Дмитрий Исаков
Мурзик
ПРОЛОГ
Поссорились мы капитально.
Я что-то не так сказал.
(«Ты вспомни хорошенько, что ты сказал! И подумай!..»)
«И что я там такого сказал?! Матом вроде бы не ругался?! А она тоже хороша штучка! Да за такие бзики, что она мне откаблучивала, будь я любером, да лет на десять помоложе, то так бы и дал ей по почкам!..»
Но это все, конечно, эмоции!
Короче, поссорились мы капитально!
Многочисленные телефонные объяснения ни к чему не привели, и только в конце мы остановились на том, что мне можно позвонить во вторник. («Но не позднее девяти вечера!», что означало – среду во второй половине дня она предположительно будет не занята.)
Всю пятницу я проходил злой, как собака, и к вечеру достиг такого состояния, что, не сработай спасительный клапан моего благоразумия, я растер бы ее в порошок!
И вот, в самый кульминационный момент гнева, моя рука потянулась к телефону!
«Не вздумай ей звонить!», – сказал я себе и снял трубку.
Дринь-дринь-дринь!
«Хорошо б у нее было занято!» – подумал я, крутя диск телефона.
Ду-у-у… Ду-у-у…
«Лишь бы ее не было дома», – молил я Бога, слушая длинные гудки.
На третьем трубку сняли:
– Алло?
– Девушка, это роддом?
– Нет, это не роддом!
– Значит, это зоопарк?!
– Да, это клетка со злой окабаневшей Мурзилкой!
(Вот такой разговор после капитальной ссоры! Так что вы не удивляйтесь, что я ее до сих пор терплю!)
– Привет!
– Здравствуй.
– Ты все на меня злишься?
– Еще как!
– А я не вытерпел до вторника и позвонил.
В ответ, по-моему, довольно засопели.
– Слушай, а та бумажка у тебя сохранилась?
(Какая бумажка, для Вас не имеет никакого значения.)
– Да.
– Она мне нужна к понедельнику!
– К понедельнику?!
– Да. В любое удобное для тебя время и место.
– М-м-м… (Продолжительная пауза) – Завтра, полдвенадцатого!
– Где?
– Там же!
– Где там?
– У памятника! (Это где мы поссорились.) Ты что, забыл?!
– У памятника, так у памятника. А как же твои сокурсники? Вдруг они увидят тебя со мной? («С таким толстым и старым!» – «Это я-то старый в свои 32 года?!!») Может лучше у метро?
– Ага, только давай у другого выхода, ладно?
– У другого, так у другого. Мне все равно, где тебя видеть. («Лишь бы видеть!»). Кстати, ты завтра упадешь в обморок, увидев меня!
–..?
– Я, наконец, собрался съездить к себе на родину и завтра оденусь по-походному.
– Это как?
– Я одену изумительные брезентовые, мной лично сваренные штаны имени сварочно-кузовного цеха!..
– Ой!
– Куртку памяти столетней войны стройотрядов с колхозным строем!..
– Ай!
– А на голове?!
– Что??!!
– Я так и не подстригся, и уровень моей лохматости…
– Может, тебе не очень нужна эта бумажка?
– Очень! Нужна! А может, ты поедешь со мной? Там так хорошо.
– Я же учусь…
– Да плюнь ты на эту учебу! Хоть раз вдвоем съездим на природу. А там! А там реликтовые дубовые рощи! Моя любимая седальная сосна! Родничок кристальный! Ну?!
– У меня столько дел запланировано на вечер…
– Но я так по тебе соскучился!
– Ничего, переживешь! И не вздумай завтра у метро ко мне грязно приставать!
– А я разве когда-нибудь к тебе грязно приставал?!
– Неужели?! Ни разу?!
– Не было такого!
– Ну ты гнус! Ни разу?!
– Ах да, было, было, это когда я все-таки решился, наконец, тебя поцеловать в губы! И то ты мне так и не дала! Ты ведь у меня так и осталась нецелованной!..
– !!! (В трубке раздалось дикое рычание злобного окабаневшего Мурзика.)
– …Но тебя оправдывает то, что на мне в то время почему-то была недельная щетина. Так что я тебя прощаю!
– Гнус! (Ы-х! Как хлыстом!)
– Ну, что? Едем?
– Нет! И вообще я спать хочу!
(Это-то в десять часов вечера?!)
– Ну, ладно. Не буду испытывать твое терпение. Давай, до завтра.
Итак, Вы познакомились с типичным разговором с моим самым милым, самым ненаглядным, с самым любимым и самым окабаневшим Мурзиком!
«Опять она меня стесняется! – с горечью подумал я, – Как в тот раз, когда мы из-за этого поссорились.
А там, где мы познакомились, она меня не стеснялась, потому что мой живот спасал нас не раз от неминучей гибели!»
(В июле 1989, в Абхазии!)
«А еще она опять спрашивала, когда я похудею!»
«Дура! Не понимает, что если я похудею, то что я буду делать со всеми девками, что станут вешаться мне на шею!» (При моем приличном росте, недурной физиономии, а главное, с моим могучим интеллектом!)
«А может, наконец, сбросить весь этот камуфляж и показаться во всей красе?!»
«А правда, что из этого получится?»
«Так в чем же дело? Давай, полюбуемся, как она тогда запоет!»
«Итак, я должен ждать у дальнего от ее института выхода из метро».
«Вот уж дудки!»
«Где вход в ее институт мы догадываемся, хоть туда я тогда так и не дошел, вернее она мне запретила».
«Вот там мы ее и встретим!»
Я что-то не так сказал.
(«Ты вспомни хорошенько, что ты сказал! И подумай!..»)
«И что я там такого сказал?! Матом вроде бы не ругался?! А она тоже хороша штучка! Да за такие бзики, что она мне откаблучивала, будь я любером, да лет на десять помоложе, то так бы и дал ей по почкам!..»
Но это все, конечно, эмоции!
Короче, поссорились мы капитально!
Многочисленные телефонные объяснения ни к чему не привели, и только в конце мы остановились на том, что мне можно позвонить во вторник. («Но не позднее девяти вечера!», что означало – среду во второй половине дня она предположительно будет не занята.)
Всю пятницу я проходил злой, как собака, и к вечеру достиг такого состояния, что, не сработай спасительный клапан моего благоразумия, я растер бы ее в порошок!
И вот, в самый кульминационный момент гнева, моя рука потянулась к телефону!
«Не вздумай ей звонить!», – сказал я себе и снял трубку.
Дринь-дринь-дринь!
