Страница:
Было бы неплохо, если бы сейчас люди вокруг меня следовали этому мудрому совету! Потому что я не знаю о себе НИЧЕГО. Вернее, не о себе, а о том, за кого меня принимают окружающие.
Кое-что, правда, известно «по умолчанию». Речь идет о мальчике лет пяти, которого зовут Саша Королев. Значит, русский. У него есть родители. Мама, по крайней мере. Он ходит в детский сад неизвестно какого города неизвестно в каком году. А все остальное можно смело относить к величинам, которые в математике принято обозначать как «икс» и «игрек».
Скажем прямо — негусто.
Значит, надо открыть нараспашку все органы восприятия и жадно, как дорвавшийся до оазиса в пустыне усталый странник, поглощать потоки информации, быстренько ее анализировать и мысленно раскладывать по полочкам. А потом — использовать. Так, чтобы никто не заподозрил, что мальчика Сашу постигло необъяснимое помрачение сознания.
И вообще — «скажи еще спасибо, что живой!»…
Скажу, обязательно. При первом же случае. Только кому? Заоблачному старцу в белой хламиде, вдруг вздумавшему давать отдельным смертным вторую жизнь? Инопланетянам, ставящим на нас свои непонятные эксперименты? Или чудовищным генетическим аномалиям, перед которыми отступают жизнь и смерть?
Впрочем, благодарности мы прибережем на потом. А пока надо вживаться в новое обличье.
А, собственно, почему я решил, что надо действовать, как советовал когда-то Фет: «Молчи, скрывайся и таи и мысли, и мечты свои…»? Не лучше ли сразу поставить точки над «i» и объявить всем, кто я такой?
А вот фиг вам! Не дождетесь!.. И не потому, что в нутро мое еще со времен работы на Интерпол въелись гнусные шпионские навыки, коими я успешно пользовался и в Инвестигации.
Трезво надо мыслить, господа, трезво, даже если вы упились до положения риз, как говаривал один шеф русской разведки еще в царские времена. А если трезво, то давай представим, как это будет выглядеть. Взглянем на ситуацию глазами стороннего наблюдателя (инопланетянина, как шутили, бывало, в Конторе). Пятилетний Саша Королев вдруг заявляет, что он — это не он, а бывший инвестигатор имярек, погибший энное время тому назад. Кстати, судя по окружающей обстановке, не так уж давно. Во всяком случае, техника на улицах осталась примерно на том же уровне. Вон тот турбокар, например, как две капли воды похож на мой «Тандерболт». Да и вывески всяких заведений — обычная голография, без каких-либо нововведений. Ничего крутейшего, умопомрачительно-модернового в поле зрения не наблюдается…
Ладно, не будем отвлекаться.
Что о Саше подумают все вокруг? Наверное, в первую очередь, что он стал жертвой неизвестного науке, но весьма серьезного психического расстройства. И какая разница, что он изъясняется, как подобает взрослому? Все равно это аномалия, что бы ни лежало в ее основе.
Предположим, что тебе даже удастся обосновать свои претензии на обладание душой покойного Сабурова. Ну, например, перечислением имен и фамилий своих бывших коллег. Или разглашением иных подробностей своей «прошлой жизни».
Ну и что дальше?
Найдется ли такой идиот, который захочет проверять твои россказни, когда гораздо проще подвергнуть «заболевшего ребенка» специализированному лечению?
Пожалуй, кроме инвестигаторов, в реинкарнацию никто не поверит. Следовательно, единственный выход заключается в том, чтобы связаться с Инвестигацией.
А что потом? А ничего хорошего. Ты станешь подопытным кроликом для Игоря Всеволодовича и того же Кости-Референта. И очень удобным кроликом, кстати. Еще бы: в кои-то веки объектом исследований станет не посторонний, а свой, родной, можно сказать, человечек, который знает, что и как от него требуется…
Ну хорошо, а тебе-то самому что это даст? Ты всю жизнь работал на госпожу Истину, ради нее ты был готов на все, в том числе и на то, чтобы приносить ей в жертву других. Но когда дело коснулось тебя самого, оказывается, что перспектива стать экспериментальным материалом тебя почему-то не устраивает.
В любом случае Инвестигация попытается сохранить твое перевоплощение в тайне от общества. А это значит, что ты, взрослый в теле малого ребенка, обречен на изоляцию в течение как минимум пятнадцати-двадцати лет.
Но есть и другая альтернатива. Эгоистичная и, в общем-то, недостойная для бывшего служителя Его Величества Истины. Зато открывающая весьма заманчивые перспективы.
Каждый должен стремиться использовать отпущенное ему время жизни с максимальным коэффициентом полезного действия. Этой аксиомы ты и стремился придерживаться.
Но теперь, когда ты оказался в новой ипостаси, не лучше ли забыть о том, что осталось у тебя за спиной, и начать все заново? Обнулить свой жизненный счетчик, так сказать. Сабуров умер? Что ж, царство ему небесное. Зато у Саши Королева еще вся жизнь впереди. И если действовать с умом, то можно будет выжать из его будущей жизни все, что можно. Не повторить тех ошибок, которые ты когда-то допускал по молодости и глупости. Не размениваться на пустяки. Не заниматься той ерундой, которая лишь с высоты прожитых лет оказывается таковой. К тому же, если пустить в ход запас знаний, который у тебя имеется, то можно выцыганить у судьбы гигантскую фору. Например, школа тебе вряд ли потребуется. Для вида, конечно, на нее можно затратить года два-три, чтобы не пугать окружающих своим нездоровым «вундеркинизмом». Хотя все равно придется оказаться в центре внимания. Ничего, переживем. Не мы первые, не мы последние. Поудивляются, поахают, поохают, да и спишут на мутацию генов, питание с грудного возраста поливитаминами или повышенную радиоактивность окружающей среды. Рано или поздно о тебе забудут, как забывали многих феноменальных детей, стоило им достичь совершеннолетия…
Зато к двадцати годам ты сможешь закончить любой престижный университет, к двадцати пяти получить степень доктора наук, наклепать множество научных трудов, сделать массу открытий и в тридцать — ну, максимум в тридцать пять — стать действительным членом Академии Всех Наук…
То же самое — и в отношении личной жизни. Сколько времени в той, первой, жизни потеряно на девчонок, которые впоследствии оказывались глупыми, вздорными и неинтересными. А если вспомнить неудачный брак, ссоры, порчу нервов себе и другим и в конечном счете — развод… Слава богу, хватило ума не обзаводиться детьми, а то бы проблемы возросли в геометрической прогрессии.
