- Все твои распоряжения выполнены, - услышал Александр голос Биксио. - Точно еще не известно, но, по предварительным подсчетам, здесь собралось около тысячи бойцов.
   - Ты примешь команду над "Ломбардией", - сказал Гарибальди, - а я поведу "Пьемонт". - И тотчас, обратясь к красным рубашкам, теснившимся вокруг, скомандовал: - Вперед, друзья! Всем грузиться на корабли!
   - На корабли! Всем на корабли! Посадка! - пошло греметь и перекатываться по набережной.
   Стоявшие у парапета лодки и челноки вмиг наполнились людьми. Залив зачернел суденышками, похожими издали на юрких рыбешек. "Ломбардия" и "Пьемонт" выглядели на фоне расцветающего заревыми красками неба большими и мощными кораблями. На самом же деле это были однотрубные колесные пароходы, снабженные на случай, если откажут машины, мачтами. Сейчас дым из корабельных труб широко растекался по горизонту и придавал всей картине посадки какой-то грозный колорит. Лодки уже подплыли к кораблям, и многие гарибальдийцы, которым было невтерпеж ждать очереди, чтобы подняться по трапам, начали карабкаться на палубы прямо по канатам. С набережной казалось, что оба корабля взяты на абордаж, - столько энергичных черных фигурок взбиралось по канатам и затопляло борта.
   Только один старый рыбацкий челнок как будто застыл посреди этого всеобщего движения и медленно кружился на одном месте. В челноке, видные всем, стояли рядом коренастый длинноволосый человек, высокий негр и маленькая черная собачка. От времени до времени бойцы Гарибальди слышали хорошо знакомый голос:
   - Не теснитесь. Не переполняйте лодки. Спокойнее. Не толпитесь все сразу у правых бортов. Пусть часть людей перейдет на левые, иначе корабли могут опрокинуться. Спокойнее.
   И, послушные этому голосу, гарибальдийцы выполняли все распоряжения своего вождя.
   - Пора и нам переправляться на "Пьемонт". Доколе же мы будем еще дожидаться вашего Пучеглаза! - нетерпеливо говорил Александр Мечникову.
   - Он такой же мой, как и ваш, - хладнокровно возразил Лев, продолжая озираться и ждать Лоренцо, который обещал явиться с Лукой непременно к посадке.
   Наконец медлить дольше стало невмоготу. Набережная приметно опустела - лодок почти не было, все они продолжали кружиться возле пароходов, видимо дожидаясь отплытия. У причала оставалась одна-единственная шлюпка, да и та тяжело осела в воду, столько набилось в нее пассажиров. Она готовилась отчалить.
   - Эй, погодите нас! - крикнул Лев лодочнику.
   Но едва он и Александр приблизились к парапету, как целая компания молодых гарибальдийцев опередила их и со смехом и шутками попрыгала в лодку.
   - Отчаливай! - крикнул кто-то из компании.
   Лодочник поспешил оттолкнуться веслом - он боялся, что суденышко его вот-вот опрокинется. Оба русских хмуро взглянули друг на друга.
   - Кажется, в этой компании был Датто, - сказал Александр. - Это он крикнул "отчаливай". Я узнал его по голосу.
   - Э, всюду вам чудится этот Датто! - досадливо отмахнулся Лев. - Надо что-то придумывать. Мы буквально, а не только символически остались за бортом.
   - Поищем еще какую-нибудь лодчонку у маяка, - предложил Александр. Не оставаться же нам, в самом деле, в Генуе из-за Лоренцо.
   А у самого сладко замерло сердце: если не уедут, стало быть, можно снова увидеть "Ангела-Воителя"... Александр дернул плечом, стряхивая с себя недостойный мужчины соблазн.
   - Побегу поищу...
   Но тут, на их счастье, из-за мыса выплыл длинный рыбацкий челнок, и зычный голос закричал:
   - Эге-гей! Синьор Леоне! Синьор Алессандро! Это мы! Подождите!
   - Пучеглаз! - узнал Александр. - Как он вовремя!
