Кальма Н.. Заколдованная рубашка

   - Не надо. Ничего мне не надо, - отрывисто отвечал он. - У, проклятый дождь! Как он нас задерживает! Не будь его, мы уже давно встретились бы с бурбонцами и дали бы им попробовать на вкус наши ножи.
   - Не торопись, ты свое возьмешь, слово тебе даю, - утешал его Пучеглаз, все водя палкой над костром.
   От просыхающей одежды валил густой пар. Толстые телеграфные столбы давали сильное, высокое пламя, и людям было любо смотреть на это пламя. Они все теснее скучивались у костра, в то время как с неба на них изливались нескончаемые потоки.
   - Забирайте свое добро, пиччиотти, - командовал Пучеглаз. - И давайте следующую порцию. Чья очередь, любезные синьорины? Подходите, скидывайте ваши кружевные мантильи, красавицы!
   Желающих просушить одежду оказалось очень много. Все с шутками и со смехом начали стаскивать с себя рубашки. Однако Пучеглаз кого-то заприметил в толпе, окружившей костер, и закричал:
   - Стойте, стойте, пиччиотти! Я совсем забыл: сейчас очередь синьоров уффициале, моих начальников! Вот они уже стоят наготове. Синьор Леоне, синьор Алессандро, - обратился он к друзьям, - давайте сюда ваше платье! Нет, нет, не сомневайтесь, раздевайтесь. Сейчас вы получите теплую, сухую, под самым свежим дождем выстиранную одежду, и жизнь покажется вам прекрасной. Торопитесь, синьоры!
   - А что, может, и правда разденемся? - предложил Лев, подымая мокрое лицо к серому, безнадежному небу. - Можно будет посидеть пока под моим плащом.
   Александр с некоторым сомнением покосился на Пучеглаза, но тот уже протянул им свою палку.
   - Вешайте сюда. Все вешайте: чулки, сапоги, галстуки, шарфы, брюки, рубашки! - распоряжался он.
   И оба юноши послушно стаскивали с себя вещи, которые он называл, и нанизывали их на палку.
   И вот они уже сидят, оба голые, под широким плащом Мечникова. Плащ суконный, от него пахнет мокрой собакой, но под ним тепло. И Александру и Льву становится вдруг удивительно уютно. От костра идет нестерпимый жар, жар опаляет лицо, щеки начинают гореть, и что-то от детства есть в этом сидении у костра под плащом. Наверное, даже взрослый и насмешливый Лев это почувствовал, потому что он первый начал говорить именно о детстве, и говорить по-русски, очень тихо, чтобы слышал один только Александр:
   - У моего отца тоже был широкий-преширокий плащ и, когда я играл в путешествия, я делал из этого плаща палатку, забивался в нее и воображал, что я в девственном лесу. Потом я выходил на охоту. Я обшаривал полки на кухне и в буфетной. Мальчишкой я был очень тощий и плохо ел. Мои домашние были в отчаянии, они уговаривали меня, сулили мне сласти, если, к примеру, я съем супу. Но я почти не притрагивался к обеду. А тут, "на охоте", я сам, по собственному почину, забирал еду, как добычу охотника, в свою палатку и там в одиночестве пожирал все, что приносил. О моей игре узнали и стали потихоньку подкладывать на полки самое вкусное и питательное. Ах, какая это была отличная игра! - И Лев тихонько засмеялся у самого уха Александра. - А вы играли так, Александр? - спросил он и снова, не дождавшись ответа Есипова, засмеялся. - Нелепость какая, сидим голые под одним плащом, пять месяцев делим пищу и кров, плечо к плечу сражаемся, считаемся первыми друзьями, а говорим друг другу "вы"! Как вам это покажется?!
   Александр смущенно завозился под плащом.
   - Я полагал, вы сочтете это фамильярностью, - вымолвил он. - Ведь вы, Лев...
   - Ну, так вот: с сего знаменательного часа переходим на "ты", решительно объявил Мечников. - А возьмем Палермо, так закрепим наш брудершафт по-настоящему. Сейчас же изволь, брат, выбранить меня! потребовал он. - Да не стесняйся, не стесняйся, бранись хорошенько, как полагается, - прибавил он, заметив, что Александр как будто колеблется.