«Хорошо б у нее было занято!» – подумал я, крутя диск телефона.
Ду-у-у… Ду-у-у…
«Лишь бы ее не было дома», – молил я Бога, слушая длинные гудки.
На третьем трубку сняли:
– Алло?
– Девушка, это роддом?
– Нет, это не роддом!
– Значит, это зоопарк?!
– Да, это клетка со злой окабаневшей Мурзилкой!
(Вот такой разговор после капитальной ссоры! Так что вы не удивляйтесь, что я ее до сих пор терплю!)
– Привет!
– Здравствуй.
– Ты все на меня злишься?
– Еще как!
– А я не вытерпел до вторника и позвонил.
В ответ, по-моему, довольно засопели.
– Слушай, а та бумажка у тебя сохранилась?
(Какая бумажка, для Вас не имеет никакого значения.)
– Да.
– Она мне нужна к понедельнику!
– К понедельнику?!
– Да. В любое удобное для тебя время и место.
– М-м-м… (Продолжительная пауза) – Завтра, полдвенадцатого!
– Где?
– Там же!
– Где там?
– У памятника! (Это где мы поссорились.) Ты что, забыл?!
– У памятника, так у памятника. А как же твои сокурсники? Вдруг они увидят тебя со мной? («С таким толстым и старым!» – «Это я-то старый в свои 32 года?!!») Может лучше у метро?
– Ага, только давай у другого выхода, ладно?
– У другого, так у другого. Мне все равно, где тебя видеть. («Лишь бы видеть!»). Кстати, ты завтра упадешь в обморок, увидев меня!
–..?
– Я, наконец, собрался съездить к себе на родину и завтра оденусь по-походному.
– Это как?
– Я одену изумительные брезентовые, мной лично сваренные штаны имени сварочно-кузовного цеха!..
– Ой!
– Куртку памяти столетней войны стройотрядов с колхозным строем!..
– Ай!
– А на голове?!
– Что??!!
– Я так и не подстригся, и уровень моей лохматости…
– Может, тебе не очень нужна эта бумажка?
– Очень! Нужна! А может, ты поедешь со мной? Там так хорошо.
– Я же учусь…
– Да плюнь ты на эту учебу! Хоть раз вдвоем съездим на природу. А там! А там реликтовые дубовые рощи! Моя любимая седальная сосна! Родничок кристальный! Ну?!
– У меня столько дел запланировано на вечер…
– Но я так по тебе соскучился!
– Ничего, переживешь! И не вздумай завтра у метро ко мне грязно приставать!
– А я разве когда-нибудь к тебе грязно приставал?!
– Неужели?! Ни разу?!
– Не было такого!
– Ну ты гнус! Ни разу?!
– Ах да, было, было, это когда я все-таки решился, наконец, тебя поцеловать в губы! И то ты мне так и не дала! Ты ведь у меня так и осталась нецелованной!..
– !!! (В трубке раздалось дикое рычание злобного окабаневшего Мурзика.)
– …Но тебя оправдывает то, что на мне в то время почему-то была недельная щетина. Так что я тебя прощаю!
– Гнус! (Ы-х! Как хлыстом!)
– Ну, что? Едем?
– Нет! И вообще я спать хочу!
(Это-то в десять часов вечера?!)
– Ну, ладно. Не буду испытывать твое терпение. Давай, до завтра.
Итак, Вы познакомились с типичным разговором с моим самым милым, самым ненаглядным, с самым любимым и самым окабаневшим Мурзиком!
«Опять она меня стесняется! – с горечью подумал я, – Как в тот раз, когда мы из-за этого поссорились.
А там, где мы познакомились, она меня не стеснялась, потому что мой живот спасал нас не раз от неминучей гибели!»
(В июле 1989, в Абхазии!)
«А еще она опять спрашивала, когда я похудею!»
«Дура! Не понимает, что если я похудею, то что я буду делать со всеми девками, что станут вешаться мне на шею!» (При моем приличном росте, недурной физиономии, а главное, с моим могучим интеллектом!)
«А может, наконец, сбросить весь этот камуфляж и показаться во всей красе?!»
«А правда, что из этого получится?»
«Так в чем же дело? Давай, полюбуемся, как она тогда запоет!»
«Итак, я должен ждать у дальнего от ее института выхода из метро».
«Вот уж дудки!»
«Где вход в ее институт мы догадываемся, хоть туда я тогда так и не дошел, вернее она мне запретила».
«Вот там мы ее и встретим!»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«БРЕД СИВОЙ КОБЫЛЫ»
Мне повезло – перед институтом было свободное место, и я, остановив свою белоснежную «Вольво» у самого тротуара, встал рядом, положив руку на ее крышу в самой, что ни на есть вальяжной позе. Одет я был подобающе: кроссовки те еще, рублей за четыреста (по гос. цене в переводных рублях, естественно!), штаны – «Ух!», куртец – «Ох!», джемпер – «Во!», прическа – «А ля Дипеш Мод», так что ее сокурсники, думаю, простят мне мой живот в тридцать два года! (Можно подумать у них к моим годам вырастет что-нибудь другое! А уж каждый второй, наверняка, оплешивит! А мой покойный дедушка в 75-ть только начал седеть!)
В это время, наверно, была перемена и, наслаждаясь прекрасной и почти летней погодой (было 2 сентября), толпа студентов курила на выходе, и многие из них заинтересовались моей персоной, когда я, наконец, увидел Мурзика.
Помахав ей рукой, я кликнул (довольно громко и зычно!):
– Анжела!
(Она была без очков и могла меня проглядеть).
Мой милый Мурзик, прищурившись, удивленно поглядела в мою сторону, и, чтобы развеять последние ее сомнения, я еще раз окликнул ее.
Изобразив на своей миленькой мордашке притворно-кокетливое изумление, она с достоинством подошла ко мне.
– Это ты?!
– Нет! Это тень отца Гамлета!
Мурзик внимательно оглядела меня, потом мою машину (последней марки) и опять вопросительно уставилась на меня.
Я, широким жестом распахнув дверцу, скомандовал:
– Медам, силь ву пле, плиз!
Мой Мурзик отреагировала «естественно» и, ни слова не говоря, уселась в «Вольво».
Пока мы усаживались, на тротуаре собралась изрядная толпа зевак так как Мурзик пользовалась в институте несомненным успехом и к тому же жила рядом.
Мурзилка растерянно посмотрела на это скопище идиотов, а я тем временем вдарил по газам, и мы с помпой отчалили!
Хозяйским взглядом обшарив интерьер моей «лайбы», Мурзик строго спросила:
– Можно поинтересоваться, откуда все это?