Но теперь-то мы — люди опытные, и нас на мякине не проведешь. Долой семью как фактор, отвлекающий от творческой деятельности на благо общества! Да здравствует свобода и независимость!..
Об этом я размышляю, шествуя в строю сверстников Саши Королева под предводительством воспитательницы. Почему-то этот нелепый анахронизм — водить детей обязательно колонной по двое, да еще заставляя держаться за руку соседа, — до сих пор сохранился в дошкольных учреждениях.
Моим напарником оказывается черноволосый крепыш с пластмассовой лопаткой, которую он небрежно тащит под мышкой. Время от времени он косится на меня и, словно проверяя на прочность, принимается больно сжимать своей потной ладошкой мои пальцы. Наконец мне надоедают эти садистские штучки, и я собираюсь одернуть черноволосого словами: «Прекрати, иначе я надеру тебе уши!» — но вовремя осознаю, что такая тирада будет звучать нелепо в устах пятилетнего малыша.
Приходится прибегнуть к более действенным методам отпора. Например, лягнуть будущего садиста незаметно от воспитательницы.
Однако, вместо того чтобы уняться, черноволосый отпускает мою ладонь и с силой толкает меня в спину. У меня появляется прекрасная возможность убедиться в том, что я еще не владею своим новым телом. Видимо, мозг мой никак не привыкнет к тому, что тело весит килограммов двадцать, а не девяносто, как раньше. Не удержавшись на ногах, я кубарем лечу на песок аллеи, сбивая впереди идущих. Колонна сразу превращается в толпу, заливающуюся дружным хохотом. И с чего взрослые взяли, что дети — это ангелочки во плоти? На самом деле, трудно найти более злорадных, кровожадных и неразумных существ…
Поднявшись, я чувствую, что теряю остатки контроля над собой. Мой обидчик упивается победой, и смазливое личико его расплывается в самодовольной Улыбке.
В следующую секунду я убеждаюсь в том, что однажды приобретенные навыки никуда не исчезают, в какое бы тело тебя ни пересадили. Во всяком случае, подсечка, которую я провожу, оказывается классически мгновенной и безупречной — черноволосый, не успев пикнуть, лежит на спине, а я восседаю на нем верхом, готовясь при малейшем сопротивлении отключить соперника одним ударом в сонную артерию…
— Саша! Прекрати! — раздается крик воспитательницы. — Ты что делаешь, негодник? Разве можно драться?
В следующий момент сильные руки отрывают меня от черноволосого, подняв в воздух, и вновь опускают на землю.
У воспитательницы — встревоженный вид. Наши глаза на миг встречаются, и, наверное, женщина видит в моих что-то необычное, потому что в следующий миг она странным голосом осведомляется:
— Что с тобой происходит, Саша?
Я опускаю голову. Мне стыдно. Подумать только — пятидесятилетний мужик, а веду себя как самый настоящий дошкольник!
— С тобой все в порядке? — продолжает допытываться женщина. — Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — вынужден выдавить я. — Я… я больше не буду…
Уши мои пылают, как будто их окатили кипятком.
— Что ж, посмотрим, — с сомнением произносит она. — А чтоб до тебя лучше дошло, что нельзя драться со своими товарищами, после обеда встанешь в угол! На весь сончас!..
Как страшно — аж жуть… Да если б ты знала, милочка, сколько наказаний мне пришлось понести за всю свою предыдущую жизнь! И стояние в углу было не самым тяжким из них…
— Виктория Анатольевна, — пищит за моей спиной девчачий голосок. — Не наказывайте Сашу! Он не виноват! Борька первым начал! Он толкнул Сашу, и Саша упал!..
Что это за адвокат у меня выискался? Ага, вот она. Белобрысые косички, подвижное личико, некрасивая брешь в передних зубах и простенький сарафанчик, едва прикрывающий загорелые исцарапанные ноги.
— Ну все, хватит! — пресекает возможные сомнения в своем педагогическом авторитете Виктория Анатольевна. — На обед опаздываем, дети! Построились, быстренько!.. Сорокин, мы строимся всегда парами, а не троицами!..
Я протягиваю Борьке руку, приглашая его помириться, но черноволосый противник оказывается не просто садистом, а злопамятным садистом. Он отворачивается, и рука моя (смешная пухлая ладошка, столь не похожая на ту руку, которую я привык считать своей!) повисает в воздухе.
М-да-а, похоже, ты сморозил глупость, старина. Все еще не привыкнешь к своему новому возрастному статусу. Ты же — нормальный пятилетний ребенок, а ведешь себя, как взрослый! Учти на будущее: в детсадовском возрасте не принято обмениваться рукопожатиями.
И все-таки ладошка моя не остается пустой. Однако руку мне протянули не в знак примирения, а чтобы составить пару в образующейся колонне.
Это та девочка, которая заступилась за меня перед воспитательницей. Она улыбается мне своим страшненьким ртом так, будто хочет приручить дикого зверька.
Все-таки в общении с детьми есть своя прелесть. Все их чувства написаны на лице несмываемой краской. Они не умеют притворяться. И им нечего скрывать. Не то что взрослым..
Воспитательница Виктория ведет нас к белому зданию, виднеющемуся вдали за стволами деревьев. На крыше крутится флюгер в виде игрушечного слона. Видимо, это и есть детский сад. Второй дом для этих детишек. А отныне — и для меня тоже… Моя заступница тихо спрашивает:
— Саша, а где ты научился так драться?
Я поднатуживаюсь, чтобы возродить изрядно потрепанное в последнее время чувство юмора, и изрекаю:
— Не скажу: военная тайна!
Однако щербатая на юмор реагирует неадекватно. Она на одном дыхании исторгает из себя длинный монолог, из которого следует, что мне лучше дружить с ней, потому что только она умеет хранить разные тайны… например, она знает, что у Нинки Головлевой есть дырка на трусиках, но она об этом никому на свете не расскажет, как и то, что Маринка Соловьева любит Кольку Прибытова, и про то, что я, Саша, умею и люблю драться, она тоже никому не скажет… а если тот же Борька когда-нибудь будет опять к ней приставать и дергать за косички, как он всегда это делает, потому что он плохой, то ты, Саша, за меня тогда заступишься и опять ка-ак кинешь его на землю…
Тут мне наконец удается вклиниться в этот словесный поток, чтобы спросить хранительницу чужих тайн, как ее зовут.
