Ильин Андрей. Картонный воин

   Это было сильно! И было страшно.
   Кассета промоталась до конца. До заключительных титров, где журналисты выражали благодарность спонсорам, меценатам и консультантам.
   Единственный зритель нередактированной копии передачи минут пять сидел недвижимо, тупо уставясь в темный экран, потом хлопнул еще одну рюмку коньяку и схватился за телефон.
   — Я получил кассету...
   — Я тоже получил.
   — И ты?!.
   — Не только я и не только ты — все получили!
   Долгое, очень долгое молчание.
   Просмотренная телепередача произвела на всех сильное впечатление. Нужное впечатление. Неизгладимое впечатление.
   — Что предлагаешь делать?
   — Предлагаю сдаваться...
   Большой Начальник мог быть доволен. Предпринятая им психическая атака дала хороший результат. Даже лучший, чем если бы пришлось пристрелить еще кого-нибудь из потенциальных отступников. Генеральный продюсер первой кнопки хорошо отработал отпущенные под соцзаказ деньги. Большим Начальником отпущенные. Из кармана государства отпущенные. Для его личных нужд.
   Ультиматум, переложенный на более доходчивый язык телеискусства, должен был пробить даже самых толстокожих.
   И пробил...
   Верно говорил вождь мирового пролетариата Ульянов-Ленин — важнейшим из искусств для нас является кино. Потому что воздействует не на сознание, а на психику. Как говорится — лучше один раз увидеть... Чтобы представить!.. Чтобы понять!.. И перестать трепыхаться!..

