Страница:
Мое отвращение куда-то исчезло, а следом пропало и беспокойство за Аркадия. Я позабыла обо всем, завороженная блеском темно-зеленых глаз. Да простит мне Господь, но в то мгновение я испытывала чувственное возбуждение, и переживания Жужанны перестали быть для меня просто фразами из дневника. Сейчас я могла бы погрузиться в такое же безграничное наслаждение, достаточно лишь сорвать с шеи распятие и прямо здесь, в сумраке коридора, притянуть Влада к себе и почувствовать, как его зубы прокусывают мою кожу...
Я схватила распятие и крепко прижала золотой крест к горлу. Наверное, от резкого движения ребенок в моем чреве шевельнулся. Чары Влада мгновенно рассеялись, и я с еще большим, нежели прежде, отвращением крикнула:
– Я этого не допущу! Умру, но не допущу!
Он зловеще ухмыльнулся и приготовился что-то сказать, но я опередила его. У меня не было ни капли страха перед ним – только ненависть. Ненависть к нему и любовь к мужу и ребенку.
– Я ни за что здесь не останусь, – срывающимся голосом проговорила я. – И Аркадию не позволю быть игрушкой в ваших руках. У вас есть власть над ним. Но власти надо мной у вас нет!
– Не надо быть такой самоуверенной, моя прекрасная Мери, – ответил Влад.
Впрочем, мне только показалось, что ответил, ибо его губы не двигались. Он опустил руку, но сам не отступил, а, наоборот, угрожающе подался вперед, и его зеленые глаза заполнили собой все вокруг. Со зловещей, отвратительной ухмылкой (впервые эту ухмылку я увидела во время поманы) он прошептал:
– Тогда, моя дорогая, ради собственной жизни и жизни твоего драгоценного ребенка советую остерегаться волков.
Он ушел. А я осталась стоять на ватных ногах, тяжело привалившись к стене. Из спальни слышались громкие, надрывные рыдания Аркадия.
Муж заявил, что всю ночь проведет возле тела сестры. Сегодня это не страшно. По словам Дуни, пока Жужанну не похоронят, она не воскреснет (если это слово применимо к вампирам). Чтобы не усугублять горе Аркадия, я попросила слуг оставить его одного. Они еще успеют приготовить тело Жужанны к погребению.
Мы с Дуней расположились на ночлег в небольшой комнате, которая раньше служила детской. Вокруг окон мы развесили гирлянды чеснока. Разве я могла остаться одна в спальне, где разбито стекло? У меня есть слабая надежда, что в этой комнатке он меня не найдет. Я принесла сюда подушку, одеяло, а также дневник и чернильницу с пером. Как хорошо, что Дуня рядом со мной.
Ночь обострила мои страхи. Но в одном мне стало значительно легче: теперь я уверена, что крестьянские легенды о стригое и договоре с ним – сущая правда. Жуткая, ужасающая правда, но я хотя бы знаю, с каким злом мне суждено сражаться. Оно кажется всепоглощающим, однако оно не может быть сильнее моей любви к мужу и ребенку.
Смерть Жужанны – лишь временная победа Влада. Но нас ему не одолеть. Мы обязательно вырвемся отсюда.
Глава 10
Глава 11
Я схватила распятие и крепко прижала золотой крест к горлу. Наверное, от резкого движения ребенок в моем чреве шевельнулся. Чары Влада мгновенно рассеялись, и я с еще большим, нежели прежде, отвращением крикнула:
– Я этого не допущу! Умру, но не допущу!
Он зловеще ухмыльнулся и приготовился что-то сказать, но я опередила его. У меня не было ни капли страха перед ним – только ненависть. Ненависть к нему и любовь к мужу и ребенку.
– Я ни за что здесь не останусь, – срывающимся голосом проговорила я. – И Аркадию не позволю быть игрушкой в ваших руках. У вас есть власть над ним. Но власти надо мной у вас нет!
– Не надо быть такой самоуверенной, моя прекрасная Мери, – ответил Влад.
Впрочем, мне только показалось, что ответил, ибо его губы не двигались. Он опустил руку, но сам не отступил, а, наоборот, угрожающе подался вперед, и его зеленые глаза заполнили собой все вокруг. Со зловещей, отвратительной ухмылкой (впервые эту ухмылку я увидела во время поманы) он прошептал:
– Тогда, моя дорогая, ради собственной жизни и жизни твоего драгоценного ребенка советую остерегаться волков.
Он ушел. А я осталась стоять на ватных ногах, тяжело привалившись к стене. Из спальни слышались громкие, надрывные рыдания Аркадия.
Муж заявил, что всю ночь проведет возле тела сестры. Сегодня это не страшно. По словам Дуни, пока Жужанну не похоронят, она не воскреснет (если это слово применимо к вампирам). Чтобы не усугублять горе Аркадия, я попросила слуг оставить его одного. Они еще успеют приготовить тело Жужанны к погребению.
Мы с Дуней расположились на ночлег в небольшой комнате, которая раньше служила детской. Вокруг окон мы развесили гирлянды чеснока. Разве я могла остаться одна в спальне, где разбито стекло? У меня есть слабая надежда, что в этой комнатке он меня не найдет. Я принесла сюда подушку, одеяло, а также дневник и чернильницу с пером. Как хорошо, что Дуня рядом со мной.
Ночь обострила мои страхи. Но в одном мне стало значительно легче: теперь я уверена, что крестьянские легенды о стригое и договоре с ним – сущая правда. Жуткая, ужасающая правда, но я хотя бы знаю, с каким злом мне суждено сражаться. Оно кажется всепоглощающим, однако оно не может быть сильнее моей любви к мужу и ребенку.
Смерть Жужанны – лишь временная победа Влада. Но нас ему не одолеть. Мы обязательно вырвемся отсюда.
Глава 10
ДНЕВНИК МЕРИ УИНДЕМ ЦЕПЕШ
19 апреля
Аркадий совсем обезумел. Он забыл про пищу и сон и ни на шаг не отходит от своей сестры, хотя сегодня мы ее уже похоронили.
Жужанна умерла позавчера вечером. Всю ночь Аркадий провел рядом с ее телом. Я не пыталась увести его, поскольку Дуня заверила меня, что опасность ему не грозит. Наверное, решила я, в Трансильвании принято, чтобы ближайшие родственники проводили ночь рядом с умершим. Такую же скорбную вахту Аркадий нес и у тела своего отца, скончавшегося за несколько часов до нашего приезда.
