Страница:
И в общем, здесь нет ничего удивительного, особенно после того, что случилось в школе.
Мальчик ходил в частный колледж, и его маме это стоило 800 долларов в месяц. Это было несколько больше, чем во многих подобных колледжах, и это было той самой причиной, по которой большинство учащихся и их родителей просто распирало от бурлящей, маслянисто-самодовольной и с трудом сдерживаемой гордости. Нет, мы должны оставаться в рамках приличий, все должно оставаться в рамках приличий - это основной закон нашего заведения. Ведь вокруг нас находится множество детей, чьи родители не в состоянии позволить себе подобный частный колледж, они недостаточно упорно работали (а работать надо очень упорно - ворк хард - фраза, усвоенная мальчиком с первого класса) и недостаточно воспитывали своих чад. Потому что, если честно признаться, наш колледж не просто какая-то коммерческая лавка, нет, ребенок должен пройти собеседование, весьма жесткое собеседование, и, говоря начистоту, лишь только мозги позволят вашему малышу стать студентом нашей скул.
Конечно, вслух не стоит говорить о некоторой элитарности, можно лишь покивать головами, но вы абсолютно правы - лишь мозги чад и их родителей, способных выкладывать за начальные классы по 800 долларов, открывают двери нашего учебного заведения. Но уж если мы приходим к выводу, что ваш товар отменный, то и за нами не заржавеет.
В классах - мальчик ходил уже в четвертый, потому что у него-то с мозгами полный порядок, и можем вас уверить, дорогая наша мама, ваш парень является гордостью нашего колледжа, но об этом тоже вслух говорить не принято, ибо все должно оставаться в рамках приличий, - в классах не более восьми - десяти человек, с первого класса инглиш, английский, со второго обязательный японский и с четвертого, по желанию, еще какой-нибудь европейский язык. Эстетическое воспитание - музыка, живопись, кино - все в виде игры, физкультура, свой бассейн, аэробика для девочек и карате для мальчиков, зимой - горные лыжи, самые блестящие педагоги по основным предметам плюс трехразовое домашнее питание (отметьте - домашнее, боюсь, что и по субботам и воскресеньям вам придется готовить для ребенка что-нибудь из нашей кухни), восточный уклон нашего колледжа, погружение в восточную культуру, в иное созерцание мира и расширение представлений малыша о сущем (знаковая система мышления, другая вербальность и т.д. и т.п.)... И конечно, самое главное - наши пять школьных автобусов, настоящих желтых скул-басов, заберут ваше чадо в восемь тридцать утра и вернут к семи вечера накормленным, сделавшим все уроки и уже отдохнувшим, так что полный цикл, а после семи ребенок абсолютно свободен.
И вот в этом роскошном учебном заведении и преподаватели, и школьные друзья начали догадываться, что у мальчика проблемы.
- Костик, иди-ка сюда, что это ты весь сияешь? - спросил его несколько дней назад учитель японского языка. - Скажи честно, случилось что-то очень хорошее? Мама подарила новую "Супернинтенду"?
Мальчик смутился. Он действительно не знал, что случилось, что происходит и хорошо ли это. Хорошо ли, что сегодня утром он чуть не выпрыгнул из школьного автобуса, потому что увидел на улице одного человека... И ему показалось...
По пути он наступил на ногу Маше Кудряшовой:
- Ой, какой же ты все-таки слон, - насупилась Маша, а мальчик с этой новой и непонятной ему улыбкой смотрел в окно, но автобус уже проехал, и никакого человека на перекрестке не было...
- Вот, еще и улыбается, - не успокаивалась Маша, а мальчик посмотрел на нее, как будто увидел впервые, и, еще более расплываясь в улыбке, вдруг произнес:
- Ой, какая же ты красивая, Машка.
- Вот дурак-то, - прыснула Маша Кудряшова краснея, и, довольная, уселась на свое место.
