Ильин Андрей. Картонный воин

   Сэма и переводчика подняли на ноги и тычками погнали в конец коридора, где были камеры. Заскрежетала дверь, и их толкнули куда-то в темноту, вонь и гул голосов.
   — Оп-пачки! Ты глянь, какие фраера расписные! — радостно приветствовала их камера, оценивая дорогой прикид новых заключенных. — Ух ты, лопаря! Ох ты, клифты!..
   Несколько приблатненных зэков подошли к американцам и стали ощупывать добротную ткань пиджаков.
   — Что вам нужно? — спросил по-английски Сэм.
   — Во, блин, не по-нашему базарит! — восхитились в камере. — Выдрючивается, падла!
   И притиснулись ближе.
   Сэм отвел бесцеремонно его лапающие руки. И тут же получил в зубы.
   Но уголовники не учли, что американцы каждые полгода сдают зачеты по рукопашному бою. Раздался тупой удар и чей-то короткий вскрик.
   — Фраера наших бьют! — взвилась камера и навалилась на американцев всем гуртом.
   Но их даже не успели как следует попинать, когда в камеру ворвались милиционеры. Они прошлись по всем подряд “демократизаторами”, в том числе по головам потерпевшей стороны, и выволокли янки в коридор.
   — Вы чего, блин, бузу устроили! — возмутились милиционеры.
   — Это не мы — это нас! — попытался объяснить истинное положение дел американец.
   — Кончай базлать, до вас здесь все тихо было!
   — Я требую соблюдения Женевской конвенции, регулирующей права военнопленных! — заявил Сэм Допкинс.
   Переводчик перевел.
   — Права? — уточнили милиционеры. — Сейчас будут! Слышь, Серега, покажи ему его права.
   Серега показал... Серега взял со стола резиновую дубинку и с ходу огрел ею Сэма по затылку.
   С правами все стало более или менее понятно.
   — Еще какие-нибудь претензии есть? Американцы дружно замотали головами.
   — Тогда шагом марш в камеру. Но американцы уперлись.
   — Не надо! Там нас били, мы туда не пойдем! — умоляли они.
   — А куда тогда вас — в женскую, что ли? Или, может, нам в камеру, а вам здесь расположиться? А то у нас тут две камеры всего, — справедливо обиделись милиционеры. — А ну шевели копытами!
   Когда дверь закрыли, внутри началась какая-то громкая возня. Милиционеры стояли возле камеры и радостно дыбились.
   Так им!.. Зато теперь права качать перестанут и международным скандалом грозить. А если их сейчас не проучить, то они всю ночь орать будут, глаз сомкнуть не дадут...
   Рядом с милиционерами, припав головами к железной двери и напряженно прислушиваясь, стояли еще двое мужчин в штатском. Стояли генерал Трофимов и майор Проскурин.
   — А они их там до смерти не прибьют? — обеспокоенно спрашивали они.
   — Нет, там сегодня контингент тихий... Из камеры доносились глухие удары и неясные вскрики на английском языке.
   — Ничего, — успокаивал сам себя генерал Трофимов. — Зато впредь неповадно будет. Этот вопрос надо решать кардинально. Все дыры мы все равно не заткнем и возле каждого родственника по часовому не поставим. Надо отбить у них охотку к проверкам. Раз и навсегда отбить!
   В прямом смысле — отбить!
   Рецепт генерала был удивительно схож с рецептом районных милиционеров, которые не любили, когда их будят ночами беспокойные клиенты...
   Утром в райцентр приехал консул. Ему выдали с трудом опознанных им подданных Америки и вернули паспорта.
   — Ну ты, блин, мужик, сам прикинь, откуда нам было знать, что эти ксивы американские? — оправдывались милиционеры. — Да мы их в глаза никогда не видели, вот и подумали, что это туфта!..
   Консул громко возмущался произволом, творимым в застенках русской полиции, но еле стоящие на ногах Сэм и переводчик заметили, как начали мрачнеть лица милиционеров, и увидели, как вперед, нервно поигрывая дубинкой, выдвинулся Серега.
   — Не надо! — умоляюще попросили они консула по-английски. — Ради всего святого — не надо!
   — Что не надо? Требовать восстановления справедливости не надо? — удивился консул.
   — Не надо, не надо ничего требовать!.. — закивали побитые подданные. — Вообще ничего не надо! Христом богом заклинаем — не злите их! Вы не представляете, какие у них здесь порядки.