Глава сорок седьмая

   — Очень хорошая передача! — сказал Большой Начальник, уважительно пожимая Иванову руку. — Вы теперь просто звезда!
   Иванов скромно потупился.
   Чего уж тут скрывать — ему было приятно. Чертовски приятно! Тут вон зрители, чтобы на голубой экран прорваться, чего только не готовы сделать — даже в своих извращенных сексуальных притязаниях к любимой болонке ненавистной тещи публично покаяться, да и то это только на эпизод вытянет. А здесь — целая передача! Как не загордиться!
   — Поздравляю, поздравляю...
   Иванов радостно кивал.
   Но, оставшись один, стал страдать. Стал страдать от несоответствия того, что он видел на экране, и того, что отражалось в зеркале.
   В зеркале отражалась круглая, хорошо упитанная, с вялым подбородком, дряблыми щеками и затравленным взглядом физиономия.
   Н-да... Оригинал мало напоминал растиражированную на всю страну виртуальную копию.
   Иванов проверил, закрыта ли дверь, и на цыпочках вернулся к зеркалу.
   Нет, он себе определенно не нравился. Уши были не острые, а круглые, как разросшиеся на пустыре лопухи. И зубы какие-то не такие — слишком ровные и белые. И прическа...
   Иванов воровато оглянулся, словно сзади кто-то мог его увидеть. Позади, естественно, никого не было.
   Снова повернулся к зеркалу. Быстро растрепал прическу. Облизав пальцы, склеил в “сосульки” несколько прядей. По-собачьи оскалился, постаравшись придать своему взгляду надлежащую злобность. Ухватив пальцами кончики ушей, потянул их что было сил вверх.
   Но уши потянулись не кончиками, а потянулись вверх все, напоминая все те же, но сильно деформированные лопухи. Притом еще более оттопыренные и красные лопухи. Да и все остальное...
   Героический облик никак не получался.
   Жаль...
   Иванов вздохнул и, совершенно расстроенный, отошел от зеркала.
   Но твердо решил тренироваться, чтобы походить на свой экранный образ. И решил вести себя точно так же, как понравившийся ему телегерой.
   Вот прямо с завтрашнего дня...
   Случай представился. И как раз назавтра.
   — Разрешите? — испросили разрешение у начальства генерал Трофимов и майор Проскурин.
   — Нет! Минуту! — испуганно прокричал Иванов, бывший не в образе.
   Он метнулся к зеркалу, быстро растрепал немытые три дня волосы и придал своему лицу требуемое выражение — примерно такое, как на телепортрете: выдвинул вперед челюсть, выпучил злобно глаза и открыл рот, чтобы видны были специально для этого случая нечищенные зубы.
   — Входите!
   Генерал с майором вошли. И недоуменно остановились.
   — Что у вас? — скалясь и страшно дергая глазами, прокричал им навстречу Иванов.
   Чего это с ним? — удивились генерал с майором. Заболел, что ли?
   Но вида не подали, потому что куда более страшные физиономии видели. Например, когда сходились с врагом лоб в лоб в рукопашных схватках.
   — Разрешите обратиться?
   — Обращайтесь! — проорал Иванов, заглушая сам себя.
   Вообще-то он напоминал бьющегося в припадке эпилептика, но со стороны себя не видел. И слава богу, что не видел.
   — Мы подготовили план операции, — доложил генерал Трофимов.
   — Какой операции? — не понял Иванов, у которого еле-еле хватало сил удерживать на лице нужное выражение.
   — По зачистке объекта.
   Очередным объектом был Юрий Антонович.
   — А... — вспомнил Иванов. — Отлично! Кто его будет чистить?
   — Как кто? Вы! — ответил генерал Трофимов. У Иванова мгновенно встала на место челюсть, ушла куда-то злоба, а во взгляде появился животный страх. И волосы стали просто грязными, а зубы нечищенными.
   — Как я? Разве я?
   — Так точно — вы!
   — Но я не согласен!
   Хотя согласия Иванова никто не спрашивал. Его кандидатура в этом деле была единственно возможной и замене не подлежала.
   — И все равно не согласен!
   — Ну хорошо, а как вы согласны? — устало спросил генерал капризного киллера.
   — Так, как раньше! Как будто это я, но на самом деле не я, а все пусть думают, что я!..
   Что и следовало ожидать! Иванов ни в какую не хотел засвечивать свое участие в этих делах. Правда, на открытый конфликт с заказчиками он не шел, заставляя отдуваться за свои капризы других.
   Что те и делали.
   — Но почему вы не хотите? Там работы всего ничего. Минут на пять, не больше, — уговаривали генерал с майором раскапризничавшегося киллера.
   — Нет, не буду! Не хочу! Не могу! — отнекивался Иванов.
   — Но почему? — хором удивились генерал Трофимов и майор Проскурин.
   — Потому что... Потому что не хочу рисковать. То есть я хотел сказать — не имею права! Это было что-то новенькое.
   — Чем рисковать?
   — Собой! — многозначительно сообщил Иванов. — Я должен беречь себя... Для будущих дел. А то, если со мной что случится, вы тут без меня таких дров наломаете!..
   Вот наглец! Но очень сообразительный наглец. Так все перевернул.
   — В общем идите и подумайте. Не дело генералам... — генерал Трофимов подтянулся, но Иванов имел в виду вовсе даже не генерала Трофимова, — в атаку бегать...
   Это, кажется, тоже было из какого-то кино.
   — На войне каждый должен заниматься своим делом. Вы — своим. Я — своим.
   Чем будут заниматься генерал с майором, было более-менее понятно, а вот что должен делать Иванов?..
   — Кто-то должен осуществлять общее руководство, — разъяснил Иванов свои обязанности. — Так сказать, в стратегическом масштабе.
   И встал, посуровев и поправив несуществующий ремень на отсутствующем кителе.
   — Представьте мне план операции к исходу завтрашних суток. Мы должны использовать наметившийся на нашем участке стратегический перевес.
   Какой перевес?.. В какую сторону перевес?..
   — Сверим наши часы.
   У генерала Трофимова с майором Проскуриным были наградные командирские часы с гравировкой Начальника Управления. У Иванова вообще никаких часов не было.
   — Завтра в пять. Все свободны!..

