Иван Ханлатов. Морильское время

   После этих бесед Андрей уже не считал Льва Самуиловича самодовольным и нелепым московским хлыщом. Вместе они сформировали несколько гипотез, которые предстояло отработать. Напоследок договорились, что Андрей будет периодически сообщать Льву Самуиловичу о ходе расследования.
   Должность второго зама давала не только более высокий оклад. Вместе с ней Андрей получил роскошный кабинет с комнатой отдыха и тренажерным уголком, классически безмозглую секретаршу Зиночку и толкового личного помощника — Олега. Но по-настоящему насладиться всем этим счастьем он не смог, так как кабинет сразу превратился в штаб-квартиру по руководству наступлением на неведомого врага. Формально в подчинении у него был один помощник, но второй зам мог свободно привлекать любое количество сотрудников из любых отделов, кроме, разумеется, отдела „Д“, сфера компетенций которого не была точно известна даже многим сотрудникам филиала. Но вначале предстояло определить: в каком вообще направлении двигаться, и наметить предварительный план действий.
   Когда вместе с помощником они закончили изучать имевшийся материал, картина сложилась действительно странная. При имевшихся в распоряжении Диортама методах получения информации казалось просто невероятным как возникновение ПГ, так и упущенный террорист…
   В первую очередь, памятуя советы Льва Самуиловича, занялись ПГ. С помощью оперативной группы отдела „Н“ повторно допросили всех тщательно „проработанных“ ранее 19 работников рудника, благо, те забывали о разговоре сразу после выхода из кабинета, так что допрашивать их можно было хоть каждый день. Это заняло три дня, но ничего нового, как и ожидалось, не прибавило. Под действием кода все допрошенные в общих чертах подтверждали данные из протоколов, а это свидетельствовало только о том, что предыдущая следственная группа вела допросы аккуратно и профессионально.
   Андрей, конечно, пытался получить от них и дополнительную информацию помимо той, что уже была известна, но эти попытки не принесли практически ничего нового — никто не знал ни о ПГ, ни о его попытках скрыться от контроля при подъёме.
   После этого было решено расширить круг поиска. В него включили десяток наиболее подозрительных людей, бывших в шахте во время аварии, а также всех тех, у кого снизилась восприимчивость к триколитрону, рассчитывая заодно проверить их состояние. Итого, получилось тридцать девять человек.
   Через неделю, когда заканчивали допрашивать тридцать пятого, Андрей начал испытывать отвращение к процессу допроса, к слюнявым мордам откровенничавших „пациентов“ и малоразборчивому „потоку сознания“, который те выдавали на вопросы, требующие развёрнутого ответа. В запылённое и, наверно, никогда не мывшееся окно кабинетика на шестом этаже виднелись чёрные проталины какой-то свалки, а вдалеке — голубые корпуса электростанции, ставшей косвенной причиной аварии и необходимости в данный момент ему присутствовать здесь. Он откровенно скучал, пока коллеги выполняли свою работу. Видимо, операторы допроса тоже начали подходить к своим обязанностям с прохладцей, поэтому самую ценную информацию, данную тридцать пятым пациентом, сразу никто не уловил.
   Вышли они на неё только через три дня, когда с Олегом разбирали записи. А рассказал Тридцать Пятый вот что. После аварии он чувствовал себя сравнительно неплохо, хотя поднялся одним из последних. Он прошёл экспресс-обследование в медпункте, и уже собирался, было, идти в раздевалку, но вспомнил, что оставлял в сейфе „припарок“. Просто забыл. За четыре дня он, несомненно, испортился, но что могло с ним стать ещё за неделю отгулов — страшно представить. Поэтому Тридцать Пятый решил не полениться, забежать в мастерскую, располагавшуюся недалеко от клетевого ствола, и выбросить злополучный пакет.
   Это он и сделал. А когда возвращался из мастерской, то мельком заметил, что из клети выходят ещё два человека, один из которых, судя по его по виду, провёл последние четыре дня в шахте. Тридцать Пятый, как мог, описал обоих, а также ответил на массу наводящих вопросов: кто и где находился в момент, когда он проходил мимо двери, ведущей к клети, кто ещё был поблизости и т. д. Откровенно говоря, видел Тридцать Пятый немного, всю описанную картину наблюдал где-то секунду-две. Кем были эти люди, сказать не смог — вроде видел их на руднике и раньше. Но главное: учитывая время, когда это произошло, один из увиденных вполне мог быть ПГ. Тот, что был в чистой спецовке — чуть повыше ростом, возрастом немного за сорок, крупноголовый, тщательно выбритый, без особых примет. Второй — заросший, как и полагается любому, пережившему аварию, чумазый, с ввалившимися щеками. Возраст где-то под сорок лет.
