Страница:
В мире начался бум триколитроновых исследований. В разных странах разработано множество модифицированных и гораздо более эффективных формул, чем первые две версии препарата. Наперегонки создавались методики корректировки „коллективного бессознательного“. Здесь снова перехватили инициативу американцы с их школами социального программирования — оказалось, что с помощью препарата можно повышать эффективность методик „мягкого“ внушения в десятки раз. Поэтому именно американские наработки начали браться на вооружение странами, располагавшими триклитроном. Конечно же, эти события прошли мимо внимания мирового сообщества, увлечённого более насущными событиями, такими как перекраска карты мира и компьютерная революция.
Вначале разработчикам казалось, что создание такого препарата позволяет владеть миром. Но вскоре оказалось, что создать препарат — ещё полбеды. Гораздо сложнее научиться грамотно использовать его в массовых масштабах, а также извлекать из применения пользу.
Проблем было огромное количество. Прежде всего, сложности возникали в связи с массовостью применения препарата, эффективность которого до этого проверялась, в основном, в лабораторных условиях. Одно дело закодировать человека в лаборатории, и совсем другое — обеспечить потребление препарата и управлять поведением, например, ста тысяч человек. Поэтому массовому его применению и было посвящено наибольшее число исследований. Препарат пробовали давать в виде прививок, распылять, добавлять в пищу. Но в итоге, при всей своей сложности, наиболее эффективным оказался метод добавления препарата в еду и напитки. Благо, себестоимость его была совсем невысокой. Это создавало много новых проблем, но позволяло организовать действительно массовое его потребление.
Пришлось исследовать схемы питания разных групп населения во всех регионах, определять эффективные дозировки препарата в различных группах продуктов. Наиболее доступные формулы препарата, которые можно было закупать и использовать в массовых масштабах, вплоть до добавления в водопроводную воду, боялись перемораживания, но неплохо переносили нагрев в пределах 120 ®C. Это, а также многое другое, должно было учитываться при его массовом применении.
А контроль содержания препарата в крови? При всей налаженности системы всегда находятся люди, которые потребляют его слишком мало, несмотря на способность к саморегуляции в организме, или вообще не восприимчивы к какой-то конкретной формуле. Найти таких среди тысяч обывателей — тоже нелёгкая задача. Ещё сложнее разработать для них индивидуальные схемы „лечения“.
Были проведены длительные и масштабные исследования, которые, особенно на начальных этапах, осложнялись требованиями секретности. Правда, впоследствии, когда система была налажена, это оказалось не очень сложно. Если и происходила утечка информации, то её просто „стирали“ из памяти путём кодирования носителей обнаруженной утечки на забывание.
— Это только на первый взгляд может показаться, что главное — знать сколько и куда чего добавлять, — рассказывал Аркадий Денисович притихшим слушателям. — Но попробуйте организовать добавление препарата в молоко какого-нибудь частного молокозавода. Если штата в нём всего шесть человек, а начальник, он же хозяин, — молодой парень, который знает и законодательство, и стандарты, и химию молочных продуктов. Как убедить его, что нужно поставить устройство, добавляющее неизвестное вещество в его продукцию? Но при этом он не может не только узнать, что именно добавляется, но и даже не имеет права открывать опломбированный кожух, под которым прячется сама установка. Постепенно выяснилось, что подобные проблемы решаются гораздо проще, чем могло показаться вначале. Для этого достаточно было организовать принятие препарата самим хозяином. А уже через две недели специалисты могли убедить его в чём угодно. Хоть в том, что Земля плоская. И вот уже сам хозяин объясняет своим работникам, что новое устройство — установка по автоматическому определению вредных примесей в молоке, купленная им за огромные деньги, и в этой связи никому нельзя к ней приближаться ближе двух метров под страхом расстрела на месте с последующим увольнением, а также взысканием трёхлетнего заработка в случае возможной поломки.
Вот так постепенно, вначале в индустриальных центрах, а затем и по всей стране, разворачивалась система контроля массового сознания, именуемая людьми посвящёнными просто — Система.
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Вначале разработчикам казалось, что создание такого препарата позволяет владеть миром. Но вскоре оказалось, что создать препарат — ещё полбеды. Гораздо сложнее научиться грамотно использовать его в массовых масштабах, а также извлекать из применения пользу.
Проблем было огромное количество. Прежде всего, сложности возникали в связи с массовостью применения препарата, эффективность которого до этого проверялась, в основном, в лабораторных условиях. Одно дело закодировать человека в лаборатории, и совсем другое — обеспечить потребление препарата и управлять поведением, например, ста тысяч человек. Поэтому массовому его применению и было посвящено наибольшее число исследований. Препарат пробовали давать в виде прививок, распылять, добавлять в пищу. Но в итоге, при всей своей сложности, наиболее эффективным оказался метод добавления препарата в еду и напитки. Благо, себестоимость его была совсем невысокой. Это создавало много новых проблем, но позволяло организовать действительно массовое его потребление.
Пришлось исследовать схемы питания разных групп населения во всех регионах, определять эффективные дозировки препарата в различных группах продуктов. Наиболее доступные формулы препарата, которые можно было закупать и использовать в массовых масштабах, вплоть до добавления в водопроводную воду, боялись перемораживания, но неплохо переносили нагрев в пределах 120 ®C. Это, а также многое другое, должно было учитываться при его массовом применении.