– Оттуда!
– Так, понятно, ты решил пустить мне пыль в глаза и одолжил у знакомого бизнесмена весь этот маскарад!
– Ага, штаны 62-го размера я тоже у него одолжил? Да? А права и документы на машину я тоже подделал? – насмешливо сказал я, небрежно бросив ей на колени крокодиловый портмоне.
Мой Мурзик, меркантильно достав из него документы, стала внимательно их изучать, а я в это время развернулся и с ветерком покатил по Ленинградскому шоссе в сторону Тверской-Ямской.
– И куда мы направляемся? – поинтересовалась она, закончив обзор моей физиономии на фотокарточке в правах.
– Куда надо! – ответил я и поддал газу. – Я же обещал показать тебе, где прошли мои юные годы?!
Я ждал этого вопроса, и, предупреждая ее негативную реакцию, я мысленно задействовал бортовой автопилот.
Кресла, в которых мы сидели, автоматически отодвинулись сантиметров на сорок назад, напротив Мурзика распахнулся бар (в котором, чего только не было!), а на том месте, где у всех нормальных машин находится магнитофон или, в крайнем случае, телефон, раздвинулся метровый стереовизионный экран.
У Мурзика, естественно, полезли глаза на лоб (интересно, у кого они не полезли б, когда машина прет по городу под восемьдесят, а за руль никто не держится?!), но я не растерялся, выхватил из бара банку пива, открыл ее и сунул в руку Мурзилке.
– Ты не волнуйся, машину ведет бортовой компьютер, так что пей свое пиво и гляди мое видео! (Это я так обозвал по простому стереовизор!), а сам тем временем включил биопреобразователь, вмонтированный в кресло, чтобы к концу поездки он меня маленько преобразовал, и я бы похудел до нужной кондиции, чем окончательно убил бы Мурзилку! (Одежда на мне, конечно, тоже должна была преобразоваться до нужных габаритов).
– Так куда мы едем? – уже более спокойно спросила Мурзик, успев отхлебнуть пива и, видимо, смирившись со своей незавидной судьбой.
– Часа через полтора мы будем на месте, а пока давай немного поразвлечемся, – ответил я и, достав пульт управления ДВ (дальний видеопоиск), начал им играться.
На экране Мурзик с удивлением увидела наше зеркальное изображение, которое постепенно стало удаляться.
Камера (на самом деле никакой камеры не было, а была произвольная точка в пространстве, откуда транслировалось изображение), поднялась над шоссе, и мы увидели поток несущихся машин с нашей в центре. Потом я показал панораму Москвы с птичьего полета и повернул на юг.
Изображение стало двигаться в сторону Мосфильмовской улицы.
– Хочешь посмотреть, что сейчас делает Верка в Сухуми? – спросил я. (Хотя и так ясно, что она там кабанеет!)
– ?!
Я увеличил скорость движения изображения, и на экране понеслись друг за другом Московская, Тульская, Орловская, Курская, Белгородская, Харьковская, Донецкая, Ростовская и Екатиринодарская губернии, соответственно.
Показалось море.
Я начал вести изображение вдоль российского берега и турецких крепостей: Анапа, Новороссийск, Геленджик.
Перед Дивноморском я притормозил.
– Ой, смотри, наша турбаза! – Мурзик, очнувшись от шока (а может, протрезвев?), начала тыкать в экран пальцем. – Там сейчас должен быть Мультфильм!
– Давай поищем Мультфильма! – великодушно согласился я. Изображение ринулось вниз, и появился местный Шанхай.
Я не знал, где спит Мультик, в полдень он обычно еще спал, и мне пришлось обшаривать все домики подряд.
Замелькали пустые кровати, незнакомые люди, пустая посуда.
– Вот он! – воскликнула Мурзилка и точно, это был Мультфильм собственной персоной. Свернувшись калачиком, он спал между Зульфией и 3аремой.
– Спит, сволочь! – восхитился я.
– Эх! Вот бы, его разбудить?! – вопросительно посмотрев на меня предложила Мурзилка.
– Пожалуйста! Но, если он останется заикой, то отвечать будешь ты!
Мурзик имела на Мультика большой зуб (интересно, что было между ними?) и хладнокровно отдала приказ:
– Давай!
Я включил звуковой канал Геленджик – Москва и рявкнул. Ватт так на двести:
– Мультик! Сука! Вставай!
Мультик вскочил, как ошпаренный, а Зульфия с Заремой засунули головы под подушки, явив нам свои неприкрытые тылы.
– Мультфильм! Ты помнишь, что в Москве тебя ждет злой Димик?!
Мультфильм, видимо вспомнив, затряс головой и глупо заулыбался.
– Помни, собака и молись!
Мультик как был, в одних трусах выскочил на улицу, нервно озираясь. Не увидев, естественно, никого вокруг похожего на меня, он инстинктивно поглядел вверх.
Я тоже перевел изображение вверх, где появилась моя голограмма размером в пол неба. Голограмма скорчила ужасную рожу на манер Оззи Осборна и прогромыхала:
– Молись, сука!
Я вернул изображение на Мультика.
Тот уже был на коленях, скуксившись, прикрывая голову руками.
И вовремя, потому что я послал ему на голову большую теплую коровью лепешку (я ее позаимствовал в момент падения у одной из коров на близлежащем поле).
Мой Мурзик аж прослезился от восторга, а я тем временем опять двинул изображение в сторону Сухуми.
– Ой, зачем?! Я хочу посмотреть, что дальше будет!
– Ничего интересного, он пойдет мыться.
– Ну, Димик! (Ласково так! Ведь может, когда захочет?!)
– Никаких ну! Мне его рожа давно уже надоела, а тебе, видно, нет, соскучилась небось?!! – грозно отрезал я.
Мурзилка обиделась и надулась.
Я тем временем приблизил изображение к Абхазии.
– Мурзик, смотри А-Абхазия! – на абхазский манер сказал я.
На экране замелькали вывески и рекламы, написанные по-абхазски: «АКАФЕ», «АГАСТРОНОМ», «АУНИВЕРМАГ», «АБЪЕНЗИН» и т. д.
– А-Мурзик! – с чувством сказал я и ткнул ее пальцем в бок.
Та взревела, вернее взвизжала.
– А-Димик! – и сделав страшное лицо, набросилась на меня и начала царапаться и кусаться.
Я был на верху блаженства, ведь нет ничего приятнее минут, когда мой милый окабаневший Мурзик начинает со мной возиться.