   Эта скудная информация и стала той ниточкой, за которую начали вытаскивать из небытия таинственного ПГ. Наличие сразу же двух поднявшихся из шахты озадачивало. Значит, были быть и другие, видевшие его, а, возможно, и способствовавшие его маскировке? Такие гипотезы свидетельствовали в пользу версий с организованным скрытием ПГ.
   Срочно стали искать других людей, которые могли видеть ПГ и его высокого спутника (в том, что это был именно ПГ, никто уже не сомневался). После запоздалого озарения взяли в оборот всех, кто мог работать в тот день в здании на стволе, в ламповой и в административно-бытовом корпусе.
   Объём работ оказался огромным, допросить пришлось ещё сорок семь человек. Прорыва не получилось, но стало ясно, что двигаются в правильном направлении. Нашли женщину, которая работала на стволе в момент, когда поднимались те двое. Она смогла более точно описать этих людей и подтвердила приметы, по которым Тридцать Пятый определил, что один из поднявшихся провёл несколько дней под землёй. К сожалению, её информация тоже не позволяла идентифицировать таинственную пару.
   Дело в том, что женщина не присутствовала при подъёме последних пострадавших, и не знала точно, всех ли подняли. Она не поняла, что один из тех двоих — „лишний“. Смена участка клетевого подъёма поменялась приблизительно в 0:15, после того как в 23:50, зафиксировав всех 293 поднявшихся, начали разъезжаться представители многочисленных комиссий. Оказалось, что члены комиссии по ликвидации аварии зачем-то попросили задержать новую смену до удаления всех встречавших. Поэтому начальник продержал всех в нарядной, не разрешая даже выйти. Андрей тут же распорядился допросить нескольких членов комиссии о причинах такого странного решения. Но ответы их были вполне логичны: они заранее распорядились минимизировать число людей, которые будут присутствовать при поднятии пострадавших — для предотвращения нежелательных слухов. А начальник участка подъёма скрупулёзно это распоряжение выполнил.
   При всей бредовости подобное решение было вполне в духе местного руководства. Диортамовцам только оставалось развести руками. Кроме того, за ночь много раз спускались и поднимались многочисленные комиссии, горноспасатели и бригады. Поэтому никто, кроме рукоятчицы, не обратил внимания на таинственную группу, которая поднялась ночью седьмого апреля приблизительно без десяти два.
   Исходя из того, что двое неизвестных должны были сдавать фонари, или хотя бы пройти мимо ламповой, сразу взялись за дежурную ламповой, которая работала в ту смену. Но и здесь группа потерпела фиаско — под действием кода и бета-колитрона та поведала, как проходило её романтическое свидание с одним из её бойфрендов, по случайности привлечённым в ту смену на дежурство. Она действительно слышала, как кто-то зашёл в зал и поставил светильник на стенд для подзарядки, но не захотела отвлекаться от душевного разговора „с Митей“, поэтому даже не вышла посмотреть, кто занимается самоуправством.
   Взбешённый Андрей не выдержал и распорядился вызвать начальницу ламповой, намереваясь закодировать её на строгое наказание виновницы их провала. Но у той как раз был выходной, так что дежурной, можно сказать, повезло.
   После этого решили прервать допросы и проанализировать ситуацию. Получалось, что хоть два человека и подтверждали показания Тридцать Пятого, продвинуться дальше почти не удалось. Ну да, видели людей, поднимавшихся после отъезда диортамовцев. Один из них явно был в числе пострадавших. И что дальше? Как их искать? Допрашивать все две тысячи работников рудника и ещё триста человек членов различных комиссий и спасателей? Такая перспектива не радовала никого. Кроме этого, у Андрея висело ещё одно дело — умышленная порча систем автоматики, приведшая к аварийному отключению электроэнергии на объекте?11.
   Поэтому, набросав для Олега план дальнейших действий, он занялся вторым делом.

Глава 12

   Недели проходили за неделями. Постепенно Борис начал понимать расстановку сил в своём „клубе“ и уже не чувствовал себя в нём новичком. Он стал чаще встречаться с Косиком и Аркадием Денисовичем не в компании, а наедине.