Но и после ночного бдения Аркадий не захотел расстаться с сестрой. Эту новость мне сообщила Дуня, вернувшись в детскую. Он наблюдал, как служанки омывают тело Жужанны. Затем покойную положили в гроб и перенесли в парадную гостиную. Аркадий пошел вместе с ними и остался там. Это обстоятельство тревожит Дуню, поскольку уже сделаны все необходимые приготовления, чтобы после погребения спасти Жужанну от превращения в стригоицу.
После разговора с горничной я пошла в гостиную, но дверь оказалась заперта изнутри на задвижку. Аркадий сделал вид, будто не узнал моего голоса Он даже не подошел к двери, а крикнул издали, пригрозив, что пустит в ход револьвер, если его не оставят в покое. Обескураженная, я побрела обратно в детскую. Хотя я и не получила религиозного воспитания, мне вдруг захотелось помолиться на иконку святого Георгия[32], которую Дуня сюда принесла. Тревоги и волнения последних дней предельно истощили мои силы, и я забылась тяжелым сном.
Где-то ближе к вечеру меня разбудил шум и крики, доносившиеся из глубины дома. Позже я узнала, что Аркадий, угрожая револьвером, выгнал плакальщиц, нанятых Владом для совершения традиционного ритуала. Мое волнение передалось ребенку, он начал стучать ножками в живот. Снова заснуть мне уже не удалось, как не удалось и просто отдохнуть.
Солнце село, но Аркадий по-прежнему оставался возле тела Жужанны. Вечер пробудил во мне все страхи, донимавшие меня в последние дни. Я чувствовала: надо что-то делать, и как можно быстрее. Я представила своего мужа, сидящего в темноте возле гроба с телом его неумершей сестры... и содрогнулась. Еще раз мысленно воззвав к помощи святого Георгия, я встала и пошла к мужу, надеясь уговорить его прекратить это бдение и вместе со мной вернуться в детскую, где он будет в безопасности.
Полная решимости, я громко постучала в дверь гостиной. Ответом мне был хриплый крик:
– Убирайтесь прочь!
– Аркадий, это я.
Я намеревалась вовлечь мужа в разговор, воззвать к его разуму. Мне казалось, это выведет его из оцепенения и он в конце концов откроет дверь. Но его голос, изменившийся от горя, больно ударил по моим до предела натянутым нервам. Я медленно привалилась к двери и заплакала от безысходности.
Язык меня не слушался, я могла только плакать. В гостиной было тихо, потом послышались глухие шаги. Скрипнул отодвигаемый засов. Дверь отворилась. На пороге стоял мой муж, сжимая в руке револьвер. За его спиной начинался сумрачный мир, едва освещенный тусклыми точечками свечей.
При виде Аркадия у меня сжалось сердце. Небритый, в измятой одежде, с темными кругами под глазами. За то время, что мы не виделись, на его правом виске появилась седая прядь. "А Влад с каждым днем молодеет", – подумалось мне.
– Мери, ты? – удивленно спросил Аркадий.
При звуке его голоса, звучавшего по-детски беспомощно, я снова расплакалась. Аркадий опустил револьвер. Глаза его распухли и покраснели от слез, а ведь именно они всегда придавали его облику какое-то особое обаяние. Светло-карие, с заметным зеленоватым отливом и, словно для пущей выразительности, обведенные темно-коричневой каймой, они, подобно глазам его "дяди" и сестры, притягивают к себе.
Сейчас взгляд этих прекрасных, выразительных глаз был совсем потерянным и отчаявшемся, как у мальчишки, заблудившегося в бескрайнем лесу. Аркадий посмотрел на меня, прищурился, будто пытался вспоминать, знакома ли я ему и можно ли мне доверять.
– Да, дорогой, это я, твоя Мери, – тихо сказала я и сделала шаг к двери.
Аркадий напрягся, но револьвера не поднял. Я застыла в ожидании. Рука с оружием опустилась еще ниже, теперь дуло глядело в пол. Однако его пальцы все так же крепко сжимали рукоятку.
Затем он повернулся и пошел назад, туда, где в самом центре гостиной стоял открытый гроб. Я последовала за ним. Лампы не были зажжены, и углы громадного помещения тонули в темноте. Свечи горели лишь в напольном канделябре – высоком, почти вровень с моим лицом.
Двадцать зажженных свечей посылали Жужанне свой золотистый свет, делая покойную похожей на изваяние, олицетворяющее красоту и совершенство. Мне подумалось, что живой женщине не достичь такой безупречности линий и пропорций тела. Я никогда не представляла, что мертвый человек может быть настолько прекрасен, и инстинктивно прикрыла рот, боясь случайного возгласа. Приглядевшись, я поняла, что дело здесь не только в теплом сиянии свечей. Тело Жужанны излучало внутренний свет, и ее кожа приобрела такой же фосфоресцирующий блеск, как и кожа Влада (еще тогда, во время поманы, я поразилась этой его особенности). Я продолжала смотреть и обратила внимание на бледные серебристо-голубоватые вспышки, пробегавшие по телу Жужанны.
Внешний облик покойницы обладал такой необычайной притягательностью, что я буквально заставила себя перевести взгляд на Аркадия. Муж снова опустился на стул возле гроба. Как и я, он зачарованно глядел на Жужанну, правильнее сказать, целиком ушел в ее созерцание. Я позвала его по имени: сначала тихо, потом громче. Он не слышал, находясь в состоянии транса.
Тогда я наклонилась и взяла Аркадия за руку. Он встрепенулся, револьвер, с которым он не расставался, угрожающе блеснул. Похоже, муж забыл, что сам же привел меня сюда. Я попятилась назад. Страх в его глазах стал гаснуть. Аркадий вновь меня узнал.
– Аркадий, – тихо произнесла я.
Черты его лица немного смягчились. Это придало мне смелости, и я коснулась его плеча. Входя в гостиную, я совсем не знала, о чем стану говорить. Я лишь понимала: мы оба дошли до крайнего отчаяния. Я произнесла слова, подсказанные мне сердцем:
– Аркадий, я понимаю, сколь велико твое горе. Но ты – мой муж, и мне необходима твоя помощь.
Мои слова пробили завесу отчаяния, окутавшую разум Аркадия, и он меня услышал. Положив револьвер рядом с собой на мягкое сиденье стула, муж поднял глаза. Я чувствовала, какие яростные усилия он прикладывал, чтобы вырваться из внутренней тьмы. Но главное – прежний Аркадий, которого я знала и любила, возвращался, и мне стало легче.
– Дорогой, пойдем спать, – прошептала я. – Пойдем ляжем. Нам обоим нужно отдохнуть.
Аркадий обхватил пальцами свои недавно поседевшие виски и покачал головой. Его голос дрожал от страдания и душевной боли. Мне стало страшно за его рассудок.