   И они были правы. Америка далеко, а Серега вот он — рядом!..
   Больше американские разведчики опасных проверок не учиняли. Уже накопленной фактической базы им показалось вполне довольно.
   Впрочем, не все было так плохо, как казалось в камере, — кроме подбитых глаз, многочисленных синяков и ссадин, был и положительный результат пребывания американцев в полицейских застенках. Начальнику Восточного сектора компенсировали причиненный материальный ущерб, переведя на счет круглую сумму долларов, и в качестве уже моральной компенсации вручили орден за “выполнение особого задания и полученные в связи с ним боевые увечья”.
   Так что это вранье, что Иванов приносит одни только несчастья. Да ничего подобного!..

Глава девятнадцатая

   — Что он, действительно в Париже шесть полицейских убил? — недоверчиво спросил Большой Начальник, отчеркнув ногтем строку в представленной ему записке.
   — Шесть, — подтвердил Петр Петрович. — Одного мотоциклиста, одного снайпера и четырех бойцов полицейского спецназа.
   — Он что, такой крутой? — то ли удивился, то ли восхитился Большой Начальник.
   Вместо ответа Петр Петрович раскрыл папку с переводами французской прессы с интервью, взятыми у заложников, с фотографиями убитых Ивановым полицейских, схемами и комментариями экспертов.
   — Полицейского снайпера он убил почти с семидесяти метров из пистолета, — не без гордости сообщил Петр Петрович. — Они пишут здесь, что это выдающийся результат.
   — А что по этому поводу говорят эксперты?.. Нанятые Петром Петровичем многочисленные эксперты, в большинстве своем бывшие кагэбисты, военные разведчики и спецназовцы, осматривая предоставленные им материалы, только диву давались. Как точно такие же, но по другую сторону Атлантического океана, эксперты, нанятые с теми же целями Джоном Пирксом.
   — Это очень классный стрелок. Выдающийся стрелок... — утверждали профессиональные снайперы и спортсмены-пулевики.
   — Такое под силу только мастеру рукопашного боя на уровне, пожалуй” чемпиона Европы, — уверенно заявляли каратисты, самбисты, дзюдоисты и прочие обладатели черных поясов.
   — Очень грамотное и единственно возможное решение, — заверяли профессиональные разведчики.
   Эксперты не знали, о ком их спрашивают и по какому поводу спрашивают, из материалов были вымараны все фамилии и имена, все географические названия и все факты, с помощью которых можно было вычислить место, время и участников событий. Более того, никто из экспертов не имел дела с полным объемом информации, а лишь с малой частью ее, касающейся лично его. Снайперы знакомились с эпизодами, где фигурировала стрельба из снайперской винтовки, специалисты по рукопашному бою изучали фотографии трупов со свернутыми шеями и проломленными височными костями и читали заключения патологоанатомических экспертиз...
   Но все равно проколы случались...
   — Погодите, погодите... Я, кажется, знаю, о ком здесь идет речь! Это же... Это же Иванов! Ну конечно, Иванов — это его почерк!
   В определенных кругах Иванов стал очень известной и где-то даже почитаемой фигурой.
   — Вы ошиблись, — пытался уверить экспертов в их ошибках Петр Петрович. — Это не Иванов.
   — Да бросьте вы! Несколько трупов голыми руками и ногами — это его почерк! Мы этот бой даже в качестве примера разбирали. Иванов это — он!..
   Выданные экспертами заключения были очень лестными для Иванова и другими быть не могли, потому что Иванов был не сам по себе, а был, если следовать литературной терминологии, — “собирательным образом”, как богатырь из русских народных сказок. На его имидж, сами того не ведая, работали лучшие профессионалы — работала ФСБ в лице генерала Трофимова, майора Проскурина и их бойцов, работали ЦРУ, товарищ Максим, Маргарита и много кто еще; Коллективное творчество такого количества не самых последних в этой жизни людей не могло не сказаться на конечном результате. И результат был. Соединив в себе лучшие “гены” своих “родителей”, новорожденное дитя демонстрировало миру задатки вундеркинда.
   — Он что, все может и везде лучший? — высказал сомнение Большой Начальник.
   — Я не знаю... — замялся Петр Петрович. — Но если судить по результату, то... то может быть...