Потом ощущение радости стало нарастать, и, когда мальчик шел к школьным дверям, он почему-то был уверен, что именно за ними находится выход из Лабиринта и именно там его ждет человек... с серо-голубыми, как выцветшие джинсы в заплатках, глазами. Мальчик не знал, что это за человек и существует ли он на самом деле, но улыбка, совершенно беспричинная и потому, наверное, ненормальная, занимала уже половину его лица. И даже баба Наташа, их школьная нянечка, очень добрая, - наверное, это был единственный человек в частном колледже, которого любили все без исключения, - глядя на него, поинтересовалась:
- Что, Костик, радуешься утреннему снежку?
И вот теперь Дмитрий Михайлович, учитель японского, возможно, и любимый преподаватель мальчика, но только, к сожалению, у него нет серо-голубых глаз, спрашивает то же самое...
- Да нет. - Мальчик честно посмотрел в глаза учителю японского языка и тут же соврал: - Мама сегодня сказала, что довольна моими отметками и поэтому отпускает меня в нашу готовящуюся поездку в Диснейленд на весенние каникулы!
- Вот и чудесно, - улыбнулся Дмитрий Михайлович. - Разве это не замечательно - провести каникулы со своими школьными друзьями, да еще не где-нибудь, а в самом Париже? Рад за тебя, Костик, и поздравляю, только передай маме, что она сама должна сообщить нам об этом. А теперь пошли на занятия.
В их классе, да, говорят, и в других классах тоже, была заведена некая игра - каждый должен был вырезать собственноручно из ластика-стерки свой личный штамп. Иногда это называлось гербом. Маша Кудряшова вырезала профиль девочки с распущенными кудряшками - ходили слухи, что это за нее сделали родители, а может, просто отдали работу на заказ, уж слишком тонким и четким получилось изображение, - и теперь все ее вещи: тетради и даже учебники были проштампованы личной печатью; у Славика Огурцова был достаточно безыскусно вырезанный огурец - но ему проще, с такой-то фамилией, имелись и более сложные работы: цыплята, вылезающие из яиц (у Цыплаковой), какие-то дурацкие собачки, котики... Мальчик никак не мог придумать свой символ. Очень не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, что он оказался в Лабиринте, хотя подобный знак соответствовал его состоянию лучше всего; фамилия его была самой обычной и не предполагала ни котиков, ни собачек, а вырезать просто свои инициалы - совсем уж неинтересно... И вот сейчас, на уроке японского языка, после того отрывка, что прочитал Дмитрий Михайлович, мальчик вдруг все понял... Кабинет японского языка был со вкусом и стильно оформлен - в уголке, отгороженном от остального пространства, небольшой сад камней, карликовые восточные деревья на фоне свисающих табличек с иероглифами, желтая повязка (мальчик видел такую на фотографии японского летчика, машущего рукой перед вылетом), приколотая к знамени Страны восходящего солнца, хризантема - символ царствующей династии, макет чайной церемонии и самурайский меч, скорее всего ненастоящий, но все равно в целях безопасности подвешенный достаточно высоко... Сейчас внимание мальчика привлекала именно желтая повязка, даже не сама повязка, а то, что на ней написано...
В начале урока, после церемонии приветствия, Дмитрий Михайлович всегда зачитывал им какого-нибудь японского автора или любого другого автора, пишущего о Японии. Сейчас перед ним лежала довольно объемная раскрытая книга. Учитель поднял глаза и улыбнулся (мальчик подумал, что он не знает больше никого, кто бы имел подобную улыбку - так, наверное, улыбаются люди, говорящие на загадочном языке, который они учат).
- В прошлый раз, - проговорил учитель, - я прочитал вам стихи замечательного японского поэта Басе. Признаться, ваши рассуждения об услышанном меня очень заинтересовали, и мы еще вернемся к этому в ваших письменных работах. Да-да, было действительно много неожиданного... Дмитрий Михайлович несколько сдвинул от переносицы очки в тонкой металлической оправе. - А сейчас я хочу вам прочитать кусок из другого автора, принадлежащего, так сказать, совсем иной, западной культуре... Прошу тишины и сосредоточенности.