– Не могу... я не смею ее оставить...
– Тебе нечего бояться, – успокоила его я. – Попросим кого-нибудь из слуг.
– Нет!
Он резко повернулся ко мне (как змея, готовая ужалить!).
– Слугам я больше не верю!
Аркадий перешел на шепот, словно боясь, что слуги нас подслушивают. Глаза его лихорадочно вспыхнули.
– Когда умер отец, я им еще верил... Но потом... Видела бы ты, что они сделали с его телом...
Аркадий вздрогнул и опять покачал головой.
– Нет. Я не оставлю никого из них рядом с Жужей.
– Ты говорил мне, что видел в замке страшные вещи, – напомнила я мужу, стараясь говорить ровным, твердым голосом. – А я видела страшные вещи здесь, в нашем доме. Здесь стало небезопасно, поэтому мне нужна твоя помощь. И не только мне... Твоему ребенку тоже.
Я положила руку Аркадия себе на живот, чтобы он ощутил, каким беспокойным стал наш малыш. У мужа потеплело лицо, мне показалось, что он сейчас заплачет. Но вместо этого Аркадий встал и крепко обнял меня.
Мне пришлось ловить ртом воздух, но это объятие меня очень тронуло. По моим щекам потекли горячие слезы. Я тоже вцепилась в Аркадия, боясь его отпустить. Мне казалось: стоит только разжать руки, как наша маленькая семья навсегда распадется.
– Я так напуган, – прошептал он мне на ухо.
Плача, мы прижались друг к другу мокрыми щеками, и я не знала, где мои слезы, а где – Аркадия. Это были наши общие слезы.
– Мне страшно даже подумать, что с тобой или малышом может случиться беда.
– А я боюсь за тебя, – всхлипнула я. – После всего, что тебе пришлось пережить, ты стал буквально сам не свой от горя. Помнишь, мы решили перебраться в Вену? Надо уезжать отсюда, и немедленно, пока зло не загородило нам дорогу.
– Да, – рассеянно произнес Аркадий. – Мы должны уехать.
Я почувствовала, как его тело вновь напряглось, и увидела перекошенный рот.
– Но я не могу оставить ее. Сейчас нельзя уезжать.
Я тоже напряглась и высвободилась из его объятий, хотя мы продолжали держать друг друга за талию. Я решила осторожно подвести Аркадия к правде о том, кем в действительности является Влад.
– Аркадий, ты заметил, насколько прекрасна Жужанна?
Он вздохнул, разжал руки и вновь взглянул на сестру, скорбно кивнув головой.
– Да... Да, она удивительно прекрасна...
Аркадий кашлянул, пытаясь подавить подступившие к горлу рыдания.
Я встала рядом с ним и обняла его за плечо.
– Жужанна сейчас прекраснее, чем была при жизни. Но разве ты забыл, что, когда мы приехали, твоя сестра выглядела совсем по-другому? У нее была искривленная спина и усохшая хромая нога.
Аркадий поднял голову вверх, где на высоком потолке плясали тени. Мне показалось, что ему мучительно не хочется вспоминать и он боится сравнить образ той, привычной ему Жужанны с красавицей, лежащей в гробу. У Аркадия даже участилось дыхание, он... страшился согласиться с выводами, которые напрашивались сами собой.
– Я ничего не забыл, – горестно вздохнув, признался он.
Я кивнула в сторону покойницы.
– Посмотри на нее, Аркадий. Приглядись! Разве так выглядят покойники через сутки после смерти? Жужанна еще похорошела. Она даже подросла, а ее спина стала совсем прямой. А теперь посмотри на ее ноги!
Аркадий нехотя взглянул на очертания стройных, совершенной формы ног сестры, проступавших под платьем.
– Усохшей ноги нет и в помине, – продолжала я. – Но в чем причина всех этих чудес?
Он схватился за лоб.
– Безумие! Вот причина! Безумие заставило меня несколько раз видеть Стефана, а потом и волков, проявивших ко мне непонятное милосердие. Безумие убеждало меня, будто дядя с каждым днем становится моложе. Ужаснее всего, что я заразил этим безумием и тебя, Мери, самого дорогого и любимого человека...
Его голос дрогнул.
– Мне невыносимо видеть, что ты по моей вине тоже стала безумной.
Боже, в какие ловушки загонял себя мой муж, не желая признать страшную правду! Горе горем, но подыгрывать ему я не собиралась. Ласково, но твердо я сказала мужу:
– Аркадий, я нахожусь в здравом уме. Я по-прежнему все та же Мери, которую ты знал. И я говорю тебе: ты вовсе не безумен. То, что ты видел, совершенно реально. Нынешняя красота Жужанны объясняется единственной причиной: твоя сестра стала стригоицей, одной из неумерших. – Я перевела дух и продолжала: – А вспомни, как выглядел Влад, когда он вчера явился в ее спальню. Седина в его волосах почти исчезла. Он помолодел лет на тридцать. Как ты это объяснишь?
Взгляд Аркадия упал на золотой нательный крестик, который я по небрежности не убрала под платье, когда шла сюда. Глаза мужа превратились в щелочки. Посмотрев на меня, он в ужасе прошептал:
– Боже, ты никак поддалась крестьянским суевериям? Ты стала такой же жертвой диких заблуждений, как и эти темные, невежественные люди? Теперь мне понятно, зачем ты пришла! Ты хотела под благовидным предлогом выманить меня отсюда: дескать, ты устал, пора спать. А сама только и думала, как бы помочь им надругаться над телом моей дорогой сестры! С меня достаточно того, что они надругались над телом отца!
Его лицо перекосилось, Аркадий смотрел на меня, как на предательницу. Пальцами левой руки я так крепко сжала распятие, что оно больно впилось мне в ладонь. Я была готова кричать от ужаса. Неужели мой муж настолько подвластен воле вампира, что навсегда потерян для меня? Неужели кровь, текущая в его жилах и жилах нашего ребенка, окончательно и бесповоротно привязала нас к этому чудовищу?
Я подумала о кровных узах, которые невозможно оборвать. Неужели мой ребенок обречен повторить судьбу своих несчастных предков?
Я молча воззвала к святому Георгию, умоляя его взмахнуть огненным мечом и навсегда перерубить эти проклятые кровные узы.
Мое отчаяние странным образом подействовало на Аркадия. Он издал какой-то клокочущий звук. Его гнев мгновенно рассеялся. Мужа шатало. Тихим, полным отчаяния голосом, он спросил:
– Тебе хоть понятно, на что ты намекаешь, называя все эти суеверия правдивыми?
Его голос упал до шепота.
