Страница:
– Хорошо, я этого так не оставлю. – Роберт заметался вокруг костра. Анжелика не ответила.
Пламя поглотило уже все сучья, только раскаленные угли еще разгоняли темноту.
Роберт сел рядом с Анжеликой, тихо заговорил:
– Вы ударили его ножом, я знаю… Теперь мне все понятно. Так иногда делаются неожиданные открытия.
Мадам Гаро сидела не шевелясь. Роберт устроился у скалы.
Так прошел час, другой. Холод давал себя знать, и Роберт встал, снова раздул огонь. Неверный свет костра падал на две молчаливые фигуры.
Медленно тянулось время.
Звезды давно погасли. Небо светлело. Трава и деревья, покрытые росой, еще спали в предрассветном полумраке. Но вот проснулись птицы, их гомон несся отовсюду: они наперерыв рассказывали друг другу сны, которые видели ночью.
Заря накладывала на землю розовые тени.
Анжелика тоже проснулась, дрожа от холода. Она сразу вспомнила свой рискованный разговор с Робертом. Молодой человек лежал возле потухшего костра, положив голову на руку, и крепко спал. Лицо его, несмотря на резкие черты, хранило во сне выражение детской беспомощности.
Мадам Гаро тихо встала и, наскоро поправив волосы, осторожно принялась разжигать огонь.
Лучи еще невидимого из-за скалы солнца, как золотые стрелы, пронзили небо. Птицы сразу замолкли – начался день с его повседневными заботами.
Роберт Куинслей проснулся и устремил взор на молодую женщину. Оба они, по-видимому, чувствовали одинаковую неловкость, не знали, о чем говорить.
– Сейчас я разыщу свой аппарат и полечу домой, чтобы принести вам новый, – сказал наконец Роберт, грея над костром руки.
– Вам незачем беспокоиться, – отвечала Анжелика сухо, – вы можете прислать его с кем-нибудь.
– Мне будет приятно сделать это самому.
Анжелика промолчала. Слова Роберта удивили ее. После вчерашнего приступа гнева он говорил с ней совсем не так, как она ожидала.
– Я отправлюсь сейчас, чтобы не терять времени. Вот вам таблетки. Внизу, под скалой, есть небольшой родник, там прекрасная вода. Ожидайте меня здесь, я схожу за водой. – Но, уже уходя, он обернулся. – Прошу прощенья за вчерашнее. Моя горячность извинительна. Обвинения против отца слишком неожиданны и чудовищны…
– Это моя вина. Я не должна была говорить с вами об этом. Забудьте все, – сказала Анжелика.
– Мне жаль вас. Впредь я обещаю вам…
– Благодарю вас. Я надеюсь, что не буду злоупотреблять вашим расположением.
– Вы относитесь ко мне с недоверием. Я понимаю это, но будущее покажет, что вы можете на меня положиться. – Молодой Куинслей повернулся и исчез за скалой.
Мадам Гаро осталась одна.
Солнце величаво выплыло из-за гор. Остатки тумана поднимались из глубоких ложбин, как дым, скользили меж деревьев и быстро таяли.
Мадам Гаро умылась, проглотила таблетки, напилась и села греться на солнце.
«Нет, Роберт не похож на своего отца; он вспыльчив, но, по-видимому, добр и сердечен. Каюсь, что бросила ему в глаза все эти обвинения. Его горячность хорошо характеризует его как сына, его негодование по поводу ужасной расправы с Леоном показывает, что он действительно ничего не знал о действиях своего отца… Это сильный, энергичный, настойчивый и умный человек, этот Роберт, и в то же время он благородный человек. Недаром о нем прекрасно отзываются все. Он расположен ко мне. И это его бескорыстное расположение трогает меня. Конечно, я не буду пользоваться им, но все же, на всякий случай, я имею заступника, – размышляла она. – На свете легче живется, если имеешь хороших друзей».
Она огляделась, и окружающий ее ландшафт показался ей не столь суровым и диким, как раньше.
Вскоре мадам Гаро получила приказание снова явиться в лабораторию Куинслея. Когда она явилась в свою комнату, ее удивила происшедшая там перемена: удобный письменный стол был отодвинут в сторону, на месте его стоял другой – длинный, неуклюжий, специально приспособленный для больших чертежей и таблиц. Характер ее работы изменился. Она должна была раскрашивать непонятные для нее наброски, сделанные карандашом на больших листках. Объяснения давал Крэг, причем держал себя крайне сухо.
Дни тянулись однообразно. По вечерам Анжелика не могла уже летать так далеко, как прежде, и чаще совершала короткие прогулки пешком по своей любимой дорожке. Несколько раз навстречу ей попадался Роберт. Они обменивались малозначащими фразами и расходились, как бы не желая затягивать разговор. Когда темнело, Анжелика возвращалась домой, в свою уютную квартиру; она любила сидеть на большой веранде, закрытой со всех сторон виноградными листьями, погрузившись в чтение книг, которые поглощала с жадностью. Это были в большинстве случаев романы, старые и новые, переводные и оригинальные, на французском языке. Перед тем, как ложиться спать, она обыкновенно спускалась в сад и бродила там с полчаса. Деревья плотно прикрывали дорожки своими ветвями, так что мрак, господствующий там, пронизывался только едва достигающими сюда лучами электрических ламп на веранде.
Стояли душные вечера. Воздух был неподвижен. Запах зелени и цветов особенно сгущался в эту пору.
В один из таких вечеров Анжелика чувствовала какое-то необъяснимое беспокойство. Что-то угнетало ее, но что именно, она не могла понять. Она оставила книгу и раньше обычного сошла в сад. Огибая большую круглую клумбу, она увидела около дерева затаившуюся фигуру. Дрожь пробежала по ее телу; она подавила готовый вырваться крик и устремилась к дому. Сильная холодная рука схватила ее за локоть.
– Остановитесь. Я должен сказать вам несколько слов. – Макс Куинслей стоял перед Анжеликой, загораживая ей дорогу, и продолжал сжимать ей руку.
Небольшое пятнышко света попало на лицо, искривленное зловещей гримасой.
– Ради бога, пустите меня. Как вы смеете обращаться так со мной?
– К чертям эти тонкости! – голос Макса был неузнаваем. – Я готов простить вам все – удар ножа не разрушил вашего очарования, я готов лобызать руку, нанесшую мне глубокую рану… Я говорил вам, что значите вы для меня. Я, человек, равного которому не видела земля, я стоял бы перед вами на коленях, больше того… – Голос Макса прерывался, хриплый свист вылетал из его груди. – Я, не колеблясь отказался бы от всего, чем жил до сих пор, чтобы… чтобы… получить вас… чтобы вы снизошли ко мне. И вот… Куинслей не мог больше говорить. Анжелика выдернула свою руку.
