Страница:
Повсюду в тенях мелькали черные силуэты. Паутины кишели ими и дрожали, когда пауки переползали с нити на нить на своих мощных бесформенных ногах.
— Господи, нам надо бежать обратно в туннель! — крикнул Кристофер. Он видел жала на конце луковицеобразных тел — и догадался, что пауки побеждали свои жертвы не за счет грубой силы.
Они двинулись обратно на несгибающихся ногах, минуя паутину, которую смели на пути к этой жуткой комнате, вернувшись к первому телу. Уильям трясся от страха и отвращения — даже худшие его кошмары не могли сравниться с этим ужасом. Самдап окоченел от страха.
— Какой ужас! Какой ужас! — без конца повторяла Чиндамани. Она все смахивала и смахивала с рук и тела невидимую паутину, отчаянно пытаясь смахнуть с себя все, что могло прилипнуть к ней. Она словно ощутила прикосновение мягких тел и холодных лапок. Как ужасно быть отравленным, пригвожденным к полу и высосанным досуха такими созданиями...
Кристофер проверил, нет ли возле них пауков. Вроде бы ни один не упал на них и не побежал за ними — пока. Значит, это были стражи, выставленные около сокровищ Оракула. Какая-то разновидность пауков, мутировавших в разреженном воздухе и темноте, где-то обнаруженная и принесенная сюда, чтобы жалить и убивать людей. Но почему они не увидели ни одного паука в комнате, где хранились сокровища? И откуда взялись их жертвы?
— Чиндамани, Самдап, — скомандовал Кристофер. — Достаньте из сумок всю одежду, которая там осталась. Плотно замотайте руки и лица. Проверьте, чтобы не было отверстий — только для глаз. Помогите друг другу. И торопитесь. Мы потревожили их — и скоро они примутся за расследование. — Он согнулся и быстро повторил все Уильяму. Мальчик достал из сумки Сэмюэля и, дрожа, прижал его к себе.
— Убери Сэмюэля обратно, — мягко сказал Кристофер. — Надо, чтобы руки были свободными.
Уильям неохотно повиновался.
Чиндамани и Самдап с лихорадочной поспешностью заматывали друг друга, используя дополнительные шарфы и гетры, которые прихватили на всякий случай. Когда они закончили работу, Чиндамани помогла сначала Уильяму, а затем Кристоферу.
— Мы все еще можем вернуться, — сказал он ей.
Она покачала головой.
— Нет, — ответила она, — там нас ждет Замятин. Смерть ждет нас и впереди, и позади. Но, возможно, здесь у нас хотя бы есть шанс. Здесь их логовище. Ступени Ямы начинаются за ним. Если мы дойдем до них, с нами все будет в порядке.
Кристофер готов был помолиться, только бы она оказалась права.
Когда все были готовы, он повел их вниз, к выходу из туннеля. Он слышал шуршание паучьих лапок — такой звук издает скребущая по бумаге проволока: армия пауков отправилась проверить, кто осмелился их побеспокоить.
Если бы они увидели впереди какой-то просвет, они могли бы рвануться к нему. Хотя существовала опасность, что они запутаются в покрывавшей всю комнату паутине и в ходе борьбы с отвратительными созданиями потеряют лампы и окажутся в кромешной тьме. А это наверняка закончилось бы их гибелью.
Огромный паук, двигающийся рывками, как плохо смазанный механизм, подбежал к нему по повисшей лохмотьями паутине, оказавшись на уровне его плеча.
Кристофер смахнул его мечом, и он отлетел куда-то в тени. Другой оказался у его ног, подбежав как-то боком. Кристофер с силой опустил ногу и почувствовал, как тот хрустнул под тяжестью ботинка.
— В какую сторону нам идти, Кристофер? — спросила Чиндамани, подталкивая его сзади.
— Я не знаю, — ответил он. — Если ступени есть, они могут быть где угодно.
— Здесь должны быть ступени. В отношении всего остального Сонам была абсолютно права.
— Наверное. — Он замолчал. — Есть только один способ узнать это. Самое вероятное местонахождение лестницы — прямо напротив входа. Я рванусь туда. Пристально следи за мной. Если я прорвусь и увижу ступени, я крикну. Тогда не теряйте времени и бегите ко мне что есть силы.
— Будь осторожнее, Ка-рис То-фе.
Он видел только ее глаза, смотрящие на него по верх шарфа. Он протянул руку и дотронулся до нее. Она накрыла его руку своей. Они на мгновение прикоснулись друг к другу посреди мира пауков, среди серых нитей и шелковистых тканей, сотканных из них, сулящих страшную и бесстрастную смерть. Кожа не могла коснуться кожи, губы не могли дотронуться до губ, а их затрудненное дыхание было мертвенно холодным.
Огромный паук упал на спину Кристофера. Уильям предостерегающе крикнул, и Кристофер резко повернулся, сбросив паука на пол и растоптав его.
— Беги! — крикнула Чиндамани.
Он побежал, прорубая себе дорогу сквозь толстые слои паутины, разрывая и разрезая ее, с трудом продвигаясь вглубь комнаты. Пол был усыпан маленькими ссохшимися трупами, грустными комками тряпок, в которых нельзя было признать людей. На каждом шагу на него обрушивались все новые и новые полчища пауков, прилипая к его спине, рукам и ногам, вонзая и вонзая свои жала в толстые слои ткани и меха.
Он и сам не понял, как добрался до противоположной стороны комнаты. Он смел со своего пути последние занавеси паутины. За ними была скала. Он бешено заметался вдоль стены, разрубая слои паутины, как марлю, разрывая их на части. Но ни двери, ни прохода не было. Что-то ударило по лампе, и она вылетела у него из рук. Мир погрузился в темноту. Он выронил меч, с лязгом упавший на пол.
Огромный паук свалился ему на голову, еще один упал на плечи. Он споткнулся о труп и беспомощно упал на колени. В отчаянии он вытянул руки, но пальцы его ощутили лишь спутанную паутину.
Глава 39
Глава 40
— Господи, нам надо бежать обратно в туннель! — крикнул Кристофер. Он видел жала на конце луковицеобразных тел — и догадался, что пауки побеждали свои жертвы не за счет грубой силы.
Они двинулись обратно на несгибающихся ногах, минуя паутину, которую смели на пути к этой жуткой комнате, вернувшись к первому телу. Уильям трясся от страха и отвращения — даже худшие его кошмары не могли сравниться с этим ужасом. Самдап окоченел от страха.