– Мери, моя бедная Мери, мое единственное, бесценное сокровище... Я втянул в это зло и тебя. Я привез тебя и нашего малыша в змеиное гнездо. Да, все это правда. Дядя – безумец и убийца, мой отец был его сообщником, а теперь настал и мой черед разделить участь отца...
Аркадий спрятал лицо в ладонях. Наверное, перед его мысленным взором разворачивалась вереница обескровленных жертв ненасытного вампира.
– Мой ребенок, – шептал он. – Мой бедный малютка!
Его терзания были настолько велики, что передались и мне. Жестокая правда лишила нас обоих дара речи, и я, исполненная немого сострадания, с надеждой глядела на мужа. Я ожидала, что теперь-то смогу убедить его немедленно бежать отсюда.
– Аркадий, ты – не убийца, – дрожащим голосом сказала я. – Но Влад – стригой, и он тобой управляет. Давай я схожу за дневником Жужанны. Там написано, как он пил ее кровь...
Меня не учили с детства любить и почитать Влада. В моих жилах не текла кровь вампира. Мне было легче противостоять чарам этого чудовища Но его власть над Аркадием оказалась сильнее, чем я предполагала. Муж посмотрел на меня и сдавленно произнес:
– Твои слова, Мери... они доказывают, что ты... заражена безумием. Уходи. Уходи отсюда! Это невыносимо!
Когда я покачала головой и приготовилась возразить, он закричал:
– Уходи!
Он сел на стул, сжал в руке револьвер и вновь превратился в стража Жужанны. Теперь мне было уже не достучаться до мужа, я упустила единственный шанс объяснить ему, что он служит зловещим замыслам Влада, думая, будто защищает любовь и верность своему роду.
Самое ужасное, что дядя – точнее, дед, перед именем которого нужно добавить еще пару дюжин "пра", – поработил волю Аркадия. В сумраке гостиной мелькнули глаза Влада, у меня внутри раздался его презрительный смех. Только сейчас я поняла, сколь глупо и самонадеянно было думать, будто мы сумели его перехитрить. А мы-то всерьез рассчитывали, что осуществим задуманное и убережем Жужанну от участи стригоицы.
Лицо Аркадия стало непроницаемым. Он сидел, низко опустив голову, целиком погрузившись в свое горе. А рядом, в гробу, лежала его невообразимо прекрасная сестра, и кожа ее светилась мягким таинственным светом. Я понимала всю бессмысленность дальнейших споров с мужем. Отчаявшаяся и разбитая, я ушла, продолжая цепляться за спасительную для меня мысль. Я твердила себе, что Аркадию не выдержать еще одной бессонной ночи и утомление заставит его прервать бдение, навязанное волей Влада.
Я ошиблась. Утром я узнала от Дуни, что Аркадий по-прежнему находится возле гроба Жужанны. Глаза у него совсем обезумели, он упорно отказывается от еды и питья и бредит наяву. У меня защемило сердце.
Погребение состоялось в полдень. Зрелище было более чем тягостным. Прийти попрощаться с Жужанной осмелились лишь четверо слуг, остальные побоялись идти, зная, что Жужанна умерла от укуса стригоя. Они вошли в гостиную и, сняв шапки, молча замерли перед открытым гробом. Ион плакал. В его взгляде помимо горя сквозило негодование, какое прежде я видела в глазах Дуни, когда та узнала, что договор нарушен. Сняв с себя распятие, Ион попытался вложить его в руки мертвой хозяйки, но Аркадий что-то злобно крикнул ему по-румынски. Мне показалось, что муж сейчас швырнет распятие на пол. Но нет, Аркадий опустил крест себе в карман, забыв, что это чужая вещь. Ион в оцепенении глядел на своего господина. Мне стало больно за старика, и я пожалела, что не знаю румынского языка и не могу объяснить ему состояние Аркадия.
Илона с Дуней тоже пришли. В их глазах было больше ужаса, нежели скорби, поскольку обе горничные лучше, чем кто-либо, знали о странных переменах, произошедших с телом домнишоарэ. Как и Дуня, Илона прекрасно понимала: вечное упокоение – пустые слова. Жужанне недолго пребывать в покойницах, и гроб – это деревянное чрево, которое вскоре родит безупречно прекрасное, но чудовищное дитя.
Михай вместе со щуплым Ионом помогали Аркадию нести гроб в фамильный склеп. У всех троих вспотели лбы – покойница оказалась неожиданно тяжелой. По-видимому, слуги так перепугались, что даже забыли прибрать в склепе, принести цветы и свечи. Муж ничего этого не замечал. О, как мне хотелось увести его оттуда, оставив Жужанну наедине с пылью и паутиной склепа Я все еще надеялась, что невестку можно спасти и не дать ей превратиться в стригоицу.
Аркадий не стал переодеваться и даже не побрился. Стоя со всклокоченными волосами, он произнес прощальную речь. Спертый воздух склепа дурно действовал на меня. Я боялась, что упаду в обморок. Ни священника, ни молитв не было. Обряд погребения (если его можно назвать обрядом) продлился считанные минуты. Потом все повернулись и пошли к выходу. Все, кроме Аркадия. Он уселся на холодный каменный пол, достал револьвер и приготовился продолжать бдение у гроба сестры.
У меня уже не было сил уговаривать Аркадия пойти вместе с нами. Я мечтала поскорее выбраться из удушающей атмосферы склепа на свежий воздух. Дуня, однако, задержалась, и что-то сказала Аркадию по-румынски. В ответ он наставил на нее револьвер.
Мы ушли. А что еще нам оставалось делать? Никакие наши слова не смогли бы помочь Аркадию и его сестре.
Я послала Михая в замок с просьбой передать, что мой муж изможден физически и душевно, а потому поманы сегодня вечером не будет.
От Дуни я узнала, что слуги покидают дом. Правильнее сказать, бегут из дома. Я тоже стала готовиться к побегу и упаковала необходимые вещи. Нужно лишь увести моего несчастного, обезумевшего мужа из склепа. Мы здесь не останемся. Я пообещала это Владу и полна решимости сдержать обещание.
Дуня рассказала мне, что вампиры не могут пересекать водные потоки. Река и даже крупный ручей становятся для них почти непреодолимой преградой. Я забросала горничную вопросами. Оказалось, чтобы переправиться через реку, вампир должен лежать внутри особого ящика, наполненного землей.
Я решила, что мы тронемся в путь ранним утром и не будем останавливаться, пока не переедем через реку Муреш[33]. Если гнать лошадей, то к вечеру мы сможем до нее добраться. Нынешнюю ночь мы проведем в детской, которую Дуня превратила в крепость, развесив чесночные гирлянды вокруг окна, двери и во всех углах. Она принесла в комнату несколько иконок святых, а перед образом святого Георгия зажгла свечку. Я смотрю на его сверкающий меч, готовый снести голову дракула – дракона.
