Страница:
– Понятно. – Я решил все-таки совместить умную беседу с одухотворенным сэнсэем с тем, за чем я, собственно, сюда и пришел, и прошел в писсуарный зал.
– Ты, Такуя, сам ведь, я гляжу, про Нарбикову слушать не больно хочешь, – бубнил Ганин из-за стенки. – Она тебе тоже не очень-то нравится.
– Ты ее видел, эту Нарбикову? – парировал я, борясь с приступом стеснения, не позволяющим мне справлять нужду в присутствии кого бы то ни было.
– На фотографии только.
– А я ее у отца встречал, так что мне виднее! – Процесс наконец-то пошел, и я почувствовал прилив моральных сил и отлив физических.
– Ты мне лучше про Ирину про эту расскажи! – не унимался Ганин. – Классная баба, я тебе скажу!
– Тебе Саша твоя покажет «классная»! – Я вернулся к умывальникам и Ганину, на ходу застегивая брюки.
– Нет, серьезно, чего она натворила-то?
– Потом расскажу, пошли-ка в зал лучше. Мы вышли в пустое фойе и направились к залу.
– У нее муж японец? – продолжал проявлять явную мужскую заинтересованность в Ирине известный сердцеед Ганин.
– Японец, успокойся! – огрызнулся я.
– Значит, правильный мужик! – кивнул своей светлой головой мудрый Ганин.
– Чем это он правильный? – Я взялся за ручку двери.
– Знаешь, Такуя, я уже давно понял две вещи: машина у настоящего мужика должна быть японской, а жена – русской, – отрезал Ганин, и мы вновь оказались в душных чертогах славистики.
Глава 8
– Ты, Такуя, сам ведь, я гляжу, про Нарбикову слушать не больно хочешь, – бубнил Ганин из-за стенки. – Она тебе тоже не очень-то нравится.
– Ты ее видел, эту Нарбикову? – парировал я, борясь с приступом стеснения, не позволяющим мне справлять нужду в присутствии кого бы то ни было.
– На фотографии только.
– А я ее у отца встречал, так что мне виднее! – Процесс наконец-то пошел, и я почувствовал прилив моральных сил и отлив физических.
– Ты мне лучше про Ирину про эту расскажи! – не унимался Ганин. – Классная баба, я тебе скажу!
– Тебе Саша твоя покажет «классная»! – Я вернулся к умывальникам и Ганину, на ходу застегивая брюки.
– Нет, серьезно, чего она натворила-то?
– Потом расскажу, пошли-ка в зал лучше. Мы вышли в пустое фойе и направились к залу.
– У нее муж японец? – продолжал проявлять явную мужскую заинтересованность в Ирине известный сердцеед Ганин.
– Японец, успокойся! – огрызнулся я.
– Значит, правильный мужик! – кивнул своей светлой головой мудрый Ганин.
– Чем это он правильный? – Я взялся за ручку двери.
– Знаешь, Такуя, я уже давно понял две вещи: машина у настоящего мужика должна быть японской, а жена – русской, – отрезал Ганин, и мы вновь оказались в душных чертогах славистики.
Глава 8
Я отключился сразу же, как только мой измотанный бесконечными пересадками зад опустился в мягкое кресло в последнем ряду. Сновидения также не заставили себя ждать и заполнили трещащую по швам и стыкам черепную коробку, едва я смежил веки. Привиделась мне, как и следовало ожидать после двух суток массированной эротической атаки на мое самолюбие, Дзюнко в ярко-желтом пиджаке безо всякого намека на юбку, зато в черных ажурных чулках с подвязками, которые почему-то, как я не преминул отметить даже во сне, ей не слишком шли. Ноги у нее не то чтобы кривые, нет – они у нее просто какие-то неровные, как будто их наши синтоистские боги из глины руками слепили, а отшлифовать их чем-нибудь твердым и абразивным до безупречно гладкого состояния не удосужились – то ли по лености, то ли еще по какой причине. И тонкие чулки эти ее палкообразные конечности не красили, а, напротив, акцентировали внимание на их шероховатости и суковатости. Я, разумеется, поспешил раскрыть свой неугомонный рот, чтобы приказать Дзюнко немедленно надеть юбку подлиннее или, лучше, брюки пошире, чтобы не выставлять на всеобщее обозрение то, что видеть должен только я, ну и дети, само собой, в бане, но тут вдруг почувствовал легкий тычок в левый бок.
– Вставай, кудрявая! – прошептал мне в левое ухо Ганин. – Нас утро встречает с прохладцей!
– Что, Нарбикова уже кончилась? – из вежливости поинтересовался я, разрывая не на шутку склеившиеся ресницы.
– Не только Нарбикова, но и Толстая, – отозвался Ганин.
– Какая Толстая? – уже искренне спросил я.
– Татьяна, – без особого пиетета пояснил сэнсэй.
– А-а, эта… – я вспомнил прошлогоднее мимолетное свидание с этой модной литературной дамой дома у отца. – Большая женщина…
– На вкус и цвет, Такуя, корешка себе не найдешь, – резюмировал Ганин.
Про Татьяну Толстую, как я смог понять, разодрав-таки пудовые веки, докладывала вчерашняя Нина Валентиновна, которая теперь с высокой трибуны отвечала на туманные вопросы оживленной аудитории. Я посмотрел на часы: было почти пять. Надо отправляться в управление, садиться за ненавистный компьютер и начинать суммировать все, что мы имеем за сутки следствия. К шести из отеля должны вернуться наши ребята с протоколами опроса потенциальных свидетелей, мне же еще надо было договориться с этими толстушками-хохотушками и важным Заречным о том, когда нам удастся снять с них показания. Заодно надо разыскать и Мураками, которая, видно, позабыла от филологического упоения, зачем она сюда приехала, чтобы забрать ее с собой в управление: оставлять ее вместе с Катаямой из служебных соображений я не хотел, так как не имею привычки предоставлять конкуренту возможность получить от потенциального свидетеля эксклюзивную информацию.