— Какой ужас! Какой ужас! — без конца повторяла Чиндамани. Она все смахивала и смахивала с рук и тела невидимую паутину, отчаянно пытаясь смахнуть с себя все, что могло прилипнуть к ней. Она словно ощутила прикосновение мягких тел и холодных лапок. Как ужасно быть отравленным, пригвожденным к полу и высосанным досуха такими созданиями...
Кристофер проверил, нет ли возле них пауков. Вроде бы ни один не упал на них и не побежал за ними — пока. Значит, это были стражи, выставленные около сокровищ Оракула. Какая-то разновидность пауков, мутировавших в разреженном воздухе и темноте, где-то обнаруженная и принесенная сюда, чтобы жалить и убивать людей. Но почему они не увидели ни одного паука в комнате, где хранились сокровища? И откуда взялись их жертвы?
— Чиндамани, Самдап, — скомандовал Кристофер. — Достаньте из сумок всю одежду, которая там осталась. Плотно замотайте руки и лица. Проверьте, чтобы не было отверстий — только для глаз. Помогите друг другу. И торопитесь. Мы потревожили их — и скоро они примутся за расследование. — Он согнулся и быстро повторил все Уильяму. Мальчик достал из сумки Сэмюэля и, дрожа, прижал его к себе.
— Убери Сэмюэля обратно, — мягко сказал Кристофер. — Надо, чтобы руки были свободными.
Уильям неохотно повиновался.
Чиндамани и Самдап с лихорадочной поспешностью заматывали друг друга, используя дополнительные шарфы и гетры, которые прихватили на всякий случай. Когда они закончили работу, Чиндамани помогла сначала Уильяму, а затем Кристоферу.
— Мы все еще можем вернуться, — сказал он ей.
Она покачала головой.
— Нет, — ответила она, — там нас ждет Замятин. Смерть ждет нас и впереди, и позади. Но, возможно, здесь у нас хотя бы есть шанс. Здесь их логовище. Ступени Ямы начинаются за ним. Если мы дойдем до них, с нами все будет в порядке.
Кристофер готов был помолиться, только бы она оказалась права.
Когда все были готовы, он повел их вниз, к выходу из туннеля. Он слышал шуршание паучьих лапок — такой звук издает скребущая по бумаге проволока: армия пауков отправилась проверить, кто осмелился их побеспокоить.
Если бы они увидели впереди какой-то просвет, они могли бы рвануться к нему. Хотя существовала опасность, что они запутаются в покрывавшей всю комнату паутине и в ходе борьбы с отвратительными созданиями потеряют лампы и окажутся в кромешной тьме. А это наверняка закончилось бы их гибелью.
Огромный паук, двигающийся рывками, как плохо смазанный механизм, подбежал к нему по повисшей лохмотьями паутине, оказавшись на уровне его плеча.
Кристофер смахнул его мечом, и он отлетел куда-то в тени. Другой оказался у его ног, подбежав как-то боком. Кристофер с силой опустил ногу и почувствовал, как тот хрустнул под тяжестью ботинка.
— В какую сторону нам идти, Кристофер? — спросила Чиндамани, подталкивая его сзади.
— Я не знаю, — ответил он. — Если ступени есть, они могут быть где угодно.
— Здесь должны быть ступени. В отношении всего остального Сонам была абсолютно права.
— Наверное. — Он замолчал. — Есть только один способ узнать это. Самое вероятное местонахождение лестницы — прямо напротив входа. Я рванусь туда. Пристально следи за мной. Если я прорвусь и увижу ступени, я крикну. Тогда не теряйте времени и бегите ко мне что есть силы.
— Будь осторожнее, Ка-рис То-фе.
Он видел только ее глаза, смотрящие на него по верх шарфа. Он протянул руку и дотронулся до нее. Она накрыла его руку своей. Они на мгновение прикоснулись друг к другу посреди мира пауков, среди серых нитей и шелковистых тканей, сотканных из них, сулящих страшную и бесстрастную смерть. Кожа не могла коснуться кожи, губы не могли дотронуться до губ, а их затрудненное дыхание было мертвенно холодным.
Огромный паук упал на спину Кристофера. Уильям предостерегающе крикнул, и Кристофер резко повернулся, сбросив паука на пол и растоптав его.
— Беги! — крикнула Чиндамани.
Он побежал, прорубая себе дорогу сквозь толстые слои паутины, разрывая и разрезая ее, с трудом продвигаясь вглубь комнаты. Пол был усыпан маленькими ссохшимися трупами, грустными комками тряпок, в которых нельзя было признать людей. На каждом шагу на него обрушивались все новые и новые полчища пауков, прилипая к его спине, рукам и ногам, вонзая и вонзая свои жала в толстые слои ткани и меха.
Он и сам не понял, как добрался до противоположной стороны комнаты. Он смел со своего пути последние занавеси паутины. За ними была скала. Он бешено заметался вдоль стены, разрубая слои паутины, как марлю, разрывая их на части. Но ни двери, ни прохода не было. Что-то ударило по лампе, и она вылетела у него из рук. Мир погрузился в темноту. Он выронил меч, с лязгом упавший на пол.
Огромный паук свалился ему на голову, еще один упал на плечи. Он споткнулся о труп и беспомощно упал на колени. В отчаянии он вытянул руки, но пальцы его ощутили лишь спутанную паутину.
Глава 39
— Ка-рис То-фе!
Ее голос подхватило эхо, заметавшееся в узком туннеле. Ответа не было, и она снова позвала его, и в голосе ее засквозило отчаяние.
— Ка-рис То-фе, где ты? Что случилось? Ответь мне!
Когда эхо смолкло, воцарилась тишина. Она увидела, как погасла его лампа. А теперь он не отвечал. Пауки уже были повсюду — злобные, неумолимые, безжалостные. Она содрогнулась и снова позвала его:
— Ка-рис То-фе!
Она что-то услышала — какой-то сдавленный звук, доносившийся с противоположного конца комнаты.
— Наверное, он упал, — сказал Самдап. — Нам надо пробраться к нему!
Чиндамани стиснула зубы и обратилась к богу Ченрези, прося дать ей силы сделать то, что она должна была сделать.
Она взяла Самдапа за плечи и повернула лицом к себе. Он поднял на нее наполненные ужасом глаза.
— Самдап, — произнесла она. — Я должна помочь Ка-рис То-фе. Жди так долго, как сможешь. Если я не вернусь, уходи обратно тем путем, которым мы сюда пришли. Возвращайся в гон-канг. Мальчика возьми с собой. Вы оба будете в безопасности, они не причинят вам вреда, ты понимаешь?
Она не закончила говорить, когда Уильям внезапно метнулся прочь от них, кинувшись в паучью пещеру, размахивая на бегу лампой, выкрикивая имя отца. Чиндамани попыталась схватить его, но он ускользнул от нее, и ее пальцы коснулись лишь паутины, старой и грязной.