Голову дьявола.
Впервые я услышала это румынское слово от мистера Джеффриса. От Дуни я узнала, что в деревне род Аркадия так и называют – Дракул.
Я постоянно молюсь святому Георгию, прося его защитить моего мужа и ребенка. Будь у меня возможность, я бы убила дракона собственными руками. Дуня утверждает, что это очень опасно. Днем, когда вампир спит и наиболее уязвим, двери в его покои заперты на несколько засовов. Взломать их невозможно. Она еще раз напомнила: все смельчаки, пытавшиеся расправиться с Владом, погибли ужасной смертью.
Сколько веков нам еще ждать, пока небесный воитель воплотится на земле и избавит нас от этого чудовища?
Время идет, и надо что-то делать, чтобы увести Аркадия из склепа и помешать Жужанне превратиться в стригоицу. Мне кажется, у мужа просто не хватит сил на третью бессонную ночь. Но если хватит... Что ж, подобно Далиле[34], я предложу ему утолить жажду напитком, в который подмешаю... лауданум. Там, где бессильны ласковые слова и разумные доводы, подействует настойка опийного мака.
Солнце клонится к вечеру. Пора действовать.
Святой Георгий, уповаю на твою помощь.
19 апреля
Аркадий совсем обезумел. Он забыл про пищу и сон и ни на шаг не отходит от своей сестры, хотя сегодня мы ее уже похоронили.
Жужанна умерла позавчера вечером. Всю ночь Аркадий провел рядом с ее телом. Я не пыталась увести его, поскольку Дуня заверила меня, что опасность ему не грозит. Наверное, решила я, в Трансильвании принято, чтобы ближайшие родственники проводили ночь рядом с умершим. Такую же скорбную вахту Аркадий нес и у тела своего отца, скончавшегося за несколько часов до нашего приезда.
Но и после ночного бдения Аркадий не захотел расстаться с сестрой. Эту новость мне сообщила Дуня, вернувшись в детскую. Он наблюдал, как служанки омывают тело Жужанны. Затем покойную положили в гроб и перенесли в парадную гостиную. Аркадий пошел вместе с ними и остался там. Это обстоятельство тревожит Дуню, поскольку уже сделаны все необходимые приготовления, чтобы после погребения спасти Жужанну от превращения в стригоицу.
После разговора с горничной я пошла в гостиную, но дверь оказалась заперта изнутри на задвижку. Аркадий сделал вид, будто не узнал моего голоса Он даже не подошел к двери, а крикнул издали, пригрозив, что пустит в ход револьвер, если его не оставят в покое. Обескураженная, я побрела обратно в детскую. Хотя я и не получила религиозного воспитания, мне вдруг захотелось помолиться на иконку святого Георгия[32], которую Дуня сюда принесла. Тревоги и волнения последних дней предельно истощили мои силы, и я забылась тяжелым сном.
Где-то ближе к вечеру меня разбудил шум и крики, доносившиеся из глубины дома. Позже я узнала, что Аркадий, угрожая револьвером, выгнал плакальщиц, нанятых Владом для совершения традиционного ритуала. Мое волнение передалось ребенку, он начал стучать ножками в живот. Снова заснуть мне уже не удалось, как не удалось и просто отдохнуть.
Солнце село, но Аркадий по-прежнему оставался возле тела Жужанны. Вечер пробудил во мне все страхи, донимавшие меня в последние дни. Я чувствовала: надо что-то делать, и как можно быстрее. Я представила своего мужа, сидящего в темноте возле гроба с телом его неумершей сестры... и содрогнулась. Еще раз мысленно воззвав к помощи святого Георгия, я встала и пошла к мужу, надеясь уговорить его прекратить это бдение и вместе со мной вернуться в детскую, где он будет в безопасности.
Полная решимости, я громко постучала в дверь гостиной. Ответом мне был хриплый крик:
– Убирайтесь прочь!
– Аркадий, это я.
Я намеревалась вовлечь мужа в разговор, воззвать к его разуму. Мне казалось, это выведет его из оцепенения и он в конце концов откроет дверь. Но его голос, изменившийся от горя, больно ударил по моим до предела натянутым нервам. Я медленно привалилась к двери и заплакала от безысходности.
Язык меня не слушался, я могла только плакать. В гостиной было тихо, потом послышались глухие шаги. Скрипнул отодвигаемый засов. Дверь отворилась. На пороге стоял мой муж, сжимая в руке револьвер. За его спиной начинался сумрачный мир, едва освещенный тусклыми точечками свечей.
При виде Аркадия у меня сжалось сердце. Небритый, в измятой одежде, с темными кругами под глазами. За то время, что мы не виделись, на его правом виске появилась седая прядь. "А Влад с каждым днем молодеет", – подумалось мне.
– Мери, ты? – удивленно спросил Аркадий.
При звуке его голоса, звучавшего по-детски беспомощно, я снова расплакалась. Аркадий опустил револьвер. Глаза его распухли и покраснели от слез, а ведь именно они всегда придавали его облику какое-то особое обаяние. Светло-карие, с заметным зеленоватым отливом и, словно для пущей выразительности, обведенные темно-коричневой каймой, они, подобно глазам его "дяди" и сестры, притягивают к себе.
Сейчас взгляд этих прекрасных, выразительных глаз был совсем потерянным и отчаявшемся, как у мальчишки, заблудившегося в бескрайнем лесу. Аркадий посмотрел на меня, прищурился, будто пытался вспоминать, знакома ли я ему и можно ли мне доверять.
– Да, дорогой, это я, твоя Мери, – тихо сказала я и сделала шаг к двери.
Аркадий напрягся, но револьвера не поднял. Я застыла в ожидании. Рука с оружием опустилась еще ниже, теперь дуло глядело в пол. Однако его пальцы все так же крепко сжимали рукоятку.
Затем он повернулся и пошел назад, туда, где в самом центре гостиной стоял открытый гроб. Я последовала за ним. Лампы не были зажжены, и углы громадного помещения тонули в темноте. Свечи горели лишь в напольном канделябре – высоком, почти вровень с моим лицом.