В классе воцарилось молчание, все взгляды были устремлены на учителя, лишь мальчик как завороженный смотрел на желтую повязку...
- Костик... - Учитель улыбнулся. - Константин. Видимо, аудитории (почему-то Дмитрий Михайлович да и все остальные называли классы только аудиториями; и вообще в их частном колледже был заведен свой особый язык) придется подождать, пока вы не убедитесь, что так неожиданно привлекший ваше внимание объект - всего лишь знамя, и позволю себе напомнить, висящее на этом самом месте больше двух лет...
- Да-да, извините, - покраснел мальчик, - мне просто показалось, что...
- Что оттуда вылезет Кинг-Конг! - закончила за него Маша Кудряшова.
Легкий смешок прокатился по комнате. Учитель еще больше расплылся в улыбке:
- Теперь, надеюсь, аудитория выполнила свою сегодняшнюю норму по развлечениям и мы можем приступить к работе. - Снова полная тишина. И голос учителя: - Спасибо... Ну что же, вот этот отрывок... "По нагорьям, избравшим, вслед за Верденом, оттенки, а не цвета, по письму, источающему учтивость и не ведающему преувеличений, по садам, где вода и камни значат не меньше, чем зелень, по рисованным тиграм, в которых сквозит не тигр, а какой-то древний прообраз, по дороге чести "бусидо", по памяти, бредящей клинками, по мостикам, рассветам и храмам, по музыке - роду безмолвия, по чуть слышно шепчущим толпам я представляю себе твой облик, Япония. В этот тончайший из Лабиринтов..." - Учитель поднял голову и повторил, снимая очки: - В этот тончайший из Лабиринтов...
Мальчик почувствовал, как у него забилось сердце - сейчас оно выпорхнет из груди. Лабиринт! Ну конечно же, вот она дверь, эти два знака, два иероглифа на желтой повязке! Они тоже знают выход из Лабиринта, как и клубок нити... Сейчас, сейчас... Надо только их совместить, надо понять, найти точки их соприкосновения, и тогда это произойдет...
- Сейчас! - вдруг закричал мальчик. - Это ведь означает "Священный ветер"?! - Мальчик не понял, как его правая рука поднялась и указательный палец оказался нацеленным в желтую повязку.
- Банзай! - хихикнула Маша Кудряшова.
Снова легкий смешок.
- Костик... Аудитория! - Дмитрий Михайлович с недоумением посмотрел на мальчика. - Костя, что с вами сегодня?! Мне казалось, что прочитанный текст вызовет у аудитории что-нибудь еще, кроме желания выкрикивать воинственные лозунги времен императора Хирохито*. Костику и Маше Кудряшовой придется задержаться после урока. А пока, надеюсь, всем удастся сдержать свой боевой пыл и позволить аудитории перейти к обсуждению прочитанного текста. Учитель хлопнул в ладоши. - Ить, нить, санк...
* Хирохито - император Японии, правивший во время Второй мировой войны.
- Ить, нить, санк...
Учитель сказал: "Раз, два, три...", только на преподаваемом языке. Сие означало, что с этого момента аудитория (да, заметьте, именно аудитория, а не что-нибудь еще) должна перейти только на японский язык и без разрешения учителя ни одного слова по-русски... Так Дмитрий Михайлович воспитывает самурайский дух. Мальчик вдруг почувствовал, как все внутри его словно оборвалось, и ощущение, что вот-вот случится нечто необыкновенное, чудесное, это ощущение рассеялось. Мир вокруг стал тусклее и словно сократился в размере. Самурайский дух... Мальчик вдруг впервые подумал, что так нравящийся ему учитель японского языка, возможно, тоже сумасшедший, как и бесконечные врачи со своими нелепыми вопросами. Одни пытаются вылечить, другие учат, но все делается с одной-единственной целью - чтобы он стал похож на них. Чтобы вся аудитория стала похожа на них. Ить-нить-санк... "Священный ветер"...
