Страница:
дииныи модус повествования" или "пастиш" , "противоречи
вость" , "дискретность" , "фра
гментарность" повествования
и "метарассказ".
"Постмудернистская чувствительность"
Теоретики постмодер
низма подчеркивают кризис
ный характер постмодернист
ского сознания, считая, что
своими корнями оно уходит в
эпоху ломки естественнонаучных представлений рубежа XIX-
XX вв. (или даже глубже), когда был существенно подорван
авторитет как позитивистского научного знания, так и рациона
листически обоснованных ценностей буржуазной культурной
традиции. Сама апелляция к здравому смыслу, столь типичная
для критической практики идеологии Просвещения, стала рас
сматриваться как наследие "ложного сознания" буржуазной
рационалистичности. В результате фактически все то, что назы
вается "европейской традицией", воспринимается постмодерни
стами как традиция рационалистическая, или, вернее, как бур
жуазно-рационалистическая, и тем самым в той или иной мере
неприемлемая.
Отказ от рационализма и осененных традицией или религи
ей веры в общепризнанные авторитеты, сомнение в достоверно
сти научного познания приводят постмодернистов к "эписте
мологической неуверенности", к убеждению, что наиболее адек
ватное постижение действительности доступно не естественным
и точным наукам или традиционной философии, опирающейся на
систематически формализованный понятийный аппарат логики с
ее строгими законами взаимоотношений посылок и следствий, а
интуитивному "поэтическому мышлению" с его ассоциативно
стью, образностью, метафоричностью и мгновенными открове
ниями инсайта. Причем эта точка зрения получила распростра
нение среди не только представителей гуманитарных, но также и
естественных наук: физики, химии, биологии и т. д. Так, напри
мер, в своей известной работе "Новый альянс: Метаморфоза
205
ПОСТМОДЕРНИЗМ
науки" (1979), посвященной философскому анализу и осмысле
нию некоторых свойств физико-химических систем, И. Приго
жин и И. Стенгерс пишут: "Среди богатого и разнообразного
множества познавательных практик наша наука занимает уни
кальное положение поэтического прислушивания к миру -- в
том этимологическом смысле этого понятия, в каком поэт явля
ется творцом, -- позицию активного, манипулирующего и вдум
чивого исследования природы, способного поэтому услышать и
воспроизвести ее голос" (336, с. 281).
Специфическое видение мира как хаоса, лишенного при
чинно-следственных связей и ценностных ориентиров, "мира де
центрированного", предстающего сознанию лишь в виде иерар
хически неупорядоченных фрагментов, и получило определение
"постмодернистской чувствительности" как ключевого понятия
постмодернизма.
Основной же корпус постмодернистской критики на данном
этапе ее развития представляет собой исследования различных
видов повествовательной техники, нацеленной на создание
"фрагментированного дискурса", т. е. фрагментарности повест
вования. Д. Лодж, Д. В. Фоккема, Д. Хейман и др. (299, 179,
230) выявили и систематизировали многочисленные
"повествовательные стратегии" "постмодернистского письма",
демонстрирующие, по их мнению, "антимиметический", т. е.
сугубо условный характер художественного творчества. Именно
благодаря этим "повествовательным тактикам" литературы XX
в., считает Хейман, и была осуществлена глобальная ревизия
традиционных стереотипов "наивного читателя", воспитанного на
классическом романе XIX в, т. е. на традиции реализма.
Постмодернизм затрагивает, как мы видели, сферу, гло
бальную по своему масштабу, поскольку касается вопросов не
столько мировоззрения, сколько мироощущения, т. е. ту область,
где на первый план выходит не рациональная, логически оформ
ленная философская рефлексия, а глубоко эмоциональная, внут
ренне прочувствованная реакция современного человека на ок
ружающий его мир. Сразу следует сказать, что осмысление
постструктуралистских теорий как концептуальной основы
"постмодернистской чувствительности" -- факт, хронологически
более поздний по сравнению с возникновением постструктура
лизма; он стал предметом серьезного обсуждения среди запад
ных философов лишь только с середины 80-х гг. Это новое
понимание постструктурализма и привело к появлению философ
ского течения "постмодернистской чувствительности" (Ж.-Ф.
Лиотар, А. Меджилл, В. Вельш) (302, 301, 304, 314, 378).
"Поэтическое мышление" и Хайдеггер
Выход на теоретическую
авансцену философского по
стмодернизма был связан с
обращением к весьма значи
мому для интеллектуальных
кругов Запада феномену,
лежащему на стыке литерату
ры, критики, философии,
лингвистики и культурологии, -- феномену "поэтического язы
ка" или "поэтического мышления", в оформлении которого важ
ную роль сыграли философско-эстетические представления вос
точного происхождения, в первую очередь дзэн буддизма (чань)
и даосизма.
Важное последствие этого уже описанного нами выше яв
ления -- высокая степень теоретической саморефлексии, прису
щая современным писателям постмодернистской ориентации,
выступающим как теоретики собственного творчества. Да, по
жалуй, и специфика этого искусства такова, что оно просто не
может существовать без авторского комментария. Все то, что
называется "постмодернистским романом" Джона Фаулза,
Джона Барта, Алена Роб-Грийе, Рональда Сьюкеника, Филип
па Соллерса, Хулио Кортасара и многих других, непременно
включает весьма пространные рассуждения о самом процессе
написания произведения. Вводя в ткань повествования теорети
ческие пассажи, писатели постмодернистской ориентации неред
ко в них прямо апеллируют к авторитету Ролана Барта, Жака
Дерриды, Мишеля Фуко и других апостолов постструктурализ
ма, заявляя о невозможности в новых условиях писать "по
старому".