А контроль содержания препарата в крови? При всей налаженности системы всегда находятся люди, которые потребляют его слишком мало, несмотря на способность к саморегуляции в организме, или вообще не восприимчивы к какой-то конкретной формуле. Найти таких среди тысяч обывателей — тоже нелёгкая задача. Ещё сложнее разработать для них индивидуальные схемы „лечения“.
Были проведены длительные и масштабные исследования, которые, особенно на начальных этапах, осложнялись требованиями секретности. Правда, впоследствии, когда система была налажена, это оказалось не очень сложно. Если и происходила утечка информации, то её просто „стирали“ из памяти путём кодирования носителей обнаруженной утечки на забывание.
— Это только на первый взгляд может показаться, что главное — знать сколько и куда чего добавлять, — рассказывал Аркадий Денисович притихшим слушателям. — Но попробуйте организовать добавление препарата в молоко какого-нибудь частного молокозавода. Если штата в нём всего шесть человек, а начальник, он же хозяин, — молодой парень, который знает и законодательство, и стандарты, и химию молочных продуктов. Как убедить его, что нужно поставить устройство, добавляющее неизвестное вещество в его продукцию? Но при этом он не может не только узнать, что именно добавляется, но и даже не имеет права открывать опломбированный кожух, под которым прячется сама установка. Постепенно выяснилось, что подобные проблемы решаются гораздо проще, чем могло показаться вначале. Для этого достаточно было организовать принятие препарата самим хозяином. А уже через две недели специалисты могли убедить его в чём угодно. Хоть в том, что Земля плоская. И вот уже сам хозяин объясняет своим работникам, что новое устройство — установка по автоматическому определению вредных примесей в молоке, купленная им за огромные деньги, и в этой связи никому нельзя к ней приближаться ближе двух метров под страхом расстрела на месте с последующим увольнением, а также взысканием трёхлетнего заработка в случае возможной поломки.
Вот так постепенно, вначале в индустриальных центрах, а затем и по всей стране, разворачивалась система контроля массового сознания, именуемая людьми посвящёнными просто — Система.
Глава 5
Исследования показали, что с помощью специально подобранного инфразвукового фона можно ввести в состояние транса почти любого человека, принимающего триколитрон, и совершенно свободно управлять его сознанием, а, следовательно, и поведением. При наличии определённых навыков, в состоянии транса можно легко произвести „запись“ необходимых указаний, которые будут храниться в подсознании и реализоваться в определённых ситуациях, например при звучании кодовых слов или звуков.
Такое кодирование позволяло достичь просто феноменальных результатов по управлению массами. К моменту, когда Борис спас Косика, в ряде городов закончилось сплошное кодирование, направленное на снижение восприятия негативной информации и повышение управляемости. Люди, прошедшие его, испытывали резкое ухудшение самочувствия при произнесении определённых ключевых слов. В качестве так называемых „инициирующих формул“ в разных городах использовались разные словосочетания, но, в основном, они были связаны с недовольством социальной системой, радикальным переустройством общества и с другими нежелательными процессами. Это позволило снизить уровень социальной напряжённости, преступность, отток рабочей силы в „проблемных“ регионах.
В ряде городов отрабатывались коды, при которых люди, услышавшие определённые потенциально опасные словосочетания, входят в транс и сами сообщают о том, что их услышали. Правда, эти исследования, проводившиеся, кстати, не в Морильске, были не очень успешны. Закодированные люди могли впасть в транс в неподходящий для этого момент, и это могло оказаться опасным. Кроме того, не удавалось решить проблему возможного теракта, когда кодирующие команды могли быть даны через СМИ преднамеренно. Можно представить, что творилось бы на улицах крупного города, если одновременно тысячи водителей услышали бы по радио кодирующую команду. Поэтому там, где система уже была налажена, пользовались старой надёжной схемой, когда людей периодически проверяли на наличие запретной или нужной для оперативной работы информации. Без их ведома, разумеется.
Для этого был разработан ряд методик. Например, хорошо себя зарекомендовавший МКЕ, и его модификации МКЕ-2 и МКЕ-плюс. Расшифровывается как „метод ключевых единиц“. „Ключевые единицы“ — люди, которых регулярно проверяют на владение какой-либо информацией. Делается это под видом нештатного сотрудничества в силовых органах, донорства крови и т. п. На практике это выглядит так: услышав ключевые слова, на которые данная „единица“ закодирована, человек фиксирует это в своём подсознании и хранит до момента, когда услышат раскодирующее словосочетание. Производится раскодировка в специальных пунктах снятия информации. Словосочетания подобраны так, чтобы в реальной жизни услышать их было практически невозможно. Во время сеанса снятия информации „единица“ слышит определённое словосочетание, и если у неё есть требуемые сведения, она сообщает их оператору. Если же информации у „единицы“ нет, то он (или она) так и ходят годами, ничего не подозревая. Впрочем, они и так ничего не подозревают.
Ключевой единицей может стать любой человек, но для контроля ситуации в обществе достаточно подвергнуть методу МКЕ сравнительно небольшую часть населения.
В процессе становления Системы хватало и других проблем. На их решение во всех странах, разрабатывающих это направление, были брошены лучшие специалисты. Проблемы в России зачастую были связаны с привычкой надеяться на авось. Иногда это чудом не приводило к трагедиям, но бывало, что и подталкивало к открытиям. Однажды, например, в сферу массовых опытов на первых версиях препарата совершенно случайно попали лётчики-испытатели одного из подмосковных авиаотрядов. Испытываемый препарат, мягко говоря, был некондиционным. У многих он вызывал снижение реакции и критичности мышления, понижал способность к принятию мгновенных решений в острых ситуациях. Это грозило неминуемой бедой, если бы не счастливая случайность: в условиях перепада давления, влажности и содержания кислорода в воздухе, действие препарата уменьшалось.