Могучая Нина Валентиновна ответила на последний вопрос и стала осторожно спускаться со сцены, а почетный президиум, хлопая в ладоши с деланным энтузиазмом, начал по очереди подниматься со своих стульев. Когда моя давняя знакомая Наташа Китадзима вышла из-за стола, я не без мужского удовлетворения отметил, что все-таки не все так грустно под луной и не все женщины безнадежно грузнеют на шестом десятке, теряя остатки изящности и стройности, если они, конечно, имелись изначально: издалека фигуру ее можно было даже посчитать идеальной, если бы вновь, как и вчера, ее бедра не скрывал длинный, на этот раз – темно-серый, пиджак, порождавший законные сомнения в полном ажуре под ним как в переносном, так и прямом смысле, потому как вопрос о колготках и чулках до сих пор остается актуальным – особенно в контексте моего мимолетного сновидения. Юбка такого же цвета была опять выше аппетитных коленок, а главным объектом вожделения жаждущих, которых в заполненном аморфными бесполыми филологами помещении было не так уж и много, являлась ярко-красная блузка. Джентльмен Заречный, вставший из-за стола следом за Наташей, умело обошел ее на дороге к лестнице и протянул женщине руку, которую она не раздумывая приняла в качестве формальной опоры. Я шепнул Ганину, чтобы он попросил Олега Валерьевича с его вчерашними спутницами задержаться, а сам стал рыскать глазами и телом в поисках Мураками.
В зале стояла страшная сутолока: филологическая братия, не отличаясь соблюдением требований дипломатического протокола, несмотря на заявленный статус конференции как «международной», монолитным стадом поплыла к явно не готовым к такому яростному штурму дверям, так что я решил, что будет разумнее немедленно покинуть душное помещение и уже в фойе собирать по крупицам нужный народец. Протискиваясь к выходу, я напоролся на русского мужичонку, в котором узнал вчерашнего третьего представителя номинально сильного пола, прибывшего в компании с Заречным и Селивановым для участия в этом грандиозном интернациональном форуме. При ближайшем рассмотрении он оказался не таким уж дедушкой, как мне показалось вчера в аэропорту Читосэ: конечно, ему было хорошо за шестьдесят, но двигался он бойко, а водянистые, блеклые глаза источали осмысленность и проницательность. Кроме того, сегодня на нем была отнюдь не вчерашняя дедовская пара, выполненная в лучших традициях советской послевоенной моды, а строгие черные брюки и довольно новый темно-серый пиджак из букле. Я автоматически кивнул ему на ходу, он же удостоил меня только удивленно-прохладным взором, по которому стало ясно, что он меня не помнит. Может быть, посмотри он на меня еще полминуты, он отыскал бы меня в недрах своей памяти где-нибудь между Ломоносовым и Фонвизиным, но его внимание отвлек явно неожиданный для него звонок мобильного телефона, который раздался вдруг из глубин его потрепанного темно-коричневого портфеля, видавшего как виды, так и миллионы таких вот конференций. Мужичонка замешкался, как мне показалось, от удивления, я же продолжил свой путь на волю, на котором через несколько метров встала взъерошенная Мураками, чья голова вдруг увеличилась в размерах, но почему-то только с левой стороны. Сначала мне показалось, что у нее невероятно быстро отросли непослушные волосы, но, сократив расстояние между нами до двух шагов, я с облегчением разглядел, что она всего-навсего прижимает к левому уху свой сотовый телефончик. Я не стал мешать ее беседе, хотя она, как я заметил, молчала, коснулся ее плеча, жестом показал на фойе и оставил ее посреди критической филологической массы, медленно вытекавшей из зала.
В фойе я занял удобную охотничью позицию слева от дверей, и уже через минуту ко мне подошел Ганин в компании неотразимых Наташи Китадзимы и Олега Валерьевича. При ближайшем рассмотрении Наташа, разумеется, не выглядела так эффектно, как издалека, но умело наложенная жидкая пудра скрывала возрастные изъяны кожи на лице, воротник огненной блузки был поднят достаточно высоко, чтобы спрятать от посторонних взоров и, соответственно, разочарований шею, и только руки выдавали Наташины годы. Женщины ее возраста страдают больше всего именно от рук: шею можно закрыть, щеки – замазать, руки же замаскировать, как правило, не удается, и они остаются, пожалуй, единственной уликой, доказывающей неизбежность процесса увядания прекрасного тела. Заречный рядом с ней смотрелся практически ее ровесником, хотя, судя по всему, был ровесником моим.
– Здравствуйте, Минамото-сан, – поклонился Заречный. – Какими судьбами?
– Да все теми же, филологическими, – улыбнулся я. – Здравствуйте, Наташа!
– Добрый день, – как-то неожиданно нехотя и даже прохладно откликнулась она.
– Господин Ганин сказал, что вы хотите с нами поговорить. – Олег Валерьевич перевел взгляд с меня на Ганина и обратно.
– С вами, – уточнил я, посмотрев прямо в его пепельные глаза, скрытые за узкими стеклами. – А также с вашими вчерашними спутницами…
– С Ниной и Мариной? – Заречный поднял брови. – Это все по поводу Селиванова?
– Да, как мы вчера с вами договорились, – напомнил я Олегу Валерьевичу. – Где ваши дамы?
– Сейчас найдем. – Заречный с высоты своего роста стал стрелять орлиным взором над головами пигмеев-филологов.
В этот момент в трех метрах от нас из толпы вверх взметнулась чья-то рука. Она была облачена в рукав уже виденного мною сегодня серого пиджака. Рука медленно продвигалась вместе с толпой к выходу, скрывая своего хозяина за тремя рядами устало влекшихся на свежий воздух бледных, но счастливых участников великого действа.
– Кириллов чудит, – хмыкнул Заречный, которому, видимо, была видна не только рука, но и голова, вместе с которой она плыла. – Старик в своем репертуаре.
– Кириллов? – спросил я и посмотрел одновременно на Заречного и Ганина.
– Кириллов – профессор из Хабаровска, – пояснил Заречный. – Большой оригинал!…
– Он вчера с вами прилетел, да? – задал я Олегу Валерьевичу совершенно бесполезный вопрос.
– Да, вы же вчера в аэропорту его видели, – кивнул Заречный и вдруг сам замахал правой рукой. – Вон Нинка ползет…
Пока Заречный подзывал Нину Валентиновну, а затем и Марину Борисовну, означенный чудак Кириллов появился по ту сторону стеклянной стены фойе и встал на тротуаре, продолжая держать над головой высоко поднятую руку. Я на секунду отвлекся от Заречного и перекидывающихся ничего не значащими фразами Ганина и Наташи Китадзимы, соотнес полученный вчера в аэропорту опыт с мобильником у уха требовательной Аюми, открыл было рот, чтобы вслух удивиться, но тут увидел, что расторопная Мураками уже подлетела к Кириллову, привстала на цыпочки, опустила своей детской ручонкой его филологическую десницу и принялась что-то тараторить, указывая то на свой, то на его сотовый, торчащий из нагрудного кармана его пиджака.