Двадцать зажженных свечей посылали Жужанне свой золотистый свет, делая покойную похожей на изваяние, олицетворяющее красоту и совершенство. Мне подумалось, что живой женщине не достичь такой безупречности линий и пропорций тела. Я никогда не представляла, что мертвый человек может быть настолько прекрасен, и инстинктивно прикрыла рот, боясь случайного возгласа. Приглядевшись, я поняла, что дело здесь не только в теплом сиянии свечей. Тело Жужанны излучало внутренний свет, и ее кожа приобрела такой же фосфоресцирующий блеск, как и кожа Влада (еще тогда, во время поманы, я поразилась этой его особенности). Я продолжала смотреть и обратила внимание на бледные серебристо-голубоватые вспышки, пробегавшие по телу Жужанны.
Внешний облик покойницы обладал такой необычайной притягательностью, что я буквально заставила себя перевести взгляд на Аркадия. Муж снова опустился на стул возле гроба. Как и я, он зачарованно глядел на Жужанну, правильнее сказать, целиком ушел в ее созерцание. Я позвала его по имени: сначала тихо, потом громче. Он не слышал, находясь в состоянии транса.
Тогда я наклонилась и взяла Аркадия за руку. Он встрепенулся, револьвер, с которым он не расставался, угрожающе блеснул. Похоже, муж забыл, что сам же привел меня сюда. Я попятилась назад. Страх в его глазах стал гаснуть. Аркадий вновь меня узнал.
– Аркадий, – тихо произнесла я.
Черты его лица немного смягчились. Это придало мне смелости, и я коснулась его плеча. Входя в гостиную, я совсем не знала, о чем стану говорить. Я лишь понимала: мы оба дошли до крайнего отчаяния. Я произнесла слова, подсказанные мне сердцем:
– Аркадий, я понимаю, сколь велико твое горе. Но ты – мой муж, и мне необходима твоя помощь.
Мои слова пробили завесу отчаяния, окутавшую разум Аркадия, и он меня услышал. Положив револьвер рядом с собой на мягкое сиденье стула, муж поднял глаза. Я чувствовала, какие яростные усилия он прикладывал, чтобы вырваться из внутренней тьмы. Но главное – прежний Аркадий, которого я знала и любила, возвращался, и мне стало легче.
– Дорогой, пойдем спать, – прошептала я. – Пойдем ляжем. Нам обоим нужно отдохнуть.
Аркадий обхватил пальцами свои недавно поседевшие виски и покачал головой. Его голос дрожал от страдания и душевной боли. Мне стало страшно за его рассудок.
– Не могу... я не смею ее оставить...
– Тебе нечего бояться, – успокоила его я. – Попросим кого-нибудь из слуг.
– Нет!
Он резко повернулся ко мне (как змея, готовая ужалить!).
– Слугам я больше не верю!
Аркадий перешел на шепот, словно боясь, что слуги нас подслушивают. Глаза его лихорадочно вспыхнули.
– Когда умер отец, я им еще верил... Но потом... Видела бы ты, что они сделали с его телом...
Аркадий вздрогнул и опять покачал головой.
– Нет. Я не оставлю никого из них рядом с Жужей.
– Ты говорил мне, что видел в замке страшные вещи, – напомнила я мужу, стараясь говорить ровным, твердым голосом. – А я видела страшные вещи здесь, в нашем доме. Здесь стало небезопасно, поэтому мне нужна твоя помощь. И не только мне... Твоему ребенку тоже.
Я положила руку Аркадия себе на живот, чтобы он ощутил, каким беспокойным стал наш малыш. У мужа потеплело лицо, мне показалось, что он сейчас заплачет. Но вместо этого Аркадий встал и крепко обнял меня.
Мне пришлось ловить ртом воздух, но это объятие меня очень тронуло. По моим щекам потекли горячие слезы. Я тоже вцепилась в Аркадия, боясь его отпустить. Мне казалось: стоит только разжать руки, как наша маленькая семья навсегда распадется.
– Я так напуган, – прошептал он мне на ухо.
Плача, мы прижались друг к другу мокрыми щеками, и я не знала, где мои слезы, а где – Аркадия. Это были наши общие слезы.
– Мне страшно даже подумать, что с тобой или малышом может случиться беда.
– А я боюсь за тебя, – всхлипнула я. – После всего, что тебе пришлось пережить, ты стал буквально сам не свой от горя. Помнишь, мы решили перебраться в Вену? Надо уезжать отсюда, и немедленно, пока зло не загородило нам дорогу.
– Да, – рассеянно произнес Аркадий. – Мы должны уехать.
Я почувствовала, как его тело вновь напряглось, и увидела перекошенный рот.
– Но я не могу оставить ее. Сейчас нельзя уезжать.
Я тоже напряглась и высвободилась из его объятий, хотя мы продолжали держать друг друга за талию. Я решила осторожно подвести Аркадия к правде о том, кем в действительности является Влад.
– Аркадий, ты заметил, насколько прекрасна Жужанна?
Он вздохнул, разжал руки и вновь взглянул на сестру, скорбно кивнув головой.
– Да... Да, она удивительно прекрасна...
Аркадий кашлянул, пытаясь подавить подступившие к горлу рыдания.
Я встала рядом с ним и обняла его за плечо.
– Жужанна сейчас прекраснее, чем была при жизни. Но разве ты забыл, что, когда мы приехали, твоя сестра выглядела совсем по-другому? У нее была искривленная спина и усохшая хромая нога.
Аркадий поднял голову вверх, где на высоком потолке плясали тени. Мне показалось, что ему мучительно не хочется вспоминать и он боится сравнить образ той, привычной ему Жужанны с красавицей, лежащей в гробу. У Аркадия даже участилось дыхание, он... страшился согласиться с выводами, которые напрашивались сами собой.
– Я ничего не забыл, – горестно вздохнув, признался он.
Я кивнула в сторону покойницы.
– Посмотри на нее, Аркадий. Приглядись! Разве так выглядят покойники через сутки после смерти? Жужанна еще похорошела. Она даже подросла, а ее спина стала совсем прямой. А теперь посмотри на ее ноги!
Аркадий нехотя взглянул на очертания стройных, совершенной формы ног сестры, проступавших под платьем.
– Усохшей ноги нет и в помине, – продолжала я. – Но в чем причина всех этих чудес?
Он схватился за лоб.
– Безумие! Вот причина! Безумие заставило меня несколько раз видеть Стефана, а потом и волков, проявивших ко мне непонятное милосердие. Безумие убеждало меня, будто дядя с каждым днем становится моложе. Ужаснее всего, что я заразил этим безумием и тебя, Мери, самого дорогого и любимого человека...
Его голос дрогнул.
– Мне невыносимо видеть, что ты по моей вине тоже стала безумной.