Особенно ей нравилось деловито и сосредоточенно лупить меня кулачками по животу.
Ну, а я тоже не стал терять времени и начал шарить своими руками, где не грех пошарить, что мгновенно протрезвило Мурзилку (она у меня слишком нежная и чувствительная!), и она отцепилась от меня.
– Давай лучше Верку искать, – предложил я, направив изображение к дому Зурика. – Как ты думаешь, где сейчас она?
– Должна быть где-то здесь…
– Что здесь, понятно, но чем она сейчас занимается?
– Наверное, кабанеет…
Верка точно кабанела.
Мы ее нашли в саду, сидящей за столом, на котором стояла трехлитровая банка домашней «Изабеллы».
После трудной ночи Верка похмелялась.
– А где Зурик? – наивно спросила Мурзик.
Зурик как будто ожидал этого вопроса и тут же появился на террасе второго этажа в одних белых трусах (это те, что с гульфиком) и с опухшей рожей.
Голова его была почему-то наголо выбрита и блестела от утренней росы (это был предрассветный пот!).
Походкой больного полиомиелитом он спустился по лестнице вниз и уселся напротив Верки. Тут же к нему подошел и сел рядом Гоша, рыжий бульдог, милее и терпимей которого я не встречал, и они с одинаковым выражением на мордах стали глядеть в бесконечность, которая, по-моему, в тот момент находилась внутри трехлитровой банки.
Верка молча, по-хозяйски, налила из банки полный стакан и со стуком поставила его перед Зуриком.
Кабаненье продолжалось…
Я отдал пульт управления ДВ Мурзилке, быстро объяснил ей, как надо им пользоваться, и пока она развлекалась, обшаривая окрестности Сухуми в поисках знакомых «хачиков», сам занялся делом.
Мы уже выскочили на Симферопольское шоссе и неслись по нему под 120. По плану у нас был очаровательный пикник в лесах, где прошло мое детство.
Для того, чтобы он стал на самом деле очаровательным, надо было сделать самую малость – привести эти леса в порядок.
Пока мой первый интеллект вкупе со всем моим бренным телом составляли Мурзику компанию и даже время от времени издавали разные звуки: «Смотри, Кохта! Смотри, Важа! Смотри, Бэссо! Смотри, Рафик! Вахтанг! Тимур! Тэнго! Рома! Нукрия!» и т. д., то второй мой интеллект начал экологическую чистку (третий и четвертый были поглощены структурным анализом и моделированием происходящих в мире событий, пятый сидел на галактической связи, а шестой и все остальные шлялись по всем Вселенным и занимались черти чем).
Загадили мою Родину основательно.
Я быстро поставил фильтры вдоль всей Лопасни, некогда чистейшей и милейшей русской речушки, ныне превращенной в сточную канаву. Ниже по течению от места пикника я поставил временную плотину и поднял уровень воды до былого.
Быстро вычистил ил со дна и просеял весь донный песок.
На Пионерском пляже, где намечалось купание, я быстро снес всю растительность, выросшую на месте пляжа и просеял весь песок. Воду в реке я нагрел до 20 градусов.
Далее по всему берегу извел бурьян, другие сорняки и вырастил новую ровную зеленую травку с полевыми цветочками (за цветами пришлось смотаться в XIV век!).
Потом засыпал подрытое основание Лысой Горы и на месте некогда срубленных елок вырастил новые.
В лесу пришлось повозиться с бутылками и ржавыми банками. Но больше всего мне досталось неприятностей от того сорняка, который некогда посеяли на совхозных полях на корм скоту, что было сделано явно с ведома ЦРУ или гитлеровской разведки!
Сеяли его всего один год, так как только он взошел, масса людей получила ожоги от его ядовитого сока, особенно дети, которые делали из него плевательные трубки.
Сеять его запретили, но он успел расползтись по лесам и лугам. А вообще лес сохранился хорошо, так как был слишком могуч и велик.
Всю работу мне удалось закончить к тому времени, когда мы подъехали к мосту через Лопасню. Съезда там с шоссе не было, но моя машина, как вы уже догадались, основательно отличавшаяся от серийного «Вольво», при помощи гравитационной подушки плавно съехала на берег реки и подкатила к роднику.
Родник тот был уникален.
В тех местах проходил небольшой геологический разлом, и оба берега поймы реки были очень крутые, так что родник питался глубинными грунтовыми водами, в которые вода попадала не из ближайших полей, отравленных химией, а из глубины Мелиховского леса, бывшего в ширину не менее семи километров.
На вкус вода в роднике была неповторима и совершенно волшебна!
Остановив машину, я обернулся и, соединив сознание второго и первого интеллекта, хотел было уже предложить Мурзику освободить помещение и выйти на лоно природы, но был поражен, с какой детской непосредственностью она играет с ДВ.
– Мурзик! И тебе не стыдно подглядывать? – спросил я, видя на экране безобразную сцену обмена сомнительного качества прелестей заезжей гастролерши на советские рубли, заработанные не совсем трудовым способом местным аборигеном.
Мурзик захихикала и пропищала:
– Я, вот, смотрю и никак не пойму, как это людям не противно! Я бы ни за какие деньги с этой волосатой обезьяной и рядом не села бы!
– А я другое не пойму: чего этот бедный Гиви нашел в этой крокодилице? А с другой стороны, при отсутствии отдыхающих ввиду военных действий ему ничего не остается, как хвататься за первую попавшуюся клешню!
Тут Мурзилку посетила какая-то интересная мысль и она, сморщив свой лобик и криво ухмыльнувшись, спросила у меня:
– И давно у тебя эта штука? – кивнула она на экран ДВ и потрясла в руке пульт управления.
– Давно, – ответил я, не понимая куда она клонит.
– Значит ты так же подсматривал за мной?
– А что, было за чем подсматривать?
Мурзик от досады аж зашипела:
– Конечно же, нет! Но ты мне ответь: подсматривал?!
Я почесал затылок и произнес:
– К сожалению, я как-то упустил из виду такую возможность, но ты знаешь, в этом что-то есть!
– Гнус! Только попробуй!
– А чего ты испугалась? Или же тебе есть что скрывать от меня?
– Конечно же нет! То есть да! То есть нет, и вообще не фига! – окончательно запутавшись, Мурзик окабанела и от бессилия перед моей злой волей начала драться.
Я немного от этого побалдел (но всего хорошего понемногу) и ненавязчиво так вытолкнул ее из машины.
Когда мы вышли из нее, Мурзик с удивлением уставилась на меня: у меня пропал живот!
И вообще я полностью преобразился и стал похож на Арнольда (телом, конечно, а не лицом!).