К моменту, когда группу пилотов зафиксировали исследователи, они уже несколько месяцев пролетали под действием препарата. Исследователей, которые как раз узнали о нежелательных побочных эффектах, сразу удивило то, что все они ещё живы. Но нет худа без добра: были обнаружены отклонения в реакции при неблагоприятных условиях. И это послужило толчком для разработок специальных формул для людей, ответственных за быстрое принятие решений.
Кроме этого, особенно пристальное внимание стали уделять людям, работающим в особых микроклиматических условиях. Помимо тех же пилотов в список попали шахтёры и водолазы, а также жители высокогорных районов. Последних планировали охватить кодированием в последнюю очередь. Прежде всего, в связи со сложностью добавления препарата в рацион и затруднённостью контроля над их поведением.
Такое кодирование позволяло достичь просто феноменальных результатов по управлению массами. К моменту, когда Борис спас Косика, в ряде городов закончилось сплошное кодирование, направленное на снижение восприятия негативной информации и повышение управляемости. Люди, прошедшие его, испытывали резкое ухудшение самочувствия при произнесении определённых ключевых слов. В качестве так называемых „инициирующих формул“ в разных городах использовались разные словосочетания, но, в основном, они были связаны с недовольством социальной системой, радикальным переустройством общества и с другими нежелательными процессами. Это позволило снизить уровень социальной напряжённости, преступность, отток рабочей силы в „проблемных“ регионах.
В ряде городов отрабатывались коды, при которых люди, услышавшие определённые потенциально опасные словосочетания, входят в транс и сами сообщают о том, что их услышали. Правда, эти исследования, проводившиеся, кстати, не в Морильске, были не очень успешны. Закодированные люди могли впасть в транс в неподходящий для этого момент, и это могло оказаться опасным. Кроме того, не удавалось решить проблему возможного теракта, когда кодирующие команды могли быть даны через СМИ преднамеренно. Можно представить, что творилось бы на улицах крупного города, если одновременно тысячи водителей услышали бы по радио кодирующую команду. Поэтому там, где система уже была налажена, пользовались старой надёжной схемой, когда людей периодически проверяли на наличие запретной или нужной для оперативной работы информации. Без их ведома, разумеется.
Для этого был разработан ряд методик. Например, хорошо себя зарекомендовавший МКЕ, и его модификации МКЕ-2 и МКЕ-плюс. Расшифровывается как „метод ключевых единиц“. „Ключевые единицы“ — люди, которых регулярно проверяют на владение какой-либо информацией. Делается это под видом нештатного сотрудничества в силовых органах, донорства крови и т. п. На практике это выглядит так: услышав ключевые слова, на которые данная „единица“ закодирована, человек фиксирует это в своём подсознании и хранит до момента, когда услышат раскодирующее словосочетание. Производится раскодировка в специальных пунктах снятия информации. Словосочетания подобраны так, чтобы в реальной жизни услышать их было практически невозможно. Во время сеанса снятия информации „единица“ слышит определённое словосочетание, и если у неё есть требуемые сведения, она сообщает их оператору. Если же информации у „единицы“ нет, то он (или она) так и ходят годами, ничего не подозревая. Впрочем, они и так ничего не подозревают.
Ключевой единицей может стать любой человек, но для контроля ситуации в обществе достаточно подвергнуть методу МКЕ сравнительно небольшую часть населения.
В процессе становления Системы хватало и других проблем. На их решение во всех странах, разрабатывающих это направление, были брошены лучшие специалисты. Проблемы в России зачастую были связаны с привычкой надеяться на авось. Иногда это чудом не приводило к трагедиям, но бывало, что и подталкивало к открытиям. Однажды, например, в сферу массовых опытов на первых версиях препарата совершенно случайно попали лётчики-испытатели одного из подмосковных авиаотрядов. Испытываемый препарат, мягко говоря, был некондиционным. У многих он вызывал снижение реакции и критичности мышления, понижал способность к принятию мгновенных решений в острых ситуациях. Это грозило неминуемой бедой, если бы не счастливая случайность: в условиях перепада давления, влажности и содержания кислорода в воздухе, действие препарата уменьшалось.
К моменту, когда группу пилотов зафиксировали исследователи, они уже несколько месяцев пролетали под действием препарата. Исследователей, которые как раз узнали о нежелательных побочных эффектах, сразу удивило то, что все они ещё живы. Но нет худа без добра: были обнаружены отклонения в реакции при неблагоприятных условиях. И это послужило толчком для разработок специальных формул для людей, ответственных за быстрое принятие решений.
Кроме этого, особенно пристальное внимание стали уделять людям, работающим в особых микроклиматических условиях. Помимо тех же пилотов в список попали шахтёры и водолазы, а также жители высокогорных районов. Последних планировали охватить кодированием в последнюю очередь. Прежде всего, в связи со сложностью добавления препарата в рацион и затруднённостью контроля над их поведением.
Глава 6
Чтобы реализовывать такие масштабные программы, о которых идёт речь, нужны воля, средства и исполнители. Некоторые страны, даже проведя успешные исследования с триколитроном, тем не менее, не решались реализовать программы по тотальному контролю над населением. У тех, кто всё же решался, для этого обычно привлекались спецслужбы, у которых был соответствующий опыт. Не стала исключением и Россия. Для того чтобы догадаться, в структуре какой организации была создана подобная служба, не нужно быть семи пядей во лбу. В недрах славного наследника КГБ была создана организация с несколькими названиями и непонятным статусом. Одним из её названий было „Добровольное исследовательское общество разработок в области технического анализа менталитета населения“, или сокращённо — ДИОРТАМ. Однажды кто-то заметил, что в обратную сторону оно читается как „матроид“. Поэтому, хотя мало кто знал, что это слово обозначает, название стало популярным и постепенно настолько прижилось, что было принято в качестве основного.