Глава сорок восьмая

   — Пять, — показал раскрытую пятерню ассистент режиссера.
   Четыре — четыре пальца.
   Три — три.
   Два — два.
   Один...
   Разом включились осветительные приборы.
   — Мотор!..
   Передача должна была идти в прямом — послезавтра — эфире.
   Присутствующие в студии гости и сидящие на ступенях амфитеатра зрители были поделены на две примерно равные группировки, одни должны были выступать “за”, другие — “против”.
   — Никогда не поверю! Не мог один человек угробить такое количество народа! — сомневались первые. — Это просто невозможно.
   — А Гитлер? А Сталин? Или Пол-Пот? — возражали другие.
   Сравнение Иванова с Гитлером было сильным.
   — Сравнивать Русского Монстра с Гитлером некорректно, — возмущались первые. — Гитлер был фигурой исторического масштаба!..
   — А вот он перевалит за три сотни жертв и тоже станет исторической фигурой. Как Герострат!
   — И все равно не верим! — не верили первые.
   — А как же материалы уголовного дела, экспертизы, свидетельские показания?
   — Это все подтасовки правоохранительных органов, которые пытаются скрыть свою недееспособность, списав застарелые “висяки”. Нет никаких дел, есть фальсификация!
   — Может, вы скажете, что и Иванова нет?
   — А может, и нет!
   — А побег из французской тюрьмы? — задохнулись от возмущения зрители, которые должны были выступать “за”.
   — И побега не было. Это фантазии французских журналистов, купленных нашими олигархами на деньги международного сионизма!
   — Ах ты!..
   — А ты!..
   Дискуссия перешла на личности, и двое разгоряченных зрителей, обменявшись звонкими оплеухами, схватились врукопашную. Аудитория их поддержала.
   Пронзительно засвистел милицейский свисток, и в студию ворвались охранники, растащившие драчунов.
   — Вы что, вы все тут с ума посходили? — возмутился прекративший съемку режиссер. — Вы чего тут устроили?.. Вы почему деретесь? Сейчас? Вы когда должны были драться?
   — После фразы “это чистой воды демагогия”.
   — А фраза была?
   — Не было, — признались поправлявшие одежду драчуны.
   — Так какого вы черта схватились?!. Вы же интеллигентные люди, академии театральные закончили! Вас для творческой работы наняли, а не для драки! Понятно?
   — Понятно. Мотор...
   Теперь гости и зрители оскорбляли друг друга и мутузили друг друга строго по сценарию.
   — Снято!..
   Утирающие кровь и сопли зрители потянулись в гримерку.
   — Эпизод два...
   Во втором эпизоде дискутировали приглашенные в студию политики. Они горячились перед камерами, отстаивая друг перед другом свои позиции, причем одни отстаивали до обеда, а другие, возражавшие им, — после. Что было нормальной для телевидения практикой, так как собрать столь занятых людей в студии одновременно было затруднительно.
   — Иванов не Монстр, Иванов — жертва преступной политики государства, обесценившей не только рубль, но и жизнь своих граждан...
   — Нет, позвольте с вами не согласиться, — не соглашался с оппонентом другой политик, записывавшийся спустя пять часов. — Что значит обесцененный рубль? Рубль не мог обесцениться, потому что никогда не соответствовал декларируемой властями цене. Но тем не менее в России была твердая валюта, но это не рубль и не доллар — это поллитра, более мелкий ее эквивалент — чекушка и разменная монета в виде стакана, рюмки и из горла на троих.
   Аплодисменты благодарных зрителей.
   — При этом за десять последних лет цена гекалитра алкоголя на душу населения в сравнении, например, с итальянской лирой не снизилась, а возросла на сорок два и три десятых процента, одновременно увеличив свое содержание в потребительской корзине более чем вдвое! В связи с чем можно говорить об укреплении истинно национальной валюты и повышении благосостояния народа!..
   Ну вообще-то...
   — Вот я тут слушаю своих коллег и диву даюсь, — подал голос третий, записавшийся вчера политик. — Мы говорим о долларе, о преступности и не говорим о главном — о воспитании подрастающего поколения! Да если мы сегодня не обратим внимания на наших детей, то завтра у нас будет не один монстр, а тысячи монстров, причем в каждом городе и отдельно взятом дворе. Вот в чем проблема!..
   Политики горячились, обвиняя власть и друг друга во всех смертных грехах. Монтировать их было очень просто, потому что говорили они обтекаемыми фразами, которые легко состыковывались друг с другом в любой последовательности.
   Но зрителям мало было слов...
   — Это чистой воды демагогия... — сказал, давая отмашку, ассистент режиссера.
   — Да вас в приличное общество пускать нельзя! — воскликнул первый политик.
   — А у вас незаконченное высшее образование, три развода и семь незаконнорожденных детей! — ответил ему через пять часов второй.
   — Оба вы хороши... — отреагировал записавшийся вчера третий политик.
   По законам тележанра после политического разогрева на сцену должна была выйти звезда. Которой стал бывший милиционер отечественной выпечки Шерлок Холмс и участник многочисленных ток-шоу Старков, умевший расшевелить телевизионную аудиторию не хуже иного профессионального шоумена.
   — Вот вы сидите перед телевизорами, смотрите на нас и не думаете, что, может быть, именно сейчас, в эту минуту Иванов копается в вашем замке отмычкой, — с ходу сообщил бывший следователь.
   Зрители женского пола ахнули и схватились за сердце. Мужчины схватились за утюги, гантели, молотки и другие тяжелые предметы.
   А черт его знает, может, точно...
   — Если вы думаете, что это были последние его жертвы, то вы сильно ошибаетесь, — заверил зрителей Старков. — Уверен, что будут еще. Сегодня или завтра. В крайнем случае послезавтра.
   Фраза насчет послезавтрашних жертв была его коронным ходом. И беспроигрышным ходом. Потому что до сего времени Иванов его не подводил.
   — Вы еще вспомните мои слова!..
   Передачу смонтировали и показали в прямом эфире, дав номер телефона, по которому телезрители могли позвонить в студию. Как видно, предложенная тема затронула телеаудиторию за живое, потому что звонки были. Звонков было много. Было ровно столько, сколько было предусмотрено в сценарии.
   — Вот я всегда думала, что нас обманывают, — делилась своими сомнениями дозвонившаяся на передачу женщина. — Думала, что никаких прямых эфиров нет, а оказалось, что есть...
   — Откуда вы звоните? — интересовался ведущий, глядя на сидящую за стеклом режиссерской кабины женщину.
   — Из Улан-Удэ.
   — Неужели слухи о Русском Монстре дошли до Улан-Удэ?
   — Что вы, в Улан-Удэ только о нем и говорят! И действительно, экспресс-опрос, проведенный в студии, подтверждал, что интерес к Русскому Монстру среди населения даже выше, чем ожидаемая со дня на день девальвация рубля и повышение цен на хлебобулочные изделия. А рейтинг был сравним с премьерным показом мексиканского сериала “Любовь зла”.
   В общем передача о Русском Монстре имела ожидаемый зрительский успех и... самые неожиданные последствия...

