Укрепление советской власти позволило Ленину и его соратникам заняться не только решением трудных проблем, связанных с управлением первым в мире социалистическим государством, но и традиционной для коммунистов деятельностью по разжиганию классовой борьбы во всем мире. Большевики считали себя вправе вести широкомасштабную кампанию по дестабилизации политической обстановки за рубежом, а также задействовать любые пропагандистские и агитационные методы с целью насаждения коммунизма в других странах.
   Большую часть советских агентов составляли члены национальных коммунистических партий, которые ставили почти религиозное преклонение перед идеологией коммунизма выше интересов своей родины. Они отсылали в Москву огромное количество информации и получали оттуда необходимые инструкции. При этом для связи с Центром советские агенты использовали самые разнообразные шифры.
   Например, в 1919 г. в самолете, летевшем из Германии в Советский Союз и совершившем аварийную посадку в Латвии, местные пограничники обнаружили три шифрованных сообщения. Не сумев их дешифровать, правительство Латвии передало эти сообщения в распоряжение американского консула в Риге, который, в свою очередь, переправил их в США. Там они были довольно быстро прочитаны. Оказалось, что сообщения послали в Москву немецкие коммунисты, которые применили для их засекречивания шифр вертикальной перестановки, а в качестве ключа использовали строки из стихотворения немецкого поэта Генриха Гейне «Лорелея». В шифровках содержалась просьба прислать побольше денег, обсуждался провал съезда коммунистов в Голландии и говорилось об аресте известной немецкой коммунистки Клары Цеткин.
   Примерно в это же самое время министерство юстиции США приступило к внедрению своих агентов в Коммунистическую партию Соединенных Штатов. Секретный агент министерства Фрэнсис Морроу, ставший секретарем районного комитета американской компартии в городе Камден в штате Нью-Джерси, занимался сбором информации о противоправных деяниях своих соратников. Он завел дружеские связи с одним из организаторов партийной ячейки района, который однажды в состоянии легкого опьянения привлек Морроу для расшифровки полученного им сообщения. Так в руки Морроу попал шифр, который использовался в переписке руководства компартии с партийными организациями на местах. Его основу составлял бланк американского денежного перевода, наличие которого у частного лица было вполне обычным делом и не могло вызвать никаких подозрений. Шифрованный текст представлял собой арифметические дроби, числители которых соответствовали номерам строк текста на обратной стороне бланка почтового перевода, а знаменатели – номерам букв в этих строках. Применяемая американскими коммунистами система шифрования во многом напоминала так называемый «дробный» шифр русских революционеров, с которым они активно работали при царском режиме. Вполне вероятно, что эта шифрсистема была позаимствована именно у них, впрочем, как и многие другие методы ведения подпольной деятельности. Например, у американских коммунистов в ходу было кодовое слово «дубок», означавшее укромное место, которое служило почтовым ящиком. Это кодовое слово использовалось русскими подпольщиками еще до революции.
   Руководство ведением разведывательной работы против США было поручено сотрудникам российской торговой корпорации «Амторг», которая в 1924 г. учредила свои представительства в Нью-Йорке. Вся переписка «Амторга» была зашифрована, и применявшаяся шифрсистема надежно скрывала секреты ее агентуры в США от американских контрразведывательных спецслужб. В 1930 г. по распоряжению Гамильтона Фиша, председателя комитета конгресса, занимавшегося расследованием подрывной коммунистической деятельности в США, более трех тысяч перехваченных шифртелеграмм «Амторга» были переданы в военно-морское ведомство с целью получения более полной информации об этой деятельности. Дешифровальщики, которые получили шифртелеграммы для криптоанализа, вскоре сообщили, «что шифр, используемый „Амторгом“, является очень сложным» и что «для его вскрытия их собственных знаний недостаточно». Тогда Фиш передал криптограммы в военное министерство. Через два года Фиш пожаловался на очередном заседании конгресса: «За период от 6 до 12 месяцев ни один специалист не смог прочитать ни слова из этих шифртелеграмм, хотя они заверяли меня, что легко вскроют шифр».
   Однако Советский Союз был не до такой степени увлечен работой по совершенствованию своих собственных шифров, чтобы не следить за достижениями других стран в этой области. Напротив, он постоянно занимался так называемым практическим криптоанализом, который имеет другое, более прозаическое наименование – воровство шифров. Украсть чужой шифр всегда было значительно легче и быстрее, чем пытаться вскрыть его чисто аналитическим путем. Правда, стоило это, несомненно, дороже, да вдобавок еще было чревато потерей доступа ко всякой полезной информации, если противник установит, что его шифр был выкраден.