   Пучеглаз греб сильно, и через несколько минут челнок оказался у парапета. В нем, кроме Лоренцо, сидела какая-то странная фигура в старом кепи национального гвардейца, надвинутом на самый нос, в блузе до пят, засученных штанах и лакированных башмаках на босу ногу.
   С трудом узнали Лев и Александр в этом наряде Лукашку. Мальчик встал и торжественно откозырял обоим друзьям.
   - Ваша сумка при мне, синьор капитан! Вот она! - отрапортовал он Льву. - Я ничего не потерял!
   И в доказательство он поднял над головой сумку, из которой выглядывал растрепанный том Руссо.
   - Скорее в лодку, а то корабли уйдут без нас! - закричал Пучеглаз.
   Лев и Александр ловко спрыгнули с парапета. Через несколько минут вся четверка уже взбиралась на палубу "Пьемонта". Палуба эта превратилась в такой же бивуак, каким только что была набережная Генуи. Гарибальдийцы заполнили все помещения, переходы, нос и корму корабля. Каюты были забиты офицерами. Некоторые уже вынули карты и кости и намеревались начать игру. Говорили, что в кают-компании идет совещание военного совета, что Гарибальди вызвал туда всех своих военачальников: энергичного и храброго венгерца Тюрра, красавца и горячего патриота Орсини, бывшего священника Сиртори. У гарибальдийцев было слишком мало оружия - это грозило провалом всей экспедиции. Надо было любыми способами во что бы то ни стало раздобыть еще орудий и пороха. Кроме того, несмотря на все предосторожности, об экспедиции Гарибальди в Сицилию узнали все. Вся Европа напряженно следила за продвижением гарибальдийцев.
   В море уже крейсировали два неаполитанских корабля, и Гарибальди получил сведения, что бурбонцам приказано преградить дорогу его кораблям и захватить "Ломбардию" и "Пьемонт".
   Между тем наступило уже утро, надо было торопиться. В заливе заиграла резвая волна, подул ветер.
   Из кают-компании появилась знакомая всем фигура в развевающемся на ветру плаще.
   - Avanti! - зычно скомандовал Гарибальди.
   Ему ответил дружный, радостный крик его "тысячи". Мощный хор грянул гарибальдийский гимн:
   Разверзлись могилы, и мертвые встали,
   И наши страдальцы пред нами предстали,
   Венчанные лавром, как некогда в жизни,
   С любовью к отчизне в горячей груди.
   Восстань же! Восстань же, о юность народа!
   Несет наше знамя под ветром свобода.
   Восстань же с оружьем и мощным припевом,
   С любовью и гневом в горячей груди!
   Долой, уходи из Италии нашей,
   Ступай, чужестранец, откуда пришел!
   Отчизна цветенья, и песен, и смеха
   Оденется в сталь боевого доспеха.
   Пусть руки в оковах - мы свергнем тирана,
   И слава Лоньяно вернется в наш век!
   Австрийскую палку на части ломая,
   На битву за родину Рим поднимая,
   Ярмо наше скинем, австрийцев прогоним,
   Колен не преклоним пред ними вовек.
   Долой, уходи из Италии нашей,
   Ступай, чужестранец, откуда пришел!
   Наш дом - вся Италия наша родная.
   Ступай, чужестранец, живи на Дунае;
   Не трогай ни хлеба, ни нив наших спелых,
   Сынов наших смелых не смей отнимать.
   Два моря и Альп вековые отроги
   Вот наша граница. Пускай же дороги
   Пробьют Апеннины, и встанет за нами,
   И встанет под знамя вся родина-мать,
   Долой, уходи из Италии нашей,
   Ступай, чужестранец, откуда пришел!
   Женщины махали с берега и из лодок огромными соломенными шляпами.
   Биксио сигнализировал с "Ломбардии", что и у него все готово к отплытию.
   И вот уже загремели якорные цепи, забурлила за кормой вода, и белая пена, как кружевной шлейф, волочится за кораблем. Плавно удаляются, тают в солнечной дымке сверкающие дома и темная зелень генуэзских садов.