Но все же одно ощущение осталось. Ощущение, что он должен вырезать эти два иероглифа с желтой повязки, что именно они станут его символами... По крайней мере до тех пор, пока он не выберется из Лабиринта. "Священный ветер"... Что это? Как в прочитанных на прошлом уроке стихотворениях Басе это может означать все, что угодно. Таков он, изучаемый язык... Я представляю себе твой облик, Япония. Этот тончайший из Лабиринтов...
Мальчик извлек из кармана маленький складной швейцарский нож (перочинный ножичек), параллелепипед резинового ластика и принялся за работу. При этом лицо его выражало полную сосредоточенность на уроке: надо быть крайне осторожным, иначе ему помешают выполнить работу, очень-очень важную работу. Потому что он опять ощущает прилив того необыкновенного чувства, и только бы губы, готовые расплыться в счастливой улыбке, не выдали его. Мальчик, спрятав руки за край парты, быстро вырезал два знака, два иероглифа. "Священный ветер". Как и в стихотворениях Басе, это может означать все, что угодно...
Желтая повязка, солнечная хризантема - "Священный ветер"... "Священный ветер" - эти два знака смогут ему помочь. Знают ли они выход из Лабиринта? Нет, скорее всего нет. Они... они сами не победят Чудовище, но они что-то значат. Как указатель на развилке дорог, но прочитать его надо очень внимательно. И ощущение радости, опять переполняющее мальчика, подсказывает, что он прав. Он прав, и у него просто нет другого выхода. Или правы сумасшедшие врачи, и в полярном мире психов и психиатров мальчик заделался просто психом, обычным таким, нормальным шариком за роликом, радующимся куску желтой тряпки и двум закорючкам, чего-то там значащим для людей с учтивыми, загадочными и непроницаемыми улыбками из страны, где живет Солнце. Или - где восходит Солнце?! Наверное, все же так. Потому что живет оно на небе. Но иногда оно может жить внутри таких вот мальчиков, у которых, вполне возможно, шарики заехали за ролики, или, что, наверное, совсем уже безумно, переселять этих мальчиков к себе. И ощущение радости становится уже катастрофическим, сейчас, сейчас что-то произойдет... Эти два знака... Они не смогут победить Чудовище, но они... укажут ему нить,
НИТЬ. КЛУБОК НИТИ. ИЛИ КАТУШКА.
НИТЬ НАДО СМОТАТЬ - ОНА ЗНАЕТ ВЫХОД ИЗ ЛАБИРИНТА.
которая поможет отыскать путь. А потом мальчик вдруг понял, что ему не надо ничего вырезать перочинным ножичком из полоски ластика. Ему не нужны никакие штампики, милая игра, принятая в их великолепном частном колледже. Там, где восходит Солнце и где оно живет, ему все это не пригодится. Ни цыплятки, вылезающие из скорлупы, ни собачки, ни котики... Такие общепринятые трогательные правила, радующие детей и их родителей. Штампики... он не сможет взять с собой. Он возьмет только эти два знака. Куда?
Что значит, где живет Солнце? Почему-то эти вопросы показались сейчас совершенно неважными. Мальчик опять как завороженный уставился на желтую повязку. Да-да, мальчик видел такую, повязанную вокруг головы японского летчика, собирающегося в очень дальний путь. Летчик тоже следовал дороге чести "бусидо", и, если бы у мальчика был папа, если бы папа сейчас был рядом, он научил бы его этому. Он научил бы его отличать одно от другого. Но проблема заключалась в другом. Если бы папа был рядом, мальчик еще очень долго не узнал, что в мире живет Чудовище, сжирающее всех, кто о нем догадывается. Но нет, папы не может НЕ БЫТЬ совсем, он там, глубоко внутри, где живет Солнце, и он не оставит мальчика одного, не бросит его в беде. Потому что сейчас произойдет что-то необычное, волшебное, эти два знака... Уже происходит... Он услышал:
- КОСТИК...