Симбиоз литературоведческого теоретизирования и художе
ственного вымысла можно, разумеется, объяснить и чисто прак
тическими нуждами писателей, вынужденных растолковывать
читателю, воспитанному в традициях реалистического искусства,
почему они прибегают к непривычной для него форме повество
вания. Однако проблема лежит гораздо глубже, поскольку эс
сеистичность изложения, касается ли это художественной лите
ратуры или литературы философской, литературоведческой,
критической и т. д., вообще стала знамением времени, и тон
здесь задают такие философы, как Хайдеггер, Бланшо, Деррида
и др.
Как же сложилась эта модель "поэтического" мышления,
вполне естественная для художественного творчества, но, на
первый взгляд, трудно объяснимая в своем философско-лите
ратуроведческом варианте? Она сформировалась под несомнен
207
ПОСТМОДЕРНИЗМ
ным влиянием философско- эстетических представлений Востока,
что разумеется, не предполагает ни автоматического заимствова
ния, ни схематического копирования чужих традиций во всей их
целостности.
Каждый ищет в другом то, чего ему недостает у себя, да
леко не всегда осознавая, что ощущаемый им недостаток или
отсутствие чего-либо есть прямое, непосредственное порождение
его собственного развития -- естественная потребность, воз
никшая в результате внутренней эволюции его духовных запро
сов. Поэтому воздействие и, соответственно, восприятие фило
софско-эстетических концепций иного культурного региона, в
данном случае, восточного интуитивизма, происходило всегда в
условиях содержательного параллелизма общекультурных про
цессов, когда возникшие изменения не находят у себя соответст
вующей формы и вынуждены в ее поисках обращаться к иной
культурной традиции.
Как уже говорилось выше, современный антитрадициона
лизм постмодернистского сознания своими корнями уходит в
эпоху ломки естественно-научных представлений рубежа XIX
XX вв., когда был существенно подорван авторитет как пози
тивистского научного знания, так и рационалистически обосно
ванных ценностей буржуазной культуры. Со временем это
ощущение кризиса ценностей и трансформировалось в неприятие
всей традиции западноевропейского рационализма -- традиции,
ведущей свое происхождение от Аристотеля, римской логики,
средневековой схоластики и получившей свое окончательное
воплощение в картезианстве.
Аллан Меджилл выявляет один существенный общий при
знак в мышлении Ницше, Хайдеггера, Фуко и Дерриды: все
они -- мыслители кризисного типа и в данном отношении явля
ются выразителями модернистского и постмодернистского созна
ния: "Кризис как таковой -- настолько очевидный элемент их
творчества, что вряд ли можно оспорить его значение** (314, с.
12). "Кризис" -- "это утрата авторитетных и доступных разуму
стандартов добра, истины и прекрасного, утрата, отягощенная
одновременной потерей веры в божье слово Библии" (там же,
с. 13). Меджилл связывает все это с "крахом", приблизительно
около 1880-1920-х гг., историзма и веры в прогресс, которую
он считает "вульгарной формой историзма" (там же, с. 14).
Высказывания подобного рода можно в изобилии встретить
сегодня практически в любой работе философского, культуро
логического или литературоведческого характера, претендующей
в какой-либо степени на панорамно-обобщающую позицию. В
этих условиях дискредитации европейской философской и куль
турной традиции возникла острая проблема поисков иной духов
ной традиции, и взоры, естественно, обратились на Восток.
Призыв к Востоку и его мудрости постоянно звучит в работах
современных философов и культурологов, теоретиков литературы
и искусства: следует отметить призыв к Востоку Фуко в его
"Истории безумия в классический век" (184); к ветхозаветному
Востоку обращается Деррида в своем "антиэллинизме"; апелли
рует к китайской философии Кристева в своей критике
"логоцентризма индоевропейского предложения", якобы всегда
основывающемся на логике (в результате оно оказывается не
способным постичь и выразить алогическую сущность мира, и в
силу своей косности налагает "запрет" на свободную ассоциа
тивность поэтического мышления) 24.
Наиболее значительную роль в формировании основ по
стмодернистского мышления сыграл М. Хайдеггер. Его, разуме
ется, нельзя назвать постструктуралистом, но он был среди тех,
кто основательно подготовил почву для этого движения. Именно
в результате реинтерпретации некоторых элементов его учения
постструктуралисты выработали собственный способ философст
вования, и самым существенным из этих элементов была его
концепция "поэтического мышления".
Хэллибертон в своем исследовании этой проблемы
("Поэтическое мышление: Подход к Хайдеггеру", 1981) (222)
утверждает, что по мере того как Хайдеггер все более отходил
от традиционного стиля западной классической мысли, открывая
для себя то, что впоследствии Поль де Ман назовет "слепотой
откровения" или "слепотой проницательности", он все более
приближался к "классике" Востока. Апеллируя к авторитету
Лао-дзы, Хайдеггер характеризует его стиль как поэтическое
мышление и воспринимает дао как наиболее эффективный спо
соб понимания "пути" к бытию.
"В слове "путь" -- Дао, -- замечает Хайдеггер, -- может
быть, скрыто самое потаенное в сказывании...", и добавляет:
"Поэзия и мышление являются способом сказывания" (235. с.
198-199).
__________________________
24 Согласно Кристевой, "единственной лингвистической практикой, которая
ускользает от этого запрета, является поэтический дискурс. Не случайно
недостатки аристотелевской логики в ее применении к языку были отмече
ны, с одной стороны, китайским философом Чан Дунсунем. который
вышел из другого лингвистического горизонта (горизонта идеограмм), где
на месте Бога выявляется диалог Инь-Ян, и, с другой стороны, Бахтин,
который попытался преодолеть формалистов динамической формализацией,
осуществленной в революционном обществе" (277, с. 92).
209
ПОСТМОДЕРНИЗМ
По хайдеггеровской терминологии, "оказывание" относится
к сущностному бытию мира, к подлинному, аутентичному его
существованию. Чтобы испытать язык как "сказывание", надо
ощутить мир как целостность (основная задача хайдеггеровской
философии), как "здесь-бытие", охватывающее всевременную
тотальность времени в его единстве прошлого, настоящего и
будущего.