   Александр протолкался к самому борту и не спускает глаз с легкой белой лодки, плывущей по заливу. Там, в этой лодке, кроме матроса-гребца, грациозно наклонилась над водой гибкая женская фигура. Голубой зонтик колышется, как диковинный цветок. Но вот зонтик откинулся, показалась золотая голова, вверх взметнулась рука, приветливо замахала платком. Александр сдернул кепи с головы, тоже неистово замахал.
   "Прощай, прощай, красивая, милая! Приехала проводить, как обещала. Не обманула, милая".
   - Смотрите, синьор, не свалитесь в воду из-за вашей золотоволосой синьоры, - раздался рядом язвительный, дрожащий голосок.
   Александр обернулся. На него смотрел, весь пылая, совсем еще юный гарибальдиец в красной рубашке, перекрещенной ремнем, на котором висели пистолет и сабля. Глаза гарибальдийца готовы были испепелить Александра.
   - Что? Что такое? Лючия?! Вы!! - остолбенев, пробормотал Александр.
   А рядом грозно гремело и взлетало над синим в этот час Лигурийским заливом:
   Уста наши немы, сплетемся руками,
   Не дрогнем и встретимся грудью с врагами,
   На горных отрогах ударим оружьем,
   Всей жизнью послужим, отчизна, тебе.
   Довольно грабители нас угнетали!
   Все люди Италии дружно восстали!
   Как сто городов итальянских едины,
   Мы будем едины в священной борьбе.
   Долой, уходи из Италии нашей,
   Ступай, чужестранец, откуда пришел!
   27. К БЕРЕГАМ СИЦИЛИИ
   "Прекрасна была ночь начала великого дела! Она пронизывала сердца гордых той благородной гармонией, которая дает блаженство избранным! И кто может сомневаться в победе, летя на крыльях долга и совести и спеша навстречу опасностям и смерти, словно навстречу блаженному поцелую возлюбленной? "Тысяча" ударяла оружием о скалы, словно жеребец копытом о землю, чуя битву.
   Куда спешат они сражаться? Они, слабые, с сильными войсками! Они спешат туда, где люди не хотят больше подчиняться игу тирании и поклялись скорее умереть, чем остаться рабами".
   Так писал несколько лет спустя Гарибальди о походе в Сицилию. Пока на двух кораблях его "тысяча" спала, пела, чистила оружие, играла в шахматы и кости, ела сыр и запивала его кисловатым вином, генерал и его военачальники решали план высадки на сицилийский берег. За время плавания Гарибальди успел разбить своих бойцов на восемь отрядов и во главе каждого отряда поставил самых опытных офицеров. Сиртори был назначен начальником генерального штаба, Асерби - интендантом, Тюрр - адъютантом. Двое русских и с ними Пучеглаз и Лука попали в седьмой отряд, состоявший главным образом из студентов. Оружие и экипировка, которые удалось собрать, тоже были розданы бойцам "тысячи", однако на всех бойцов не хватило. Нужно было что-то срочно придумать, где-то раздобыть снаряды и пушки, иначе всех гарибальдийцев ожидала верная гибель. Гарибальди сообщили: кроме неприятельских крейсеров, у берегов Сицилии стоят еще и английские корабли. Правда, англичане объявили, что будут соблюдать полный нейтралитет. Они, мол, только охраняют интересы английских граждан в Сицилии. Но еще неизвестно, как себя будут вести английские корабли в случае морского боя.
   - Оружие, оружие нам сейчас нужнее, чем хлеб! - твердил Гарибальди Тюрру.
   Солнце купалось в зеленых волнах, доски накалились так, что обжигали босые ноги матросов.