Она аж замедляет шаг, тараща на меня округлившиеся глазенки.
— Ты что, Саш? — с неподдельным ужасом интересуется она. — Ты память потерял, да?
Ну и что ей сказать? Сочинить на ходу какую-нибудь душераздирающую историю? Например, прикинуться пострадавшим от сотрясения мозга вследствие кровопролитной драки с черноволосым Борькой? Или попробовать сказать правду?
А вообще, ты меня удивляешь сегодня, приятель. Городишь одну ошибку за другой. Твой дурацкий вопрос обусловлен тем, что ты свысока относишься к своим формальным сверстникам. Как взрослый, случайно затесавшийся в их ряды. А этого тебе делать нельзя. И истинные причины твоих «заскоков» следует держать в секрете. Потому что при первой же возможности твоя новая подружка не преминет разболтать о том, какие странные вопросы задает Саша Королев.
К счастью, в этот момент мы вступаем на территорию детсада, и строй распадается, разъединив меня с щербатой. Виктория Анатольевна отправляет нас мыть руки, а из недр коридора первого этажа уже струятся запахи, от которых сами собой текут слюнки.
Оказывается, я проголодался так, будто не ел целую вечность.
В какой-то мере так оно и есть.
Глава 3. МАМА
Кое-что, правда, известно «по умолчанию». Речь идет о мальчике лет пяти, которого зовут Саша Королев. Значит, русский. У него есть родители. Мама, по крайней мере. Он ходит в детский сад неизвестно какого города неизвестно в каком году. А все остальное можно смело относить к величинам, которые в математике принято обозначать как «икс» и «игрек».
Скажем прямо — негусто.
Значит, надо открыть нараспашку все органы восприятия и жадно, как дорвавшийся до оазиса в пустыне усталый странник, поглощать потоки информации, быстренько ее анализировать и мысленно раскладывать по полочкам. А потом — использовать. Так, чтобы никто не заподозрил, что мальчика Сашу постигло необъяснимое помрачение сознания.
И вообще — «скажи еще спасибо, что живой!»…
Скажу, обязательно. При первом же случае. Только кому? Заоблачному старцу в белой хламиде, вдруг вздумавшему давать отдельным смертным вторую жизнь? Инопланетянам, ставящим на нас свои непонятные эксперименты? Или чудовищным генетическим аномалиям, перед которыми отступают жизнь и смерть?
Впрочем, благодарности мы прибережем на потом. А пока надо вживаться в новое обличье.
А, собственно, почему я решил, что надо действовать, как советовал когда-то Фет: «Молчи, скрывайся и таи и мысли, и мечты свои…»? Не лучше ли сразу поставить точки над «i» и объявить всем, кто я такой?
А вот фиг вам! Не дождетесь!.. И не потому, что в нутро мое еще со времен работы на Интерпол въелись гнусные шпионские навыки, коими я успешно пользовался и в Инвестигации.
Трезво надо мыслить, господа, трезво, даже если вы упились до положения риз, как говаривал один шеф русской разведки еще в царские времена. А если трезво, то давай представим, как это будет выглядеть. Взглянем на ситуацию глазами стороннего наблюдателя (инопланетянина, как шутили, бывало, в Конторе). Пятилетний Саша Королев вдруг заявляет, что он — это не он, а бывший инвестигатор имярек, погибший энное время тому назад. Кстати, судя по окружающей обстановке, не так уж давно. Во всяком случае, техника на улицах осталась примерно на том же уровне. Вон тот турбокар, например, как две капли воды похож на мой «Тандерболт». Да и вывески всяких заведений — обычная голография, без каких-либо нововведений. Ничего крутейшего, умопомрачительно-модернового в поле зрения не наблюдается…
Ладно, не будем отвлекаться.
Что о Саше подумают все вокруг? Наверное, в первую очередь, что он стал жертвой неизвестного науке, но весьма серьезного психического расстройства. И какая разница, что он изъясняется, как подобает взрослому? Все равно это аномалия, что бы ни лежало в ее основе.
Предположим, что тебе даже удастся обосновать свои претензии на обладание душой покойного Сабурова. Ну, например, перечислением имен и фамилий своих бывших коллег. Или разглашением иных подробностей своей «прошлой жизни».
Ну и что дальше?
Найдется ли такой идиот, который захочет проверять твои россказни, когда гораздо проще подвергнуть «заболевшего ребенка» специализированному лечению?
Пожалуй, кроме инвестигаторов, в реинкарнацию никто не поверит. Следовательно, единственный выход заключается в том, чтобы связаться с Инвестигацией.
А что потом? А ничего хорошего. Ты станешь подопытным кроликом для Игоря Всеволодовича и того же Кости-Референта. И очень удобным кроликом, кстати. Еще бы: в кои-то веки объектом исследований станет не посторонний, а свой, родной, можно сказать, человечек, который знает, что и как от него требуется…
Ну хорошо, а тебе-то самому что это даст? Ты всю жизнь работал на госпожу Истину, ради нее ты был готов на все, в том числе и на то, чтобы приносить ей в жертву других. Но когда дело коснулось тебя самого, оказывается, что перспектива стать экспериментальным материалом тебя почему-то не устраивает.
В любом случае Инвестигация попытается сохранить твое перевоплощение в тайне от общества. А это значит, что ты, взрослый в теле малого ребенка, обречен на изоляцию в течение как минимум пятнадцати-двадцати лет.
Но есть и другая альтернатива. Эгоистичная и, в общем-то, недостойная для бывшего служителя Его Величества Истины. Зато открывающая весьма заманчивые перспективы.
Каждый должен стремиться использовать отпущенное ему время жизни с максимальным коэффициентом полезного действия. Этой аксиомы ты и стремился придерживаться.