Боже, в какие ловушки загонял себя мой муж, не желая признать страшную правду! Горе горем, но подыгрывать ему я не собиралась. Ласково, но твердо я сказала мужу:
– Аркадий, я нахожусь в здравом уме. Я по-прежнему все та же Мери, которую ты знал. И я говорю тебе: ты вовсе не безумен. То, что ты видел, совершенно реально. Нынешняя красота Жужанны объясняется единственной причиной: твоя сестра стала стригоицей, одной из неумерших. – Я перевела дух и продолжала: – А вспомни, как выглядел Влад, когда он вчера явился в ее спальню. Седина в его волосах почти исчезла. Он помолодел лет на тридцать. Как ты это объяснишь?
Взгляд Аркадия упал на золотой нательный крестик, который я по небрежности не убрала под платье, когда шла сюда. Глаза мужа превратились в щелочки. Посмотрев на меня, он в ужасе прошептал:
– Боже, ты никак поддалась крестьянским суевериям? Ты стала такой же жертвой диких заблуждений, как и эти темные, невежественные люди? Теперь мне понятно, зачем ты пришла! Ты хотела под благовидным предлогом выманить меня отсюда: дескать, ты устал, пора спать. А сама только и думала, как бы помочь им надругаться над телом моей дорогой сестры! С меня достаточно того, что они надругались над телом отца!
Его лицо перекосилось, Аркадий смотрел на меня, как на предательницу. Пальцами левой руки я так крепко сжала распятие, что оно больно впилось мне в ладонь. Я была готова кричать от ужаса. Неужели мой муж настолько подвластен воле вампира, что навсегда потерян для меня? Неужели кровь, текущая в его жилах и жилах нашего ребенка, окончательно и бесповоротно привязала нас к этому чудовищу?
Я подумала о кровных узах, которые невозможно оборвать. Неужели мой ребенок обречен повторить судьбу своих несчастных предков?
Я молча воззвала к святому Георгию, умоляя его взмахнуть огненным мечом и навсегда перерубить эти проклятые кровные узы.
Мое отчаяние странным образом подействовало на Аркадия. Он издал какой-то клокочущий звук. Его гнев мгновенно рассеялся. Мужа шатало. Тихим, полным отчаяния голосом, он спросил:
– Тебе хоть понятно, на что ты намекаешь, называя все эти суеверия правдивыми?
Его голос упал до шепота.
– Мери, моя бедная Мери, мое единственное, бесценное сокровище... Я втянул в это зло и тебя. Я привез тебя и нашего малыша в змеиное гнездо. Да, все это правда. Дядя – безумец и убийца, мой отец был его сообщником, а теперь настал и мой черед разделить участь отца...
Аркадий спрятал лицо в ладонях. Наверное, перед его мысленным взором разворачивалась вереница обескровленных жертв ненасытного вампира.
– Мой ребенок, – шептал он. – Мой бедный малютка!
Его терзания были настолько велики, что передались и мне. Жестокая правда лишила нас обоих дара речи, и я, исполненная немого сострадания, с надеждой глядела на мужа. Я ожидала, что теперь-то смогу убедить его немедленно бежать отсюда.
– Аркадий, ты – не убийца, – дрожащим голосом сказала я. – Но Влад – стригой, и он тобой управляет. Давай я схожу за дневником Жужанны. Там написано, как он пил ее кровь...
Меня не учили с детства любить и почитать Влада. В моих жилах не текла кровь вампира. Мне было легче противостоять чарам этого чудовища Но его власть над Аркадием оказалась сильнее, чем я предполагала. Муж посмотрел на меня и сдавленно произнес:
– Твои слова, Мери... они доказывают, что ты... заражена безумием. Уходи. Уходи отсюда! Это невыносимо!
Когда я покачала головой и приготовилась возразить, он закричал:
– Уходи!
Он сел на стул, сжал в руке револьвер и вновь превратился в стража Жужанны. Теперь мне было уже не достучаться до мужа, я упустила единственный шанс объяснить ему, что он служит зловещим замыслам Влада, думая, будто защищает любовь и верность своему роду.
Самое ужасное, что дядя – точнее, дед, перед именем которого нужно добавить еще пару дюжин "пра", – поработил волю Аркадия. В сумраке гостиной мелькнули глаза Влада, у меня внутри раздался его презрительный смех. Только сейчас я поняла, сколь глупо и самонадеянно было думать, будто мы сумели его перехитрить. А мы-то всерьез рассчитывали, что осуществим задуманное и убережем Жужанну от участи стригоицы.
Лицо Аркадия стало непроницаемым. Он сидел, низко опустив голову, целиком погрузившись в свое горе. А рядом, в гробу, лежала его невообразимо прекрасная сестра, и кожа ее светилась мягким таинственным светом. Я понимала всю бессмысленность дальнейших споров с мужем. Отчаявшаяся и разбитая, я ушла, продолжая цепляться за спасительную для меня мысль. Я твердила себе, что Аркадию не выдержать еще одной бессонной ночи и утомление заставит его прервать бдение, навязанное волей Влада.
Я ошиблась. Утром я узнала от Дуни, что Аркадий по-прежнему находится возле гроба Жужанны. Глаза у него совсем обезумели, он упорно отказывается от еды и питья и бредит наяву. У меня защемило сердце.
Погребение состоялось в полдень. Зрелище было более чем тягостным. Прийти попрощаться с Жужанной осмелились лишь четверо слуг, остальные побоялись идти, зная, что Жужанна умерла от укуса стригоя. Они вошли в гостиную и, сняв шапки, молча замерли перед открытым гробом. Ион плакал. В его взгляде помимо горя сквозило негодование, какое прежде я видела в глазах Дуни, когда та узнала, что договор нарушен. Сняв с себя распятие, Ион попытался вложить его в руки мертвой хозяйки, но Аркадий что-то злобно крикнул ему по-румынски. Мне показалось, что муж сейчас швырнет распятие на пол. Но нет, Аркадий опустил крест себе в карман, забыв, что это чужая вещь. Ион в оцепенении глядел на своего господина. Мне стало больно за старика, и я пожалела, что не знаю румынского языка и не могу объяснить ему состояние Аркадия.
Илона с Дуней тоже пришли. В их глазах было больше ужаса, нежели скорби, поскольку обе горничные лучше, чем кто-либо, знали о странных переменах, произошедших с телом домнишоарэ. Как и Дуня, Илона прекрасно понимала: вечное упокоение – пустые слова. Жужанне недолго пребывать в покойницах, и гроб – это деревянное чрево, которое вскоре родит безупречно прекрасное, но чудовищное дитя.
Михай вместе со щуплым Ионом помогали Аркадию нести гроб в фамильный склеп. У всех троих вспотели лбы – покойница оказалась неожиданно тяжелой. По-видимому, слуги так перепугались, что даже забыли прибрать в склепе, принести цветы и свечи. Муж ничего этого не замечал. О, как мне хотелось увести его оттуда, оставив Жужанну наедине с пылью и паутиной склепа Я все еще надеялась, что невестку можно спасти и не дать ей превратиться в стригоицу.