   В соревнованиях по краже шифров победу одерживала то одна, то другая сторона. В 1926 г. в Марселе была арестована французская коммунистка, у которой при обыске обнаружили код французской армии. Этот код, вместе с кодом министерства внутренних дел Франции, был выкраден из тюрьмы в городе Мелуне, где печатались французские коды, одним заключенным-коммунистом, который спрятал их при выходе из тюрьмы в грамматике английского языка.
   На следующий год Советский Союз завербовал эксперта по шифрам кабинета министров Ирана. К этому времени на СССР уже работал и шифровальщик одной из бригад иранской армии, дислоцировавшейся вблизи русской границы. Кроме того, советская разведка сумела заполучить ключ к шифрам дашнаков37. Деятельностью дашнаков руководили из-за границы – из города Тебриза, расположенного на территории Ирана. Советский резидент в Тебризе установил связь с одним из чиновников почтовой службы Ирана и скоро имел в своем распоряжении достаточную информацию, позволявшую ему своевременно узнавать обо всех планируемых мероприятиях дашнаков. А в 1930 г. высокопоставленный сотрудник румынской полиции в знак протеста против своего несправедливого понижения в должности передал советской разведке секретный код Румынии.
   Противник тоже не сидел сложа руки. В 1925 г исчезли шифрдокументы из советского посольства в Шанхае. Русский белогвардеец, подозреваемый в краже, при невыясненных обстоятельствах исчез с корабля, на котором он отплыл из Шанхая. В 1935 г советский служащий выкрал шифры из посольства СССР в Праге, и, хотя они впоследствии были вежливо возвращены чешской полицией их законным владельцам, ничто не могло поколебать уверенности работников посольства в компрометации этих шифров.
   Летом 1936 г. русская военная разведка получила доступ к шифрпереписке военного атташе Японии в Берлине с японским военным министерством в Токио. Фотокопии шифртелеграмм были предоставлены в распоряжение московского эксперта, владевшего японским языком. Он дешифровал их с помощью кодовою блокнота, добытого советской разведкой, и перевел на русский язык. Прочитанные японские шифровки касались деятельности стран, присоединившихся к так называемому антикоминтерновскому пакту, что, несомненно, представляло огромный интерес для родины III Интернационала.
   В 1937 г. жертвой охотников за чужими шифрами в очередной раз стал Советской Союз: был выкраден код применявшийся для засекречивания переписки между Москвой и министерством национальной обороны испанских республиканцев, получавших помощь из СССР для борьбы против режима Франко. В 1938 г. вновь пострадал Советский Союз. Высокопоставленный сотрудник советской тайной политической полиции генерал Г.С. Люшков, отвечавший за ведение контрразведывательной работы в армии, дислоцированной на Дальнем Востоке, убежал к японцам и передал им подробные сведения об организации армейской службы секретной связи. Правда, ущерб, причиненный СССР бегством Люшкова, не был слишком большим, поскольку советские агенты за рубежом своевременно информировали Москву о тех сведениях, которые стали достоянием японцев. Однако в 1939 г. урон, нанесенный СССР, был более значительным: еще один перебежчик, дезертировавший на Запад, выдал очень ценного советского агента – капитана Джона Кинга, сотрудника шифровального отделения министерства иностранных дел Англии. Англичане приговорили Кинга к десяти годам тюремного заключения.
   Это постоянное воровство друг у друга шифрматериалов в конце концов привело к нелепому судебному процессу, который состоялся в 1939 г. Двое русских эмигрантов Владимир и Мария Азаровы в 1939 г. тайком вывезли из Советского Союза, как потом было указано в материалах судебного следствия, «секретную кодовую книгу, которая содержала действующий в Советском Союзе код, предусмотренный для ведения переписки». Их вещи, в том числе и кодовая книга, сначала были доставлены на борт грузового судна, а затем выгружены в Риге, в результате чего были безвозвратно утеряны. Азаровы в судебном порядке предъявили пароходной компании иск на 511900 долларов: 11900 долларов – за утерянное личное имущество, а остальные полмиллиона – за код, что, как заявил Владимир Азаров на суде, «точно соответствовало рыночной стоимости кодовой книги на момент ее пропажи». Дело было улажено вне суда. Поэтому никто так и не узнал, какая сумма была выплачена Азаровым в порядке возмещения стоимости практически не поддающейся оценке кодовой книги.
