Измайлова Кира. Городская магия

   Я подышала на стекло, расчистила маленькое окошко в волшебном ледяном лесу - такую уродливую темную яму… Ага. Вон пост ДПС, ехать осталось совсем недолго. Вроде и машин стало поменьше, пробка рассосалась. И хорошо, а то у меня уже ноги затекли, все-таки столько времени просидеть на месте - не шутки.
   Я откинулась на спинку кресла, надвинув шапку чуть ли не на нос. Часок можно подремать, а там уже и автовокзал. Оттуда три остановки на местном автобусе, еще пешком примерно полчаса (это если дорогу удосужились расчистить!) - и я на месте.
   Да, вот так - каждую субботу. Уже несколько месяцев, начиная с августа. Два с лишним, а то и все три часа на автобусе в одну сторону, плюс еще метро… А я езжу. Сама не зная, зачем, каждую неделю езжу туда, где меня, как мне часто кажется, вовсе не рады видеть.
   Я правда не понимаю, ради чего это делаю, можно подумать, мне больше заняться нечем! Есть чем, и еще как… Я ведь уже почти полгода не живу дома, разругавшись с родителями. Их и раньше-то не особенно радовал мой выбор по части профессии, а в свете последних событий, когда меня несколько недель таскали на допросы, это их неудовольствие приобрело совсем уж явные формы. Естественно, на ультимативное заявление о том, что мне следует оставить ГМУ - Государственный Магический Университет, - и перевестись куда-нибудь в более мирное и спокойное заведение, я прореагировала вполне адекватно. То есть собрала свои вещички - а их, если честно, не так уж много, я отроду не страдала вещизмом, и кроме кое-какой одежды и нескольких любимых книг и дисков мне с собой брать было нечего, - и ушла из дома. Перекантовалась у школьной еще подруги, Катерины, пару дней, потом набралась наглости и поставила в известность о своих обстоятельствах нового куратора курса, и на той же неделе руководство нашего университета выделило мне комнату в общежитии. Я подозреваю, они были очень рады такому повороту событий.
   Общага наша находится на территории университета - до главного корпуса пять минут прогулочным шагом. А меня, полагаю, желали держать под неусыпным присмотром днем и ночью. Естественно, делать это было куда удобнее, когда я жила тут же, рядышком, а не на другом конце города. Так или иначе, в общаге мне даже нравилось. Комната у меня была одноместная, - расщедрились, надо же! - рядом проживали достаточно тихие и ненавязчивые ребята младше на пару курсов, а чересчур шумных оргий в нашем общежитии не водилось. Так что мне оставалось лишь перевезти мой старенький компьютер, годный только на то, чтобы использовать его в качестве печатной машинки, и спокойно жить.
   Разумеется, постепенно отношения с родителями у меня налаживались. Я даже проводила у них выходные - только воскресенья, потому что по субботам я была занята совсем другим.
   …В зимнем лесу хорошо. Если не знать, что в получасе ходьбы бодрым шагом находится оживленная автомагистраль, можно вообразить, что находишься где-нибудь в таёжных дебрях. Я там, правда, никогда не бывала, но можно же помечтать? Я шла по тропинке, - надо же, расчищена, наверно, трактор прогнали, - размахивала в такт шагам полиэтиленовым пакетом и, разглядывая заснеженные деревья, все думала, думала, думала…
   Куда я сейчас иду? То есть нет, не так. Куда я иду, я знаю - к ведомственному санаторию с романтичным названием "Дубки-3", вон уже виднеется его солидный забор. И при чем здесь дубки, ни одного дуба в здешнем лесу я не видела? Но это неважно. А вот зачем я туда иду? Этот вопрос я задаю себе на протяжении уже нескольких месяцев.
