Страница:
исторической эпистемы. Это объясняется тем, что эпистема
образуется из локальных, сугубо ограниченных сфер своего
первоначального применения в частно-научных "дискурсивных
практиках": "Дискурсивные практики характеризуются ограни
чением поля объектов, определяемых легитимностью перспекти
вы для агента знания и фиксацией норм для выработки концеп
ций и теорий. Следовательно, каждая дискурсивная практика
подразумевает взаимодействие предписаний, которые устанавли
вают ее правила исключения и выбора" (Фуко, 188, с. 199).
Каждая вновь образующаяся научная дисциплина как бы
заново открывает для себя объект своего исследования
(фактически, по представлениям Фуко, его "создает") или, как
пишет Лейч, "очерчивает поле объектов, определяет легитимные
перспективы и фиксирует нормы для порождения своих концеп
туальных элементов" (294, с. 146). Тот же Лейч отмечает:
"изображая эпистему не как сумму знаний или унифицирован
ный способ мышления, а как пространство отклонений, дистан
цирования и рассеивания, Фуко помещает свою всеобщую мо
дель культуры среди активной игры различий" (294, с. 153),
Причем сама эта "игра различий" редуцирует "отличительную"
способность традиционного различия, превращая его на деле в
незначительные отклонения, лишая или ослабляя его функцию
содержательного маркирования отличительных признаков. Обо
зревая работы Ж. Делеза "Различие и повтор" (1968) (131) и
"Логика смысла" (1969) (134), Фуко писал: "Высвобождение
различия требует мысли без противоречий, без диалектики, без
отрицания; мысли, которая приемлет отклонение; мысли утвер
ждающей, инструментом которой служит дизъюнкция; мысли
множества -- номадической рассеянной множественности, не
ограниченной и не скованной ограничениями подобия; мысли,
которая не приспособляется к какой-либо педагогической модели
(например, для фабрикации готовых ответов), атакует неразре
шимые проблемы..." (188, с. 185).
Этот дифирамб во славу различия производит странное
впечатление, поскольку различие здесь перестает выполнять
свою главную задачу -- функцию различения -- и недвусмыс
ленно свидетельствует о постструктуралистском понимании Фу
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ Трансформация дискурсивных практик 63
ко этой проблемы еще в свой "археологический период". Его
"дифференциальный" (различительный) анализ направлен преж
де всего на разрешение понятия любой целостности, поскольку в
конечном счете рисует картину безудержной игры различий, при
которой исчезает представление о сколь-либо содержательном
отличии двух оппозиций, т. е. исчезает сам принцип бинаризма,
поскольку это различия без отличия. Традиционную историю
Фуко стремится "заменить анализом поля симультанных разли
чий (которые характеризуют в любой данный период возмож
ную диффузию знаний) и последующих различий (которые
определяют в целом все трансформации, их иерархию, их зави
симость, их уровень). В то время когда историю обычно расска
зывают как историю традиции и новаторства, старого и нового,
мертвого и живого, скрытого и открытого, статического и дина
мического, я отваживаюсь рассказывать историю вечного разли
чия" (186, с. 237).
Любопытна судьба понятия "эпистема". Сам Фуко, кроме
"Слов и вещей", практически нигде его не употреблял, но
"эпистема" получила исключительную популярность среди самых
широких кругов литературоведов, философов, социологов, эсте
тиков, культурологов. Вырвавшись из замкнутой системы Фуко,
она, естественно, у разных интерпретаторов обрела различные
толкования, однако сохранился основной ее смысл, так поло
нивший воображение современников: эпистема соответствует
константному характеру некоего специфического языкового
мышления, всюду проникающей дискурсивности, которая, -- и
это самое важное, -- неосознаваемым для человека образом
существенно предопределяет нормы его деятельности, сам факт
специфического понимания феноменов окружающего мира, опти
ку его зрения и восприятия
действительности.
Трансформация дискурсивных практик
В "Словах и вещах" Фу
ко наметил общие контуры
той специфической научной
дисциплины, которая получи
ла у него имя "археологии
знания". В этой работе, как
уже говорилось, он выделил три ключевые, по его представле
нию, этапы формирования современного "европейского ментали
тета", сформулировал свое понимание истории" попытался дать
теоретическое обоснование "смерти субъекта", и, -- самое важ
ное с точки зрения той общей теоретической перспективы, кото
рая связывает единой линией развития и преемственности струк
турализм с постструктурализмом, -- постулировал дискурсив
64 ГЛАВА I "Архив"
ный характер человеческого сознания. Если что и осталось в
позиции Фуко непроясненным, то это детальная проработка
самого механизма трансформаций, или "мутаций", дискурсивных
практик, ведущих к разрушению старой и возникновению новой
эпистемы, а также обоснование принципиальной непознаваемо
сти эпистемы ее современниками.
В соответствии с этой задачей Фуко уже в статье 1968 г.
"Ответ на вопрос" (200) намечает три класса трансформаций
дискурсивных практик: 1) Деривации (или внутридискурсивные
зависимости), представляющие собой изменения, получаемые
путем дедукции или импликации, обобщения, ограничения, пер
мутации элементов, исключения или включения понятий и т. д.;
2) Мутации (междискурсивные зависимости): смещение границ
поля исследуемых объектов, изменение роли и позиции говоря
щего субъекта, функции языка, установление новых форм ин
формативной социальной циркуляции и т. д.; 3) Редистрибуции
(перераспределение, или внедискурсивные зависимости): опро
кидывание иерархического порядка, смена руководящих ролей,
смещении функции дискурса.