Глава сорок девятая

   Военный совет собрался в полном составе. В составе трех человек — майора Проскурина, генерала Трофимова и их непосредственного начальника Иванова.
   — План будет таким... — начал изложение новой версии покушения генерал Трофимов. — Мы выходим в исходную точку и...
   — Не мы, а вы... — на всякий случай поправил Иванов.
   Это была снова кинофраза, но на сей раз не из военного фильма.
   Генерал дернулся. Он подумал, что Иванов издевается над ними, цитируя героев популярных кинокомедий. Но Иванов ни над кем не издевался и ничего не цитировал, просто ситуация была похожая. И один из типажей.
   — Ну хорошо, не вы — мы, — поправился генерал. — Вернее, наш человек в вашем гриме. В два ноль пять ночи мы выходим в исходную точку...
   — Не мы, а — вы! — опять, уже злясь, повторил Иванов.
   — Простите, — извинился генерал, стискивая челюсти. — Ваш двойник проникает в дом вот через это окно...
   План был головоломный, но был по силам Иванову. Только Иванову и еще, может быть, его двойнику. Нужно было проникнуть в дом, перебравшись через трехметровый забор, отключить внутреннюю сигнализацию, обезвредить охрану, найти объект и...
   — После завершения дела мы...
   — Не мы, а вы! — возмутился осуществлявший общее руководство Иванов.
   — Нет, на этот раз вы. Именно вы! — злорадно сообщил генерал.
   Иванов округлил глаза.
   — Вы будете ждать исполнителя, стоя вот в этом месте.
   — Зачем ждать? — испугался Иванов.
   — Затем, чтобы принять у него оружие и прикрыть отход.
   — А разве нельзя, чтобы там постоял кто-нибудь другой? — с надеждой спросил Иванов.
   — Иван Иванович!.. — укоризненно покачал головой генерал Трофимов.
   Никто другой постоять вместо Иванова не мог, потому что в случае провала операции в руки милиции должен был попасть не тот, а этот Иванов. Настоящий Иванов.
   — Мы и так освободили вас от основной, которую должны были делать вы, работы...
   — Ах ну да, — все понял Иванов. — Хорошо, я могу постоять, если это надо. А это не опасно?
   И это спрашивает известный на всю страну киллер, спровадивший на тот свет чуть не сотню человек! Он что их, за идиотов держит?
   — Опасно. Но не опасней, чем если заказчики узнают об истинной вашей роли в этом деле.
   Иванов ошарашенно посмотрел на генерала. Раньше он пугал их заказчиками, теперь они его. А вдруг действительно скажут?
   — Ну хорошо, я попробую... — промямлил Иванов. — То есть я хотел сказать, что план мне понравился, что я его утверждаю...