Но теперь, когда ты оказался в новой ипостаси, не лучше ли забыть о том, что осталось у тебя за спиной, и начать все заново? Обнулить свой жизненный счетчик, так сказать. Сабуров умер? Что ж, царство ему небесное. Зато у Саши Королева еще вся жизнь впереди. И если действовать с умом, то можно будет выжать из его будущей жизни все, что можно. Не повторить тех ошибок, которые ты когда-то допускал по молодости и глупости. Не размениваться на пустяки. Не заниматься той ерундой, которая лишь с высоты прожитых лет оказывается таковой. К тому же, если пустить в ход запас знаний, который у тебя имеется, то можно выцыганить у судьбы гигантскую фору. Например, школа тебе вряд ли потребуется. Для вида, конечно, на нее можно затратить года два-три, чтобы не пугать окружающих своим нездоровым «вундеркинизмом». Хотя все равно придется оказаться в центре внимания. Ничего, переживем. Не мы первые, не мы последние. Поудивляются, поахают, поохают, да и спишут на мутацию генов, питание с грудного возраста поливитаминами или повышенную радиоактивность окружающей среды. Рано или поздно о тебе забудут, как забывали многих феноменальных детей, стоило им достичь совершеннолетия…
Зато к двадцати годам ты сможешь закончить любой престижный университет, к двадцати пяти получить степень доктора наук, наклепать множество научных трудов, сделать массу открытий и в тридцать — ну, максимум в тридцать пять — стать действительным членом Академии Всех Наук…
То же самое — и в отношении личной жизни. Сколько времени в той, первой, жизни потеряно на девчонок, которые впоследствии оказывались глупыми, вздорными и неинтересными. А если вспомнить неудачный брак, ссоры, порчу нервов себе и другим и в конечном счете — развод… Слава богу, хватило ума не обзаводиться детьми, а то бы проблемы возросли в геометрической прогрессии.
Но теперь-то мы — люди опытные, и нас на мякине не проведешь. Долой семью как фактор, отвлекающий от творческой деятельности на благо общества! Да здравствует свобода и независимость!..
Об этом я размышляю, шествуя в строю сверстников Саши Королева под предводительством воспитательницы. Почему-то этот нелепый анахронизм — водить детей обязательно колонной по двое, да еще заставляя держаться за руку соседа, — до сих пор сохранился в дошкольных учреждениях.
Моим напарником оказывается черноволосый крепыш с пластмассовой лопаткой, которую он небрежно тащит под мышкой. Время от времени он косится на меня и, словно проверяя на прочность, принимается больно сжимать своей потной ладошкой мои пальцы. Наконец мне надоедают эти садистские штучки, и я собираюсь одернуть черноволосого словами: «Прекрати, иначе я надеру тебе уши!» — но вовремя осознаю, что такая тирада будет звучать нелепо в устах пятилетнего малыша.
Приходится прибегнуть к более действенным методам отпора. Например, лягнуть будущего садиста незаметно от воспитательницы.
Однако, вместо того чтобы уняться, черноволосый отпускает мою ладонь и с силой толкает меня в спину. У меня появляется прекрасная возможность убедиться в том, что я еще не владею своим новым телом. Видимо, мозг мой никак не привыкнет к тому, что тело весит килограммов двадцать, а не девяносто, как раньше. Не удержавшись на ногах, я кубарем лечу на песок аллеи, сбивая впереди идущих. Колонна сразу превращается в толпу, заливающуюся дружным хохотом. И с чего взрослые взяли, что дети — это ангелочки во плоти? На самом деле, трудно найти более злорадных, кровожадных и неразумных существ…
Поднявшись, я чувствую, что теряю остатки контроля над собой. Мой обидчик упивается победой, и смазливое личико его расплывается в самодовольной Улыбке.
В следующую секунду я убеждаюсь в том, что однажды приобретенные навыки никуда не исчезают, в какое бы тело тебя ни пересадили. Во всяком случае, подсечка, которую я провожу, оказывается классически мгновенной и безупречной — черноволосый, не успев пикнуть, лежит на спине, а я восседаю на нем верхом, готовясь при малейшем сопротивлении отключить соперника одним ударом в сонную артерию…
— Саша! Прекрати! — раздается крик воспитательницы. — Ты что делаешь, негодник? Разве можно драться?
В следующий момент сильные руки отрывают меня от черноволосого, подняв в воздух, и вновь опускают на землю.
У воспитательницы — встревоженный вид. Наши глаза на миг встречаются, и, наверное, женщина видит в моих что-то необычное, потому что в следующий миг она странным голосом осведомляется:
— Что с тобой происходит, Саша?
Я опускаю голову. Мне стыдно. Подумать только — пятидесятилетний мужик, а веду себя как самый настоящий дошкольник!
— С тобой все в порядке? — продолжает допытываться женщина. — Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — вынужден выдавить я. — Я… я больше не буду…
Уши мои пылают, как будто их окатили кипятком.
— Что ж, посмотрим, — с сомнением произносит она. — А чтоб до тебя лучше дошло, что нельзя драться со своими товарищами, после обеда встанешь в угол! На весь сончас!..
Как страшно — аж жуть… Да если б ты знала, милочка, сколько наказаний мне пришлось понести за всю свою предыдущую жизнь! И стояние в углу было не самым тяжким из них…
— Виктория Анатольевна, — пищит за моей спиной девчачий голосок. — Не наказывайте Сашу! Он не виноват! Борька первым начал! Он толкнул Сашу, и Саша упал!..
Что это за адвокат у меня выискался? Ага, вот она. Белобрысые косички, подвижное личико, некрасивая брешь в передних зубах и простенький сарафанчик, едва прикрывающий загорелые исцарапанные ноги.
— Ну все, хватит! — пресекает возможные сомнения в своем педагогическом авторитете Виктория Анатольевна. — На обед опаздываем, дети! Построились, быстренько!.. Сорокин, мы строимся всегда парами, а не троицами!..
Я протягиваю Борьке руку, приглашая его помириться, но черноволосый противник оказывается не просто садистом, а злопамятным садистом. Он отворачивается, и рука моя (смешная пухлая ладошка, столь не похожая на ту руку, которую я привык считать своей!) повисает в воздухе.
М-да-а, похоже, ты сморозил глупость, старина. Все еще не привыкнешь к своему новому возрастному статусу. Ты же — нормальный пятилетний ребенок, а ведешь себя, как взрослый! Учти на будущее: в детсадовском возрасте не принято обмениваться рукопожатиями.
И все-таки ладошка моя не остается пустой. Однако руку мне протянули не в знак примирения, а чтобы составить пару в образующейся колонне.
Это та девочка, которая заступилась за меня перед воспитательницей. Она улыбается мне своим страшненьким ртом так, будто хочет приручить дикого зверька.
Все-таки в общении с детьми есть своя прелесть. Все их чувства написаны на лице несмываемой краской. Они не умеют притворяться. И им нечего скрывать. Не то что взрослым..