Не раздумывая, она поспешила за ним, прорываясь сквозь паутину, размахивая руками и сбивая прикоснувшиеся к ней мерзкие дрожащие тела.
Она прорвала последнюю серую занавесь и увидела их: Кристофер лежал на спине, пытаясь сбросить с себя десятки ползущих пауков, а его сын смахивал их отцовским мечом. Но темные тени все прибывали и прибывали.
Она схватила Кристофера за руку и он, пошатываясь, поднялся на ноги. Удалось ли хоть одному пауку вонзить в него жало? И если да, то сколько у него осталось времени, прежде чем начнет действовать яд?
— Выхода нет! — прокричал он. — Нам придется возвращаться в туннель.
На левую ногу Чиндамани взобрался паук, за ним второй, третий. Она сбросила их, махнув ногой, но подоспели другие. Один паук упал Уильяму на шею и прилип к ней. Кристофер схватил его голыми руками, отбросив в сторону. Ему показалось, что паук ужалил Уильяма.
Внезапно раздался крик Уильяма:
— Смотрите!
Он показывал на какое-то место на дальней стене. Там была дверь — плотно завешенная паутиной и лишь едва различимая.
Чиндамани отчаянно закричала, обращаясь к Самдапу.
— Быстрее! — кричала она. — Сюда! Сюда!
Они увидели, как болтается в темноте его лампа. Он пошатнулся, и Чиндамани кинулась ему на помощь. Пауки были уже повсюду, злобные и смертоносные. Чиндамани схватила Самдапа и помогла ему преодолеть несколько последних метров.
— Туда! — закричал Кристофер, показывая на дверь. Они рванулись к ней, продираясь сквозь слои мягкой паутины. Повсюду валялись ссохшиеся тела — казалось, что именно в них вызревает очередное потомство пауков.
Дверь была наглухо закрыта. Кристофер потянул за кольцо, служившее ручкой, но дверь не поддавалась. Уильям и Самдап развернулись, чтобы отразить наступление пауков. Чиндамани пришла на помощь Кристоферу, вцепившись в кольцо, отчаянным усилием едва не разрывая мышцы. Сколько времени прошло с тех пор, когда дверь открывали в последний раз? Век? Десять веков? Они удвоили усилия, зная, что вернуться обратно в туннель им уже не удастся. Выбора не было — либо открыть дверь, либо умереть.
Дверь приоткрылась на сантиметр, и снова ее заклинило, еще хуже, чем прежде. Кристоферу показалось, что пальцы его трещат, но он продолжал тянуть, а боль лишь подстегивала его.
Раздался треск, и дверь сдвинулась с места. Немного, но достаточно для того, чтобы они смогли пробраться внутрь. Кристофер схватил Уильяма и протолкнул его в дверь, затем пришел черед Самдапа и, наконец, Чиндамани. Он подхватил лампу, оставленную Чиндамани около двери. Она взяла ее у него, и он плотно закрыл за собой дверь. Им повезло. Пока.
Несколько пауков проникли внутрь вместе с ними. Уильям схватил меч, разрубая их со злобой и яростью, которые уже не помещались внутри него. Это был первый взрослый гнев, который он испытал, ярость, обращенная не столько против пауков, вызывавших у него мгновенный испуг и отвращение, сколько против Царонга Ринпоче и русского, против всех тех, кто разорвал на клочки ткань, укутывавшую его мир. К ярости примешивались грусть и сомнение: ярость была направлена против предательства, грусть была вызвана потерей всего того, что было для него родным, а сомневался он в тех конкретных, определенных вещах, из которых состоял его мир до того, как все это случилось.
Как и говорила Сонам, там были ступени: холодные, крутые, необычайно красивые в свете их единственной лампы. Казалось, что они целую вечность просидели на маленькой площадке наверху лестницы — в абсолютной тишине, пытаясь очистить разум от страха, мечтая, чтобы ступени привели их к свежему воздуху и свободе. Мысль, посетившая всех, но никем не высказанная вслух, заключалась в том, не ждут ли их на лестнице другие сюрпризы.
Кристофер крепко прижал к себе Уильяма. Он один раз взглянул на его шею. Там, куда его, по-видимому, ужалил паук, было ярко-красное пятно. Но Уильям сказал, что почти не чувствует боли. Он счастливо отделался.
— Скоро наступит рассвет, — сказала Чиндамани. — Нам надо выбраться отсюда, прежде чем рассветет.
Кристофер кивнул. Она была права. Он хотел оставить Дорже-Ла как можно дальше позади, прежде чем Замятин поймет, что они ускользнули из монастыря.
Выстроившись в цепочку, которую возглавил Кристофер, они начали спускаться по ступеням. Ступени были высечены в скале — грубые, резкие, неотполированные. Холодные и темные, они опасно наклонялись вниз, словно стремились поскорее закончиться. Они не были предназначены для того, чтобы по ним спускались медленно.
Холодный воздух унес зловоние. Они раскутали лица и глубоко дышали, наполняя легкие чистым воздухом. С каждым шагом с плеч их сваливалась тяжесть. Смерть никогда не казалась такой реальной, такой близкой, такой отвратительной. Даже вера в бесконечные реинкарнации не могла смягчить миновавший ужас смерти — такой неестественной и такой близкой.
Они дошли до конца лестницы. Стена была высечена в скале таким хитроумным образом, чтобы вход нельзя было заметить снаружи, тем более что он был затянут льдом, и это делало маскировку совершенной.
Снаружи ветер разогнал облака. Бледная луна, тонкая, как лист серебра, уже садилась за темнеющим на западе пиком. В пурпурном небе дрожали от холода и своей собственной яркости бесчисленные звезды. Высоко над ними простерлись мрачные очертания Дорже-Ла-Гомпа: монастыря, огромного и зловещего, молчаливо хранившего свои секреты, нависая над перевалом.
Кристофер посмотрел вверх, в темноту. В окне, не закрытом ставнями, на самом верхнем этаже, одиноко горел свет. Чиндамани подошла к нему и взяла его руки в свои.
— Посмотри, — прошептал он.
Ее глаза нашли освещенное окно.
— Он высматривает нас, — сказал он.
— Кто? — спросила она.
— Замятин. Я это чувствую. — Он замолчал. — Он не даст нам так легко уйти. Самдап принадлежит ему. В какой-то степени я тоже принадлежу ему. Он пойдет за нами — будь уверена.
Она какое-то время молчала, просто держала его руки в своих руках, глядя на освещенное окно и размышляя.
— Пора идти, — напомнила она.
