.
Если, конечно, предположить, что он перепутал не только дам, но и хулиганов тоже! Отчего его так и били! За то, что он с ними ТАК разговаривал!
Как же он умудрился?!
«Что — бандитов при первом с ними знакомстве тоже разглядывать невежливо?» — не преминул съязвить Мишка Шутов.
Да, неладно получилось!.. Просто так все неудачно совпало — эта дама тоже оказалась блондинкой, тоже высокой и еще более красивой, и на нее тоже напали хулиганы... Тут хоть кто мог ошибиться!
«Выходит, мы ее по-настоящему спасли?» — похвалил себя Мишка Шутов.
«Получается так!» — был вынужден согласиться Мишель-Герхард-фон-Штольц.
«Ну а раз так, то пусть она компенсирует!..» — заявил Мишка, косясь на симпатичный профиль.
«Чем?» — удивился Мишель-Герхард-фон-Штольц.
«Тем самым!.. Курсом реабилитации! Может, мы из-за нее на всю жизнь пострадали. Если теперь же не принять самых срочных мер! Вот и пусть везет и...»
Так ведь уже и везет! А куда, собственно?..
— Позвольте полюбопытствовать, куда мы едем? — вежливо поинтересовался Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Как куда — в больницу! — удивилась блондинка. — В Склифосовского.
В больницу Мишелю было никак нельзя. Узнают свои — засмеют. Причем — в лучшем случае. Потому что в худшем сделают оргвыводы, так как эту встречу он организовал по собственному почину, без одобрения свыше.
Нет, в больницу он не согласен!
И, похоже, не он один...
— Только знаете, у меня будет к вам одна просьба, — тяжко вздохнула блондинка. — Я вас довезу, но можно я не буду заходить в приемный покой?
— Почему? — не понял Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Ведь вы не упали, вас избили, и врачи обязаны будут сообщить об этом в милицию. Что мне нежелательно.
— Почему?! — вновь и еще больше удивился Мишель-Герхард-фон-Штольц.
Дама замялась. Но все равно сказала.
— Я служу в такой организации, где любые, в которые попадают ее работники, происшествия проверяются. И если что, мне придется писать множество объяснительных.
Где ж она работает-то? На Лубянке, что ли?
— И можно полюбопытствовать, где вы работаете? — улыбаясь самой обаятельной и неотразимой своей улыбкой, спросил Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Нельзя, — мягко ответила дама, заметив в зеркало заднего вида, как побитое лицо ее спасителя перекашивает жуткая, болезненная гримаса.
Испорченное башмаками хулиганов природное обаяние не сработало...
Но тут свое слово сказал выдающийся аналитический ум Мишеля-Герхарда-фон-Штольца, который, мгновенно сопоставив разрозненные факты, сцепил их в единую цепь причинно-следственных связей и выдал единственно верное решение!
— А хотите, я вам скажу, где вы работаете? — игриво предложил он.
Дама удивленно вскинула на него глаза.
— Попробуйте, — недоверчиво согласилась она, впрочем, совершенно не веря в результат.
— Вы работаете в Кремле, — голосом профессиональной гадалки, вещающей о скором конце света, сообщил Мишель-Герхард-фон-Штольц. — В бывшем Гохране, который теперь называется Алмазным фондом. Так?
И по тому, как резко вильнул в сторону «жигуль» и как дама открыла свой маленький и очень симпатичный ротик, понял, что угадал!
Что на самом деле было не так уж сложно. Если вспомнить и сообразить, что шла она по тому самому маршруту, на ту же самую стоянку, мимо того самого, за которым он притаился, угла! Только, судя по всему, чуточку раньше шла!..
— Вы — экстрасенс? — испуганно, зловещим шепотом, подавшись к нему, поинтересовалась блондинка.
— В некотором роде!.. — многозначительно ответил Мишель-Герхард-фон-Штольц.
Подумав при этом: да и ладно, что не та... Подумаешь... Эта ничуть не хуже той, эта — даже лучше!.. Ему нужно было проникнуть в Гохран, так не все ли равно, с чьей помощью он это сделает.
У него не получилось то, что он задумал, но все равно все получилось как надо!
— У меня есть предложение! — доверительно приблизившись, сказал он. — Давайте никуда не поедем!
— Но как же так, ведь вам обязательно нужно в больницу! — воскликнула, беспокоясь о нем, дама.
— Ну что вы, какая больница!.. Никакая больница мне не требуется! — совершенно взбодрился потерпевший. — На мне все заживает, как на Лабрадоре... — И на всякий случай пояснил: — Есть такая, очень популярная в аристократических кругах Старого Света собака.
Дама улыбнулась, оценив его шутку.
— Ну хорошо, — сказала она. — Только скажите, куда мне вас тогда отвезти?