Мурзилка остолбенела!
Я же крутился перед ней и, похлопав себя по похудевшему животу, извиняясь, произнес:
– Ты ведь так хотела, чтобы я похудел, вот я и поднатужился!
Описывать выражение лица моей Мурзилки не имеет смысла. Представьте себе молоденькую, романтического склада девушку, которая, наконец, встретила своего долгожданного «принца».
Итак, Мурзилка стала окончательно и бесповоротно принадлежать мне! (Точнее ее душа теперь принадлежала мне безраздельно, а почти все остальное, за исключением губ, я раньше умудрился заполучить самым воровским способом!).
Началась идиллия!
Мы взялись за руки и, влюбленно глядя в глаза друг другу, пошли бродить по лугам и лесам, мной возрожденным из небытия родной земли (в данном случае особенно родной именно мне!).
Воздух опьянял, солнце ласково грело (я поработал локально и с погодой), птицы щебетали (я их вернул с полпути на юг, пообещав сверхплановую весну), кузнечики стрекотали, Мурзик топил свое лицо в огромном букете полевых цветов, а моя машина, включив невидимость, следовала за нами на высоте двух метров от поверхности земли.
Взобравшись на вершину Лысой Горы, мы уселись на траве под моей любимой седальной сосной, на удобных ветках которой я в детстве регулярно сидел и читал свои первые книжки.
Мурзик доверчиво прижался ко мне и, по-моему, вовсю тащилась.
На меня тоже нахлынуло (хотя меня практически невозможно вывести из душевного равновесия и тем более чем-либо удивить, ведь я видел такое!..) и я прослезившись начал декламировать свои корявые юношеские стихи, посвященные именно этим местам:
Наше дело правое, мы победили!
Далее последовала обязательная программа воскресного, в данном случае – субботнего, уик-энда: завтрак, купание, беготня, кувыркание, песен орание.
Сидя в воде верхом на мне, Мурзик горланила:
– «Врагу не сдается наш гордый Варяг!..»
И так до самого вечера!
Вечер я организовал теплый и безветренный.
Вдоволь набесившись, Мурзик, привалившись ко мне, томно мурлыкала, в ожидании естественного завершения этого изумительного дня.
И вот тут я начал делать не то, что хотелось Мурзику (Это можно было, конечно, проделать, но к чему повторяться, если можно развлечься более содержательно!), а то, что хотелось мне!
А мне очень хотелось окончательно ее добить, и я ласковым голосом обратился к ней:
– Дорогая, где мы сегодня проведем наш вечер?
Ничего не подозревавшая Мурзик, не подумавши, промурлыкала:
– Где хочешь, дорогой!
Я, шумно вздохнув, изобразил на своем лживом лице мечтательное раздумье и изрек:
– Мне очень хочется доставить тебе большое удовольствие, и раз мы начали так конструктивно развлекаться, то давай продолжим до конца в этом духе?!
Мурзик собралась было откинуться на спину, но я, предусмотрительно подставив руку, спросил:
– Выбирай, где мы сегодня повеселимся: в Париже, Нью-Йорке или в Токио?
Мурзик, приняв это за обыкновенную шутку, окончательно обмякла в моих руках и мечтательно прошептала:
– Хочу в Нью-Йорк!
Я тут же вскочил на ноги и, бережно держа ее на руках, шагнул с вершины Лысой Горы…
В том месте, куда я шагнул, тут же объявился мой автомобиль, и я ловко уселся в его кабину (с Мурзиком на руках).
Не успела моя Мурзилка от удивления моргнуть пару раз своими шикарными ресницами, как наш аппарат рванул в стратосферу по направлению к Нью-Йорку.
А пока она слезала с моих коленей и усаживалась на сиденье, машина зависла уже над Манхэттеном!
(Благодаря гравикомпенсаторам разгон и торможение совершенно не чувствовались!)
– Это, что – Нью-Йорк? – пролепетала моя Мурзик, глядя вниз.
– Ни, цэ ридна Жмеринка! – передразнил ее я. – Ты выбрала Нью-Йорк, вот его и получай!
Приглядев темный дворик недалеко от Бродвея, я опустил туда машину.
– Придется нам с тобой прошвырнуться по Бродвею пешком. В это время там машину не припаркуешь! – сказал я (вообще непонятно зачем. Кто откажется от вечерней прогулки по Бродвею? Разве идиот!).
Мы вышли.
Когда я легкомысленно не закрыл стекло в двери машины, Мурзик непонимающе поглядела на меня, потом на группу подозрительных типов, стоящих в темной подворотне:
– Ты не боишься, что в машину могут залезть?
Я хмыкнул:
– Пусть лезут! Мне их будет жаль! (Бортовой компьютер так им и дал залезть! В лучшем случае он их шарахнет током!) – и взяв ее под ручку, повел в сторону всполохов беснующейся рекламы.
Что мы делали на Бродвее в течение пяти часов, нет смысла рассказывать – это и так ясно.
(Разница между Москвой и Нью-Йорком во времени не имела никакого значения, так как, прилетев в Нью-Йорк, мы заодно совершили скачок во времени на десять часов вперед, а когда мы будем возвращаться – опять сиганем назад!)
В это время, наверно, была перемена и, наслаждаясь прекрасной и почти летней погодой (было 2 сентября), толпа студентов курила на выходе, и многие из них заинтересовались моей персоной, когда я, наконец, увидел Мурзика.
Помахав ей рукой, я кликнул (довольно громко и зычно!):
– Анжела!
(Она была без очков и могла меня проглядеть).
Мой милый Мурзик, прищурившись, удивленно поглядела в мою сторону, и, чтобы развеять последние ее сомнения, я еще раз окликнул ее.
Изобразив на своей миленькой мордашке притворно-кокетливое изумление, она с достоинством подошла ко мне.
– Это ты?!
– Нет! Это тень отца Гамлета!
Мурзик внимательно оглядела меня, потом мою машину (последней марки) и опять вопросительно уставилась на меня.
Я, широким жестом распахнув дверцу, скомандовал:
– Медам, силь ву пле, плиз!
Мой Мурзик отреагировала «естественно» и, ни слова не говоря, уселась в «Вольво».
Пока мы усаживались, на тротуаре собралась изрядная толпа зевак так как Мурзик пользовалась в институте несомненным успехом и к тому же жила рядом.
Мурзилка растерянно посмотрела на это скопище идиотов, а я тем временем вдарил по газам, и мы с помпой отчалили!