Особую роль в "сказывании" играет поэтический язык ху
дожественного произведения, восстанавливающий своими наме
кающими ассоциациями "подлинный" смысл слова. Поэтому
Хайдеггер прибегает к технике "намека", т. е. к помощи не
логически обоснованной аргументации, а литературных, художе
ственных средств, восходящих к платоновским диалогам и диа
логам восточной дидактики, как они применяются в индуизме,
буддизме и прежде всего в чаньских текстах, где раскрытие
смысла понятия идет (например, в дзэновских диалогах-коанах)
поэтически-ассоциативным путем.
Именно опора на художественный метод мышления и стала
формообразующей и содержательной доминантой системы мыш
ления и философствования позднего Хайдеггера. Строго говоря,
хайдеггеровская модель мышления менее всего сводима к одно
му лишь Хайдеггеру и связана с широким кругом явлений, ус
ловно определяемых как феномены "постнаучного мышления".
Если ограничиться хотя бы только французской традицией, то
среди приверженцев подобного стиля мышления мы найдем
Гастона Башляра и Мориса Бланшо (100, 101). Особо следует
отметить последнего, сочетавшего в своей практике деятельность
философа-теоретика и писателя и оказавшего немалое воздейст
вие на некоторые концепции Дерриды. Все они в той или иной
степени предлагали альтернативные модели нового способа фи
лософствования. И тем не менее одному лишь Хайдеггеру уда
лось создать такую модель мышления, которая смогла удовле
творить в то время еще смутные запросы только что зарождав
шегося нового сознания и предложить ему те формы, в которые
оно жаждало вылиться.
Итак, Хайдеггер под влиянием восточной философской
традиции создал ту модель "поэтического мышления", которая
стала доминирующим признаком постмодернистского сознания.
"Это мышление, -- пишет Хэллибертон, -- вызвало интерес не
только у его коллег-философов Теодора Адорно, Оскара Бек
кера, Жака Дерриды, Мишеля Дюфренна, Мишеля Фуко,
Карла Ясперса, Эммануэля Левинаса, Мориса Мерло-Понти и
Жана-Поля Сартра, но и таких культурологов, как Макс Бензе,
социологов, таких как Альфред Шютц и Люсьен Гольдман,
писателей (Морис Бланшо, Антонио Мачадо, Джон Ноллсон,
Октавио Пас и У. Перси" (222, с. 7).
Хэллибертон рисует внушительную картину воздействия
Хайдеггера и его образа мышления на манеру письма современ
ных философов, культурологов и литературоведов, на специфи
ческую философски-эстетическую позицию, на особый дух,
стиль эпохи -- на то, что можно было бы назвать
"метафорической эссеистикой". Хайдеггер как никто другой
"спровоцировал" огромное количество дискуссий "о взаимоотно
шении между философскими и литературными проблемами,
между тем, что мы называем метафизическими, эпистемологиче
сними или онтологическими вопросами, с одной стороны, и, с
другой, проблемами художественной презентации, формы и
содержания, эстетической ценности" (там же, с. 8). Хэллибер
тон особо отмечает ту роль, которую сыграло влияние Хайдегге
ра на "оформление литературной и эстетической практики"
США и Великобритании, и перечисляет в этой связи имена
практически всех представителей американского деконструкти
визма: Поля де Мана, Ричарда Палмера, Джозефа Риддела,
Уильяма Спейноса и многих других.
В том, что касается сферы литературоведения, Хэллибертон
несомненно прав -- влияние Хайдеггера, особенно в 1950-е гг.,
было настолько значительным, что даже очевидные промахи его
этимологических изысканий, столь характерных для его манеры
отыскивать в словах их изначальный, "первичный** смысл, про
махи, убедительно доказанные квалифицированными специали
стами, не смогли поколебать авторитета его толкования.
Поразительный пример. В 1940-1950-х гг. в кругах немец
коязычных филологов разгорелся спор вокруг интерпретации
Хайдеггером одной строчки стихотворения Мерике "Auf eine
Lampe". Известный литературовед Лео Шпитцер подверг убе
дительной критике ошибочность хайдеггеровских семантических
штудий, тем не менее для последующих поколений западных
литературоведов толкование, предложенное философом, оказа
лось, если судить по ссылкам и цитатам, более заслуживающим
доверия, даже вопреки логике и здравому смыслу. Склонность
Хайдеггера видеть в поэтическом произведении "потаенный
смысл", где во внезапных озарениях его автор вещает о недос
тупном профаническому сознанию, была им явно ближе по сво
ему духу, по тому, к чему она взывала de profundis, нежели
позитивистские и поэтому презираемые доводы Шпитцера,
опирающегося на проверенные факты истории языка.
ПОСТМОДЕРНИЗМ 211
Подводя итоги этим спорам, Эдит Керн отмечала в 1978
г.: "Шпитцер в том же самом периодическом издании25 обвинил
философа в игнорировании филологических законов. Однако
ложная этимология Хайдеггера (Деррида назвал бы ее сегодня
"деконструкцией языка") смогла выстоять перед натиском несо
мненно более глубоких знаний Шпитцера в филологии и лин
гвистике" (256, с. 364).
Значительно было влияние хайдеггеровской концепции по
этического языка, опосредованное интерпретацией Дерриды, и
на многих представителей французского постструктурализма. В
частности, обращение к новой манере письма и было в свое
время наиболее характерным, хотя и внешним признаком пере
хода Кристевой с позиций структурализма на платформу пост
структурализма, и то радикальное изменение формы философст
вования, которое претерпело ее мышление, не было бы возмож
ным без влияния Хайдеггера. Если говорить об Америке, то, по
мнению Лейча, пристрастие к поэтическому мышлению обнару
жилось примерно на рубеже 60-70 х гг. вначале у И. Хассана
и С. Зонтаг, затем "подобная же трансформация произошла в
стиле других философов-критиков вроде Джеффри Хартмана и
Харольда Блума" (293, с. 176). Именно начиная с "Преди
словия" к "Расчленению Орфея" (1971) (226) Хассан отказал
ся от традиционных "модусов литературоведческого письма",
представленного как раз в этой книге, и перешел к фрагментар
ному, афористическому и глубоко личностному стилю, которым
отмечена новая "паракритическая" 26 фаза в его эволюции".