   В общем-то, ни за чем. Не уверена, что мое появление доставляет хоть какую-то радость, скорее, наоборот. Но и перестать ездить сюда я не могу. С тех самых пор, как наведалась сюда впервые, еще в конце августа, когда здешние березы уже стояли нежно-золотые, особенно яркие на фоне темных елей - в этом году выдалась ранняя осень…
   Дело в том, что именно в этих несчастных "Дубках" находится на так называемом "санаторном лечении" Игорь Георгиевич Давлетьяров. Наше министерство совсем не бедное и может себе позволить содержать здесь бывшего мага хоть несколько лет. Хотя бы для того, чтобы избежать осуждения пресловутой общественности - мол, использовали и выкинули. Да, именно бывшего. Если прежде у него еще оставались какие-то возможности, то после происшествия на полигоне - уже нет. Он выжал себя досуха. Он больше не был магом, и я подозреваю, что наблюдал за ним не просто терапевт, - все-таки вытащили из клинической смерти! - а психиатр. Потому что полностью лишиться своих возможностей для мага - это такой удар, который не каждый перенесет, сохранив здравый рассудок. Если подумать, даже я бы очень не хотела лишиться своих умений. Это все равно, что остаться без руки или там без ноги, так же больно и точно так же ощущается нехватка чего-то нужного, того, что всегда было при тебе. Я могу судить лишь понаслышке - но слышала я достаточно. Бывали прецеденты, знаете ли…
   И что же гонит меня сюда? Чувство вины? Ведь это из-за меня он лишился последнего, что у него было, - а, кстати сказать, это было не так уж мало, по сравнению с прочими нашими магами! Если бы не я, если бы не то безумное происшествие на полигоне… Но, с другой стороны, никто не просил его бросаться ко мне и останавливать этот безумный энергетический поток! Он знал, на что идет, во всяком случае, не мог не догадываться, - я ведь говорю, он был гениальным магом. И мне кажется, он не считает меня виноватой в том, что произошло.
   Тогда что я здесь делаю? Я никогда и никому не говорила, куда езжу по выходным, в общаге ребята считали, что я навещаю родителей. Родителей я и правда навещала, но, как уже сказала, по воскресеньям. А не распространялась по поводу своих визитов из простого соображения: ведь тут же начнутся перешептывания, подколки, слухи, вечно нелюдимая Чернова, мол, наконец-то втюрилась, да в кого!
   Да если бы все было так просто!.. Не любила я Давлетьярова, я вообще никогда и ни в кого не влюблялась. Мне иногда даже страшновато делается - ну как же так можно, дожить до вполне солидного возраста и ни разу ни в кого не влюбиться? Можно, оказывается. С парнями встречалась, было дело, но ничего хорошего из этого не вышло.
   Нет, это была никакая не влюбленность. Я всегда ехала в "Дубки" с тяжелым сердцем, словно выполняя повинность перед самой собой, зная, что меня ждет очередной неприятный разговор, а возвращалась домой спокойная и почти умиротворенная. В общем, тяжелая какая-то форма психологического извращения, в одиночку мне было не под силу в этом разобраться. А привлекать посторонних не хотелось тем более. Оставалось надеяться на извечный "авось" и на то, что время все излечит. Я поймала себя на том, что пытаюсь объяснить самой себе собственные мотивы, будто оправдываюсь перед кем-то посторонним, и при этом боюсь показаться смешной и нелепой. Знала я за собой такую странноватую привычку: не просто разговаривать самой с собой, а представлять себе собеседника, да еще и реплики за него подавать, пытаясь предугадать реакцию постороннего человека на свои речи. Вообще-то, это отдавало легкой шизофренией, но я как-то уже привыкла…
   А вот уже и ворота, пост охраны.
   - Привет, Наина! - окликнул пожилой охранник.
   - Здрасьте, Сан Саныч, - отозвалась я. - Как вы тут, снегом не засыпало?
   - Да уж третий день чистим, - ответил он. - Видела бы ты, какие сугробы намело, трактор застревал!
   Я впечатленно покачала головой - на этом обмен любезностями закончился, - и пошла дальше. Вон он, главный корпус санатория. И почему я всегда нервничаю, прежде чем войти, будто перед экзаменом? Хотя сравнение это более чем странно - перед экзаменами я никогда так не дрожала.