Я попросил Заречного с его дамами завтра в восемь утра, то есть за два часа до начала заседания их чрезвычайно научной конференции, прибыть в управление, чтобы мы смогли снять с них показания по убийству Селиванова. Ганин вызвался заехать за ними в гостиницу и подвезти в управление, благо дорогу к нам сэнсэй может найти с закрытыми глазами, а также потому, что он планировал и завтра продолжать просиживать штаны на академическом мероприятии. Я был бесконечно благодарен ему за это и, бросив на него двух пузатых теток, одну изысканную даму и одного галантного кавалера, выскочил на улицу, чтобы вмешаться в независимое расследование, которое вдруг, не соизволив поинтересоваться моим мнением на этот счет, затеяла деятельная ниигатская капитанша.
– …Я вам третий раз говорю, – скрипел зубами и голосовыми связками Кириллов, – это не мой телефон!
– Как же не ваш? – удивлялась стоявшая ко мне спиной Мураками. – А чей же тогда?
– Откуда мне знать?! – полушепотом-полукриком отвечал Кириллов. – Я его первый раз вижу и слышу!
– Что тут у вас стряслось, Мураками-сан? – Я с облегчением вздохнул, поняв, что она пока никакой информации от мужчины не получила. – С телефонами проблема?
– Подождите здесь, пожалуйста, Кириллов-сэнсэй! – строгим тоном потребовала от него Аюми, после чего по выработавшейся за последние сутки стойкой привычке потянула меня за рукав к брусчатке университетского тротуара и протащила за собой метров пятнадцать вдоль стеклянной стены, из-за которой за всем этим бесплатным цирком не без интереса наблюдала русская развеселая компания, состоящая из Ганина, Заречного и их прекрасных дам.
– Что происходит? – Я постарался звучать как можно серьезнее, чтобы сбить с Мураками профессионально-региональную спесь. – Что за трюк с телефоном?
– Понимаете, Минамото-сан, – возбужденно начала она, – я сидела, и мне эти лекции не очень хотелось слушать…
– Что вы говорите! – перебил ее я. – А я думал, наоборот, вам приятно студенческие годы вспомнить!…
– Нам в университете другие лекции читали, а здесь и не лекции вовсе, а доклады… Скучные… – ответила она.
– И что?
– Так я стала с мобильного на ваше управление выходить, чтобы получить первые данные по «прослушке» телефона Ирины Катаямы.
– А что, уже есть данные? – Я удивился ее технической подкованности, поскольку у меня самого иного способа, как только через визит в технический отдел наблюдения, получить искомую информацию в голове не было.
– Сначала не было, а как эта громадина Нина Валентиновна начала про Татьяну Толстую рассказывать, мне на сотовый письмо пришло с полным отчетом по ее вчерашним и сегодняшним переговорам. – Мураками показала мне издалека свой телефончик, на дисплее которого светилось видимо, это самое письмо.
– И что там? – Я обернулся на Кириллова: тот покорно стоял, подпирая стеклянную стену, за которой ганинской компании уже не было.
– Главное, как я и предполагала, ни одного звонка в Ниигату! – звонко отрапортовала Аюми. – Ни домой, ни в офис мужа!…
– Ну это еще ничего не доказывает, – поторопился я охладить ее дедуктивный пыл. – Мы в Японии с вами живем, здесь у нас жены не обязаны мужьям постоянно звонить.
– Верно, – тряхнула Мураками своей безобразной копной. – Но вот вчера было три звонка «на» и четыре «с» вот этого номера. И сегодня утром один «с» и один – «на».
Она показала на дисплее длинный номер, начинающийся на привычные «мобильные» «ноль-девять-ноль». Я никак не отреагировал на него и выжидательно посмотрел на Аюми. Та скривила тонюсенькие губки в сердитой усмешке по поводу моего непонимания очевидных вещей и нажала кнопку набора. Звонкая трель не заставила себя ждать: я обернулся и посмотрел на достающего из нагрудного кармана пиджака чирикающий сотовый Кириллова.
– Опять?! – сердито прокричал он. – Сколько можно! Может, мне снова граблю свою поднять?
– Кириллов-сан, – я решил взять бразды правления в свои собственные руки, – я – майор милиции Хоккайдо Минамото Такуя, веду расследование убийства вашего коллеги господина Селиванова. Я думаю, будет лучше, если вы проедете с нами в управление полиции и ответите на несколько наших вопросов.
– Убийство Селиванова?! – задергался Кириллов. – Я что, подозреваемый?! Я никакого отношения к убийству Володи не имею! Слышите?!
– Слышим, Кириллов-сан! – Меня раздражают люди, которые в таких случаях начинают орать на всю улицу, оповещая встречных-поперечных о якобы имеющем место полицейском произволе. – Давайте проедем к нам, мы вас надолго не задержим.
– Куда проедем? У меня совсем другие планы на вечер! – не сдавался с каждой секундой теряющий свой вновь приобретенный благодаря приличной одежде лоск хабаровский филолог.
– Я же сказал, в управление, – я показал ему рукой в сторону тенистой аллеи, где находилась наша машина. – А потом мы вас доставим, куда вам будет угодно.
– Правда? – Он внезапно прекратил орать.
– В пределах Саппоро, разумеется, – подкорректировал я на всякий случай свое служебное обещание.
– В какой-нибудь компьютерный магазин отвезете? – деловито поинтересовался он.
– Без проблем! – кивнул я, и мы двинулись к машине. По дороге я позвонил «наружке» и предупредил, что мы с Мураками отъезжаем в управление и что с Ирины Катаямы они не должны спускать ни глаз, ни ушей, ни носов. В машине мне пришлось сразу пресечь все попытки Кириллова начать оправдываться относительно телефона, поскольку дело принимало нешуточный оборот, и вести такие беседы следует строго по инструкции, то есть исключительно в служебных помещениях, под «бумажную» и магнитофонную запись. Кириллов, посопротивлявшись пару минут, переключился в конце концов на проблему совместимости компьютеров японского производства с русскоязычной версией «WindowsXP». Мне в этом плане сказать ему было искренне нечего, но ситуацию спасла словоохотливая Аюми, которая, как оказалось, неплохо ориентируется в практических компьютерных проблемах и которая смогла дать Кириллову массу советов.