Глава пятидесятая

   — План будет таким, — бодро докладывал Иванов в кабинете Большого Начальника, излагая план генерала Трофимова. — В два ноль пять выход на исходные позиции, со стороны поселка Григорьевка...
   Сегодня Иванов меньше походил на прежнего рохлю и больше на копируемый им телеобразец. Многочисленные, перед зеркалом, тренировки не прошли даром. Он научился держать на лице требуемое злобное выражение и даже, кажется, уши слегка вытянул. И излагал Иванов гладко, потому что говорил с голоса генерала Трофимова, в образе киношного маршала Жукова.
   — Данная диспозиция позволит нам заблаговременно перегруппировать силы, развернув их на рубеже атаки, и нанести удар в направлении от забора — вот досюда, глубоко вклинившись в оборону противника...
   Иванов рубанул поперек плана ребром ладони, изображая великого военачальника, излагающего план летнего контрнаступления, который переломит ход всей кампании.
   Сразу чувствуется военная косточка, уважительно отметил про себя Большой Начальник, который тоже судил об армии по просмотренным в детстве патриотическим фильмам, так как даже действительную не служил.
   — Захватив плацдарм на первом этаже, я закрепляюсь, уничтожаю оставшиеся очаги сопротивления противника, очищаю тылы и развиваю атаку, двигаясь в направлении второго этажа... — показывал Иванов, двигая туда-сюда по плану остро заточенным карандашом.
   Как у него все просто, поражался и даже немного завидовал чужой удали Большой Начальник, — “захватываю”, “уничтожаю”, “очищаю тылы”... Он бы так не смог. Он даже в детстве не дрался, потому что боялся боли и крови. Своей и чужой. А этот не боится. Этот, похоже, вообще никого и ничего не боится!..
   — Здесь я нахожу объект, ликвидирую его и отхожу на заранее подготовленные позиции...
   Иванов еще раз отчеркнул направления главного удара, поставил крест на объекте и бросил карандаш на стол.
   Многократно отрепетированный доклад прошел с большим успехом. А вот дальше начались сбои, потому что начались неотрепетированные вопросы.
   — Вы уверены в успехе? — довольно робко интересовался Большой Начальник.
   — Ну!.. — туманно отвечал Иванов, выдвигая вперед челюсть, хищно скаля зубы и двигая ушами.
   — А если здесь будет охрана? — показывал Большой Начальник пальцем в план. — Или здесь?
   Он, как мог, вникал в детали предстоящей акции, задавая “любительские” вопросы.
   — Хм, — многозначительно отвечал Иванов, решительно не зная, что отвечать, и компенсируя свое незнание все более озверелым выражением лица.
   — А-а... — понятливо кивал Большой Начальник, слегка комплексуя по поводу бестактности вопроса. Действительно, какая может быть охрана, если за дело взялся такой ас, как Иванов...
   Но все же, не удержавшись, задавал очередной провокационный вопрос:
   — А вдруг они сообщат о нападении милиции? И те успеют приехать?
   — Ну что ж... — пожимал плечами Иванов. Ну да, конечно...
   — А если их будет много?
   — Ну, значит, много...
   Большой Начальник все больше и больше восхищался Ивановым. И верил, что для Иванова взвод прибывшей по тревоге милиции проблемой не будет. А может, и рота. Потому что не словам верил — делам верил. Выпискам из материалов многочисленных уголовных дел.
   — А вдруг прибудет ОМОН?
   — Ну...
   Иванов отвечал неохотно и односложно. Он был сосредоточен на сохранении подобающего выражения лица — челюсть вперед, грудь колесом, уши торчком...
   — Вы меня извините за назойливость, — смущался Большой Начальник. — Я, возможно, не то спрашиваю, я в вашем деле профан...
   — Да ладно, — милостиво кивал Иванов. — Я готов ответить на любой ваш вопрос...
   Хм...
   Ну...
   Н-да...
   Ну так...
   Но эти невзрачные “хм”, “ну” и “да” звучали эффектней, чем пространные рассказы о том, как он намерен расправляться со своими противниками. Все эти “хм” и “гм” воспринимались немногословием профессионала, которому скучно говорить о вещах, которые для него очевидны и не представляют проблемы. Ну подумаешь, охрана... Или милиция... Или ОМОН...
   Хм...
   Гм...
   — Может, вы один не справитесь? Может, вам кого-нибудь в помощь дать?
   — Хм...
   — Вы не боитесь, что сработает сигнализация?
   — Гм...
   — А если?..
   — Хм-мм.
   — А вдруг?..
   — Гм-мм... Вот так вот... Н-да...