Как видно, на этом этапе Фуко пытался, совершенно в
структуралистском духе, вывести строгие правила порождения
"новых дискурсивных объектов", формализовать процесс, веду
щий к смене одной научной формации другой, практически ана
логичный смене научной парадигмы в терминах Куна. В тот
период для Фуко "История -- это дескриптивный анализ и
теория этих трансформаций" (186, с. 223). Окончательную
доработку понятийный аппарат "археологического периода"
получил в книге "Археология знания" (1969) (180). Перечисляя
основные понятия, применяемые здесь Фуко, Автономова выде
ляет из них три самые существенные: "позитивность" (единство
во времени и пространстве материала, образующего предмет
познания); "историческое априори" (совокупность условий, по
зволяющих позитивности проявиться в тех или иных высказыва
ниях); "архив" (перечень высказываний, порождаемых в рамках
позитивностей по правилам, задаваемым историческим априо
ри)" (1, с. 27-28). Особое внимание заслуживает концепция
"архива".
"Архив"
Как подчеркивает Фуко,
"архив" не представляет со
бой униформного и недиффе
ренцированного корпуса дис
курсов, напротив, это сильно
дифференцированная "общая система формации и трансформа
ции высказываний" (181, с. 130). При этом для современников
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ Деконструкция истории 65
"открыть", сделать явственным свой собственный "архив" не
возможно, "поскольку мы говорим, находясь внутри этих пра
вил, постольку он придает тому, что мы можем сказать -- как
и самому себе, как объекту нашего дискурса, -- свои модусы
правдоподобия, свои формы существования и сосуществования,
свою систему накопления научных фактов, их историчности и
исчезновения" (там же).
Если и можно успешно исследовать "архив" другой эпохи,
то только потому, что он предстает перед людьми иного времени
как "Другой", как носитель признаков "отличия", и в этом акте
изучения "другого", по мнению Фуко, мы якобы тем самым
косвенно признаем нашу дистанцию и отличие и имплицитно
отвергаем идею непрерывного "телеологического" прогресса или
просто преемственность "монологической" линии развития.
Именно дискурсивные практики каждой эпохи устанавливают те
исторически изменяющиеся системы "предписаний", которые и
предопределяют свойственный для нее код "запретов и выбо
ров". Фуко постулирует четыре "порога в процессе возникно
вения дискурсивной практики: пороги позитивности, эпистемо
логизации, научности и формализации (там же, с. 186-187).
Последний "порог", когда очередная специфическая дискурсив
ная практика превращается в замкнутую, самодовлеющую сис
тему, не допускающую каких-либо "инноваций", означает насту
пление времени "нового эпистемологического разрыва", веду
щего к появлению новой дискурсивной практики, и, соответст
венно, нового "архива". Фактически мы видим, что в
"Археологии знания" понятие "архива" пришло на смену эписте
ме; недаром Лейч заявляет, что эпистема -- это своего рода
"позитивное бессознательное культуры -- ее архив" (294, с.
149). Однако содержательный аспект нового понятия и цель его
введения в качестве аналитического принципа остаются теми же
доказать факт разрыва линии исторической преемственности.
Иными словами, каждая историческая эпоха обладает ей прису
щим "архивом", утверждающим свою оригинальность и неповто
римость и "аннулирующим" свое происхождение и дальнейшую
судьбу: ему на смену придет другой "архив", который так же
"забудет" о своем предшест
веннике.
Деконструкция истории
Если в свой "археоло
гический" период Фуко осу
ществил радикальный демон
таж традиционного представ
ления об истории, то на "генеалогическом" этапе своей эволюции
он предпринял уже ее явно постструктуралистскую деконструк
66 ГЛАВА I
цию. В работе 1971 г., знаменательно озаглавленной "Ницше,
генеалогия, история" (194) французский ученый заявляет, что
после Ницше можно рекомендовать лишь три способа обраще
ния с историей:
"а) Расширяя традиционную монументальную историю, мы
практикуем пародийное и фарсовое преувеличение, доводя все
"священное" до карнавального предела героического -- вплоть
до самых великих, каких только можно вообразить, людей и
событий.
б) Полностью отказываясь от старой общепринятой тради
ции исторического развития, мы сразу становимся всем. Множе
ственное и прерывистое "Я", неспособное к синтезу и незаинте
ресованное в своих корнях, способно эмпатически вживаться в
любые формы существования изменчивого мира людей и куль
тур.
в) Отказываясь от исключительной страсти к "истине", мы
отвергаем волю-к-"знанию" и жертвование жизнью. Мы чтим
практику "глупости" (194, с. 160-161).
Несмотря на очевидный эпатаж и иронию (при всей почти
тельности реминисценций из Ницше) этой странной программы,
которую Фуко попытался реализовать в работах "Надзор и
наказание" (1975) (202) и "Воля к знанию" (1976, первый том
"Истории сексуальности") (185), основные ее положения очер
чены достаточно ясно: на место "истории" приходит пародия и
фарс, "истине" и "знанию" противопоставляется "глупость", как
бы "серьезно-философски" ее ни понимать, в каком-либо техни
ческом смысле ни толковать. Разумеется, не может быть и речи
о снисходительном упрощении позиции Фуко: все это приводит
ся лишь в доказательство столь типичной для постструктурализ
ма перспективы анализа как "игрового иррационализма", восхо
дящего к ницшеанской традиции. И в этом плане весь пост
структурализм в целом может рассматриваться как продолжение
ницшеанской линии мышления.
Иными словами для Фуко самое главное -- подчеркнуть
неосознаваемость исторических процессов, недоступность созна
нию современника ни тех законов, по которым он живет, ни
истинного характера тех объяснений, которыми он располагает
для их обоснования. Разумеется, сам Фуко находит рациональ
ное объяснение исторических трансформаций, которые, как он
доказывает, совершенно исказили первоначальные причины и
"объяснительные схемы" явлений действительности, но он отка
зывает в подобной рациональности повседневному сознанию.
