Страница:
Глава 6
За годы затишья Джамуха-сэчен свел дружбу с нойонами многих племен.
Его большая юрта всегда была полна гостей. Состязались в острословии улигэрчи, звенели хуры… Это была жизнь, которую он любил, которую отстаивал, и ему казалось, что в степь вернулись старые времена, воспетые в сказаниях, а его анда Тэмуджин со своими властолюбивыми устремлениями иссохнет сам по себе, как болячка, вскочившая на здоровом, но ослабленном временной болезнью теле. Будущее сулило Джамухе добро, и он жил светло и открыто.
И вдруг началось… Найманы прогнали Ван-хана. Тэмуджин разбил меркитов и прогнал Эрхе-Хара. Умер Инанча-хан, и поссорились его сыновья.
Едва дошла до Джамухи эта весть, как за ней новая: Тэмуджин и Ван-хан пошли на Буюрука. Ринулись, словно коршуны на раненого детеныша сайги.
Если они разобьют Буюрука, Тэмуджин вспомнит об ущелье Дзеренов и направит коней на его улус.
В юрте умолкли голоса улигэрчей и звуки хуров и веселящий смех женщин. Притихли друзья нойоны. Трезвые и озабоченные, они судили-рядили о будущем. Только худоумный не мог бы предвидеть, что будет со всеми ими, если Ван-хан и Тэмуджин обессилят распавшийся улус найманов, – как деревья над травой, как сопки над равниной, возвысятся ханы над вольными племенами в самом сердце великой степи. Но, согласные в этом, нойоны, как и в недавние смутные времена, не желали искать совместного пути спасения. Одни подумывали откочевать к Тохто-беки, другие – к Таян-хану. Лишь немногие робко заикнулись, что надо бы, пока Тэмуджин в походе, напасть на его курени, захватить людей и скот. Джамуха молчал. В душе он презирал тех, кто надумал спрятаться за спину Тохто-беки и Таян-хана. Не хотел поддерживать и тех, кто желал показать свою доблесть в захвате беззащитных куреней анды. Захватить их легко, но удержать за собой… Возвратятся из похода Ван-хан и Тэмуджин – всем голову снимут. И возвысятся еще больше.
Нет, тут нужно что-то иное.
Но как ни мучил себя Джамуха, ничего придумать не мог. Слишком давно он не видел ни анду, ни хана-отца, слишком мало знал, что на уме у того и у другого. И он принял решение, которое нойоны сочли за шутку:
– Я тоже пойду на Буюрука. Помогу хану-отцу и своему анде.
Ему было опасно появляться в стане Тэмуджина. Но он рассудил, что анде сейчас выгодно будет не вспоминать старое, кроме того, Ван-хан вряд ли захочет поддержать прежние распри. Ван-хана всегда огорчала эта вражда…
Во всем остальном он полагался на волю неба, на свою умудренность, на свое умение вдвигать клинья в трещины, разъединяющие людей.
Собрав воинов, Джамуха-сэчен устремился навстречу своей судьбе.
Буюрук со своим войском перевалил через Алтайские горы, двинулся вниз по реке Ургуну. Тэмуджин и Ван-хан преследовали его по пятам. А за ними шел Джамуха.
За горами Алтая, покрытыми тенистыми лесами, лежала широкая равнина.
Вся земля была усыпана острым щебнем, кое-где торчали кустики чахлой травы, и равнина была похожа на грязно-черный всклоченный войлок. Часто попадались овраги, промытые дождевыми потоками. Иногда гладь равнины, утомительно однообразную, чуть оживляли пологие увалы, в низинах дольше сохранялась влага, и там торчали саксаульные кусты-уродцы, зеленели листья ревеня и перья лука.
Течение реки Ургуну за тысячелетия глубоко врезалось в пустыню, берега падали крутыми скатами или головокружительными обрывами. Внизу, у воды, узкой полоской тянулись заросли смородины, шиповника, высились серебристые тополя, темнели корявые стволы осокорей, зеленели лужайки.
Джамуха, оставив на берегах дозоры, повел воинов возле воды. Воздух тут был затхлый, застойный, как в наглухо закрытой юрте. Над всадниками звенели надоедливые оводы, из-под копыт, пугая коней треском крыльев, взлетали куропатки, в кустах перекликались синицы.
Ниже по течению береговые обрывы отодвинулись от реки, стало просторнее. Джамуха внимательно всматривался в следы Буюрука, Ван-хана и Тэмуджина. Сырая земля у воды, трава были истолчены множеством копыт, изредка попадались черные пятна огнищ, обозначающих места ночевок. Он не торопил своих воинов. Ему не очень хотелось соединиться с Ван-ханом и Тэмуджином до сражения. Пусть сами добывают себе победу.
Буюрука Ван-хан и Тэмуджин настигли у большого озера. Дозорные донесли, что началось сражение. Джамуха повел воинов к месту сражения кружным путем, прячась за пологие голые холмы. Вскоре холмы кончились.
Перед ними лежала солончаковая равнина, поросшая кустами саксаула, они тянулись широкой полосой и вдоль берега озера. Джамухе было достаточно одного взгляда, чтобы понять: Буюрук терпит поражение. Его воины откатывались прижимаемые к кромке тростников, к топям. Еще немного – и ни одному найману не уйти живым.
Джамуха заставил бить в барабан. Его появление за спиной воинов Ван-хана и Тэмуджина было полной неожиданностью, они ослабили напор на Буюрука, начали разворачиваться. Джамуха засмеялся, повернул коня к всадникам, стоящим в стороне от сражения. Издали заметил среди всадников Ван-хана и замахал руками.
– Свои!
– Свои, свои! – подхватили вокруг его крик.
– Ты откуда взялся? – с радостным удивлением спросил Ван-хан.
– Я летел следом за вами быстрее кречета! – Соскочил с коня, схватил полу халата Ван-хана, прижал к лицу. – Я думал, не доживу до счастливого дня встречи с тобой, хан-отец! А где анда Тэмуджин?
– Он там, – Ван-хан показал в сторону сражения. – Смотри, Джамуха, бегут найманы! Бегут! Не все нам от них бегать.
– У меня, хан-отец, усохла печень, пока на твоем месте сидел Эрхе-Хара… А ты на меня за что-то гневаешься. За что, хан-отец? Джамуха держался за стремя, снизу вверх смотрел в лицо хану. – Ты искал помощи у Тэмуджина, а не у меня! Или он лучше меня?
– Вы для меня оба равны и дороги, Джамуха. Ты пришел ко мне без зова, и я рад этому.
– Хан-отец, я пришел потому, что хочу быть всегда рядом с тобой. Но я боюсь за свою жизнь. – Джамуха понизил голос:
– Если анда Тэмуджин вспомнит старые наши раздоры…
– Смотри и вникай: бегут гордые найманы. Бегут, Джамуха! У нас теперь есть дела поважнее давних раздоров.
– Я тоже так думаю, хан-отец. Но так ли думает мой анда? Боюсь, что нет.
Подскакали Тэмуджин, Нилха-Сангун, Боорчу, Джэлмэ. С коней хлопьями падала мыльная пена.