   - Ты... мерзкий насмешник, циник, ироник... - начал Александр и вдруг с внезапным порывом чмокнул Льва в щеку. - Знаешь, я очень горд и рад, что ты называешь меня другом! - закончил он.
   - Ну спасибо, - тихонько сказал очень довольный Лев. - Знаешь, хотя ты и бранишь меня циником, а я верю в людей и верю в нашу дружбу. - Ему, видимо, хотелось вернуться к давешнему разговору. - Да, ты мне еще не сказал, случалось ли тебе играть в путешествия.
   Александр покачал головой, и теплые капли с его волос упали на лицо Мечникова.
   - Нет, Левушка, не приходилось, - сказал он каким-то тусклым голосом. - Ведь у меня, по правде говоря, и детства-то не было. - Он чуть помолчал. - Ведь вы, наверное, знаете...
   - Знаешь, - тотчас же поправил его Лев.
   - Что? Ах да, ведь мы же теперь на "ты", - спохватился Александр. Он под плащом пожал руку Льва горячей рукой. - Какой же ты хороший, Левушка! Ведь за мою жизнь по-настоящему ласкова со мной была одна только няня Василиса, а гуманен - мой гувернер-швейцарец. Матери своей я не помню, а отец...
   Лев почувствовал, как при слове "отец" плечи Александра дрогнули, будто его зазнобило.
   - Ну полно, полно, брось, забудь, - поспешно заговорил он. - И бога ради, прости меня за мои никчемные воспоминания. Сам не знаю, почему вдруг такой стих нашел.
   - И прекрасно, и отлично, что нашел! - пылко возразил Александр. - Я вот тоже недавно вспоминал, как мы с тобой познакомились в Новый год у Дреминых на Васильевском. Помнишь?
   - Неужто это было только в Новый год?! - искрение удивился Мечников. - Подумать только! Всего пять месяцев с небольшим прошло, а кажется - протекли годы... Петербург, снег, студенты - как давно все это было! Ты скучаешь по России? - неожиданно спросил он.
   - Не скучаю, это не то слово, - отвечал Александр. - Я раньше не понимал, когда говорили, что у кого-то тоска по родине. А теперь иногда, как вспомню нашу псковскую деревню, запах скошенных лугов или как я катался зимой на коньках на пруду, так прямо сердце замрет... А вот есть же такие люди, как этот Датто, - задумчиво продолжал Александр. Изменник. Предатель. Что может быть страшнее! И какая страшная должна быть жизнь у такого человека, - сказал он, снова зябко подрагивая.
   - Он плохо кончит, я уверен, - отозвался Мечников. - Ах, Саша, как мне хочется записать все, что было с нами в этой экспедиции! И про Датто и про наших друзей...
   - Ну разумеется, ты непременно должен записывать все-все! - подхватил Александр. - Ты только представь себе: вот будущий историк берется написать о Гарибальди, о его походах, и вдруг находка - записки очевидца! И не просто очевидца, а очевидца просвещенного, умного, одаренного многими талантами...
   - Ну, уж ты выдумаешь! - пробормотал донельзя польщенный Мечников.
   - Нет, нет, я правду говорю, - настаивал Александр. - А как такие записки пригодятся нашим, в России, ты только подумай! - Он вдруг остановился, схватил друга за руку. - Послушай, а может, пока мы здесь воюем, там, у нас, уже освободили крестьян и наступила новая жизнь? - Он с трепетом ждал ответа Мечникова.
   Лев покачал головой:
   - Вряд ли. Мы услышали бы об этом. Ведь Гарибальди получает депеши, он непременно сказал бы нам. Ведь он всегда интересуется тем, что делается в России.
   Александр понурился.
   - Да, да, я и не подумал об этом... Ах, как мечтается иногда об этой новой жизни! Наверное, мой гувернер месье Эвиан был прав, когда говорил, что я всю жизнь буду стремиться к недостижимому. - Он вздохнул. - А помнишь, Левушка, как ты иронически осматривал меня, когда у Дреминых я выскочил и предложил себя в товарищи? Ты тогда не верил, что я могу быть тебе хорошим, настоящим товарищем? Ведь правда, не верил?