А куда, собственно?
Можно было бы поехать к нему, тем более что они от его дома буквально в двух шагах. Но это было бы стратегически неверно. Гораздо лучше было поехать к ней, где получить из ее рук первую медицинскую помощь, что очень сближает. И заодно узнать ее адрес.
Правда, его пока еще туда не пригласили...
Дама ждала, как заправский таксист.
— Даже не знаю, какой адрес вам назвать! — смутился Мишель, шаря рукой, так, чтобы не греметь, по карманам. — Я живу тут, недалеко, но кажется, во время недавней схватки... напомнил он о принесенной им жертве. — ...я потерял ключи!
И замолчал, надеясь, что его правильно поймут.
И его поняли. Как надо.
— Тогда можно поехать ко мне, — предложила блондинка, по вине которой ее спаситель не только потерял здоровье, но и утратил кров. — Правда, это довольно далеко... Но зато у меня есть йод и марганцовка...
— А это удобно? — заботясь о репутации дамы, спросил Мишель-Герхард-фон-Штольц. — Все-таки почти ночь!
— Удобно! — категорически заявила блондинка. — Тем более что я живу одна.
— Да?.. И вы не боитесь приглашать к себе одинокого мужчину?
— Нет, ведь он мой спаситель! — улыбнулась блондинка. — Да, кстати, спаситель, как вас зовут?
— Я же уже говорил!
— Что — серьезно, что ли? — не поверила она.
— Совершенно! Мишель... Герхард... фон... Штольц. А вас, по всей видимости, — таинственная незнакомка? — в свою очередь спросил он.
Что так и было!
— Меня — Ольга Геннадьевна. То есть, я хотела сказать, Ольга... — вновь улыбнулась, поправившись, Ольга.
Оля.
Оленька...
— Тогда больше вопросов нет. Возражений тем более! Тогда — я весь в вашей власти! — притворно капитулируя, задрал руки вверх Мишель-Герхард-фон-Штольц.
Надеясь на продолжение столь многообещающего знакомства.
А Мишка Шутов на возможную реабилитацию тоже...
Глава 35
Мишелю Фирфанцеву снилась Ливадия, где он бывал лишь однажды в детстве, отдыхая с родителями в частном пансионе. Там они имели счастье видеть Государя Императора, который прогуливался в сопровождении небольшой свиты по парку. Отец, чтобы он мог лучше все разглядеть, посадил его на плечи, а стоящая подле них мама, боясь, что он испугается, держала его за руку. Самого императора Мишель не помнил, но запомнил то, почему-то совершенно праздничное и светлое ощущение. Шум моря, оживленную цветную толпу нарядных дам с зонтиками и господ в белых сюртуках, их движение, суету, оживленный разговор, где-то там, внизу, и себя, в матросском костюмчике, вознесенного над всеми. И еще отчетливо помнил сумасшедшие южные запахи — соленого моря, горячей гальки и почему-то мандарин...
Во сне он снова был там, но не маленьким, а сегодняшним, взрослым, и все боялся, что вот сейчас, через мгновение, это ощущение свободы, уюта и бесконечного счастья пропадет...
И, конечно, так и случилось!
В дверь позвонили. Кто-то с той стороны, ухватившись за пружинный барашек, крутанул звонок. Раз. И еще раз...
Мишель Фирфанцев проснулся, но выбираться из теплой, с трудом нагретой им шинели в выстуженную за ночь комнату ему не хотелось. Да и вряд ли это к нему — скорее всего, просто кто-то дверью ошибся.
Здесь его никто искать не мог, так как квартира была казенная, приспособленная для размещения прибывших по делам провинциальных сыскарей. Отсюда и скудность обстановки — диван, стол и больше ничего. И даже никаких постельных принадлежностей, кроме двух, грубого сукна, солдатских шинелей, которые он нашел на вешалке.
Здесь Мишель, в холоде и одиночестве, обитал уже третьи сутки в ожидании дальнейших распоряжений.
Все, что он мог и должен был сделать, — он сделал: провел предварительное расследование, задержат и допросил преступника и сопроводил его во «Временное управление по делам общественной полиции и обеспечению имущественной безопасности граждан» — так теперь длинно и бестолково называлась полиция.
Полдня он слонялся по кабинетам, где никто в толк не мог взять, кто он такой и чего ему надо, а когда, наконец, поняли, махали на докучливого посетителя руками. Новой полиции было не до преступников.
С немалым трудом он сбыл с рук ювелира вместе с изъятыми у него ценностями, получив ключи от квартиры и приказ никуда, до особого распоряжения, из нее не отлучаться. Чему был даже рад, так как волнения последних дней сильно измотали его.
