Ильясов Явдат Хасанович. Золотой истукан

   - И все?
   - Пока. Подробнее с нашим учением ты ознакомишься в тот день, когда надумаешь вступить в общину.
   Вступить в общину…
   Вот будет смеяться над ним Карась, называя его «обманихой»!
   «Обманихи» и есть.
   Ну, от мяса отказаться можно бы, - не так уж он много съел его за свою жизнь (хотя и очень приятно вспомнить вчерашнее мясо, зажаренное на вертелах).
   И без вина тоже можно прожить.
   Но без общения с женщиной…
   Стыдно думать о покойной Иаили как о любовнице. Мертва. Но разве на его плечах, на руках, на груди, на животе и на бедрах не сохранилось еще живое ощущение ее прикосновений? Разве он когда-нибудь забудет о ее жгучих ласках? Уйти в манихейскую общину - значит плюнуть на все, что было между ним и нежной Иаилью (все равно что в глаза ей плюнуть), изменить ее светлой памяти, гнусно предать ее, погибшую именно за любовь.
   Ему хотелось закричать, упасть на дорогу, зарыться и пыль.
   - Нет, отче. - Руслан остановился. - Ешь сам свою репу, пей сырую воду, женщин сторонись, - мне твое учение не по душе. Я к тебе не пойду.
   - А! Негодяй Сахр, он уже успел тебя осквернить своей порочностью.
   - Не трогай его, - я обижусь. И тебя могу обидеть.
   Манихей долго бормотал вслед уходящему Руслану не то проклятия, не то заклинания, смерду было наплевать и на то, и на другое.
   «Ишь, святой, - думал он злобно. - И этот заморыш хочет меня в темный гроб затолкать, обещая свет на том свете. Один такой проповедник уже пытался меня околпачить, - вспомнил Руслан ромея Киракоса, которого он вдвоем с Карасем хотел честно высечь. - Нет, шалишь, дураков больше нет».
   …А жара! Мозги спеклись, пламя в глазах.
   Пойду- ка, посижу в холодке под тем вон деревом, в ручье лицо ополосну, ноги в воду спущу. Только б на змею не наступить. Как сказал манихей? «Они любят лежать у воды». Сами вы, законники, не лучше змей, любите таиться у живой воды, добычу подстерегать.
   Уф! Хорошо тут, прохладно. Только ручей какой-то странный. Уж больно прямой, с гладкими ровными берегами,- можно подумать, человеком вырыт, - но кто сумеет вырыть такой? Сколько сил на это нужно. Нет, все-таки похоже, человек работал: от большого ручья отходит малый, тоже прямой, и по нему вода, мутная, желтая, задушевно журча, бежит на ячменное поле. В грязи у бережка - следы босых человечьих ног. И вдалеке, на той стороне поля, кто-то ходит с большой мотыгой на плече.
   Мать честная. А Руслан-то всю дорогу голову ломал: вокруг сады, поля зеленые, дождей же сколько дней уже нету, да и не бывает их, видно, здесь, - как люди с засухой бьются? Откуда воду берут? Вспомнил Руслан, - алан Арсамух говорил о какой-то большой реке. Может, ему доведется увидеть ее.
   Отдохнув, чуть остыв, Руслан стал искать дорогу, по которой попал сюда из города. Заговорившись с манихеем, он и не заметил, где ее потерял. Тут целая сеть дорог и троп меж садами, полями, вдоль мутных ручьев, которых не меньше, чем троп, - легко заплутаться. Город-то - вот он, невдалеке, громоздится стенами, башнями; пойду полегоньку наугад, решил Руслан, авось по какой-нибудь дорожке и дойду до ворот.
   Но дорожка, по которой он побрел наудачу, увела его с полей куда-то в сторону от города, и вышел Руслан к полноводной реке, к большому мосту. А, это и есть, должно быть, та большая река! Но и она, с глинисто-мутной, почти красной водой в ровных высоких берегах, уж слишком пряма, везде одинаково широка для природной реки. Неужто и эту махину вырыли люди?