В комнате для допросов на девятом этаже нас поджидал суровый Нисио. Полковник сидел за столом на месте допрашиваемого, играл скалистыми скулами и сверлил пространство перед собой хитрыми лучистыми глазами. Едва мы вошли, Нисио поднялся со стула, уступив место Кириллову, и обратился к нам с Мураками:
– Я вам нужен?
– Вы нам всегда нужны! – лицемерно сподхалимничал я, благо Кириллов в японском оказался несведущ.
– Мешать не буду? – продолжил урок этикета полковник.
– Не будете, – покрутил головой я.
– Тогда я присяду в уголке, – прокряхтел он, усаживаясь на стул в дальнем углу, где обычно сидят на важных допросах представители высокого начальства и инспекторы из прокуратуры.
Мураками быстро разложила перед собой пустые бланки протоколов, я заправил во встроенный в столешницу магнитофон чистую кассету, а Кириллов тяжело плюхнулся на еще не остывший от нисиовского тела арестантский стул. Трехминутная стандартная прелюдия к официальному снятию показаний поведала нам, что Кириллов по имени-отчеству Семен Данилович, что ему, как я и предполагал, уже далеко за шестьдесят, а именно – шестьдесят семь, и что он, чтобы снискать на хлеб насущный, который в нынешней России чрезвычайно дорог, вынужден трудиться на педагогической ниве-хляби народного просвещения, складывая свой месячный доход из профессорской подачки, гордо именуемой заработной платой, и нищенской пенсии, которой хватает только на оплату ненавязчивых услуг хабаровского ЖКХ.
– Так, теперь, Семен Данилович, перейдем непосредственно к делу, – предложил я.
– С удовольствием, – отозвался он и посмотрел на часы.
– Центральные магазины электроники у нас закрываются в девять, так что пока можете не беспокоиться, – заметил я его консьюмеристическое волнение.
– Спасибо, – вздохнул он.
– Итак, первый вопрос: это ваш телефон? – я указал на лежащий на столе сотовый, упакованный Мураками в целлофановый пакет.
– Нет, не мой, – отрезал Кириллов.
– Как вы объясните его наличие в вашем кармане?
– В портфеле, – поправил меня он. – В карман я его переложил уже после того, как он зазвонил в портфеле.
– Хорошо, в портфеле, – согласился я.
– Никак не объясню, – закачал головой Кириллов.
– Ладно, попробуем поставить вопрос иначе: кто вам мог подложить этот телефон?
– Подложить? – удивился он.
– Или подкинуть, подбросить…
– Подсыпать… – продолжил он начатый мною глагольный ряд и ухмыльнулся.
– Пускай будет «подсыпать», – опять согласился я.
– Вы знаете, я про Японию дома много всяких историй слышал: и про свалки ваши, где машины на ходу и работающие телевизоры тысячами валяются, и про честность вашу гражданскую, когда вы миллионы на улицах находите и тут же их в полицию сдаете… – Кириллов огляделся по сторонам. – Но чтобы мобильные телефоны забесплатно людям подбрасывали, это уже слишком!…
– И все-таки, Семен Данилович, если, как вы утверждаете, телефон не ваш и вы им до контакта с вами капитана Мураками, – я указал подбородком на увлеченно записывающую нашу словесную перепалку лохматую Аюми, – не пользовались, то иного ответа на вопрос о его появлении в вашем портфеле я не нахожу.
– Вы серьезно? – Кириллов внимательно посмотрел на меня, потом на хранящего самурайское молчание Нисио.
– Серьезно, – кивнул я.
– И я серьезно, – ответил он. – Я правда понятия не имею, откуда он у меня взялся! Выхожу сегодня из зала после конференции, а у меня в портфеле что-то звонит!…
– Мы в курсе, Семен Данилович, – прервал я его, обеспокоившись тем, что при таком темпе добычи информации Кириллов может в компьютерный магазин и не успеть. – Дело в том, что наша задача сейчас установить, как он мог к вам попасть.
– А что это вообще за телефон? – встрепенулся Кириллов. – Что в нем такого опасного?
– Семен Данилович, как показывают данные телефонной компании да и самого телефона, в течение последних двух дней с него и на него было сделано несколько звонков, которые могут быть связаны с убийством Владимира Николаевича Селиванова.
– Связаны? – Кириллов с удивлением посмотрел на меня. – Вы что, считаете, что я связан с его убийством?
– Вы с ним давно знакомы?… Были… – спросил я.
– Встречались несколько раз на конференциях… Последний раз два года назад в Праге, на летнем семинаре по Пригову…
– По кому? – Мои познания в русской литературе восемнадцатого века ограничивались шестью-семью именами, которые еще вчера в Читосэ я успел припечатать к дедушке русской филологии, но названная им фамилия в их число не входила.
– Видите ли, Селиванов Володя занимается… занимался в основном Сорокиным, а я занимаюсь его, то есть Сорокина, учителем – Дмитрием Александровичем Приговым… Это ныне здравствующий классик русской поэзии…
– Так вы по современной литературе? – Я искренне удивился объекту интереса Кириллова.
– А вы думали по какой? – Он пристально взглянул на меня. – Иначе чего мне на этой конференции делать?
– Конечно, – кивнул я и краем глаза заметил на сжатых губах Мураками, подобно прилежной пятикласснице, склонившейся к листам бумаги, ехидную улыбку – явно в мой адрес. – Итак, вернемся к телефону. Данные телефонной компании показывают, что последний звонок с него был сделан сегодня утром, двадцать три минуты девятого. Где вы были в это время?
– В отеле, собирался на конференцию, – ответил Кириллов. – В номере был или на завтраке…
– Когда вы выходили на завтрак?
– Вот где-то между восемью и полдевятого…
– Номер, естественно, заперли?
– Наверное, – задумчиво протянул он.
– Наверное? – переспросил я.
– Да там эти карточки дурацкие! – искренне возмутился Кириллов. – Поди разберись, запер ты дверь или нет!…
– У вас номер на каком этаже?
– На десятом, а что?
– Пока ничего, – пожал я плечами. – Мы должны будем проверить запись коридорных видеокамер, чтобы посмотреть, не заходил ли кто в номер во время вашего отсутствия. Теперь припомните: на конференции портфель все время был при вас?