Но Кристофер не двинулся с места. Он стоял и смотрел на окно, углубившись в свои мысли, как мотылек, удерживаемый желтым светом.
— Ка-рис То-фе, — позвала она, осторожно потянув его за руку.
Он оглянулся. В лунном свете лицо его было бедным и призрачным. Он чувствовал себя каким-то отстраненным, неуместным здесь. Он ничего не мог удержать в себе — как сито, сквозь которое вытекает вода.
— Ты понимаешь, что произойдет, если ты пойдешь со мной? — спросил он. — Мне надо идти в Индию, а оттуда в Англию. Там дом Уильяма, и я должен отвезти его туда. Как только мы окажемся в Индии, я уже не смогу помочь тебе. Там есть люди типа Замятина, которые захотят использовать Самдапа в своих интересах. Когда они узнают, кто он такой — а они узнают, поверь мне, — он станет пешкой, орудием в их руках. Ты не знаешь, что такое мир, что он делает с людьми. Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать?
Она покачала головой. Одна культура, один мир отрицали другую культуру и другой мир.
— Кажется, мы не понимаем друг друга, Ка-рис То-фе. Это плата за то, чтобы быть человеком? Не понимать других?
— Разве ты не видишь? — продолжил он. — Твой Майдари Будда стал товаром, монетой. Для Замятина он значит столько-то. Для моих хозяев он будет значить чуть больше или чуть меньше. То, что не сможет сделать Замятин, они заставят сделать меня, манипулируя мной ради своих целей. Я не хочу играть в эту игру. Я закончу ту, которую начал, но не более того. Я доведу тебя до Лхасы и оставлю там. Ты понимаешь?
Внезапно он испытал острое желание обладать ею, охватившее его, как приступ лихорадки. Отказ от своего желания, своей любви, своего вожделения причинял сильную боль, одинаково раня его плоть и его разум, одновременно разрывая его на части и делая его цельным.
Она не ответила. Вместо этого она встала и подобрала сумку. Взяв за руку Самдапа, она двинулась в сторону перевала. Кристофер ощутил, как сжалось его сердце. Он встал и помог подняться Уильяму. Они пошли за Чиндамани и Самдапом, лишь немного отставая от них.
Когда они спускались по склону, Уильям поднял голову и посмотрел на Кристофера.
— А как же дедушка? — спросил он.
— Я не понимаю, — ответил Кристофер. Он понял, что его отец, должно быть, сообщил мальчику, кто он такой.
— Мы разве не берем его с нами?
Кристофер покачал головой.
— Мне жаль, — сказал он. — Твой дедушка умер. На этот раз действительно умер.
— Откуда ты знаешь?
— Нам рассказал Царонг Ринпоче. Перед тем как нас привели в комнату, где ты и Самдап сидели рядом с Замятиным. Он сказал, что собственноручно убил его.
Уильям остановился, заставив остановиться и отца.
— Но это неправда, — возразил мальчик.
— Почему?
— Потому что перед тем, как ты пришел, я был с дедушкой.
— Задолго до моего прихода? — Кристофер почувствовал, что сердце его похолодело от предчувствия.
— Незадолго. За несколько минут. Пришли какие-то люди и сказали, что мне надо идти. Дедушка сказал мне, что они запрут его в его комнатах. Ринпоче там и близко не было.
— Ты уверен, Уильям? Может быть, они убили его после твоего ухода?
— Нет, потому что мы проходили мимо его комнат, когда нас вели в комнату этой женщины. Я постучал в дверь и позвал его. Он ответил. Он пожелал мне спокойной ночи.
Ее голос подхватило эхо, заметавшееся в узком туннеле. Ответа не было, и она снова позвала его, и в голосе ее засквозило отчаяние.
— Ка-рис То-фе, где ты? Что случилось? Ответь мне!
Когда эхо смолкло, воцарилась тишина. Она увидела, как погасла его лампа. А теперь он не отвечал. Пауки уже были повсюду — злобные, неумолимые, безжалостные. Она содрогнулась и снова позвала его:
— Ка-рис То-фе!
Она что-то услышала — какой-то сдавленный звук, доносившийся с противоположного конца комнаты.
— Наверное, он упал, — сказал Самдап. — Нам надо пробраться к нему!
Чиндамани стиснула зубы и обратилась к богу Ченрези, прося дать ей силы сделать то, что она должна была сделать.
Она взяла Самдапа за плечи и повернула лицом к себе. Он поднял на нее наполненные ужасом глаза.
— Самдап, — произнесла она. — Я должна помочь Ка-рис То-фе. Жди так долго, как сможешь. Если я не вернусь, уходи обратно тем путем, которым мы сюда пришли. Возвращайся в гон-канг. Мальчика возьми с собой. Вы оба будете в безопасности, они не причинят вам вреда, ты понимаешь?
Она не закончила говорить, когда Уильям внезапно метнулся прочь от них, кинувшись в паучью пещеру, размахивая на бегу лампой, выкрикивая имя отца. Чиндамани попыталась схватить его, но он ускользнул от нее, и ее пальцы коснулись лишь паутины, старой и грязной.
Не раздумывая, она поспешила за ним, прорываясь сквозь паутину, размахивая руками и сбивая прикоснувшиеся к ней мерзкие дрожащие тела.
Она прорвала последнюю серую занавесь и увидела их: Кристофер лежал на спине, пытаясь сбросить с себя десятки ползущих пауков, а его сын смахивал их отцовским мечом. Но темные тени все прибывали и прибывали.
Она схватила Кристофера за руку и он, пошатываясь, поднялся на ноги. Удалось ли хоть одному пауку вонзить в него жало? И если да, то сколько у него осталось времени, прежде чем начнет действовать яд?
— Выхода нет! — прокричал он. — Нам придется возвращаться в туннель.
На левую ногу Чиндамани взобрался паук, за ним второй, третий. Она сбросила их, махнув ногой, но подоспели другие. Один паук упал Уильяму на шею и прилип к ней. Кристофер схватил его голыми руками, отбросив в сторону. Ему показалось, что паук ужалил Уильяма.
Внезапно раздался крик Уильяма:
— Смотрите!
Он показывал на какое-то место на дальней стене. Там была дверь — плотно завешенная паутиной и лишь едва различимая.
Чиндамани отчаянно закричала, обращаясь к Самдапу.
— Быстрее! — кричала она. — Сюда! Сюда!
Они увидели, как болтается в темноте его лампа. Он пошатнулся, и Чиндамани кинулась ему на помощь. Пауки были уже повсюду, злобные и смертоносные. Чиндамани схватила Самдапа и помогла ему преодолеть несколько последних метров.