Хозяйским взглядом обшарив интерьер моей «лайбы», Мурзик строго спросила:
– Можно поинтересоваться, откуда все это?
– Оттуда!
– Так, понятно, ты решил пустить мне пыль в глаза и одолжил у знакомого бизнесмена весь этот маскарад!
– Ага, штаны 62-го размера я тоже у него одолжил? Да? А права и документы на машину я тоже подделал? – насмешливо сказал я, небрежно бросив ей на колени крокодиловый портмоне.
Мой Мурзик, меркантильно достав из него документы, стала внимательно их изучать, а я в это время развернулся и с ветерком покатил по Ленинградскому шоссе в сторону Тверской-Ямской.
– И куда мы направляемся? – поинтересовалась она, закончив обзор моей физиономии на фотокарточке в правах.
– Куда надо! – ответил я и поддал газу. – Я же обещал показать тебе, где прошли мои юные годы?!
Я ждал этого вопроса, и, предупреждая ее негативную реакцию, я мысленно задействовал бортовой автопилот.
Кресла, в которых мы сидели, автоматически отодвинулись сантиметров на сорок назад, напротив Мурзика распахнулся бар (в котором, чего только не было!), а на том месте, где у всех нормальных машин находится магнитофон или, в крайнем случае, телефон, раздвинулся метровый стереовизионный экран.
У Мурзика, естественно, полезли глаза на лоб (интересно, у кого они не полезли б, когда машина прет по городу под восемьдесят, а за руль никто не держится?!), но я не растерялся, выхватил из бара банку пива, открыл ее и сунул в руку Мурзилке.
– Ты не волнуйся, машину ведет бортовой компьютер, так что пей свое пиво и гляди мое видео! (Это я так обозвал по простому стереовизор!), а сам тем временем включил биопреобразователь, вмонтированный в кресло, чтобы к концу поездки он меня маленько преобразовал, и я бы похудел до нужной кондиции, чем окончательно убил бы Мурзилку! (Одежда на мне, конечно, тоже должна была преобразоваться до нужных габаритов).
– Так куда мы едем? – уже более спокойно спросила Мурзик, успев отхлебнуть пива и, видимо, смирившись со своей незавидной судьбой.
– Часа через полтора мы будем на месте, а пока давай немного поразвлечемся, – ответил я и, достав пульт управления ДВ (дальний видеопоиск), начал им играться.
На экране Мурзик с удивлением увидела наше зеркальное изображение, которое постепенно стало удаляться.
Камера (на самом деле никакой камеры не было, а была произвольная точка в пространстве, откуда транслировалось изображение), поднялась над шоссе, и мы увидели поток несущихся машин с нашей в центре. Потом я показал панораму Москвы с птичьего полета и повернул на юг.
Изображение стало двигаться в сторону Мосфильмовской улицы.
– Хочешь посмотреть, что сейчас делает Верка в Сухуми? – спросил я. (Хотя и так ясно, что она там кабанеет!)
– ?!
Я увеличил скорость движения изображения, и на экране понеслись друг за другом Московская, Тульская, Орловская, Курская, Белгородская, Харьковская, Донецкая, Ростовская и Екатиринодарская губернии, соответственно.
Показалось море.
Я начал вести изображение вдоль российского берега и турецких крепостей: Анапа, Новороссийск, Геленджик.
Перед Дивноморском я притормозил.
– Ой, смотри, наша турбаза! – Мурзик, очнувшись от шока (а может, протрезвев?), начала тыкать в экран пальцем. – Там сейчас должен быть Мультфильм!
– Давай поищем Мультфильма! – великодушно согласился я. Изображение ринулось вниз, и появился местный Шанхай.
Я не знал, где спит Мультик, в полдень он обычно еще спал, и мне пришлось обшаривать все домики подряд.
Замелькали пустые кровати, незнакомые люди, пустая посуда.
– Вот он! – воскликнула Мурзилка и точно, это был Мультфильм собственной персоной. Свернувшись калачиком, он спал между Зульфией и 3аремой.
– Спит, сволочь! – восхитился я.
– Эх! Вот бы, его разбудить?! – вопросительно посмотрев на меня предложила Мурзилка.
– Пожалуйста! Но, если он останется заикой, то отвечать будешь ты!
Мурзик имела на Мультика большой зуб (интересно, что было между ними?) и хладнокровно отдала приказ:
– Давай!
Я включил звуковой канал Геленджик – Москва и рявкнул. Ватт так на двести:
– Мультик! Сука! Вставай!
Мультик вскочил, как ошпаренный, а Зульфия с Заремой засунули головы под подушки, явив нам свои неприкрытые тылы.
– Мультфильм! Ты помнишь, что в Москве тебя ждет злой Димик?!
Мультфильм, видимо вспомнив, затряс головой и глупо заулыбался.
– Помни, собака и молись!
Мультик как был, в одних трусах выскочил на улицу, нервно озираясь. Не увидев, естественно, никого вокруг похожего на меня, он инстинктивно поглядел вверх.
Я тоже перевел изображение вверх, где появилась моя голограмма размером в пол неба. Голограмма скорчила ужасную рожу на манер Оззи Осборна и прогромыхала:
– Молись, сука!
Я вернул изображение на Мультика.
Тот уже был на коленях, скуксившись, прикрывая голову руками.
И вовремя, потому что я послал ему на голову большую теплую коровью лепешку (я ее позаимствовал в момент падения у одной из коров на близлежащем поле).
Мой Мурзик аж прослезился от восторга, а я тем временем опять двинул изображение в сторону Сухуми.
– Ой, зачем?! Я хочу посмотреть, что дальше будет!
– Ничего интересного, он пойдет мыться.
– Ну, Димик! (Ласково так! Ведь может, когда захочет?!)
– Никаких ну! Мне его рожа давно уже надоела, а тебе, видно, нет, соскучилась небось?!! – грозно отрезал я.
Мурзилка обиделась и надулась.
Я тем временем приблизил изображение к Абхазии.
– Мурзик, смотри А-Абхазия! – на абхазский манер сказал я.
На экране замелькали вывески и рекламы, написанные по-абхазски: «АКАФЕ», «АГАСТРОНОМ», «АУНИВЕРМАГ», «АБЪЕНЗИН» и т. д.
– А-Мурзик! – с чувством сказал я и ткнул ее пальцем в бок.
Та взревела, вернее взвизжала.
– А-Димик! – и сделав страшное лицо, набросилась на меня и начала царапаться и кусаться.
Я был на верху блаженства, ведь нет ничего приятнее минут, когда мой милый окабаневший Мурзик начинает со мной возиться.