– Нет… – Он покрутил головой. – Когда все на обед ушли, я его на кресле оставил, чтобы место не заняли. Так почти все сделали… нам сказали, что воров в Японии бояться не надо…
– Осторожность, Семен Данилович, никогда не помешает, – строго заметил я. – Береженого Бог и в Японии бережет!
– Понятно, – кивнул он.
– Скажите, по прибытии в Японию какими видами связи вы пользовались?
– Никакими, – поморщился он. – Из гостиницы звонить – это вообще самоубийство, а домой я еще из аэропорта в Ниигате позвонил, из автомата, оранжевого такого…
– По карточке?
– Да, мне Заречный Олег Валерьевич помог карточку для международного телефона купить.
– Заречный? – переспросил я.
– Да, он по-японски говорит, работал раньше здесь. Это он сказал, что из гостиницы звонить дорого. По карточке правда, тоже недешево!…
– И все?
– Все! Жена в курсе, что у меня все в порядке, а больше кому мне в Россию звонить? Да и…
– А в Японии? – перебил его я.
– Что «в Японии»? – не понял он.
– В Японии у вас знакомые есть? Кому вы могли бы звонить? Или кто мог бы позвонить вам?
– Нет, – спокойно отозвался он.
– Хорошо, спросим прямо: такое имя, как Ирина Катаяма, вам говорит о чем-нибудь?
– Ирина Катаяма?… – задумчиво протянул он. – Имя русское, фамилия японская…
– Она русская, а муж у нее японец, – пояснил я.
– Первый раз слышу, – категорично отрезал Кириллов. – У Наташи, которая нас вчера в аэропорту встречала, тоже муж японец, но у нее другая фамилия…
– Да, ее фамилия Китадзима, потому что ее муж – Китадзима, – сказал я. – А нас интересует Катаяма.
– Катаяму не знаю, – повторил свой протокольный ответ Кириллов. – А что, это она мне телефон подложила?
– Скорее всего, нет. – Я покачал головой и отметил про себя, что придется теперь выяснять, как далеко от Кириллова сидела сегодня Ирина. – Хотя…
– Можно мне уже идти? – перебил меня Кириллов.
– Пока можно, но я должен предупредить, Семен Данилович, что в эти два дня мы можем еще раз пригласить вас в наше заведение, поэтому попрошу из Саппоро никуда не отлучаться.
– Вставай, кудрявая! – прошептал мне в левое ухо Ганин. – Нас утро встречает с прохладцей!
– Что, Нарбикова уже кончилась? – из вежливости поинтересовался я, разрывая не на шутку склеившиеся ресницы.
– Не только Нарбикова, но и Толстая, – отозвался Ганин.
– Какая Толстая? – уже искренне спросил я.
– Татьяна, – без особого пиетета пояснил сэнсэй.
– А-а, эта… – я вспомнил прошлогоднее мимолетное свидание с этой модной литературной дамой дома у отца. – Большая женщина…
– На вкус и цвет, Такуя, корешка себе не найдешь, – резюмировал Ганин.
Про Татьяну Толстую, как я смог понять, разодрав-таки пудовые веки, докладывала вчерашняя Нина Валентиновна, которая теперь с высокой трибуны отвечала на туманные вопросы оживленной аудитории. Я посмотрел на часы: было почти пять. Надо отправляться в управление, садиться за ненавистный компьютер и начинать суммировать все, что мы имеем за сутки следствия. К шести из отеля должны вернуться наши ребята с протоколами опроса потенциальных свидетелей, мне же еще надо было договориться с этими толстушками-хохотушками и важным Заречным о том, когда нам удастся снять с них показания. Заодно надо разыскать и Мураками, которая, видно, позабыла от филологического упоения, зачем она сюда приехала, чтобы забрать ее с собой в управление: оставлять ее вместе с Катаямой из служебных соображений я не хотел, так как не имею привычки предоставлять конкуренту возможность получить от потенциального свидетеля эксклюзивную информацию.
Могучая Нина Валентиновна ответила на последний вопрос и стала осторожно спускаться со сцены, а почетный президиум, хлопая в ладоши с деланным энтузиазмом, начал по очереди подниматься со своих стульев. Когда моя давняя знакомая Наташа Китадзима вышла из-за стола, я не без мужского удовлетворения отметил, что все-таки не все так грустно под луной и не все женщины безнадежно грузнеют на шестом десятке, теряя остатки изящности и стройности, если они, конечно, имелись изначально: издалека фигуру ее можно было даже посчитать идеальной, если бы вновь, как и вчера, ее бедра не скрывал длинный, на этот раз – темно-серый, пиджак, порождавший законные сомнения в полном ажуре под ним как в переносном, так и прямом смысле, потому как вопрос о колготках и чулках до сих пор остается актуальным – особенно в контексте моего мимолетного сновидения. Юбка такого же цвета была опять выше аппетитных коленок, а главным объектом вожделения жаждущих, которых в заполненном аморфными бесполыми филологами помещении было не так уж и много, являлась ярко-красная блузка. Джентльмен Заречный, вставший из-за стола следом за Наташей, умело обошел ее на дороге к лестнице и протянул женщине руку, которую она не раздумывая приняла в качестве формальной опоры. Я шепнул Ганину, чтобы он попросил Олега Валерьевича с его вчерашними спутницами задержаться, а сам стал рыскать глазами и телом в поисках Мураками.
В зале стояла страшная сутолока: филологическая братия, не отличаясь соблюдением требований дипломатического протокола, несмотря на заявленный статус конференции как «международной», монолитным стадом поплыла к явно не готовым к такому яростному штурму дверям, так что я решил, что будет разумнее немедленно покинуть душное помещение и уже в фойе собирать по крупицам нужный народец. Протискиваясь к выходу, я напоролся на русского мужичонку, в котором узнал вчерашнего третьего представителя номинально сильного пола, прибывшего в компании с Заречным и Селивановым для участия в этом грандиозном интернациональном форуме. При ближайшем рассмотрении он оказался не таким уж дедушкой, как мне показалось вчера в аэропорту Читосэ: конечно, ему было хорошо за шестьдесят, но двигался он бойко, а водянистые, блеклые глаза источали осмысленность и проницательность. Кроме того, сегодня на нем была отнюдь не вчерашняя дедовская пара, выполненная в лучших традициях советской послевоенной моды, а строгие черные брюки и довольно новый темно-серый пиджак из букле. Я автоматически кивнул ему на ходу, он же удостоил меня только удивленно-прохладным взором, по которому стало ясно, что он меня не помнит. Может быть, посмотри он на меня еще полминуты, он отыскал бы меня в недрах своей памяти где-нибудь между Ломоносовым и Фонвизиным, но его внимание отвлек явно неожиданный для него звонок мобильного телефона, который раздался вдруг из глубин его потрепанного темно-коричневого портфеля, видавшего как виды, так и миллионы таких вот конференций. Мужичонка замешкался, как мне показалось, от удивления, я же продолжил свой путь на волю, на котором через несколько метров встала взъерошенная Мураками, чья голова вдруг увеличилась в размерах, но почему-то только с левой стороны. Сначала мне показалось, что у нее невероятно быстро отросли непослушные волосы, но, сократив расстояние между нами до двух шагов, я с облегчением разглядел, что она всего-навсего прижимает к левому уху свой сотовый телефончик. Я не стал мешать ее беседе, хотя она, как я заметил, молчала, коснулся ее плеча, жестом показал на фойе и оставил ее посреди критической филологической массы, медленно вытекавшей из зала.