   Советский «практический криптоанализ» не ограничивался одной только кражей шифров. Разведка СССР была также чрезвычайно заинтересована в добывании открытых текстов, наличие которых помогало советским криптоаналитикам добиваться значительных успехов во вскрытии шифров. Хорошей иллюстрацией этого тезиса служат события вокруг так называемых «бумаг в тыкве», которые, как следовало из публичного заявления бывшего американского коммуниста Уиттейкера Чэмберса, были вручены ему Элджером Хиссом для последующей передачи агентам советской разведки. Хотя в силу сложившихся обстоятельств Чэмберс так и не отдал советскому разведчику полковнику Борису Быкову катушки с пленкой, на которую были засняты пресловутые «бумаги в тыкве», они составляли лишь малую часть огромного количества сфотографированных секретных документов, которые Чэмберс уже успел переправить в Москву и которые он якобы получил от Хисса. Например, среди этих бумаг была телеграмма американского посольства в Париже, датированная 13 января 1938 г. и имевшая отметку «Строго конфиденциально. Лично государственному секретарю». И хотя большая часть дипломатических телеграмм, которые попали в руки советской разведки через Чэмберса, была зашифрована несекретным кодом, остальные, как заявил в 1938 г. помощник государственного секретаря США Самнер Уэллес, «возможно, были отправлены с использованием одного из наиболее секретных кодов, бывших тогда в употреблении». Когда Уэллеса спросили, а не является ли наличие открытого текста сообщения и соответствующего ему шифрованного текста необходимыми подсобными материалами для вскрытия кода, тот ответил: «По-моему, именно так оно и есть». По крайней мере, один из известных экспертов по Советскому Союзу – Исаак Левин (американский журналист, родившийся в России) после неоднократных бесед с начальником военной разведки СССР в странах Западной Европы генералом Вальтером Кривицким, бежавшим из России, в середине 1939 г. пришел к выводу, что советская дешифровальная служба успешно вскрывала самые стойкие американские коды, применявшиеся для засекречивания дипломатической переписки.
   Вполне естественно, что советских секретных агентов в США интересовали и вопросы безопасности собственной шифрпереписки. Рассказывают, что однажды в годы Второй мировой войны помощник президента Рузвельта Лочлин Кэрри, якобы работавшая на разведку СССР, явилась в дом другого советского агента Джорджа Сильвермана и сообщила ему, что Соединенные Штаты близки к вскрытию советского кода. Но когда Сильверман спросил Кэрри: «Какого именно кода?», то она так и не смогла вразумительно ответить на этот вопрос. Впоследствии Кэрри отрицала, что эти сведения могли исходить от нее, заявив о том, что ей ничего не было известно об успехах США в области криптоанализа и что она никогда не была агентом советской разведки.
   Советские агенты не брезговали никакими сведениями, которые могли бы оказаться полезными для работы дешифровальных служб СССР. Когда зимой 1945 г. сотрудники американского управления стратегических служб ворвались в нью-йоркское отделение прокоммунистического журнала «Амеразия», то среди около двух тысяч подлинных конфиденциальных документов США ими был обнаружен и совершенно секретный доклад о вскрытии американцами японских кодов.
   Советский Союз занимался успешным вскрытием кодов и шифров других стран, опираясь на нелегальные операции за рубежом двух своих ведомств – тайной политической полиции и военной разведки.
   В задачу тайной полиции, с помощью которой коммунистическое правительство держало в подчинении народы, населявшие Советский Союз, входило как ведение внешней разведки, так и обеспечение внутренней безопасности страны. Таким образом, в СССР тайная полиция выполняла функции и ЦРУ, и ФБР. Возможно, что такое положение дел сложилось еще в царские времена, когда большое количество русских революционеров находилось за границей. В тот период царская «охранка» занималась внедрением своей агентуры за пределами России. Ее преемник при коммунистическом режиме поступал точно таким же образом с высланными или убежавшими из СССР людьми, ведущими борьбу против советской власти. Эта деятельность, как средство защиты коммунистического режима, вскоре естественным образом распространилась на капиталистические страны Запада, превратившись в политическую разведку.
   Созданная Лениным всего месяц спустя после сформирования им своего правительства советская тайная политическая полиция имеет чрезвычайно запутанную историю. Многочисленные реорганизации (слияния и разделения) нашли свое отражение в частой смене ее наименований – ЧК, ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ, МВД, КГБ.
