Иванов Борис. Души Рыжих

   Не повезло ему, короче, а еще больше – тому здоровенному сибирскому коту, который на этом пульте дремал, приоткрыв один глаз. Потому что когда Хувайло пальцем-то котяре в глаз засветил, тот в ответ, недолго думая, ему к этому пальцу так зубами приложился, что капитан наш пять минут тварюгу бешеную с руки стряхнуть не мог – так и мотал его вокруг себя, пока электрик не подоспел и капитана своего не спас.
   Затормозить-то тогда они успели, только вот коту не повезло – пустил его Петро без скафандра в автономное плавание. Хозяйку, правда, пожалел – ограничился краткой характеристикой ее предков по материнской линии и своим к ним интимным – в потенции, как вы сами понимаете, – отношением.
   Про случай этот потом весь сектор трепался год как минимум. Хувайло даже к Альтаиру подался – замучили его ребята смехуночками на эту тему. А я так считаю, что лучше бы он того электрика к Богу в рай спровадил, чем на кошачью душу руку поднял, – не было с тех пор счастья ни ему, ни «Незалежности» его: суденышко года через два Малая Колония для своих нужд приобрела и так с «Трансгэлакси» за нее и не расплатилась, а только исками и рекламациями замучила: и то там не по стандарту, и это не фурычит, и вообще – название не выговаривается... Впрочем, переименовали посудину в «Индепенденс» – и дело вроде пошло... А Хувайло потом в секондах долго ходил, пить начал... Так и катился он все ниже и ниже, пока не стал директором банка на Океании. А там его покусал бешеный лосось... Мрачная история... Мрачная... Не стоит, одним словом, на кошачью душу руку поднимать – нет, не стоит...
   Это я все – про любовь к животным... А кошку француза – ее, как выяснилось, Марго звать – доктор поймал. Нет, не тот, что Миссию возглавлял, а другой – длинный, здоровый такой, в очках роговых и всегда в черном костюме – ну вылитый черт, который является к слабым людям, чтобы заполучить их души. Правда, лысый, что для чертей не очень характерно, ибо – сами понимаете – им же антенны свои скрывать нужно, как, впрочем, и копыта. Что? Нет, сам я его не видел, но у друга моего, Ржавого, этот доктор всю жизнь теперь в печенках будет сидеть, так что он его в мельчайших подробностях описал – не в пятницу будь сказано, если встречу – сразу узнаю. Да и Марго он тогда тоже, видно, колдовством приманил, не иначе...