   В холле было тепло, светло и весело - две медсестрички хохотали над каким-то журналом, да так заразительно, что я тоже заулыбалась.
   - Добрый вечер, - сказала я.
   - Привет, Наина! - отозвалась одна из девушек, Анечка. - Что-то ты сегодня поздно!
   - Да с утра припахали на елке работать, а потом автобус чуть не застрял, - пожала я плечами и стащила с головы шапку. - Ух, ну и холодрыга!..
   - Ой, не говори, - вздохнула Анечка. - Народ на прогулки силком выгонять приходится, никто не хочет в такой мороз на улицу идти!
   - Ну и правильно, - ответила вторая медсестричка, Ира. - Попростужаются все, лечи потом… Наин, поди посмотри, какая у нас елка!
   Я послушно прошла с ними по коридору до большой, как ее тут называли, "залы". Там стоял здоровенный телевизор, и именно там собиралось местное общество. Смотрели телик, играли в шахматы и в карты, словом, развлекались всеми доступными способами. Сейчас посреди большого помещения возвышалась внушительная ель, щедро украшенная серебряным "дождиком", мишурой и цветными шариками. Телевизор бодро орал что-то из угла - правильно, сегодня же с утра показывают всяческие концерты и шоу, - народ весело хохотал над шутками ведущего, похоже, сегодня "отдыхающим" сделали послабление в режиме и разрешили по стопарику горячительного…
   - Ир, а… - замялась я.
   - Ну, они нас своим присутствием не почтили, - дернула плечиком Ира. - У себя, как обычно.
   - Ага, - сказала я. - Тогда я пойду.
   Девушки проводили меня любопытными взглядами. Уже не знаю я, что они там себе думали обо мне и Игоре Георгиевиче, наверно, сочинили какую-нибудь душещипательную историю. Я знала только, что своим отвратительным характером он успел уже достать даже долготерпеливых медсестер, и мирились с его выходками только потому, что за него щедро платило министерство.
   Потоптавшись перед закрытой дверью, я еще раз тяжело вздохнула. Ну что я тут делаю? Сегодня Новый год, между прочим! По-хорошему, сидеть бы мне сейчас у родителей, праздновать, салат "оливье" уплетать. Я ничего не имею против салата "оливье", я даже очень его люблю. И я знаю, что лучшего способа наладить все-таки отношения с родителями и не придумать, но… Сидеть за столом, слушать плоские шутки "юмористов" по телевизору, смотреть в сотый раз идущий по всем каналам фильм "Ирония судьбы…" Пить шампанское под бой курантов, а в конце застолья непременно разругаться друг с другом вдрызг… Нет, я не хотела встречать Новый год так. Пускай родители, другие родственники - это все было много раз и еще будет. Просто мне не давала покоя одна мысль - "сегодня Новый год, а он там один…" Ясно же было, что Давлетьяров никогда не пойдет в общий зал! Это его высокомерие всегда меня бесило, а теперь почему-то казалось - это единственная его защита от мира…
   Я стукнула в дверь костяшками пальцев и, не дожидаясь ответа, вошла. Игорь Георгиевич, как и следовало ожидать, возлежал на кровати одетый, с книгой в руках. Я разглядела - это был Мопассан в оригинале. В прошлый раз, помнится, он читал Диккенса. Тоже в оригинале. Ничуть не выпендриваясь при этом - он в самом деле знал несколько языков. Как-то раз, разговорившись, что было ему совсем не свойственно, он сказал, что только сейчас у него появилось время на чтение. А значит, грех не воспользоваться такой возможностью, благо библиотека тут была богатая.
   - Добрый вечер, - сказала я.
   И, как обычно, не дождалась ответа. Книга опустилась, холодные зеленые глаза смерили меня с ног до головы, задержавшись на моем пакете.
   - Чернова… - В голосе Игоря Георгиевича сквозила безмерная усталость. - Опять?
   - Что опять? - мрачно спросила я, снимая куртку и разматывая шарф.
   - Опять апельсинчики? - Выразительный взгляд снова уперся в мой пакет.