   - Нет, я сразу, как только ты мне руку протянул, поверил в тебя, проникновенно отвечал Лов. - А ты не жалеешь, что поехал со мной, с таким авантюрным бродягой?
   Вместо ответа Александр только крепче сжал пальцы Мечникова.
   - Можно мне спросить у тебя одну вещь? Ты не обидишься?
   - Я на тебя никогда и ни за что не обижусь, - тихо отозвался Лев.
   - Тогда скажи мне: Наташа Осмоловская любит тебя? Впрочем, нет, нет, это я глупо спросил, - опять перебил себя Александр. - Даже слепой увидел бы, что она тебя любит. Но ведь ты-то ее не любишь?
   - Нет, не люблю, - твердо отвечал Мечников.
   На минуту под плащом все затихло.
   - Бедная, бедная Наташа! - наконец чуть слышно пробормотал Александр.
   И такую печаль услышал Мечников в этих словах, что понял: это себя самого пожалел Александр.
   Он спросил осторожно:
   - Ты... еще не остыл? Еще помнишь? Думаешь?
   Александр встрепенулся.
   - Как, значит, ты знал? - Он весь запылал. - Неужто ты полагаешь, что я могу когда-нибудь забыть, остынуть?! Это уж до самой смерти. А может, и после смерти я буду любить ее. - И такой веры, такой глубокой серьезности были исполнены эти слова, что Лев не решился даже улыбнуться.
   - Она, верно, приедет сюда, когда мы возьмем Палермо, - лихорадочно продолжал Александр. - Она как-то обмолвилась, что мечтает повидать свободную Сицилию, если Гарибальди победит. И знаешь, о чем я иногда думаю? - спросил он вдруг.
   - О чем?
   - Я думаю, что должен совершить что-то в ее честь. Что-нибудь очень трудное. Такое, что требует большой смелости, силы, выдержки. Чтоб стать достойным встречи с нею.
   Мечников про себя умилился и поразился горячему порыву друга.
   - О, да ты из породы рыцарей, - сказал он чуть насмешливо, чтоб охладить Александра. - Подвиги в честь прекрасной дамы?
   - Нет, Левушка, ты меня не собьешь, и ты, пожалуйста, пожалуйста, не смейся! - все так же серьезно сказал Александр. - Я здесь потому, что хочу свободы для Италии. Для этой же свободы трудилась, рисковала собой и моя, как ты говоришь, "прекрасная дама". И мне не хочется отстать от нее.
   - Прости меня, друг мой, я не хотел тебя высмеять. Даю тебе честное слово, - смиренно сказал Лев. - Но ты знаешь меня и мой язык: никогда не могу утерпеть, чтоб не поддразнить тебя немножко.
   - Я не... - начал было Александр, но в это мгновение чья-то рука приоткрыла край плаща у самой его головы и голос Пучеглаза прокричал:
   - Эй, синьоры, заснули вы там, под своим плащом, что ли? Нате, получайте ваше платье, все уже просохло. Можете одеваться.
   С большой неохотой вылезли оба друга из-под плаща. Им жаль было расстаться с плащом не потому, что он хранил их тепло и служил защитой от дождя, а потому, что под ним впервые заговорили они, как близкие друзья, поверили друг другу нечто важное и сокровенное. У Александра было такое чувство, словно он побывал в палатке мечниковского детства. Вместе с Левушкой он путешествовал, охотился в девственном лесу, и ласковые руки матери Мечникова подкладывали им обоим лакомые кусочки.
   Они молча оделись, изредка переглядываясь, как заговорщики, и улыбаясь чему-то, что еще грело их изнутри. Лев Мечников с удивлением ощущал в себе огромную нежность к Александру. Как мил и дорог стал ему этот тонкий, смуглый мальчик с сильными руками и плечами мужчины. "Совсем как брат мне... Нет, дороже, гораздо дороже", - думал он, а сам уже суеверно страшился, что может потерять этого едва обретенного брата.