   Результат действительно впечатлял. Особенно в своем арифметическом выражении.
   — Я просил вас подготовить мне общий список жертв...
   Петр Петрович услужливо вытащил из папки, положил на стол несколько листов бумаги.
   На первом, титульном листе было написано: “Полный перечень жертв Иванова И.И. в России и Европе за период с... по...”
   Петр Петрович оформил затребованную бумагу в привычной ему стилистике.
   Далее шел порядковый номер эпизода, его географическая привязка, способ убийства и число потерпевших. Открывался список шедшей под цифрой один улицей Агрономической.
   1. Улица Агрономическая — пистолет — пять.
   2. Улица Северная (первый эпизод) — нож — один.
   3. Улица Северная (второй эпизод) — пистолет — четыре.
   4. Поселок Федоровка — руки, ноги и пистолеты — четырнадцать...
   И далее по списку вплоть до убитого во время побега из французской тюрьмы надзирателя и трех “леваков”.
   Составлявший перечень генерал Трофимов явно поскромничал, “забыв” указать свои — в поселке Федоровка, в Германии и во Франции — трупы. Менее всего он был склонен к чистосердечным признаниям и выгораживанию Иванова. Если они о чем-то догадываются, то пусть догадываются. И пусть попробуют это доказать! А он, если что, пойдет в глухую несознанку, придерживаясь общепринятой версии, тем более что это Иванов не паинька и это далеко не все висящие на нем трупы, а лишь часть их.
   — Очень внушительно! — одобрил перечень Большой Начальник.
   Ему все больше и больше нравился этот Иванов. По крайней мере, он не прикидывался, как другие, овечкой и не строил из себя моралиста. Нормальный для периода дикого капитализма типаж. Этакий стреляющий с двух рук ковбой, который с помощью “смит-и-вессонов” расчищает себе дорогу к успеху. Так и надо. Такие и выживают.
   Но пальба с двух рук в конкурентов была не единственным достоинством Иванова. Были еще и деньги. Причем такие деньги, каких не было даже у Большого Начальника.
   — Что вы узнали по счетам? — спросил Большой Начальник, памятуя, что, кроме всего прочего, приказал разобраться с происхождением ивановских миллиардов.
   — Это действительно деньги КПСС, — подтвердил Петр Петрович. — Они были переведены финотделом ЦК частями, по сто-двести миллионов долларов, начиная с тысяча девятьсот семидесятого года на депозитные счета швейцарских банков. Общая сумма может колебаться от двенадцати до двадцати одного миллиарда долларов...
   Ото!.. Это было новостью.
   — Но вы раньше говорили, что Иванов снял четыре с половиной миллиарда.
   — Да, но фактически сняты только набежавшие на основную сумму проценты. Основной капитал продолжает находиться в банках.
   — Кто им распоряжается?
   — Иванов, — просто ответил Петр Петрович. — Иванов либо его доверенные лица.
   — Так в чем же дело? — удивился Большой Начальник. — Станьте его доверенным лицом и снимите деньги.
   — Это не так просто, — вздохнул Петр Петрович. — Доверенность должна быть составлена и должна быть заверена банком, где хранятся деньги, и муниципальным образованием, где банк расположен, в присутствии доверителя. После чего доверенному лицу присваивается особый код, без которого он и без подписанного доверителем поручения не имеет доступа к деньгам даже при наличии генеральной доверенности.
   “Чего-то они намудрили, эти швейцарцы, — недовольно подумал Большой Начальник. — Доверенности, присутствие... У нас такой бюрократии нет — у нас любой нотариус подпишет любую бумажку не глядя, хоть это даже будет свидетельство о передаче золотого запаса страны”.
   — Интересно, откуда у него столько денег? — задумчиво спросил Большой Начальник.
   — Не знаю, — виновато пожал плечами Петр Петрович, словно это по его вине Иванов увел деньги. — Не исключено, что он работал на ЦК, например курьером, и ему, учитывая его навыки, поручили охрану счетов. Но более вероятно, что он от кого-то узнал про счета и заставил переписать деньги на него.
   — Как так переписать? Двадцать миллиардов переписать?! — возмутился Большой Начальник. — Это что вам — “Жигули”?!
   — Но это же Иванов, — напомнил Петр Петрович.