Воспитательница Виктория ведет нас к белому зданию, виднеющемуся вдали за стволами деревьев. На крыше крутится флюгер в виде игрушечного слона. Видимо, это и есть детский сад. Второй дом для этих детишек. А отныне — и для меня тоже… Моя заступница тихо спрашивает:
— Саша, а где ты научился так драться?
Я поднатуживаюсь, чтобы возродить изрядно потрепанное в последнее время чувство юмора, и изрекаю:
— Не скажу: военная тайна!
Однако щербатая на юмор реагирует неадекватно. Она на одном дыхании исторгает из себя длинный монолог, из которого следует, что мне лучше дружить с ней, потому что только она умеет хранить разные тайны… например, она знает, что у Нинки Головлевой есть дырка на трусиках, но она об этом никому на свете не расскажет, как и то, что Маринка Соловьева любит Кольку Прибытова, и про то, что я, Саша, умею и люблю драться, она тоже никому не скажет… а если тот же Борька когда-нибудь будет опять к ней приставать и дергать за косички, как он всегда это делает, потому что он плохой, то ты, Саша, за меня тогда заступишься и опять ка-ак кинешь его на землю…
Тут мне наконец удается вклиниться в этот словесный поток, чтобы спросить хранительницу чужих тайн, как ее зовут.
Она аж замедляет шаг, тараща на меня округлившиеся глазенки.
— Ты что, Саш? — с неподдельным ужасом интересуется она. — Ты память потерял, да?
Ну и что ей сказать? Сочинить на ходу какую-нибудь душераздирающую историю? Например, прикинуться пострадавшим от сотрясения мозга вследствие кровопролитной драки с черноволосым Борькой? Или попробовать сказать правду?
А вообще, ты меня удивляешь сегодня, приятель. Городишь одну ошибку за другой. Твой дурацкий вопрос обусловлен тем, что ты свысока относишься к своим формальным сверстникам. Как взрослый, случайно затесавшийся в их ряды. А этого тебе делать нельзя. И истинные причины твоих «заскоков» следует держать в секрете. Потому что при первой же возможности твоя новая подружка не преминет разболтать о том, какие странные вопросы задает Саша Королев.
К счастью, в этот момент мы вступаем на территорию детсада, и строй распадается, разъединив меня с щербатой. Виктория Анатольевна отправляет нас мыть руки, а из недр коридора первого этажа уже струятся запахи, от которых сами собой текут слюнки.
Оказывается, я проголодался так, будто не ел целую вечность.
В какой-то мере так оно и есть.
Глава 3. МАМА
Вживание в образ ребенка у меня получается плохо — за обедом я то и дело ловлю на себе чересчур пристальный взгляд Виктории Анатольевны. Воспитательница, видимо, знает своих подопечных как собственных детей, и странности в поведении «Саши Королева» наверняка колют ей глаза.
После обеда дети отправляются на традиционный сончас, а я, как и было обещано, отконвоирован в комнату для игр и поставлен в угол. На тридцать минут, как пояснила воспитательница.
Роль моего надзирателя исполняет одна из нянь — кругленькая розовощекая старушка, которую зовут Анна-Жанна. Ничего странного в ее двойном имени нет: «Жанна» в детском обращении означает «Жановна».
Для борьбы со скукой Анна-Жанна вооружается, вопреки моим ожиданиям, не вязальными принадлежностями, а газетой и располагается в массивном кресле в Центре комнаты, то и дело сурово поглядывая на меня из-под старомодных очков с тонированными линзами.
В свою очередь, я не могу оторвать от нее глаз. Правда, меня интересует не сама старушка, а печатное издание, которое она листает, что-то бормоча себе под нос. К сожалению, даже зрения пятилетнего мальчика недостаточно, чтобы из угла разглядеть заголовки, и тогда я принимаюсь приближаться к заветному источнику информации крохотными шажками, надеясь, что мои маневры останутся незамеченными для цербера в юбке.
Однако моя уловка обречена на провал. Взглянув на меня в очередной раз, Анна-Жанна командует: «Назад!» тем же тоном, каким часовые предупреждают нарушителей границ охраняемой территории: «Стой, стрелять буду!».
— Ну, А-анна-Жа-анна, — плаксиво тяну я, всем своим видом изображая кротость и смирение, — ну, мо-ожно мне постоять возле вас, а не в углу, а? Ну, кака-ая разница, где я буду стоять: в углу или рядом с ва-ами?
Старушка всплескивает руками:
— Нет, вы поглядите на этого наглого мальчишку! — возмущается она, обращаясь к невидимой публике. — Сначала набедокурил, а теперь поблажек ищет!.. Нет уж, милый мой, — сурово подытоживает она. — Сумел провиниться — сумей и отвечать!.. А будешь ныть — вообще не выйдешь из угла до тех пор, пока твоя мать за тобой не придет!
Преодолевая соблазн нормальным, взрослым языком поставить нянюшку на место, я отворачиваюсь к стене.
Ладно, обойдемся и без твоей газетенки. Дома будем черпать информацию о происходящем в мире.
А выпавшую нам паузу используем для того, чтобы разобраться в произошедшем.
Итак, что же со мной приключилось?
Судя по всему, ничего особенного. Элементарная реинкарнация. Жизнь номер два — и, будем надеяться, не последняя. Сотни раз читал ты об этом и даже сам беседовал с людьми, утверждавшими, что пережили перевоплощение. Но упрямо не верил в это. В полном соответствии с поговоркой о том, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, а еше лучше — потрогать, попробовать на вкус и на запах…
А теперь это произошло с тобой, и никуда уже не денешься от непреложности этого факта. Остается лишь мучить мозги вопросами на тему, является ли это чудо исключительно единичным или представляет собой закономерность, уготованную каждому, кто пересек рубеж жизни и смерти…
Помнится, именно этими вопросами задавались Шепотин и компания на последнем служебном совещании, на котором я присутствовал. Кстати, интересно, чем закончилось — если закончилось вообще — расследование Конторы по делу «вундеркиндов»?
Хотя сейчас не это главное. Это потом, как-нибудь на досуге, можно будет, повинуясь пробудившимся инвестигаторским инстинктам, высасывать из пальца разные гипотезы. А в ближайшее время следует сосредоточиться на решении стратегических вопросов.