Оно для него является изначально ложным, а вся история вы
ступает как абсолютно нерационализируемый процесс, где гос
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ Структурализм и постструктурализм Фуко 67
подствуют дискретности, нарушения преемственности, логиче
ской последовательности. Для Фуко гораздо важнее выявить
"различие" между современностью и прошлым и показать аб
сурдность бытующих в современном сознании причин, которые
обычно приводятся для объяснения возникновения этого
"различия". С этой целью он пытается найти в прошлом тот
момент, когда данное "различие" возникло, а затем все те
трансформации, которые оно претерпевало за все время своего
существования.
Структурализм и постструктурализм Фуко
Несомненно, есть нема
лые основания противопостав
лять "археологический" и
"генеалогический периоды
Фуко, и, соответственно,
общие системы доказательств
его "археологии" и "генеало
гии", указывая при этом на структурность построения аргумен
тации в первой и отказ (впрочем, скорее имплицитный, нежели
эксплицитный) от структурности во второй (имеющей тем са
мым постструктуралистский характер). Однако следует иметь в
виду, что эти противопоставления в общем относительны и мы
найдем в обеих "системах" гораздо больше преемственности, чем
различия. Речь может идти лишь о сдвиге акцентов, о довольно
плавном смещении исследовательских интересов и, конечно, о
несомненном переосмыслении "структуралистских наслоений"
археологического периода, "наслоений" потому, что они наложи
лись на бесструктурность концептуальных схем Фуко его пер
вых "доархеологических" работ.
Но и сам структурализм Фуко, как уже отмечалось, не
был классическим, он выступал у Фуко скорее как тенденция,
не получившая строго системного выражения с "обязательными",
в данном случае жестко иерархизированными отношениями
различных уровней общего структурного образования. В частно
сти, как структурирующий принцип эпистема носила явно несис
тематический характер, и суть дела не в том, что она действова
ла как бессознательный фактор -- так функционировали все
неявные структуры классического структурализма, -- а в том,
что будучи сформулирована как слишком общий принцип, она,
несмотря на все усилия Фуко, так и не получила строго логиче
ски обоснованную схему. В ней с самого начала было слишком
много стихийного, бессознательного по самому принципу своего
функционирования. Можно сказать, что с эпистемой произошло
то же, что и с другими "глубинными структурами" теоретиков
68 ГЛАВА I "Власть"
структурализма второй половины 60-х гг.: стал выявляться ее
стихийный, неподвластный рациональной логике характер.
В частности, Лейч недвусмысленно фиксирует противопо
ложность программ структурализма и "Археологии знания":
"Тщательно избегая каких-либо форм интенциональности, фор
мализации и интерпретации, археология сознательно сторонится
феноменологии, структурализма и герменевтики. Объектом ее
анализа является не автор, не лингвистический код, не читатель
или индивидуальный текст, а ограниченный набор текстов, обра
зующих регламентированный дискурс отдельной научной дисци
плины. Расширяя свой анализ, она коррелирует различные дис
циплинарные дискурсы таким образом, чтобы выявить общую
систему правил, регулирующих дискурсивные практики и
эпохи"(294, с. 151). Очевидно, недаром Фуко впоследствии
отказался от применения термина "эпистема" в своих работах и
переключил свои научные интересы на выявление еще более
иррационального импульса, "перводвигателя" истории -- власти
как "власти-к-знанию". Естественно, что при таком подходе
роль философского наследия Ницше в общей системе мышления
Фуко возросла в значнтель
ной степени.
"Власть"
Как пишут М. Моррис
и П. Пэттон в исследовании
"Мишель Фуко: Власть, ис
тина, стратегия" (1979)
(316), начиная с 1970 г. Фуко стал одновременно исследовать
как "малые или локальные формы власти, -- власти, находя
щейся на нижних пределах своего проявления, когда она касает
ся тела индивидов", так и "великие аппараты"3, глобальные
формы господства" (316, с. 9), осуществляющие свое господство
посредством институализированного дискурса.
Пожалуй, самым существенным в общем учении Фуко яви
лось его положение о необходимости критики "логики власти и
господства" во всех ее проявлениях. Именно это было и остает
ся самым привлекательным тезисом его доктрины, превратив
шимся в своего рода "негативный императив", затронувший
____________________
3 Под термином "аппараты" структурализме и постстурурализме
закрепилось в основном значение, которое ему придал Алтюссер,
постулируя существование "репрессивных государственных аппаратов",
добивающихся своей цели при помощи насилия,
и "идеологических государственных аппаратов", таких как церковь,
система образования, семья, профсоюзы, масмедиа, литература и т. д.,
достигающих того же путем обеспечения "согласия" масс.
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ 69
сознание очень широких кругов современной западной интелли
генции.
Фактически в этом же направлении работает и общая логи
ка рассуждений Дерриды, Кристевой, Делеза и многих других
постструктуралистов -- здесь лежит то общее, что их всех объ
единяет, но как раз у Фуко эта мысль получила наиболее при
емлемую и популярную формулировку как своей доступностью,
логической обоснованностью, так и умеренно-прогрессивным
радикализмом общей постановки вопроса, не без налета некото
рой фатальной обреченности и неизбежности. Очевидно, эта
мифологема, воспринятая людьми самых разных взглядов и
убеждений, отвечает современным западным представлениям о
власти как о феномене, обязательно и принудительно действую
щем на каждую отдельную личность в ее повседневной практи
ке, и в то же время обладающем крайне противоречивым, раз
нонанравленным характером, способным совершенно непредска
зуемым образом обнаруживаться неожиданно в самых разных
местах и сферах.