Глава пятьдесят первая

   Паспорт был готов и был на руках. Юрий Антонович любовно оглаживал красивую картонку, где все было написано на незнакомом ему языке, но где на первой странице была приклеена его фотография.
   С сегодняшнего дня Юрий Антонович стал полноправным гражданином республики Уругвай. Паспорт был настоящим, потому что вести дела на новой родине с липовыми документами было бы затруднительно. Вообще-то Юрий Антонович мечтал стать гражданином Новой Зеландии или Австралии, по той простой причине, что Новая Зеландия и Австралия были от России дальше, чем Уругвай. Но австралийцы и новозеландцы запросили за “ксиву” слишком большие деньги и еще предложили пройти медобследование и тест на знание английского языка.
   Уругвайцы были более лояльны к новому своему гражданину, согласившись взять деньгами.
   Оказалось, что гражданство — это такой же ходовой товар, как, скажем, сигареты или спирт, правда с большим разбросом цен. Для получения вида на жительство в США требовалось инвестировать миллион долларов в их экономику, будь ты хоть растратчик, хоть гангстер, ограбивший банк. Европа брала меньше, но и была меньше, поэтому затеряться в ней было сложнее. Дешевле всего стоило гражданство Монголии — какие-то смешные тугрики, — но Монголия соседствовала с Россией, а Юрий Антонович предпочитал, чтобы его отделял от Иванова как минимум океан.
   В итоге он остановился на Уругвае — с одной стороны, далеко, с другой — относительно дешево. Предложенный баланс цены и качества его устраивал. Правда, уругвайский паспорт, в отличие от монгольского, делали чуть дольше, но, ради того чтобы оказаться от прежней Родины на десять тысяч километров дальше, для него имело смысл немного подождать.
   Километры важнее дней — так думал Юрий Антонович...
   Завтра утром он должен был вылетать в Южную Америку, вылетать под своим, но неузнаваемо искаженным чужим правописанием именем.
   И все — и концы в воду — в Атлантический океан. Там он купит себе какое-нибудь затерянное в сельве бунгало, женится на мулатке, возьмет ее имя и станет спокойно жить на переведенные в Национальный банк деньги. И будет, сидя в шезлонге в тени пальм, почитывать газетки... Самые свежие и обязательно российские. Не потому, что ностальгия, и не для того, чтобы знать, что творится на старой Родине, а чтобы не пропустить сообщение о том, что там пойман и посажен в тюрьму известный киллер Иванов. А еще лучше — убит и опознан... И когда тот будет посажен, а лучше убит, то он сможет, используя старые связи, наладить с Россией взаимовыгодный бизнес, перегоняя в Уругвай металл, нефть и оружие и отправляя обратно совершенно дармовые там бананы.
   И все это будет завтра...
   Уже завтра...

Глава пятьдесят вторая

   На окраине загородного поселка, там, где кончаются последние фонари и начинается лес, на обочине стояла машина — допотопный, грязный и мятый “ЗИЛ” с большой будкой, на бортах которой была ядовито-желтой краской намалевана надпись — “Аварийная”. Изнутри стенки будки были обклеены инструкциями и плакатами по ТБ и выцветшими фотографиями голых женщин, вырванными из журнала “Плейбой”. За столом, на деревянных скамьях, друг против друга сидели несколько мужчин в черных засаленных телогрейках, черных резиновых сапогах и черных от грязи вязаных шапочках. На столе, на расстеленных газетках, валялись корки хлеба и недоеденные беляши. Мужчины то и дело поглядывали на часы и поглядывали друг на друга. По виду и по документам это были типичные дежурные электрики, хотя на самом деле — офицеры ФСБ. Крайним справа был генерал Трофимов. Крайним слева — майор Проскурин. Между ними сидел Иванов. Против Иванова сидел Иванов. Еще один Иванов. Лжеиванов.