В глазах анды еще плескалась ярость, охватывающая человека в сражении. Этот взгляд задержался на лице Джамухи – словно жаром огня опахнуло щеки, но Джамуха не отвел глаз, только чуть опустил длинные ресницы.
– А-а, это ты нам все испортил… – сквозь зубы проговорил Тэмуджин.
– Что я вам испортил? Я спешил на помощь…
– Ты помог бежать Буюруку, Эрхе-Хара и Коксу-Сабраку.
– Они ушли? – Лицо Ван-хана разом поскучнело. – Не ожидал. Ну, как же так? Нилха-Сангун?
– Я свое дело, отец, сделал как надо. Тэмуджин должен был охватить Буюрука с левой руки и перекрыть дорогу.
– Я бы и перекрыл, если бы не Джамуха со своими воинами.
– Видишь, хан-отец, во всем оказался виноват я… Анда Тэмуджин, я пришел искать мира с тобой, зачем же воздевшего руки пинать в живот?
– Напрасно винишь Джамуху, Тэмуджин. Он ни в чем не виноват.
Помиритесь… – Ван-хан толкнул пяткой коня.
Он был недоволен исходом сражения и не скрывал этого. Сидел в седле прямой, строгий. Нойоны торопливо отъезжали в сторону, освобождая путь коню. И только Тэмуджин не тронул свою лошадь, стоял поперек дороги, глядел из-подо лба. Ван-хан резко натянул поводья.
– Что, тут и будем стоять?
Тэмуджин молча поднял плеть, поскакал к воинам, за ним – его нойоны.
Джамуха с ненавистью посмотрел на сутуловатую, широкую спину анды. Ни перед кем не склонит головы. Возгордился, дальше некуда.
Джамуха поехал рядом с Ван-ханом.
– Хан-отец, я не слышал, чтобы до этого кто-нибудь побивал найманов.
– Такого и я не помню.
– Во всей великой степи теперь никто не сравнится с тобой в славе и могуществе, хан-отец.
– Твои слова ласкают мой слух, Джамуха. Но нет ничего обманчивее, чем наша слава и наше могущество.
– Мудро сказано, хан-отец! До тех пор, пока жив Эрхе-Хара, не видать покоя твоему улусу. А его упустили… Не с умыслом ли это сделано?
– Какой может быть умысел? – Ван-хан круто обернулся. – Ты о чем говоришь?
– Я просто думаю вслух. Пока Эрхе-Хара жив, тебе придется все время ждать нападения найманов. Одному против них не устоять. И ты, прославленный, могущественный, будешь зависеть от людей менее значительных, таких, как я или мой анда Тэмуджин. Может быть, я и ошибаюсь…
– Тэмуджин не мог упустить моих врагов умышленно, – хмуро сказал хан.
– От Тэмуджина можно ждать всего, – поддержал Джамуху Нилха-Сангун. Видел, как он заносится? Можно подумать, что он один разбил Буюрука.
– Перестаньте! – грубо сказал Ван-хан. – Я вам не верю.
Джамуха и не надеялся, что хан так легко и просто поверит его вымыслу. Крохотная искра, отскочившая от кремня, падает на трут и долго тлеет, прежде чем родить пламя. Пусть тихо, незаметно тлеет. Всему свое время. А к Нилха-Сангуну надо держаться поближе. Сын хана, кажется, не больно-то любит Тэмуджина.
Объединенное войско медленно, небольшими переходами, стало возвращаться назад. Перевалив горы Алтая, на реке Байдарик остановились откормить коней. Здесь получили известие: Коксу-Сабрак, оставив Буюрука, отправился к Таян-хану, на коленях вымолил прощение, попросил войско и стремительно движется на них. Стали готовиться к сражению.
Втроем объехали окрестные возвышенности. Лето кончилось. Утром на примерзшую землю упал первый снежок. Днем пригрело, и он растаял, остались небольшие клочья в тени за камнями и кустами дэрисуна. Копыта коней скользили по сырой земле.
– Ну что, дети мои, как и где будем встречать Коксу-Сабрака? – спросил Ван-хан, останавливая коня.
– Я человек маленький, – сказал Джамуха, – где поставите, там и буду стоять.
– Ты что-то очень уж часто говоришь о том, что маленький. – Тэмуджин приложил ко лбу ладонь, начал вглядываться в пологие серые сопки, испестренные клочьями снега. – Мала мышь, а убивает лошадь, забравшись ей в ноздри… Хан-отец, Коксу-Сабрак пойдет на нас по той лощине…
– Ты говоришь так, будто сам Коксу-Сабрак поведал тебе, где он собирается пойти, – съязвил Джамуха.
– А другой дороги у него нет, – спокойно возразил Тэмуджин. – Не станет же он прыгать с сопки на сопку, как лягушка с кочки на кочку.
Главные силы он поведет по лощине, а боковое охранение двинется по гряде.
– Так, наверное, и будет, – согласился с ним Ван-хан. – А мы перекроем лощину. Остановить его тут, я думаю, будет не так уж трудно.
– Остановить, но не разбить, хан-отец. Лощина тесна, в ней нельзя развернуть все наше войско. Невозможно будет ударить и сбоку. Смотрите, какие там рытвины и овраги. Всадникам придется двигаться шагом. Лучники их забросают стрелами. Коксу-Сабрак будет сидеть в лощине, как я когда-то в ущелье Дзеренов. – Тэмуджин усмехнулся.
Впервые он упомянул ущелье Дзеренов. И смотри-ка, усмехается. Думает, ловко тогда одурачил его, Джамуху. Ну-ну, пусть думает, пусть считает, что одурачил.
– И что же ты хочешь? – спросил Ван-хан.
– Надо выманить Коксу-Сабрака туда, на равнину. Как это сделаем? Мы перекроем лощину частью наших сил, дадим тут сражение, потом бросимся бежать. Коксу-Сабрак будет нас преследовать. И вот, едва он выскочит на равнину, на него с правой и с левой руки навалятся наши свежие силы.
– Что-то очень уж просто, Тэмуджин. Коксу-Сабрак старый волк.
– Вот и хорошо, что просто. Замысловатую хитрость порой разгадать куда легче, чем такую. Но если ты хочешь по-другому, хан-отец, давай подумаем…
– По-другому… – Ван-хан повертел головой. – У нас нет времени долго раздумывать. Будь по-твоему. Теперь давай распределимся, кто где встанет, и займем всяк свое место.
– В лощине, я думаю, надо встать тебе, хан-отец. Там вон встанет анда Джамуха, а я в другой стороне.
Ван-хан задумчиво почесал за ухом, нехотя согласился с Тэмуджином.
Вечером в его походном шатре Джамуха спросил у Нилха-Сангуна:
– Ты почему не был с нами?
– У меня другие дела… А что?
Джамуха огляделся – не подслушивает ли кто? – понизил голос:
– Вы встали в лощину по подсказке анды. На ваших воинов падет главный удар Коксу-Сабрака. Потом вы будете убегать, выманивая его на наши копья.
Сколько же воинов твоего отца падет под мечами найманов? – Заметив, что их тихий разговор привлекает внимание нойонов, Джамуха громко сказал:
– Я больше всего люблю охотиться на хуланов. Сейчас самое время… – И шепотом:
– Ты молчи о том, что слышал от меня.