Однако вместо того, чтобы думать о стратегии и тактике своих действий, я почему-то вспоминаю изречение, которое частенько любил цитировать мой незабвенный шеф Игорь Всеволодович. «Умный человек, — назидательно подняв указательный палец, вещал он, поблескивая очками, — всегда найдет выход из самой безнадежной ситуации. — (Тут он делал многозначительную паузу.) — А мудрый человек в безнадежную ситуацию никогда не попадет»…
Как это ни неприятно констатировать, но, если верить этой сомнительной лемме, мудростью я никогда не отличался, потому что не раз имел дело с такими заднепроходными проблемами, от которых можно было избавиться лишь ценой немалых потерь. Что, собственно, я и делал. И последней такой проблемой стал дар воскрешения мертвецов. Это из-за него я влез с головой в борьбу со Слепыми Снайперами и в конечном итоге отправился на тот свет.
По крайней мере, один из плюсов моего перевоплощения в облике Саши заключается в том, что, похоже, вместе с прежней телесной оболочкой я утратил и Дар. Радует и то, что ввиду обстоятельств моей гибели Дар этот не должен был достаться никому. От человека, оказавшегося в эпицентре такого мощного взрыва, вряд ли должно было остаться что-то, кроме разрозненных атомов…
Опять-таки мне повезло, что оказался я в теле вполне здорового, нормального во всех отношениях пацана, а не какого-нибудь калеки или дауна. И уж самым большим подарком судьбы можно считать то, что мальчик этот — русский, а не араб или эскимос. Представляю, как пришлось бы изощряться, чтобы не вызвать подозрений относительно моей нормальности, окажись я в совершенно чужой стране, без знания языка и культурных реалий!.. Наверное, пришлось бы для начала симулировать внезапное превращение в глухонемого…
Та-ак, а какие еще выгоды можно извлечь из моего нового статуса, если не считать тех, которые уже приходили в голову насчет возможности продуктивно прожить предстоящую жизнь? Хм, а ведь больше ничего не видно…
Зато если говорить о недостатках — то их хоть отбавляй. Взять к примеру необходимость постоянно, до конца новой жизни носить в себе секрет своего перевоплощения. И не открывать его никому, даже самому близкому человеку, потому что в лучшем случае собеседники примут твои откровения за попытку дурацкого розыгрыша, а в худшем — светит тебе персональная койка в психлечебнице.
Но это пустяки по сравнению с тем, что ты постоянно будешь вынужден кривить душой и играть чужую роль. Судя по всему, у Саши Королева была… хотя почему была?., есть мама. А также папа, дедушка, бабушка, сестры, братья… Семья, одним словом. И этих, чужих для тебя людей ты отныне должен воспринимать как своих родственников. Обнимать их, целовать. И обязательно — любить.
И на такой гнусный обман тебе придется пойти, если ты решишь навсегда остаться Александром Батьковичем Королевым…
Я не успеваю как следует обсудить с самим собой все плюсы и минусы своего нового положения. За моей спиной что-то с шелестом падает на пол, и тут же раздаются не очень приличные звуки, которые можно было бы классифицировать как безмятежный храп богатыря, вдоволь намахавшегося палицей в боях с многочисленными басурманами и змеями горынычами.
Я осторожно оглядываюсь.
Так и есть: как и для многих людей, газета после сытного обеда оказалась для Анны-Жанны самым действенным снотворным. Голова старушки неестественно откинута на спинку кресла, а газета простирается на ковре рядом с креслом.
Ну вот и еще одно доказательство простой житейской истины. Не следует ломиться в закрытую дверь, потому что, рано или поздно, она откроется сама.
На цыпочках подкрадываюсь к импровизированному ложу своей надзирательницы, осторожно поднимаю газету и возвращаюсь в угол. Конечно, можно было бы воспользоваться свободой по максимуму и сесть, например, на диванчик, вместо того чтобы нагружать ноги, но мы не будем наглеть, нет, мы не жадные на подарки судьбы, нам и одного пока хватит…
Медленно переворачивая страницы, чтобы не шуршать, впиваюсь взглядом в разноцветные заголовки.
Газета оказывается хорошо знакомым мне по прошлой жизни «Рупором Евро-Наций», он же, на простонародном, «Матюгальник». Тот еще орган печати, с ежедневными сенсационными разоблачениями происков властей против простых граждан, со статьями на вечнозеленые темы звериного облика международной преступности, с заметками о скандальной жизни поп— и кинозвезд, с псевдоучеными обзорами высосанных из пальца проблем типа «Грозит ли всеобщее внедрение идентификационных чипов всеобщим зомбированием человечества?», а также с многочисленными кулинарными рецептами, рекламными объявлениями, кроссвордами, анекдотами и программами телепередач…
Но сейчас я готов простить этому образчику желтой прессы все его былые прегрешения перед читателями, если он просветит меня, что творится в мире и какой, собственно, граждане, век на дворе…
Много времени для этого не требуется.
Слава богу, под названием газеты исправно напечатана дата выпуска, и, если Анна-Жанна не имеет обыкновения штудировать газеты за позапрошлый год, именно эта дата и соответствует сегодняшнему дню.
Эх, вспомнить бы еще, какое число было в тот день, когда наша мирная беседа с хозяином мирного на вид сухогруза внезапно перешла в демонстрацию мощи вакуумного оружия!.. Хотя не будем мелочиться. Достаточно того, что мне известен месяц и год своей «гибели».
Так-так, три пишем, два в уме… Итого: искомая временная разница составляет примерно пять лет. Что ж, могло быть и хуже…
Уже не заботясь об осторожности, я принимаюсь листать газету, пробегая взглядом пестрые страницы по диагонали. Прежде всего меня интересует, разумеется, политика и деятельность международных террористов. Однако, к моему великому изумлению, в «Матюгальнике» нет ни единой строчки ни о Слепых Снайперах, ни о «Спирали», ни даже о подвигах Раскрутки в борьбе с врагами человечества.
Когда я добираюсь до заключительных страниц с кроссвордами и рецептами, мне вдруг чудится, что на меня кто-то внимательно смотрит. Старое, памятное по тайным миссиям ощущение.
Я резко поднимаю голову и вижу, что инвестигаторское чутье не подвело меня и на этот раз. В дверном проеме, мелькнув, исчезает из поля зрения нечто похожее на небольшое животное.