Первоначально при создании Диортама ставились довольно скромные задачи по стабилизации ситуации в обществе, которая в то время была довольно сложной. Ведь этот период пришёлся на начало и средину девяностых, время нищеты, хаоса и социальных потрясений. Но успешная реализация программы постепенно поднимала новую структуру над другими спецслужбами. Потенциальная возможность незаметно и безнаказанно управлять поведением любого человека делала Диортам организацией практически всесильной.
В качестве опытных площадок было выбрано несколько провинциальных городов со сложной демографической ситуацией, в которых отрабатывались технологии управления населением. В их числе был и Морильск. Экстремальность климатических условий и необходимость срочного решения социально-демографических проблем, определили выбор этого города в качестве флагмана социальных экспериментов.
Суть проблем этого города заключалась в том, что тяжёлые условия жизни и нестабильность общественных устоев после распада Советского Союза начали вызывать катастрофический отток населения и развал производства. Под угрозой стало само существование города и компании, которая была одним из крупнейших источников доходов государственной казны.
Чтобы сохранить компанию, нужно было остановить отток кадров, стабилизировать социальную ситуацию, привлекать людей „с материка“. Для решения этих задач классическими способами потребовалось бы резко повысить зарплаты, многократно увеличить вложения в развитие города и поддержание его инфраструктуры, что было затруднительно в условиях всеобщей разрухи.
Но, к счастью, к тому времени уже был Диортам. Если в Организацию привлекались лучшие специалисты из спецслужб, то в её морильский филиал — лучшие исследователи этой структуры. Ведь одного наличия триколитрона было недостаточно, требовались технологии его эффективного использования. Цена вопроса была настолько высока, что создание Системы начали проводить параллельно с лабораторными и локальными испытаниями.
Развёрнутое в Морильске подразделение в короткие сроки стало одним из передовых не только в стране, но и в мире. А технологии, разработанные там, — эталоном для всей страны.
Первоначально при создании Диортама ставились довольно скромные задачи по стабилизации ситуации в обществе, которая в то время была довольно сложной. Ведь этот период пришёлся на начало и средину девяностых, время нищеты, хаоса и социальных потрясений. Но успешная реализация программы постепенно поднимала новую структуру над другими спецслужбами. Потенциальная возможность незаметно и безнаказанно управлять поведением любого человека делала Диортам организацией практически всесильной.
В качестве опытных площадок было выбрано несколько провинциальных городов со сложной демографической ситуацией, в которых отрабатывались технологии управления населением. В их числе был и Морильск. Экстремальность климатических условий и необходимость срочного решения социально-демографических проблем, определили выбор этого города в качестве флагмана социальных экспериментов.
Суть проблем этого города заключалась в том, что тяжёлые условия жизни и нестабильность общественных устоев после распада Советского Союза начали вызывать катастрофический отток населения и развал производства. Под угрозой стало само существование города и компании, которая была одним из крупнейших источников доходов государственной казны.
Чтобы сохранить компанию, нужно было остановить отток кадров, стабилизировать социальную ситуацию, привлекать людей „с материка“. Для решения этих задач классическими способами потребовалось бы резко повысить зарплаты, многократно увеличить вложения в развитие города и поддержание его инфраструктуры, что было затруднительно в условиях всеобщей разрухи.
Но, к счастью, к тому времени уже был Диортам. Если в Организацию привлекались лучшие специалисты из спецслужб, то в её морильский филиал — лучшие исследователи этой структуры. Ведь одного наличия триколитрона было недостаточно, требовались технологии его эффективного использования. Цена вопроса была настолько высока, что создание Системы начали проводить параллельно с лабораторными и локальными испытаниями.
Развёрнутое в Морильске подразделение в короткие сроки стало одним из передовых не только в стране, но и в мире. А технологии, разработанные там, — эталоном для всей страны.
Глава 7
Апрель месяц принёс новые проблемы команде морильского филиала Диортама. На этот раз их причиной была известная авария на объекте 19-У, в народе больше известном как рудник „Хараелахский“.
Нет, Диортам к ней не был причастен. Когда происходила её ликвидация, сотрудники отдела „Б“ проводили свою обычную оперативную работу и, как могли, помогали в её ликвидации. Но когда все уже были спасены, наступила очередь Диортама устранять последствия. Вот тогда и возникли проблемы.
После ликвидации аварии в Морильск стали приезжать многочисленные комиссии, в том числе и по линии Организации. Эта комиссия сильно отличалась от других, которые, в основном, интересовало, как велась документация диспетчера рудника и оперативных дежурных по электроснабжению, кто выдавал какие указания, и где это фиксировалось. В общем, от типичных наших показательно-наказательных комиссий.
Диортамовская комиссия состояла из высококлассных специалистов в области методов контроля массового сознания, которые не столько проверяли, сколько помогали справиться с ситуацией, а проверяли уже попутно. Связано это было со спецификой работы Организации. Всё, чем занимались региональные филиалы, было новым. По многим ситуациям наработанных методик ещё не существовало, они создавались здесь же. Не было и нормативной документации по ведению оперативной работы, поэтому и наказывать, по сути, было не за что. Это не значит, что наказывать не стали бы в любом случае, но комиссия всё же ехала не за этим.