   - И что? - еще более мрачно спросила я. Ну что поделать, не учили меня заявляться с пустыми руками.
   - Чернова, здесь кормят на убой. - Игорь Георгиевич соизволил, наконец, отложить книгу и сесть. - Или ты считаешь, что мне не хватает… витаминов?
   Я промолчала, расстегивая молнию на сапогах. На такие его вопросы лучше было не отвечать вовсе.
   Я в одних носках прошла в комнату, их тут, кстати, называли не палатами, а номерами, как в гостинице.
   - Холодно, - сказала я. В комнате правда было нежарко, наверно, Игорь Георгиевич опять открывал окно. Эта его патологическая страсть к свежему воздуху, помню, еще в университете доводила нас до исступления: ладно летом, но зимой-то как можно заниматься в выстуженной аудитории?
   - Оденься, - дернул плечом Давлетьяров. - Что нового?
   - Ничего, - ответила я. - Уже неделю на елках торчим. Сегодня такое шоу устроили, что даже телевизионщики обалдели. Какой-то там у них вундеркинд-иллюзионист появился, из филиала перевелся. Правда, красиво было.
   Игорь Георгиевич промолчал. Впрочем, как и обычно, говорить обычно приходилось мне, а если он открывал рот, так только затем, чтобы сказать какую-нибудь гадость. Я украдкой глянула на часы. Поздно, однако. Сегодня мне отсюда не уехать. То есть, конечно, какое-то движение на дороге не иссякнет и после полуночи, но мне вовсе не улыбалось топать через ночной лес, а потом ловить попутку, да еще наверняка с полупьяным водителем. Сделать он мне ничего, может, и не сделает, но врезаться в столб или во встречный грузовик - приятного мало. Впрочем, эту проблему я обдумала еще утром, стоя за кулисами, и решила, что не буду и пытаться вернуться в город. Заночую в сестринской, Аня с Ирой меня пустят, а может, и пустая палата найдется. Вряд ли кому-то окажется до меня дело, народ наверняка будет гулять до утра.
   Настроение, поднятое было до приемлемой отметки прогулкой по зимнему лесу, опять упало. Может, правда стоило остаться с родителями, а не переться за тридевять земель, чтобы теперь созерцать эту кислую физиономию? Совершенно очевидно, никакого прилива энтузиазма по поводу праздника Давлетьяров не испытывал. Думаю, он предпочел бы, чтобы я оставила его в покое и дала спокойно дочитать книгу.
   - Сегодня Новый год вообще-то, - сказала я довольно зло, и Игорь Гергиевич соизволил посмотреть в мою сторону.
   - И ты предлагаешь мне присоединиться ко всей честной компании в зале? - Яду в его голосе хватило бы на добрую сотню кобр.
   - Да нет. - Я переставила пакет на стул, и внутри кое-что ощутимо звякнуло. - Я подумала, что елок и в лесу полным-полно…
   "Замечательная затея, - сказал мне внутренний голос. - Сейчас он пошлет тебя куда подальше с твоими идиотскими идеями, и будет совершенно прав. Давно пора, между прочим."
   - Чернова… - Давлетьяров искоса взглянул на меня, и я с удивлением обнаружила, что он, кажется, улыбается. - И что ты еще придумала?
   Я пожала плечами. Если честно, в пакете у меня была еще бутылка шампанского - самого обыкновенного, "Советского", которое у меня с детства ассоциировалось с Новым годом, а еще коньяк. Настоящий армянский. Вообще-то мне такое не по карману, но тут мне повезло - у нас в общаге жил парень-армянин, Гарик Милавян, одно время недвусмысленно за мной ухаживавший. Вот у него-то я и выцыганила бутылку благородного напитка.
   Пауза так затянулась, что я уж было подумала - на этот раз терпение Давлетьярова иссякло. Но нет - он поднялся на ноги, встряхнул головой.