   Александр и Мечников долго и безуспешно бродили по "Пьемонту": Лев искал свободную каюту или хотя бы незанятое место в каюте, а Есипов все надеялся отыскать среди бойцов сумасбродную дочку профессора Претори. Лючия, уязвив его, убежала, и он так и не смог узнать, каким образом очутилась она на корабле. Знает ли профессор, что дочь его вступила в гарибальдийский отряд и, вместо того чтобы смешивать оршады и стряпать пирожки, отправилась на войну? Не Датто ли сманил девушку? Однако в глубине души Александр ощущал угрызения совести. Он отлично знал: не Датто повинен в том, что Лючия сбежала из родительского дома в сицилийский поход. Правда, девушка - горячая патриотка, она преклоняется перед Гарибальди, но Александр не мог лукавить перед самим собой: не один только патриотизм привел Лючию сюда, на корабль. И вот теперь ради профессора придется Александру взять на себя роль рыцаря этой девчонки, охранять ее, следить за ее безопасностью. "Вот еще забота! И зачем только эта шальная увязалась в Сицилию!" - с досадой думал Есипов. Впрочем, эта досада и поиски девушки отвлекали его от собственной тоски. Он решился сказать Льву о встрече с Лючией.
   - Ага, я же предупреждал вас - от этой девицы можно чего угодно ждать, - нисколько не удивился Лев. - Недаром Италия - родина Беатриче Ченчи. Здесь, брат, родятся сильные характеры. - Он усмехнулся. - Но ваша-то роль теперь какова! "Что за комиссия, создатель!" продекламировал он.
   - Вам хорошо смеяться! - проворчал Александр. - А мне не до смеха.
   - Конечно, вы теперь отвечаете за ее жизнь, за ее безопасность, - уже вполне серьезно сказал Лев. - Ведь как бы вы ни отпирались, мне отлично известно, что она здесь только из-за вас.
   Александр махнул рукой. Он и не пытался отпираться. Теперь они продолжали свои поиски вдвоем со Львом. Они обшарили палубу и трюм "Пьемонта", вглядывались в каждую группу гарибальдийцев. Завидев издали стройного юношу, похожего обликом на Лючию, они бросались к нему, но каждый раз их постигало разочарование. В камбузе они наткнулись на Пучеглаза и Луку, которые успели уже свести дружбу с черномазым и хмурым на вид коком и помогали ему в стряпне. Впрочем, помогал по-настоящему один Лукашка: он поливал томатом огромное блюдо макарон, а Лоренцо, захватив целую пригоршню и закинув голову, заглатывал макароны и смачно облизывался. Увидев обоих друзей, он просиял, подмигнул им с видом заговорщика и кивнул на кока. "Не беспокойтесь, братцы, уж я о вас позабочусь", - сказал им этот выразительный взгляд.
   На корме, у связки канатов, спал, раскинув ноги в самодельных сандалиях, рослый гарибальдиец с изможденным лицом, обрамленным русой бородкой. Александр, который чуть не наступил ему на ноги, вдруг ахнул.
   - Монти! Марко Монти здесь?! - Он повернулся к Мечникову. Поглядите-ка на этого малого. Ведь это тот самый столяр Монти, которого мы вызволили из тюрьмы. Каким же образом...
   Но тут спавший, видно, услышал незнакомый говор. Он вскочил. Бледность побежала по его щекам.
   - Что? Что такое? Пора? Уже?!
   Вдруг глаза его увидели море за кормой, участливое лицо Александра. Морской ветерок заиграл у него в волосах. Он провел рукой по лбу, мучительно выкарабкиваясь из сна.
   - Ох, почудилось мне, что я опять там, в тюрьме! Никак не могу разделаться с ней, с проклятой...
   Смущенно улыбаясь, он приблизился к Александру:
   - Узнали меня, синьор? А мне с самого начала было известно, что вы будете здесь, с нами. Франческа слышала это от синьора художника. Да и Лоренцо, когда привел меня в отряд, тоже сказал, что я вас увижу.
   - И вы оставили семью, Монти?
   Марко вздохнул.
   - Что же поделаешь, синьор. Нельзя сидеть в укромном углу, когда люди идут драться за твою родину. Ведь я сицилиец, из-под Палермо, синьор. Там родился, там померли мои старики, там до сих пор живут мои братья и сестры. А теперь и сам я обязан жизнью генералу Джузеппе. Не будь его, мои косточки теперь гнили бы в земле. Франческа тоже сказала мне: "Иди и возвращайся с победой". Вот я и пошел. Да что я, - даже мой сынишка Уго чуть было не увязался за мной. Еле его отговорил: сказал, что он должен вместо меня остаться помощником и защитником матери.