   «Видишь, что может сделать человек, - подумал Руслан уважительно. - А мы на Руси ждем дождей, молим о них богов, - и дохнем с голоду в засуху. Но, правду сказать, по нашим буграм да оврагам рек самодельных не проложить».
   За рекою - бугристый пустырь в густых сухих бурьянах, на пустыре - приземистая круглая башня. В отличие от выцветшей охры городских глинобитных стен, освещенных солнцем, одинокая башня казалась черной, видно, потому, что стояла к нему теневой стороной. Над нею тучей носились птицы. Хотелось рассмотреть ее поближе.
   «Живодерня, что ль, - подумал Руслан, учуяв тошнотворно-сладкий запах тления. - Э, куда меня занесло».
   Но любопытство, будто за шиворот, потащило его через мост к загадочной башне.
   - Не подходи! - услышал он чей-то испуганный голос.
   Смотрит: под башней сидит средь желто-серых мохнатых кочек полуголый, в одних штанах, тощий, как смерть, старик. И кочки - не кочки, а огромные, чуть не с медведей, собаки. Экие псы! Загрызут, - что загрызут? - проглотят живьем. Но хоть бы ухом повел один из этих жирных, откормленных псов, - лежат себе, спят, ноздрей не дрогнут. Сам старик - весь иссохший, чем же он кормит такую ораву собак?
   - Не подходи! Я нечистый, - снова крикнул старик. Но, заметив серьгу в Руслановой ухе, успокоился. - А-а. Хозяин прислал, - есть покойник? Старик встал ему навстречу, пригляделся к серьге - и вдруг замахал руками, завопил: - Не подходи! Уходи. Ты нечистый.
   «Вот незадача - то он нечистый, то я» - усмехнулся Руслан. И спросил:
   - Почему?
   - Твой хозяин безбожник.
   «И дался им всем мой хозяин! Видно, для очумелых этих людей самое страшное - знаться с безбожником».
   - Хозяин, может, и безбожник, - я тут причем? - сказал Руслан примирительно. - Я человек богобоязненный.
   - Верно, - сказал старик. - Я и не подумал, что так может быть. Но сейчас я тебя испытаю. Ел ты, как зверь, когда-нибудь, падаль?
   - Что ты, бог с тобою!
   - Не занимаешься ли мужеложеством?
   - А это что такое? - разинул рот Руслан.
   - И третий из трех самых страшных, неискупимых грехов, обрекающих человека на вечную погибель: не предавал ли ты своих умерших родичей огню?
   - Нет, - солгал Руслан. С волками жить - по-волчьи выть.
   - Ну, ладно. Коли так, можешь со мной разговаривать. Чего ты здесь ищешь?
   - Вижу, башня, коршуны над нею. Хотелось поближе взглянуть.
   - Это «кят», башня молчания. Здесь злые духи дэвы справляют бесовские игры. Будь ты правоверным маздеистом, ты не посмел бы приблизиться к проклятому этому месту.
   - А ты маздеист?
   - Да, слава светлому богу Ахура-Мазде.
   - Зачем же ты здесь?
   - Я из особого сословия. Здесь и жилье мое, - он кивнул на крохотные хижины, зарывшиеся в бурьян. - Здесь вся наша община. Мы приставлены к этой башне.
   - А что в ней такое?
   - Хочешь взглянуть? Разрешу - если дашь монету. Хорошо, что Сахр снабдил его утром серебряной монеткой,- Руслан, не жалея, вложил ее в жадную ладонь маздеиста.
   - Мир извечно разделен надвое, -поучал маздеист, ведя Руслана наверх по ступенчатому откосу, примыкавшему к башне снаружи. - В царстве добра, света и правды властвует Ахура-Мазда, премудрый дух, в царстве зла и тьмы - дух лжи Анхро-Мана.
   - Слышал я от манихея что-то похожее. Старик - строго:
   - Манихеи половину своего учения украли у нас, половину - у христиан.
   …Кто ведет чистую, праведную жизнь, после смерти взлетает в светлое место, в чертог Ахура-Мазды, в рай. Нечестивцы обречены томиться в аду, в черных владениях Анхро-Маны. В конце мира, когда явится спаситель Саошиант, родившийся от девы, души праведных людей воскреснут, а грешники вместе с самим Анхро-Маной будут окончательно уничтожены.