   Между тем Пучеглаз, который успел уже обегать все отряды, вернулся обеспокоенный и принялся настойчиво выспрашивать офицеров, куда они девали своего денщика Луку Скабиони. Повсюду на равнине пылали костры, повсюду у костров толпились и обсушивались люди, но Луки среди них не было.
   - Да почем я знаю, где пропадает этот негодный мальчишка! рассердился наконец Лев Мечников. - Едва мы расположимся бивуаком, как его и след простыл! Вот и сегодня: не успели прийти сюда, на плато, как он с собакой куда-то удрал. И мешок мой с собой унес. Воображаю, на что стали похожи мои вещи и книги под таким дождем! А может, Лука их вообще потерял. С такого станется!
   - Ну, пускай только вернется, уж я ему намылю голову! - пригрозил Лоренцо. - Подумать только: со вчерашнего утра у мальчишки корки хлеба во рту не было, а он где-то бродит со своим лохматым! И что с ним сталось, понять не могу!
   - Это все твоя медаль виновата, Лоренцо, - подал голос Александр. Лука вбил себе в голову, что должен во что бы то ни стало тоже получить награду. Вот он и старается найти для себя геройское дело.
   - Гм!.. Я тоже знаю кое-кого, кто мечтает о подвиге, - пробормотал себе под нос Мечников, однако так, чтобы услыхал один только Александр.
   Тот живо обернулся, хотел что-то сказать, но его цепко схватили за рукав, что-то завертелось у его ног, и Лука с Ирсуто, оба тощие, мокрые и возбужденные, появились перед ним.
   - Синьор уффициале! Синьор Алессандро, послушайте, что я вам скажу, зашептал Лука в самое ухо Александра, в то время как Ирсуто отряхивался и пристраивался к костру. - Вы только не браните меня, а я вам все расскажу... Я видел нынче одного человека из Алькамо, и я все узнал... Лука дрожал не то от холода, не то от возбуждения. - Человек этот еще в Алькамо заприметил левшу. Говорит, нос и глаза, как у ястреба, и лошадь седлал левой рукой. Ну все-все сходится, и это непременно он, Датто... С ним были еще бурбонцы, и они вместе удрали из Алькамо на лошадях. Человек этот слышал, как они сговаривались ехать прямо в Палермо.
   - Погоди, - перебил его Александр. - Расскажи все это синьору Леоне и Пучеглазу. Пускай и они тебя послушают.
   - Нет, нет, не зовите их, я боюсь, они будут бранить меня за то, что ушел без спросу, - пугливо озираясь на Мечникова, продолжал шептать Лука. - Теперь мы уж непременно найдем левшу, не будь я Лука Скабиони. Клянусь мадонной, если только мы возьмем Палермо, я его в земле отыщу! Найду и сам приведу его генералу Галубардо. "Вот вам, скажу, самый главный изменник!"
   Мечников, который давно уже издали прислушивался и приглядывался с любопытством к маленькому денщику, подошел ближе. Лука выглядел больным: исхудалое лицо, горячечные глаза. Вдобавок его великолепный наряд превратился в насквозь мокрые лохмотья, а от лаковых ботинок остались одни опорки, которые чудом держались на ногах.
   - Ага, явился-таки, красавчик! - вырос перед ним грозный Пучеглаз. Ну-ка, рагаццо, пойдем со мной, поговорим по душам! Сначала я, так и быть, покормлю тебя и твоего лохмача. Я всегда был благочестивым католиком и не хочу морить голодом даже таких паршивых щенят, как ты и он. Но уж потом я с тобой за все разочтусь!.. Нет, видно, никогда тебе не научиться воинской дисциплине! Придется отправить тебя домой, в Романью!
   Последняя угроза была страшнее всего. Лука вскрикнул от ужаса и, кажется, готов был зареветь. Но тут разом вступились оба русских.
   - Не брани его, Лоренцо, - сказал Мечников останавливая руку Пучеглаза, уже занесенную для оплеухи. - И, уж конечно, не бей! Ты же сам распекал его за то, что давеча, в пещере, он упустил Датто. Ну, так теперь он отправился снова отыскивать след левши.