Вскочив, устремляюсь к двери (о, эти проклятые коротенькие ножки — им требуется сделать множество шагов, чтобы преодолеть несчастных пять метров!) и уже близок к тому, чтобы выглянуть в коридор, но за моей спиной мелодия храпа внезапно обрывается, сменившись хриплым со сна голосом нянечки:
— Куда это ты собрался, негодник? А ну, назад!
— Я… мне выйти надо, — лепечу я, но Анна-Жанна оказывается непреклонной по отношению к отбывающим наказание.
— Никаких туалетов! — рявкает она. — Десять минут осталось — так что потерпишь!..
В результате в коридор я все-таки выглядываю, но время бездарно потеряно, и никого там уже нет.
До меня не сразу доходит, что Виктория обращается именно ко мне. Во-первых, я еще не привык к своему новому имени. А во-вторых, именно в этот момент я очень занят тем. что разнимаю двух забияк, которые никак не поделят между собой робота, исполняющего в детском саду функции массовика-затейника (все-таки научно-технический прогресс не стоит на месте — еще пять лет назад обыкновенный детсад не мог позволить себе роскошь приобрести «умные игрушки». Между прочим, после сончаса выяснилось, что именно эта полуразумная железяка наблюдала за мной исподтишка, пока я изучал свежую прессу). И один из драчунов — тот самый Борька, который обещает в отдаленном будущем стать кандидатом либо в звездные десантники, либо в неоднократно судимые рецидивисты. Агрессии в его генах — хоть отбавляй!..
После обеда дети отправляются на традиционный сончас, а я, как и было обещано, отконвоирован в комнату для игр и поставлен в угол. На тридцать минут, как пояснила воспитательница.
Роль моего надзирателя исполняет одна из нянь — кругленькая розовощекая старушка, которую зовут Анна-Жанна. Ничего странного в ее двойном имени нет: «Жанна» в детском обращении означает «Жановна».
Для борьбы со скукой Анна-Жанна вооружается, вопреки моим ожиданиям, не вязальными принадлежностями, а газетой и располагается в массивном кресле в Центре комнаты, то и дело сурово поглядывая на меня из-под старомодных очков с тонированными линзами.
В свою очередь, я не могу оторвать от нее глаз. Правда, меня интересует не сама старушка, а печатное издание, которое она листает, что-то бормоча себе под нос. К сожалению, даже зрения пятилетнего мальчика недостаточно, чтобы из угла разглядеть заголовки, и тогда я принимаюсь приближаться к заветному источнику информации крохотными шажками, надеясь, что мои маневры останутся незамеченными для цербера в юбке.
Однако моя уловка обречена на провал. Взглянув на меня в очередной раз, Анна-Жанна командует: «Назад!» тем же тоном, каким часовые предупреждают нарушителей границ охраняемой территории: «Стой, стрелять буду!».
— Ну, А-анна-Жа-анна, — плаксиво тяну я, всем своим видом изображая кротость и смирение, — ну, мо-ожно мне постоять возле вас, а не в углу, а? Ну, кака-ая разница, где я буду стоять: в углу или рядом с ва-ами?
Старушка всплескивает руками:
— Нет, вы поглядите на этого наглого мальчишку! — возмущается она, обращаясь к невидимой публике. — Сначала набедокурил, а теперь поблажек ищет!.. Нет уж, милый мой, — сурово подытоживает она. — Сумел провиниться — сумей и отвечать!.. А будешь ныть — вообще не выйдешь из угла до тех пор, пока твоя мать за тобой не придет!
Преодолевая соблазн нормальным, взрослым языком поставить нянюшку на место, я отворачиваюсь к стене.
Ладно, обойдемся и без твоей газетенки. Дома будем черпать информацию о происходящем в мире.
А выпавшую нам паузу используем для того, чтобы разобраться в произошедшем.
Итак, что же со мной приключилось?
Судя по всему, ничего особенного. Элементарная реинкарнация. Жизнь номер два — и, будем надеяться, не последняя. Сотни раз читал ты об этом и даже сам беседовал с людьми, утверждавшими, что пережили перевоплощение. Но упрямо не верил в это. В полном соответствии с поговоркой о том, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, а еше лучше — потрогать, попробовать на вкус и на запах…
А теперь это произошло с тобой, и никуда уже не денешься от непреложности этого факта. Остается лишь мучить мозги вопросами на тему, является ли это чудо исключительно единичным или представляет собой закономерность, уготованную каждому, кто пересек рубеж жизни и смерти…
Помнится, именно этими вопросами задавались Шепотин и компания на последнем служебном совещании, на котором я присутствовал. Кстати, интересно, чем закончилось — если закончилось вообще — расследование Конторы по делу «вундеркиндов»?
Хотя сейчас не это главное. Это потом, как-нибудь на досуге, можно будет, повинуясь пробудившимся инвестигаторским инстинктам, высасывать из пальца разные гипотезы. А в ближайшее время следует сосредоточиться на решении стратегических вопросов.
Однако вместо того, чтобы думать о стратегии и тактике своих действий, я почему-то вспоминаю изречение, которое частенько любил цитировать мой незабвенный шеф Игорь Всеволодович. «Умный человек, — назидательно подняв указательный палец, вещал он, поблескивая очками, — всегда найдет выход из самой безнадежной ситуации. — (Тут он делал многозначительную паузу.) — А мудрый человек в безнадежную ситуацию никогда не попадет»…
Как это ни неприятно констатировать, но, если верить этой сомнительной лемме, мудростью я никогда не отличался, потому что не раз имел дело с такими заднепроходными проблемами, от которых можно было избавиться лишь ценой немалых потерь. Что, собственно, я и делал. И последней такой проблемой стал дар воскрешения мертвецов. Это из-за него я влез с головой в борьбу со Слепыми Снайперами и в конечном итоге отправился на тот свет.