– Пустите!
– Теперь я знаю вас, – голос Куинслея приобрел шипящий оттенок. – Я знаю вас, змея! Леон Гаро, Герье, а теперь Роберт Куинслей! Восстановить сына против отца, сделать его орудием своей мести и получить молодого любовника! Ловко!
– Пустите! Я презираю вас! – воскликнула Анжелика, вырываясь.
– Чьи это слова: «Он похитил у меня мужа, он убил его здесь, потому что ему надо было избавиться от него… Он подло заманил меня сюда в собственных видах… Когда я полюбила Герье, он стал преследовать его?» Чьи? – шипел Куинслей. наклоняясь все ближе к лицу мадам Гаро. – А это чьи: «Впредь я обещаю помогать вам»? Кому это было сказано?! Вы успели уже окрутить юного болвана?
Мадам Гаро удалось освободить свою руку, она бросилась бежать к лестнице.
«Проклятье! Механические уши подслушали нас на скале», – пронеслось у нее в голове. Куинслей догнал ее на первой ступени, схватил за плечи.
– Запомните, пока не поздно: кто против меня, того я стираю с лица земли. Для вас еще будет время раскаяться.
Голос, полный угрозы, вдруг упал до стона.
Макс спрыгнул на дорожку и исчез во мраке сада.
ГЛАВА VI
Пламя поглотило уже все сучья, только раскаленные угли еще разгоняли темноту.
Роберт сел рядом с Анжеликой, тихо заговорил:
– Вы ударили его ножом, я знаю… Теперь мне все понятно. Так иногда делаются неожиданные открытия.
Мадам Гаро сидела не шевелясь. Роберт устроился у скалы.
Так прошел час, другой. Холод давал себя знать, и Роберт встал, снова раздул огонь. Неверный свет костра падал на две молчаливые фигуры.
Медленно тянулось время.
Звезды давно погасли. Небо светлело. Трава и деревья, покрытые росой, еще спали в предрассветном полумраке. Но вот проснулись птицы, их гомон несся отовсюду: они наперерыв рассказывали друг другу сны, которые видели ночью.
Заря накладывала на землю розовые тени.
Анжелика тоже проснулась, дрожа от холода. Она сразу вспомнила свой рискованный разговор с Робертом. Молодой человек лежал возле потухшего костра, положив голову на руку, и крепко спал. Лицо его, несмотря на резкие черты, хранило во сне выражение детской беспомощности.
Мадам Гаро тихо встала и, наскоро поправив волосы, осторожно принялась разжигать огонь.
Лучи еще невидимого из-за скалы солнца, как золотые стрелы, пронзили небо. Птицы сразу замолкли – начался день с его повседневными заботами.
Роберт Куинслей проснулся и устремил взор на молодую женщину. Оба они, по-видимому, чувствовали одинаковую неловкость, не знали, о чем говорить.
– Сейчас я разыщу свой аппарат и полечу домой, чтобы принести вам новый, – сказал наконец Роберт, грея над костром руки.
– Вам незачем беспокоиться, – отвечала Анжелика сухо, – вы можете прислать его с кем-нибудь.
– Мне будет приятно сделать это самому.
Анжелика промолчала. Слова Роберта удивили ее. После вчерашнего приступа гнева он говорил с ней совсем не так, как она ожидала.
– Я отправлюсь сейчас, чтобы не терять времени. Вот вам таблетки. Внизу, под скалой, есть небольшой родник, там прекрасная вода. Ожидайте меня здесь, я схожу за водой. – Но, уже уходя, он обернулся. – Прошу прощенья за вчерашнее. Моя горячность извинительна. Обвинения против отца слишком неожиданны и чудовищны…
– Это моя вина. Я не должна была говорить с вами об этом. Забудьте все, – сказала Анжелика.
– Мне жаль вас. Впредь я обещаю вам…
– Благодарю вас. Я надеюсь, что не буду злоупотреблять вашим расположением.
– Вы относитесь ко мне с недоверием. Я понимаю это, но будущее покажет, что вы можете на меня положиться. – Молодой Куинслей повернулся и исчез за скалой.
Мадам Гаро осталась одна.
Солнце величаво выплыло из-за гор. Остатки тумана поднимались из глубоких ложбин, как дым, скользили меж деревьев и быстро таяли.
Мадам Гаро умылась, проглотила таблетки, напилась и села греться на солнце.
«Нет, Роберт не похож на своего отца; он вспыльчив, но, по-видимому, добр и сердечен. Каюсь, что бросила ему в глаза все эти обвинения. Его горячность хорошо характеризует его как сына, его негодование по поводу ужасной расправы с Леоном показывает, что он действительно ничего не знал о действиях своего отца… Это сильный, энергичный, настойчивый и умный человек, этот Роберт, и в то же время он благородный человек. Недаром о нем прекрасно отзываются все. Он расположен ко мне. И это его бескорыстное расположение трогает меня. Конечно, я не буду пользоваться им, но все же, на всякий случай, я имею заступника, – размышляла она. – На свете легче живется, если имеешь хороших друзей».
Она огляделась, и окружающий ее ландшафт показался ей не столь суровым и диким, как раньше.
Вскоре мадам Гаро получила приказание снова явиться в лабораторию Куинслея. Когда она явилась в свою комнату, ее удивила происшедшая там перемена: удобный письменный стол был отодвинут в сторону, на месте его стоял другой – длинный, неуклюжий, специально приспособленный для больших чертежей и таблиц. Характер ее работы изменился. Она должна была раскрашивать непонятные для нее наброски, сделанные карандашом на больших листках. Объяснения давал Крэг, причем держал себя крайне сухо.
Дни тянулись однообразно. По вечерам Анжелика не могла уже летать так далеко, как прежде, и чаще совершала короткие прогулки пешком по своей любимой дорожке. Несколько раз навстречу ей попадался Роберт. Они обменивались малозначащими фразами и расходились, как бы не желая затягивать разговор. Когда темнело, Анжелика возвращалась домой, в свою уютную квартиру; она любила сидеть на большой веранде, закрытой со всех сторон виноградными листьями, погрузившись в чтение книг, которые поглощала с жадностью. Это были в большинстве случаев романы, старые и новые, переводные и оригинальные, на французском языке. Перед тем, как ложиться спать, она обыкновенно спускалась в сад и бродила там с полчаса. Деревья плотно прикрывали дорожки своими ветвями, так что мрак, господствующий там, пронизывался только едва достигающими сюда лучами электрических ламп на веранде.