Но молчать, как и рассчитывал Джамуха, Нилха-Сангун не стал. Он о чем-то тихо поговорил с прыщеватым нойоном Арин-тайчжи и своим дядей Джагамбу, сел рядом с отцом.
В юрту вошел Тэмуджин. Его сопровождал молодой кривоногий воин в куяке и шлеме из воловьей кожи.
– Нойон дозорной сотни Мухали. – Тэмуджин легонько подтолкнул воина в спину. – Говори.
– Завтра найманы будут тут. Они остановились на ночевку недалеко от этой лощины.
Погладив нагрудный крест, Ван-хан поднес руку к губам.
– Помоги нам бог! Много ли найманов ведет Коксу-Сабрак?
– На глаз – не меньше, чем у нас. К утру мы узнаем точное число.
– Как? Посчитаешь? – недоверчиво спросил Нилха-Сангун.
– Мы захватим двух-трех человек и все узнаем.
Мухали сказал это так, будто собирался привести людей из соседней юрты, а не из вражеского стана. И все-таки никто не воспринял его слова как пустое бахвальство. Молодой сотник держал себя так, что не поверить ему было невозможно. И откуда Тэмуджин берет таких людей? Мухали скорее всего не родовит, и ростом не вышел, и статью не удался, а вот приметил же его анда.
– Ну, иди, Мухали, – сказал Тэмуджин. – Я буду ждать твоего возвращения.
Неторопливо поправив шлем и подтолкнув под пояс полы халата, Мухали вышел из шатра.
Нилха-Сангун что-то начал говорить на ухо отцу. Лицо Ван-хана потемнело. Тэмуджин направился было к хану, но Джамуха остановил его:
– Из какого племени Мухали?
– Из джалаиров.
– Его отец был нойоном?
– Нет, он был нукером у Бури-Бухэ.
Нилха-Сангун все еще разговаривал с отцом. Пусть все выскажет.
– Анда Тэмуджин, может быть, ты мне подаришь этого сотника?
– А ты, анда Джамуха, подаришь мне тысячу воинов?
– Шутишь все, анда Тэмуджин…
– Не шучу. Мухали стоит тысячи воинов.
– Я когда-то просил подарить Чаурхан-Субэдэя. Ты мне тоже отказал.
Или и сын кузнеца стоит тысячи воинов?
– Стоит, Джамуха…
– Ты ценишь своих нукеров, но не нашу старую дружбу. Ради этой дружбы я оставил неотомщенной кровь моего брата Тайчара. Ради дружбы поднял воинов и пошел к вам. А ты со мной и говорить не хочешь.
– Сломанная кость, анда Джамуха, долго срастается и часто болит.
– Тэмуджин! – окликнул его Ван-хан. – Надо еще раз подумать о завтрашнем сражении.
– Но мы все обдумали, хан-отец. – Тэмуджин сел рядом с ханом. – Воины стоят на своих местах.
– Может быть, нам передвинуть…
– Кого? Куда? – Короткие брови Тэмуджина удивленно приподнялись.
– Ты закроешь лощину, а я стану на твое место. Или Джамуха…
– Ничего не понимаю, хан-отец! Зачем? Почему?
– Хотя бы потому, что и ты, и Джамуха помоложе меня. Бегство, даже и обманное, не приличествует моим сединам.
– Об этом надо было думать раньше…
– Ты один за всех думал! – бросил Нилха-Сангун.
– А-а, это ты сбиваешь с толку хана-отца…
– Не правда разве, что все решаешь за всех нас? Чужими руками хочешь побить врага…
– Нилха-Сангун… – Тэмуджин помедлил. – Нилха-Сангун, ты забыл, что найманы ваши враги. Я здесь только для того, чтобы помочь.
– Кому? – въедливо спросил Нилха-Сангун.
– Я с тобой не хочу разговаривать! Хан-отец, если ты хочешь разгромить Коксу-Сабрака, делай, как мы договорились. Передвигать людей поздно, и нет в этом смысла. Надо, чтобы Коксу-Сабрак увидел перед собой тебя. Иначе он все поймет.
Ван-хан был в нерешительности.
– Может быть, это и верно. Но с другой стороны… Не знаю, Тэмуджин.
– Зато он все знает. Будет стоять в безопасном месте и посматривать… – проворчал Нилха-Сангун.
Обозленный Тэмуджин поднялся.
– Вступая в сражение, никто не может заранее предсказать, где будет безопасное место, – сумрачно сказал он. – Кто ищет безопасности, тому надо брать в руки не меч, а бич пастуха.
– Перестаньте спорить! Пусть все останется как задумали.
Тэмуджин вышел из шатра.
– Много умничает, – сказал Нилха-Сангун.
– Замолчишь ты когда-нибудь или нет? – набросился на него хан. Всегда впутываешься не в свое дело. Жужжишь на ухо о своих выдумках.
– Я ничего не выдумываю, отец! Ты же сам слышал, как он сказал, что найманы ему не враги.
Джамуха не упускал ни слова из этой перепалки. Он был доволен: все шло как надо.
Сражение началось по замыслу Тэмуджина. Но Ван-хан, терзаемый сомнениями, не исполнил того, что ему предназначалось. Он не пытался сдержать Коксу-Сабрака, бросился бежать после короткой схватки. Поспешное бегство навело Коксу-Сабрака на подозрение. Он не кинулся за Ван-ханом, не вышел из лощины, и ловушка, подстроенная Тэмуджином, оказалась пустой.
Пришлось вести невыгодное наступление на лощину. Сражение, вялое, без особого урона для той и другой стороны, продолжалось целый день. Вечером войска оттянулись на свои места, расположились на отдых. Небо было завалено облаками, падали редкие снежинки. Джамуха сидел в своей маленькой походной палатке перед огнем, жевал сушеное прогорклое мясо, запивая его кипятком из котла. К нему подходили нукеры, спрашивали то об одном, то о другом, но он раздраженно махал рукой. Они мешали думать. Кажется, выпал случай, когда можно расправиться с Тэмуджином, даже не вынимая из ножен меч. Если он правильно рассудил, все получится хорошо. Должно получиться.
Поужинав, велел позвать сына агтачи Тобухая, молодого воина Хунана.
Когда тот согнулся в поклоне, спросил, хитро усмехаясь:
– Ты, кажется, хотел жениться?
– Я просил в жены рабыню-татарку. Но ты не дал. – Хунан, хмурясь, отвел взгляд в сторону.
– Не дал? И верно, не дал! Но, может быть, и дам. А пока слушай и запоминай. Ты – найманский воин. Перебежал сюда…
Хунан смотрел на огонь, кивал головой, но, кажется, не очень-то вникал в его слова.
– Подыми голову! – приказал Джамуха. – На меня смотри! Исполнишь все как следует, получишь в жены татарку.
– Правда? – Хунан недоверчиво глянул на него. – Я сделаю все, что прикажешь! Но зачем тебе это?
– Меньше будешь знать, дольше проживешь… Запоминай, что я говорю.
Если ты напутаешь и скажешь что-то не так, не увидишь не только татарки, но и завтрашнего рассвета.
Под охраной двух нукеров он доставил Хунана в шатер Ван-хана. Хан и его сын молились перед сном. Кроме них, в шатре никого не было. Джамуха сказал испуганным голосом:
– Нам грозит большая беда, хан-отец! Этот человек прибежал от Коксу-Сабрака. Ты только послушай, что он говорит!