— Туда! — закричал Кристофер, показывая на дверь. Они рванулись к ней, продираясь сквозь слои мягкой паутины. Повсюду валялись ссохшиеся тела — казалось, что именно в них вызревает очередное потомство пауков.
Дверь была наглухо закрыта. Кристофер потянул за кольцо, служившее ручкой, но дверь не поддавалась. Уильям и Самдап развернулись, чтобы отразить наступление пауков. Чиндамани пришла на помощь Кристоферу, вцепившись в кольцо, отчаянным усилием едва не разрывая мышцы. Сколько времени прошло с тех пор, когда дверь открывали в последний раз? Век? Десять веков? Они удвоили усилия, зная, что вернуться обратно в туннель им уже не удастся. Выбора не было — либо открыть дверь, либо умереть.
Дверь приоткрылась на сантиметр, и снова ее заклинило, еще хуже, чем прежде. Кристоферу показалось, что пальцы его трещат, но он продолжал тянуть, а боль лишь подстегивала его.
Раздался треск, и дверь сдвинулась с места. Немного, но достаточно для того, чтобы они смогли пробраться внутрь. Кристофер схватил Уильяма и протолкнул его в дверь, затем пришел черед Самдапа и, наконец, Чиндамани. Он подхватил лампу, оставленную Чиндамани около двери. Она взяла ее у него, и он плотно закрыл за собой дверь. Им повезло. Пока.
Несколько пауков проникли внутрь вместе с ними. Уильям схватил меч, разрубая их со злобой и яростью, которые уже не помещались внутри него. Это был первый взрослый гнев, который он испытал, ярость, обращенная не столько против пауков, вызывавших у него мгновенный испуг и отвращение, сколько против Царонга Ринпоче и русского, против всех тех, кто разорвал на клочки ткань, укутывавшую его мир. К ярости примешивались грусть и сомнение: ярость была направлена против предательства, грусть была вызвана потерей всего того, что было для него родным, а сомневался он в тех конкретных, определенных вещах, из которых состоял его мир до того, как все это случилось.
Как и говорила Сонам, там были ступени: холодные, крутые, необычайно красивые в свете их единственной лампы. Казалось, что они целую вечность просидели на маленькой площадке наверху лестницы — в абсолютной тишине, пытаясь очистить разум от страха, мечтая, чтобы ступени привели их к свежему воздуху и свободе. Мысль, посетившая всех, но никем не высказанная вслух, заключалась в том, не ждут ли их на лестнице другие сюрпризы.
Кристофер крепко прижал к себе Уильяма. Он один раз взглянул на его шею. Там, куда его, по-видимому, ужалил паук, было ярко-красное пятно. Но Уильям сказал, что почти не чувствует боли. Он счастливо отделался.
— Скоро наступит рассвет, — сказала Чиндамани. — Нам надо выбраться отсюда, прежде чем рассветет.
Кристофер кивнул. Она была права. Он хотел оставить Дорже-Ла как можно дальше позади, прежде чем Замятин поймет, что они ускользнули из монастыря.
Выстроившись в цепочку, которую возглавил Кристофер, они начали спускаться по ступеням. Ступени были высечены в скале — грубые, резкие, неотполированные. Холодные и темные, они опасно наклонялись вниз, словно стремились поскорее закончиться. Они не были предназначены для того, чтобы по ним спускались медленно.
Холодный воздух унес зловоние. Они раскутали лица и глубоко дышали, наполняя легкие чистым воздухом. С каждым шагом с плеч их сваливалась тяжесть. Смерть никогда не казалась такой реальной, такой близкой, такой отвратительной. Даже вера в бесконечные реинкарнации не могла смягчить миновавший ужас смерти — такой неестественной и такой близкой.
Они дошли до конца лестницы. Стена была высечена в скале таким хитроумным образом, чтобы вход нельзя было заметить снаружи, тем более что он был затянут льдом, и это делало маскировку совершенной.
Снаружи ветер разогнал облака. Бледная луна, тонкая, как лист серебра, уже садилась за темнеющим на западе пиком. В пурпурном небе дрожали от холода и своей собственной яркости бесчисленные звезды. Высоко над ними простерлись мрачные очертания Дорже-Ла-Гомпа: монастыря, огромного и зловещего, молчаливо хранившего свои секреты, нависая над перевалом.
Кристофер посмотрел вверх, в темноту. В окне, не закрытом ставнями, на самом верхнем этаже, одиноко горел свет. Чиндамани подошла к нему и взяла его руки в свои.
— Посмотри, — прошептал он.
Ее глаза нашли освещенное окно.
— Он высматривает нас, — сказал он.
— Кто? — спросила она.
— Замятин. Я это чувствую. — Он замолчал. — Он не даст нам так легко уйти. Самдап принадлежит ему. В какой-то степени я тоже принадлежу ему. Он пойдет за нами — будь уверена.
Она какое-то время молчала, просто держала его руки в своих руках, глядя на освещенное окно и размышляя.
— Пора идти, — напомнила она.
Но Кристофер не двинулся с места. Он стоял и смотрел на окно, углубившись в свои мысли, как мотылек, удерживаемый желтым светом.
— Ка-рис То-фе, — позвала она, осторожно потянув его за руку.
Он оглянулся. В лунном свете лицо его было бедным и призрачным. Он чувствовал себя каким-то отстраненным, неуместным здесь. Он ничего не мог удержать в себе — как сито, сквозь которое вытекает вода.
— Ты понимаешь, что произойдет, если ты пойдешь со мной? — спросил он. — Мне надо идти в Индию, а оттуда в Англию. Там дом Уильяма, и я должен отвезти его туда. Как только мы окажемся в Индии, я уже не смогу помочь тебе. Там есть люди типа Замятина, которые захотят использовать Самдапа в своих интересах. Когда они узнают, кто он такой — а они узнают, поверь мне, — он станет пешкой, орудием в их руках. Ты не знаешь, что такое мир, что он делает с людьми. Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать?
Она покачала головой. Одна культура, один мир отрицали другую культуру и другой мир.
— Кажется, мы не понимаем друг друга, Ка-рис То-фе. Это плата за то, чтобы быть человеком? Не понимать других?
— Разве ты не видишь? — продолжил он. — Твой Майдари Будда стал товаром, монетой. Для Замятина он значит столько-то. Для моих хозяев он будет значить чуть больше или чуть меньше. То, что не сможет сделать Замятин, они заставят сделать меня, манипулируя мной ради своих целей. Я не хочу играть в эту игру. Я закончу ту, которую начал, но не более того. Я доведу тебя до Лхасы и оставлю там. Ты понимаешь?