Еще раз повторим: дисперсность, дискретность, противоре
чивость, повсеместность и обязательность проявления власти в
понимании Фуко придает ей налет мистической ауры, характер
не всегда уловимой и осознаваемой, но тем не менее активно
действующей надличной. Она порождает эффект той спе
цифической притягательности иррационализма, к которому так
чувствителен человек конца ХХ в. и который он пытается ра
ционально объяснить, прибегая к авторитету научно-естест
венного релятивизма новейших физико-математических пред
ставлений. Специфика понимания "власти" у Фуко заключается
прежде всего в том, что она проявляется как власть "научных
дискурсов" над сознанием человека. Иначе говоря, знание",
добываемое наукой, само по себе относительное и пэотому яко
бы сомнительное с точки зрения "всеобщей истины", навязыва
ется сознанию человека в качестве "неоспоримого авторитета",
заставляющего и побуждающего его мыслить уже заранее гото
выми понятиями и представлениями. Как пишет Лейч, "проект
Фуко с его кропотливым анализом в высшей степени регули
руемого дискурса дает картину культурного Бессознательного,
которое выражается не столько в различных либидозных жела
ниях и импульсах, сколько в жажде знания и связанной с ним
власти" (294, с. 155).
Этот языковой (дискурсивный) характер знания и меха
низм его превращения в орудие власти объясняется довольно
просто, если мы вспомним, что само сознание человека как
таковое еще в рамках структурализма мыслилось исключительно
70 ГЛАВА I
как языковое. И те выводы, которые сделал из этого фундамен
тального положения структурализма и постструктурализма Фу
ко, шли в традиционном для данной системы рассуждений духе,
хотя и получили у него специфическую (и, надо отметить, весь
ма влиятельную) интерпретацию. С точки зрения панъязыкового
сознания нельзя себе представить даже возможность любого
сознания вне дискурса. С другой стороны, если язык предопре
деляет мышление и те формы, которые оно в нем обретает, -
так называемые "мыслительные формы", -- то и порождающие
их научные дисциплины одновременно формируют "поле созна
ния", своей деятельностью постоянно его расширяя и, что явля
ется для Фуко самым важным, тем самым осуществляя функ
цию контроля над сознанием человека.
Таким образом, в теории Фуко осуществляется мистифици
рование научно-технического прогресса, подмена его анонимной
и полиморфной "волей к знанию" и интерпретация ее как стрем
ления замаскировать "волю к власти" претензией на научную
"истину". Как утверждает Фуко в своей обычной эмоциональ
ной манере: " Исторический анализ этой злостной воли к зна
нию обнаруживает, что всякое знание основывается на неспра
ведливости (что нет права, даже в акте познания, на истину или
обоснование истины) и что сам инстинкт к знанию зловреден
(иногда губителен для счастья человечества). Даже в той широ
ко распространенной форме, которую она принимает сегодня,
воля к знанию неспособна постичь универсальную истину: чело
веку не дано уверенно и безмятежно господствовать над приро
дой. Напротив, она непрестанно увеличивает риск, порождает
опасности повсюду... ее рост не связан с установлением и упро
чением свободного субъекта; скорее она все больше порабощает
его своим инстинктивным насилием" (188, с. 163).
Проблема "власти", пожалуй, оказалась наиболее важной
среди тех представителей деконструктивизма и постструктура
лизма (это касается прежде всего так называемого "левого де
конструктивизма" и британского постструктурализма с их теори
ей "социального текста"), которые особенно остро ощущали
неудовлетворенность несомненной тенденцией к деполитизации,
явно проявившейся в работах Дерриды конца 60-х и практиче
ски всех 70-х гг 4. Но в первую очередь это недовольство было
______________________________
4 Где-то на рубеже 70-х и 80-х гг. его позиция несколько изменилась:
как генератор идей, очень чуткий к общему "настроенческому хаосу"
бурлящего котла разноречивых мнений, он мгновенно среагировал на
перемену пристрастий и ориентаций западных интеллектуалов,
и скорректировал в начале 80-х гг. свою позицию.
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ 71
направлено против открыто декларируемой аполитичности Йель-,
ской школы.
Несомненно воздействие Фуко и на оформление таких
ключевых положений постмодернистской теории, как концепции
фрагментарности "метарассказов" Лиотара. В частности, в своей
книге "Воля к знанию" -- части тогда замысливаемой им об
ширной шеститомной "Истории сексуальности" (1976)5 он
выступает и против тирании "тотализирующих дискурсов", легити
мируюших власть (одним из таких видов дискурса он считал
марксизм), в борьбе с которыми и должен был выступить его
анализ "генеалогии" знания, позволяющий, по мнению ученого,
выявить фрагментарный, внутренне подчиненный господствую
щему дискурсу, локальный и специфичный характер этого
"знания".
После чтения рассуждений Фуко о власти остается стран
ное впечатление: чем подробнее он объясняет механизмы ее
действия, рисуя эффективную картину ее всевластия, тем навяз
чивее становится ощущение ее какой-то бесцельности и ирра
циональности, замкнутости на себе. Таким образом, власть,
будучи в системе ученого высшим принципом реальности, фак
тические существует сама ради себя; как заметил А. Фурсов,
это скорее концепция "кратократии" -- власть власти. Фуко
отказывается от поисков истоков власти, от работы с понятием
власти на уровне социального намерения ее применить и кон
центрирует свое внимание на механизмах ее внешнего проявле
ния и внутреннего самоконтроля, на формировании субъекта как
результата ее воздействия.
Власть, как желание, бесструктурна, фактически Фуко и
придает ей характер слепой жажды господства, со всех сторон
окружающей индивида и сфокусированной на нем как на центре
применения своих сил. В этом отношении, очевидно, справедли
ва критика Сарупом фукольдианского понятия "власти", когда
он пишет: "Власть не является ни институтом, ни структурой, ни
некой силой, которой наделены отдельные люди; это имя, дан
ное комплексу стратегических отношений в данном обществе.