Пугливо озираясь, Хунан повалился перед ханом на колени.
– Охраняю я шатер Коксу-Сабрака… Вижу воина…
– Ты не заметил, какой он из себя? – спросил Джамуха.
– Молодой. Небольшого роста. Ноги кривые…
– Не Мухали его имя? – допытывался Джамуха.
– Имени он не называл. А может быть, я не расслышал. Воин сказал Коксу-Сабраку: «Он с тобой согласен. Завтра, не вступая в сражение, уведет своих людей. Но за эту услугу найманы должны дать клятвенное обещание не трогать его улуса».
– А кто этот «он»? – спросил, напрягаясь, Нилха-Сангун.
– Не знаю… – пробормотал Хунан. – Я больше ничего не знаю.
– Если это был Мухали… – начал Джамуха.
– А кому же быть другому? – перебил его Нилха-Сангун. – Конечно, это был он. И послал его Тэмуджин!
– Не может быть! – На шее хана вздулись жилы, он резко наклонился вперед, сграбастал Хунана за воротник, с силой рванул, закричал не своим голосом:
– Врешь, раб!
– И я думаю – врет, – сказал Джамуха, шагнул к Хунану, пнул вбок. Признайся хану-отцу – врешь?
– Смилуйтесь, высокие нойоны! Зачем же мне врать? Я думал, заслужу награду, а вы меня бьете…
– А может быть, и не врет, – сказал Джамуха.
– Конечно, он говорит правду! – Нилха-Сангун вскочил на ноги. – Я давно подозреваю, что Тэмуджин переведывается с найманами.
– Ты всех во всем подозреваешь! – сердито сказал Ван-хан.
– А кто упустил Эрхе-Хара, Буюрука и этого самого Коксу-Сабрака?
Тэмуджин. Кто подставлял наших воинов? Тэмуджин. Кто предупредил Коксу-Сабрака, чтобы он не вылезал из лощины? Тоже, думаю, Тэмуджин.
Почему же ты, отец, закрываешь глаза?..
– Подожди ты, подожди… – Непослушными руками Ван-хан растирал виски. – Я хочу видеть Тэмуджина. Я обо всем его спрошу.
– Он никогда не признается в таком постыдном поступке!
– А может быть, позвать? – вмешался в разговор Джамуха. – Я бы перед лицом хана-отца не смог утаить ничего. Только вот… Боюсь, если Тэмуджин поймет, что его двоедушие разгадано, ударит на нас в открытую. С одной стороны он, с другой – Коксу-Сабрак… И мы погибли.
Ван-хан вскинул руки, поднял страдальческий взгляд вверх.
– Боже великий! Что ты делаешь с людьми?
– Отец, они разобьют нас! Я не хочу больше скитаться по чужим землям.
– Но что делать, сын?
– Надо уходить, – сказал Джамуха. – Пока никто ни о чем не догадывается, мы тихо снимемся и уйдем. Утром будем далеко отсюда.
– Да, да… – Хан тяжело поднялся. – Будем уходить… Что же это делается, великий боже? Кому верить? На кого надеяться? – Он сморщился, будто от зубной боли.
Джамуха возвратился к себе, ткнул Хунана кулаком в бок.
– Не болит от моего пинка? Ничего, татарка вылечит.
Хунан промолчал.
Воины, сотня по сотне, уходили в темноту ночи. Падал снежок, заглушая стук копыт и тихие голоса. Джамуха поднял глаза к черному небу, засмеялся.
Из тонких, невидимых другим паутинок он сплел крепкую сеть и кинул под ноги анде Тэмуджину – хорошо! Хотел бы он завтра увидеть лицо анды, когда тот поймет, что остался один на один с Коксу-Сабраком…
Его большая юрта всегда была полна гостей. Состязались в острословии улигэрчи, звенели хуры… Это была жизнь, которую он любил, которую отстаивал, и ему казалось, что в степь вернулись старые времена, воспетые в сказаниях, а его анда Тэмуджин со своими властолюбивыми устремлениями иссохнет сам по себе, как болячка, вскочившая на здоровом, но ослабленном временной болезнью теле. Будущее сулило Джамухе добро, и он жил светло и открыто.
И вдруг началось… Найманы прогнали Ван-хана. Тэмуджин разбил меркитов и прогнал Эрхе-Хара. Умер Инанча-хан, и поссорились его сыновья.
Едва дошла до Джамухи эта весть, как за ней новая: Тэмуджин и Ван-хан пошли на Буюрука. Ринулись, словно коршуны на раненого детеныша сайги.
Если они разобьют Буюрука, Тэмуджин вспомнит об ущелье Дзеренов и направит коней на его улус.
В юрте умолкли голоса улигэрчей и звуки хуров и веселящий смех женщин. Притихли друзья нойоны. Трезвые и озабоченные, они судили-рядили о будущем. Только худоумный не мог бы предвидеть, что будет со всеми ими, если Ван-хан и Тэмуджин обессилят распавшийся улус найманов, – как деревья над травой, как сопки над равниной, возвысятся ханы над вольными племенами в самом сердце великой степи. Но, согласные в этом, нойоны, как и в недавние смутные времена, не желали искать совместного пути спасения. Одни подумывали откочевать к Тохто-беки, другие – к Таян-хану. Лишь немногие робко заикнулись, что надо бы, пока Тэмуджин в походе, напасть на его курени, захватить людей и скот. Джамуха молчал. В душе он презирал тех, кто надумал спрятаться за спину Тохто-беки и Таян-хана. Не хотел поддерживать и тех, кто желал показать свою доблесть в захвате беззащитных куреней анды. Захватить их легко, но удержать за собой… Возвратятся из похода Ван-хан и Тэмуджин – всем голову снимут. И возвысятся еще больше.
Нет, тут нужно что-то иное.
Но как ни мучил себя Джамуха, ничего придумать не мог. Слишком давно он не видел ни анду, ни хана-отца, слишком мало знал, что на уме у того и у другого. И он принял решение, которое нойоны сочли за шутку:
– Я тоже пойду на Буюрука. Помогу хану-отцу и своему анде.
Ему было опасно появляться в стане Тэмуджина. Но он рассудил, что анде сейчас выгодно будет не вспоминать старое, кроме того, Ван-хан вряд ли захочет поддержать прежние распри. Ван-хана всегда огорчала эта вражда…
Во всем остальном он полагался на волю неба, на свою умудренность, на свое умение вдвигать клинья в трещины, разъединяющие людей.
Собрав воинов, Джамуха-сэчен устремился навстречу своей судьбе.
Буюрук со своим войском перевалил через Алтайские горы, двинулся вниз по реке Ургуну. Тэмуджин и Ван-хан преследовали его по пятам. А за ними шел Джамуха.
За горами Алтая, покрытыми тенистыми лесами, лежала широкая равнина.
Вся земля была усыпана острым щебнем, кое-где торчали кустики чахлой травы, и равнина была похожа на грязно-черный всклоченный войлок. Часто попадались овраги, промытые дождевыми потоками. Иногда гладь равнины, утомительно однообразную, чуть оживляли пологие увалы, в низинах дольше сохранялась влага, и там торчали саксаульные кусты-уродцы, зеленели листья ревеня и перья лука.