Внезапно он испытал острое желание обладать ею, охватившее его, как приступ лихорадки. Отказ от своего желания, своей любви, своего вожделения причинял сильную боль, одинаково раня его плоть и его разум, одновременно разрывая его на части и делая его цельным.
Она не ответила. Вместо этого она встала и подобрала сумку. Взяв за руку Самдапа, она двинулась в сторону перевала. Кристофер ощутил, как сжалось его сердце. Он встал и помог подняться Уильяму. Они пошли за Чиндамани и Самдапом, лишь немного отставая от них.
Когда они спускались по склону, Уильям поднял голову и посмотрел на Кристофера.
— А как же дедушка? — спросил он.
— Я не понимаю, — ответил Кристофер. Он понял, что его отец, должно быть, сообщил мальчику, кто он такой.
— Мы разве не берем его с нами?
Кристофер покачал головой.
— Мне жаль, — сказал он. — Твой дедушка умер. На этот раз действительно умер.
— Откуда ты знаешь?
— Нам рассказал Царонг Ринпоче. Перед тем как нас привели в комнату, где ты и Самдап сидели рядом с Замятиным. Он сказал, что собственноручно убил его.
Уильям остановился, заставив остановиться и отца.
— Но это неправда, — возразил мальчик.
— Почему?
— Потому что перед тем, как ты пришел, я был с дедушкой.
— Задолго до моего прихода? — Кристофер почувствовал, что сердце его похолодело от предчувствия.
— Незадолго. За несколько минут. Пришли какие-то люди и сказали, что мне надо идти. Дедушка сказал мне, что они запрут его в его комнатах. Ринпоче там и близко не было.
— Ты уверен, Уильям? Может быть, они убили его после твоего ухода?
— Нет, потому что мы проходили мимо его комнат, когда нас вели в комнату этой женщины. Я постучал в дверь и позвал его. Он ответил. Он пожелал мне спокойной ночи.
Глава 40
Кристофер крикнул Чиндамани, чтобы она остановилась. Он подбежал к ней вместе с Уильямом и передал то, что рассказал ему сын.
— Замятин ничего не сказал о том, что настоятель убит, — отметил он, — только что его пост занял другой. Царонг Ринпоче врал. Он хотел, чтобы мы поверили в то, что мой отец мертв, потому что старик все еще мог представлять для него угрозу. Но даже он не смог пойти на то, чтобы на самом деле предать смерти воплощение Будды.
Кристофер вспомнил слова Ринпоче, адресованные ему: «Вы для меня священны, я не могу дотронуться до вас». Он был священным, потому что был сыном воплощения. Несмотря на всю жестокость, Ринпоче, вполне очевидно, был очень суеверным человеком. Были злодейства, которые он не мог совершить.
Однако Замятина суеверный ужас остановить не мог. И он был вполне способен на то, чтобы превратить хвастовство Ринпоче в мрачную реальность.
— Мне надо вернуться, — сказал Кристофер. — Даже если это только надежда, я не могу уйти, не попытавшись спасти его. Он мой отец. Что бы он ни сделал, я не могу так просто бросить его.
Чиндамани протянула к нему руку. Ей хотелось прижать его к себе и быть рядом с ним, пока все это не закончится.
— Возьми меня с собой, — попросила она.
Кристофер покачал головой.
— Я не могу, — ответил он. — Ты знаешь, что я не могу. Мы прошли через очень многое, чтобы выбраться отсюда, и нельзя так просто похоронить все наши усилия, вернувшись обратно. Ты должна остаться здесь с Уильямом и Самдапом. Если я не вернусь завтра к полудню, ты будешь знать, что я уже никогда не вернусь. Возьми мальчиков и уходи. Попробуй отыскать дорогу до Лхасы: ты воплощение, Самдап тоже воплощение, так что вы там не пропадете. Отведи Уильяма к человеку по имени Белл — он представляет Британию в Тибете. Он позаботится, чтобы мальчика доставили домой.
— Я боюсь за тебя, Ка-рис То-фе!
— Я знаю. И я боюсь за тебя. Но у меня нет выбора. Я намерен вернуться вместе с отцом. Жди меня здесь.
Он повернулся к Уильяму и постарался как можно убедительнее объяснить ему, что должен вернуться за отцом.
— Чиндамани присмотрит за тобой до моего возвращения, — сказал он. — Делай то, что она говорит, даже если не понимаешь ни слова из того, что она говорит. Ты справишься?
Уильям кивнул. Ему страшно не хотелось снова расставаться с отцом, но он все понимал.
— Как твоя шея? Болит?
Уильям покачал головой.
— Немного чешется, и все.
Кристофер улыбнулся, поцеловал мальчика в щеку и начал подниматься к монастырю. Чиндамани смотрела ему вслед. Когда он скрылся в темноте, она подняла голову и увидела, как подкравшиеся откуда-то тени закрыли звезды. Она чувствовала, как жизнь уходит из нее куда-то далеко-далеко, словно облако, уносимое бурей и растворяющееся в ней.
Перед тем как покинуть комнату Чиндамани, он прихватил револьвер Царонга Ринпоче. Теперь он крепко сжал его в кармане — опасный, тяжелый предмет из другой жизни.
— Я пришел поговорить с Замятиным, — сказал он.
Монахи с опаской рассматривали его, не понимая, откуда он взялся. Одежда его была грязной и облепленной паутиной, а глаза были мрачными и решительными. Они были вооружены китайскими алебардами, тяжелыми, с длинными лезвиями, способными наносить серьезные ранения, даже если острие затупится. Но ощущение тяжелого оружия в руках никого из них не успокаивало. Они уже слышали приукрашенную историю о той участи, которая постигла Царонга Ринпоче. Замятин приказал им охранять дверь, но суеверие было сильнее, чем приказы чужеземца.
— Никому не разрешается беспокоить Зам-я-тинга, — сказал один из них, более храбрый или более глупый, чем его напарник.
— Я намерен побеспокоить его, — ответил Кристофер обыденным тоном.
Тот факт, что Кристофер был так неумолимо спокоен, потряс монахов еще больше, чем если бы он злился и неистовствовал. В любом случае, они уже испытывали первые приступы угрызений совести за то, что случилось. Для них и большинства их товарищей на смену оргии смерти пришло похмелье неуверенности. Без командовавшего ими Ринпоче они стали напоминать заигравшихся детей, нечаянно вышедших за рамки приличия.
Кристофер почувствовал их неуверенность и прошел мимо них. Один из монахов крикнул, чтобы он остановился, но он продолжал идти, не обращая внимания на крики, которые вскоре стихли.