   Ну, вообще-то да... Это Иванов. Иванов мог... Хотя бы потому, что никакие миллиарды не дороже жизни. А чужими жизнями он распоряжается легко. Этот — мог!
   — У вас есть что-то еще?
   — Да. Нами обнаружены финансовые подвижки на счетах.
   — Какие подвижки?!
   — В течение последних нескольких недель доверенными лицами Иванова со счетов было снято около полумиллиарда долларов...
   А это была уже вторая, и даже более интересная, чем первая, новость!
   — Вы же только что сказали, что они не выдают деньги без кода и поручения! — поймал Петра Петровича за язык Большой Начальник.
   — Значит, им присвоен код и у них есть подписанные Ивановым поручения.
   — Так они что, так могут всю сумму повытаскать? — расстроился Большой Начальник, словно у него из кармана потянули кошелек.
   — Да, если доверенность не имеет календарных или иных ограничений и если у них будет достаточно подписанных Ивановым поручений.
   Вот так раз!
   — А сам-то он может эти деньги получить? — подумал вслух Большой Начальник.
   — По всей видимости, может, — ответил Петр Петрович. — В случае если в договорах с банками не оговорены иные возможности. Например, совместное распоряжение капиталами с каким-нибудь юридическим или физическим лицом или группой лиц.
   — Так узнайте, оговорены или нет, — грозно потребовал Большой Начальник.
   — Это Швейцария, — робко напомнил Петр Петрович. — Они не скажут.
   Ах ну да, сообразил Большой Начальник. Это же точно Швейцария. Эти точно ничего не скажут!
   — У вас все?
   — Все, — кивнул Петр Петрович.
   Можно было подводить итог.
   Большой Начальник вспомнил наиболее интересные ему детали разговора и мысленно подвел черту.
   Иванов выдающийся стрелок — раз.
   Выдающийся драчун — два.
   Большой спец по разработке боевых операций и побегам из неприступных тюрем — три.
   И не богатый, а очень богатый человек, потому что имеет не четыре с половиной миллиарда долларов, а имеет гораздо больше. Это четыре, пять и сразу десять. Потому что этот пункт запросто перекрывает все предыдущие.
   Имея двадцать миллиардов, можно прикупить себе сколько угодно выдающихся стрелков и сколько угодно непобедимых драчунов. Можно купить себе целую армию.
   Но что немаловажно, а может быть, это и есть самое главное, что эти деньги не просто абстрактные деньги — не наследство, доставшееся ему от покойной бабушки, это деньги КПСС, и если ими правильно распорядиться, то...
   Большой Начальник был доволен, он получил в руки такой козырь, какого у него никогда еще не было. Получил — Иванова. Теперь, когда он узнал о нем все, с ним стало возможно договориться и его стало возможно использовать...
   Колода была вскрыта, карты были перетасованы и сданы. Осталось сделать первый ход!..

Глава двадцатая

   Настоящей правды об Иванове узнать было, наверное, уже невозможно. Вокруг него все так запуталось, что всего не мог знать никто. Каждый знал лишь какой-то свой, в котором был совершенно уверен, кусок правды. На самом деле не бывшей правдой, с точки зрения другой, более осведомленной стороны. Которая, в свою очередь, тоже добросовестно заблуждалась, потому что знала не все...
   Бывший следователь Старков, который расследовал первые дела Иванова, считал его опасным уголовником, завалившим чуть не шесть десятков потерпевших, в том числе не только в России на улице Агрономической, Северной и в поселке Федоровка, но еще и в Германии, Швейцарии и Франции.
   Гражданин Корольков по кличке Папа тоже был уверен, что Иванов классный мочила, потому что он “зажмурил” кучу его “шестерок” в поселке Федоровка и после из снайперской винтовки шлепнул уйму другого разного народа, в том числе французских ментов, ушел с “крытки”, пришив надзирателя, и взял в швейцарском банке партийную кассу с немереными миллионами “зелени”.
   В прошлом работник ЦК КПСС, а теперь преуспевающий бизнесмен Юрий Антонович был совершенно уверен, что Иванов перестрелял всех, кого мог, но в особенности тех, кто претендовал на партийное золото, хапнул все деньги, которые было только возможно, и обязательно приедет в Россию, чтобы добить знающих о его богатстве свидетелей.
   Немецкие следователи ловили Иванова из-за убийства видного в Европе бизнесмена и четырех итальянских гангстеров, которые пытались его похитить.