Течение реки Ургуну за тысячелетия глубоко врезалось в пустыню, берега падали крутыми скатами или головокружительными обрывами. Внизу, у воды, узкой полоской тянулись заросли смородины, шиповника, высились серебристые тополя, темнели корявые стволы осокорей, зеленели лужайки.
Джамуха, оставив на берегах дозоры, повел воинов возле воды. Воздух тут был затхлый, застойный, как в наглухо закрытой юрте. Над всадниками звенели надоедливые оводы, из-под копыт, пугая коней треском крыльев, взлетали куропатки, в кустах перекликались синицы.
Ниже по течению береговые обрывы отодвинулись от реки, стало просторнее. Джамуха внимательно всматривался в следы Буюрука, Ван-хана и Тэмуджина. Сырая земля у воды, трава были истолчены множеством копыт, изредка попадались черные пятна огнищ, обозначающих места ночевок. Он не торопил своих воинов. Ему не очень хотелось соединиться с Ван-ханом и Тэмуджином до сражения. Пусть сами добывают себе победу.
Буюрука Ван-хан и Тэмуджин настигли у большого озера. Дозорные донесли, что началось сражение. Джамуха повел воинов к месту сражения кружным путем, прячась за пологие голые холмы. Вскоре холмы кончились.
Перед ними лежала солончаковая равнина, поросшая кустами саксаула, они тянулись широкой полосой и вдоль берега озера. Джамухе было достаточно одного взгляда, чтобы понять: Буюрук терпит поражение. Его воины откатывались прижимаемые к кромке тростников, к топям. Еще немного – и ни одному найману не уйти живым.
Джамуха заставил бить в барабан. Его появление за спиной воинов Ван-хана и Тэмуджина было полной неожиданностью, они ослабили напор на Буюрука, начали разворачиваться. Джамуха засмеялся, повернул коня к всадникам, стоящим в стороне от сражения. Издали заметил среди всадников Ван-хана и замахал руками.
– Свои!
– Свои, свои! – подхватили вокруг его крик.
– Ты откуда взялся? – с радостным удивлением спросил Ван-хан.
– Я летел следом за вами быстрее кречета! – Соскочил с коня, схватил полу халата Ван-хана, прижал к лицу. – Я думал, не доживу до счастливого дня встречи с тобой, хан-отец! А где анда Тэмуджин?
– Он там, – Ван-хан показал в сторону сражения. – Смотри, Джамуха, бегут найманы! Бегут! Не все нам от них бегать.
– У меня, хан-отец, усохла печень, пока на твоем месте сидел Эрхе-Хара… А ты на меня за что-то гневаешься. За что, хан-отец? Джамуха держался за стремя, снизу вверх смотрел в лицо хану. – Ты искал помощи у Тэмуджина, а не у меня! Или он лучше меня?
– Вы для меня оба равны и дороги, Джамуха. Ты пришел ко мне без зова, и я рад этому.
– Хан-отец, я пришел потому, что хочу быть всегда рядом с тобой. Но я боюсь за свою жизнь. – Джамуха понизил голос:
– Если анда Тэмуджин вспомнит старые наши раздоры…
– Смотри и вникай: бегут гордые найманы. Бегут, Джамуха! У нас теперь есть дела поважнее давних раздоров.
– Я тоже так думаю, хан-отец. Но так ли думает мой анда? Боюсь, что нет.
Подскакали Тэмуджин, Нилха-Сангун, Боорчу, Джэлмэ. С коней хлопьями падала мыльная пена.
В глазах анды еще плескалась ярость, охватывающая человека в сражении. Этот взгляд задержался на лице Джамухи – словно жаром огня опахнуло щеки, но Джамуха не отвел глаз, только чуть опустил длинные ресницы.
– А-а, это ты нам все испортил… – сквозь зубы проговорил Тэмуджин.
– Что я вам испортил? Я спешил на помощь…
– Ты помог бежать Буюруку, Эрхе-Хара и Коксу-Сабраку.
– Они ушли? – Лицо Ван-хана разом поскучнело. – Не ожидал. Ну, как же так? Нилха-Сангун?
– Я свое дело, отец, сделал как надо. Тэмуджин должен был охватить Буюрука с левой руки и перекрыть дорогу.
– Я бы и перекрыл, если бы не Джамуха со своими воинами.
– Видишь, хан-отец, во всем оказался виноват я… Анда Тэмуджин, я пришел искать мира с тобой, зачем же воздевшего руки пинать в живот?
– Напрасно винишь Джамуху, Тэмуджин. Он ни в чем не виноват.
Помиритесь… – Ван-хан толкнул пяткой коня.
Он был недоволен исходом сражения и не скрывал этого. Сидел в седле прямой, строгий. Нойоны торопливо отъезжали в сторону, освобождая путь коню. И только Тэмуджин не тронул свою лошадь, стоял поперек дороги, глядел из-подо лба. Ван-хан резко натянул поводья.
– Что, тут и будем стоять?
Тэмуджин молча поднял плеть, поскакал к воинам, за ним – его нойоны.
Джамуха с ненавистью посмотрел на сутуловатую, широкую спину анды. Ни перед кем не склонит головы. Возгордился, дальше некуда.
Джамуха поехал рядом с Ван-ханом.
– Хан-отец, я не слышал, чтобы до этого кто-нибудь побивал найманов.
– Такого и я не помню.
– Во всей великой степи теперь никто не сравнится с тобой в славе и могуществе, хан-отец.
– Твои слова ласкают мой слух, Джамуха. Но нет ничего обманчивее, чем наша слава и наше могущество.
– Мудро сказано, хан-отец! До тех пор, пока жив Эрхе-Хара, не видать покоя твоему улусу. А его упустили… Не с умыслом ли это сделано?
– Какой может быть умысел? – Ван-хан круто обернулся. – Ты о чем говоришь?
– Я просто думаю вслух. Пока Эрхе-Хара жив, тебе придется все время ждать нападения найманов. Одному против них не устоять. И ты, прославленный, могущественный, будешь зависеть от людей менее значительных, таких, как я или мой анда Тэмуджин. Может быть, я и ошибаюсь…
– Тэмуджин не мог упустить моих врагов умышленно, – хмуро сказал хан.
– От Тэмуджина можно ждать всего, – поддержал Джамуху Нилха-Сангун. Видел, как он заносится? Можно подумать, что он один разбил Буюрука.
– Перестаньте! – грубо сказал Ван-хан. – Я вам не верю.
Джамуха и не надеялся, что хан так легко и просто поверит его вымыслу. Крохотная искра, отскочившая от кремня, падает на трут и долго тлеет, прежде чем родить пламя. Пусть тихо, незаметно тлеет. Всему свое время. А к Нилха-Сангуну надо держаться поближе. Сын хана, кажется, не больно-то любит Тэмуджина.
Объединенное войско медленно, небольшими переходами, стало возвращаться назад. Перевалив горы Алтая, на реке Байдарик остановились откормить коней. Здесь получили известие: Коксу-Сабрак, оставив Буюрука, отправился к Таян-хану, на коленях вымолил прощение, попросил войско и стремительно движется на них. Стали готовиться к сражению.