   «Спаситель, родившийся от девы, - вспомнил смерд Киракосовы рассусоливания. - Видать, христиане взяли его для своей «единственно истинной веры взаймы у этих «чистых» маздеистов».
   - Смерть - дело Анхро-Маны, - продолжал маздеист, присев на ступеньку, чтоб отдохнуть. - И самое ужасное, что может совершить человек - это осквернить чистые стихии, землю, воду и особенно огонь, прикосновением к ним гниющего человеческого трупа…
   Ступенчатый откос привел к пролому на верхушке башни.
   - Входи и не пугайся, если это тебе в новинку.
   Руслан вошел - и чуть не наступил на уже очищенный от мяса, кожи и волос, но еще багровый от засохшей крови человеческий череп. Он пошатнулся от зловония. Мрачные полуголые люди из «особого сословия» прилежно соскабливали с костей тухлое мясо. Над другими трупами, растаскивая кривыми клювами гнилые внутренности, сноровисто трудились коршуны. Они работали бок о бок, люди и стервятники, и не мешали друг другу.
   - Мясо с костей знатных усопших мы снимаем сами, - старец кивнул на сородичей. - С остальными справляются коршуны и собаки. Родичи покойных собирают чистые кости и хранят их в оссуариях в нишах внутри городской стены или в особых склепах - наусах за городской стеной.
   На дне широкого колодца внутри башни, обгрызая кости, в груде полуочищенных остовов лениво копошились собаки. Вот отчего они такие жирные. Вот чем их кормит святой хранитель башни молчания…
   - Ты больше сюда не приходи, - сказал Руслану маздеист, когда они слезли с башни. - И без того я осквернился, общаясь с тобою, иноверцем.
   «Ишь, - вспылил Руслан, - сам-то - могильный червь вонючий, а туда же…»
   - Посмотрел бы я, какую б ты песню запел, - зло отомстил он маздеисту на прощание, - если б узнал, что я тебя обманул. У нас, русичей, умерших жгут на костре.
   Что тут сделалось! Маздеист с визгом упал на землю, стал кататься по ней, будто ему самому прижгли огнем одно место. Монетка, которую он получил от Руслана, выскользнула из-за пазухи. Старик, не боясь оскверниться, проворно схватил ее, спрятал вновь.
   …Как Руслан минул мост, как нашел дорогу, как попал домой, он не знал. Уже дома, в тенистом дворе, его вырвало.
   - Эй, парень! - со смехом крикнул Сахр. - Ты что, ячменной водки моей нахлебался?
   - Тоже - богоискатель! - рассердился Сахр, когда Руслан, продолжая икать и сплевывать от омерзения, рассказал ему о своих сегодняшних приключениях. - Кой бес тебя к ним понес?
   - Кого я искал? Манихей сам притащился сюда, навязался на мою шею.
   - Да, вздохнул Сахр. - Людей издревле изводит зуд проповедничества, желание непременно облагодетельствовать ближних. И никто почему-то не задумается, а нужны ли ближним их навязчивые заботы. И вообще, нуждается ли еще кто-нибудь в этом благе, кроме них самих?
   Если он, вероучитель-дурак, твердит, например, что земля держится на исполинских бычьих рогах, что она - плоская, как поднос, я ему должен верить? Планета не может быть плоской! Лоб - да. У некоторых умников, живущих на этой планете.
   Безбожник? У меня есть свой бог. Но отнюдь не кувшин ячменной водки,- хотя и он-то чем плох? Мое божество - знание.
   Ты видишь в разных вероучениях только то, что сразу бросается в глаза, и то тебя уже тошнит от них. Но самое главное в них - самое грязное, подлое, лживое, для тебя остается пока еще скрытым. Ужас всякого учения не в том, как оно разделывается с мертвыми (мертвым, друг мой, это безразлично), а в том, как оно разделывается с живыми. Так-то, брат мой.
   - Тебе не зазорно?
   - Что?
   - Братом меня называть.