   - И нашел его, - добавил Александр. - Так что спрячь свой кулак в карман, Лоренцо.
   Пучеглаз вытаращил свои и без того выпуклые глаза.
   - След левши, то есть Датто?! Да ведь он давно, с самого Калатафими, удрал! Его теперь и с собаками не сыщешь!
   - А мальчик с собакой сыскал, - засмеялся Мечников. - Ну-ка, Лука, расскажи синьору Лоренцо, что ты узнал.
   Маленький денщик, успокоенный заступничеством своих офицеров, повторил то, что ему удалось услышать от жителя Алькамо.
   - Так он удрал в Палермо?! Эх, скорее бы нам очутиться там! вырвалось у Пучеглаза, когда Лука окончил свой рассказ.
   - Скорее бы в Палермо! - мечтательно повторил Александр.
   - Скорее бы в Палермо! - отозвались гарибальдийцы у ближайшего костра.
   37. ДРУЗЬЯ РАССТАЮТСЯ
   Толстые тучи зацепились за скалистые отроги гор и не желали с них слезать. Казалось, будто сверкание молний их раздражает. Тучи начинали глухо ворчать, эхо разносило и усиливало это ворчание, и все небо разражалось бранью и бешено плевалось от злости. Потом брань и воркотня стихали, зато начинал явственнее слышаться глухой, однообразный перестук дождевых капель.
   Вторые сутки ни на минуту не прекращался дождь. Вторые сутки люди Гарибальди месили глину, скользили на скалистых уступах, спотыкались о мокрые камни и все время ощущали под одеждой холодные струи. Близ Ренне они столкнулись с бурбонскими разведывательными отрядами. Тотчас же с обеих сторон поднялась беспорядочная и, в общем, довольно безобидная пальба. По-видимому, королевские отряды не получили приказа, как действовать в случае встречи с противником, и потому, постреляв для приличия, удалились.
   Волонтеры теперь держали под своим контролем дороги Партинико и Сан-Джузеппе. Позиция эта была тактически удачной, и, если бы королевские войска напали на гарибальдийцев именно здесь, они оказались бы в невыгодном положении. Однако Гарибальди искал еще лучшего расположения. Он посовещался со своими командирами и решил, что дорога Корлеона - Палермо еще выгоднее в военном отношении. Там можно было легко маневрировать, а главное - к этой дороге подтягивались многочисленные отряды повстанцев, которые действовали в окрестностях Палермо.
   Когда на равнину спустилась ночь и мглистое небо окончательно слилось с землей, Гарибальди повел своих людей на корлеонскую дорогу.
   К дождю прибавился туман. И без того почти непроходимое ущелье закрылось плотной серо-белой завесой. Много часов длился этот тяжелейший переход через ущелье. Бойцы выбились из сил, и даже никогда не унывающий Пучеглаз не удержался и сказал что-то о самом трудном в его жизни походе.
   Разумеется, пушки застряли где-то в пути, и с ними остались артиллеристы, которые на себе вытаскивали их из засасывающей грязи. Однако дождь, а главное, туман сослужили гарибальдийцам отличную службу: неприятель узнал о переходе волонтеров, только когда они уже находились в городе Парко.
   Головная колонна гарибальдийцев вступила в Парко, когда совсем рассвело. В колонне шли пехотинцы и ехали несколько верховых, в том числе наши друзья. Пушки должны были прибыть позже, но для них нужны укрепления, и Гарибальди сам отправился осматривать все подходящие для установки орудий пункты.
   Позиции в Парко были удобны для обороны, однако Гарибальди видел, что неприятель может воспользоваться окружающими горами, обойти его и напасть совершенно неожиданно. Между тем надо было торопиться. Розалино Пило, вождь сицилийских патриотов, уже влился со своим отрядом пиччиотти в гарибальдийское войско. Кроме того, под Палермо находились еще разрозненные партизанские группы, которые надо было собрать и присоединить к "тысяче". Революционный комитет в Палермо также ожидал от Гарибальди сигнала к действию.