Стояли душные вечера. Воздух был неподвижен. Запах зелени и цветов особенно сгущался в эту пору.
В один из таких вечеров Анжелика чувствовала какое-то необъяснимое беспокойство. Что-то угнетало ее, но что именно, она не могла понять. Она оставила книгу и раньше обычного сошла в сад. Огибая большую круглую клумбу, она увидела около дерева затаившуюся фигуру. Дрожь пробежала по ее телу; она подавила готовый вырваться крик и устремилась к дому. Сильная холодная рука схватила ее за локоть.
– Остановитесь. Я должен сказать вам несколько слов. – Макс Куинслей стоял перед Анжеликой, загораживая ей дорогу, и продолжал сжимать ей руку.
Небольшое пятнышко света попало на лицо, искривленное зловещей гримасой.
– Ради бога, пустите меня. Как вы смеете обращаться так со мной?
– К чертям эти тонкости! – голос Макса был неузнаваем. – Я готов простить вам все – удар ножа не разрушил вашего очарования, я готов лобызать руку, нанесшую мне глубокую рану… Я говорил вам, что значите вы для меня. Я, человек, равного которому не видела земля, я стоял бы перед вами на коленях, больше того… – Голос Макса прерывался, хриплый свист вылетал из его груди. – Я, не колеблясь отказался бы от всего, чем жил до сих пор, чтобы… чтобы… получить вас… чтобы вы снизошли ко мне. И вот… Куинслей не мог больше говорить. Анжелика выдернула свою руку.
– Пустите!
– Теперь я знаю вас, – голос Куинслея приобрел шипящий оттенок. – Я знаю вас, змея! Леон Гаро, Герье, а теперь Роберт Куинслей! Восстановить сына против отца, сделать его орудием своей мести и получить молодого любовника! Ловко!
– Пустите! Я презираю вас! – воскликнула Анжелика, вырываясь.
– Чьи это слова: «Он похитил у меня мужа, он убил его здесь, потому что ему надо было избавиться от него… Он подло заманил меня сюда в собственных видах… Когда я полюбила Герье, он стал преследовать его?» Чьи? – шипел Куинслей. наклоняясь все ближе к лицу мадам Гаро. – А это чьи: «Впредь я обещаю помогать вам»? Кому это было сказано?! Вы успели уже окрутить юного болвана?
Мадам Гаро удалось освободить свою руку, она бросилась бежать к лестнице.
«Проклятье! Механические уши подслушали нас на скале», – пронеслось у нее в голове. Куинслей догнал ее на первой ступени, схватил за плечи.
– Запомните, пока не поздно: кто против меня, того я стираю с лица земли. Для вас еще будет время раскаяться.
Голос, полный угрозы, вдруг упал до стона.
Макс спрыгнул на дорожку и исчез во мраке сада.
ГЛАВА VI
Мартини испытывал прилив энергии. Он чувствовал необычайную легкость, как будто помолодел на десяток лет. В нем пробудилась жажда деятельности, работа больше не утомляла его.
Между тем, условия, создавшиеся в Высокой Долине, были очень сложны. Чтобы угодить Блэкнайту и Роберту, надо было затягивать создание сети механических ушей и глаз, внушители не должны начать работать раньше определенного срока. Между тем, такая затяжка могла обратить внимание Макса, который привык, чтобы все его распоряжения выполнялись точно и быстро. Пожалуй, Мартини при своем простодушии не сумел бы найти достаточных оправданий своей медлительности.
В этом отношении Блэкнайт действовал с полным успехом. Он ухитрился завоевать расположение обоих Куинслеев и пользовался у них одинаковым довернем.
Позже на помощь пришел случай.
Макс Куинслей так увлекся своими лабораторными исследованиями, что, кажется, забыл обо всем прочем. Затем его свалила болезнь, и управление перешло в другие руки.
Главная задача Блэкнайта – найти новые породы, содержащие радиоактивные элементы, была блестяще им выполнена. Долина Новой Жизни приобрела теперь неиссякаемый источник энергии, которой приводились в движение все машины ее заводов и фабрик, все автомобили, все аэропланы. Эта энергия давала свет, тепло и жизнь.
Если Леон Гаро нашел способ регулировать скорость распада атомов и подарил этим Куинслею чудодейственную силу, то Блэкнайт добыл ему источники сырья. Леон Гаро был капризный, неуживчивый ученый; он не умел ладить с правителем страны. Блэкнайт отличался тонким пониманием людей и умел приспосабливаться к каждому. Этим обстоятельством можно объяснить то, что проницательный, всезнающий Макс Куинслей просмотрел, как рядом с ним, над его же подданными производился широкий опыт.
Христиансен, сменивший Фишера на заводах питательных веществ, стал отпускать в Высокую Долину таблетки, предназначенные для иностранцев. В них не содержалось тех депрессирующих веществ, которые угнетали у местного населения естественные инстинкты. Наоборот, применение радиоактивных вод и вдыхание радиоактивных газов будило эти инстинкты и, таким образом, общая жизнедеятельность организма повышалась. В этом направлении производились многочисленные наблюдения и весьма интересные исследования.
Мартини был мало с этим знаком, так как был занят своими работами и своей любовью. Но все же он знал многое, в общих чертах, и был сторонником Роберта и своих новых друзей в Высокой Долине. Да и как же он мог не быть сторонником этого эксперимента, когда, благодаря ему, Милли превратилась в настоящую женщину? Все шло хорошо, и Мартини был доволен своим существованием. Работа чередовалась с отдыхом. Милли являлась к нему каждый вечер, и они проводили вместе несколько счастливых часов.
Благодаря заботам Роберта, женская часть населения Высокой Долины постепенно увеличивалась. Под различными предлогами он перевел сюда многих работниц из Женского сеттльмента. Теперь на улицах часто встречались люди, одетые в обычные серые костюмы, с привычными номерами на груди, но с тонкими, красивыми, не мужскими лицами, не мужскими фигурами и походкой.
Когда Мартини вернулся домой, небо заметно посерело и горы стояли окутанные облачной дымкой. Духота переносилась особенно тяжело, голова как будто была налита свинцом. Солнце закатилось за тучу, темнота сразу опустилась на землю. Погода явно портилась, поэтому Мартини не сразу согласился на предложение Милли пойти погулять. Но разве он мог противостоять просьбам своей возлюбленной? Они быстро спустились по ступенькам лестницы и пошли по знакомой дороге, освещенной редкими электрическими фонарями. Мартини взял Милли под руку, и они зашагали к лесу, стараясь идти в ногу.