Аркадий не стал переодеваться и даже не побрился. Стоя со всклокоченными волосами, он произнес прощальную речь. Спертый воздух склепа дурно действовал на меня. Я боялась, что упаду в обморок. Ни священника, ни молитв не было. Обряд погребения (если его можно назвать обрядом) продлился считанные минуты. Потом все повернулись и пошли к выходу. Все, кроме Аркадия. Он уселся на холодный каменный пол, достал револьвер и приготовился продолжать бдение у гроба сестры.
У меня уже не было сил уговаривать Аркадия пойти вместе с нами. Я мечтала поскорее выбраться из удушающей атмосферы склепа на свежий воздух. Дуня, однако, задержалась, и что-то сказала Аркадию по-румынски. В ответ он наставил на нее револьвер.
Мы ушли. А что еще нам оставалось делать? Никакие наши слова не смогли бы помочь Аркадию и его сестре.
Я послала Михая в замок с просьбой передать, что мой муж изможден физически и душевно, а потому поманы сегодня вечером не будет.
От Дуни я узнала, что слуги покидают дом. Правильнее сказать, бегут из дома. Я тоже стала готовиться к побегу и упаковала необходимые вещи. Нужно лишь увести моего несчастного, обезумевшего мужа из склепа. Мы здесь не останемся. Я пообещала это Владу и полна решимости сдержать обещание.
Дуня рассказала мне, что вампиры не могут пересекать водные потоки. Река и даже крупный ручей становятся для них почти непреодолимой преградой. Я забросала горничную вопросами. Оказалось, чтобы переправиться через реку, вампир должен лежать внутри особого ящика, наполненного землей.
Я решила, что мы тронемся в путь ранним утром и не будем останавливаться, пока не переедем через реку Муреш[33]. Если гнать лошадей, то к вечеру мы сможем до нее добраться. Нынешнюю ночь мы проведем в детской, которую Дуня превратила в крепость, развесив чесночные гирлянды вокруг окна, двери и во всех углах. Она принесла в комнату несколько иконок святых, а перед образом святого Георгия зажгла свечку. Я смотрю на его сверкающий меч, готовый снести голову дракула – дракона.
Голову дьявола.
Впервые я услышала это румынское слово от мистера Джеффриса. От Дуни я узнала, что в деревне род Аркадия так и называют – Дракул.
Я постоянно молюсь святому Георгию, прося его защитить моего мужа и ребенка. Будь у меня возможность, я бы убила дракона собственными руками. Дуня утверждает, что это очень опасно. Днем, когда вампир спит и наиболее уязвим, двери в его покои заперты на несколько засовов. Взломать их невозможно. Она еще раз напомнила: все смельчаки, пытавшиеся расправиться с Владом, погибли ужасной смертью.
Сколько веков нам еще ждать, пока небесный воитель воплотится на земле и избавит нас от этого чудовища?
Время идет, и надо что-то делать, чтобы увести Аркадия из склепа и помешать Жужанне превратиться в стригоицу. Мне кажется, у мужа просто не хватит сил на третью бессонную ночь. Но если хватит... Что ж, подобно Далиле[34], я предложу ему утолить жажду напитком, в который подмешаю... лауданум. Там, где бессильны ласковые слова и разумные доводы, подействует настойка опийного мака.
Солнце клонится к вечеру. Пора действовать.
Святой Георгий, уповаю на твою помощь.
Глава 11
ДНЕВНИК МЕРИ УИНДЕМ-ЦЕПЕШ
19 апреля (дополнение к предыдущей записи)
Боже милосердный! Он вторгся в нашу крепость! Он знает о каждом нашем шаге. А я даже не могу пойти и предостеречь мужа, который послушно дожидается появления нового чудовища. Подумать только: Влад в курсе всех наших замыслов!
Бедная Дуня, ставшая пешкой в когтях вампира. Она еще ничего не подозревает. Даже сейчас она ласково улыбается мне, наливая болеутоляющий чай. К счастью, ей не прочитать моих записей, больше похожих на каракули. Мне нужно торопиться, пока меня не накрыла новая волна боли. Боюсь, эта запись может оказаться последней. Я оставлю дневник там, где Аркадий сможет его найти и прочесть... если он сам переживет эту ночь.
Боли начались вскоре после того, как я сходила к Аркадию, который продолжает сидеть на полу в их фамильном склепе. Дуня дожидалась меня у двери. Мы направились к дому. Вдруг я почувствовала резкую боль. Я начала оседать и, чтобы не упасть, схватила Дуню за плечо.
Я нечаянно дернула ее за воротник платья. На шее горничной, чуть выше ключицы, я увидела две круглые красные отметины. В центре каждой из них белела точечка.
Я испытала нечто похожее на удар ледяным мечом. Я помню эту боль. Впервые я ощутила ее, когда погибли мои родители. Сравнение может показаться нелепым, поскольку Дуня жива, она дышит, двигается, разговаривает. Однако для меня она потеряна безвозвратно.
19 апреля (дополнение к предыдущей записи)
Боже милосердный! Он вторгся в нашу крепость! Он знает о каждом нашем шаге. А я даже не могу пойти и предостеречь мужа, который послушно дожидается появления нового чудовища. Подумать только: Влад в курсе всех наших замыслов!
Бедная Дуня, ставшая пешкой в когтях вампира. Она еще ничего не подозревает. Даже сейчас она ласково улыбается мне, наливая болеутоляющий чай. К счастью, ей не прочитать моих записей, больше похожих на каракули. Мне нужно торопиться, пока меня не накрыла новая волна боли. Боюсь, эта запись может оказаться последней. Я оставлю дневник там, где Аркадий сможет его найти и прочесть... если он сам переживет эту ночь.
Боли начались вскоре после того, как я сходила к Аркадию, который продолжает сидеть на полу в их фамильном склепе. Дуня дожидалась меня у двери. Мы направились к дому. Вдруг я почувствовала резкую боль. Я начала оседать и, чтобы не упасть, схватила Дуню за плечо.
Я нечаянно дернула ее за воротник платья. На шее горничной, чуть выше ключицы, я увидела две круглые красные отметины. В центре каждой из них белела точечка.
Я испытала нечто похожее на удар ледяным мечом. Я помню эту боль. Впервые я ощутила ее, когда погибли мои родители. Сравнение может показаться нелепым, поскольку Дуня жива, она дышит, двигается, разговаривает. Однако для меня она потеряна безвозвратно.