   Сиртори приехал в старые казармы Парко, в которых временно расположился седьмой отряд. Был час обеда, и люди, за неимением лучшего, закусывали хлебом и сыром. Впрочем, Пучеглаз, как всегда, ухитрился разыскать в городке вдову одного из бесчисленных своих кумовьев, и та снабдила его куском мяса и даже флягой вина, которыми он и делился с Александром и Монти. Дождь прекратился, и все трое устроились на просохших каменных плитах обширного двора. Мечникова с ними не было - он отправился в сопровождении Луки и его Ирсуто побродить по живописному городку: ему хотелось сделать несколько зарисовок в альбом, а если случится, зайти в тратторию и промыслить чего-нибудь съестного для себя и для друзей.
   Сойдя с коня во дворе казармы, Сиртори тотчас увидел своими зоркими маленькими глазками всю компанию. Пучеглаз был известен ему еще в Комо, и его же награждал он медалью за бурбонского "языка".
   Лоренцо тоже заметил полковника и почтительно поднялся ему навстречу.
   - Тебя-то мне и надо, - отрывисто сказал ему Сиртори. - Ты ведь старый, опытный боец. Хочешь заработать еще одну медаль и сделать большое дело для Италии?
   - Еще бы! Кто бы от этого отказался! - отвечал, подмигивая, Пучеглаз. - А что для этого нужно?
   Сиртори отвел его в сторону:
   - Нужно пробраться в Палермо и передать письмо генерала адвокату Франческо Мерлино.
   - Ага, понимаю. Это тому, что руководит всеми повстанцами в Палермо? - спросил Лоренцо.
   Сиртори с удивлением уставился на него.
   - Ну и проныра! Все-то он пронюхает, этот Пучеглаз!
   - Синьору полковнику известно мое прозвище? - обрадовался Лоренцо. А я-то думал, что его никто, кроме наших ребят, не знает! Пусть синьор полковник не удивляется, что мне известны разные вещи. Я ведь здешний, мне половина жителей либо кумовья, либо родня. Вот и я соображаю, что к чему.
   - Значит, соображаешь, что Мерлино должен в нужный час поднять своих людей и помочь нам? - сказал уже совсем доверительно Сиртори. - Подбери себе пару товарищей, лучше тоже каких-нибудь местных, из ремесленников. Мы дадим вам подходящее платье и бумаги, что вы идете, скажем, строить дом какому-нибудь палермскому купцу.
   - Флоридо Матеучи собирался строить дом, когда я был здесь в последний раз, - подсказал Пучеглаз.
   - Отлично. Впишем в бумаги твоего Матеучи, - согласился Сиртори. - А кого ты возьмешь в товарищи?
   - В товарищи? - Пучеглаз подумал, оглянулся. - Вон там сидят мои друзья, синьор полковник, все хорошие люди. Один вон, бородатый, - это Монти Марко. Он тоже сицилиец, как и я. Вот его бы я взял. Можно мне поговорить с ним?
   - А ручаешься за него? - спросил Сиртори.
   - Как за самого себя, - твердо отвечал Пучеглаз.
   - Тогда скажи ему, - позволил полковник.
   Пучеглаз подошел к Монти и принялся ему что-то шептать. Александр, который давно наблюдал за его беседой с полковником Сиртори, беспокойно поднялся.
   - Что там такое, Лоренцо? - спросил он. - Что случилось?
   - Сейчас, сейчас, - повернулся к нему Пучеглаз. - Ну, так как же. Марко, идешь или нет? - обратился он к Монти.
   - Иду, конечно! - отвечал тот.
   Александр увидел, как вспыхнуло его лицо, какой радостью заблестели глаза. Он догадался.
   - Вы куда-то отправляетесь, Лоренцо? - спросил он, и голос его задрожал. - Вдвоем? Без меня?
   - Сейчас, сейчас, - заторопился Пучеглаз. - Одну минутку, синьор Алессандро.
   Он подбежал к Сиртори:
   - Монти согласен идти. Но есть тут одна загвоздка, синьор полковник. Нас тут пятеро друзей. И мы, как начали вместе наш поход, так не расстаемся. Нельзя ли нам идти всем вместе?
   - Пятеро - это слишком много, - покачал головой Сиртори. - Самое большое - трое. Иначе все дело провалится. А кого еще ты хотел бы взять?