Авария словно камень, упавший в воду, распространяла в обществе волны психологических и социальных реакций, которые нужно было изучить и научиться контролировать. Исследовались, например, развитие и трансформация информации об аварии в различных социальных слоях, реакция участников аварии на вынужденное пребывание в шахте, на спасение, а также социальная адаптация после него. Кроме того, изучалась динамика содержания препарата в крови у людей, а также изменения в их поведении. В общем, авария дала бесценный материал для исследований, и главное было теперь суметь грамотно им воспользоваться.
Работа по изучению аварии была проведена огромная. Руководство было более чем довольно — филиал здорово отличился. То, что не удавалось сделать штабу по ликвидации аварии, было успешно решено диортамовцами: уже к исходу вторых суток аварии в шахту с помощью лебёдки и альпинистского снаряжения были втайне (в том числе и от штаба) спущены два сотрудника отдела „Н“. Уже сам этот факт говорил об уникальности квалификации специалистов местного филиала.
Спуск на глубину более километра вряд ли был бы осуществим. Но при изучении технической документации сотрудник Диортама обнаружил, что в одном из вентиляционных стволов через каждые 200 метров имеются технологические ниши. Сразу возникла идея пошагового спуска туда двух упомянутых сотрудников, которые были по совместительству кандидатами в мастера спорта по альпинизму. Сутки ушли на тщательную экипировку и подготовку груза, который также планировалось спустить в шахту.
Поддержка сверху обеспечивалась только до первой ниши, куда альпинистов с комфортом спускали при помощи лебёдки, позаимствованной на горнолыжной базе. Пробный спуск провели без груза. Сначала обоих спустили в нишу — проверить, в каком она состоянии. Там был десятисантиметровый слой пыли, поэтому дальнейший спуск решено было проводить в респираторах. Но в целом состояние ниши было приемлемым для крепления оборудования и размещения грузов. Затем один из альпинистов спустился в нишу номер два, испытав, таким образом, планировавшийся далее способ спуска. Всё получилось очень неплохо, за исключением подъёма без лебёдки. Сразу стало ясно, что подняться своим ходом будет не просто. Даже, скорее всего, невозможно. Тем не менее, спуск в шахту решили не отменять, зная, что скоро авария должна быть ликвидирована.
Альпинисты взяли с собой более тонны груза, значительную часть которого составляла вода с удвоенным содержанием триколитрона, и продукты питания. Кроме этого, экспедицию снабдили самым разным снаряжением на любые случаи жизни, включая медицинскую лабораторию и оборудование для интенсивного кодирования, а также рации транковой связи, которые должны были работать вблизи любых стволов — туда специально для этого спустили стометровые кабели-антенны.
Хотя спуск продолжался более трёх часов, экспедиция успешно достигла промышленных горизонтов, и последние двое суток аварии вела напряжённую работу. Изучалось состояние и поведение шахтёров, им были розданы все продукты и вода, нескольким десяткам человек была оказана медицинская помощь. Кроме того, было сделано почти сто анализов крови для определения содержания препарата в организме, с помощью НФК предотвращено развитие нескольких социально-опасных ситуаций. Конечно же, кодирование приходилось применять и для тех, у кого брались анализы — для сохранения тайны экспедиции.
Как уже говорилось, по мнению руководства филиала экспедиция была беспрецедентно удачной с точки зрения научной и прикладной ценности. Комиссия из Москвы согласилась с такими выводами, но нашла и кое-какой негатив. Она посчитала, что руководство филиала должно было сообщить о нишах в стволе и возможном пути спуска спасателей в шахту. Якобы, это значительно снизило бы напряжённость у пострадавших до их спасения.
Кроме того, комиссия выяснила, что незадолго до смерти двух горняков от отравления выхлопными газами, они были подвержены НФК, и в их крови содержалось огромное количество триколитрона и бета-колитрона — вспомогательного препарата, вводимого внутримышечно для улучшения кодирования. Комиссия провела по этому эпизоду особое расследование и пришла к выводу, что, учитывая ослабленность из-за длительного нахождения в шахте, люди могли уснуть в опасной ситуации при включённом двигателе против своей воли.
В филиале посчитали, что такие выводы притянуты за уши, но возразить авторитетной комиссии не могли — слишком очевидной была цепочка причинно-следственных связей.
Но самая трудная ситуация возникла из-за пропавшего горняка — странного, почти мистического случая, который не смогла разгадать комиссия.
Предыстория инцидента такова. Учёт пострадавших в отделах „Б“ и „Н“ вёлся по спискам, составленным штабом ликвидации аварии по записям учётного журнала ламповой. По их данным в шахте на момент аварии находилось 293 человека. Всех их взяли под контроль сотрудники отдела. На выходе из шахты пострадавших встречали не только самые влиятельные из родственников, спасатели и члены штаба по ликвидации аварии. Сотрудники Диортама под видом комиссии МЧС тоже скрупулёзно фиксировали поднимавшихся, включая нескольких несчастных, не доживших до конца своей длинной смены. После того, как под аплодисменты присутствовавших поднялся 293-й горняк, все, включая представителей отдела „Б“, покинули околоствольный двор. Медики проверяли самочувствие людей, многим требовалась помощь, их госпитализировали. Штаб разъехался по домам отсыпаться, с тем, чтобы с утра засесть за отчёты. Диортамовцы занялись уже спланированными исследованиями.