Постмодернизм, как и любая другая эпоха в искусстве, не
мыслим вне идейных, философских, эстетических и политических
течений своего времени. И стилистика постмодернизма, разуме
ется, диктуется определенным мировидением, тем более что его
теоретики никогда не ограничивались чисто формальным анали
зом внешних сторон явления, стремясь прежде всего выявить его
мировоззренчески-эстетическую основу, или, как они предпочи
тают выражаться, "эписте
мологические предпосылки".
Эпистема постмодерна
В этом отношении инте
рес вызывают работы гол
ландского исследователя До
уве Фоккемы, в которых
предпринимается попытка.
______________________________
25 Имеется в виду швейцарский журнал "Trivium" (Zurich).
26 По названию его работы 1975 г. "Паракритика" (228).
212
спроецировать мировоззренческие предпосылки постмодернизма
на его стилистику. Постмодернизм для него --прежде всего
особый "взгляд на мир", продукт долгого процесса
"секуляризации и дегуманизации" (179, с. 81). Если в эпоху
Возрождения, по его мнению, возникли условия для появления
концепции антропологического универсума, то в XIX и XX
столетиях в силу развития различных наук -- от биологии до
космологии -- стало все более затруднительным защищать
представление о человеке как центре космоса: "в конце концов
оно оказалось несостоятельным и даже нелепым" (там же,
с. 82).
Реализм в искусстве основывался на "непоколебимой ие
рархии" материалистического детерминизма викторианской мора
ли. Пришедший ему на смену символизм характеризуется как
теоретическая концепция, постулирующая наличие аналогий
("корреспонденции") между видимым миром явлений и сверхъ
естественным царством "Истины и Красоты". В противовес
символистам, не сомневавшимся в существовании этого
"высшего мира", модернисты, отмечает Фоккема, испытывали
сомнение как относительно материалистического детерминизма,
так и "жесткой эстетической иерархии символизма" . Вместо
этого они строили различные догадки и предположения, стре
мясь придать "гипотетический порядок и временный смысл миру
своего личного опыта" (там же).
В свою очередь постмодернистский "взгляд на мир" отме
чен убеждением, что любая попытка сконструировать "модель
мира" -- как бы она ни оговаривалась или ограничивалась
"эпистемологическими сомнениями" -- бессмысленна. Создается
впечатление, пишет Фоккема, что постмодернисты считают в
равной мере невозможным и бесполезным пытаться устанавли
вать какой-либо иерархический порядок или какие-либо системы
приоритетов в жизни. Если они и допускают существование
модели мира, то основанной лишь на "максимальной энтропии",
на "равновероятности и равноценности всех конститутивных
лементов" (там же, с. 82
83).
Концепция метарассказа Лиотара
Практически все теоре
тики постмодернизма отмеча
ют важное значение, которое
имел для становления их
концепций труд Жана
Франсуа Лиотаоа "Постмодернистский удел" (302).
Точка зрения Лиотара заключается в
следущем: "если все упростить до предела, то под
213
ПОСТМОДЕРНИЗМ
"постмодернизмом следует понимать недоверие к метарассказам"
(302, с. 7). Этим термином и его производными ("метарассказ",
"метаповествование" , " метаистория" , "метадис
курс") он обозначает все те "объяснительные системы", кото
рые, по его мнению, организуют буржуазное общество и служат
для него средством самооправдания: религия, история, наука,
психология, искусство (иначе говоря, любое "знание").
Переработав концепции М. Фуко и Ю. Хабермаса о
"легитимации" , т. е. оправдании и тем самым узаконивании
"знания", Лиотар рассматривает любую форму вербальной орга
низации этого "знания" как специфический тип дискурса-повест
вования. Конечная цель этой "литературно" понимаемой фило
софии --придание законченности "знанию"; на этом пути обыч
но и порождались повествовательно организованные философ
ские "рассказы" и "истории", задачей которых было сформули
ровать свой "метадискурс о знании". При этом основными орга
низующими принципами философской мысли Нового времени
Лиотар называет "великие истории", т. е. главные идеи челове
чества: гегелевскую диалектику духа, эмансипацию личности,
идею прогресса, представление Просвещения о знании как сред
стве установления всеобщего счастья и т. д.
Для Лиотара "век постмодерна" в целом характеризуется
эрозией веры в "великие метаповествования", в "метарассказы",
легитимирующие, объединяющие и "тотализирующие" представ
ления о современности. Сегодня, пишет Лиотар, мы являемся
свидетелями раздробления, расщепления "великих историй" и
появления множества более простых, мелких, локальных
"историй-рассказов". Значение этих крайне парадоксальных по
своей природе повествований не в том, чтобы узаконить, леги
тимизировать знание, а в том, чтобы "драматизировать наше
понимание кризиса" (там же, с. 95), и прежде всего кризиса
детерминизма. Характеризуя науку постмодерна, Лиотар заяв
ляет, что она занята "поисками нестабильностей", как, например,
"теория катастроф" французского математика Рене Тома, прямо
направленная против понятия "стабильная система" (там же, с.
96). Детерминизм, утверждает французский ученый, сохранился
лишь только в виде "маленьких островков" в море всеобщей не
стабильности, когда все внимание концентрируется на "единич
ных фактах", "несоизмеримых величинах" и "локальных" процес
сах.
В подобных воззрениях Лиотар не одинок: выше уже упо
миналась появившаяся одновременно с "Постмодернистским
уделом" работа модного сейчас бельгийского философствующего
физика Ильи Пригожина и философа Изабеллы Стенгерс
"Новый альянс: Метаморфоза науки" (1979) (336), где выска
вость" , "дискретность" , "фра
гментарность" повествования
и "метарассказ".