По крайней мере, один из плюсов моего перевоплощения в облике Саши заключается в том, что, похоже, вместе с прежней телесной оболочкой я утратил и Дар. Радует и то, что ввиду обстоятельств моей гибели Дар этот не должен был достаться никому. От человека, оказавшегося в эпицентре такого мощного взрыва, вряд ли должно было остаться что-то, кроме разрозненных атомов…
Опять-таки мне повезло, что оказался я в теле вполне здорового, нормального во всех отношениях пацана, а не какого-нибудь калеки или дауна. И уж самым большим подарком судьбы можно считать то, что мальчик этот — русский, а не араб или эскимос. Представляю, как пришлось бы изощряться, чтобы не вызвать подозрений относительно моей нормальности, окажись я в совершенно чужой стране, без знания языка и культурных реалий!.. Наверное, пришлось бы для начала симулировать внезапное превращение в глухонемого…
Та-ак, а какие еще выгоды можно извлечь из моего нового статуса, если не считать тех, которые уже приходили в голову насчет возможности продуктивно прожить предстоящую жизнь? Хм, а ведь больше ничего не видно…
Зато если говорить о недостатках — то их хоть отбавляй. Взять к примеру необходимость постоянно, до конца новой жизни носить в себе секрет своего перевоплощения. И не открывать его никому, даже самому близкому человеку, потому что в лучшем случае собеседники примут твои откровения за попытку дурацкого розыгрыша, а в худшем — светит тебе персональная койка в психлечебнице.
Но это пустяки по сравнению с тем, что ты постоянно будешь вынужден кривить душой и играть чужую роль. Судя по всему, у Саши Королева была… хотя почему была?., есть мама. А также папа, дедушка, бабушка, сестры, братья… Семья, одним словом. И этих, чужих для тебя людей ты отныне должен воспринимать как своих родственников. Обнимать их, целовать. И обязательно — любить.
И на такой гнусный обман тебе придется пойти, если ты решишь навсегда остаться Александром Батьковичем Королевым…
Я не успеваю как следует обсудить с самим собой все плюсы и минусы своего нового положения. За моей спиной что-то с шелестом падает на пол, и тут же раздаются не очень приличные звуки, которые можно было бы классифицировать как безмятежный храп богатыря, вдоволь намахавшегося палицей в боях с многочисленными басурманами и змеями горынычами.
Я осторожно оглядываюсь.
Так и есть: как и для многих людей, газета после сытного обеда оказалась для Анны-Жанны самым действенным снотворным. Голова старушки неестественно откинута на спинку кресла, а газета простирается на ковре рядом с креслом.
Ну вот и еще одно доказательство простой житейской истины. Не следует ломиться в закрытую дверь, потому что, рано или поздно, она откроется сама.
На цыпочках подкрадываюсь к импровизированному ложу своей надзирательницы, осторожно поднимаю газету и возвращаюсь в угол. Конечно, можно было бы воспользоваться свободой по максимуму и сесть, например, на диванчик, вместо того чтобы нагружать ноги, но мы не будем наглеть, нет, мы не жадные на подарки судьбы, нам и одного пока хватит…
Медленно переворачивая страницы, чтобы не шуршать, впиваюсь взглядом в разноцветные заголовки.
Газета оказывается хорошо знакомым мне по прошлой жизни «Рупором Евро-Наций», он же, на простонародном, «Матюгальник». Тот еще орган печати, с ежедневными сенсационными разоблачениями происков властей против простых граждан, со статьями на вечнозеленые темы звериного облика международной преступности, с заметками о скандальной жизни поп— и кинозвезд, с псевдоучеными обзорами высосанных из пальца проблем типа «Грозит ли всеобщее внедрение идентификационных чипов всеобщим зомбированием человечества?», а также с многочисленными кулинарными рецептами, рекламными объявлениями, кроссвордами, анекдотами и программами телепередач…
Но сейчас я готов простить этому образчику желтой прессы все его былые прегрешения перед читателями, если он просветит меня, что творится в мире и какой, собственно, граждане, век на дворе…
Много времени для этого не требуется.
Слава богу, под названием газеты исправно напечатана дата выпуска, и, если Анна-Жанна не имеет обыкновения штудировать газеты за позапрошлый год, именно эта дата и соответствует сегодняшнему дню.
Эх, вспомнить бы еще, какое число было в тот день, когда наша мирная беседа с хозяином мирного на вид сухогруза внезапно перешла в демонстрацию мощи вакуумного оружия!.. Хотя не будем мелочиться. Достаточно того, что мне известен месяц и год своей «гибели».
Так-так, три пишем, два в уме… Итого: искомая временная разница составляет примерно пять лет. Что ж, могло быть и хуже…
Уже не заботясь об осторожности, я принимаюсь листать газету, пробегая взглядом пестрые страницы по диагонали. Прежде всего меня интересует, разумеется, политика и деятельность международных террористов. Однако, к моему великому изумлению, в «Матюгальнике» нет ни единой строчки ни о Слепых Снайперах, ни о «Спирали», ни даже о подвигах Раскрутки в борьбе с врагами человечества.
Когда я добираюсь до заключительных страниц с кроссвордами и рецептами, мне вдруг чудится, что на меня кто-то внимательно смотрит. Старое, памятное по тайным миссиям ощущение.
Я резко поднимаю голову и вижу, что инвестигаторское чутье не подвело меня и на этот раз. В дверном проеме, мелькнув, исчезает из поля зрения нечто похожее на небольшое животное.
Вскочив, устремляюсь к двери (о, эти проклятые коротенькие ножки — им требуется сделать множество шагов, чтобы преодолеть несчастных пять метров!) и уже близок к тому, чтобы выглянуть в коридор, но за моей спиной мелодия храпа внезапно обрывается, сменившись хриплым со сна голосом нянечки:
— Куда это ты собрался, негодник? А ну, назад!
— Я… мне выйти надо, — лепечу я, но Анна-Жанна оказывается непреклонной по отношению к отбывающим наказание.
— Никаких туалетов! — рявкает она. — Десять минут осталось — так что потерпишь!..
В результате в коридор я все-таки выглядываю, но время бездарно потеряно, и никого там уже нет.
* * *
— Саша! Королев, ты слышишь меня?.. Господи, ну что с тобой сегодня происходит? Вон твоя мама идет! Беги быстрее ее встречать!..До меня не сразу доходит, что Виктория обращается именно ко мне. Во-первых, я еще не привык к своему новому имени. А во-вторых, именно в этот момент я очень занят тем. что разнимаю двух забияк, которые никак не поделят между собой робота, исполняющего в детском саду функции массовика-затейника (все-таки научно-технический прогресс не стоит на месте — еще пять лет назад обыкновенный детсад не мог позволить себе роскошь приобрести «умные игрушки». Между прочим, после сончаса выяснилось, что именно эта полуразумная железяка наблюдала за мной исподтишка, пока я изучал свежую прессу). И один из драчунов — тот самый Борька, который обещает в отдаленном будущем стать кандидатом либо в звездные десантники, либо в неоднократно судимые рецидивисты. Агрессии в его генах — хоть отбавляй!..