Но при тщательной последующей проверке выяснился вопиющий факт — на самом деле людей было больше. Оказалось, что 294-м был не работавший на руднике некто Федякин, водитель грузовика, знакомый мастера одного из добычных участков. При содействии мастера он спустился в шахту со своим личным фонарём „на экскурсию“ и тоже находился там во время аварии, хотя не значился в списках ламповой.
Получалось, что одного человека не досчитались. Просто потеряли! Вначале казалось, что найти его не составит труда. По рабочей гипотезе один из списка пострадавших на самом деле не спускался в шахту. Его и следовало найти. Но, к вящей досаде всех занимавшихся поиском сотрудников Организации, это оказалось непросто. Быстро (насколько это возможно с 288 людьми, оставшимися к тому времени в живых) проверили всех жертв аварии по списку, и выяснилось, что ВСЕ ОНИ БЫЛИ В ШАХТЕ. Круг замкнулся. С некоторыми провели развёрнутые допросы, но новой информации получить не удалось.
Казалось бы, кому он нужен, этот один потерявшийся человек? Но исследование показало, что у ряда жертв аварии сильно снизилась восприимчивость к триколитрону. У многих снизилась устойчивость кодирования, а почти десять процентов стали испытывать недомогание при восстановлении триколитроновой зависимости с различными симптомами. Всех таких людей взяли на заметку, непереносимость триколитрона лечили в стационарных условиях под видом лечения поставарийной астении. Многих пришлось перевести на более совершенную версию препарата из-за сниженной чувствительности и плохой переносимости, хотя сотрудники отдела „Т“ уверяли, что это, скорее всего, временное явление.
Дело не ограничилось снижением чувствительности. На основе полученных данных члены комиссии сделали вывод, что потерявшийся горняк может быть кем угодно: от просто избавившегося от триколитрона обычного человека, до члена „организации врагов Диортама“ или (чисто гипотетически) вражеского шпиона. В общем, было очевидно, что случай проходит по линии Организации, и искать потерянного горняка предстоит ей.
„Организацией врагов Диортама“ называли полумифическую организацию людей, по разным причинам не подверженных воздействию триколитрона и, предположительно, борющихся с создаваемой Системой. Ничего достоверного известно о ней не было, но косвенные свидетельства о её существовании периодически попадали в аналитические отчёты. Официальная позиция руководства была такова: „ОВД“ — миф, подогреваемый недобросовестными сплетнями некоторых сотрудников. Так что эта организация жила, в основном, в устном творчестве диортамовцев, и извлекалась в случаях, когда требовалось покрыть чьи-то проколы или объяснить странные ситуации вроде этой.
Итог работы комиссии был печальным. Потерянного горняка руководству филиала не простили. Из Москвы потянулись новые и новые комиссии, настроенные уже не столь благожелательно. И уже становилось очевидным, что начальник филиала может не удержаться на своём месте.
Многочисленные комиссии внесли свой вклад в добавление негатива. Например, одна из них тщательно прорабатывала версию, по которой на поведение виновных в аварии работников энергослужбы рудника и руководителей электростанции тоже повлиял препарат. Неопровержимых доказательств этому не нашли, и вопрос, как говорится, повис в воздухе. Казалось бы, эпизод с перемороженным триколитроном, и последующим снижением дозировки играл здесь на руку филиалу. Но это не спасло Босса от попадания ещё оного жирного минуса в его послужной список.
Нет, Диортам к ней не был причастен. Когда происходила её ликвидация, сотрудники отдела „Б“ проводили свою обычную оперативную работу и, как могли, помогали в её ликвидации. Но когда все уже были спасены, наступила очередь Диортама устранять последствия. Вот тогда и возникли проблемы.
После ликвидации аварии в Морильск стали приезжать многочисленные комиссии, в том числе и по линии Организации. Эта комиссия сильно отличалась от других, которые, в основном, интересовало, как велась документация диспетчера рудника и оперативных дежурных по электроснабжению, кто выдавал какие указания, и где это фиксировалось. В общем, от типичных наших показательно-наказательных комиссий.
Диортамовская комиссия состояла из высококлассных специалистов в области методов контроля массового сознания, которые не столько проверяли, сколько помогали справиться с ситуацией, а проверяли уже попутно. Связано это было со спецификой работы Организации. Всё, чем занимались региональные филиалы, было новым. По многим ситуациям наработанных методик ещё не существовало, они создавались здесь же. Не было и нормативной документации по ведению оперативной работы, поэтому и наказывать, по сути, было не за что. Это не значит, что наказывать не стали бы в любом случае, но комиссия всё же ехала не за этим.
Авария словно камень, упавший в воду, распространяла в обществе волны психологических и социальных реакций, которые нужно было изучить и научиться контролировать. Исследовались, например, развитие и трансформация информации об аварии в различных социальных слоях, реакция участников аварии на вынужденное пребывание в шахте, на спасение, а также социальная адаптация после него. Кроме того, изучалась динамика содержания препарата в крови у людей, а также изменения в их поведении. В общем, авария дала бесценный материал для исследований, и главное было теперь суметь грамотно им воспользоваться.
Работа по изучению аварии была проведена огромная. Руководство было более чем довольно — филиал здорово отличился. То, что не удавалось сделать штабу по ликвидации аварии, было успешно решено диортамовцами: уже к исходу вторых суток аварии в шахту с помощью лебёдки и альпинистского снаряжения были втайне (в том числе и от штаба) спущены два сотрудника отдела „Н“. Уже сам этот факт говорил об уникальности квалификации специалистов местного филиала.