   - Ну тогда пойдем, Чернова, - сказал он неожиданно. - Подожди только, я оденусь…
   Времени это заняло совсем немного - Игорь Георгиевич вечно выходил на самый лютый мороз даже без шапки, чем доводил медсестер почти до инсульта. Ну, такой уж он был, относился к себе абсолютно наплевательски. Наверно, ему просто было все равно.
   На улице уже совсем стемнело, шел одиннадцатый час вечера. Зато разъяснелось, видны были звезды, по-зимнему яркие и какие-то колючие. В пакете у меня предательски брякали две бутылки. Что ж я, дура, не догадалась хотя бы обернуть их чем-нибудь? Впрочем, толку-то… А холодный коньяк - это та еще прелесть.
   Мы шли по аллее молча. Мы почти всегда молчали - да нам и говорить-то было особенно не о чем. Обычно все ограничивалось коротким вопросом вроде "Что в университете?" и таким же коротким ответом. Я видела, что Игорь Георгиевич вовсе не жаждет подробных моих рассказов о происходящем в стенах альма-матер. Впрочем, немудрено. Я бы на его месте тоже постаралась поскорее обо всем забыть. Только не получалось забыть - я, живое напоминание, каждую субботу являлась сюда. Может, пора было прекратить?
   - Чернова, - окликнул неожиданно Давлетьяров. (Как-то так у нас с ним повелось - он меня звал только по фамилии, а я его - по имени-отчеству.) Я подняла на него глаза. Как обычно, он курил. Он вообще стал очень много курить, хотя врачи ему запрещали. Да только ему наплевать было на все запреты. - Чернова, скажи мне…
   - Что? - спросила я. На территории санатория горели фонари, их неестественный свет резче обозначал тени, искажал черты, и разобрать выражение лица Давлетьярова я не могла.
   - Скажи мне, наконец, какого дьявола ты сюда таскаешься? - Спрошено было совсем будничным тоном, как о чем-то совершенно обыкновенном.
   Я уставилась на вспыхивающий и гаснущий огонек на кончике сигареты. Все лучше, чем смотреть в почти неразличимое лицо. Я не знала, что отвечать. Могла сказать "не знаю", и это было бы чистой правдой, но разве ж он поверит? А придумать загодя подходящее объяснение я не удосужилась. Зря, как выяснилось.
   - Чернова… - Сигарета вспыхнула особенно ярко, и почти сразу же крохотной кометой полетела в сугроб. - Знаешь… если из жалости, то лучше больше не появляйся здесь. Я доступно выражаюсь?
   - Доступно, - буркнула я. Тьфу ты! Ну чего еще можно было ожидать? Такому гордецу, как Давлетьяров, чья-то жалость - как острый нож! А я… жалею ли я его? Если и так, то лишь самую малость, - ответила я себе и добавила невпопад: - Слишком много вы о себе думаете, вот что.
   - Хамишь, Чернова. - В темноте вспыхнула новая алая искорка.
   - А вы уже третью сигарету за полчаса курите, - не сдержалась я. - Лев Евгеньевич что сказал?
   Львом Евгеньевичем звали главврача. Это был веселый толстячок, который, тем не менее, руководил вверенным ему объектом железной рукой.
   - Чернова, ты не медсестра и не моя родственница, чтобы мне указывать, - прозвучало из темноты.
   - Знаете что, - вырвалось у меня. - Вас, Игорь Георгиевич, даже если очень захочешь пожалеть, все равно не получится! Так что можете не беспокоиться!
   - Я не беспокоюсь, Чернова. - Тон был по-прежнему насмешливо-холодноватый, кажется, Давлетьяров сегодня в ударе, помнится, в прежние времена моя группа стоном стонала, когда он входил в раж. - Я тебя просто предупредил.
   Я предпочла промолчать. Ясно было, что словесной дуэли с ним мне не выиграть. Да и что тут дуэлировать, и так все ясно… Не хотите, Игорь Георгиевич, чтобы вас жалели, - так и не буду. Все равно, говорю же, не получается.
   Фонари остались где-то позади, но темнее не стало - тучи окончательно разошлись, и на небе показалась луна. Зимний лес ночью - красота неописуемая, только вот холод стоял совершенно невозможный. Я в своих легких городских сапогах успела основательно замерзнуть.