Он спал дни напролет, выползая из-под шинелей, лишь чтобы растопить на кухне плиту и согреть себе чаю. Более всего он был рад тому обстоятельству, что избавился от тяготившего его дела и что теперь ему не придется встречаться с Анной в прежнем своем качестве. Увольте-с! Пусть не он, пусть теперь кто-нибудь другой!..
Он набросил на голову воротник шинели, кутаясь в пахнущее мышами сукно.
Но звонок забренчал вновь!..
Да господи, боже ты мой, кому это так неймется?!
Мишель встал, сунул голые ноги в расшнурованные ботинки и прошаркал в коридор.
— Кого надо? — спросил он через дверь.
— Господина Фирфанцева! По делу!
Голос ему показался знакомым.
Мишель вздохнул и отодвинул щеколду.
— С кем имею честь? — спросил он, вглядываясь в полумрак лестничной клетки, в котором смутно угадывалась чья-то тень.
Человек быстро, словно боясь, что перед ним захлопнут дверь, шагнул в квартиру. Он был в темном дождевике и был мокрый с головы до ног.
Но это же, это!..
— Вы?! — ахнул, не веря собственным глазам, Мишель.
— Я-с! — ответил незваный ночной гость, коротко кланяясь.
Это был... Осип Карлович!
Позвольте, но как же так, ведь он сам, лично, сопроводил его в полицию, и теперь ювелир должен был находиться не здесь, а под стражей, где-нибудь в казематах Петропавловской крепости!
Как же так может быть? Или он сбежал?! Но как?!
Мишель вдруг вспомнил, что его револьвер висит в кобуре на спинке дивана, и быстро оглянулся по сторонам, невольно ища глазами что-нибудь, чем можно защищаться. Желательно что-нибудь потяжелее...
Но ювелир, кажется, не собирался на него нападать.
— Позвольте, я вам все объясню, — сказал он.
Мишель молча показал ему в комнаты, вдруг вспомнив, как теперь выглядит. И извинившись, стал быстро застегивать пуговицы.
Он все еще не мог прийти в себя.
Если Рейнгольд сбежал, то его надо прямо теперь сбить с ног, связать и отдать в руки правосудия! — лихорадочно думал он. И вдруг вздрогнул, подумав, что ведь тот мог прийти сюда не один.
А затворил ли он дверь?!
Быстро, стараясь унять тревогу, Мишель прошел к двери, чтобы проверить, в порядке ли запоры.
Да, щеколда была задвинута!
Он бесшумно отодвинул ее и, приоткрыв дверь и сунув ухо в щелочку, прислушался.
На лестнице было совершенно тихо!
Что же, в таком случае, Осипу Карловичу нужно? Вряд ли он рассчитывает справиться с ним в одиночку!..
Осип Карлович сидел на одиноком, поставленном посреди пустой комнаты стуле. Когда Мишель вошел, он встал ему навстречу.
— Чему обязан? — стараясь оставаться спокойным, сухо спросил Мишель, на всякий случай зорко поглядывая на Поставщика Двора.
— Я понимаю всю бестактность своего визита. Смею вас уверить — я никогда не пришел бы к вам, кабы бы не самые крайние к тому обстоятельства, — извиняющимся тоном сказал ювелир.
Мишель молчал.
— Дело в том, сударь, что у меня никого нет... В том смысле, что никого, кому бы я мог теперь доверять...
Он что, надеется сделать из него сообщника? — подивился про себя Мишель. Час от часу не легче!
— Погодите, — прервал он ювелира. — Прежде чем с вами беседовать, я хотел бы узнать, как вы здесь оказались?
— Ах это... — неопределенно взмахнул рукой Осип Карлович. — Известно как...
— Вы сбежали? Сбежали из-под стражи? — предположил Мишель.
Поставщик двора грустно усмехнулся:
— Ну что вы, сударь, успокойтесь! Смею вас уверить, я не убивал никаких стражников и не пилил тюремные решетки. Согласитесь, в моем возрасте откуда-нибудь или куда-нибудь бегать затруднительно. Ничего такого не было.
— Но как же тогда?..
— За деньги-с! — вздохнул ювелир. — Нынче далеко не все столь принципиальны, как вы. Слава богу, есть еще люди, с которыми можно договориться. И, слава богу, что у меня на счету еще остались кое-какие средства.
— Вы дали взятку?! — все понял Мишель.
— Воля ваша — можете называть это как угодно. Я же вам говорил, предупреждал, что в этой стране теперь поколеблены все устои. — И, сменив тон и тему, зачем-то сообщил: — Хочу сказать, что нынче ночью, прямо теперь, я уезжаю. Там, внизу, — ткнул он в окна, — меня ожидает экипаж. Так что вряд ли вы, даже если захотите, можете мне воспрепятствовать.