"Постмудернистская чувствительность"
Теоретики постмодер
низма подчеркивают кризис
ный характер постмодернист
ского сознания, считая, что
своими корнями оно уходит в
эпоху ломки естественнонаучных представлений рубежа XIX-
XX вв. (или даже глубже), когда был существенно подорван
авторитет как позитивистского научного знания, так и рациона
листически обоснованных ценностей буржуазной культурной
традиции. Сама апелляция к здравому смыслу, столь типичная
для критической практики идеологии Просвещения, стала рас
сматриваться как наследие "ложного сознания" буржуазной
рационалистичности. В результате фактически все то, что назы
вается "европейской традицией", воспринимается постмодерни
стами как традиция рационалистическая, или, вернее, как бур
жуазно-рационалистическая, и тем самым в той или иной мере
неприемлемая.
Отказ от рационализма и осененных традицией или религи
ей веры в общепризнанные авторитеты, сомнение в достоверно
сти научного познания приводят постмодернистов к "эписте
мологической неуверенности", к убеждению, что наиболее адек
ватное постижение действительности доступно не естественным
и точным наукам или традиционной философии, опирающейся на
систематически формализованный понятийный аппарат логики с
ее строгими законами взаимоотношений посылок и следствий, а
интуитивному "поэтическому мышлению" с его ассоциативно
стью, образностью, метафоричностью и мгновенными открове
ниями инсайта. Причем эта точка зрения получила распростра
нение среди не только представителей гуманитарных, но также и
естественных наук: физики, химии, биологии и т. д. Так, напри
мер, в своей известной работе "Новый альянс: Метаморфоза
205
ПОСТМОДЕРНИЗМ
науки" (1979), посвященной философскому анализу и осмысле
нию некоторых свойств физико-химических систем, И. Приго
жин и И. Стенгерс пишут: "Среди богатого и разнообразного
множества познавательных практик наша наука занимает уни
кальное положение поэтического прислушивания к миру -- в
том этимологическом смысле этого понятия, в каком поэт явля
ется творцом, -- позицию активного, манипулирующего и вдум
чивого исследования природы, способного поэтому услышать и
воспроизвести ее голос" (336, с. 281).
Специфическое видение мира как хаоса, лишенного при
чинно-следственных связей и ценностных ориентиров, "мира де
центрированного", предстающего сознанию лишь в виде иерар
хически неупорядоченных фрагментов, и получило определение
"постмодернистской чувствительности" как ключевого понятия
постмодернизма.
Основной же корпус постмодернистской критики на данном
этапе ее развития представляет собой исследования различных
видов повествовательной техники, нацеленной на создание
"фрагментированного дискурса", т. е. фрагментарности повест
вования. Д. Лодж, Д. В. Фоккема, Д. Хейман и др. (299, 179,
230) выявили и систематизировали многочисленные
"повествовательные стратегии" "постмодернистского письма",
демонстрирующие, по их мнению, "антимиметический", т. е.
сугубо условный характер художественного творчества. Именно
благодаря этим "повествовательным тактикам" литературы XX
в., считает Хейман, и была осуществлена глобальная ревизия
традиционных стереотипов "наивного читателя", воспитанного на
классическом романе XIX в, т. е. на традиции реализма.
Постмодернизм затрагивает, как мы видели, сферу, гло
бальную по своему масштабу, поскольку касается вопросов не
столько мировоззрения, сколько мироощущения, т. е. ту область,
где на первый план выходит не рациональная, логически оформ
ленная философская рефлексия, а глубоко эмоциональная, внут
ренне прочувствованная реакция современного человека на ок
ружающий его мир. Сразу следует сказать, что осмысление
постструктуралистских теорий как концептуальной основы
"постмодернистской чувствительности" -- факт, хронологически
более поздний по сравнению с возникновением постструктура
лизма; он стал предметом серьезного обсуждения среди запад
ных философов лишь только с середины 80-х гг. Это новое
понимание постструктурализма и привело к появлению философ
ского течения "постмодернистской чувствительности" (Ж.-Ф.
Лиотар, А. Меджилл, В. Вельш) (302, 301, 304, 314, 378).
"Поэтическое мышление" и Хайдеггер
Выход на теоретическую
авансцену философского по
стмодернизма был связан с
обращением к весьма значи
мому для интеллектуальных
кругов Запада феномену,
лежащему на стыке литерату
ры, критики, философии,
лингвистики и культурологии, -- феномену "поэтического язы
ка" или "поэтического мышления", в оформлении которого важ
ную роль сыграли философско-эстетические представления вос
точного происхождения, в первую очередь дзэн буддизма (чань)
и даосизма.
Важное последствие этого уже описанного нами выше яв
ления -- высокая степень теоретической саморефлексии, прису
щая современным писателям постмодернистской ориентации,
выступающим как теоретики собственного творчества. Да, по
жалуй, и специфика этого искусства такова, что оно просто не
может существовать без авторского комментария. Все то, что
называется "постмодернистским романом" Джона Фаулза,
Джона Барта, Алена Роб-Грийе, Рональда Сьюкеника, Филип
па Соллерса, Хулио Кортасара и многих других, непременно
включает весьма пространные рассуждения о самом процессе
написания произведения. Вводя в ткань повествования теорети
ческие пассажи, писатели постмодернистской ориентации неред
ко в них прямо апеллируют к авторитету Ролана Барта, Жака
Дерриды, Мишеля Фуко и других апостолов постструктурализ
ма, заявляя о невозможности в новых условиях писать "по
старому".
Симбиоз литературоведческого теоретизирования и художе
ственного вымысла можно, разумеется, объяснить и чисто прак
тическими нуждами писателей, вынужденных растолковывать
читателю, воспитанному в традициях реалистического искусства,
почему они прибегают к непривычной для него форме повество
вания. Однако проблема лежит гораздо глубже, поскольку эс
сеистичность изложения, касается ли это художественной лите
ратуры или литературы философской, литературоведческой,
критической и т. д., вообще стала знамением времени, и тон
здесь задают такие философы, как Хайдеггер, Бланшо, Деррида
и др.