   - Чернова, если тебя устроит эта елка, может быть, дальше идти не стоит? - предложил Давлетьяров, останавливаясь.
   Ель была замечательная - высокая, пушистая, вся в снегу. Правда, чтобы подобраться к ней, пришлось залезть по колено в сугроб, но это уж были мелочи.
   Да… если верить примете "как встретишь Новый год, так его и проведешь", проводить его я должна была по колено в снегу, изрядно замерзнув, хлюпая носом и злясь на Давлетьярова. А чего я, собственно, от него хотела?
   - Как-то непразднично, - сказала я, чтобы хоть что-то сказать.
   Ответа не последовало. Давлетьяров, запрокинув голову, изучал звездное небо, и, судя по всему, вступать в разговор не жаждал.
   Я сунула руку в свой пакет. Мандарины - чем не елочные шары? Тем более, что они у меня с детства ассоциируются с елкой, с праздником, вкусными запахами и подарками. В этом году мне подарков не дарили…
   Оранжевый шарик, подлетев вверх, повис на разлапистой темной ветке. Один, второй, третий… Я спохватилась, только когда перехватила взгляд Давлетьярова, и тут же обругала себя идиоткой. Сколько раз я зарекалась даже упоминать при нем о магии! Даже о самом невинном волшебстве! Это же все равно, что перед хромым хвастаться своими спортивными достижениями! И вот, пожалуйста, сперва расписала в красках выступление иллюзионистов, теперь сама взялась…
   Но, против ожидания, на лице Давлетьярова не отражалось ничего, кроме легкого скептицизма, дескать, погляжу я, как ты килограммом мандаринов украсишь эту громадную ель! Мандаринов в самом деле было маловато, их хватило только на нижние ветки. Снег заманчиво мерцал в лунном свете, и меня осенило. Миг - и снежные шапки на еловых лапах замерцали разными цветами, мягко переливаясь в темноте. Красиво получилось, я сама не ожидала, дизайнер из меня, прямо признаться, аховый…
   Теперь света было достаточно, чтобы разглядеть лицо Давлетьярова. Какое-то на удивление спокойное лицо, даже обычная язвительная полуулыбка куда-то подевалась. Он просто стоял и смотрел на мерцающую в темноте ель, сунув руки в карманы. Просто стоял и смотрел…
   - Игорь Георгиевич, - произнесла я почти шепотом.
   - Что, Чернова?
   - Можно спросить?
   - Спрашивай. - Очередная сигарета подмигнула мне алым глазком. Черт возьми, да это уже его дневная норма! Хотя… мне-то что за дело?
   - Игорь Георгиевич… - Я замялась. - Я давно хотела… В общем… что вы сейчас чувствуете?
   - Холодно, - сказал он после короткой паузы. Я чувствовала - он прекрасно понял, что я имела в виду, но, по обыкновению, проигнорировал это.
   - Я не об этом, - сказала я, засовывая руки в рукава. Холодно в самом деле было зверски. Градусов двадцать пять ниже нуля, не иначе. А может, и холоднее. - Вы же поняли…
   - Создается впечатление, Чернова, - произнес он, - что ты не отучилась четыре с лишним года в университете, и тебя не научили выражать свои мысли. Я не обязан догадываться о том, что ты имела в виду.
   - Опять вы… - Я неожиданно обиделась. Обижаться на Давлетьярова было делом пустым и небезопасным, но сегодня настроение располагало. - Не хотите отвечать, так и скажите, чего ерничать-то?
   - Чернова в своем репертуаре, - сказал в сторону Давлетьяров и вдруг посерьезнел. - Что я чувствую… Ничего я, Чернова, не чувствую. Вообще ничего. Только и всего.
   Я молчала, удивленная скорее самим фактом ответа, нежели его содержанием.
   - Прежде… - Давлетьяров глубоко затянулся, облачко дыма поплыло в черное прозрачное небо. - Это было все равно как сломанная рука - она вроде бы и есть, но воспользоваться ею ты не можешь. И это мучает больше, чем физическая боль. А теперь руки нет. Совсем нет. Считай, что ампутировали.