образуется из локальных, сугубо ограниченных сфер своего
первоначального применения в частно-научных "дискурсивных
практиках": "Дискурсивные практики характеризуются ограни
чением поля объектов, определяемых легитимностью перспекти
вы для агента знания и фиксацией норм для выработки концеп
ций и теорий. Следовательно, каждая дискурсивная практика
подразумевает взаимодействие предписаний, которые устанавли
вают ее правила исключения и выбора" (Фуко, 188, с. 199).
Каждая вновь образующаяся научная дисциплина как бы
заново открывает для себя объект своего исследования
(фактически, по представлениям Фуко, его "создает") или, как
пишет Лейч, "очерчивает поле объектов, определяет легитимные
перспективы и фиксирует нормы для порождения своих концеп
туальных элементов" (294, с. 146). Тот же Лейч отмечает:
"изображая эпистему не как сумму знаний или унифицирован
ный способ мышления, а как пространство отклонений, дистан
цирования и рассеивания, Фуко помещает свою всеобщую мо
дель культуры среди активной игры различий" (294, с. 153),
Причем сама эта "игра различий" редуцирует "отличительную"
способность традиционного различия, превращая его на деле в
незначительные отклонения, лишая или ослабляя его функцию
содержательного маркирования отличительных признаков. Обо
зревая работы Ж. Делеза "Различие и повтор" (1968) (131) и
"Логика смысла" (1969) (134), Фуко писал: "Высвобождение
различия требует мысли без противоречий, без диалектики, без
отрицания; мысли, которая приемлет отклонение; мысли утвер
ждающей, инструментом которой служит дизъюнкция; мысли
множества -- номадической рассеянной множественности, не
ограниченной и не скованной ограничениями подобия; мысли,
которая не приспособляется к какой-либо педагогической модели
(например, для фабрикации готовых ответов), атакует неразре
шимые проблемы..." (188, с. 185).
Этот дифирамб во славу различия производит странное
впечатление, поскольку различие здесь перестает выполнять
свою главную задачу -- функцию различения -- и недвусмыс
ленно свидетельствует о постструктуралистском понимании Фу
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ Трансформация дискурсивных практик 63
ко этой проблемы еще в свой "археологический период". Его
"дифференциальный" (различительный) анализ направлен преж
де всего на разрешение понятия любой целостности, поскольку в
конечном счете рисует картину безудержной игры различий, при
которой исчезает представление о сколь-либо содержательном
отличии двух оппозиций, т. е. исчезает сам принцип бинаризма,
поскольку это различия без отличия. Традиционную историю
Фуко стремится "заменить анализом поля симультанных разли
чий (которые характеризуют в любой данный период возмож
ную диффузию знаний) и последующих различий (которые
определяют в целом все трансформации, их иерархию, их зави
симость, их уровень). В то время когда историю обычно расска
зывают как историю традиции и новаторства, старого и нового,
мертвого и живого, скрытого и открытого, статического и дина
мического, я отваживаюсь рассказывать историю вечного разли
чия" (186, с. 237).
Любопытна судьба понятия "эпистема". Сам Фуко, кроме
"Слов и вещей", практически нигде его не употреблял, но
"эпистема" получила исключительную популярность среди самых
широких кругов литературоведов, философов, социологов, эсте
тиков, культурологов. Вырвавшись из замкнутой системы Фуко,
она, естественно, у разных интерпретаторов обрела различные
толкования, однако сохранился основной ее смысл, так поло
нивший воображение современников: эпистема соответствует
константному характеру некоего специфического языкового
мышления, всюду проникающей дискурсивности, которая, -- и
это самое важное, -- неосознаваемым для человека образом
существенно предопределяет нормы его деятельности, сам факт
специфического понимания феноменов окружающего мира, опти
ку его зрения и восприятия
действительности.
Трансформация дискурсивных практик
В "Словах и вещах" Фу
ко наметил общие контуры
той специфической научной
дисциплины, которая получи
ла у него имя "археологии
знания". В этой работе, как
уже говорилось, он выделил три ключевые, по его представле
нию, этапы формирования современного "европейского ментали
тета", сформулировал свое понимание истории" попытался дать
теоретическое обоснование "смерти субъекта", и, -- самое важ
ное с точки зрения той общей теоретической перспективы, кото
рая связывает единой линией развития и преемственности струк
турализм с постструктурализмом, -- постулировал дискурсив
64 ГЛАВА I "Архив"
ный характер человеческого сознания. Если что и осталось в
позиции Фуко непроясненным, то это детальная проработка
самого механизма трансформаций, или "мутаций", дискурсивных
практик, ведущих к разрушению старой и возникновению новой
эпистемы, а также обоснование принципиальной непознаваемо
сти эпистемы ее современниками.
В соответствии с этой задачей Фуко уже в статье 1968 г.
"Ответ на вопрос" (200) намечает три класса трансформаций
дискурсивных практик: 1) Деривации (или внутридискурсивные
зависимости), представляющие собой изменения, получаемые
путем дедукции или импликации, обобщения, ограничения, пер
мутации элементов, исключения или включения понятий и т. д.;
2) Мутации (междискурсивные зависимости): смещение границ
поля исследуемых объектов, изменение роли и позиции говоря
щего субъекта, функции языка, установление новых форм ин
формативной социальной циркуляции и т. д.; 3) Редистрибуции
(перераспределение, или внедискурсивные зависимости): опро
кидывание иерархического порядка, смена руководящих ролей,
смещении функции дискурса.