Как же сложилась эта модель "поэтического" мышления,
вполне естественная для художественного творчества, но, на
первый взгляд, трудно объяснимая в своем философско-лите
ратуроведческом варианте? Она сформировалась под несомнен
207
ПОСТМОДЕРНИЗМ
ным влиянием философско- эстетических представлений Востока,
что разумеется, не предполагает ни автоматического заимствова
ния, ни схематического копирования чужих традиций во всей их
целостности.
Каждый ищет в другом то, чего ему недостает у себя, да
леко не всегда осознавая, что ощущаемый им недостаток или
отсутствие чего-либо есть прямое, непосредственное порождение
его собственного развития -- естественная потребность, воз
никшая в результате внутренней эволюции его духовных запро
сов. Поэтому воздействие и, соответственно, восприятие фило
софско-эстетических концепций иного культурного региона, в
данном случае, восточного интуитивизма, происходило всегда в
условиях содержательного параллелизма общекультурных про
цессов, когда возникшие изменения не находят у себя соответст
вующей формы и вынуждены в ее поисках обращаться к иной
культурной традиции.
Как уже говорилось выше, современный антитрадициона
лизм постмодернистского сознания своими корнями уходит в
эпоху ломки естественно-научных представлений рубежа XIX
XX вв., когда был существенно подорван авторитет как пози
тивистского научного знания, так и рационалистически обосно
ванных ценностей буржуазной культуры. Со временем это
ощущение кризиса ценностей и трансформировалось в неприятие
всей традиции западноевропейского рационализма -- традиции,
ведущей свое происхождение от Аристотеля, римской логики,
средневековой схоластики и получившей свое окончательное
воплощение в картезианстве.
Аллан Меджилл выявляет один существенный общий при
знак в мышлении Ницше, Хайдеггера, Фуко и Дерриды: все
они -- мыслители кризисного типа и в данном отношении явля
ются выразителями модернистского и постмодернистского созна
ния: "Кризис как таковой -- настолько очевидный элемент их
творчества, что вряд ли можно оспорить его значение** (314, с.
12). "Кризис" -- "это утрата авторитетных и доступных разуму
стандартов добра, истины и прекрасного, утрата, отягощенная
одновременной потерей веры в божье слово Библии" (там же,
с. 13). Меджилл связывает все это с "крахом", приблизительно
около 1880-1920-х гг., историзма и веры в прогресс, которую
он считает "вульгарной формой историзма" (там же, с. 14).
Высказывания подобного рода можно в изобилии встретить
сегодня практически в любой работе философского, культуро
логического или литературоведческого характера, претендующей
в какой-либо степени на панорамно-обобщающую позицию. В
этих условиях дискредитации европейской философской и куль
турной традиции возникла острая проблема поисков иной духов
ной традиции, и взоры, естественно, обратились на Восток.
Призыв к Востоку и его мудрости постоянно звучит в работах
современных философов и культурологов, теоретиков литературы
и искусства: следует отметить призыв к Востоку Фуко в его
"Истории безумия в классический век" (184); к ветхозаветному
Востоку обращается Деррида в своем "антиэллинизме"; апелли
рует к китайской философии Кристева в своей критике
"логоцентризма индоевропейского предложения", якобы всегда
основывающемся на логике (в результате оно оказывается не
способным постичь и выразить алогическую сущность мира, и в
силу своей косности налагает "запрет" на свободную ассоциа
тивность поэтического мышления) 24.
Наиболее значительную роль в формировании основ по
стмодернистского мышления сыграл М. Хайдеггер. Его, разуме
ется, нельзя назвать постструктуралистом, но он был среди тех,
кто основательно подготовил почву для этого движения. Именно
в результате реинтерпретации некоторых элементов его учения
постструктуралисты выработали собственный способ философст
вования, и самым существенным из этих элементов была его
концепция "поэтического мышления".
Хэллибертон в своем исследовании этой проблемы
("Поэтическое мышление: Подход к Хайдеггеру", 1981) (222)
утверждает, что по мере того как Хайдеггер все более отходил
от традиционного стиля западной классической мысли, открывая
для себя то, что впоследствии Поль де Ман назовет "слепотой
откровения" или "слепотой проницательности", он все более
приближался к "классике" Востока. Апеллируя к авторитету
Лао-дзы, Хайдеггер характеризует его стиль как поэтическое
мышление и воспринимает дао как наиболее эффективный спо
соб понимания "пути" к бытию.
"В слове "путь" -- Дао, -- замечает Хайдеггер, -- может
быть, скрыто самое потаенное в сказывании...", и добавляет:
"Поэзия и мышление являются способом сказывания" (235. с.
198-199).
__________________________
24 Согласно Кристевой, "единственной лингвистической практикой, которая
ускользает от этого запрета, является поэтический дискурс. Не случайно
недостатки аристотелевской логики в ее применении к языку были отмече
ны, с одной стороны, китайским философом Чан Дунсунем. который
вышел из другого лингвистического горизонта (горизонта идеограмм), где
на месте Бога выявляется диалог Инь-Ян, и, с другой стороны, Бахтин,
который попытался преодолеть формалистов динамической формализацией,
осуществленной в революционном обществе" (277, с. 92).
209
ПОСТМОДЕРНИЗМ
По хайдеггеровской терминологии, "оказывание" относится
к сущностному бытию мира, к подлинному, аутентичному его
существованию. Чтобы испытать язык как "сказывание", надо
ощутить мир как целостность (основная задача хайдеггеровской
философии), как "здесь-бытие", охватывающее всевременную
тотальность времени в его единстве прошлого, настоящего и
будущего.