   - Почему же это должно быть зазорным?
   - Я… твой раб.
   - Брось! Ты - мой друг. И - кровный брат, если хочешь.
   - То есть?
   - Ну, прежде всего, мы люди. И затем, хорезмийцы и русы и вправду в какой-то мере соплеменники. Ты помнишь родовой знак ваших русских князей? Начерти, если помнишь.
   Руслан начертил ножом на земле лежащий на боку овал с двумя точками внутри, сверху пририсовал пару изогнутых в стороны рожек, снизу - пару полусогнутых ножек.
   - Вот, - кивнул удовлетворенный Сахр. - Если хочешь знать, это древний знак хорезмийских царей. Как по-вашему человек? Ну, просто человек.
   - Смерд.
   - А по-нашему - мард. Есть у вас бог солнечный, Хорс?
   - Есть.
   - Какая птица ему посвящена?
   - Петух. На острове Хортице в честь одного Хорса режут петухов.
   - И у нас в честь солнца режут петухов. И зовут петуха по-нашему знаешь как? - «хораз». И страна Хорезм - Солнечная земля. Похоже, когда-то мои и твои отдаленные предки соприкасались очень близко, может быть, через посредство аорсов - алан. Вот и выходит, что мы с тобою - кровные родичи.
   Руслан - с сомнением:
   - Ой ли! Ты вон какой черный, я белый.
   - Ну, это ерунда. Ты просто выцвел на морозе. Поживешь год-другой под нашим горячим солнцем, почернеешь, брат, как уголь.
   - Вот что, друг мой, - сказал Сахр наутро. - Раз уж ты такой въедливо-любознательный, пойдем со мной в академию.
   - Куда?
   - Расскажу по дороге.
   …В 489 году византийский император Зенон, рьяный поборник христианства, приказал закрыть в Эдессе высшую школу - академию.
   В 529 году другой император, Юстиниан, разгромил в припадке мракобесия Афинскую академию - последний оплот древней эллинской учености в Европе.
   Всему составу обеих академий пришлось переселиться в Иран, где, с соизволения просвещенного государя Хосрова I Ануширвана, открылись высшие школы в Нисибине и Гундишапуре. Здесь учили желающих врачеванию, науке о звездах, науке о числах, землеведению.
   Но и здесь ученых не оставили в покое. Иран захватили войска «покорных богу», и образованные ромеи и сирийцы перебрались в Согд, в Мерв и особенно - в Хорезм, который из всех областей Турана расположен дальше других и от жестоких «покорных богу», и от христианствующих варваров - византийцев. Здесь, в Кяте, издревле существовала своя академия, прочно связанная с индийским, китайским и греко-бактрийским ученым миром.
   Так что в Хорезме, можно сказать, нашла прибежище вся земная мудрость…
   - Еруслан!
   - Карась!…
   Они встретились в проходе одной из трех огромных стен, окружающих Фир - замок хорезмшаха. Карась стоял на страже.
   - Поговорите, я подожду, - дружелюбно кивнул лекарь Сахр.
   - Я почему невеселый, ты знаешь, - сказал Руслан. - А ты… ты-то почему невеселый, - плохо живешь?
   - Не то, чтобы плохо, - проворчал хмурый Карась. - Еды вдоволь. Одежда хорошая. Чистая постель… Только - дело делаем плохое. Намедни в поле нас вывели,- смерды здешние против князей взбунтовались. И заставил нас шах жечь и сечь… Хоть плачь, друже. Они, видишь, хоть и чернявые, - тоже люди. К тому же смерды - свой брат. Разорили целую округу…
   - О чем говорит? - спросил Сахр. Руслан рассказал.
   Сахр поскучнел.
   …В огромном зале с резными опорными столбами Сахр нашел для Руслана укромное место в темной нише.
   - Сиди, слушай. Старайся понять.
   - Почему здесь раб? - стал придираться к Сахру один из важных служителей дворца. - Не положено.
   - Пусть сидит, - сказал Сахр. - Он будет подносить мне ячменную водку, когда у меня от долгих разговоров горло пересохнет.
   - У нас тут достаточно своих слуг, разносчиков шербета.