Спуск на глубину более километра вряд ли был бы осуществим. Но при изучении технической документации сотрудник Диортама обнаружил, что в одном из вентиляционных стволов через каждые 200 метров имеются технологические ниши. Сразу возникла идея пошагового спуска туда двух упомянутых сотрудников, которые были по совместительству кандидатами в мастера спорта по альпинизму. Сутки ушли на тщательную экипировку и подготовку груза, который также планировалось спустить в шахту.
Поддержка сверху обеспечивалась только до первой ниши, куда альпинистов с комфортом спускали при помощи лебёдки, позаимствованной на горнолыжной базе. Пробный спуск провели без груза. Сначала обоих спустили в нишу — проверить, в каком она состоянии. Там был десятисантиметровый слой пыли, поэтому дальнейший спуск решено было проводить в респираторах. Но в целом состояние ниши было приемлемым для крепления оборудования и размещения грузов. Затем один из альпинистов спустился в нишу номер два, испытав, таким образом, планировавшийся далее способ спуска. Всё получилось очень неплохо, за исключением подъёма без лебёдки. Сразу стало ясно, что подняться своим ходом будет не просто. Даже, скорее всего, невозможно. Тем не менее, спуск в шахту решили не отменять, зная, что скоро авария должна быть ликвидирована.
Альпинисты взяли с собой более тонны груза, значительную часть которого составляла вода с удвоенным содержанием триколитрона, и продукты питания. Кроме этого, экспедицию снабдили самым разным снаряжением на любые случаи жизни, включая медицинскую лабораторию и оборудование для интенсивного кодирования, а также рации транковой связи, которые должны были работать вблизи любых стволов — туда специально для этого спустили стометровые кабели-антенны.
Хотя спуск продолжался более трёх часов, экспедиция успешно достигла промышленных горизонтов, и последние двое суток аварии вела напряжённую работу. Изучалось состояние и поведение шахтёров, им были розданы все продукты и вода, нескольким десяткам человек была оказана медицинская помощь. Кроме того, было сделано почти сто анализов крови для определения содержания препарата в организме, с помощью НФК предотвращено развитие нескольких социально-опасных ситуаций. Конечно же, кодирование приходилось применять и для тех, у кого брались анализы — для сохранения тайны экспедиции.
Как уже говорилось, по мнению руководства филиала экспедиция была беспрецедентно удачной с точки зрения научной и прикладной ценности. Комиссия из Москвы согласилась с такими выводами, но нашла и кое-какой негатив. Она посчитала, что руководство филиала должно было сообщить о нишах в стволе и возможном пути спуска спасателей в шахту. Якобы, это значительно снизило бы напряжённость у пострадавших до их спасения.
Кроме того, комиссия выяснила, что незадолго до смерти двух горняков от отравления выхлопными газами, они были подвержены НФК, и в их крови содержалось огромное количество триколитрона и бета-колитрона — вспомогательного препарата, вводимого внутримышечно для улучшения кодирования. Комиссия провела по этому эпизоду особое расследование и пришла к выводу, что, учитывая ослабленность из-за длительного нахождения в шахте, люди могли уснуть в опасной ситуации при включённом двигателе против своей воли.
В филиале посчитали, что такие выводы притянуты за уши, но возразить авторитетной комиссии не могли — слишком очевидной была цепочка причинно-следственных связей.
Но самая трудная ситуация возникла из-за пропавшего горняка — странного, почти мистического случая, который не смогла разгадать комиссия.
Предыстория инцидента такова. Учёт пострадавших в отделах „Б“ и „Н“ вёлся по спискам, составленным штабом ликвидации аварии по записям учётного журнала ламповой. По их данным в шахте на момент аварии находилось 293 человека. Всех их взяли под контроль сотрудники отдела. На выходе из шахты пострадавших встречали не только самые влиятельные из родственников, спасатели и члены штаба по ликвидации аварии. Сотрудники Диортама под видом комиссии МЧС тоже скрупулёзно фиксировали поднимавшихся, включая нескольких несчастных, не доживших до конца своей длинной смены. После того, как под аплодисменты присутствовавших поднялся 293-й горняк, все, включая представителей отдела „Б“, покинули околоствольный двор. Медики проверяли самочувствие людей, многим требовалась помощь, их госпитализировали. Штаб разъехался по домам отсыпаться, с тем, чтобы с утра засесть за отчёты. Диортамовцы занялись уже спланированными исследованиями.
Но при тщательной последующей проверке выяснился вопиющий факт — на самом деле людей было больше. Оказалось, что 294-м был не работавший на руднике некто Федякин, водитель грузовика, знакомый мастера одного из добычных участков. При содействии мастера он спустился в шахту со своим личным фонарём „на экскурсию“ и тоже находился там во время аварии, хотя не значился в списках ламповой.
Получалось, что одного человека не досчитались. Просто потеряли! Вначале казалось, что найти его не составит труда. По рабочей гипотезе один из списка пострадавших на самом деле не спускался в шахту. Его и следовало найти. Но, к вящей досаде всех занимавшихся поиском сотрудников Организации, это оказалось непросто. Быстро (насколько это возможно с 288 людьми, оставшимися к тому времени в живых) проверили всех жертв аварии по списку, и выяснилось, что ВСЕ ОНИ БЫЛИ В ШАХТЕ. Круг замкнулся. С некоторыми провели развёрнутые допросы, но новой информации получить не удалось.