Особую роль в "сказывании" играет поэтический язык ху
дожественного произведения, восстанавливающий своими наме
кающими ассоциациями "подлинный" смысл слова. Поэтому
Хайдеггер прибегает к технике "намека", т. е. к помощи не
логически обоснованной аргументации, а литературных, художе
ственных средств, восходящих к платоновским диалогам и диа
логам восточной дидактики, как они применяются в индуизме,
буддизме и прежде всего в чаньских текстах, где раскрытие
смысла понятия идет (например, в дзэновских диалогах-коанах)
поэтически-ассоциативным путем.
Именно опора на художественный метод мышления и стала
формообразующей и содержательной доминантой системы мыш
ления и философствования позднего Хайдеггера. Строго говоря,
хайдеггеровская модель мышления менее всего сводима к одно
му лишь Хайдеггеру и связана с широким кругом явлений, ус
ловно определяемых как феномены "постнаучного мышления".
Если ограничиться хотя бы только французской традицией, то
среди приверженцев подобного стиля мышления мы найдем
Гастона Башляра и Мориса Бланшо (100, 101). Особо следует
отметить последнего, сочетавшего в своей практике деятельность
философа-теоретика и писателя и оказавшего немалое воздейст
вие на некоторые концепции Дерриды. Все они в той или иной
степени предлагали альтернативные модели нового способа фи
лософствования. И тем не менее одному лишь Хайдеггеру уда
лось создать такую модель мышления, которая смогла удовле
творить в то время еще смутные запросы только что зарождав
шегося нового сознания и предложить ему те формы, в которые
оно жаждало вылиться.
Итак, Хайдеггер под влиянием восточной философской
традиции создал ту модель "поэтического мышления", которая
стала доминирующим признаком постмодернистского сознания.
"Это мышление, -- пишет Хэллибертон, -- вызвало интерес не
только у его коллег-философов Теодора Адорно, Оскара Бек
кера, Жака Дерриды, Мишеля Дюфренна, Мишеля Фуко,
Карла Ясперса, Эммануэля Левинаса, Мориса Мерло-Понти и
Жана-Поля Сартра, но и таких культурологов, как Макс Бензе,
социологов, таких как Альфред Шютц и Люсьен Гольдман,
писателей (Морис Бланшо, Антонио Мачадо, Джон Ноллсон,
Октавио Пас и У. Перси" (222, с. 7).
Хэллибертон рисует внушительную картину воздействия
Хайдеггера и его образа мышления на манеру письма современ
ных философов, культурологов и литературоведов, на специфи
ческую философски-эстетическую позицию, на особый дух,
стиль эпохи -- на то, что можно было бы назвать
"метафорической эссеистикой". Хайдеггер как никто другой
"спровоцировал" огромное количество дискуссий "о взаимоотно
шении между философскими и литературными проблемами,
между тем, что мы называем метафизическими, эпистемологиче
сними или онтологическими вопросами, с одной стороны, и, с
другой, проблемами художественной презентации, формы и
содержания, эстетической ценности" (там же, с. 8). Хэллибер
тон особо отмечает ту роль, которую сыграло влияние Хайдегге
ра на "оформление литературной и эстетической практики"
США и Великобритании, и перечисляет в этой связи имена
практически всех представителей американского деконструкти
визма: Поля де Мана, Ричарда Палмера, Джозефа Риддела,
Уильяма Спейноса и многих других.
В том, что касается сферы литературоведения, Хэллибертон
несомненно прав -- влияние Хайдеггера, особенно в 1950-е гг.,
было настолько значительным, что даже очевидные промахи его
этимологических изысканий, столь характерных для его манеры
отыскивать в словах их изначальный, "первичный** смысл, про
махи, убедительно доказанные квалифицированными специали
стами, не смогли поколебать авторитета его толкования.
Поразительный пример. В 1940-1950-х гг. в кругах немец
коязычных филологов разгорелся спор вокруг интерпретации
Хайдеггером одной строчки стихотворения Мерике "Auf eine
Lampe". Известный литературовед Лео Шпитцер подверг убе
дительной критике ошибочность хайдеггеровских семантических
штудий, тем не менее для последующих поколений западных
литературоведов толкование, предложенное философом, оказа
лось, если судить по ссылкам и цитатам, более заслуживающим
доверия, даже вопреки логике и здравому смыслу. Склонность
Хайдеггера видеть в поэтическом произведении "потаенный
смысл", где во внезапных озарениях его автор вещает о недос
тупном профаническому сознанию, была им явно ближе по сво
ему духу, по тому, к чему она взывала de profundis, нежели
позитивистские и поэтому презираемые доводы Шпитцера,
опирающегося на проверенные факты истории языка.
ПОСТМОДЕРНИЗМ 211
Подводя итоги этим спорам, Эдит Керн отмечала в 1978
г.: "Шпитцер в том же самом периодическом издании25 обвинил
философа в игнорировании филологических законов. Однако
ложная этимология Хайдеггера (Деррида назвал бы ее сегодня
"деконструкцией языка") смогла выстоять перед натиском несо
мненно более глубоких знаний Шпитцера в филологии и лин
гвистике" (256, с. 364).
Значительно было влияние хайдеггеровской концепции по
этического языка, опосредованное интерпретацией Дерриды, и
на многих представителей французского постструктурализма. В
частности, обращение к новой манере письма и было в свое
время наиболее характерным, хотя и внешним признаком пере
хода Кристевой с позиций структурализма на платформу пост
структурализма, и то радикальное изменение формы философст
вования, которое претерпело ее мышление, не было бы возмож
ным без влияния Хайдеггера. Если говорить об Америке, то, по
мнению Лейча, пристрастие к поэтическому мышлению обнару
жилось примерно на рубеже 60-70 х гг. вначале у И. Хассана
и С. Зонтаг, затем "подобная же трансформация произошла в
стиле других философов-критиков вроде Джеффри Хартмана и
Харольда Блума" (293, с. 176). Именно начиная с "Преди
словия" к "Расчленению Орфея" (1971) (226) Хассан отказал
ся от традиционных "модусов литературоведческого письма",
представленного как раз в этой книге, и перешел к фрагментар
ному, афористическому и глубоко личностному стилю, которым
отмечена новая "паракритическая" 26 фаза в его эволюции".