   Косик вызвался помочь с восстановлением в институте. За лето он загорел и отпустил жиденькую замысловатую бородку. Олеся начала называть его исключительно „Кос“, и он светился плохо скрываемой радостью, когда кто-нибудь называл его этой более солидной кличкой. Борис до сих пор не знал его имени и не был у него дома. Но это его не очень огорчало — он старался аккуратно соблюдать конспиративные рекомендации наставника.
   Аркадий Денисович иногда звонил и приглашал Борю в гости. Приходя к нему домой, наш герой нередко обнаруживал, что из гостей он один. Аркадий Денисович выглядел в последнее время несколько подавленным и каким-то грустным.
   Хотя Борис с благоговением относился к своему наставнику, иногда всё же у них возникали споры. Например, он никак не мог смириться с мыслью, что Диортам мог быть задуман для блага страны и народа. Он считал, что такая организация антинародна по своей сути, и никаких положительных характеристик заслуживать не может в принципе.
   — Ну хорошо, а зачем тогда они, когда была авария, нам продукты приносили, пытались организовать и успокоить народ? — стоял однажды на своём Борис. — Да они просто хотели, чтобы мы, как бараны, сидели по норам и не шумели, пока не придёт помощь!
   В этот момент они сидели на кухне, и пили чай.
   — Ну, во-первых, бараны в норах не обитают. Неудачное сравнение, — иронично заметил Аркадий Денисыч. — Но самое плохое то, что ты всё ещё думаешь, что нами управляют враги человеков. Это совсем не так. Они такие же люди как мы. Более того, любят свой народ и свою страну. Они никому не желают зла, и, уверен, совершенно искренне хотели помочь вам в шахте. Облегчить ваши страдания, я бы сказал.
   — Так что ж они зомбировали-то всех?
   — Ну, зомбировали, это ты чересчур хватил, — улыбнулся Аркадий Денисович. Похоже, беседа доставляла ему искреннее удовольствие. — Просто немного корректируют коллективное бессознательное в свою пользу. А если серьёзно, то повышают контролируемость общества, а заодно и его стабильность. И нашу общую уверенность в завтрашнем дне. Благие, в общем-то, цели. И главное — все довольны!
   — Аркадий Денисович, ну ведь вы же сами-то так не считаете! — исчерпав все аргументы возмутился Борис. — По-моему, только завести меня решили.
   — Ну, может, и не считаю, — улыбнулся в усы Денисыч, — но завести тебя отнюдь не стремлюсь. Просто хочу, чтобы ты не видел в Диортаме врага нации… Находить врага — это вообще очень плохо, это — не конструктивно и разрушительно. А ещё такого могущественного… Ведь тебе жить с пониманием этого соседства ещё много лет. И если ты не сможешь держать себя в руках, то, боюсь, может случиться беда.
   — Да ну, что вы? Сами говорите, что это очень миролюбивая организация, и сразу же предостерегаете.
   — Миролюбивая-то она миролюбивая, пока её не трогать. Тем более, с их средствами любого врага в течение пяти минут можно превратить в друга. А опасаюсь я вот чего… — он на секунду отвлёкся, пристально вглядываясь в содержимое кружки, словно искал там ответ. — Косик сильно тебя мутит. Молодой он, горячий, в бой рвётся. Как бы дел не наворотил — не расхлебаем.
   Аркадий Денисович поправил скатерть, потом добавил негромко, но внятно:
   — Я тебя очень прошу, Боря. Если что-то решишь делать, очень хорошо подумай. Подумай, что от твоих поступков зависит не только твоя судьба, но и многих других людей, которые тебе доверились.
   — Да что вы? Конечно, Аркадий Денисыч!
   — Конечно, конечно, — проворчал тот, — неспокойно мне что-то в последнее время. Чувствую какую-то опасность, а понять не могу. Как в детстве тогда. Ну, я рассказывал уже наверно.
   — Нет, не рассказывали, — заверил его Боря.
   Аркадий Денисович с видимым удовольствием положил себе две штучки сухого и очень вкусного печенья, которое, по его словам, иногда приносила Варвара, и принялся за рассказ.