* * *

   Ловили они Марго и вправду долго. К делу был привлечен дополнительный контингент – те из пассажиров, что собрались на невероятный гвалт, и свободная от несения вахты часть экипажа. Обезумевшая и явно не привыкшая к такому обращению кошка ошалело металась по тесному объему кают-компании, не даваясь в руки экстренно вызванного из своего бокса Жана Лемье. До старта оставалось чуть более десяти минут, и все возможные последствия перемещения по кораблю незакрепленного живого груза, как обычно, тяжкой ношей должны были лечь на беззащитные плечи боцмана.
   В отчаянии Русти отбросил в сторону трубу пылесоса, которой только что пытался выгнать из-под намертво привинченного к полу дивана до смерти напуганную зверюгу, и оглянулся на остальных участников сафари. Что и говорить, толку от них было маловато.
   Хозяин Марго беспомощно хлопотал у дивана, пытаясь выманить свою любимицу, используя самые нежные и порой, как показалось Русти, не лишенные оттенка интимности выражения, на которые кошка никак не реагировала. Только Следователь подал было здравую мысль о колбасе, с ходу отвергнутую господином Лемье, заверившим, что его киска предпочитает исключительно диетического лосося, которого, как назло, поблизости не обнаружилось.
   Вот в этот момент Русти и познакомился с Колдуном, как позже прозвали между собой в команде доктора Маддера. Сначала никто не обратил внимания на долговязую фигуру в черном, возникшую в дверном проеме и молча наблюдавшую за хлопотами боцмана и его помощников. Лишь когда странный незнакомец так же беззвучно прошел в середину салона и как ни в чем не бывало уселся в кресло, взоры присутствующих обратились к необычному гостю. В одной руке – левой – он сжимал ручку небольшого металлического кейса, прикрепленного к наручнику на запястье стальной цепочкой, а другую держал в кармане длинного пиджака, покроем напоминавшего пасторский сюртук. Не говоря ни слова, пришелец тяжело прикрыл веки, медленно опустил к полу правую руку, затянутую, равно как и парная ей конечность, в черную кожаную перчатку, – мало кто потом мог похвастаться тем, что видел, как снимал Колдун эти перчатки, – и стал то ли гладить, то ли легонько почесывать ворс ковра, устилавшего пол салона. И через несколько десятков секунд в наступившей тишине тоже бесшумно, как привидение, из-за дивана показалась треклятая кошка. Она боязливо приблизилась к доктору и стала тереться о его запястье. Русти еще успел заметить удивленное выражение во взгляде, которым одарил доктора дотоле невозмутимый человек Управления, за миг до того, как сигнал предстартовой готовности разогнал честной народ по своим каютам.
   – Вот так и пошло в том рейсе все наперекосяк – с самого что ни на есть начала, – мрачно продолжал рассказывать леденящую кровь историю Хенки, задумчиво разглядывая интерьер своего заведения сквозь толщу безукоризненной чистоты сосуда для возлияний. – Не дело это, когда не дают боцману до старта обойти корабль и с каждым, кто на борту, хоть парой слов переброситься... Так что пришлось Русти продолжить свое с чудаками этими знакомство уже на орбите подкачки, перед самым броском к Фомальгауту...

* * *

   «Охрану, как водится у нас, рассовали в грузовых отсеках – на четвертой палубе – к Грузу поближе. И к реакторам тоже, – в этой части своего рассказа Русти вздыхал – чуть притворно, конечно, – чтобы означить свое понимание того, что спецназ – тоже люди. – Ну, там дополнительную защиту поставили, а полковнику обеспечили аж бокс из капитанского резерва – а в резерве-то их всего два. Так что Джозеф Кортни был не в обиде...»
   Полковник Кортни был не в обиде. Он был в бешенстве.
   – Вот эти лычки, – он намеренно небрежно провел пальцами по серебряному шитью витых полковничьих погон, – я заработал отнюдь не на штабной должности. И когда я берусь выполнить какое-то задание, я вправе полагать, что мне при этом полностью доверяют... Что ни говорите, капитан, а я чувствую себя униженным. На одной чаше весов дюжина прекрасно подготовленных коммандос, которыми руководит заслуженный боевой офицер, а на другой – какая-то штатская ищейка, сующая нос в личные дела моих лихих ребят, за каждого из которых я хоть сейчас могу поручиться головой!
   – Успокойтесь, полковник: никто и не думает сравнивать или, тем более, противопоставлять вашу команду и человека Управления... Он действует строго в рамках имеющихся у него полномочий. А они, скажу вам по секрету, таковы, что значительно превышают наши с вами скромные возможности.
   Кэп достал из сейфа бутылку бренди и плеснул понемногу – себе и гостю.
   – Вот все, что я могу вам предложить для успокоения нервов. За знакомство...
   Он аккуратно водрузил принадлежности для возлияния на место.
   – Это из моего личного запаса. Как-нибудь зайду к вам на полчасика после всей этой послестартовой суматохи. Промочим горло и поболтаем...
   С этими словами кэп деликатно и вполне по-дружески, но твердо обхватил полковника за плечи и направил его и свои стопы к выходу. Дверь за гостем он закрыл с видимым облегчением.