   Марко совсем оживился и говорил с воодушевлением. Мечников вглядывался в него и думал: недаром Верещагин так увлекся своей картиной модель того стоила. Пожалуй, он и сам с охотой написал бы портрет этого столяра-гарибальдийца с такой удивительной, романтической судьбой.
   - А в какой отряд вас зачислили, синьор? - спросил Марко.
   - В седьмой.
   - О, стало быть, будем вместе воевать! - обрадовался Монти. - Лоренцо упросил начальство, чтоб меня определили к нему. Ведь мы с ним земляки, синьор, а он здесь, как старый вояка, всех знает.
   Монти явно гордился своим знакомством с Пучеглазом. Заметив, что Александр и Мечников собираются идти дальше, Марко осторожно коснулся пальцем рукава Есипова.
   - Синьор, - сказал он тихо, - синьор, может, в бою мне повезет, и я смогу отплатить вам за все, что вы для меня сделали. Я так этого хочу, синьор! И Франческа мне наказывала отблагодарить вас.
   - Полно, полно, вот пустяки какие! - смущенно пробормотал Александр.
   Его и трогала и тяготила эта благодарность. Он сделал вид, что торопится, и последовал за Мечниковым.
   Снова и снова оба друга обшаривали все помещения "Пьемонта". В узком нижнем коридоре, куда выходили двери кают, они вдруг наткнулись на знакомую высокую фигуру в серо-зеленой куртке. У дверей кают-компании, вполоборота к ним, стоял Датто. Лицо его выражало напряженное внимание. Из-за дверей доносился голос Гарибальди:
   - Пусть это военная хитрость, но я не вижу другого выхода. И не отговаривайте меня. На войне, да еще на такой войне, как наша, - это только необходимая мера.
   Датто заметил обоих русских, только когда они подошли к нему почти вплотную. Он поздоровался с ними так, будто впервые увидел их на корабле. Эпизода с лодкой словно и вовсе не было.
   - У генерала совещание командиров. Я получил распоряжение не пускать сюда посторонних, - обратился он к обоим друзьям. - Будьте любезны, синьоры, пройти в каюту или выйти на палубу.
   Александр вспыхнул, хотел что-то возразить, но его перебил Мечников.
   - Конечно, мы сию же минуту уйдем, капитан, - миролюбиво сказал он. Нам хотелось только удостовериться, не здесь ли синьорина Лючия. Она недавно была на палубе, а теперь...
   - Что-о?! - С Датто вмиг слетела его официальность. - Лючия - на корабле? Синьорина Претори?! Вы ее видели здесь?
   - Мы думали, вам это известно гораздо лучше, чем нам, - спокойно кивнул Лев. - Кто же, как не вы, уговорил ее бежать из родительского дома, кто же, как не вы, снабдил ее костюмом гарибальдийца, оружием? Кто помог ей определиться в волонтеры?..
   - Я?! Porco Madonna! Вы с ума сошли! Да у меня и в мыслях не было... - забормотал Датто. Вдруг он опомнился и подозрительно уставился на обоих друзей. - Вы со мной шутки шутите, господа. Видно, это вы сами подговорили синьорину Претори. Берегитесь, я узнаю правду, и тогда вам придется отвечать за свои поступки! У нас в Италии расплачиваются кровью, господа! - Он с ненавистью взглянул на Александра. - Я знаю, кто виновник ее побега. Я найду ее и заставлю сказать мне все.
   В своем волнении Датто позабыл о том, что стоит у самых дверей кают-компании и что там все слышно. Внезапно двери распахнулись, и в коридор вышел Гарибальди. Александр и Лев невольно попятились: на Гарибальди был сине-красный мундир с эполетами и кивер, украшенный высоким султаном. Генеральский мундир бурбонской армии!