Втроем объехали окрестные возвышенности. Лето кончилось. Утром на примерзшую землю упал первый снежок. Днем пригрело, и он растаял, остались небольшие клочья в тени за камнями и кустами дэрисуна. Копыта коней скользили по сырой земле.
– Ну что, дети мои, как и где будем встречать Коксу-Сабрака? – спросил Ван-хан, останавливая коня.
– Я человек маленький, – сказал Джамуха, – где поставите, там и буду стоять.
– Ты что-то очень уж часто говоришь о том, что маленький. – Тэмуджин приложил ко лбу ладонь, начал вглядываться в пологие серые сопки, испестренные клочьями снега. – Мала мышь, а убивает лошадь, забравшись ей в ноздри… Хан-отец, Коксу-Сабрак пойдет на нас по той лощине…
– Ты говоришь так, будто сам Коксу-Сабрак поведал тебе, где он собирается пойти, – съязвил Джамуха.
– А другой дороги у него нет, – спокойно возразил Тэмуджин. – Не станет же он прыгать с сопки на сопку, как лягушка с кочки на кочку.
Главные силы он поведет по лощине, а боковое охранение двинется по гряде.
– Так, наверное, и будет, – согласился с ним Ван-хан. – А мы перекроем лощину. Остановить его тут, я думаю, будет не так уж трудно.
– Остановить, но не разбить, хан-отец. Лощина тесна, в ней нельзя развернуть все наше войско. Невозможно будет ударить и сбоку. Смотрите, какие там рытвины и овраги. Всадникам придется двигаться шагом. Лучники их забросают стрелами. Коксу-Сабрак будет сидеть в лощине, как я когда-то в ущелье Дзеренов. – Тэмуджин усмехнулся.
Впервые он упомянул ущелье Дзеренов. И смотри-ка, усмехается. Думает, ловко тогда одурачил его, Джамуху. Ну-ну, пусть думает, пусть считает, что одурачил.
– И что же ты хочешь? – спросил Ван-хан.
– Надо выманить Коксу-Сабрака туда, на равнину. Как это сделаем? Мы перекроем лощину частью наших сил, дадим тут сражение, потом бросимся бежать. Коксу-Сабрак будет нас преследовать. И вот, едва он выскочит на равнину, на него с правой и с левой руки навалятся наши свежие силы.
– Что-то очень уж просто, Тэмуджин. Коксу-Сабрак старый волк.
– Вот и хорошо, что просто. Замысловатую хитрость порой разгадать куда легче, чем такую. Но если ты хочешь по-другому, хан-отец, давай подумаем…
– По-другому… – Ван-хан повертел головой. – У нас нет времени долго раздумывать. Будь по-твоему. Теперь давай распределимся, кто где встанет, и займем всяк свое место.
– В лощине, я думаю, надо встать тебе, хан-отец. Там вон встанет анда Джамуха, а я в другой стороне.
Ван-хан задумчиво почесал за ухом, нехотя согласился с Тэмуджином.
Вечером в его походном шатре Джамуха спросил у Нилха-Сангуна:
– Ты почему не был с нами?
– У меня другие дела… А что?
Джамуха огляделся – не подслушивает ли кто? – понизил голос:
– Вы встали в лощину по подсказке анды. На ваших воинов падет главный удар Коксу-Сабрака. Потом вы будете убегать, выманивая его на наши копья.
Сколько же воинов твоего отца падет под мечами найманов? – Заметив, что их тихий разговор привлекает внимание нойонов, Джамуха громко сказал:
– Я больше всего люблю охотиться на хуланов. Сейчас самое время… – И шепотом:
– Ты молчи о том, что слышал от меня.
Но молчать, как и рассчитывал Джамуха, Нилха-Сангун не стал. Он о чем-то тихо поговорил с прыщеватым нойоном Арин-тайчжи и своим дядей Джагамбу, сел рядом с отцом.
В юрту вошел Тэмуджин. Его сопровождал молодой кривоногий воин в куяке и шлеме из воловьей кожи.
– Нойон дозорной сотни Мухали. – Тэмуджин легонько подтолкнул воина в спину. – Говори.
– Завтра найманы будут тут. Они остановились на ночевку недалеко от этой лощины.
Погладив нагрудный крест, Ван-хан поднес руку к губам.
– Помоги нам бог! Много ли найманов ведет Коксу-Сабрак?
– На глаз – не меньше, чем у нас. К утру мы узнаем точное число.
– Как? Посчитаешь? – недоверчиво спросил Нилха-Сангун.
– Мы захватим двух-трех человек и все узнаем.
Мухали сказал это так, будто собирался привести людей из соседней юрты, а не из вражеского стана. И все-таки никто не воспринял его слова как пустое бахвальство. Молодой сотник держал себя так, что не поверить ему было невозможно. И откуда Тэмуджин берет таких людей? Мухали скорее всего не родовит, и ростом не вышел, и статью не удался, а вот приметил же его анда.
– Ну, иди, Мухали, – сказал Тэмуджин. – Я буду ждать твоего возвращения.
Неторопливо поправив шлем и подтолкнув под пояс полы халата, Мухали вышел из шатра.
Нилха-Сангун что-то начал говорить на ухо отцу. Лицо Ван-хана потемнело. Тэмуджин направился было к хану, но Джамуха остановил его:
– Из какого племени Мухали?
– Из джалаиров.
– Его отец был нойоном?
– Нет, он был нукером у Бури-Бухэ.
Нилха-Сангун все еще разговаривал с отцом. Пусть все выскажет.
– Анда Тэмуджин, может быть, ты мне подаришь этого сотника?
– А ты, анда Джамуха, подаришь мне тысячу воинов?
– Шутишь все, анда Тэмуджин…
– Не шучу. Мухали стоит тысячи воинов.
– Я когда-то просил подарить Чаурхан-Субэдэя. Ты мне тоже отказал.
Или и сын кузнеца стоит тысячи воинов?
– Стоит, Джамуха…
– Ты ценишь своих нукеров, но не нашу старую дружбу. Ради этой дружбы я оставил неотомщенной кровь моего брата Тайчара. Ради дружбы поднял воинов и пошел к вам. А ты со мной и говорить не хочешь.
– Сломанная кость, анда Джамуха, долго срастается и часто болит.
– Тэмуджин! – окликнул его Ван-хан. – Надо еще раз подумать о завтрашнем сражении.
– Но мы все обдумали, хан-отец. – Тэмуджин сел рядом с ханом. – Воины стоят на своих местах.
– Может быть, нам передвинуть…
– Кого? Куда? – Короткие брови Тэмуджина удивленно приподнялись.
– Ты закроешь лощину, а я стану на твое место. Или Джамуха…
– Ничего не понимаю, хан-отец! Зачем? Почему?
– Хотя бы потому, что и ты, и Джамуха помоложе меня. Бегство, даже и обманное, не приличествует моим сединам.
– Об этом надо было думать раньше…
– Ты один за всех думал! – бросил Нилха-Сангун.
– А-а, это ты сбиваешь с толку хана-отца…
– Не правда разве, что все решаешь за всех нас? Чужими руками хочешь побить врага…
– Нилха-Сангун… – Тэмуджин помедлил. – Нилха-Сангун, ты забыл, что найманы ваши враги. Я здесь только для того, чтобы помочь.