В фойе я занял удобную охотничью позицию слева от дверей, и уже через минуту ко мне подошел Ганин в компании неотразимых Наташи Китадзимы и Олега Валерьевича. При ближайшем рассмотрении Наташа, разумеется, не выглядела так эффектно, как издалека, но умело наложенная жидкая пудра скрывала возрастные изъяны кожи на лице, воротник огненной блузки был поднят достаточно высоко, чтобы спрятать от посторонних взоров и, соответственно, разочарований шею, и только руки выдавали Наташины годы. Женщины ее возраста страдают больше всего именно от рук: шею можно закрыть, щеки – замазать, руки же замаскировать, как правило, не удается, и они остаются, пожалуй, единственной уликой, доказывающей неизбежность процесса увядания прекрасного тела. Заречный рядом с ней смотрелся практически ее ровесником, хотя, судя по всему, был ровесником моим.
– Здравствуйте, Минамото-сан, – поклонился Заречный. – Какими судьбами?
– Да все теми же, филологическими, – улыбнулся я. – Здравствуйте, Наташа!
– Добрый день, – как-то неожиданно нехотя и даже прохладно откликнулась она.
– Господин Ганин сказал, что вы хотите с нами поговорить. – Олег Валерьевич перевел взгляд с меня на Ганина и обратно.
– С вами, – уточнил я, посмотрев прямо в его пепельные глаза, скрытые за узкими стеклами. – А также с вашими вчерашними спутницами…
– С Ниной и Мариной? – Заречный поднял брови. – Это все по поводу Селиванова?
– Да, как мы вчера с вами договорились, – напомнил я Олегу Валерьевичу. – Где ваши дамы?
– Сейчас найдем. – Заречный с высоты своего роста стал стрелять орлиным взором над головами пигмеев-филологов.
В этот момент в трех метрах от нас из толпы вверх взметнулась чья-то рука. Она была облачена в рукав уже виденного мною сегодня серого пиджака. Рука медленно продвигалась вместе с толпой к выходу, скрывая своего хозяина за тремя рядами устало влекшихся на свежий воздух бледных, но счастливых участников великого действа.
– Кириллов чудит, – хмыкнул Заречный, которому, видимо, была видна не только рука, но и голова, вместе с которой она плыла. – Старик в своем репертуаре.
– Кириллов? – спросил я и посмотрел одновременно на Заречного и Ганина.
– Кириллов – профессор из Хабаровска, – пояснил Заречный. – Большой оригинал!…
– Он вчера с вами прилетел, да? – задал я Олегу Валерьевичу совершенно бесполезный вопрос.
– Да, вы же вчера в аэропорту его видели, – кивнул Заречный и вдруг сам замахал правой рукой. – Вон Нинка ползет…
Пока Заречный подзывал Нину Валентиновну, а затем и Марину Борисовну, означенный чудак Кириллов появился по ту сторону стеклянной стены фойе и встал на тротуаре, продолжая держать над головой высоко поднятую руку. Я на секунду отвлекся от Заречного и перекидывающихся ничего не значащими фразами Ганина и Наташи Китадзимы, соотнес полученный вчера в аэропорту опыт с мобильником у уха требовательной Аюми, открыл было рот, чтобы вслух удивиться, но тут увидел, что расторопная Мураками уже подлетела к Кириллову, привстала на цыпочки, опустила своей детской ручонкой его филологическую десницу и принялась что-то тараторить, указывая то на свой, то на его сотовый, торчащий из нагрудного кармана его пиджака.
Я попросил Заречного с его дамами завтра в восемь утра, то есть за два часа до начала заседания их чрезвычайно научной конференции, прибыть в управление, чтобы мы смогли снять с них показания по убийству Селиванова. Ганин вызвался заехать за ними в гостиницу и подвезти в управление, благо дорогу к нам сэнсэй может найти с закрытыми глазами, а также потому, что он планировал и завтра продолжать просиживать штаны на академическом мероприятии. Я был бесконечно благодарен ему за это и, бросив на него двух пузатых теток, одну изысканную даму и одного галантного кавалера, выскочил на улицу, чтобы вмешаться в независимое расследование, которое вдруг, не соизволив поинтересоваться моим мнением на этот счет, затеяла деятельная ниигатская капитанша.
– …Я вам третий раз говорю, – скрипел зубами и голосовыми связками Кириллов, – это не мой телефон!
– Как же не ваш? – удивлялась стоявшая ко мне спиной Мураками. – А чей же тогда?
– Откуда мне знать?! – полушепотом-полукриком отвечал Кириллов. – Я его первый раз вижу и слышу!
– Что тут у вас стряслось, Мураками-сан? – Я с облегчением вздохнул, поняв, что она пока никакой информации от мужчины не получила. – С телефонами проблема?
– Подождите здесь, пожалуйста, Кириллов-сэнсэй! – строгим тоном потребовала от него Аюми, после чего по выработавшейся за последние сутки стойкой привычке потянула меня за рукав к брусчатке университетского тротуара и протащила за собой метров пятнадцать вдоль стеклянной стены, из-за которой за всем этим бесплатным цирком не без интереса наблюдала русская развеселая компания, состоящая из Ганина, Заречного и их прекрасных дам.
– Что происходит? – Я постарался звучать как можно серьезнее, чтобы сбить с Мураками профессионально-региональную спесь. – Что за трюк с телефоном?