   Другим ведомством, занимавшимся в СССР вскрытием зарубежных шифров, являлась военная разведка, по своему назначению и функциям примерно соответствовавшая разведывательному управлению министерства обороны США. Основанная первым советским военным министром Львом Троцким, она, как и тайная полиция, в ходе многочисленных реорганизаций неоднократно меняла свое наименование и структуру. Чисто теоретически военная разведка должна была заниматься исключительно военными вопросами, а тайная полиция – только ведением политического сыска. Однако на практике данное правило соблюдалось далеко не всегда, и, возможно, это делалось преднамеренно. Было время, когда на короткий срок оба разведывательных ведомства были объединены в единую систему. В настоящее время орган советской военной разведки носит название Главного разведывательного управления (сокращенно – ГРУ).
   Одной из задач тайной полиции являлась защита диктатуры пролетариата от самих пролетариев, которые не обрели обещанного счастья при новоявленных диктаторах. Сразу же после своего создания по распоряжению Ленина ЧК занялась вскрытием почтовых отправлений и чтением телеграмм. В дальнейшем цели и задачи этого вида деятельности, которая при царе была прерогативой «черных кабинетов», оставались практически неизменными, а все внесенные в нее впоследствии усовершенствования касались лишь практических методов работы. В начале 50-х годов перлюстрация писем была возложена на 3-й отдел 2-го специального управления МВД, сотрудники которого проверяли благонадежность советских граждан, используя для этого разнообразные средства ведения наблюдения – миниатюрные электронные устройства для подслушивания, утонченные методы слежки, разветвленную сеть осведомителей. Представители 3-го отдела в почтовых отделениях вскрывали корреспонденцию, поступавшую из-за рубежа, а также читали письма, адресованные подозрительным лицам, и выборочно – всю другую переписку.
   Перехваченные сообщения передавались в главное криптоаналитическое управление Советского Союза – в так называемый Спецотдел, основное назначение которого состояло в чтении шифрпереписки других стран. Хотя Спецотдел формально входил в состав управления по иностранным делам советской тайной полиции, в действительности же он отчитывался о своей деятельности только перед ЦК Коммунистической партии, являвшимся в СССР главным правящим органом. В 1938 г. после реорганизации Спецотдел был переименован в 5-е управление.
   Спецотдел возглавлял старый большевик и друг Ленина Глеб Иванович Бокий, который одновременно был членом Верховного суда СССР. Бокий родился в 1879 г. и принимал активное участие в революционном движении. Он неоднократно подвергался арестам и был приговорен к трем годам ссылки Сибирь. Во время революции Бокий работал секретарем большевистской ячейки в Петрограде. Затем Бокий руководил ЧК в Туркестане, где он навел такой страх на местных жителей, что даже после его отъезда о нем еще долго ходили различные легенды. Например, рассказывали, что он питался мясом собак и пил кровь людей. Все это больше похоже на выдумки врагов советской власти. Однако не лишены основания слухи о том, что, уже будучи начальником Спецотдела, Бокий во время своих отпусков, которые он проводил на даче около Батуми, устраивал дикие оргии, на которые приглашались тщательно отобранные люди. Дверь его кабинета всегда была плотно закрыта, и через специально вмонтированный в нее глазок Бокий пристально изучал посетителей, прежде чем впустить их к себе. Высокий и сутулый, со злым выражением лица и холодными голубыми глазами, у своих собеседников Бокий создавал впечатление, что уже само их присутствие было ему ненавистно. Он приводил в трепет ночных дежурных, когда выходил из своего кабинета и заводил с ними разговор. Бокий никогда не носил шляпу, но всегда, независимо от сезона, надевал плащ. Он был скорее администратором, чем криптологом. В 1937 г. Бокия казнили во время большой чистки, устроенной Сталиным. Позже было установлено, что в нарушение социалистической законности Бокий хранил у себя большое количество золотых и серебряных монет.
   Спецотдел занимался как вопросами шифрования, так и вопросами дешифрования. В 1933 г. шифровальщики Спецотдела работали в большой комнате на четвертом этаже обширного здания бывшей страховой компании на улице Лубянке в Москве. А дешифровальщики занимали верхний этаж бывшего здания Министерства иностранных дел на углу улиц Лубянка и Кузнецкий мост. Тот факт, что нижние этажи здания посещались частными лицами и членами дипломатического клуба, использовался для маскировки. В 1935 г. и шифровальщики, и дешифровальщики переехали в новое здание на улице Дзержинского, которая была названа так в честь первого главы советской тайной политической полиции Феликса Дзержинского.