   — Когда я был маленьким, жили мы какое-то время с родителями в Иркутской области, в Тайшете. Небольшой такой городок, патриархальный. Отца после войны отправили на восстановление ГЭС на реке Бирюса. Не знаю уж, что там с этой станцией было, но отцу вменялось запустить её в самый кратчайший срок, хотя сделать это было, по его словам, практически нереально. Уже не помню, какого там оборудования не хватало, но чего-то очень важного. Тем не менее, отца, который не раз проявлял себя инженерной смекалкой на войне, обязали это сделать. Назначили главным инженером. А приказы в то время и не обсуждались.
   И вот мы приехали в Тайшет. Поселили нас в „частном“ доме на окраине. То есть, в одноэтажном брёвенчатом доме в четыре комнаты, превращённом, по сути, в коммуналку. Две самые маленькие комнаты занимали мы с родителями и сестрой. Но по тем временам мы считались нуворишами — две комнаты нам дали только из-за того, что отец был большим, по местным меркам, начальником. Например, у бабы Вали, соседки нашей, мужа хоть и не было, с войны не пришёл, но зато было четверо детишек, а комната — только одна.
   Она нас, конечно, недолюбливала, эта баба Валя, называя иногда „недобитыми буржуями“. Особенно, когда мама без спросу вешала бельё на её верёвку. Не знаю, что у них там было за соревнование, но они старались с мамой всегда занять чужую верёвку, что выливалось в латентную вражду.
   Мне в том году как раз исполнилось девять лет. После голодного Зарайска, где мы с мамой жили в войну, сытый Тайшет показался мне не таким уж и плохим. В отличие от бабы Вали, с её сыновьями-погодками, Геной и Петей, мы быстро подружились. Петя был на год меня старше, очень крупный, но, видимо, сильно болезненный. Во всяком случае, он, кажется, оставался когда-то на второй год, хотя парень был отнюдь не глупый. Так что в сентябре, к моему восторгу, мы все вместе пошли в один класс.
   К зиме родители мне справили новое драповое пальто с воротником из каракуля. Гена же с Петей ходили в старых перешитых телогрейках, но это не помешало нам стать закадычными друзьями. Всё свободное время мы проводили вместе. Завели свой штаб в подвале одного из заброшенных бараков, копили там продукты и разные ценности вроде сломанного ножика или куска верёвки. Причём, хоть убей меня, не помню для чего. Кажется, хотели куда-то бежать или на войну уйти, как только она начнётся. А начаться она должна была, по нашему мнению, в самое ближайшее время. В юности кажется, будто весь мир вращается вокруг нас. Вот мы и не могли простить ему, миру, что он нас обделил на войну, что она закончилась, нас не дождавшись. Вот и ждали её…
   Аркадий Денисович сделал небольшую паузу и прикурил сигарету. Глаза у него были чуть влажными и глубоко задумчивыми. Он смотрел мимо Бориса, и тому казалось, что он смотрит мимо него, перенесясь в далёкие послевоенные годы.
   — В общем, зима прошла неплохо, — продолжил он, разбивая ладонью кольца дыма. — Были сильные морозы, но зато было весело и интересно. А главное — не голодно, и отец был с нами. Лучшего и желать было нельзя! Разве что скорейшей весны. И вот наступила она, весна. Просыпалась природа, начало припекать иногда солнце, появились первые мухи. Школьники балдели в предвкушении летних каникул. Но странное дело, приход весны меня совсем не обрадовал. Чем теплее становилось, тем я делался подавленнее. Какие-то беспричинные страхи роились у меня в голове, а предстоящее лето совершенно не привлекало. Впрочем, как и всё остальное.
   Наверно, это было заметно со стороны, потому что мать отвезла меня как-то в поликлинику, договорившись через знакомых с каким-то известным врачом. Тот промурыжил меня целый день, брал анализы, сводил на рентген, допрашивал меня, а потом ещё и маму отдельно, но, кажется, ничего не нашёл. Прописал мне побольше овощей и рыбий жир, а также — чаще бывать на свежем воздухе. Но как раз гулять-то мне хотелось всё меньше и меньше.
   Друзья с потеплением начали носиться по окрестностям, словно взбесились, а меня выманить было сложно — я предпочитал сидеть по большей части дома, наедине с книгой. Мысли об играх возле Бирюсы, которую местные называли почему-то исключительно „Она“, вызывали у меня просто животный ужас. Причём ужас совершенно нелогичный, необъяснимый.