Монастырь был погружен в тишину. Хотя восход был уже близко, никто не осмеливался подать сигнал, по которому монахи собирались на утреннюю молитву. Кристофер решил, что сегодня Дорже-Ла будет спать долго — если кто-то здесь вообще спит.
Он поднялся на верхний этаж; его одолевала усталость, он чувствовал себя проигравшим. Быстро пройдя через комнаты, символизирующие пять стихий, он оказался в зале, где стояли гробницы. Никто не остановил его. Он не слышал голосов и не видел признаков того, что кто-то был здесь.
Длинный зал был пуст. Только тела мертвых видели, как он вошел внутрь. Первый бледный луч рассвета забрался через не закрытое ставнями окно, около которого горела лампа. На смену усталости медленно пришло чувство тревоги. Где же русский?
— Замятин! — крикнул он. Голос его прозвучал неестественно громко и был подхвачен эхом.
Ответа не было.
— Замятин? Ты здесь? — позвал он снова, и снова ответом была тишина.
Он пошел через комнату, мимо окна, выходившего на перевал, мимо свежих и оттого еще более горьких воспоминаний, мимо отца, вернувшегося к жизни среди теней, мимо самого себя, удивленно смотрящего на старика. Слишком много призраков. Слишком много теней.
Он направился к спальне настоятеля. Дверь была заперта, но ее никто не охранял, так что попасть внутрь можно было без проблем. Замок служил скорее украшением, чем запором, и Кристофер открыл дверь одним ударом ноги.
Старик сидел, скрестив ноги, перед маленьким алтарем, спиной к Кристоферу; его собственная фигура была окружена ореолом, создаваемым десятком горящих ламп. Казалось, он не слышал, как Кристофер выбил дверь. Он не повернул головы и не заговорил, продолжая свою молитву.
Кристофер застыл у двери, испытывая волнение и неловкость, так как без приглашения вторгся во внутренний мир отца. Старик что-то неразборчиво бормотал, не замечая того, что было вокруг. Вместо Кристофера здесь мог оказаться Царонг Ринпоче, вернувшийся, чтобы все-таки убить старика, но настоятель не обратил на вошедшего никакого внимания.
Кристофер сделал несколько шагов. Он остановился, прислушиваясь к словам молитвы, не решаясь помешать отцу. Он был потрясен, когда разобрал слова старика:
— Теперь отпусти раба Твоего, Господи, согласно слову Твоему. Потому что глаза мои видели Твое спасение, которое видели все люди...
Это была молитва Симеона, старого человека, который просил Бога позволить ему с миром уйти из жизни, после того как он увидел Христа-ребенка. Кристофер тихо стоял, прислушиваясь к знакомым словам, думая, не сон ли отделяет его от того судьбоносного вечера, когда они вышли из церкви.
Наконец настоятель закончил молитву. Кристофер шагнул к нему и опустил руку на его плечо.
— Отец, — позвал он. Он в первый раз употребил это слово, обращаясь к старику. — Нам надо идти.
Настоятель поднял голову с видом человека, давно ожидающего, когда его призовут.
— Кристофер, — произнес он. — Я надеялся, что ты придешь. Ты видел своего сына?
Кристофер кивнул.
— Да.
— С ним все в порядке? Он в безопасности?
— Да, отец. Он в безопасности.
— А другой мальчик, Дорже Самдап Ринпоче, — он тоже в безопасности?
— Да. Я оставил их обоих внизу, на перевале. С ними Чиндамани. Они ждут тебя.
Старик улыбнулся.
— Я рад, что они выбрались отсюда. Ты тоже должен пойти и помочь им уйти отсюда как можно дальше.
— Вместе с тобой, отец. Я пришел, чтобы забрать тебя.
Настоятель покачал головой. Улыбка сменилась глубокой серьезностью.
— Нет, — ответил он. — Я должен остаться здесь. Я — настоятель. Что бы там ни думал Царонг Ринпоче, я все еще остаюсь настоятелем Дорже-Ла.
— Царонг Ринпоче мертв, отец. Ты можешь оставаться настоятелем. Но сейчас тебе лучше уйти отсюда. Хотя бы ненадолго, пока здесь снова не станет безопасно.
— Замятин ничего не сказал о том, что настоятель убит, — отметил он, — только что его пост занял другой. Царонг Ринпоче врал. Он хотел, чтобы мы поверили в то, что мой отец мертв, потому что старик все еще мог представлять для него угрозу. Но даже он не смог пойти на то, чтобы на самом деле предать смерти воплощение Будды.
Кристофер вспомнил слова Ринпоче, адресованные ему: «Вы для меня священны, я не могу дотронуться до вас». Он был священным, потому что был сыном воплощения. Несмотря на всю жестокость, Ринпоче, вполне очевидно, был очень суеверным человеком. Были злодейства, которые он не мог совершить.
Однако Замятина суеверный ужас остановить не мог. И он был вполне способен на то, чтобы превратить хвастовство Ринпоче в мрачную реальность.
— Мне надо вернуться, — сказал Кристофер. — Даже если это только надежда, я не могу уйти, не попытавшись спасти его. Он мой отец. Что бы он ни сделал, я не могу так просто бросить его.
Чиндамани протянула к нему руку. Ей хотелось прижать его к себе и быть рядом с ним, пока все это не закончится.
— Возьми меня с собой, — попросила она.
Кристофер покачал головой.
— Я не могу, — ответил он. — Ты знаешь, что я не могу. Мы прошли через очень многое, чтобы выбраться отсюда, и нельзя так просто похоронить все наши усилия, вернувшись обратно. Ты должна остаться здесь с Уильямом и Самдапом. Если я не вернусь завтра к полудню, ты будешь знать, что я уже никогда не вернусь. Возьми мальчиков и уходи. Попробуй отыскать дорогу до Лхасы: ты воплощение, Самдап тоже воплощение, так что вы там не пропадете. Отведи Уильяма к человеку по имени Белл — он представляет Британию в Тибете. Он позаботится, чтобы мальчика доставили домой.
— Я боюсь за тебя, Ка-рис То-фе!
— Я знаю. И я боюсь за тебя. Но у меня нет выбора. Я намерен вернуться вместе с отцом. Жди меня здесь.
Он повернулся к Уильяму и постарался как можно убедительнее объяснить ему, что должен вернуться за отцом.
— Чиндамани присмотрит за тобой до моего возвращения, — сказал он. — Делай то, что она говорит, даже если не понимаешь ни слова из того, что она говорит. Ты справишься?
Уильям кивнул. Ему страшно не хотелось снова расставаться с отцом, но он все понимал.
— Как твоя шея? Болит?
Уильям покачал головой.
— Немного чешется, и все.