– Милли, какая у вас чудная походка. Когда идешь с вами, кажется, что летишь.
– Я люблю слушать вас. Вы говорите приятные вещи.
– И я вам не надоел?
– Прежде я этого не понимала… Теперь понимаю. Говорите, мне приятно вас слушать.
– Милли, вы так изменились. Вы самая восхитительная женщина, которую я когда-либо видел на свете.
– Скольким женщинам вы говорили это, синьор Мартини? – засмеялась Милли.
– Смотрите, моя дорогая, вас никто не учил, а вы говорите о том же и теми же словами, что и ваши сестры на всем земном шаре!
– А вы, Филиппе, говорите то, что говорят ваши братья.
Оба весело рассмеялись.
– Милая, вы скрасили мою жизнь. Если бы завтра Куинслей отпустил меня на все четыре стороны, я никуда бы не ушел от вас.
– Я чувствую, что вы любите меня, – Милли слегка прижалась к нему.
– Моя милая, дорогая, я обожаю вас, вы для меня все.
Губы их встретились в страстном поцелуе. Тут их словно кто-то толкнул, они отшатнулись один от другого: почти рядом, под деревом, нежно обнималась молодая парочка.
– Мы им помешали, – сказал Мартини.
– Точно так же, как они помешали нам, – со смехом ответила Милли.
«Эксперимент в Высокой Долине надо считать вполне удавшимся», пронеслось в голове Мартини.
– О, синьора, – обратился он к Милли, – неужели любовь подчиняется питательным веществам и эманации радия? Я не хочу об этом думать.
– А если бы и так? Я не нахожу в этом ничего худого. Вы, Филиппе, неисправимый фантазер.
– Я уже немолод и вырос под влиянием поэзии и других, как говорят, глупостей. Не разрушайте моих иллюзий.
На небе вспыхнула яркая молния. Затем раздалось злое рычание надвигающейся грозы.
– Надо повернуть домой, – сказал озабоченным тоном Мартини.
– Вы боитесь промокнуть? А еще недавно говорили, что вам теперь не страшен сам черт.
– Но это совсем другое дело! Кому приятно гулять под дождем?
– А мне приятно, – капризным голосом ответила Милли.
– Что будет, если мы промокнем насквозь?
– В таком случае возвращайтесь, а я пойду одна.
– Вы хотите сделать мне сцену, но я не поддамся, я пойду с вами хоть на край света.
Огненная вспышка на горизонте ярко осветила дальние и близкие окрестности. Глухой рокот грома долго сотрясал воздух.
– Как красиво! – восторженно воскликнула Милли.
– Да, очень красиво, – согласился Мартини.
– Нет, нет, вы недовольны.
– Милли, вместе со всеми чарами вашего прекрасного пола вы очень быстро развиваете в себе и дурные его стороны.
– Может быть, скоро вы начнете читать мне нотации?
Новая вспышка молнии, охватившей чуть не полнеба, ослепила их настолько, что они остановились. Загрохотал гром. Его раскаты сотрясали землю, гулко отдаваясь в горах. Гроза надвигалась с поразительной быстротой. Мартини обнял свою спутницу.
– Замечательное зрелище!
– Филиппе, вы чудеснейший человек. Не сердитесь на меня, я не знаю, что со мною делается, но боюсь, что я способна на всякие гадости.
– Моя девочка, зачем вы клевещете на себя? Вы святое, чистое создание.
Милли крепко прижалась к нему, так что он чувствовал, как сильно билось ее сердце.
Порыв ветра налетел на них; они едва удержались на ногах. Ветви на деревьях под напором стихии затрещали, заволновались, как испуганные птицы.
После вихря с минуту стояла полная тишина, потом налетел новый шквал ветра, еще более сильный, еще более настойчивый. Деревья согнулись под его тяжестью. Страшная огненная стрела пронзила небо над самыми головами наших влюбленных. Небо как будто бы раскололось. Гром ударил так резко, что надолго оглушил людей. Крупные капли дождя застучали по земле.
– Мне страшно! – воскликнула Милли, хватая Мартини за руку.
– Побежим!
Они пустились бежать вниз по дороге, держась за руки. Темнота становилась еще более непроглядной после каждой вспышки молнии. Ветер мешал дышать, дождь бил в лицо.
Мартини задыхался. Наконец, он остановился.
– Я не могу больше, – простонал он. – Бегите вперед, я приду.
– Ни за что, это я, глупая, подвела вас.
Раскаты грома, вой ветра и шум дождя заглушали их слова.
– Какое счастье быть дома в такую погоду, – говорил Мартини, входя в свой кабинет. Он переоделся уже во все сухое, только взлохмаченные мокрые волосы делали его смешным.
– Какое счастье в такую погоду найти приют в уютном доме гостеприимного друга, – в тон ему отвечал Висконти. За ним поднялся новый знакомый Мартини – Мей.
– Простите, синьор Мартини, я непрошенный гость. Буря застала нас с синьором Висконти на полпути между Старыми копями и туннелем.
– Я знал, что вы не откажете в приюте двум путникам, попавшим в грозу, – добавил Висконти. – И мы помчались к вам.
– Зато два других путника отведали вдоволь и дождя, и ветра, – весело проговорил Мартини. – Садитесь, господа, сейчас вам подадут кофе и ликеры.
– А кто же этот второй путник? – полюбопытствовал Висконти.
– Вы сейчас его увидите. Он… или, вернее, она, переодевается.
– Она! – воскликнул Висконти.
Мартини взял за руку вошедшую в комнату Милли.
– Позвольте представить.
– Милли, Милли! – вскричали с удивлением оба гостя. Милли была красиво задрапирована в цветную материю, складки которой ложились волнами вокруг ее стройного тела, ниспадая к маленьким ногам. Если она производила впечатление в сером мужском костюме, то сейчас она была просто очаровательна.
– Ба, буря посылает нам приятный вечер, – заявил Висконти.
– Женщины – те же цветы, и их присутствие может развеселить самую скучную компанию, – заметил Мартини.
– Учитесь, учитесь, Мей! Вот как надо говорить с женщинами. Учитесь, взрослый юноша, сердце которого еще никогда не билось от любви, – улыбнулся Висконти.
Мей заметно покраснел и, видимо, не знал, что делать с руками, которые плохо повиновались ему. Он то и дело менял позу.
– Мое сердце занято более важными интересами, – промолвил он заикаясь.