– Кому? – въедливо спросил Нилха-Сангун.
– Я с тобой не хочу разговаривать! Хан-отец, если ты хочешь разгромить Коксу-Сабрака, делай, как мы договорились. Передвигать людей поздно, и нет в этом смысла. Надо, чтобы Коксу-Сабрак увидел перед собой тебя. Иначе он все поймет.
Ван-хан был в нерешительности.
– Может быть, это и верно. Но с другой стороны… Не знаю, Тэмуджин.
– Зато он все знает. Будет стоять в безопасном месте и посматривать… – проворчал Нилха-Сангун.
Обозленный Тэмуджин поднялся.
– Вступая в сражение, никто не может заранее предсказать, где будет безопасное место, – сумрачно сказал он. – Кто ищет безопасности, тому надо брать в руки не меч, а бич пастуха.
– Перестаньте спорить! Пусть все останется как задумали.
Тэмуджин вышел из шатра.
– Много умничает, – сказал Нилха-Сангун.
– Замолчишь ты когда-нибудь или нет? – набросился на него хан. Всегда впутываешься не в свое дело. Жужжишь на ухо о своих выдумках.
– Я ничего не выдумываю, отец! Ты же сам слышал, как он сказал, что найманы ему не враги.
Джамуха не упускал ни слова из этой перепалки. Он был доволен: все шло как надо.
Сражение началось по замыслу Тэмуджина. Но Ван-хан, терзаемый сомнениями, не исполнил того, что ему предназначалось. Он не пытался сдержать Коксу-Сабрака, бросился бежать после короткой схватки. Поспешное бегство навело Коксу-Сабрака на подозрение. Он не кинулся за Ван-ханом, не вышел из лощины, и ловушка, подстроенная Тэмуджином, оказалась пустой.
Пришлось вести невыгодное наступление на лощину. Сражение, вялое, без особого урона для той и другой стороны, продолжалось целый день. Вечером войска оттянулись на свои места, расположились на отдых. Небо было завалено облаками, падали редкие снежинки. Джамуха сидел в своей маленькой походной палатке перед огнем, жевал сушеное прогорклое мясо, запивая его кипятком из котла. К нему подходили нукеры, спрашивали то об одном, то о другом, но он раздраженно махал рукой. Они мешали думать. Кажется, выпал случай, когда можно расправиться с Тэмуджином, даже не вынимая из ножен меч. Если он правильно рассудил, все получится хорошо. Должно получиться.
Поужинав, велел позвать сына агтачи Тобухая, молодого воина Хунана.
Когда тот согнулся в поклоне, спросил, хитро усмехаясь:
– Ты, кажется, хотел жениться?
– Я просил в жены рабыню-татарку. Но ты не дал. – Хунан, хмурясь, отвел взгляд в сторону.
– Не дал? И верно, не дал! Но, может быть, и дам. А пока слушай и запоминай. Ты – найманский воин. Перебежал сюда…
Хунан смотрел на огонь, кивал головой, но, кажется, не очень-то вникал в его слова.
– Подыми голову! – приказал Джамуха. – На меня смотри! Исполнишь все как следует, получишь в жены татарку.
– Правда? – Хунан недоверчиво глянул на него. – Я сделаю все, что прикажешь! Но зачем тебе это?
– Меньше будешь знать, дольше проживешь… Запоминай, что я говорю.
Если ты напутаешь и скажешь что-то не так, не увидишь не только татарки, но и завтрашнего рассвета.
Под охраной двух нукеров он доставил Хунана в шатер Ван-хана. Хан и его сын молились перед сном. Кроме них, в шатре никого не было. Джамуха сказал испуганным голосом:
– Нам грозит большая беда, хан-отец! Этот человек прибежал от Коксу-Сабрака. Ты только послушай, что он говорит!
Пугливо озираясь, Хунан повалился перед ханом на колени.
– Охраняю я шатер Коксу-Сабрака… Вижу воина…
– Ты не заметил, какой он из себя? – спросил Джамуха.
– Молодой. Небольшого роста. Ноги кривые…
– Не Мухали его имя? – допытывался Джамуха.
– Имени он не называл. А может быть, я не расслышал. Воин сказал Коксу-Сабраку: «Он с тобой согласен. Завтра, не вступая в сражение, уведет своих людей. Но за эту услугу найманы должны дать клятвенное обещание не трогать его улуса».
– А кто этот «он»? – спросил, напрягаясь, Нилха-Сангун.
– Не знаю… – пробормотал Хунан. – Я больше ничего не знаю.
– Если это был Мухали… – начал Джамуха.
– А кому же быть другому? – перебил его Нилха-Сангун. – Конечно, это был он. И послал его Тэмуджин!
– Не может быть! – На шее хана вздулись жилы, он резко наклонился вперед, сграбастал Хунана за воротник, с силой рванул, закричал не своим голосом:
– Врешь, раб!
– И я думаю – врет, – сказал Джамуха, шагнул к Хунану, пнул вбок. Признайся хану-отцу – врешь?
– Смилуйтесь, высокие нойоны! Зачем же мне врать? Я думал, заслужу награду, а вы меня бьете…
– А может быть, и не врет, – сказал Джамуха.
– Конечно, он говорит правду! – Нилха-Сангун вскочил на ноги. – Я давно подозреваю, что Тэмуджин переведывается с найманами.
– Ты всех во всем подозреваешь! – сердито сказал Ван-хан.
– А кто упустил Эрхе-Хара, Буюрука и этого самого Коксу-Сабрака?
Тэмуджин. Кто подставлял наших воинов? Тэмуджин. Кто предупредил Коксу-Сабрака, чтобы он не вылезал из лощины? Тоже, думаю, Тэмуджин.
Почему же ты, отец, закрываешь глаза?..
– Подожди ты, подожди… – Непослушными руками Ван-хан растирал виски. – Я хочу видеть Тэмуджина. Я обо всем его спрошу.
– Он никогда не признается в таком постыдном поступке!
– А может быть, позвать? – вмешался в разговор Джамуха. – Я бы перед лицом хана-отца не смог утаить ничего. Только вот… Боюсь, если Тэмуджин поймет, что его двоедушие разгадано, ударит на нас в открытую. С одной стороны он, с другой – Коксу-Сабрак… И мы погибли.
Ван-хан вскинул руки, поднял страдальческий взгляд вверх.
– Боже великий! Что ты делаешь с людьми?
– Отец, они разобьют нас! Я не хочу больше скитаться по чужим землям.
– Но что делать, сын?
– Надо уходить, – сказал Джамуха. – Пока никто ни о чем не догадывается, мы тихо снимемся и уйдем. Утром будем далеко отсюда.
– Да, да… – Хан тяжело поднялся. – Будем уходить… Что же это делается, великий боже? Кому верить? На кого надеяться? – Он сморщился, будто от зубной боли.
Джамуха возвратился к себе, ткнул Хунана кулаком в бок.
– Не болит от моего пинка? Ничего, татарка вылечит.
Хунан промолчал.
Воины, сотня по сотне, уходили в темноту ночи. Падал снежок, заглушая стук копыт и тихие голоса. Джамуха поднял глаза к черному небу, засмеялся.