   Генерал Трофимов точно знал, что Иванов никого не убивал в поселке Федоровка, не стрелял в подручных Папы, не убил видного европейского бизнесмена и четверых итальянских мафиозников в Германии и не прикончил троих “леваков”, которые помогали ему бежать из французской тюрьмы. Потому что всех этих людей ликвидировали его бойцы, списав трупы на Иванова. Но зато генерал был свято уверен, что Иванов пристрелил известного российского чиновника Анисимова, четырех своих конкурентов в Швейцарии, потому что видел это практически собственными глазами, шлепнул в Париже возле казино четырех служек Юрия Антоновича, которые пытались его взять, и заодно убил подвернувшегося под руку французского мотоциклиста, а потом еще пятерых полицейских, которые штурмовали квартиру с взятыми им заложниками... Плюс ко всему прочему, если верить полученным из швейцарских банков копиям счетов, Иванов был не самым бедным человеком, так как получил в швейцарских банках четыре с половиной миллиарда долларов.
   В свою очередь, засевшим в облюбованной еще большевиками Европе бывшим цэковским функционерам было доподлинно известно, что Иванов никаких миллиардов не брал, потому что эти миллиарды принадлежали не ему, а Коммунистической партии Советского Союза, а Иванов лишь проставил в банковских счетах свои росписи, чтобы сбить со следа охотников до чужого золота. Еще они были осведомлены, что в Швейцарии Иванов в своих конкурентов не стрелял, как считал генерал Трофимов, а стреляли взявшие его в плен “бойцы партии”. Но партийцы голову на отсечение могли дать, что Иванов пристрелил четырех русских возле казино, полицейского мотоциклиста, еще пятерых полицейских, которые штурмовали квартиру с заложниками, и еще тьму народа в России.
   Хотя на самом деле четырех посыльных Юрия Антоновича возле казино и полицейского мотоциклиста пристрелил вовсе не Иванов, а приставленная к нему “вторая” французская жена Маргарита, которая предпочла об этом не распространяться, потому что считала, что Иванов и без того немерено душ загубил, так что с него не убудет.
   Покойный товарищ Максим был уверен во всех ивановских трупах, кроме трупов пятерых бойцов французского полицейского спецназа, которых застрелил лично сам, при захвате квартиры с заложниками. Но товарищ Максим в расчет не шел и ничего никому сказать не мог, потому что был застрелен при штурме.
   Зато французские полицейские могли поклясться на Библии, что их коллег в квартире с заложниками, четверых русских возле казино, мотоциклиста, еще нескольких русских в их квартирах после, надзирателя в тюрьме, из которой каким-то невероятным образом был совершен побег, и трех помогавших ему в этом деле “леваков” убил подданный России Иванов Иван, потому что это подтверждалось показаниями свидетелей и актами экспертиз.
   Американские разведчики лучше, чем кто-либо другой, знали, кто помог Иванову сбежать из французской тюрьмы, потому что помогли они и до сих пор не могли понять, почему он ликвидировал нанятых ими “леваков”. По всем прочим учиненным Ивановым эпизодам у американцев вопросов не было, потому что по каждому из них они имели исчерпывающую — в виде ксерокопий уголовных дел, фотографий с места происшествия, актов экспертиз и показаний — информацию. Но в отличие от французских полицейских, партийцев и всех прочих американцы еще доподлинно знали, что Иванов не просто уголовник, убивший шесть десятков потерпевших, а подполковник ГРУ, водящий знакомство с высшими чинами русского Министерства обороны.
   Ну что, кажется, все?..
   Ах да, еще первая русская жена Иванова, сослуживцы и родственники.
   Жена считала Иванова никчемным, безвольным, ни на что не годным, не способным за себя постоять и заработать хотя бы копейку кретином. Но, в общем-то, безвредным кретином.
   Сослуживцы — слабаком и неудачником. — Родственники — просто баламутом.
   А сам Иванов... Сам Иванов в этой игре, похоже, был не в счет. Самого Иванова никто ни о чем не спрашивал!..

Глава двадцать первая

   Вначале все шло как всегда — майор Проскурин допрашивал Иванова, причем не как раньше, а уже спокойно допрашивал, вежливо, без мордобоя и криков, так, с легкими угрозами открутить ему голову и послать наложенным платежом родственникам. Майор честно выполнял приказ о смягчении режима содержания Иванова.