Как видно, на этом этапе Фуко пытался, совершенно в
структуралистском духе, вывести строгие правила порождения
"новых дискурсивных объектов", формализовать процесс, веду
щий к смене одной научной формации другой, практически ана
логичный смене научной парадигмы в терминах Куна. В тот
период для Фуко "История -- это дескриптивный анализ и
теория этих трансформаций" (186, с. 223). Окончательную
доработку понятийный аппарат "археологического периода"
получил в книге "Археология знания" (1969) (180). Перечисляя
основные понятия, применяемые здесь Фуко, Автономова выде
ляет из них три самые существенные: "позитивность" (единство
во времени и пространстве материала, образующего предмет
познания); "историческое априори" (совокупность условий, по
зволяющих позитивности проявиться в тех или иных высказыва
ниях); "архив" (перечень высказываний, порождаемых в рамках
позитивностей по правилам, задаваемым историческим априо
ри)" (1, с. 27-28). Особое внимание заслуживает концепция
"архива".
"Архив"
Как подчеркивает Фуко,
"архив" не представляет со
бой униформного и недиффе
ренцированного корпуса дис
курсов, напротив, это сильно
дифференцированная "общая система формации и трансформа
ции высказываний" (181, с. 130). При этом для современников
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ Деконструкция истории 65
"открыть", сделать явственным свой собственный "архив" не
возможно, "поскольку мы говорим, находясь внутри этих пра
вил, постольку он придает тому, что мы можем сказать -- как
и самому себе, как объекту нашего дискурса, -- свои модусы
правдоподобия, свои формы существования и сосуществования,
свою систему накопления научных фактов, их историчности и
исчезновения" (там же).
Если и можно успешно исследовать "архив" другой эпохи,
то только потому, что он предстает перед людьми иного времени
как "Другой", как носитель признаков "отличия", и в этом акте
изучения "другого", по мнению Фуко, мы якобы тем самым
косвенно признаем нашу дистанцию и отличие и имплицитно
отвергаем идею непрерывного "телеологического" прогресса или
просто преемственность "монологической" линии развития.
Именно дискурсивные практики каждой эпохи устанавливают те
исторически изменяющиеся системы "предписаний", которые и
предопределяют свойственный для нее код "запретов и выбо
ров". Фуко постулирует четыре "порога в процессе возникно
вения дискурсивной практики: пороги позитивности, эпистемо
логизации, научности и формализации (там же, с. 186-187).
Последний "порог", когда очередная специфическая дискурсив
ная практика превращается в замкнутую, самодовлеющую сис
тему, не допускающую каких-либо "инноваций", означает насту
пление времени "нового эпистемологического разрыва", веду
щего к появлению новой дискурсивной практики, и, соответст
венно, нового "архива". Фактически мы видим, что в
"Археологии знания" понятие "архива" пришло на смену эписте
ме; недаром Лейч заявляет, что эпистема -- это своего рода
"позитивное бессознательное культуры -- ее архив" (294, с.
149). Однако содержательный аспект нового понятия и цель его
введения в качестве аналитического принципа остаются теми же
доказать факт разрыва линии исторической преемственности.
Иными словами, каждая историческая эпоха обладает ей прису
щим "архивом", утверждающим свою оригинальность и неповто
римость и "аннулирующим" свое происхождение и дальнейшую
судьбу: ему на смену придет другой "архив", который так же
"забудет" о своем предшест
веннике.
Деконструкция истории
Если в свой "археоло
гический" период Фуко осу
ществил радикальный демон
таж традиционного представ
ления об истории, то на "генеалогическом" этапе своей эволюции
он предпринял уже ее явно постструктуралистскую деконструк
66 ГЛАВА I
цию. В работе 1971 г., знаменательно озаглавленной "Ницше,
генеалогия, история" (194) французский ученый заявляет, что
после Ницше можно рекомендовать лишь три способа обраще
ния с историей:
"а) Расширяя традиционную монументальную историю, мы
практикуем пародийное и фарсовое преувеличение, доводя все
"священное" до карнавального предела героического -- вплоть
до самых великих, каких только можно вообразить, людей и
событий.
б) Полностью отказываясь от старой общепринятой тради
ции исторического развития, мы сразу становимся всем. Множе
ственное и прерывистое "Я", неспособное к синтезу и незаинте
ресованное в своих корнях, способно эмпатически вживаться в
любые формы существования изменчивого мира людей и куль
тур.
в) Отказываясь от исключительной страсти к "истине", мы
отвергаем волю-к-"знанию" и жертвование жизнью. Мы чтим
практику "глупости" (194, с. 160-161).
Несмотря на очевидный эпатаж и иронию (при всей почти
тельности реминисценций из Ницше) этой странной программы,
которую Фуко попытался реализовать в работах "Надзор и
наказание" (1975) (202) и "Воля к знанию" (1976, первый том
"Истории сексуальности") (185), основные ее положения очер
чены достаточно ясно: на место "истории" приходит пародия и
фарс, "истине" и "знанию" противопоставляется "глупость", как
бы "серьезно-философски" ее ни понимать, в каком-либо техни
ческом смысле ни толковать. Разумеется, не может быть и речи
о снисходительном упрощении позиции Фуко: все это приводит
ся лишь в доказательство столь типичной для постструктурализ
ма перспективы анализа как "игрового иррационализма", восхо
дящего к ницшеанской традиции. И в этом плане весь пост
структурализм в целом может рассматриваться как продолжение
ницшеанской линии мышления.
Иными словами для Фуко самое главное -- подчеркнуть
неосознаваемость исторических процессов, недоступность созна
нию современника ни тех законов, по которым он живет, ни
истинного характера тех объяснений, которыми он располагает
для их обоснования. Разумеется, сам Фуко находит рациональ
ное объяснение исторических трансформаций, которые, как он
доказывает, совершенно исказили первоначальные причины и
"объяснительные схемы" явлений действительности, но он отка
зывает в подобной рациональности повседневному сознанию.