   - Что тут такое? Отчего ты кричишь? - обратился Гарибальди к Датто, не обращая внимания на остолбеневших русских. Так как Датто не отвечал, то он, мельком поглядев на него, сказал: - Вели застопорить машины. Пускай бросят якорь у Таламоне. Мне необходимо повидаться с комендантом крепости Орбетелло.
   - Слушаюсь, генерал!
   Датто направился к лесенке, ведущей в машинное отделение. Но на прощание он бросил Александру еще один мстительный взгляд.
   28. СИГНАЛ В ТУМАНЕ
   Усталые и сердитые от бесплодных поисков, от стычки с Датто, наши друзья поднялись снова на палубу. Там было по-прежнему жарко и тесно.
   - А я вас ищу, ищу, синьоры. Пора обедать! - раздался мальчишеский голос, и перед ними предстал все такой же великолепный и важный Лука.
   Он провел их в укромный уголок за трубой парохода, где команда обычно сражалась в кости или шахматы. Там, на дощатой палубе, был аккуратно постлан старый мешок, на котором стоял котелок, полный дымящихся макарон.
   - Это для вас получил у повара синьор Лоренцо, - благоговейно показал на макароны Лука. - Ох, до чего же ловко умеет Лоренцо обойтись со всяким человеком! - восхищенно добавил он.
   Только при виде макарон Александр и Лев поняли, как они голодны. Между тем машины на "Пьемонте" затихли. Послышался лязг якорной цепи. Гарибальдийцы столпились у бортов, смотрели на видневшийся неподалеку порт Сан-Стефано и стены крепости Орбетелло. Спустили шлюпку, потом еще одну. Ветерок принес с берега запах цветущих оливковых деревьев. Солнце начало опускаться. Кто-то тихонько заиграл на мандолине. Корабль чуть покачивало.
   Прибежал всезнающий Пучеглаз. Ему уже стало откуда-то известно, что военная хитрость удалась Гарибальди и что, увидев блестящего бурбонского генерала в мундире, старый капитан крепости Орбетелло майор Джорджини выдал "для нужд королевской армии" сто тысяч патронов, три полевых орудия и тысячу двести снарядов.
   - Ну, теперь мы поживем! Теперь мы повоюем! - возбужденно повторял Пучеглаз, потирая руки.
   Новость распространилась по кораблю. Люди повеселели, кто-то во все горло затянул песню, и ее тотчас же подхватили, но тут от Гарибальди пришел приказ соблюдать тишину: неприятельские корабли крейсировали где-то поблизости.
   Якорная цепь снова загремела: "Пьемонт" отправлялся в дальнейший путь.
   Закатное небо полыхало золотым, оранжевым, зеленым, лиловым, вода принимала, вбирала в себя все эти краски, исчезала линия горизонта, и казалось, что небо и море - одна огромная чаша, наполненная расплавленной жидкостью. И вдруг очень быстро, почти незаметно для глаза, все подернулось дымкой, словно пеплом. Потускнели краски, красный мяч солнца бултыхнулся в воду. И откуда-то из глубин моря стал выползать туман. Он подымался и наплывал волнами - все гуще, все плотнее. Казалось, что "Пьемонт" погружается в вязкое месиво. "Ломбардия", которая следовала за "Пьемонтом", вдруг совсем скрылась из виду. Ее пытались окликнуть, она не отвечала. Понемногу замолкли даже разговоры. Люди напряженно вглядывались в обступившую корабль облачную завесу. Ни зги, ни огонька. "Пьемонт" подвигался вперед толчками, как слепой, бредущий ощупью. Лев и Александр завернулись в плащи и прикорнули на палубе, но заснуть не могли: им тоже передалось общее напряжение. Пучеглаз еще на закате отправился снова в камбуз к новому приятелю - коку, а Лука отпросился к матросам: ему хотелось достать у них мази и точило, чтоб наточить и начистить свою великолепную саблю.
   Туман теперь был так плотен, что казалось, его можно ощупать руками, как толстый занавес. Едва человек делал шаг в сторону, как уже терял и своего соседа и представление о том, где находится он сам.