– Более важными интересами! Посмотрим, что будет через месяц! заливался от смеха Висконти. Мей покраснел еще больше. Взгляд Милли приводил его в полное смущение. Она пристально рассматривала Мея, находя в его лице что-то новое.
Румянец заиграл на ее щеках.
– Милли, садитесь здесь, вы будете у нас хозяйкой, – сказал Мартини. Ему не понравился немой разговор ее и Мея.
– Скажите, синьор Висконти, как здоровье доктора Бергера?
– Превосходно, он уже закончил промывание организма, и теперь чувствует себя обновленным. Собственно говоря, эти промывания не представляют ничего особенного. Идея стара, как мир. Минеральные соли, различные растворы, переливание крови – разве все это не делалось и не делается у нас, в государствах старой культуры? А здесь мы имеем питательные жидкости, которые вполне заменяют кровь. Конечно, тут нетрудно было додуматься до промывания организма. Технически это сущий вздор. В организм вводится свежая жидкость, а через вену выводится отработанная. Искусственное сердце работает. Меня более поражает замена устаревшего сердца молодым, выращенным вне организма или взятым от умершего.
– Такую операцию я не согласился бы проделать на себе, – сказал Мартини. – А вот что касается промывки, это другое дело…
– Нам всем, после сорока лет, следует промываться. Дорогой Мей, вам, в вашем возрасте, рано думать о каких-нибудь операциях, в вас кипит молодая кровь, только не надо ее сдерживать, – обратился к своему другу Висконти.
Милли в это время раскладывала сахар; она выронила из рук стакан, и он упал и разбился.
– Вот в ком играет кровь! – закричал Висконти.
Милли смеялась неестественным смехом; глаза ее блестели более обыкновенного. Мартини искоса поглядывал на свою возлюбленную; что-то ему в ней не нравилось. «Этот верзила, кажется, производит на нее сильное впечатление, – думал он. – Он не сводит с нее глаз; понятно, дуралей никогда не видел настоящих женщин. За каким дьяволом Висконти привел ко мне этого просыпающегося зверя?»
Ревность начинала мучить Мартини. Он сказал с некоторой язвительностью:
– Вы, Милли, сегодня удивительно рассеянны, на вас повлияла буря или что-нибудь другое?
Молодая красавица окинула говорящего грозным взглядом.
– Синьор Мартини, вы ко мне придираетесь.
Наступило неловкое молчание. Стук дождя по стеклам как будто усилился. Ветер то налетал, то стихал.
Тень неудовольствия, пробежавшая по лицу Мартини, не осталась незамеченной Висконти.
– Может показаться, что мы живем в стране чудес, а на самом деле все, что нас окружает в Долине Новой Жизни, логически вытекает из тех завоеваний науки, которыми ознаменовались конец прошлого столетия и начало нынешнего, – заговорил он. – Другой вопрос, когда все эти открытия были бы сделаны в старом мире? Войны, бедствия, болезни и лишения мешают там быстрому прогрессу. Там развитие идет по волнообразной кривой, то кверху, то книзу, достигнутое вчера – разрушается сегодня, завтра история начинается снова. Человечество топчется на месте.
– А вы находите, что здесь, в Долине, людям открыта другая дорога? Разве здесь не намечаются уже теперь признаки великого раскола? – хмуро сказал Мартини.
– Люди – везде люди. Я считаю, полного согласия и не должно быть, заметил Висконти.
– Однако, Макс Куинслей думал иначе, пуская в ход свои внушители и коверкая души своих верноподданных, созданных в инкубаториях.
– А мы их освобождаем. Посмотрите на эту молодую пару. Мей и Милли, пользуясь тем, что их старшие собеседники занялись «умным разговором», перекидывались между собой какими-то фразами; лица их говорили, что им очень весело и что они весьма довольны друг другом.
– Не знаю, что им будет полезнее, полное закрепощение или свобода? Кто истинный их благодетель – Макс Куинслей или Роберт Куинслей? – пробурчал Мартини, посматривая ревнивыми глазами на молодую пару.
Мартини получил приглашение от Блэкнайта провести у него вечер в дружеской компании.
Было уже около десяти часов. Человеческий муравейник Высокой Долины жил не прекращающейся ни на минуту работой. Стук машин, свистки, топот ног, голоса людей – весь этот неумолчный хаос звуков наполнял воздух, как рокот морских волн во время прибоя.
Бесчисленные электрические фонари заливали громадную площадь ровным, спокойным светом. Окружающие дома сверкали бесконечными линиями окон.
Мартини шел мимо строящейся мастерской. Он остановился, чтобы пропустить мимо себя подходящую смену рабочих. Они двигались, как всегда, колонной, по-военному.
«Какая поразительная перемена! – думал маленький итальянец. – Эти люди, молчаливые, сдержанные, даже суровые, теперь наперерыв болтают между собой, и шутки их возбуждают громкий, раскатистый смех. Интересно, как такая перемена могла отозваться на производительности труда?»
Так как Мартини запаздывал, он не стал продолжать дальше свои наблюдения, а поторопился перейти площадь, на которой уже разбивали парк, и стал подниматься по ступеням лестницы. Хозяин дома пошел к нему навстречу.
– Синьор Мартини, мы боялись, что вы не придете. Вы видите, у меня собралось небольшое, но веселое общество.
За столом, ярко освещенным люстрой, сидели четыре человека. Это были все старые знакомые – Христиансен, Ямомото, Висконти и Чартней. Еще один гость стоял несколько в стороне. Мартини поздоровался с каждым из сидящих, причем присутствие здесь Чартнея несколько удивило его.
– Ну, а с этим господином вы знакомы? – спросил Блэкнайт, указывая на стоящего в стороне человека. Мартини присмотрелся. Черты лица были ему очень знакомы, однако он не мог догадаться, кто перед ним. Гости притихли, потом засмеялись, довольные произведенным эффектом.
– Не узнаете?
– Нехорошо, нехорошо, синьор Мартини, не узнавать своего старого друга!
– Доктор Бергер! Черт возьми! Что с вами сделалось? Вы так изменились, точно вас выкупали в молоке. Я узнал вас только по голосу.
– Дружище, я выполоскал весь свой организм – и вот результат.
– Он помолодел на два десятка лет, – сказал хозяин, потирая лысину. Вот подождите, когда я последую примеру доктора Бергера, я, наверное, возвращу себе богатую шевелюру, которую так давно потерял.
Гости рассмеялись.
– Прошу садится. Синьор Висконти, налейте вашему соотечественнику шампанского.
Мартини, осушив бокал холодной пенистой влаги, снова остановил свой взор на Чартнее.