Оно для него является изначально ложным, а вся история вы
ступает как абсолютно нерационализируемый процесс, где гос
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ Структурализм и постструктурализм Фуко 67
подствуют дискретности, нарушения преемственности, логиче
ской последовательности. Для Фуко гораздо важнее выявить
"различие" между современностью и прошлым и показать аб
сурдность бытующих в современном сознании причин, которые
обычно приводятся для объяснения возникновения этого
"различия". С этой целью он пытается найти в прошлом тот
момент, когда данное "различие" возникло, а затем все те
трансформации, которые оно претерпевало за все время своего
существования.
Структурализм и постструктурализм Фуко
Несомненно, есть нема
лые основания противопостав
лять "археологический" и
"генеалогический периоды
Фуко, и, соответственно,
общие системы доказательств
его "археологии" и "генеало
гии", указывая при этом на структурность построения аргумен
тации в первой и отказ (впрочем, скорее имплицитный, нежели
эксплицитный) от структурности во второй (имеющей тем са
мым постструктуралистский характер). Однако следует иметь в
виду, что эти противопоставления в общем относительны и мы
найдем в обеих "системах" гораздо больше преемственности, чем
различия. Речь может идти лишь о сдвиге акцентов, о довольно
плавном смещении исследовательских интересов и, конечно, о
несомненном переосмыслении "структуралистских наслоений"
археологического периода, "наслоений" потому, что они наложи
лись на бесструктурность концептуальных схем Фуко его пер
вых "доархеологических" работ.
Но и сам структурализм Фуко, как уже отмечалось, не
был классическим, он выступал у Фуко скорее как тенденция,
не получившая строго системного выражения с "обязательными",
в данном случае жестко иерархизированными отношениями
различных уровней общего структурного образования. В частно
сти, как структурирующий принцип эпистема носила явно несис
тематический характер, и суть дела не в том, что она действова
ла как бессознательный фактор -- так функционировали все
неявные структуры классического структурализма, -- а в том,
что будучи сформулирована как слишком общий принцип, она,
несмотря на все усилия Фуко, так и не получила строго логиче
ски обоснованную схему. В ней с самого начала было слишком
много стихийного, бессознательного по самому принципу своего
функционирования. Можно сказать, что с эпистемой произошло
то же, что и с другими "глубинными структурами" теоретиков
68 ГЛАВА I "Власть"
структурализма второй половины 60-х гг.: стал выявляться ее
стихийный, неподвластный рациональной логике характер.
В частности, Лейч недвусмысленно фиксирует противопо
ложность программ структурализма и "Археологии знания":
"Тщательно избегая каких-либо форм интенциональности, фор
мализации и интерпретации, археология сознательно сторонится
феноменологии, структурализма и герменевтики. Объектом ее
анализа является не автор, не лингвистический код, не читатель
или индивидуальный текст, а ограниченный набор текстов, обра
зующих регламентированный дискурс отдельной научной дисци
плины. Расширяя свой анализ, она коррелирует различные дис
циплинарные дискурсы таким образом, чтобы выявить общую
систему правил, регулирующих дискурсивные практики и
эпохи"(294, с. 151). Очевидно, недаром Фуко впоследствии
отказался от применения термина "эпистема" в своих работах и
переключил свои научные интересы на выявление еще более
иррационального импульса, "перводвигателя" истории -- власти
как "власти-к-знанию". Естественно, что при таком подходе
роль философского наследия Ницше в общей системе мышления
Фуко возросла в значнтель
ной степени.
"Власть"
Как пишут М. Моррис
и П. Пэттон в исследовании
"Мишель Фуко: Власть, ис
тина, стратегия" (1979)
(316), начиная с 1970 г. Фуко стал одновременно исследовать
как "малые или локальные формы власти, -- власти, находя
щейся на нижних пределах своего проявления, когда она касает
ся тела индивидов", так и "великие аппараты"3, глобальные
формы господства" (316, с. 9), осуществляющие свое господство
посредством институализированного дискурса.
Пожалуй, самым существенным в общем учении Фуко яви
лось его положение о необходимости критики "логики власти и
господства" во всех ее проявлениях. Именно это было и остает
ся самым привлекательным тезисом его доктрины, превратив
шимся в своего рода "негативный императив", затронувший
____________________
3 Под термином "аппараты" структурализме и постстурурализме
закрепилось в основном значение, которое ему придал Алтюссер,
постулируя существование "репрессивных государственных аппаратов",
добивающихся своей цели при помощи насилия,
и "идеологических государственных аппаратов", таких как церковь,
система образования, семья, профсоюзы, масмедиа, литература и т. д.,
достигающих того же путем обеспечения "согласия" масс.
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ 69
сознание очень широких кругов современной западной интелли
генции.
Фактически в этом же направлении работает и общая логи
ка рассуждений Дерриды, Кристевой, Делеза и многих других
постструктуралистов -- здесь лежит то общее, что их всех объ
единяет, но как раз у Фуко эта мысль получила наиболее при
емлемую и популярную формулировку как своей доступностью,
логической обоснованностью, так и умеренно-прогрессивным
радикализмом общей постановки вопроса, не без налета некото
рой фатальной обреченности и неизбежности. Очевидно, эта
мифологема, воспринятая людьми самых разных взглядов и
убеждений, отвечает современным западным представлениям о
власти как о феномене, обязательно и принудительно действую
щем на каждую отдельную личность в ее повседневной практи
ке, и в то же время обладающем крайне противоречивым, раз
нонанравленным характером, способным совершенно непредска
зуемым образом обнаруживаться неожиданно в самых разных
местах и сферах.