— Почему не смогу — очень даже смогу! — уверенно заявил Мишель. — Я сам вас арестую!
— И будете выглядеть очень глупо, — пожал плечами Осип Карлович. — Потому что я никуда не сбегал, я отпущен вполне официально, под подписку. Впрочем, вы можете сопроводить меня обратно, обвинив в попытке скрыться. И что с того? Вы добьетесь лишь, что я потеряю еще некоторое количество времени и сколько-то денег. Так стоит ли себя напрасно утруждать?..
— Что вы хотите? — спросил Мишель.
— Чтобы вы помогли мне.
— Я не помогаю преступникам! — твердо заявил Мишель.
— Я понимаю, — кивнул ювелир. — Но речь идет не обо мне. О моей дочери.
Мишель невольно вздрогнул.
— После того, что Анна, в том числе не без вашей помощи, узнала, она не желает иметь со мной никаких дел, — скорбно сообщил ювелир. — Все мои доводы и просьбы не имеют никакого действия, она просто не желает ничего слушать, как видно, отказавшись от меня!..
«Что вы! — чуть не вскричал Мишель. — Это не так! Она не отказалась! Она приходила хлопотать о вашем освобождении!..»
Ему было неприятно, что ювелир может посчитать, что дочь бросила его в бедственном положении.
Но он промолчал, тем более что ювелир уже не был в бедственном положении — был на свободе.
— К сожалению, я теперь не могу здесь оставаться, — произнес, как показалось Мишелю, с сожалением, Осип Карлович. — Я вынужден уехать. Один. Без Анны. В связи с чем я бы хотел просить вас приглядеть за ней. Как только я обоснуюсь — я вызову ее. И вас, если вы не будете против, тоже. Если она останется одна, без поддержки, то, боюсь, она просто погибнет, — вздохнул ювелир. — Слишком она доверчива.
Да, верно!.. — согласился про себя Мишель с Осипом Карловичем, вспоминая обстоятельства последней встречи с Анной. Ее наивностью может легко воспользоваться любой встретившийся на ее пути негодяй.
— Я вам буду крайне обязан! — сказал ювелир. И положил на стол какой-то сверток. — Здесь ее адрес, — сказал он. — Прощайте!
И быстро прошел к входной двери.
Так быстро, что Мишель в первое мгновение ничего не понял. Но, услышав, как звякнула щеколда, рванулся к свертку и схватил его... Неудачно схватил, потому что из прорванной бумаги вниз, на стул и на пол, посыпались какие-то бумажки.
Деньги! — понял вдруг он.
В свертке были плотно сложенные, а теперь разлетевшиеся во все стороны ассигнации.
— Стойте! — в отчаянии крикнул Мишель, падая на колени и лихорадочно собирая рассыпавшиеся по всему полубанкноты.
На что ушло несколько секунд.
Прижимая к груди скомканные в горсти ассигнации, он бросился на лестничную клетку и по ней, перепрыгивая через ступеньки, вниз.
Он надеялся перехватить Осипа Карловича на этажах или в парадном. Но, когда выскочил на улицу, там никого уже не было. Ни единой живой души. И даже пролетки уже видно не было!
Осип Карлович исчез, как сквозь землю провалился.
Мишель метнулся было в одну сторону, в другую, но быстро понял всю тщетность своих усилий. Ювелир рассчитал все очень верно...
Лишь спустя несколько минут, когда было слишком поздно, Мишель вдруг сообразил, что ювелир мог подняться по лестнице, где, притаившись на верхней площадке, переждать, пока он, догоняя его, прыгал вниз по ступенькам. А после того, как он вернулся, спокойно выйти на улицу, где в этом или соседнем дворе его поджидала пролетка.
Наверное, именно так все и было...
Мишель пересчитал деньги и завернул их обратно в бумагу, перевязав поперек нитью.
Денег было много — целое состояние...
Завтра утром он непременно отправится в Департамент, где сообщит об имевшем место ночном происшествии. И будет настаивать на поиске и наказании мздоимцев.
Бежавшего преступника, скорее всего, найти уже не удастся, но те, кто способствовал его бегству, должны быть наказаны.
Со всей возможной строгостью!..
Во сне он снова был там, но не маленьким, а сегодняшним, взрослым, и все боялся, что вот сейчас, через мгновение, это ощущение свободы, уюта и бесконечного счастья пропадет...
И, конечно, так и случилось!
В дверь позвонили. Кто-то с той стороны, ухватившись за пружинный барашек, крутанул звонок. Раз. И еще раз...
Мишель Фирфанцев проснулся, но выбираться из теплой, с трудом нагретой им шинели в выстуженную за ночь комнату ему не хотелось. Да и вряд ли это к нему — скорее всего, просто кто-то дверью ошибся.