* * *

   Что до Русти, то никакого облегчения он в этот момент не испытывал. В этот момент боцман распекал младшего механика, Джека Янга. Тот вяло и неуверенно оправдывался, и по лицу его было видно, что он малость не в себе.
   Из его достаточно бессвязного рассказа выяснилось, что, возвращаясь из кают-компании в свою мастерскую, он повстречал кого-то из Миссии – «ну, белесый такой очкарик в клетчатой рубашке – что в облаве на сволочную Марго участия, кажется, не принимал». (Джек при этом попытался трясением членов и выпучиванием глаз описать внешность упомянутого субъекта.) Машинально ответив на какой-то его пустяковый вопрос (что-то насчет расписания ленчей), младший механик спустя минуту завернул за угол и... СНОВА встретил того же типа, который СНОВА спросил его, Джека, о чем-то вроде того...
   – А я, Русти, между прочим, шел по главному периметру второго яруса, и обогнать меня хмырь этот белый никак не мог!
   Русти всерьез воспринял постановку задачи.
   – А если он на грузовом лифте на четвертый ярус быстренько спустился, а потом бегом по аварийной галерее, а там по лестнице вверх? Тогда он снова аккурат тебе навстречу мог выйти.
   – Так я ж тебя и ищу поэтому! – не сдержавшись, заорал Джек. – Ключи-то от грузового лифта только у кэпа и у тебя. Так это твоя работа? Ты что, хочешь таким образом доказать мне, что старине Янгу пить пора завязывать? Что ты мне следующий раз подкинешь? Чертики зеленые из пластика уже были... С писком и щекотанием. Фальшивый кран на присоске мне в гальюн приделывал. И я прекрасно помню, что из него полилось, когда я крутанул эту клятую хреновину! А сегодня шуточки у тебя прямо-таки размах приобрели, боцман! Ассистентов из пассажиров привлекать начал... За деньги или за какие другие услуги?
   Возмущенный столь нелепым обвинением, Русти послал механика отсыпаться – скажем так: «отсыпаться», – а сам с планшетом регистратора в руках пошел продолжать знакомство с пассажирами.
   Народ на «Констеллейшн», конечно, любил подшутить друг над другом, чего тут скрывать: полет – дело скучное и тягомотное. И нельзя сказать, что Джеки Янг натерпелся от приятелей больше других, хотя и представлял благодатный материал для разного рода «примочек» и розыгрышей. Самого Русти Бог тоже не миловал в этом отношении – ему до сих пор памятно было, как его чуть не посетил Кондратий, когда лист распечатки очередного приказа дирекции «Трансгалактик» по интендантским службам под его руками неожиданно свернулся трубочкой и весьма неприлично присвистнул, оказавшись на деле листом-хамелеоном «дерева слепых» с Шарады. Да всего и не упомнишь – репертуар корабельных шуток был обширен, – но, видит Бог, доводить Джеки до умоисступления Русти вовсе не собирался.
   «Плох малый, плох...» – думал он, по второму заходу пытаясь познакомиться с пассажиром пятого бокса. Опять безрезультатно. Индикатор на двери показывал, что температура, пульс и дыхание обитателя бокса не нарушены, а ремни безопасности активированы и застегнуты. Дверь же бокса и не думала открываться, сколько Русти ни давил на чертов сенсор и ни отбивал костяшки пальцев об отделанный под дерево дюралюминий. Оставалось предположить, что пассажир, доктор Эльза Шарбогард – Русти уже с третьего захода осилил чтение этой фамилии и немало этим гордился, – плевать хотел (хотела, уж если на то пошло) на предстартовые формальности и, приняв снотворное, дрыхнет с отключенным дверным сигнализатором. В этом было что-то подозрительное, но поднимать тревогу оснований не хватало.
   Русти перешел к шестому боксу. Здесь он застал ни более ни менее как самого дока Сандерса – главу Миссии Спасения.
   Док вполне соответствовал критериям человека, способного удержать в узде ту компанию подозрительных пентюхов обоего пола, которую, по первому впечатлению Русти, представлял личный состав упомянутой Миссии. Массивный, серьезного вида тип, увенчанный жестким ежиком седых волос, мрачно взирал на боцмана из-под таких же, как его шевелюра, – седых и колючих – бровей. Казалось, док заполнял собою весь скромный объем пассажирского бокса. На откидном столике перед ним, на пластиковом подносике, располагался сандвич с основательным ломтем ветчины, который док сурово мельчил в нуль походным ножом – из тех, что вызывают уважение у бывалых людей. Этим делом он и продолжал заниматься, пока Русти представлялся ему и осведомлялся, не будет ли у Миссии каких-либо пожеланий и просьб к экипажу «Констеллейшн».
   Подождав, пока боцман закончит, док мрачно кивнул тому на место напротив себя и, когда тот принял необходимое для продолжения беседы положение, направил на Русти взгляд, от которого тот сразу почувствовал себя обладателем повестки в уголовный суд Сектора.
   – В команде, что выполняет рейс, есть новые люди? – спросил док напрямую. – Такие, которых вы, боцман, плохо знаете?
   – Н-нет, – чуть поперхнувшись словами, ответил Русти. – Что вы имеете в виду?
   – Я имею в виду то, что капитан, беседуя со мной, так настоятельно просил быть внимательным к поведению людей на борту, что даже младенцу ясно, что он кого-то подозревает. За своих людей я спокоен. А вот в охране и в команде может вполне оказаться кто-то, кому платят те, что спят и видят триста тонн «Пепла» в своих закромах. Чужой среди своих. Миссия Спасения везет очень опасный груз, боцман...
   – Будьте спокойны, сэр, – заверил Русти мрачного типа. – Команда «Констеллейшн» – народ проверенный... Или вы, может, и меня уже на заметку взяли?
   – Вас – в последнюю очередь, боцман. Вижу, что напрасно вас потревожил...