   Шифровальный отдел был разделен на несколько отделений, которые занимались обеспечением секретной связи с региональными управлениями тайной полиции, с ее пограничными частями и воинскими формированиями, с администрациями тюрем и лагерей, с нелегальной заграничной агентурой и с «легальными» резидентурами за рубежом. За секретную связь с «легальными» резидентурами отвечало отделение под номером 6. Его начальник по фамилии Козлов был снят с должности во время чистки в 1937 г. А после того, как преемник Козлова был отправлен в качестве шифровальщика в Соединенные Штаты, начальником 6-го отделения стал человек, чье имя приобрело впоследствии скандальную известность. Это был Владимир Петров, который в 1954 г. вместе с женой Евдокией получил политическое убежище в Австралии38.
   Рост 6-го отделения может служить показателем расширения советской разведывательной деятельности. В 1933 г., в момент прихода Петрова в это отделение, оно насчитывало в своем составе 12 человек. К 1951 г. число его сотрудников выросло до 50. Этим людям доверялись самые большие тайны наиболее секретного учреждения в СССР, и поэтому они относились к элите советского общества. Однако их работа в «раю трудящихся» была какой угодно, но только не божественной. Операции по расшифрованию сообщений выполнялись вручную, и Петрову часто приходилось задерживаться на работе до полуночи, чтобы успеть вовремя обработать всю массу шифртелеграмм, поступивших к нему в течение дня. Позже, уже будучи заместителем начальника 6-го отделения, Петров сам не занимался непосредственно шифрованием или расшифрованием, а читал, корректировал и подписывал открытые тексты шифртелеграмм.
   Иногда шифровальщикам давались поручения, выходящие далеко за рамки их прямых обязанностей, как это случилось, например, с Боковым – высоким, молчаливым сотрудником, обладавшим необычайной физической силой. Ему было поручено убить советского посла в одной из стран Ближнего Востока, что он и сделал в кабинете последнего, проломив ему череп одним ударом металлического бруска. Чтобы отвести от себя подозрение в убийстве, Боков в течение года продолжал работать шифровальщиком в этом посольстве, а затем вернулся в Россию, где за удачно проведенную операцию был награжден орденом Красной Звезды.
   Дешифровальный отдел39 был разбит на отделения по географическому и языковому принципу – китайское, англо-американское и т.д.40 Будущая г-жа Евдокия Петрова, в течение двух лет изучавшая японский язык в московской спецшколе, попала на работу в японское отделение. Ее коллегами по работе были Вера Плотникова, дочь профессора японскою языка, который в течение многих лет был резидентом японской разведки в Москве, Галина Подпалова, настолько влюбленная во все японское, что, придя домой, она неизменно облачалась в кимоно, Иван Калинин, который время от времени приглашался в качестве консультанта, а также пожилой, но полный сил и энергии профессор Шунгский – главный авторитет отделения по вопросам японского языка. Однажды профессор нежно поцеловал Дусю (уменьшительное имя будущей г-жи Петровой) в щечку, когда на заключительном экзамене после четырехлетнего обучения, которым руководил сам Шунгский, она сумела правильно перевести на русский язык очень трудное японское предложение.
   Шунгский служил еще в царской армии. Вообще, среди личного состава дешифровального отдела было довольно много бывших русских аристократов, в том числе графов и баронов. Это вопиющее противоречие с государственным укладом того времени объяснялось серьезной нехваткой лингвистов, которые требовались для ведения дешифровальных работ. А сама профессия дешифровальщика была настолько редкой, что даже тогда, когда представители этой профессии попадали в тюрьму, их все равно привлекали к работе по специальности.
   Владимир Кривош, отец первого мужа Дуси Романа Кривоша, занимал высокий пост в царской «охранке». После революции его неоднократно то арестовывали, то освобождали. Но, даже находясь в заключении в Бутырской тюрьме в Москве, он выполнял секретные задания Спецотдела. В конце концов был арестован и его сын Роман, которого поместили в ту же тюрьму, что и отца, а начальник одного из дешифровальных отделений, входивших в состав 5-го управления тайной полиции, приносил туда обоим работу, что называется, «на дом», то есть в камеру.
   Понятно, что в отношении заключенных дешифровальщиков никаких проблем, связанных с обеспечением режима секретности, не возникало. Однако в отношении остальных эти проблемы всегда стояли очень остро. Им категорически запрещалось говорить, в каком учреждении они работают и где оно расположено. Об этом никогда не рассказывала своим родителям и Дуся. Сотрудникам Спецотдела даже запрещалось посещать любые рестораны, ибо там их разговоры могли быть подслушаны иностранными шпионами и врагами советской власти.