– Понимаете, Минамото-сан, – возбужденно начала она, – я сидела, и мне эти лекции не очень хотелось слушать…
– Что вы говорите! – перебил ее я. – А я думал, наоборот, вам приятно студенческие годы вспомнить!…
– Нам в университете другие лекции читали, а здесь и не лекции вовсе, а доклады… Скучные… – ответила она.
– И что?
– Так я стала с мобильного на ваше управление выходить, чтобы получить первые данные по «прослушке» телефона Ирины Катаямы.
– А что, уже есть данные? – Я удивился ее технической подкованности, поскольку у меня самого иного способа, как только через визит в технический отдел наблюдения, получить искомую информацию в голове не было.
– Сначала не было, а как эта громадина Нина Валентиновна начала про Татьяну Толстую рассказывать, мне на сотовый письмо пришло с полным отчетом по ее вчерашним и сегодняшним переговорам. – Мураками показала мне издалека свой телефончик, на дисплее которого светилось видимо, это самое письмо.
– И что там? – Я обернулся на Кириллова: тот покорно стоял, подпирая стеклянную стену, за которой ганинской компании уже не было.
– Главное, как я и предполагала, ни одного звонка в Ниигату! – звонко отрапортовала Аюми. – Ни домой, ни в офис мужа!…
– Ну это еще ничего не доказывает, – поторопился я охладить ее дедуктивный пыл. – Мы в Японии с вами живем, здесь у нас жены не обязаны мужьям постоянно звонить.
– Верно, – тряхнула Мураками своей безобразной копной. – Но вот вчера было три звонка «на» и четыре «с» вот этого номера. И сегодня утром один «с» и один – «на».
Она показала на дисплее длинный номер, начинающийся на привычные «мобильные» «ноль-девять-ноль». Я никак не отреагировал на него и выжидательно посмотрел на Аюми. Та скривила тонюсенькие губки в сердитой усмешке по поводу моего непонимания очевидных вещей и нажала кнопку набора. Звонкая трель не заставила себя ждать: я обернулся и посмотрел на достающего из нагрудного кармана пиджака чирикающий сотовый Кириллова.
– Опять?! – сердито прокричал он. – Сколько можно! Может, мне снова граблю свою поднять?
– Кириллов-сан, – я решил взять бразды правления в свои собственные руки, – я – майор милиции Хоккайдо Минамото Такуя, веду расследование убийства вашего коллеги господина Селиванова. Я думаю, будет лучше, если вы проедете с нами в управление полиции и ответите на несколько наших вопросов.
– Убийство Селиванова?! – задергался Кириллов. – Я что, подозреваемый?! Я никакого отношения к убийству Володи не имею! Слышите?!
– Слышим, Кириллов-сан! – Меня раздражают люди, которые в таких случаях начинают орать на всю улицу, оповещая встречных-поперечных о якобы имеющем место полицейском произволе. – Давайте проедем к нам, мы вас надолго не задержим.
– Куда проедем? У меня совсем другие планы на вечер! – не сдавался с каждой секундой теряющий свой вновь приобретенный благодаря приличной одежде лоск хабаровский филолог.
– Я же сказал, в управление, – я показал ему рукой в сторону тенистой аллеи, где находилась наша машина. – А потом мы вас доставим, куда вам будет угодно.
– Правда? – Он внезапно прекратил орать.
– В пределах Саппоро, разумеется, – подкорректировал я на всякий случай свое служебное обещание.
– В какой-нибудь компьютерный магазин отвезете? – деловито поинтересовался он.
– Без проблем! – кивнул я, и мы двинулись к машине. По дороге я позвонил «наружке» и предупредил, что мы с Мураками отъезжаем в управление и что с Ирины Катаямы они не должны спускать ни глаз, ни ушей, ни носов. В машине мне пришлось сразу пресечь все попытки Кириллова начать оправдываться относительно телефона, поскольку дело принимало нешуточный оборот, и вести такие беседы следует строго по инструкции, то есть исключительно в служебных помещениях, под «бумажную» и магнитофонную запись. Кириллов, посопротивлявшись пару минут, переключился в конце концов на проблему совместимости компьютеров японского производства с русскоязычной версией «WindowsXP». Мне в этом плане сказать ему было искренне нечего, но ситуацию спасла словоохотливая Аюми, которая, как оказалось, неплохо ориентируется в практических компьютерных проблемах и которая смогла дать Кириллову массу советов.
В комнате для допросов на девятом этаже нас поджидал суровый Нисио. Полковник сидел за столом на месте допрашиваемого, играл скалистыми скулами и сверлил пространство перед собой хитрыми лучистыми глазами. Едва мы вошли, Нисио поднялся со стула, уступив место Кириллову, и обратился к нам с Мураками:
– Я вам нужен?
– Вы нам всегда нужны! – лицемерно сподхалимничал я, благо Кириллов в японском оказался несведущ.
– Мешать не буду? – продолжил урок этикета полковник.
– Не будете, – покрутил головой я.
– Тогда я присяду в уголке, – прокряхтел он, усаживаясь на стул в дальнем углу, где обычно сидят на важных допросах представители высокого начальства и инспекторы из прокуратуры.
Мураками быстро разложила перед собой пустые бланки протоколов, я заправил во встроенный в столешницу магнитофон чистую кассету, а Кириллов тяжело плюхнулся на еще не остывший от нисиовского тела арестантский стул. Трехминутная стандартная прелюдия к официальному снятию показаний поведала нам, что Кириллов по имени-отчеству Семен Данилович, что ему, как я и предполагал, уже далеко за шестьдесят, а именно – шестьдесят семь, и что он, чтобы снискать на хлеб насущный, который в нынешней России чрезвычайно дорог, вынужден трудиться на педагогической ниве-хляби народного просвещения, складывая свой месячный доход из профессорской подачки, гордо именуемой заработной платой, и нищенской пенсии, которой хватает только на оплату ненавязчивых услуг хабаровского ЖКХ.
– Так, теперь, Семен Данилович, перейдем непосредственно к делу, – предложил я.
– С удовольствием, – отозвался он и посмотрел на часы.
– Центральные магазины электроники у нас закрываются в девять, так что пока можете не беспокоиться, – заметил я его консьюмеристическое волнение.
– Спасибо, – вздохнул он.
– Итак, первый вопрос: это ваш телефон? – я указал на лежащий на столе сотовый, упакованный Мураками в целлофановый пакет.
– Нет, не мой, – отрезал Кириллов.
– Как вы объясните его наличие в вашем кармане?