* * *

   «Не то чтобы док Сандерс прямым текстом окрестил меня непроходимым бараном, – вспоминал Русти в узком кругу особо доверенных слушателей, – но дал, блин, понять, что горько во мне обманулся и собирается в дальнейшем держать исключительно за олуха Царя Небесного... Ну а я из этого нашего короткого разговора тоже извлек кое-какие умозаключения: как, например, я спрашиваю, можно полагаться на подбор людей в чертову Миссию, если подбор этот осуществлял надутый фрукт, который может этак вот ошибаться в людях? Как, черт побери?!»

* * *

   Выйдя из бокса дока Сандерса, Русти твердо решил к народу, набившемуся в пассажирский отсек «Констеллейшн», присмотреться повнимательнее. Если уж сам кэп считает, что дело нечисто...
   Под номером три в стартовой ведомости у него числился некий Питер Финнеган – врач-вирусолог.
   Войдя в третью каюту, боцман понял, почему Янг назвал встретившегося ему незнакомца «белесым», – вирусолог был чистым альбиносом, и даже ресницы, обрамлявшие его красные глаза, казались усыпанными сахарной пудрой.
   – Это ваш, прошу прощения, рюкзак в салоне перед стартом валялся, господин э-э... Финнеган? Вы уж на будущее постарайтесь свои вещички перед стартом и посадкой как-то ну, фиксировать, что ли, в одном месте.
   – Вы в шахматы играете? – невпопад перебил его собеседник. – А то мне иногда хочется сменить партнера.
   – Больше с компьютером, когда «Блэк-джек» надоедает, – несколько растерянно ответил боцман. – Я про вещи вообще-то говорю, чтоб вы их крепили...
   – Да-да, я понял: перед взлетом и посадкой. У вас еще что-нибудь ко мне?
   – В общем-то нет. – Русти счел за благо ретироваться. «Странный все-таки народ они загрузили, – сказал он себе. – Ну да ладно – рейс не должен быть долгим – до Нимейи и обратно. Потерпим».
   С этой утешительной мыслью боцман нажал сенсор двери соседнего бокса, отодвинул ее и вошел. И тут же, попятившись, вышел назад, в кольцевой коридор, и воззрился на номер двери, решив, что, видно, задумавшись, второй раз вошел в одну и ту же каюту. Но нет – на двери была четко обозначена двойка, а минуту назад он входил в дверь, на которой была укреплена так и не надраенная бездельником дневальным – Русти это запомнилось – латунная тройка.
   «Значит, я увидел привидение, – заключил он. – Бывает...»
   Подавив желание перекреститься, Русти повторил маневр входа в каюту.
   Привидение не исчезло. Оно по-прежнему сидело в противоперегрузочном кресле за столом и пялило на него свои нахальные красные зенки, обрамленные белыми ресницами.
   «Ну вот, и у меня началось! – подумал боцман обреченно. – А ведь на этой стоянке я вроде пил только пиво. А если и усугублял его шнапсом, так пару раз – не более».
   – Вы, если не ошибаюсь, будете Ник Флаэрти? – спросил он как можно увереннее.
   – Да, офицер, к вашим услугам. В шахматишки, случаем, не играете?
   Русти ответил – чисто машинально:
   – Больше с компьютером, когда «Блэк-джек» надое... – И тут до него дошло. – Это в третьей каюте не братец ли ваш – тот, что по фамилии Финнеган? А вы, почему-то – э-э... Флаэрти...
   Тип, носящий фамилию Флаэрти, воззрился на Русти как на человека, место которому в богадельне для сирых и убогих. Но ответом его не удостоил.
   – Вот что, – решительно изменил тему разговора не желавший окончательно спятить Русти. – Меньше чем через час – бросок, так что будьте, так сказать, готовы. А то, – он сурово нахмурился, – многим после перехода плохеет, так что не пугайтесь... Это быстро проходит. Примите...
   – Я, наверное, не меньше вашего, боцман, напрыгался от звездочки до звездочки... – альбинос, вздохнув, снова уткнулся в свой ноутбук с выведенным на экран шахматным тренажером. – Шесть лет стажа судового врача... А потом – постоянно в таких вот командировочках... Так что не беспокойтесь за меня...
   Русти и не стал беспокоиться и двинулся дальше.
   Дверь бокса номер один отодвинул сам его обитатель – слава Богу, уже знакомый Русти кошковладелец Жан Лемье. Он был в компании. Кроме Марго, ее составлял Федеральный Следователь. Что до Марго, то она, видно, более благосклонно отнеслась к новому знакомому и, положив голову гостю на колени, как должное воспринимала его скупую, но вполне искреннюю ласку, выражавшуюся в почесывании за ухом и в скармливании умеренных количеств какой-то дряни, вроде соленых крекеров.
   «У плохих людей кошки не едят из рук», – вспомнил Русти очередное старое поверье.
   Так или иначе, разговор в боксе номер один происходил вполне мирный.
   – Кошечка-то ваша, месье Лемье, – как можно более миролюбиво начал беседу Русти, – вроде не так уж и туго сходится с новыми знакомыми, как нам показалось тогда – в кают-компании... – промолвил он и протянул руку, чтобы погладить рыжую тварь. Та моментально окрысилась.
   В отличие от Марго Лемье прямо-таки расцвел от не ему, собственно говоря, сделанного комплимента.
   – Кошечка эта, как вы изволили выразиться, – поведал он, приглашая Русти присаживаться и сам усаживаясь на довольно скромном пространстве, оставшемся свободным, – знает много такого, что, как говорится, и не снилось нашим мудрецам... Это не простая кошечка – это кошка с легендой... Тот шаромыжник, у которого я ее, гм-м... выкупил незадолго до нашего отправления, рассказывал, что Марго была ни более ни менее как корабельной кошкой людей Оранжевого Сэма... Ну то есть – Банды Рыжих, от которых когда-то стонал весь здешний Сектор... Это сказывалось, помнится, даже на страховках...
   – Так ведь у Рыжих своего корабля никогда не было... – заметил Кай. – А уж коли нет корабля, то откуда тогда – корабельная кошка?
   – Тот тип... Мистер Шапиро, по поводу Оранжевого Сэма, конечно, врал, набивал Марго цену, – благодушно махнул рукой Лемье. – Но животное повидало виды... Это было заметно по его поведению... Кошечка очень исхудала...
   В голосе сердобольного вирусолога прозвучала такая горечь, что слушатели, без малого, принялись точить слезу.