Мальчик вдруг замер. Крик радости чуть не взорвал его изнутри, но это ощущение было очень тонким, и любой пророненный звук мог оказаться разрушительной грубостью, оставалось только вслушиваться, как живая радость входит в него, и ждать, не повторится ли это снова. Кто-то, уже следующий дорогой чести, КТО-ТО с серо-голубыми выцветшими глазами... Неужели лишь показалось? Нет, конечно же, нет. Его позвали. Его ждут, вполне возможно, что там, за дверью. Значит, он должен уйти отсюда. Немедленно уйти из комнаты, важничающей и гордящейся тем, что она - аудитория. Штампики... Уйти и больше никогда не вернуться, потому что его ждут.
- Правильно? - громко спросил мальчик у двух иероглифов, у двух знаков на желтой повязке, и знаки вдруг осыпались веселыми небесно-голубыми искорками. И это показалось? Мальчика ждут, и поэтому пора уходить. Двери нужны для того, чтобы их открывать. Там, за ними, Мир неизмеримо больше, там другие звуки, и там ждет нечто чудесное. Двери нужны для того, чтобы уходить. Мальчик поднялся со своего места, он еще раз посмотрел на два знака - их надо было хорошо запомнить. Потом взгляд его упал на большой фломастер, ярко-красный маркер - это вполне подходящий цвет. Багряный, полыхающий закат, и два знака, которые надо запомнить. Мальчик протянул руку и быстро взял фломастер. Вполне возможно, что в его движении было нечто необычное - раздались легкие смешки (шарики за ролики?). Но это сейчас не важно. Абсолютно не важно. Двери нужны для того, чтобы уходить. Потому что все настоящее начинается там, за ними, а не в этой скорлупе аудитории, где уже все, тихонечко похихикивая, подумывают о шариках, заехавших за ролики. Мальчик двинулся между партами к выходу. Живая радость просвечивала сквозь его улыбку, и о чем-то рассказывающий учитель вдруг замолчал, остались лишь легкий смех и слова "Конечно, правильно! Кинг-Конг уже вылез!" Маши Кудряшовой. Снова смех, какая-то реплика учителя - что-то вроде "Костик, что с тобой? Куда ты?", но все это сейчас не важно. Мальчик быстро прошел через дверь и закрыл ее за собой. Аудитория взорвалась новым приступом смеха, вот и прекрасно, значит, он их повеселил. Мальчик сделал еще несколько шагов, его обступила тишина школьного коридора. Потом он увидел те же веселые небесно-голубые искорки, бегающие по двери в кабинет рукоделия.
ЭТО ОН? ВЫХОД ИЗ ЛАБИРИНТА?
Сейчас, сейчас мальчик откроет эту дверь и увидит человека с серыми глазами. Или папа окликнет его. Избавление, заждавшаяся его радость!
Мальчик толкнул дверь и зажмурился. Солнце может ослепить, а сердце в его груди сейчас может взорваться. Сейчас он откроет глаза - и увидит выход из Лабиринта, увидит человека, которого он ищет, долгожданное избавление...
Вместо этого он увидел катушку ниток.
Он открыл глаза и увидел пустой кабинет рукоделия и прямо перед собой огромную катушку белых ниток, установленную на автоматической швейной машинке. Здесь чему-то учат наших девочек? Его опять обманули? Глупости! Он прекрасно знает, что нет. Катушка ниток, и веселые искорки бегают сейчас именно по ней. Мальчик сделал несколько шагов, ощущая, что все вокруг: столы, швейные машинки, оверлоки, стены кабинета, увешанные симпатичными плакатиками, - все расплывается, оставляя его один на один с катушкой белых ниток. Мальчик протянул руку, взялся за стержень бобины, снял катушку, пристально глядя на нее, сердце его продолжало бешено колотиться, а руки, наверное, сами знали, что делать. Ярко-красный фломастер, маркер, багряный полыхающий закат и эти два знака, два иероглифа, их надо соединить. "Священный ветер"... Мальчик держал вертикально перед собой катушку, а потом, с силой нажимая фломастер, нанес на нее два ярко-красных знака:
"Священный ветер"...