   - Я не пью шербета! - зашипел Сахр, наступая на распорядителя. - Меня мутит от сладкой воды. Пусть сидит.
   - Нельзя! Сахр - упрямо:
   - Пусть сидит. - И, с презрением отвернувшись от обескураженного служителя, пошел своей дорогой.
   На возвышениях между опорными столбами рассаживались на коврах ученые - хорезмийцы, ромеи, сирийцы - народ видный, чистый, спокойный, благообразный.
   Служитель:
   - О высокомудрые! Его величество хорезмшах Аскаджавар Чаган Афригид. изъявил желание осчастливить ваше собрание своим драгоценным присутствием.
   Никто не вздрогнул, не взроптал,- только по лицам пробежала тень: будто снаружи, мимо решетчатых окон, заслонив собою свет, пролетела огромная хищная птица.
   Поскольку сегодня в академию пожаловал хорезмшах, обычные занятия пришлось отменить, чтоб не наскучить ими повелителю; собрание свелось, по существу, к общей обзорной беседе, освежающей мозг.
   Руслан слушал, затаив, как говорится, дыхание. Не очень многое, конечно, уразумел он из сказанного здесь,- да и не пытался особенно вникнуть в смысл речей. Ему сейчас было важнее всего услышать - просто услышать то, чего не приходилось прежде слышать,
   …В 500 году древней, дохристианской, эры, то есть за тысячу двести лет до этой беседы, грек Левкипп из Милета сказал, что ничто не происходит без причины и все вызывается необходимостью.
   Его ученик, Демокрит из Абдер, продолжая труды наставника, открыл, что все состоит из пустоты и движущихся атомов - бесконечно малых неделимых частиц, различных по форме и по размерам.
   Движение - изначальное, вечное свойство вещества. Всякое возникновение вещей - это соединение ранее разобщенных атомов, всякое исчезновение - разделение ранее вместе связанных частиц.
   Различные свойства вещей обусловлены расположением, сочетаниями, формой и величиной составляющих их атомов. Атомы несутся в пустоте, причем более крупные наталкиваются на мелкие, оттесняя их кверху.
   Из этих движений образуется вращение атомов, в силу чего возникают бесчисленные миры, одним из которых является наш мир и все разнообразные по качествам предметы.
   Эпикур с острова Самоса, живший на полтора столетия позже, понимая вселенную как сочетание бесчисленных атомов, движущихся в пустоте, к демокритовым различиям их по форме и величине добавил еще различие по тяжести, тем самым предположив наличие атомного веса.
   Через два-три десятилетия Аристарх, тоже происходивший с острова Самоса, высказал великую догадку, что Земля и другие планеты вращаются вокруг Солнца.
   Аристотель (четвертый век древней эры) в трактате «О небе» сказал: «Небо не создано и не может погибнуть… Оно вечно, без начала и конца; кроме того, оно не знает усталости, ибо вне его нет силы, которая принуждала бы его двигаться в несвойственном ему направлении».
   Примерно тогда же Ши Шэнь составил первый звездный перечень, куда вошло восемьсот светил. Китайцы постигли определенную повторяемость солнечных затмений.
   Эратосфен из Кирены (третий век древней эры) вычислил длину окружности земного шара.
   Гиппарх из Никеи (второй век новой эры) открыл предварение равноденствий, составил перечень неподвижных звезд, уточнил календарь, определил расстояние от Земли до Луны. Он же разделил экватор на 360 градусов, ввел понятие долготы и широты.
   Врач Герофил Халкедонский открыл неизвестные до него нервы, указал на различие между мозгом и мозжечком. Он установил, что по артериям движется кровь, а не воздух, как считалось ранее, и что артерии пульсируют не сами по себе, а в связи с биением сердца, то есть открыл кровообращение.
   Много великих открытий совершили индийские ученые.
   Арьябхата (пятый век новой эры) писал, что Земля шаровидна и вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца.
   Причиной солнечных и лунных затмений он считает совпадение Солнца, Земли и Луны на одной линии. Ему известна зависимость океанских приливов и отливов от движения Луны.