* * *

   «Этот тип вообще был слаб до всякой живности, – уже много недель спустя характеризовал Русти Жана Лемье своим собутыльникам и выразительно вздыхал при этом. – Он и в науку подался из-за того, что канарейка его – птичка такая в Метрополии водится... – уточнял он самому внимательному из своих почитателей – Золли, что вырос на Чуре и птиц видел лишь на картинках, притом всегда очень пугался их, – поменьше павлина... так вот, пернатое это сдохло, как Лемье тогда – в детстве – решил, от вирусов... Через то бедным зверькам этим и досталось, когда Жан вырос и выучился... Не то чтобы уму-разуму, а как раз молекулярной биологии...»
   Видно было, что Русти до боли сочувствовал этим вирусам. Несправедливо, быть может, пострадавшим.
   А Лемье он до сих пор недолюбливал.
   «Кто же, ребята, знает, от чего на самом деле дохнут канарейки?» – сурово спрашивал он, ставя недопитую кружку на стойку и задумчиво обводя собравшихся взглядом. Те всякий раз крепко задумывались.
   Вопрос – хорошо и вовремя поставленный – половина дела в искусстве повествования. Это вам любой подтвердит.

* * *

   В тот раз, правда, за беззащитных тварей Русти не вступался, а от в бозе почивших канареек, на которых неведомо как вынесло дружеский разговор, завязавшийся перед самым подпространственным броском в пассажирском боксе номер один корабля экстренной доставки «Констеллейшн», попытался вернуться хотя бы к небезразличным ему кошкам.
   – Вот тут вы не правы, господа! – решительно и невпопад заметил он. – Про кошку точно такую вот – рыжую и сиамскую одновременно – извиняюсь, весь Сектор наслышан... Это у них вроде как талисман такой был, и таскали они его – ее то есть – с одной захваченной посудины на другую... Талисман и знак: любили они, знаете, подсунуть своего рыжего дьявола на корабль, на который глаз положили. Обычно кому-нибудь из пассажиров, мол, довезите дотуда-то за умеренное вознаграждение... Чаще всего студенточки соглашались подработать таким образом – и сумма какая-никакая обламывается, и спутница, по их разумению, ласковая – в дороге хорошее подспорье. Психологическое...
   Народ знающий – так те, как завидят тетку с рыжим зверем на руках, что прет по трапу на борт, так с этого борта – прямиком к портовому лекарю мчались – чтоб только за-ради Бога с рейса их списал. До членовредительства дело доходило... Потому что каждый, кто не совсем салага, знал, что где-то поближе к концу рейса за кошечкой и ее хозяева явятся. И хорошо, если измордуют и оставят на каком-нибудь перевалочном орбитере на автоматике. А то бывало – и в «свободный полет» лишний народ отправляли. А перед тем клятая зверюга еще команде всей кровь поперепортит как сможет.
   – Да, – задумчиво заметил Лемье, – животное, наверное, ужасно страдало от постоянной перемены среды обитания и окружавших ее людей...
   – А куда смотрели господа офицеры? – поинтересовался Кай.
   – Господа офицеры – спрашиваете? Не буду про них худого говорить – бывает, что и среди начальства то один, то другой не совсем дурак попадется, – но гордые они слишком, чтобы тварей четвероногих бояться и к мнению подчиненного им состава прислушиваться. И человеческого языка не понимают, когда с ними про такие вещи говорят, а только бесятся невероятно... Тем более что шутников развелось в Большом Космосе – не в меру. И у каждого – ума палата: то живьем кота рыжего на борт пронесут, а потом гогочут, когда такой вот, как я, боцманюга, под хвост твари заглянуть наконец догадается, а то шерсть рыжую повсюду на корабле понацепляют-понавешают...