   Очень редко ребятам удавалось вытащить меня на прогулки, которые обычно проходили почему-то возле этой реки. Но мне бывало иногда настолько плохо, что я, ни с того, ни с сего, бросал нашу игру в войнушки, выходил из укрытия и брёл домой. Условный противник при этом меня, конечно, сразу же убивал, но мне в такие моменты было глубоко наплевать. Друзья на меня обижались и такой бездарной потери живой силы своей армии простить мне не могли. На этой почве, а может из-за моей странности, мы с Петькой и Генкой немного отдалились. Но, тем не менее, продолжали быть лучшими друзьями.
   Тот день я помню поразительно хорошо. Восемнадцатое апреля сорок седьмого года. Пятница. Весна в том году припозднилась, но уже больше недели стояла плюсовая температура. Снега практически не осталось, но Она стояла, покрытая льдом. Друзья мои с понедельника ходили на речку, проверяли, не пошёл ли лёд.
   Отец, по-моему, тоже что-то чувствовал. В тот день утром сказал, что ожидается усиленный сброс в реку, так что она наверняка сегодня пойдёт. Взял с меня слово, что я ближе двадцати шагов к речке не подойду. Как будто и без его предостережения я стал бы подходить!
   В школе я сказал ребятам, что будет ледоход. Они как-то не здорово возбудились, и меня буквально трясло, когда я слушал об их планах. Но что показалось мне наиболее странным, лица у них в тот день изменились. Стали как будто темнее. Даже не лица, а как будто над их головами какой-то туман тёмный. Я даже не выдержал и спросил у Генки, нормально ли он себя чувствует? На что он внимательно на меня посмотрел, и сказал, что если кто и болен сегодня, то это я.
   Да я и не отрицал. Ходил в тот день как обухом огретый. Как назло, у нас было две математики, а я что-то в тот период её особенно не любил. Может, из-за дурацкой манеры Антонины Савельевны заставлять нас заучивать правила, что называется, „до запятой“? Правила я запоминал хорошо, решал задачи, наверно, лучше всех в классе, но повторить их в точности никогда не мог — только своими словами. За это Антонина Савельевна регулярно снижала мне отметки. По сей день считаю, что незаслуженно. В итоге получалось, что на пятёрку по математике за четверть я выйти никак не мог. При всём старании. Очень уж хотелось сделать приятное отцу, которого не видел с трёх лет, и который говорил, что важнее математики для мужика предмета нет…
   Но я, кажется, отвлёкся.
   После двух математик были, если не ошибаюсь, ещё русский, природоведение и музыка. Но я уже плохо помню, что там происходило, так как впал в состояние какой-то прострации. Я не нервничал и ничего не боялся, но было такое ощущение, что меня засунули в какой-то скафандр, и все события я наблюдаю как бы со стороны. Либо, что всё происходящее — нереально. Словно бы я — отдельно, и весь мир — отдельно. Антонина Савельевна, наверно, заметила моё состояние и до конца дня меня ни разу так и не спросила. Во всяком случае, до того дня такого пренебрежения моей персоной не наблюдалось.
   После школы все ребята дружно пошли на берег смотреть ледоход. Меня тоже потянули. Я не долго отнекивался, всё равно мне казалось, что происходит это не на самом деле. Мы долго стояли на берегу, наблюдая, как отдельные льдины со страшным грохотом приходят в движение. Наверно, часа полтора стояли. Каждый раз, когда лёд двигался, казалось, что вот он — ледоход. Но через некоторое время всё снова останавливалось. Я ещё ни разу в жизни ледохода не видел, и мне это было в диковинку.
   Когда лёд всё же пошёл, уже вечерело. Массы льда двигались всё быстрее и увереннее, над рекой стоял грохот сталкивающихся льдин.
   Как ни странно, я немного успокоился. Чем больше времени проходило, тем спокойнее я делался. Правда, одновременно возрастало и ощущение моей отграниченности от этого мира и от всего происходящего. Только озяб немного. Ребята постоянно бегали, бросали на лёд камни и палки, изображая метание гранат или крушение бомбардировщика. А я всё больше стоял и наблюдал за ними.
   И вот, когда лёд уже задвигался, ребята решили залезть на понтон. Начали звать меня, описывая, насколько это классно стоять во время ледохода на понтоне и смотреть на проплывающий мимо лёд. Можно представить себя капитаном ледокола в Ледовитом океане или ещё что-нибудь покруче. Незабываемое, по их словам, зрелище… Да… Действительно незабываемое.