Казалось бы, кому он нужен, этот один потерявшийся человек? Но исследование показало, что у ряда жертв аварии сильно снизилась восприимчивость к триколитрону. У многих снизилась устойчивость кодирования, а почти десять процентов стали испытывать недомогание при восстановлении триколитроновой зависимости с различными симптомами. Всех таких людей взяли на заметку, непереносимость триколитрона лечили в стационарных условиях под видом лечения поставарийной астении. Многих пришлось перевести на более совершенную версию препарата из-за сниженной чувствительности и плохой переносимости, хотя сотрудники отдела „Т“ уверяли, что это, скорее всего, временное явление.
Дело не ограничилось снижением чувствительности. На основе полученных данных члены комиссии сделали вывод, что потерявшийся горняк может быть кем угодно: от просто избавившегося от триколитрона обычного человека, до члена „организации врагов Диортама“ или (чисто гипотетически) вражеского шпиона. В общем, было очевидно, что случай проходит по линии Организации, и искать потерянного горняка предстоит ей.
„Организацией врагов Диортама“ называли полумифическую организацию людей, по разным причинам не подверженных воздействию триколитрона и, предположительно, борющихся с создаваемой Системой. Ничего достоверного известно о ней не было, но косвенные свидетельства о её существовании периодически попадали в аналитические отчёты. Официальная позиция руководства была такова: „ОВД“ — миф, подогреваемый недобросовестными сплетнями некоторых сотрудников. Так что эта организация жила, в основном, в устном творчестве диортамовцев, и извлекалась в случаях, когда требовалось покрыть чьи-то проколы или объяснить странные ситуации вроде этой.
Итог работы комиссии был печальным. Потерянного горняка руководству филиала не простили. Из Москвы потянулись новые и новые комиссии, настроенные уже не столь благожелательно. И уже становилось очевидным, что начальник филиала может не удержаться на своём месте.
Многочисленные комиссии внесли свой вклад в добавление негатива. Например, одна из них тщательно прорабатывала версию, по которой на поведение виновных в аварии работников энергослужбы рудника и руководителей электростанции тоже повлиял препарат. Неопровержимых доказательств этому не нашли, и вопрос, как говорится, повис в воздухе. Казалось бы, эпизод с перемороженным триколитроном, и последующим снижением дозировки играл здесь на руку филиалу. Но это не спасло Босса от попадания ещё оного жирного минуса в его послужной список.
Глава 8
Все эти проблемы не испортили карьеру Андрея. Более того, они в какой-то степени даже были ему на руку. Его отдел „А“, занимавшийся работой с городскими структурами, просто чудом оказался никак не связан ни с историей с перемороженным триколитроном, ни с аварией на объекте 19-У.
Босс Андрея был опытным и авторитетным руководителем, стоявшим у истоков формирования системы Диортама. Но ко времени описываемых событий свой счастливый билет он, видимо, по старости лет потерял. В результате ли трагического стечения обстоятельств, как думал Андрей, или из-за преклонного возраста, как посчитали в Москве, но тучи стали сгущаться вне зависимости от прилагаемых им усилий по стабилизации работы филиала.
В конце мая уволили начальника отдела „Ю“ и второго зама Босса — инициаторов изменения схемы доставки препарата. Для филиала это стало тяжёлым ударом не только потому, что оба были выпускниками Академии, которых в Морильске было и так не густо. После того как первого перевели начальником отдела в далёкие и забитые Могочи, а второго — с понижением в Саху, никто не мог чувствовать себя спокойно.
Внешне Босс был всё так же спокоен и деловит, но, глядя на него, всякий сотрудник филиала думал: считает ли тот дни до пенсии?
Справедливости ради нужно признать, что Андрей не только добросовестно относился к своей работе, но и нисколько не расшатывал корабль под названием „морильский филиал“, когда тот попал в полосу затяжных штормов. Он сочувствовал коллегам и искренне помогал им справиться с ситуацией. Но именно он был в группе исследователей, которые выдвинули правильную версию причины перемораживания препарата и организовали следственный эксперимент, который её блестяще доказал. Это не ускользнуло от внимания высокого руководства Диортама, которое к концу весны решило, что настало время вмешаться в работу морильчан.
Босс Андрея был опытным и авторитетным руководителем, стоявшим у истоков формирования системы Диортама. Но ко времени описываемых событий свой счастливый билет он, видимо, по старости лет потерял. В результате ли трагического стечения обстоятельств, как думал Андрей, или из-за преклонного возраста, как посчитали в Москве, но тучи стали сгущаться вне зависимости от прилагаемых им усилий по стабилизации работы филиала.
В конце мая уволили начальника отдела „Ю“ и второго зама Босса — инициаторов изменения схемы доставки препарата. Для филиала это стало тяжёлым ударом не только потому, что оба были выпускниками Академии, которых в Морильске было и так не густо. После того как первого перевели начальником отдела в далёкие и забитые Могочи, а второго — с понижением в Саху, никто не мог чувствовать себя спокойно.
Внешне Босс был всё так же спокоен и деловит, но, глядя на него, всякий сотрудник филиала думал: считает ли тот дни до пенсии?
Справедливости ради нужно признать, что Андрей не только добросовестно относился к своей работе, но и нисколько не расшатывал корабль под названием „морильский филиал“, когда тот попал в полосу затяжных штормов. Он сочувствовал коллегам и искренне помогал им справиться с ситуацией. Но именно он был в группе исследователей, которые выдвинули правильную версию причины перемораживания препарата и организовали следственный эксперимент, который её блестяще доказал. Это не ускользнуло от внимания высокого руководства Диортама, которое к концу весны решило, что настало время вмешаться в работу морильчан.