   Эти шуточки Русти знал не по рассказам.
   – Так господа офицеры от шуток этих прямо звереют, – продолжил он с тяжелым вздохом. – Уж и Рыжих к себе прибрал Старый Джентльмен, что там – за Неподвижными Звездами – проживает, а попробуй только, подкатись с таким вот разговором – про кошку рыжую – к секонду или, не приведи Господи, к самому кэпу, и они вам тут же покажут, где, как говорят русские, живет мать Кузьмы... Так что вы не удивляйтесь, месье Лемье, что зверь ваш весь народ на «Констеллейшн» на уши поставил... Да и то – взять хотя бы Роже Лапорта – вашего, месье Лемье, извините, соотечественника, с Террамото. Ему четыре раза подряд Рыжие физиономию чистили. Последний раз – чуть не убили. Решили, что он спецагент какой-то – особо тупой и идиотский – и по следу за ними привязался...
   Ну сами подумайте: только Роже из очередного полугодичного отпуска в рейс на «Колумбе» вторым штурманом заступил, как после первого же броска в рубку забредает такая вот четырехногая шалава, рыжая, как тысяча чертей, и начинает дико орать и рвать когтями обивку. Он ее – под брюхо: вынести по-человечески хотел из командного отсека, а эта тварь ему всю морду располосовала – и ходу. Неведомо куда. По кораблю куролесить. Тоже дура-аспиранточка с собой на борт затащила – не усмотрели... Так вот, не успела у Роже физиономия в норму прийти, как ее ему лично Лейшмановски в порядок привел – Польский Лис... При захвате судна на промежуточной орбите системы Стелла.
   Когда я говорю «в порядок», господа, то я имею в виду сотрясение мозга второй степени.
   Ну просидели они с экипажем и теми из пассажиров, кого Рыжие в заложники брать не стали, на платформе, что над Стеллой-12 крутится – не помню ее названия, – а дальше он – как пострадавший – уже пассажиром, за казенный счет, на «Марко Поло» – ему на мореплавателей великих везло как утопленнику – шпарит на этом «Марко» в порт приписки, пьет дармовое пиво с сухариками, молодых стюардесс разглядывает, как вдруг у него сухарик-то торцом поперек горла поворачивается и становится там на манер ка-пе-пе и всю его потенцию тем самым в абсолютный нуль сводит, потому что заходит в бар следующая идиотка с рыжей стервой на руках и подсаживается мило поболтать с бывалым – по виду судя – космическим волком. С Роже то бишь. Медсестра по сезонному найму. Ноги – ну прямо от зубов, и масса свободного времени... А у космического волка язык не поворачивается от ужаса и от сухаря того чертова. И не только язык, сами понимаете. И вот он, объятый ужасом этим и полной импотенцией, – к капитану так, мол, и так... Ну а высший командный состав – я тут уже на этот счет выразился, – так они все – нет, не думайте – я не про нашего кэпа – упаси Господь, – а только все они мозгами кастрированные и в приметы если и верят, так никому в том не признаются. Кэп его – в санчасть. Там – рады стараться, особенно медсестричка та, что обиженной осталась. Оно и понятно, если у человека в истории болезни черным по белому записано, что с мозгами у него были проблемы... Вкатили нашему Роже транквилизатор, а когда оклемался он – на корабле этом оказалось пусто, как Мамай прошел. Пока он под кайфом был, подвалил к «Марко» курсом сближения – дело на маневровой орбите у звездочки с хреновым таким номером по каталогу Мессье – не кто-нибудь, а его старый знакомый – «Колумб». Но уже с гамма-лазером на борту: пока Роже медики от сотрясения пользовали, друзья его – те, что оранжевого окраса, – времени не теряли и ломанули склады на Новой Колыме – а там, сами знаете, черта живого найти можно, не то что боевой аппарат.