Особенно ей нравилось деловито и сосредоточенно лупить меня кулачками по животу.
Ну, а я тоже не стал терять времени и начал шарить своими руками, где не грех пошарить, что мгновенно протрезвило Мурзилку (она у меня слишком нежная и чувствительная!), и она отцепилась от меня.
– Давай лучше Верку искать, – предложил я, направив изображение к дому Зурика. – Как ты думаешь, где сейчас она?
– Должна быть где-то здесь…
– Что здесь, понятно, но чем она сейчас занимается?
– Наверное, кабанеет…
Верка точно кабанела.
Мы ее нашли в саду, сидящей за столом, на котором стояла трехлитровая банка домашней «Изабеллы».
После трудной ночи Верка похмелялась.
– А где Зурик? – наивно спросила Мурзик.
Зурик как будто ожидал этого вопроса и тут же появился на террасе второго этажа в одних белых трусах (это те, что с гульфиком) и с опухшей рожей.
Голова его была почему-то наголо выбрита и блестела от утренней росы (это был предрассветный пот!).
Походкой больного полиомиелитом он спустился по лестнице вниз и уселся напротив Верки. Тут же к нему подошел и сел рядом Гоша, рыжий бульдог, милее и терпимей которого я не встречал, и они с одинаковым выражением на мордах стали глядеть в бесконечность, которая, по-моему, в тот момент находилась внутри трехлитровой банки.
Верка молча, по-хозяйски, налила из банки полный стакан и со стуком поставила его перед Зуриком.
Кабаненье продолжалось…
Я отдал пульт управления ДВ Мурзилке, быстро объяснил ей, как надо им пользоваться, и пока она развлекалась, обшаривая окрестности Сухуми в поисках знакомых «хачиков», сам занялся делом.
Мы уже выскочили на Симферопольское шоссе и неслись по нему под 120. По плану у нас был очаровательный пикник в лесах, где прошло мое детство.
Для того, чтобы он стал на самом деле очаровательным, надо было сделать самую малость – привести эти леса в порядок.
Пока мой первый интеллект вкупе со всем моим бренным телом составляли Мурзику компанию и даже время от времени издавали разные звуки: «Смотри, Кохта! Смотри, Важа! Смотри, Бэссо! Смотри, Рафик! Вахтанг! Тимур! Тэнго! Рома! Нукрия!» и т. д., то второй мой интеллект начал экологическую чистку (третий и четвертый были поглощены структурным анализом и моделированием происходящих в мире событий, пятый сидел на галактической связи, а шестой и все остальные шлялись по всем Вселенным и занимались черти чем).
Загадили мою Родину основательно.
Я быстро поставил фильтры вдоль всей Лопасни, некогда чистейшей и милейшей русской речушки, ныне превращенной в сточную канаву. Ниже по течению от места пикника я поставил временную плотину и поднял уровень воды до былого.
Быстро вычистил ил со дна и просеял весь донный песок.
На Пионерском пляже, где намечалось купание, я быстро снес всю растительность, выросшую на месте пляжа и просеял весь песок. Воду в реке я нагрел до 20 градусов.
Далее по всему берегу извел бурьян, другие сорняки и вырастил новую ровную зеленую травку с полевыми цветочками (за цветами пришлось смотаться в XIV век!).
Потом засыпал подрытое основание Лысой Горы и на месте некогда срубленных елок вырастил новые.
В лесу пришлось повозиться с бутылками и ржавыми банками. Но больше всего мне досталось неприятностей от того сорняка, который некогда посеяли на совхозных полях на корм скоту, что было сделано явно с ведома ЦРУ или гитлеровской разведки!
Сеяли его всего один год, так как только он взошел, масса людей получила ожоги от его ядовитого сока, особенно дети, которые делали из него плевательные трубки.
Сеять его запретили, но он успел расползтись по лесам и лугам. А вообще лес сохранился хорошо, так как был слишком могуч и велик.
Всю работу мне удалось закончить к тому времени, когда мы подъехали к мосту через Лопасню. Съезда там с шоссе не было, но моя машина, как вы уже догадались, основательно отличавшаяся от серийного «Вольво», при помощи гравитационной подушки плавно съехала на берег реки и подкатила к роднику.
Родник тот был уникален.
В тех местах проходил небольшой геологический разлом, и оба берега поймы реки были очень крутые, так что родник питался глубинными грунтовыми водами, в которые вода попадала не из ближайших полей, отравленных химией, а из глубины Мелиховского леса, бывшего в ширину не менее семи километров.
На вкус вода в роднике была неповторима и совершенно волшебна!
Остановив машину, я обернулся и, соединив сознание второго и первого интеллекта, хотел было уже предложить Мурзику освободить помещение и выйти на лоно природы, но был поражен, с какой детской непосредственностью она играет с ДВ.
– Мурзик! И тебе не стыдно подглядывать? – спросил я, видя на экране безобразную сцену обмена сомнительного качества прелестей заезжей гастролерши на советские рубли, заработанные не совсем трудовым способом местным аборигеном.
Мурзик захихикала и пропищала:
– Я, вот, смотрю и никак не пойму, как это людям не противно! Я бы ни за какие деньги с этой волосатой обезьяной и рядом не села бы!
– А я другое не пойму: чего этот бедный Гиви нашел в этой крокодилице? А с другой стороны, при отсутствии отдыхающих ввиду военных действий ему ничего не остается, как хвататься за первую попавшуюся клешню!
Тут Мурзилку посетила какая-то интересная мысль и она, сморщив свой лобик и криво ухмыльнувшись, спросила у меня:
– И давно у тебя эта штука? – кивнула она на экран ДВ и потрясла в руке пульт управления.
– Давно, – ответил я, не понимая куда она клонит.
– Значит ты так же подсматривал за мной?
– А что, было за чем подсматривать?
Мурзик от досады аж зашипела:
– Конечно же, нет! Но ты мне ответь: подсматривал?!
Я почесал затылок и произнес:
– К сожалению, я как-то упустил из виду такую возможность, но ты знаешь, в этом что-то есть!
– Гнус! Только попробуй!
– А чего ты испугалась? Или же тебе есть что скрывать от меня?
– Конечно же нет! То есть да! То есть нет, и вообще не фига! – окончательно запутавшись, Мурзик окабанела и от бессилия перед моей злой волей начала драться.
Я немного от этого побалдел (но всего хорошего понемногу) и ненавязчиво так вытолкнул ее из машины.
Когда мы вышли из нее, Мурзик с удивлением уставилась на меня: у меня пропал живот!