Из тонких, невидимых другим паутинок он сплел крепкую сеть и кинул под ноги анде Тэмуджину – хорошо! Хотел бы он завтра увидеть лицо анды, когда тот поймет, что остался один на один с Коксу-Сабраком…
Глава 7
– Разбудите хана!
– Тише, Мухали, тише, – попросил Боорчу. – Тебе приказано не спать ночами для того, чтобы спали другие.
– По пустякам я никого не бужу, Боорчу! – В голосе Мухали прозвучало сердитое нетерпение.
Тэмуджин приподнялся на локте. В тесной походной юрте тлел аргал, по стенам ползали красные блики света. Перед дверями спали Джэлмэ и Субэдэй-багатур. Боорчу сидел на постели, зевая, почесывал босые ноги. У порога, упираясь шлемом в крышу юрты, стоял Мухали. На воротнике его халата белел снег. Заметив, что Тэмуджин проснулся, он перешагнул через спящих сыновей кузнеца.
– Хан Тэмуджин, твой анда Джамуха и Ван-хан ушли.
Боорчу замер с открытым в зевоте ртом, из его груди вырвалось восклицание, как у человека, на которого внезапно плеснули холодную воду.
– Куда ушли Джамуха и Ван-хан? – спросил Тэмуджин.
– Должно быть, в свои нутуги.
– Как в свои нутуги? Ты что, набрался архи?
– Ушли, хан Тэмуджин. Мы остались одни. Я сам все проверил…
– Несешь какую-то глупость… – Он не верил Мухали, но руки сами собой натянули гутулы, набросили на плечи халат. – Взгреть тебя надо.
Он вышел из юрты. Холод охватил согретое постелью тело. Плотнее запахнул халат, вгляделся в ту сторону, где стояли Ван-хан и Джамуха. Там мирно мерцали огни.
– Мухали, ты что, ослеп, не видишь огней?
– Огни-то горят, но у огней никого нет.
И все равно он не верил, не мог поверить, однако холодок тревоги проник в грудь.
– Коня!
Вскочив в седло, помчался к огням. Конечно, подле них никого не было – ни одной живой души! Струился дымок, взлетали и гасли искры, взблескивали падающие снежинки. Что-то жутковатое было во всем этом.
Услышав стук копыт, он вздрогнул. Из темноты вынырнули Субэдэй-багатур и Мухали.
– Не понимаю, – сказал он, и губы задрожали от обиды. – Чтобы уйти от волчьей стаи, ей бросают паршивую овцу. Но разве я паршивая овца?
– Хан Тэмуджин, времени до рассвета осталось немного. Надо уходить, сказал Мухали.
– Да, надо уходить… Субэдэй-багатур, поезжай по следу, посмотри, куда они пошли. А ты, Мухали, поднимай людей.
Он шагом вернулся к своему стану. Воины уже разобрали его юрту, сворачивали войлок. У огня толпились нойоны, тихо, словно опасаясь, что их услышат найманы, разговаривали.
– Чего ждете? – угрюмо спросил он. – Когда проснется Коксу-Сабрак?
Все – к своим воинам! Джарчи и Хулдар, вы пойдете последними, и пусть ваши глаза будут на затылке. Сборы без шума. Джэлмэ, проследи. Руби на месте всякого, кто разинет рот.
Он все яснее осознавал грозную опасность, нежданно нависшую над его войском… Коксу-Сабрак, надо думать, бросится в погоню и рано или поздно настигнет. Сил у найманов достаточно, чтобы свернуть ему шею. Потом настанет черед и Ван-хана – неужели это не понятно старому глупцу? И о чем он только думал!
Прискакал Субэдэй-багатур.
– По их следу я доехал до речки. Они направились прямиком в кочевья кэрэитов. Мы пойдем за ними?
– Тише, Мухали, тише, – попросил Боорчу. – Тебе приказано не спать ночами для того, чтобы спали другие.
– По пустякам я никого не бужу, Боорчу! – В голосе Мухали прозвучало сердитое нетерпение.
Тэмуджин приподнялся на локте. В тесной походной юрте тлел аргал, по стенам ползали красные блики света. Перед дверями спали Джэлмэ и Субэдэй-багатур. Боорчу сидел на постели, зевая, почесывал босые ноги. У порога, упираясь шлемом в крышу юрты, стоял Мухали. На воротнике его халата белел снег. Заметив, что Тэмуджин проснулся, он перешагнул через спящих сыновей кузнеца.
– Хан Тэмуджин, твой анда Джамуха и Ван-хан ушли.
Боорчу замер с открытым в зевоте ртом, из его груди вырвалось восклицание, как у человека, на которого внезапно плеснули холодную воду.
– Куда ушли Джамуха и Ван-хан? – спросил Тэмуджин.
– Должно быть, в свои нутуги.
– Как в свои нутуги? Ты что, набрался архи?
– Ушли, хан Тэмуджин. Мы остались одни. Я сам все проверил…
– Несешь какую-то глупость… – Он не верил Мухали, но руки сами собой натянули гутулы, набросили на плечи халат. – Взгреть тебя надо.
Он вышел из юрты. Холод охватил согретое постелью тело. Плотнее запахнул халат, вгляделся в ту сторону, где стояли Ван-хан и Джамуха. Там мирно мерцали огни.
– Мухали, ты что, ослеп, не видишь огней?
– Огни-то горят, но у огней никого нет.
И все равно он не верил, не мог поверить, однако холодок тревоги проник в грудь.
– Коня!
Вскочив в седло, помчался к огням. Конечно, подле них никого не было – ни одной живой души! Струился дымок, взлетали и гасли искры, взблескивали падающие снежинки. Что-то жутковатое было во всем этом.
Услышав стук копыт, он вздрогнул. Из темноты вынырнули Субэдэй-багатур и Мухали.
– Не понимаю, – сказал он, и губы задрожали от обиды. – Чтобы уйти от волчьей стаи, ей бросают паршивую овцу. Но разве я паршивая овца?
– Хан Тэмуджин, времени до рассвета осталось немного. Надо уходить, сказал Мухали.
– Да, надо уходить… Субэдэй-багатур, поезжай по следу, посмотри, куда они пошли. А ты, Мухали, поднимай людей.
Он шагом вернулся к своему стану. Воины уже разобрали его юрту, сворачивали войлок. У огня толпились нойоны, тихо, словно опасаясь, что их услышат найманы, разговаривали.
– Чего ждете? – угрюмо спросил он. – Когда проснется Коксу-Сабрак?
Все – к своим воинам! Джарчи и Хулдар, вы пойдете последними, и пусть ваши глаза будут на затылке. Сборы без шума. Джэлмэ, проследи. Руби на месте всякого, кто разинет рот.
Он все яснее осознавал грозную опасность, нежданно нависшую над его войском… Коксу-Сабрак, надо думать, бросится в погоню и рано или поздно настигнет. Сил у найманов достаточно, чтобы свернуть ему шею. Потом настанет черед и Ван-хана – неужели это не понятно старому глупцу? И о чем он только думал!
Прискакал Субэдэй-багатур.
– По их следу я доехал до речки. Они направились прямиком в кочевья кэрэитов. Мы пойдем за ними?