   - И фантомные боли не мучают? - не удержалась я.
   - Нет, - ответил он и отшвырнул недокуренную сигарету. - Наоборот. Теперь стало намного спокойнее.
   Я, кажется, поняла. Несколько месяцев назад, еще будучи магом, Давлетьяров не мог отделаться от воспоминаний о том, каким он был раньше - по-настоящему могущественным, одним из лучших. И от сравнений с тем, что он может сделать сейчас. Такие воспоминания и сравнения разъедают душу не хуже серной кислоты. А теперь? Теперь сравнивать стало не с чем. Остались только воспоминания, но, кажется, Давлетьяров уже смирился с тем, что магией ему больше не заниматься. Странно, вообще-то. Не ожидала я от него такого.
   - Не слишком понятно, правда, чем я теперь буду заниматься, - сказал вдруг он, словно подслушав мои мысли.
   - Ну, вы могли бы и дальше преподавать, - заикнулась было я, но получила в ответ взгляд, исполненный такого отвращения, что даже поежилась.
   - Чернова, ты несешь чушь, - произнес Давлетьяров знаменитым своим брезгливым тоном, каким разносил обычно нас за невыполненные задания. - Если преподаватель не является практикующим магом, грош ему цена. Магия, как любая наука, не стоит на месте, и уже через пять лет все, что я знаю, безнадежно устареет.
   - Ну а, скажем, история магии, теория… - не сдавалась я.
   - Историю магии я и сам плохо знаю, - ответил Давлетьяров, и я от неожиданности фыркнула. Шуток от него я никогда не слышала и услышать не надеялась. Подозреваю, что и в этот раз он вовсе не шутил. - Да и тоскливо это…
   Я примолкла, уже не радуясь тому, что смогла вызвать Давлетьярова на откровенный разговор. Таких признаний - я была в курсе - он не делал даже лечащему врачу. Если честно, с врачами он вообще не разговаривал, а если и отвечал, то односложно - да или нет, вот и весь разговор. По-моему, если бы не я, он бы вообще сутками рта не раскрывал. И… а я не знаю, что было бы тогда. Пускай уж лучше надо мной поиздевается, я привыкла за время учебы, с меня не убудет.
   - Чернова, - сказал вдруг Давлетьяров вполне будничным тоном и взглянул на часы. Циферблат мерцал в темноте слабым зеленоватым светом. - Где там твоя бутылка? Уже без четверти.
   - Вы откуда знаете, что у меня бутылка? - удивилась я, доставая требуемое. С ума сойти, как быстро время прошло!
   - Звякает, - ответил он. - Что там у тебя еще? Коньяк? Хм… была бы водка, сделали бы "северное сияние".
   - А какая разница, что водка, что коньяк, - буркнула я. - Тоже можно с шампанским замешать. У нас в общаге это "Жозефиной" называют…
   - В мое время такой коктейль назывался "Буратино", - неожиданно усмехнулся Давлетьяров.
   - Потому что после него руки-ноги как деревянные? - проявила я догадливость, радуясь, что неприятная тема свернута. Однако странная сегодня ночь. Если уж даже Игорь Георгиевич заговорил о какой-то ерунде…
   - Чернова, а стаканчики ты захватить, конечно же, не догадалась, - констатировал Давлетьяров, воюя с пробкой. - Придется из горлышка.
   - Шампанское - из горлышка? - ужаснулась я.
   - Ты же в общежитии живешь, Чернова, неужели до сих пор не научилась? - съехидничал Давлетьяров. - Три минуты. Загадывай желание.
   Я посмотрела вверх. Красиво… Из главного корпуса слышен был рев телевизора. Вот он притих - сейчас произносит новогодний тост президент. Все сидят навытяжку перед телевизором, сжав в руках бокалы, и ждут двенадцатого удара курантов, чтобы с чистой совестью отхлебнуть "вина игристого". Или водки. Кому что.