Кристофер улыбнулся, поцеловал мальчика в щеку и начал подниматься к монастырю. Чиндамани смотрела ему вслед. Когда он скрылся в темноте, она подняла голову и увидела, как подкравшиеся откуда-то тени закрыли звезды. Она чувствовала, как жизнь уходит из нее куда-то далеко-далеко, словно облако, уносимое бурей и растворяющееся в ней.
* * *
Примерно через час он был у подножия основного здания. Лестница была на месте. Он поднял голову, но отсюда окна Замятина не было видно. Он поставил ногу на лестницу и начал взбираться вверх. У двери стояли двое. Они открыли дверь на стук Кристофера — лица их были мрачными, неприветливыми и, как показалось Кристоферу, очень напуганными. Они догадались, что это, наверное, опасный чужеземец, приказ на поимку которого они уже получили. Но они рассчитывали найти его в монастыре и не ожидали, что он окажется снаружи.Перед тем как покинуть комнату Чиндамани, он прихватил револьвер Царонга Ринпоче. Теперь он крепко сжал его в кармане — опасный, тяжелый предмет из другой жизни.
— Я пришел поговорить с Замятиным, — сказал он.
Монахи с опаской рассматривали его, не понимая, откуда он взялся. Одежда его была грязной и облепленной паутиной, а глаза были мрачными и решительными. Они были вооружены китайскими алебардами, тяжелыми, с длинными лезвиями, способными наносить серьезные ранения, даже если острие затупится. Но ощущение тяжелого оружия в руках никого из них не успокаивало. Они уже слышали приукрашенную историю о той участи, которая постигла Царонга Ринпоче. Замятин приказал им охранять дверь, но суеверие было сильнее, чем приказы чужеземца.
— Никому не разрешается беспокоить Зам-я-тинга, — сказал один из них, более храбрый или более глупый, чем его напарник.
— Я намерен побеспокоить его, — ответил Кристофер обыденным тоном.
Тот факт, что Кристофер был так неумолимо спокоен, потряс монахов еще больше, чем если бы он злился и неистовствовал. В любом случае, они уже испытывали первые приступы угрызений совести за то, что случилось. Для них и большинства их товарищей на смену оргии смерти пришло похмелье неуверенности. Без командовавшего ими Ринпоче они стали напоминать заигравшихся детей, нечаянно вышедших за рамки приличия.
Кристофер почувствовал их неуверенность и прошел мимо них. Один из монахов крикнул, чтобы он остановился, но он продолжал идти, не обращая внимания на крики, которые вскоре стихли.
Монастырь был погружен в тишину. Хотя восход был уже близко, никто не осмеливался подать сигнал, по которому монахи собирались на утреннюю молитву. Кристофер решил, что сегодня Дорже-Ла будет спать долго — если кто-то здесь вообще спит.
Он поднялся на верхний этаж; его одолевала усталость, он чувствовал себя проигравшим. Быстро пройдя через комнаты, символизирующие пять стихий, он оказался в зале, где стояли гробницы. Никто не остановил его. Он не слышал голосов и не видел признаков того, что кто-то был здесь.
Длинный зал был пуст. Только тела мертвых видели, как он вошел внутрь. Первый бледный луч рассвета забрался через не закрытое ставнями окно, около которого горела лампа. На смену усталости медленно пришло чувство тревоги. Где же русский?
— Замятин! — крикнул он. Голос его прозвучал неестественно громко и был подхвачен эхом.
Ответа не было.
— Замятин? Ты здесь? — позвал он снова, и снова ответом была тишина.
Он пошел через комнату, мимо окна, выходившего на перевал, мимо свежих и оттого еще более горьких воспоминаний, мимо отца, вернувшегося к жизни среди теней, мимо самого себя, удивленно смотрящего на старика. Слишком много призраков. Слишком много теней.
Он направился к спальне настоятеля. Дверь была заперта, но ее никто не охранял, так что попасть внутрь можно было без проблем. Замок служил скорее украшением, чем запором, и Кристофер открыл дверь одним ударом ноги.
Старик сидел, скрестив ноги, перед маленьким алтарем, спиной к Кристоферу; его собственная фигура была окружена ореолом, создаваемым десятком горящих ламп. Казалось, он не слышал, как Кристофер выбил дверь. Он не повернул головы и не заговорил, продолжая свою молитву.
Кристофер застыл у двери, испытывая волнение и неловкость, так как без приглашения вторгся во внутренний мир отца. Старик что-то неразборчиво бормотал, не замечая того, что было вокруг. Вместо Кристофера здесь мог оказаться Царонг Ринпоче, вернувшийся, чтобы все-таки убить старика, но настоятель не обратил на вошедшего никакого внимания.
Кристофер сделал несколько шагов. Он остановился, прислушиваясь к словам молитвы, не решаясь помешать отцу. Он был потрясен, когда разобрал слова старика:
— Теперь отпусти раба Твоего, Господи, согласно слову Твоему. Потому что глаза мои видели Твое спасение, которое видели все люди...
Это была молитва Симеона, старого человека, который просил Бога позволить ему с миром уйти из жизни, после того как он увидел Христа-ребенка. Кристофер тихо стоял, прислушиваясь к знакомым словам, думая, не сон ли отделяет его от того судьбоносного вечера, когда они вышли из церкви.
Наконец настоятель закончил молитву. Кристофер шагнул к нему и опустил руку на его плечо.
— Отец, — позвал он. Он в первый раз употребил это слово, обращаясь к старику. — Нам надо идти.
Настоятель поднял голову с видом человека, давно ожидающего, когда его призовут.
— Кристофер, — произнес он. — Я надеялся, что ты придешь. Ты видел своего сына?
Кристофер кивнул.
— Да.
— С ним все в порядке? Он в безопасности?
— Да, отец. Он в безопасности.
— А другой мальчик, Дорже Самдап Ринпоче, — он тоже в безопасности?
— Да. Я оставил их обоих внизу, на перевале. С ними Чиндамани. Они ждут тебя.
Старик улыбнулся.
— Я рад, что они выбрались отсюда. Ты тоже должен пойти и помочь им уйти отсюда как можно дальше.
— Вместе с тобой, отец. Я пришел, чтобы забрать тебя.
Настоятель покачал головой. Улыбка сменилась глубокой серьезностью.
— Нет, — ответил он. — Я должен остаться здесь. Я — настоятель. Что бы там ни думал Царонг Ринпоче, я все еще остаюсь настоятелем Дорже-Ла.
— Царонг Ринпоче мертв, отец. Ты можешь оставаться настоятелем. Но сейчас тебе лучше уйти отсюда. Хотя бы ненадолго, пока здесь снова не станет безопасно.