– Вы удивляетесь? – проговорил тот своим спокойным голосом. – Отчего, думаете, я здесь, в вашей компании, я, человек из другого мира, из другого лагеря? Знайте: я давнишний друг мистера Блэкнайта.
– У нас есть что вспомнить с вами, старина, – отозвался хозяин с другого конца стола. – Я надеюсь, мистер Чартней скоро окончательно переберется к нам. Его редкие таланты нужны здесь, в Высокой Долине. Я уже докладывал об этом мистеру Роберту Куинслею, и он обещал устроить этот перевод.
Доктор Бергер потянулся за бутылкой. Мартини проговорил:
– Однако, доктор, выполаскивание организма не мешает вам прополаскивать его еще и шампанским.
– Наоборот, теперь я могу позволить себе это удовольствие. Прежде я этого был лишен. Я серьезно советую вам, синьор Мартини, проделать то же. Ваш вид мне не нравится.
– Я слышал, промывание делается модным в Долине?
– Ему подвергаются целые разряды местных жителей. Это новая мера борьбы с постигшим Долину заболеванием. Макс Куинслей считает ее вполне рациональной. Судя по себе, я должен рекомендовать ее всем, достигшим среднего возраста. – Сказав это, Бергер засмеялся, так как ему уже давно перевалило за шестьдесят. Мартини услышал фразу, произнесенную Христиансеном:
– Старые опыты Halvan'a показали, что радий в определенной дозе повышает деятельность тканей, половой железы; при этом наблюдается развитие всех вторичных половых признаков.
Между тем, условия, создавшиеся в Высокой Долине, были очень сложны. Чтобы угодить Блэкнайту и Роберту, надо было затягивать создание сети механических ушей и глаз, внушители не должны начать работать раньше определенного срока. Между тем, такая затяжка могла обратить внимание Макса, который привык, чтобы все его распоряжения выполнялись точно и быстро. Пожалуй, Мартини при своем простодушии не сумел бы найти достаточных оправданий своей медлительности.
В этом отношении Блэкнайт действовал с полным успехом. Он ухитрился завоевать расположение обоих Куинслеев и пользовался у них одинаковым довернем.
Позже на помощь пришел случай.
Макс Куинслей так увлекся своими лабораторными исследованиями, что, кажется, забыл обо всем прочем. Затем его свалила болезнь, и управление перешло в другие руки.
Главная задача Блэкнайта – найти новые породы, содержащие радиоактивные элементы, была блестяще им выполнена. Долина Новой Жизни приобрела теперь неиссякаемый источник энергии, которой приводились в движение все машины ее заводов и фабрик, все автомобили, все аэропланы. Эта энергия давала свет, тепло и жизнь.
Если Леон Гаро нашел способ регулировать скорость распада атомов и подарил этим Куинслею чудодейственную силу, то Блэкнайт добыл ему источники сырья. Леон Гаро был капризный, неуживчивый ученый; он не умел ладить с правителем страны. Блэкнайт отличался тонким пониманием людей и умел приспосабливаться к каждому. Этим обстоятельством можно объяснить то, что проницательный, всезнающий Макс Куинслей просмотрел, как рядом с ним, над его же подданными производился широкий опыт.
Христиансен, сменивший Фишера на заводах питательных веществ, стал отпускать в Высокую Долину таблетки, предназначенные для иностранцев. В них не содержалось тех депрессирующих веществ, которые угнетали у местного населения естественные инстинкты. Наоборот, применение радиоактивных вод и вдыхание радиоактивных газов будило эти инстинкты и, таким образом, общая жизнедеятельность организма повышалась. В этом направлении производились многочисленные наблюдения и весьма интересные исследования.
Мартини был мало с этим знаком, так как был занят своими работами и своей любовью. Но все же он знал многое, в общих чертах, и был сторонником Роберта и своих новых друзей в Высокой Долине. Да и как же он мог не быть сторонником этого эксперимента, когда, благодаря ему, Милли превратилась в настоящую женщину? Все шло хорошо, и Мартини был доволен своим существованием. Работа чередовалась с отдыхом. Милли являлась к нему каждый вечер, и они проводили вместе несколько счастливых часов.
Благодаря заботам Роберта, женская часть населения Высокой Долины постепенно увеличивалась. Под различными предлогами он перевел сюда многих работниц из Женского сеттльмента. Теперь на улицах часто встречались люди, одетые в обычные серые костюмы, с привычными номерами на груди, но с тонкими, красивыми, не мужскими лицами, не мужскими фигурами и походкой.
Когда Мартини вернулся домой, небо заметно посерело и горы стояли окутанные облачной дымкой. Духота переносилась особенно тяжело, голова как будто была налита свинцом. Солнце закатилось за тучу, темнота сразу опустилась на землю. Погода явно портилась, поэтому Мартини не сразу согласился на предложение Милли пойти погулять. Но разве он мог противостоять просьбам своей возлюбленной? Они быстро спустились по ступенькам лестницы и пошли по знакомой дороге, освещенной редкими электрическими фонарями. Мартини взял Милли под руку, и они зашагали к лесу, стараясь идти в ногу.
– Милли, какая у вас чудная походка. Когда идешь с вами, кажется, что летишь.
– Я люблю слушать вас. Вы говорите приятные вещи.
– И я вам не надоел?
– Прежде я этого не понимала… Теперь понимаю. Говорите, мне приятно вас слушать.
– Милли, вы так изменились. Вы самая восхитительная женщина, которую я когда-либо видел на свете.
– Скольким женщинам вы говорили это, синьор Мартини? – засмеялась Милли.
– Смотрите, моя дорогая, вас никто не учил, а вы говорите о том же и теми же словами, что и ваши сестры на всем земном шаре!
– А вы, Филиппе, говорите то, что говорят ваши братья.
Оба весело рассмеялись.
– Милая, вы скрасили мою жизнь. Если бы завтра Куинслей отпустил меня на все четыре стороны, я никуда бы не ушел от вас.
– Я чувствую, что вы любите меня, – Милли слегка прижалась к нему.
– Моя милая, дорогая, я обожаю вас, вы для меня все.
Губы их встретились в страстном поцелуе. Тут их словно кто-то толкнул, они отшатнулись один от другого: почти рядом, под деревом, нежно обнималась молодая парочка.
– Мы им помешали, – сказал Мартини.
– Точно так же, как они помешали нам, – со смехом ответила Милли.
«Эксперимент в Высокой Долине надо считать вполне удавшимся», пронеслось в голове Мартини.