   - А вон того, молодого, - отвечал Пучеглаз, указывая на Александра. Правда, он новичок, но очень смелый. Помните, синьор полковник, это он у Калатафими взобрался на батарею и сшиб офицера-бурбонца.
   - Как же, помню, - сказал Сиртори, приглядываясь к Есипову.
   Он подозвал его к себе.
   - Кажется, русский студент? - обратился он к Александру. - Предстоит опасная вылазка в расположение неприятеля. Короче говоря, надо пробраться в Палермо и передать там нашим людям поручение генерала. Вот он, - Сиртори показал на Пучеглаза, - хлопочет за тебя. Хочешь идти третьим?
   Александр радостно вспыхнул, так же как Монти. "Вот оно, то большое дело, о котором я столько мечтал! И в Палермо!" Он с минуту молчал и только с восторгом смотрел на полковника.
   - Так согласен? - снова спросил тот, хотя был уверен в ответе - такое красноречивое лицо было у юноши.
   - Согласен, разумеется, согласен! - выговорил наконец Александр. Только... - Он замялся. - Синьор полковник, мой друг, капитан Мечников, тоже, наверное, захочет участвовать в этом деле. Нельзя ли взять и его? Он сейчас должен вернуться сюда, и я просил бы вас...
   - Капитан Мечников получает другое задание от генерала, - сказал Сиртори. - Когда я был у Гарибальди, он при мне распорядился вызвать твоего друга.
   - Другое задание? - растерянно повторил Александр. - Значит, мы не будем вместе?
   Что-то в его голосе тронуло сурового аскета Сиртори.
   - Тогда, может, ты тоже останешься? Не пойдешь в Палермо? - спросил он. - Мы легко найдем на твое место охотников.
   - О нет, нет, что вы, что вы! - испугался Александр. - Я пойду! Я непременно пойду с ними, - кивнул он на Пучеглаза и Монти. - Они ведь тоже мои друзья.
   - Тогда через два часа приходите все трое, я дам вам бумаги и одежду, - сказал Сиртори.
   Пучеглаз подвел ему коня, Сиртори вскочил в седло и ускакал - прямой, бледный, решительный священник-солдат.
   Пока во дворе казармы шел весь этот разговор, Мечников, пристроив с помощью Луки походный этюдник, рисовал у маленького фонтанчика двух абруццких девушек. Девушки конфузились, кокетливо прикрывались черными шалями, задирали Луку и его лохматого Ирсуто, и все было мирным и безмятежным в этом уголке зеленого городка до той минуты, пока не прибежал от Биксио запыхавшийся посланный.
   - Синьор уффициале, вас требует генерал!
   Лука, на ходу складывая этюдник, побежал с Ирсуто за Мечниковым, который шагал буквально семимильными шагами. В штабном домике, куда их привел посланный, оказался не Гарибальди, а Биксио. Он тотчас принял Мечникова.
   - Генералу известно, что у Комо вы участвовали в строительстве укреплений, - сказал он Льву. - У нас очень мало людей, знакомых с этим делом. Генерал надеется на вас. Вы показали себя большим другом Италии и храбро дрались за нее. Мы дадим вам абруццких крестьян. Надо срочно построить несколько брустверов, рвов, баррикад. Займитесь этим тотчас. Все нужные указания вам дадут. - Тут он заметил Луку, который примостился с Ирсуто прямо на полу и не сводил с него глаз.
   - Это ваш ординанца? Держите его при себе. Он может пригодиться для связи. Там, где не пройдет иной раз взрослый, пройдет мальчишка. Обстановка усложняется, предупреждаю вас.
   Мечников прямо из штаба отправился в казарму седьмого отряда. У него была еще смутная надежда забрать с собой Александра, Пучеглаза и Монти. Но, придя в казарму, он узнал, что трое друзей куда-то спешно отправились по приказу полковника Сиртори, что сам полковник был здесь и долго с ними разговаривал. Льву стало не по себе. Безотчетная тревога не давала ему ни на чем сосредоточиться. А тут еще Лука то и дело приставал к нему с вопросами.