   — С какой целью вы перевели сто пятьдесят миллионов долларов на счет коммунистической партии Эквадора? — в тысячный раз допытывался майор Проскурин. Лениво допытывался, без огонька, больше для очистки совести, чем для дела. Потому что прекрасно понимал, если Иванов раньше ничего не сказал, с сывороткой и мордобоем, то теперь, когда по-человечески, тем более ничего не скажет.
   — Я ничего никуда не переводил, — так же лениво и скучно отбрехивался Иванов.
   — Тогда скажите, для чего вы перевели двести тридцать миллионов... — продолжал тянуть кота за хвост майор...
   — Я никуда двести миллионов не переводил...
   Но вдруг!..
   Все, что случилось в следующее мгновение, было в высшей степени неожиданно и непонятно.
   Неожиданно и непонятно майору Проскурину.
   И непонятно Иванову. Впрочем, он давно ничего не понимал и уже не пытался понять...
   Вдруг где-то там за дверью, раздался слоновий топот и крики. В бункер вломилась свора каких-то людей, которые разбежались по лестницам и коридорам.
   Майор даже в первое мгновение подумал, что, может быть, случился пожар? Но ворвавшиеся в помещение люди менее всего были похожи на пожарных — на них не было видно никаких касок и они не разматывали за собой пожарные рукава.
   — Вы кто? — попытался спросить майор Проскурин, но ничего спросить не успел. К нему подскочили сразу несколько крепких на вид и на ощупь ребят, схватили майора за руки, рывком растянули в стороны, а один с ходу ударил ему костяшками пальцев под дых. Майор вытаращил глаза и стал хватать ртом воздух. Ни сообразить что-нибудь, ни оказать сопротивления он не успел.
   Ему врезали еще несколько раз, подтащили к стене, грубо, рывком, развернули и уперли лицом в штукатурку.
   — Ноги! Ну, быстро! — проорали они. Майор широко расставил ноги. И, уже не дожидаясь дополнительной команды, задрал вверх и развел руки. Теперь он был весь как цыпленок табака, был беспомощен и безопасен.
   — Если дернешься, пеняй на себя! — на всякий случай предупредили его.
   И, подтверждая свою угрозу делом, пнули между ног.
   — Ox! — сказал майор, дернувшись от боли.
   И подумал: да что за ерунда такая!..
   Он стоял, распластанный по стене, боясь оглянуться, и никак не мог понять, что происходит. Кто они такие? Откуда взялись? Чего им надо?
   Может, милиция?.. Но почему тогда без формы, почему не предъявляют ордер? Бандиты?.. Но бандиты не стали бы церемониться, бандиты прибили бы его сразу!..
   Да кто ж они, черт возьми, такие?! И какого черта не трогают Иванова?..
   Иванову действительно повезло больше. С Ивановым обращались иначе, чем с майором, обращались очень вежливо, аккуратно и даже предупредительно. Ему пододвинули кресло, придержали за локотки, посадили, сняли наручники, поинтересовались его самочувствием и не обижал ли его майор.
   Испуганный добрым к нему отношением даже больше, чем угрозой избиения, Иванов затравленно смотрел по сторонам, мычал, заикался и не мог сказать ничего вразумительно.
   — Он бил вас? Бил? — допытывались обступившие его спасители. — Он кричал на вас?
   — Ты бил его, гад? Бил? — требовали они правды у совершенно обалдевшего майора.
   Иванов так ничего и не ответил, Иванов только судорожно, как будто застрявший в горле кусок проглотил, кивнул.
   — Ах, значит, все-таки бил! Ну сейчас мы ему за это, — пообещали охранники, бросаясь к майору и роняя его на пол.
   Дюжие молодцы пинали и катали майора Проскурина по полу, периодически интересуясь у Иванова — хватит или нет. Но когда к Иванову обращались, он испуганно вздрагивал, дергая головой вниз, что можно было истолковать как согласие на продолжение экзекуции. И молодцы продолжали бить и катать майора.
   — Ну что, довольно или еще добавить?
   Иванов снова вздрагивал и дергался.
   Ну добавить так добавить...
   Катаемый по полу майор пытался закрывать лицо и живот, пытался понять, за что его бьют и почему не бьют Иванова, и замечал, что бьют не так уж и сильно. Они что, для Иванова стараются?