– О, синьора, – обратился он к Милли, – неужели любовь подчиняется питательным веществам и эманации радия? Я не хочу об этом думать.
– А если бы и так? Я не нахожу в этом ничего худого. Вы, Филиппе, неисправимый фантазер.
– Я уже немолод и вырос под влиянием поэзии и других, как говорят, глупостей. Не разрушайте моих иллюзий.
На небе вспыхнула яркая молния. Затем раздалось злое рычание надвигающейся грозы.
– Надо повернуть домой, – сказал озабоченным тоном Мартини.
– Вы боитесь промокнуть? А еще недавно говорили, что вам теперь не страшен сам черт.
– Но это совсем другое дело! Кому приятно гулять под дождем?
– А мне приятно, – капризным голосом ответила Милли.
– Что будет, если мы промокнем насквозь?
– В таком случае возвращайтесь, а я пойду одна.
– Вы хотите сделать мне сцену, но я не поддамся, я пойду с вами хоть на край света.
Огненная вспышка на горизонте ярко осветила дальние и близкие окрестности. Глухой рокот грома долго сотрясал воздух.
– Как красиво! – восторженно воскликнула Милли.
– Да, очень красиво, – согласился Мартини.
– Нет, нет, вы недовольны.
– Милли, вместе со всеми чарами вашего прекрасного пола вы очень быстро развиваете в себе и дурные его стороны.
– Может быть, скоро вы начнете читать мне нотации?
Новая вспышка молнии, охватившей чуть не полнеба, ослепила их настолько, что они остановились. Загрохотал гром. Его раскаты сотрясали землю, гулко отдаваясь в горах. Гроза надвигалась с поразительной быстротой. Мартини обнял свою спутницу.
– Замечательное зрелище!
– Филиппе, вы чудеснейший человек. Не сердитесь на меня, я не знаю, что со мною делается, но боюсь, что я способна на всякие гадости.
– Моя девочка, зачем вы клевещете на себя? Вы святое, чистое создание.
Милли крепко прижалась к нему, так что он чувствовал, как сильно билось ее сердце.
Порыв ветра налетел на них; они едва удержались на ногах. Ветви на деревьях под напором стихии затрещали, заволновались, как испуганные птицы.
После вихря с минуту стояла полная тишина, потом налетел новый шквал ветра, еще более сильный, еще более настойчивый. Деревья согнулись под его тяжестью. Страшная огненная стрела пронзила небо над самыми головами наших влюбленных. Небо как будто бы раскололось. Гром ударил так резко, что надолго оглушил людей. Крупные капли дождя застучали по земле.
– Мне страшно! – воскликнула Милли, хватая Мартини за руку.
– Побежим!
Они пустились бежать вниз по дороге, держась за руки. Темнота становилась еще более непроглядной после каждой вспышки молнии. Ветер мешал дышать, дождь бил в лицо.
Мартини задыхался. Наконец, он остановился.
– Я не могу больше, – простонал он. – Бегите вперед, я приду.
– Ни за что, это я, глупая, подвела вас.
Раскаты грома, вой ветра и шум дождя заглушали их слова.
– Какое счастье быть дома в такую погоду, – говорил Мартини, входя в свой кабинет. Он переоделся уже во все сухое, только взлохмаченные мокрые волосы делали его смешным.
– Какое счастье в такую погоду найти приют в уютном доме гостеприимного друга, – в тон ему отвечал Висконти. За ним поднялся новый знакомый Мартини – Мей.
– Простите, синьор Мартини, я непрошенный гость. Буря застала нас с синьором Висконти на полпути между Старыми копями и туннелем.
– Я знал, что вы не откажете в приюте двум путникам, попавшим в грозу, – добавил Висконти. – И мы помчались к вам.
– Зато два других путника отведали вдоволь и дождя, и ветра, – весело проговорил Мартини. – Садитесь, господа, сейчас вам подадут кофе и ликеры.
– А кто же этот второй путник? – полюбопытствовал Висконти.
– Вы сейчас его увидите. Он… или, вернее, она, переодевается.
– Она! – воскликнул Висконти.
Мартини взял за руку вошедшую в комнату Милли.
– Позвольте представить.
– Милли, Милли! – вскричали с удивлением оба гостя. Милли была красиво задрапирована в цветную материю, складки которой ложились волнами вокруг ее стройного тела, ниспадая к маленьким ногам. Если она производила впечатление в сером мужском костюме, то сейчас она была просто очаровательна.
– Ба, буря посылает нам приятный вечер, – заявил Висконти.
– Женщины – те же цветы, и их присутствие может развеселить самую скучную компанию, – заметил Мартини.
– Учитесь, учитесь, Мей! Вот как надо говорить с женщинами. Учитесь, взрослый юноша, сердце которого еще никогда не билось от любви, – улыбнулся Висконти.
Мей заметно покраснел и, видимо, не знал, что делать с руками, которые плохо повиновались ему. Он то и дело менял позу.
– Мое сердце занято более важными интересами, – промолвил он заикаясь.
– Более важными интересами! Посмотрим, что будет через месяц! заливался от смеха Висконти. Мей покраснел еще больше. Взгляд Милли приводил его в полное смущение. Она пристально рассматривала Мея, находя в его лице что-то новое.
Румянец заиграл на ее щеках.
– Милли, садитесь здесь, вы будете у нас хозяйкой, – сказал Мартини. Ему не понравился немой разговор ее и Мея.
– Скажите, синьор Висконти, как здоровье доктора Бергера?
– Превосходно, он уже закончил промывание организма, и теперь чувствует себя обновленным. Собственно говоря, эти промывания не представляют ничего особенного. Идея стара, как мир. Минеральные соли, различные растворы, переливание крови – разве все это не делалось и не делается у нас, в государствах старой культуры? А здесь мы имеем питательные жидкости, которые вполне заменяют кровь. Конечно, тут нетрудно было додуматься до промывания организма. Технически это сущий вздор. В организм вводится свежая жидкость, а через вену выводится отработанная. Искусственное сердце работает. Меня более поражает замена устаревшего сердца молодым, выращенным вне организма или взятым от умершего.
– Такую операцию я не согласился бы проделать на себе, – сказал Мартини. – А вот что касается промывки, это другое дело…
– Нам всем, после сорока лет, следует промываться. Дорогой Мей, вам, в вашем возрасте, рано думать о каких-нибудь операциях, в вас кипит молодая кровь, только не надо ее сдерживать, – обратился к своему другу Висконти.
Милли в это время раскладывала сахар; она выронила из рук стакан, и он упал и разбился.