Здесь его никто искать не мог, так как квартира была казенная, приспособленная для размещения прибывших по делам провинциальных сыскарей. Отсюда и скудность обстановки — диван, стол и больше ничего. И даже никаких постельных принадлежностей, кроме двух, грубого сукна, солдатских шинелей, которые он нашел на вешалке.
Здесь Мишель, в холоде и одиночестве, обитал уже третьи сутки в ожидании дальнейших распоряжений.
Все, что он мог и должен был сделать, — он сделал: провел предварительное расследование, задержат и допросил преступника и сопроводил его во «Временное управление по делам общественной полиции и обеспечению имущественной безопасности граждан» — так теперь длинно и бестолково называлась полиция.
Полдня он слонялся по кабинетам, где никто в толк не мог взять, кто он такой и чего ему надо, а когда, наконец, поняли, махали на докучливого посетителя руками. Новой полиции было не до преступников.
С немалым трудом он сбыл с рук ювелира вместе с изъятыми у него ценностями, получив ключи от квартиры и приказ никуда, до особого распоряжения, из нее не отлучаться. Чему был даже рад, так как волнения последних дней сильно измотали его.
Он спал дни напролет, выползая из-под шинелей, лишь чтобы растопить на кухне плиту и согреть себе чаю. Более всего он был рад тому обстоятельству, что избавился от тяготившего его дела и что теперь ему не придется встречаться с Анной в прежнем своем качестве. Увольте-с! Пусть не он, пусть теперь кто-нибудь другой!..
Он набросил на голову воротник шинели, кутаясь в пахнущее мышами сукно.
Но звонок забренчал вновь!..
Да господи, боже ты мой, кому это так неймется?!
Мишель встал, сунул голые ноги в расшнурованные ботинки и прошаркал в коридор.
— Кого надо? — спросил он через дверь.
— Господина Фирфанцева! По делу!
Голос ему показался знакомым.
Мишель вздохнул и отодвинул щеколду.
— С кем имею честь? — спросил он, вглядываясь в полумрак лестничной клетки, в котором смутно угадывалась чья-то тень.
Человек быстро, словно боясь, что перед ним захлопнут дверь, шагнул в квартиру. Он был в темном дождевике и был мокрый с головы до ног.
Но это же, это!..
— Вы?! — ахнул, не веря собственным глазам, Мишель.
— Я-с! — ответил незваный ночной гость, коротко кланяясь.
Это был... Осип Карлович!
Позвольте, но как же так, ведь он сам, лично, сопроводил его в полицию, и теперь ювелир должен был находиться не здесь, а под стражей, где-нибудь в казематах Петропавловской крепости!
Как же так может быть? Или он сбежал?! Но как?!
Мишель вдруг вспомнил, что его револьвер висит в кобуре на спинке дивана, и быстро оглянулся по сторонам, невольно ища глазами что-нибудь, чем можно защищаться. Желательно что-нибудь потяжелее...
Но ювелир, кажется, не собирался на него нападать.
— Позвольте, я вам все объясню, — сказал он.
Мишель молча показал ему в комнаты, вдруг вспомнив, как теперь выглядит. И извинившись, стал быстро застегивать пуговицы.
Он все еще не мог прийти в себя.
Если Рейнгольд сбежал, то его надо прямо теперь сбить с ног, связать и отдать в руки правосудия! — лихорадочно думал он. И вдруг вздрогнул, подумав, что ведь тот мог прийти сюда не один.
А затворил ли он дверь?!
Быстро, стараясь унять тревогу, Мишель прошел к двери, чтобы проверить, в порядке ли запоры.
Да, щеколда была задвинута!
Он бесшумно отодвинул ее и, приоткрыв дверь и сунув ухо в щелочку, прислушался.
На лестнице было совершенно тихо!
Что же, в таком случае, Осипу Карловичу нужно? Вряд ли он рассчитывает справиться с ним в одиночку!..
Осип Карлович сидел на одиноком, поставленном посреди пустой комнаты стуле. Когда Мишель вошел, он встал ему навстречу.
— Чему обязан? — стараясь оставаться спокойным, сухо спросил Мишель, на всякий случай зорко поглядывая на Поставщика Двора.
— Я понимаю всю бестактность своего визита. Смею вас уверить — я никогда не пришел бы к вам, кабы бы не самые крайние к тому обстоятельства, — извиняющимся тоном сказал ювелир.
Мишель молчал.
— Дело в том, сударь, что у меня никого нет... В том смысле, что никого, кому бы я мог теперь доверять...
Он что, надеется сделать из него сообщника? — подивился про себя Мишель. Час от часу не легче!
— Погодите, — прервал он ювелира. — Прежде чем с вами беседовать, я хотел бы узнать, как вы здесь оказались?