   Индийцы определили диаметр Земли и некоторых других планет.
   Они умеют вычислять долготы и широты различных точек земной поверхности.
   Они составили солнечные и лунные календари, определили продолжительность года и суток, составили карты звездного неба.
   …Их следует считать истинными создателями математики.
   Они изобрели позиционную десятичную систему счета и ввели ноль, обозначили дробные величины.
   Они нашли общий знаменатель, оперируют с пропорциями, процентами, арифметическими и геометрическими прогрессиями.
   Они знают решение многих видов определенных, неопределенных и квадратных уравнений.
   Они умеют вычислить объем и поверхность основных геометрических фигур.
   Они установили соотношение между окружностью и ее диаметром.
   Еще в древних ведийских текстах (Шульвасутра) помещена теорема, которую позже приписали Пифагору.
   Уже триста лет стоит в Дехли сверкающий столб из нержавеющего железа…
   «…Вот тебе и «господь всемудрый», - усмехнулся Руслан. От обрушившейся на него крутой и твердой, как градовая, лавины чуждых, непонятных слов, незнакомых и недоступных понятий голова у смерда чуть не треснула!
   - Голова разболелась, - пожаловался хорезмшах лекарю Сахру, когда все удалились и лекарь вместе с его рабом по царской воле задержались.
   - Да. - Лекарь понимающе улыбнулся. - Знание - что свежий, чистый воздух для тех, кто привык к чаду, дыму, запаху дурному. От него кружится, болит голова.
   - Ты ему доверяешь? - государь, недовольный сравнением, кивнул своей роскошной бородой на Руслана.
   - Вполне.
   - Может, мне их, - государь вновь кивнул бородой, теперь уже вслед ушедшим ученым, - всех казнить?
   Лекарь Сахр задумчиво опустил кудлатую голову, уставился на хорезмшаха из-под ровных густых бровей. Он знал, чем образумить хорезмшаха:
   - Жизнь со всеми ее заботами, тревогами, неурядицами, нуждой и бесконечной канителью мелких и крупных неудач - уже сама по себе наказание человеку. Зачем же еще придумывать друг для друга тысячу разных запретов, ограничений и всяческих видов устрашения?
   Слава богу, что, несмотря ни на что, люди мыслят, ищут, находят…
   Сириец Мара ис-Сакизсати писал своему сыну Саракриону: «Сократ не умер, так как существует Платон…» Нынче каждый мальчишка хоть что-нибудь да знает о Сократе. Но никто не помнит, как звали людей, казнивших его в Афинах. Никогда, государь, не спеши никого в темницу сажать. Вешать, жечь, травить. Топить, колесовать, четвертовать. Вдруг со временем, как в случае с Сократом, окажется, что как раз казненный-то был прав, был честен, умен, а казнивший - неправ. За что ты казнил бы всех этих умных, честных людей? - Он тоже кивнул бородой через плечо.
   - Их дикие знания несовместимы с тем, что говорят мои дастуры, мобеды, гербады и прочие жрецы огня - атраваны.
   Сахр опять понурил голову. Правда, теперь он не смотрел на шаха, но он знал, - о, он отлично знал! - чем его допечь:
   - Перс Фаоль Дершахи, советник Хосрова Ануширвана (при этих словах Аскаджавар, страсть как любивший высказывания знаменитых людей и желавший тоже прослыть просвещенным государем, с явным удовольствием погладил бороду), в своем трактате о превосходстве знания над верой пишет, что знание, позволяющее познать суть вещей, ведет людей к единодушию, а вера, имея дело с предметами сомнительными, приводит к раздорам. «Наука, - говорит Дершахи,- имеет своим объектом то, что близко, ясно, признано, тогда как вера имеет объектом то, что далеко сокрыто и не познаваемо разумом. Первая не подлежит сомнению, тогда как вторая проникнута сомнением». Так неужели, о государь, ты хочешь отдать предпочтение заумному перед разумным? Если знания этих ученых людей несовместимы с тем, что говорят жрецы, - казни невежд-жрецов, пригрей ученых.