– В портфеле, – поправил меня он. – В карман я его переложил уже после того, как он зазвонил в портфеле.
– Хорошо, в портфеле, – согласился я.
– Никак не объясню, – закачал головой Кириллов.
– Ладно, попробуем поставить вопрос иначе: кто вам мог подложить этот телефон?
– Подложить? – удивился он.
– Или подкинуть, подбросить…
– Подсыпать… – продолжил он начатый мною глагольный ряд и ухмыльнулся.
– Пускай будет «подсыпать», – опять согласился я.
– Вы знаете, я про Японию дома много всяких историй слышал: и про свалки ваши, где машины на ходу и работающие телевизоры тысячами валяются, и про честность вашу гражданскую, когда вы миллионы на улицах находите и тут же их в полицию сдаете… – Кириллов огляделся по сторонам. – Но чтобы мобильные телефоны забесплатно людям подбрасывали, это уже слишком!…
– И все-таки, Семен Данилович, если, как вы утверждаете, телефон не ваш и вы им до контакта с вами капитана Мураками, – я указал подбородком на увлеченно записывающую нашу словесную перепалку лохматую Аюми, – не пользовались, то иного ответа на вопрос о его появлении в вашем портфеле я не нахожу.
– Вы серьезно? – Кириллов внимательно посмотрел на меня, потом на хранящего самурайское молчание Нисио.
– Серьезно, – кивнул я.
– И я серьезно, – ответил он. – Я правда понятия не имею, откуда он у меня взялся! Выхожу сегодня из зала после конференции, а у меня в портфеле что-то звонит!…
– Мы в курсе, Семен Данилович, – прервал я его, обеспокоившись тем, что при таком темпе добычи информации Кириллов может в компьютерный магазин и не успеть. – Дело в том, что наша задача сейчас установить, как он мог к вам попасть.
– А что это вообще за телефон? – встрепенулся Кириллов. – Что в нем такого опасного?
– Семен Данилович, как показывают данные телефонной компании да и самого телефона, в течение последних двух дней с него и на него было сделано несколько звонков, которые могут быть связаны с убийством Владимира Николаевича Селиванова.
– Связаны? – Кириллов с удивлением посмотрел на меня. – Вы что, считаете, что я связан с его убийством?
– Вы с ним давно знакомы?… Были… – спросил я.
– Встречались несколько раз на конференциях… Последний раз два года назад в Праге, на летнем семинаре по Пригову…
– По кому? – Мои познания в русской литературе восемнадцатого века ограничивались шестью-семью именами, которые еще вчера в Читосэ я успел припечатать к дедушке русской филологии, но названная им фамилия в их число не входила.
– Видите ли, Селиванов Володя занимается… занимался в основном Сорокиным, а я занимаюсь его, то есть Сорокина, учителем – Дмитрием Александровичем Приговым… Это ныне здравствующий классик русской поэзии…
– Так вы по современной литературе? – Я искренне удивился объекту интереса Кириллова.
– А вы думали по какой? – Он пристально взглянул на меня. – Иначе чего мне на этой конференции делать?
– Конечно, – кивнул я и краем глаза заметил на сжатых губах Мураками, подобно прилежной пятикласснице, склонившейся к листам бумаги, ехидную улыбку – явно в мой адрес. – Итак, вернемся к телефону. Данные телефонной компании показывают, что последний звонок с него был сделан сегодня утром, двадцать три минуты девятого. Где вы были в это время?
– В отеле, собирался на конференцию, – ответил Кириллов. – В номере был или на завтраке…
– Когда вы выходили на завтрак?
– Вот где-то между восемью и полдевятого…
– Номер, естественно, заперли?
– Наверное, – задумчиво протянул он.
– Наверное? – переспросил я.
– Да там эти карточки дурацкие! – искренне возмутился Кириллов. – Поди разберись, запер ты дверь или нет!…
– У вас номер на каком этаже?
– На десятом, а что?
– Пока ничего, – пожал я плечами. – Мы должны будем проверить запись коридорных видеокамер, чтобы посмотреть, не заходил ли кто в номер во время вашего отсутствия. Теперь припомните: на конференции портфель все время был при вас?
– Нет… – Он покрутил головой. – Когда все на обед ушли, я его на кресле оставил, чтобы место не заняли. Так почти все сделали… нам сказали, что воров в Японии бояться не надо…
– Осторожность, Семен Данилович, никогда не помешает, – строго заметил я. – Береженого Бог и в Японии бережет!
– Понятно, – кивнул он.
– Скажите, по прибытии в Японию какими видами связи вы пользовались?
– Никакими, – поморщился он. – Из гостиницы звонить – это вообще самоубийство, а домой я еще из аэропорта в Ниигате позвонил, из автомата, оранжевого такого…
– По карточке?
– Да, мне Заречный Олег Валерьевич помог карточку для международного телефона купить.
– Заречный? – переспросил я.
– Да, он по-японски говорит, работал раньше здесь. Это он сказал, что из гостиницы звонить дорого. По карточке правда, тоже недешево!…
– И все?
– Все! Жена в курсе, что у меня все в порядке, а больше кому мне в Россию звонить? Да и…
– А в Японии? – перебил его я.
– Что «в Японии»? – не понял он.
– В Японии у вас знакомые есть? Кому вы могли бы звонить? Или кто мог бы позвонить вам?
– Нет, – спокойно отозвался он.
– Хорошо, спросим прямо: такое имя, как Ирина Катаяма, вам говорит о чем-нибудь?
– Ирина Катаяма?… – задумчиво протянул он. – Имя русское, фамилия японская…
– Она русская, а муж у нее японец, – пояснил я.
– Первый раз слышу, – категорично отрезал Кириллов. – У Наташи, которая нас вчера в аэропорту встречала, тоже муж японец, но у нее другая фамилия…
– Да, ее фамилия Китадзима, потому что ее муж – Китадзима, – сказал я. – А нас интересует Катаяма.
– Катаяму не знаю, – повторил свой протокольный ответ Кириллов. – А что, это она мне телефон подложила?
– Скорее всего, нет. – Я покачал головой и отметил про себя, что придется теперь выяснять, как далеко от Кириллова сидела сегодня Ирина. – Хотя…
– Можно мне уже идти? – перебил меня Кириллов.
– Пока можно, но я должен предупредить, Семен Данилович, что в эти два дня мы можем еще раз пригласить вас в наше заведение, поэтому попрошу из Саппоро никуда не отлучаться.