— Ах это... — неопределенно взмахнул рукой Осип Карлович. — Известно как...
— Вы сбежали? Сбежали из-под стражи? — предположил Мишель.
Поставщик двора грустно усмехнулся:
— Ну что вы, сударь, успокойтесь! Смею вас уверить, я не убивал никаких стражников и не пилил тюремные решетки. Согласитесь, в моем возрасте откуда-нибудь или куда-нибудь бегать затруднительно. Ничего такого не было.
— Но как же тогда?..
— За деньги-с! — вздохнул ювелир. — Нынче далеко не все столь принципиальны, как вы. Слава богу, есть еще люди, с которыми можно договориться. И, слава богу, что у меня на счету еще остались кое-какие средства.
— Вы дали взятку?! — все понял Мишель.
— Воля ваша — можете называть это как угодно. Я же вам говорил, предупреждал, что в этой стране теперь поколеблены все устои. — И, сменив тон и тему, зачем-то сообщил: — Хочу сказать, что нынче ночью, прямо теперь, я уезжаю. Там, внизу, — ткнул он в окна, — меня ожидает экипаж. Так что вряд ли вы, даже если захотите, можете мне воспрепятствовать.
— Почему не смогу — очень даже смогу! — уверенно заявил Мишель. — Я сам вас арестую!
— И будете выглядеть очень глупо, — пожал плечами Осип Карлович. — Потому что я никуда не сбегал, я отпущен вполне официально, под подписку. Впрочем, вы можете сопроводить меня обратно, обвинив в попытке скрыться. И что с того? Вы добьетесь лишь, что я потеряю еще некоторое количество времени и сколько-то денег. Так стоит ли себя напрасно утруждать?..
— Что вы хотите? — спросил Мишель.
— Чтобы вы помогли мне.
— Я не помогаю преступникам! — твердо заявил Мишель.
— Я понимаю, — кивнул ювелир. — Но речь идет не обо мне. О моей дочери.
Мишель невольно вздрогнул.
— После того, что Анна, в том числе не без вашей помощи, узнала, она не желает иметь со мной никаких дел, — скорбно сообщил ювелир. — Все мои доводы и просьбы не имеют никакого действия, она просто не желает ничего слушать, как видно, отказавшись от меня!..
«Что вы! — чуть не вскричал Мишель. — Это не так! Она не отказалась! Она приходила хлопотать о вашем освобождении!..»
Ему было неприятно, что ювелир может посчитать, что дочь бросила его в бедственном положении.
Но он промолчал, тем более что ювелир уже не был в бедственном положении — был на свободе.
— К сожалению, я теперь не могу здесь оставаться, — произнес, как показалось Мишелю, с сожалением, Осип Карлович. — Я вынужден уехать. Один. Без Анны. В связи с чем я бы хотел просить вас приглядеть за ней. Как только я обоснуюсь — я вызову ее. И вас, если вы не будете против, тоже. Если она останется одна, без поддержки, то, боюсь, она просто погибнет, — вздохнул ювелир. — Слишком она доверчива.
Да, верно!.. — согласился про себя Мишель с Осипом Карловичем, вспоминая обстоятельства последней встречи с Анной. Ее наивностью может легко воспользоваться любой встретившийся на ее пути негодяй.
— Я вам буду крайне обязан! — сказал ювелир. И положил на стол какой-то сверток. — Здесь ее адрес, — сказал он. — Прощайте!
И быстро прошел к входной двери.
Так быстро, что Мишель в первое мгновение ничего не понял. Но, услышав, как звякнула щеколда, рванулся к свертку и схватил его... Неудачно схватил, потому что из прорванной бумаги вниз, на стул и на пол, посыпались какие-то бумажки.
Деньги! — понял вдруг он.
В свертке были плотно сложенные, а теперь разлетевшиеся во все стороны ассигнации.
— Стойте! — в отчаянии крикнул Мишель, падая на колени и лихорадочно собирая рассыпавшиеся по всему полубанкноты.
На что ушло несколько секунд.
Прижимая к груди скомканные в горсти ассигнации, он бросился на лестничную клетку и по ней, перепрыгивая через ступеньки, вниз.
Он надеялся перехватить Осипа Карловича на этажах или в парадном. Но, когда выскочил на улицу, там никого уже не было. Ни единой живой души. И даже пролетки уже видно не было!
Осип Карлович исчез, как сквозь землю провалился.
Мишель метнулся было в одну сторону, в другую, но быстро понял всю тщетность своих усилий. Ювелир рассчитал все очень верно...
Лишь спустя несколько минут, когда было слишком поздно, Мишель вдруг сообразил, что ювелир мог подняться по лестнице, где, притаившись на верхней площадке, переждать, пока он, догоняя его, прыгал вниз по ступенькам. А после того, как он вернулся, спокойно выйти на улицу, где в этом или соседнем дворе его поджидала пролетка.