– Вот в ком играет кровь! – закричал Висконти.
Милли смеялась неестественным смехом; глаза ее блестели более обыкновенного. Мартини искоса поглядывал на свою возлюбленную; что-то ему в ней не нравилось. «Этот верзила, кажется, производит на нее сильное впечатление, – думал он. – Он не сводит с нее глаз; понятно, дуралей никогда не видел настоящих женщин. За каким дьяволом Висконти привел ко мне этого просыпающегося зверя?»
Ревность начинала мучить Мартини. Он сказал с некоторой язвительностью:
– Вы, Милли, сегодня удивительно рассеянны, на вас повлияла буря или что-нибудь другое?
Молодая красавица окинула говорящего грозным взглядом.
– Синьор Мартини, вы ко мне придираетесь.
Наступило неловкое молчание. Стук дождя по стеклам как будто усилился. Ветер то налетал, то стихал.
Тень неудовольствия, пробежавшая по лицу Мартини, не осталась незамеченной Висконти.
– Может показаться, что мы живем в стране чудес, а на самом деле все, что нас окружает в Долине Новой Жизни, логически вытекает из тех завоеваний науки, которыми ознаменовались конец прошлого столетия и начало нынешнего, – заговорил он. – Другой вопрос, когда все эти открытия были бы сделаны в старом мире? Войны, бедствия, болезни и лишения мешают там быстрому прогрессу. Там развитие идет по волнообразной кривой, то кверху, то книзу, достигнутое вчера – разрушается сегодня, завтра история начинается снова. Человечество топчется на месте.
– А вы находите, что здесь, в Долине, людям открыта другая дорога? Разве здесь не намечаются уже теперь признаки великого раскола? – хмуро сказал Мартини.
– Люди – везде люди. Я считаю, полного согласия и не должно быть, заметил Висконти.
– Однако, Макс Куинслей думал иначе, пуская в ход свои внушители и коверкая души своих верноподданных, созданных в инкубаториях.
– А мы их освобождаем. Посмотрите на эту молодую пару. Мей и Милли, пользуясь тем, что их старшие собеседники занялись «умным разговором», перекидывались между собой какими-то фразами; лица их говорили, что им очень весело и что они весьма довольны друг другом.
– Не знаю, что им будет полезнее, полное закрепощение или свобода? Кто истинный их благодетель – Макс Куинслей или Роберт Куинслей? – пробурчал Мартини, посматривая ревнивыми глазами на молодую пару.
Мартини получил приглашение от Блэкнайта провести у него вечер в дружеской компании.
Было уже около десяти часов. Человеческий муравейник Высокой Долины жил не прекращающейся ни на минуту работой. Стук машин, свистки, топот ног, голоса людей – весь этот неумолчный хаос звуков наполнял воздух, как рокот морских волн во время прибоя.
Бесчисленные электрические фонари заливали громадную площадь ровным, спокойным светом. Окружающие дома сверкали бесконечными линиями окон.
Мартини шел мимо строящейся мастерской. Он остановился, чтобы пропустить мимо себя подходящую смену рабочих. Они двигались, как всегда, колонной, по-военному.
«Какая поразительная перемена! – думал маленький итальянец. – Эти люди, молчаливые, сдержанные, даже суровые, теперь наперерыв болтают между собой, и шутки их возбуждают громкий, раскатистый смех. Интересно, как такая перемена могла отозваться на производительности труда?»
Так как Мартини запаздывал, он не стал продолжать дальше свои наблюдения, а поторопился перейти площадь, на которой уже разбивали парк, и стал подниматься по ступеням лестницы. Хозяин дома пошел к нему навстречу.
– Синьор Мартини, мы боялись, что вы не придете. Вы видите, у меня собралось небольшое, но веселое общество.
За столом, ярко освещенным люстрой, сидели четыре человека. Это были все старые знакомые – Христиансен, Ямомото, Висконти и Чартней. Еще один гость стоял несколько в стороне. Мартини поздоровался с каждым из сидящих, причем присутствие здесь Чартнея несколько удивило его.
– Ну, а с этим господином вы знакомы? – спросил Блэкнайт, указывая на стоящего в стороне человека. Мартини присмотрелся. Черты лица были ему очень знакомы, однако он не мог догадаться, кто перед ним. Гости притихли, потом засмеялись, довольные произведенным эффектом.
– Не узнаете?
– Нехорошо, нехорошо, синьор Мартини, не узнавать своего старого друга!
– Доктор Бергер! Черт возьми! Что с вами сделалось? Вы так изменились, точно вас выкупали в молоке. Я узнал вас только по голосу.
– Дружище, я выполоскал весь свой организм – и вот результат.
– Он помолодел на два десятка лет, – сказал хозяин, потирая лысину. Вот подождите, когда я последую примеру доктора Бергера, я, наверное, возвращу себе богатую шевелюру, которую так давно потерял.
Гости рассмеялись.
– Прошу садится. Синьор Висконти, налейте вашему соотечественнику шампанского.
Мартини, осушив бокал холодной пенистой влаги, снова остановил свой взор на Чартнее.
– Вы удивляетесь? – проговорил тот своим спокойным голосом. – Отчего, думаете, я здесь, в вашей компании, я, человек из другого мира, из другого лагеря? Знайте: я давнишний друг мистера Блэкнайта.
– У нас есть что вспомнить с вами, старина, – отозвался хозяин с другого конца стола. – Я надеюсь, мистер Чартней скоро окончательно переберется к нам. Его редкие таланты нужны здесь, в Высокой Долине. Я уже докладывал об этом мистеру Роберту Куинслею, и он обещал устроить этот перевод.
Доктор Бергер потянулся за бутылкой. Мартини проговорил:
– Однако, доктор, выполаскивание организма не мешает вам прополаскивать его еще и шампанским.
– Наоборот, теперь я могу позволить себе это удовольствие. Прежде я этого был лишен. Я серьезно советую вам, синьор Мартини, проделать то же. Ваш вид мне не нравится.
– Я слышал, промывание делается модным в Долине?
– Ему подвергаются целые разряды местных жителей. Это новая мера борьбы с постигшим Долину заболеванием. Макс Куинслей считает ее вполне рациональной. Судя по себе, я должен рекомендовать ее всем, достигшим среднего возраста. – Сказав это, Бергер засмеялся, так как ему уже давно перевалило за шестьдесят. Мартини услышал фразу, произнесенную Христиансеном:
– Старые опыты Halvan'a показали, что радий в определенной дозе повышает деятельность тканей, половой железы; при этом наблюдается развитие всех вторичных половых признаков.