Еще раз повторим: дисперсность, дискретность, противоре
чивость, повсеместность и обязательность проявления власти в
понимании Фуко придает ей налет мистической ауры, характер
не всегда уловимой и осознаваемой, но тем не менее активно
действующей надличной. Она порождает эффект той спе
цифической притягательности иррационализма, к которому так
чувствителен человек конца ХХ в. и который он пытается ра
ционально объяснить, прибегая к авторитету научно-естест
венного релятивизма новейших физико-математических пред
ставлений. Специфика понимания "власти" у Фуко заключается
прежде всего в том, что она проявляется как власть "научных
дискурсов" над сознанием человека. Иначе говоря, знание",
добываемое наукой, само по себе относительное и пэотому яко
бы сомнительное с точки зрения "всеобщей истины", навязыва
ется сознанию человека в качестве "неоспоримого авторитета",
заставляющего и побуждающего его мыслить уже заранее гото
выми понятиями и представлениями. Как пишет Лейч, "проект
Фуко с его кропотливым анализом в высшей степени регули
руемого дискурса дает картину культурного Бессознательного,
которое выражается не столько в различных либидозных жела
ниях и импульсах, сколько в жажде знания и связанной с ним
власти" (294, с. 155).
Этот языковой (дискурсивный) характер знания и меха
низм его превращения в орудие власти объясняется довольно
просто, если мы вспомним, что само сознание человека как
таковое еще в рамках структурализма мыслилось исключительно
70 ГЛАВА I
как языковое. И те выводы, которые сделал из этого фундамен
тального положения структурализма и постструктурализма Фу
ко, шли в традиционном для данной системы рассуждений духе,
хотя и получили у него специфическую (и, надо отметить, весь
ма влиятельную) интерпретацию. С точки зрения панъязыкового
сознания нельзя себе представить даже возможность любого
сознания вне дискурса. С другой стороны, если язык предопре
деляет мышление и те формы, которые оно в нем обретает, -
так называемые "мыслительные формы", -- то и порождающие
их научные дисциплины одновременно формируют "поле созна
ния", своей деятельностью постоянно его расширяя и, что явля
ется для Фуко самым важным, тем самым осуществляя функ
цию контроля над сознанием человека.
Таким образом, в теории Фуко осуществляется мистифици
рование научно-технического прогресса, подмена его анонимной
и полиморфной "волей к знанию" и интерпретация ее как стрем
ления замаскировать "волю к власти" претензией на научную
"истину". Как утверждает Фуко в своей обычной эмоциональ
ной манере: " Исторический анализ этой злостной воли к зна
нию обнаруживает, что всякое знание основывается на неспра
ведливости (что нет права, даже в акте познания, на истину или
обоснование истины) и что сам инстинкт к знанию зловреден
(иногда губителен для счастья человечества). Даже в той широ
ко распространенной форме, которую она принимает сегодня,
воля к знанию неспособна постичь универсальную истину: чело
веку не дано уверенно и безмятежно господствовать над приро
дой. Напротив, она непрестанно увеличивает риск, порождает
опасности повсюду... ее рост не связан с установлением и упро
чением свободного субъекта; скорее она все больше порабощает
его своим инстинктивным насилием" (188, с. 163).
Проблема "власти", пожалуй, оказалась наиболее важной
среди тех представителей деконструктивизма и постструктура
лизма (это касается прежде всего так называемого "левого де
конструктивизма" и британского постструктурализма с их теори
ей "социального текста"), которые особенно остро ощущали
неудовлетворенность несомненной тенденцией к деполитизации,
явно проявившейся в работах Дерриды конца 60-х и практиче
ски всех 70-х гг 4. Но в первую очередь это недовольство было
______________________________
4 Где-то на рубеже 70-х и 80-х гг. его позиция несколько изменилась:
как генератор идей, очень чуткий к общему "настроенческому хаосу"
бурлящего котла разноречивых мнений, он мгновенно среагировал на
перемену пристрастий и ориентаций западных интеллектуалов,
и скорректировал в начале 80-х гг. свою позицию.
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ 71
направлено против открыто декларируемой аполитичности Йель-,
ской школы.
Несомненно воздействие Фуко и на оформление таких
ключевых положений постмодернистской теории, как концепции
фрагментарности "метарассказов" Лиотара. В частности, в своей
книге "Воля к знанию" -- части тогда замысливаемой им об
ширной шеститомной "Истории сексуальности" (1976)5 он
выступает и против тирании "тотализирующих дискурсов", легити
мируюших власть (одним из таких видов дискурса он считал
марксизм), в борьбе с которыми и должен был выступить его
анализ "генеалогии" знания, позволяющий, по мнению ученого,
выявить фрагментарный, внутренне подчиненный господствую
щему дискурсу, локальный и специфичный характер этого
"знания".
После чтения рассуждений Фуко о власти остается стран
ное впечатление: чем подробнее он объясняет механизмы ее
действия, рисуя эффективную картину ее всевластия, тем навяз
чивее становится ощущение ее какой-то бесцельности и ирра
циональности, замкнутости на себе. Таким образом, власть,
будучи в системе ученого высшим принципом реальности, фак
тические существует сама ради себя; как заметил А. Фурсов,
это скорее концепция "кратократии" -- власть власти. Фуко
отказывается от поисков истоков власти, от работы с понятием
власти на уровне социального намерения ее применить и кон
центрирует свое внимание на механизмах ее внешнего проявле
ния и внутреннего самоконтроля, на формировании субъекта как
результата ее воздействия.
Власть, как желание, бесструктурна, фактически Фуко и
придает ей характер слепой жажды господства, со всех сторон
окружающей индивида и сфокусированной на нем как на центре
применения своих сил. В этом отношении, очевидно, справедли
ва критика Сарупом фукольдианского понятия "власти", когда
он пишет: "Власть не является ни институтом, ни структурой, ни
некой силой, которой наделены отдельные люди; это имя, дан
ное комплексу стратегических отношений в данном обществе.