Наверное, именно так все и было...
Мишель пересчитал деньги и завернул их обратно в бумагу, перевязав поперек нитью.
Денег было много — целое состояние...
Завтра утром он непременно отправится в Департамент, где сообщит об имевшем место ночном происшествии. И будет настаивать на поиске и наказании мздоимцев.
Бежавшего преступника, скорее всего, найти уже не удастся, но те, кто способствовал его бегству, должны быть наказаны.
Со всей возможной строгостью!..
Глава 36
И как же так могло случиться, что из дворца, который неусыпно, днем и ночью, стерегут караулы преображенцев да семеновцев, да не просто из дворца, а из особо охраняемой его половины, да не откуда-нибудь из проходной залы, а из особой, от какой ни у кого и ключа-то нет, комнаты пропал рубиновый браслет царицы.
А дело так было: надумала царица тот браслет надеть и приказала его сей час ей доставить. Тут же вызвали хранителя рентерии Густава Фирлефанца, который, явившись, призвал к себе караульного офицера, и отправились они вдвоем в рентерию, где перед дверью стояли два преображенца при ружьях. А кабы он один был, его бы к тем дверям близко не допустили!
Офицер караулу приказ дал и, сбоку встав, пустил вперед Густава, сам в сторону глядя, чтобы не знать, откуда тот ключ достает. Густав ключ достал, тем ключом дверь отпер и дверь распахнул.
В саму-то комнату они непременно вдвоем войти должны были. И так и вошли — запалили свечи, и первым за дверь Густав шагнул, а за ним следом офицер.
Тут Густав офицеру бумагу передал, собственноручно царицей написанную, где было указано, чего ей надобно.
Офицер прочел, кивнул.
И уж теперь только Густав отыскал нужный ларец и, чтобы караульный офицер убедиться мог, что он то, что следует, отдает, крышку откинул. Атам и не было ничего!
Стоят так, на пустой ларец глаза таращат и ничего понять не могут! Ларец — есть, а браслета в нем — нет! Такой конфуз вышел!
Конечно, ларец пощупали, кругом поглядели, под лавки заглянули — вдруг он ненароком туда закатился, — да куда там, пропал браслет, словно его и не было вовсе!
Стоит Густав, а сам в толк взять не может, куда браслет делся? Ведь никто, кроме него, в рентерию попасть не может и он в одиночку тоже!
Счас офицер скомандовал дверь затворить и Густаву подле нее неотлучно ждать, а солдатам за ним приглядывать. А сам побежал своему начальнику докладываться.
Ждет Густав — сам ни жив ни мертв, одному только радуется, что корону не унесли! Хотя понимает, что все одно тайной канцелярии не миновать!
Понабежало тут народа — и Камер-Президент, и Камер-Советник, и Царский Рентмейстер, и другие тоже. Никому неохота царский гнев на себя навлечь!
Тут же опись учинили и еще одной вещицы недосчитались. Только не понять было, как эти украшения из-под закрытой двери унести могли?
Стали разбор чинить, кто здесь бывал и когда в последний раз те вещицы видели? Вспомнили, что третьего дня пересчет драгоценностей делали. Выходит, злодеи после того орудовали!
А там уж найти их труда не составило.
Всем писарям и счетчикам, что в рентерию заходили, допрос учинили, и один сразу же сознался. Он их украл! Да ведь как ловко, что никто того не приметил, хотя подле него стояли! На самую малость, может быть, только и отвернулись, а он — хвать их и за пояс в штаны. А ларцы те на место поставил, надеясь, что пропажи не скоро хватятся!
Все как есть рассказал и, куда те уворованные вещицы спрятал, указал — у полюбовницы своей, под полом. Где их vi сыскали и обратно в рентерию снесли!
Сильно все обрадовались, что пропавшие драгоценности отыскались, что не придется теперь перед царем ответ держать.
Хотя и пришлось.
Узнав про то, что было, царь Петр сильно осерчал и велел всех виновных примерно наказать! Вора-писарчука «железом пытать, ноздри рвать и на каторгу ссылать»! Полюбовницу его, воровство покрывшую, — «зело зло палками бить». А тех, кто за царскими сокровищами не уследил, кнутом огреть, кого раз, кого десять, а кого и поболе, чтобы впредь неповадно было ротозействовать, ворам потакая...
И Густав Фирлефанц свое получил. И хоть больно ему было, когда его поперек спины стеганули, но шибче того обидно — никогда его еще кнутом не били! Хотя и поделом — не уследил за шельмецом писарем, не уберег государевых ценностей, за коими, яко пес цепной, днем и ночью присматривать поставлен!..