   Лука, надраив в кубрике свое драгоценное оружие, вылез на палубу, ахнул, но все же пошел искать своих синьоров уффициале (офицеров). И почти тотчас же заблудился.
   Он то наступал на чьи-то ноги и в испуге отпрыгивал, то натыкался на связки канатов и ящики. Один раз он чуть не упал в море, потому что широко шагнул вперед, не видя ни борта, ни поручней.
   - Святая мадонна, что же это такое? Спаси и сохрани нас!
   Луке сделалось страшно, хотя он отлично знал, что кругом в этом белом мареве сидят и лежат люди, его друзья. Мальчику пришло в голову, что будет безопаснее, если он пойдет, держась за перила. По крайней мере не свалится в море.
   Так он и сделал. Однако не продвинулся он и на несколько метров, как увидел где-то впереди чуть светящуюся точку. Свет быстро перемещался то выше, то ниже. Лука обрадовался: "Никак, фонарь! Вот хорошо-то! Сейчас попрошу посветить и быстро найду моих синьоров". Он решительно двинулся на свет, но мутное пятно вдруг исчезло! Эге, нет, вот снова забрезжило... а теперь опять исчезло! "Вот чудеса! - рассуждал про себя Лукашка. - Кто там балуется? И откуда взяться здесь фонарю? Днем никакого фонаря я не приметил". Все же он продолжал подвигаться вперед, крепко ухватившись за перила. И вдруг у самого его лица, ослепив его, полыхнул свет.
   Лукашка протянул руку и тут же, чертыхнувшись, отдернул:
   - Ох, черт, жжется как!
   Свет мгновенно исчез, и кто-то невидимый, закутанный с ног до головы в плащ, вскрикнул:
   - Кто... кто здесь? Что нужно? Что такое?!
   - Это я, синьор. Ординанца русских, синьор. Извините, я ищу своих офицеров, - растерянно забормотал Лука, дуя на обожженные пальцы.
   - Зачем тебя дьявол здесь носит? Ступай на свое место! - свирепо сказал невидимый. - Чтоб ты здесь больше не шлялся, слышишь, сопляк!
   Оробевший Лука отступил. Долго еще бродил он среди белых волн тумана, покуда не набрел на своих "уффициале".
   - Где пропадал, Лукашка? - добродушно спросил его Александр.
   - Заблудился в тумане, синьор, - отвечал Лукашка, тряся рукой, которая так и горела у него.
   - Что это с твоей рукой?
   - Обжегся о фонарь, синьор.
   - Какой фонарь?
   Пришлось Луке рассказать историю своих странствований по кораблю. Неожиданно история с фонарем и человеком, который так грубо прогнал Лукашку, заинтересовала синьоров офицеров. Оба они забросали мальчика вопросами: как выглядел этот человек? На каком борту стоял? Какой у него голос? Луке было очень жаль, что он не может угодить добрым русским, но он не видел ни лица этого человека, ни его фигуры. А голос? Ну как же можно описать голос? По выговору, наверное, римлянин, а голос совсем обыкновенный.
   - Что вы думаете об этом, Лев? - взволнованно спросил Александр. Может, стоит доложить генералу?
   Лев махнул рукой:
   - А что вы ему скажете? Что какой-то человек стоял с зажженным фонарем у борта? А может быть, это делалось по его собственному приказанию. И потом, что вы видите в этом подозрительного? Я, например, уверен, что один из матросов просто что-то искал и светил себе фонарем.
   - О, вы всему находите объяснения! - недовольно пробормотал Александр, но настаивать не стал.
   Пока шел этот разговор, затерявшаяся в море "Ломбардия", которой командовал Биксио, тоже еле-еле подвигалась в тумане. Где-то в том же тумане находился и неприятельский фрегат. Биксио приказал на всякий случай погасить все огни и заглушить машины. Так можно было вернее проскользнуть мимо неприятеля. Сильно нервничающий Биксио сам стал на вахту и старался пронизать взглядом белесую пелену, окутывающую судно. Вдруг совсем близко Биксио различил какое-то большое темное пятно.