   Этот полузатопленный понтон простоял там уже много лет, и неизвестно откуда он вообще взялся. Находился он метрах в трёх от небольшого причала. Так что ребята уже давно его облюбовали: летом загорали на нём и ныряли с него в воду, а весной использовали вот для такой цели. Оказалось, что у них уже заранее приготовлены доски, чтобы по ним забраться на этот понтон. Не долго думая, они навели мостик и начали прыгать на свой „корабль“.
   Запрыгнуть успел Серёга Дулин и Петька с Вовкой… Сразу же после Вовки понтон пришёл в движение и доски попадали на движущийся лёд. Поднять их никто не решился. Я стоял чуть в стороне и безучастно наблюдал, как гибли мои товарищи. Помочь им я ничем не мог. Кроме того, хорошо знал, что происходит это в другом мире.
   После того как понтон сместился метра на два вниз по течению и немного к центру реки, взрослые, которых, надо сказать, возле реки тоже было немало, зашумели, беспорядочно забегали. Кто-то искал багры и доски, кто-то кричал, что надо позвонить в милицию. Друзья мои стояли на понтоне и ничего не предпринимали. Как команда крейсера „Варяг“ при затоплении. После первой подвижки понтон простоял стабильно где-то с минуту. Потом под напором льдин и воды снова пришёл в движение и сместился ещё на несколько метров, немного накренясь. Ещё через насколько минут подошла огромная льдина, и от её удара понтон резко накренился и начал погружаться в воду. Один из мальчишек сразу упал в воду. Не знаю, уж кто там был кем. Двое схватились за его край, и таким образом задержались на поверхности. Самое жуткое, что крики неслись только с берега, а мои друзья не проронили не слова. Понтон начал двигаться вниз по течению, вращаясь по часовой стрелке, и постепенно затапливаясь. Друзей моих раздавило глыбами льда, а понтон полностью затонул в течение нескольких минут.
   Когда я вернулся домой, все, включая тётю Валю, знали о трагедии. Всю ночь слышались причитания, в её комнате было человек десять каких-то женщин в чёрных платках.
   Слегка отойдя от первого шока, я немного поревел и понял, что наконец-то мне стало понятным моё состояние.
   Занятия, а по субботам мы, естественно, учились, на следующий день отменили. В обед к нам пытался попасть какой-то милиционер, видно, ему нужно было взять мои показания. А, может, ещё чего… Но мать стояла на страже моего покоя: долго ругалась с представителем власти, а потом разревелась, зашла в комнату и позвонила отцу — посоветоваться. Отец приехал минут через пятнадцать, поговорил с милиционером, и тот больше у нас не появлялся…
   — А что было дальше? — не выдержав паузы спросил Боря.
   — А что дальше? Друзей нашли через день, а ещё через день хоронили. Меня на похороны не взяли… Вот, в общем, и вся история…
   Несколько минут посидели молча.
   — И у кого это вы чёрные тени увидели? — наконец выдавил Борис.
   — Чёрные тени? — Аркадий Денисович тяжело вздохнул в усы. — Пока, по счастью, ни у кого не увидел. Но опасаюсь, что когда увижу, — будет уже поздно.
   После этого их разговор как-то не заклеился. Посидев ещё несколько минут, Борис стал собираться домой.

Глава 13

   Несмотря на то, что на улице похолодало, в зале было очень душно. Назойливое солнце, периодически скрываясь за столбами заводского дыма, тем не менее, немилосердно жарило во все четыре окна. Второй час длилась эта пытка, но Андрей не мог никак её избежать. Босс лично попросил присутствовать, дабы личным примером демонстрировать важность курсов. Так что приходилось терпеть духоту, периодически переключаясь со слов докладчика на свои нелёгкие мысли.
   Курсы были рассчитаны на новичков и ничего нового для Андрея не несли. „И что за мода такая, постоянно курсы затевать? — думал он. — Тут на работе завал, а он мне про международную политику вещает. Прямо девятнадцатый пленум ЦК партии“.
   Тематика лекции, конечно, была далека от коммунистической, хотя в ней действительно уделялось много внимания тому, что ещё совсем недавно называлось международными отношениями. В данный момент докладчик излагал новейшую историю страны в разрезе становления Диортама. Он рассказывал, как в конце XX века Россия вернула себе лидерство в формировании системы тотального контроля над населением.