И вообще я полностью преобразился и стал похож на Арнольда (телом, конечно, а не лицом!).
Мурзилка остолбенела!
Я же крутился перед ней и, похлопав себя по похудевшему животу, извиняясь, произнес:
– Ты ведь так хотела, чтобы я похудел, вот я и поднатужился!
Описывать выражение лица моей Мурзилки не имеет смысла. Представьте себе молоденькую, романтического склада девушку, которая, наконец, встретила своего долгожданного «принца».
Итак, Мурзилка стала окончательно и бесповоротно принадлежать мне! (Точнее ее душа теперь принадлежала мне безраздельно, а почти все остальное, за исключением губ, я раньше умудрился заполучить самым воровским способом!).
Началась идиллия!
Мы взялись за руки и, влюбленно глядя в глаза друг другу, пошли бродить по лугам и лесам, мной возрожденным из небытия родной земли (в данном случае особенно родной именно мне!).
Воздух опьянял, солнце ласково грело (я поработал локально и с погодой), птицы щебетали (я их вернул с полпути на юг, пообещав сверхплановую весну), кузнечики стрекотали, Мурзик топил свое лицо в огромном букете полевых цветов, а моя машина, включив невидимость, следовала за нами на высоте двух метров от поверхности земли.
Взобравшись на вершину Лысой Горы, мы уселись на траве под моей любимой седальной сосной, на удобных ветках которой я в детстве регулярно сидел и читал свои первые книжки.
Мурзик доверчиво прижался ко мне и, по-моему, вовсю тащилась.
На меня тоже нахлынуло (хотя меня практически невозможно вывести из душевного равновесия и тем более чем-либо удивить, ведь я видел такое!..) и я прослезившись начал декламировать свои корявые юношеские стихи, посвященные именно этим местам:
Мурзилка, расчувствовавшись в порыве страсти наградила меня бесконечно жарким поцелуем, что явилось заключительным актом ее безоговорочной капитуляции!
Мир моих воспоминаний!
Мир моих переживаний!
Всё в меня впиталось словно в губку.
Все, что было, не достанешь,
Что любил, все потеряешь…
Ты вернись хотя бы на минутку!
Иногда мне кажется, подчас
Все, что было, я придумал это!
Но тогда же для кого,
Солнце в поле траву жгло,
И трещал кузнечик в это лето?
Не таскать тебя за косы,
Решать глупые вопросы,
Не рыдать молчком мне в темной ночи!
Все стоит в тумане белом,
Стан твой тонкий загорелый,
И на свете жить нет больше мочи!
Иногда, мне кажется подчас,
Все что было – я придумал это!
Но тогда же для кого,
Солнце в поле траву жгло,
И трещал кузнечик в это лето?
Вы вернитесь дни былые,
Словно солнце золотые,
Бархат ночи с пряной хвоей сосен!
Раздробите в сердце камень,
Он мешает мне быть с вами,
А года все в даль от нас уносят…
Иногда мне кажется подчас,
Все, что было я придумал это…
Но тогда же для кого,
Солнце в поле траву жгло.
И трещал кузнечик в это лето?..
Наше дело правое, мы победили!
Далее последовала обязательная программа воскресного, в данном случае – субботнего, уик-энда: завтрак, купание, беготня, кувыркание, песен орание.
Сидя в воде верхом на мне, Мурзик горланила:
– «Врагу не сдается наш гордый Варяг!..»
И так до самого вечера!
Вечер я организовал теплый и безветренный.
Вдоволь набесившись, Мурзик, привалившись ко мне, томно мурлыкала, в ожидании естественного завершения этого изумительного дня.
И вот тут я начал делать не то, что хотелось Мурзику (Это можно было, конечно, проделать, но к чему повторяться, если можно развлечься более содержательно!), а то, что хотелось мне!
А мне очень хотелось окончательно ее добить, и я ласковым голосом обратился к ней:
– Дорогая, где мы сегодня проведем наш вечер?
Ничего не подозревавшая Мурзик, не подумавши, промурлыкала:
– Где хочешь, дорогой!
Я, шумно вздохнув, изобразил на своем лживом лице мечтательное раздумье и изрек:
– Мне очень хочется доставить тебе большое удовольствие, и раз мы начали так конструктивно развлекаться, то давай продолжим до конца в этом духе?!
Мурзик собралась было откинуться на спину, но я, предусмотрительно подставив руку, спросил:
– Выбирай, где мы сегодня повеселимся: в Париже, Нью-Йорке или в Токио?
Мурзик, приняв это за обыкновенную шутку, окончательно обмякла в моих руках и мечтательно прошептала:
– Хочу в Нью-Йорк!
Я тут же вскочил на ноги и, бережно держа ее на руках, шагнул с вершины Лысой Горы…
В том месте, куда я шагнул, тут же объявился мой автомобиль, и я ловко уселся в его кабину (с Мурзиком на руках).
Не успела моя Мурзилка от удивления моргнуть пару раз своими шикарными ресницами, как наш аппарат рванул в стратосферу по направлению к Нью-Йорку.
А пока она слезала с моих коленей и усаживалась на сиденье, машина зависла уже над Манхэттеном!
(Благодаря гравикомпенсаторам разгон и торможение совершенно не чувствовались!)
– Это, что – Нью-Йорк? – пролепетала моя Мурзик, глядя вниз.
– Ни, цэ ридна Жмеринка! – передразнил ее я. – Ты выбрала Нью-Йорк, вот его и получай!
Приглядев темный дворик недалеко от Бродвея, я опустил туда машину.
– Придется нам с тобой прошвырнуться по Бродвею пешком. В это время там машину не припаркуешь! – сказал я (вообще непонятно зачем. Кто откажется от вечерней прогулки по Бродвею? Разве идиот!).
Мы вышли.
Когда я легкомысленно не закрыл стекло в двери машины, Мурзик непонимающе поглядела на меня, потом на группу подозрительных типов, стоящих в темной подворотне:
– Ты не боишься, что в машину могут залезть?
Я хмыкнул:
– Пусть лезут! Мне их будет жаль! (Бортовой компьютер так им и дал залезть! В лучшем случае он их шарахнет током!) – и взяв ее под ручку, повел в сторону всполохов беснующейся рекламы.
Что мы делали на Бродвее в течение пяти часов, нет смысла рассказывать – это и так ясно.
(Разница между Москвой и Нью-Йорком во времени не имела никакого значения, так как, прилетев в Нью-Йорк, мы заодно совершили скачок во времени на десять часов вперед, а когда мы будем возвращаться – опять сиганем назад!)