Такая вот беда с ним приключилась.
Которая вовсе и не бедой была...
Потому как настоящая-то беда после приключилась!
А дело так было: надумала царица тот браслет надеть и приказала его сей час ей доставить. Тут же вызвали хранителя рентерии Густава Фирлефанца, который, явившись, призвал к себе караульного офицера, и отправились они вдвоем в рентерию, где перед дверью стояли два преображенца при ружьях. А кабы он один был, его бы к тем дверям близко не допустили!
Офицер караулу приказ дал и, сбоку встав, пустил вперед Густава, сам в сторону глядя, чтобы не знать, откуда тот ключ достает. Густав ключ достал, тем ключом дверь отпер и дверь распахнул.
В саму-то комнату они непременно вдвоем войти должны были. И так и вошли — запалили свечи, и первым за дверь Густав шагнул, а за ним следом офицер.
Тут Густав офицеру бумагу передал, собственноручно царицей написанную, где было указано, чего ей надобно.
Офицер прочел, кивнул.
И уж теперь только Густав отыскал нужный ларец и, чтобы караульный офицер убедиться мог, что он то, что следует, отдает, крышку откинул. Атам и не было ничего!
Стоят так, на пустой ларец глаза таращат и ничего понять не могут! Ларец — есть, а браслета в нем — нет! Такой конфуз вышел!
Конечно, ларец пощупали, кругом поглядели, под лавки заглянули — вдруг он ненароком туда закатился, — да куда там, пропал браслет, словно его и не было вовсе!
Стоит Густав, а сам в толк взять не может, куда браслет делся? Ведь никто, кроме него, в рентерию попасть не может и он в одиночку тоже!
Счас офицер скомандовал дверь затворить и Густаву подле нее неотлучно ждать, а солдатам за ним приглядывать. А сам побежал своему начальнику докладываться.
Ждет Густав — сам ни жив ни мертв, одному только радуется, что корону не унесли! Хотя понимает, что все одно тайной канцелярии не миновать!
Понабежало тут народа — и Камер-Президент, и Камер-Советник, и Царский Рентмейстер, и другие тоже. Никому неохота царский гнев на себя навлечь!
Тут же опись учинили и еще одной вещицы недосчитались. Только не понять было, как эти украшения из-под закрытой двери унести могли?
Стали разбор чинить, кто здесь бывал и когда в последний раз те вещицы видели? Вспомнили, что третьего дня пересчет драгоценностей делали. Выходит, злодеи после того орудовали!
А там уж найти их труда не составило.
Всем писарям и счетчикам, что в рентерию заходили, допрос учинили, и один сразу же сознался. Он их украл! Да ведь как ловко, что никто того не приметил, хотя подле него стояли! На самую малость, может быть, только и отвернулись, а он — хвать их и за пояс в штаны. А ларцы те на место поставил, надеясь, что пропажи не скоро хватятся!
Все как есть рассказал и, куда те уворованные вещицы спрятал, указал — у полюбовницы своей, под полом. Где их vi сыскали и обратно в рентерию снесли!
Сильно все обрадовались, что пропавшие драгоценности отыскались, что не придется теперь перед царем ответ держать.
Хотя и пришлось.
Узнав про то, что было, царь Петр сильно осерчал и велел всех виновных примерно наказать! Вора-писарчука «железом пытать, ноздри рвать и на каторгу ссылать»! Полюбовницу его, воровство покрывшую, — «зело зло палками бить». А тех, кто за царскими сокровищами не уследил, кнутом огреть, кого раз, кого десять, а кого и поболе, чтобы впредь неповадно было ротозействовать, ворам потакая...
И Густав Фирлефанц свое получил. И хоть больно ему было, когда его поперек спины стеганули, но шибче того обидно — никогда его еще кнутом не били! Хотя и поделом — не уследил за шельмецом писарем, не уберег государевых ценностей, за коими, яко пес цепной, днем и ночью присматривать поставлен!..
Такая вот беда с ним приключилась.
Которая вовсе и не бедой была...
Потому как настоящая-то беда после приключилась!
Глава 37
В Департаменте Мишель сразу прошел в приемную начальника. На двери которой еще даже никакой надписи освещено не было — лишь темное, от снятой кем-то таблички, пятно.
Внутри обстановка также претерпела некоторые изменения — на стене против стола не было огромного, который неизменно в каждом департаменте висел, портрета государя-императора. Было пустое, с неестественно яркими, не успевшими выцвести обоями, место.
Внутри обстановка также претерпела некоторые изменения — на стене против стола не было огромного, который неизменно в каждом департаменте висел, портрета государя-императора. Было пустое, с неестественно яркими, не успевшими выцвести обоями, место.