Постмодернизм, как и любая другая эпоха в искусстве, не
мыслим вне идейных, философских, эстетических и политических
течений своего времени. И стилистика постмодернизма, разуме
ется, диктуется определенным мировидением, тем более что его
теоретики никогда не ограничивались чисто формальным анали
зом внешних сторон явления, стремясь прежде всего выявить его
мировоззренчески-эстетическую основу, или, как они предпочи
тают выражаться, "эписте
мологические предпосылки".
Эпистема постмодерна
В этом отношении инте
рес вызывают работы гол
ландского исследователя До
уве Фоккемы, в которых
предпринимается попытка.
______________________________
25 Имеется в виду швейцарский журнал "Trivium" (Zurich).
26 По названию его работы 1975 г. "Паракритика" (228).
212
спроецировать мировоззренческие предпосылки постмодернизма
на его стилистику. Постмодернизм для него --прежде всего
особый "взгляд на мир", продукт долгого процесса
"секуляризации и дегуманизации" (179, с. 81). Если в эпоху
Возрождения, по его мнению, возникли условия для появления
концепции антропологического универсума, то в XIX и XX
столетиях в силу развития различных наук -- от биологии до
космологии -- стало все более затруднительным защищать
представление о человеке как центре космоса: "в конце концов
оно оказалось несостоятельным и даже нелепым" (там же,
с. 82).
Реализм в искусстве основывался на "непоколебимой ие
рархии" материалистического детерминизма викторианской мора
ли. Пришедший ему на смену символизм характеризуется как
теоретическая концепция, постулирующая наличие аналогий
("корреспонденции") между видимым миром явлений и сверхъ
естественным царством "Истины и Красоты". В противовес
символистам, не сомневавшимся в существовании этого
"высшего мира", модернисты, отмечает Фоккема, испытывали
сомнение как относительно материалистического детерминизма,
так и "жесткой эстетической иерархии символизма" . Вместо
этого они строили различные догадки и предположения, стре
мясь придать "гипотетический порядок и временный смысл миру
своего личного опыта" (там же).
В свою очередь постмодернистский "взгляд на мир" отме
чен убеждением, что любая попытка сконструировать "модель
мира" -- как бы она ни оговаривалась или ограничивалась
"эпистемологическими сомнениями" -- бессмысленна. Создается
впечатление, пишет Фоккема, что постмодернисты считают в
равной мере невозможным и бесполезным пытаться устанавли
вать какой-либо иерархический порядок или какие-либо системы
приоритетов в жизни. Если они и допускают существование
модели мира, то основанной лишь на "максимальной энтропии",
на "равновероятности и равноценности всех конститутивных
лементов" (там же, с. 82
83).
Концепция метарассказа Лиотара
Практически все теоре
тики постмодернизма отмеча
ют важное значение, которое
имел для становления их
концепций труд Жана
Франсуа Лиотаоа "Постмодернистский удел" (302).
Точка зрения Лиотара заключается в
следущем: "если все упростить до предела, то под
213
ПОСТМОДЕРНИЗМ
"постмодернизмом следует понимать недоверие к метарассказам"
(302, с. 7). Этим термином и его производными ("метарассказ",
"метаповествование" , " метаистория" , "метадис
курс") он обозначает все те "объяснительные системы", кото
рые, по его мнению, организуют буржуазное общество и служат
для него средством самооправдания: религия, история, наука,
психология, искусство (иначе говоря, любое "знание").
Переработав концепции М. Фуко и Ю. Хабермаса о
"легитимации" , т. е. оправдании и тем самым узаконивании
"знания", Лиотар рассматривает любую форму вербальной орга
низации этого "знания" как специфический тип дискурса-повест
вования. Конечная цель этой "литературно" понимаемой фило
софии --придание законченности "знанию"; на этом пути обыч
но и порождались повествовательно организованные философ
ские "рассказы" и "истории", задачей которых было сформули
ровать свой "метадискурс о знании". При этом основными орга
низующими принципами философской мысли Нового времени
Лиотар называет "великие истории", т. е. главные идеи челове
чества: гегелевскую диалектику духа, эмансипацию личности,
идею прогресса, представление Просвещения о знании как сред
стве установления всеобщего счастья и т. д.
Для Лиотара "век постмодерна" в целом характеризуется
эрозией веры в "великие метаповествования", в "метарассказы",
легитимирующие, объединяющие и "тотализирующие" представ
ления о современности. Сегодня, пишет Лиотар, мы являемся
свидетелями раздробления, расщепления "великих историй" и
появления множества более простых, мелких, локальных
"историй-рассказов". Значение этих крайне парадоксальных по
своей природе повествований не в том, чтобы узаконить, леги
тимизировать знание, а в том, чтобы "драматизировать наше
понимание кризиса" (там же, с. 95), и прежде всего кризиса
детерминизма. Характеризуя науку постмодерна, Лиотар заяв
ляет, что она занята "поисками нестабильностей", как, например,
"теория катастроф" французского математика Рене Тома, прямо
направленная против понятия "стабильная система" (там же, с.
96). Детерминизм, утверждает французский ученый, сохранился
лишь только в виде "маленьких островков" в море всеобщей не
стабильности, когда все внимание концентрируется на "единич
ных фактах", "несоизмеримых величинах" и "локальных" процес
сах.
В подобных воззрениях Лиотар не одинок: выше уже упо
миналась появившаяся одновременно с "Постмодернистским
уделом" работа модного сейчас бельгийского философствующего
физика Ильи Пригожина и философа Изабеллы Стенгерс
"Новый альянс: Метаморфоза науки" (1979) (336), где выска