   - Что?! Казнить… жр… хр… - Шах, любивший забавляться своей великолепной бородой и как раз засунувший ее, шелковистую, в алый рот, от неожиданности резко втянул воздух - и поперхнулся, чуть не подавившись собственной растительностью. - Казнить… кха, кха… кхазнить жрецов… ведь это все равно, что отрубить себе правую руку!
   - Или - срезать бороду.
   - Знаешь ли ты, что творится в полях?
   - Слыхал - краем уха.
   - Чернь бунтует, громит усадьбы князей. Хорошо, что я держу вашу академию под своим надзором, не выпускаю ее из дворца, а то бы она, собрав к себе всякий сброд, совратила весь мой народ. - Царь взял с низкого столика круглое серебряное зеркало, пристально, будто не узнавая, оглядел свое холеное лицо. - Хорош царь, который, оказывается, вовсе не священная особа, не тень бога на земле, а такой же человек, как все, и состоит, как блоха или, скажем, собачий кал, - тьфу! - из каких-то глупых атомов… Или ты думаешь, мужик станет смирнее, если будет знать, сколько верст от Земли до Луны? А в самом деле, сколько? - спросил он вдруг с живым любопытством.
   - Триста восемьдесят тысяч верст,- ответил Сахр невозмутимо.
   - Ого! Нет, это не пойдет. Человек не должен знать, что и он, и хорезмщах - всего лишь две бесконечно малые частицы, прилепившиеся к другой бесконечно малой частице, именуемой Землей, которая ошалело несется неведомо куда. Тогда он плюнет на все, перестанет чтить бога, усомнившись в нем, и с ним вместе - меня. - Царь бросил зеркало плашмя на ковер, ткнул в него длинным пальцем: - Человек должен знать, что над ним есть небесная твердь с добрым богом, - чтобы попасть к доброму богу, надо чтить царя, сына божьего, живущего на гладкой, твердой, устойчиво-плоской земле, - иначе попадешь вниз, под земную твердь, в ад с его злым черным богом. Оставьте звезды! Занимайтесь врачеванием, числами. Не мутите народ, - или я в прах разнесу вашу богопротивную академию.
   - Мы его не мутим.
   - Кто же мутит его? Я из всех округов получаю дурные вести.
   Сахр пожал плечами.
   Хорезмшах - примирительно:
   - Ну, хорошо.- Аскаджавар взглянул на узкие окна с белыми решетками из алебастра, на дальний вход, у которого каменными истуканами застыли телохранители, - оглянулся за спину, сказал, понизив голос: - Я хотел поговорить с тобою о другом, - потому и задержал. Выпей, чтоб освежить свою глубокую рассудительность.
   Хлебнув ячменной водки, Сахр закрыл глаза и оцепенел. Казалось, он уснул,- но шах понимал, что лекарь настраивается на предстоящий разговор. Чтоб не мешать ему думать, он терпеливо молчал и, ожидая, когда советник заговорит, пока что приглядывался к скромно сидевшему внизу, у помоста, рабу Сахра.
   Это из- за него в еврейской общине случился переполох? Да, видный юноша. Крепкий. В глазах - ум. Отобрать у Сахра, взять в дворцовую стражу? Нет, не надо. Сахра лучше не трогать. Рассердится - подсыплет яду в снадобье, а в его снадобьях царь нуждается каждый день…
   - Что больше всего тебя тревожит? - спросил, наконец, лекарь.
   - Я хочу знать, - вздохнул Аскаджавар, вновь оглянувшись, - кто показывает недругу дорогу? Как случается, что неприятель, пришедший из дальних стран и прежде не только не видевший здешних мест, но, возможно, и не слыхавший о твоей земле, чуть обжившись у рубежей, вдруг вступает в ее просторы, зная, где степь, где горы, где лес. Где перевал, где брод. Сразу находит нужные тропы, спешит от города к городу. И не плутает в огромной, чужой, незнакомой стране, где даже местные жители при усобицах между племенами или городами, решив сразиться, нередко блуждают в чащах, песках, болотах, средь скал, озер, бесчисленных рек, и пропадают бесследно сотнями, тысячами, так и не встретившись…