И в это же мгновение небесно-голубые искорки стали пульсирующим сиянием, а притихший, словно испуганный кабинет рукоделия начал наполняться звуками - чужими, опасными и мощными. Стены, привыкшие лишь к милому щебетанию и писку швейных машинок, услышали голоса людей, умеющих смеяться, и рев авиационных двигателей, а катушка вспыхнула ослепительным светом. Мальчик уже больше не зажмуривался, он не отводя глаз смотрел на то, что держал в руках - живой пульсирующий СВЕТ, тело РАДОСТИ, проникшей в каждую клеточку его существования. Он словно чувствовал струи солнечного ветра, входящие в него веселыми вибрациями. Радость умыла его до чистоты сияния, не оставляя места ночным страхам, где Мир выстраивался в Лабиринт, а потом мальчик ощутил, что находится за гранью восторга. СВЕТ... Это был свет солнца, полыхающий внутри его, маленького мальчика, и свет солнца, живущего в небе. В какой-то момент ему показалось, что он не сможет вынести этого света, что он растворится в нем и что он очень бы этого хотел. Живой СВЕТ, лицевая сторона Мира, ВЕЧНОЕ УТВЕРЖДЕНИЕ, дорога чести... Мальчик вдруг понял, что плачет и что этими слезами он мог бы проплакать вечность, отпущенную всему живому в этом мире солнечных мостов, а потом голос, позвавший его сюда, прозвучал где-то глубоко внутри, там, где живет солнце: "Это случится в небе..." Этот голос словно распахнул все заколоченные в мире двери, и мальчик увидел, как на самом деле громадно небо, и понял, что за этим Миром находится еще множество миров.
Что? Что случится в небе?!
И тогда словно прогремело:
- Костик...
Мальчик вздрогнул, и все кончилось, все внезапно прошло. Растворилось. Исчезло.
- Да что с тобой сегодня такое?
Все прошло. У него в руках лишь обычная катушка белых ниток с двумя ярко-красными иероглифами, и вокруг лишь притихший кабинет рукоделия. Почему все прошло? Что у него отнимают? Ведь только сейчас было. Совсем рядом. Мальчик обернулся - перед ним стоял учитель японского языка.
- Что с тобой такое, малыш? - проговорил он мягко.
От неожиданности мальчик выронил катушку, она упала на пол и размоталась. Дмитрий Михайлович ничего не слышал и не видел никакого сияния, и это хорошо, только сейчас он смотрит в растерянные глаза мальчика, все еще полные слез, и, наверное, о чем-то догадывается.
- Ну что ты? - учитель с беспокойством посмотрел на мальчика, а потом вдруг глубоко вздохнул и улыбнулся (чудной улыбкой, но только у него нет серо-голубых глаз). - Ну, как ты, уже в порядке?
- Да. - Мальчик благодарно кивнул. - Да-да... - И неожиданно без всяких переходов: - Дмитрий Михайлович, а что это значит - "Священный ветер"?..
Учитель пристально посмотрел на него, потом перевел взгляд на упавшую катушку - верхний слой с иероглифами размотался, и катушка снова стала белой, а на убегающей по полу нити остались лишь ярко-красные пятна.
- Именно это ты написал на ней?
Мальчик кивнул.
- Я видел. У тебя скоро день рождения?
- Да. - Мальчик еще раз кивнул. - Только я очень не люблю дни своего рождения...
- Я знаю, знаю, малыш. - Дмитрий Михайлович подошел ближе и мягко обнял мальчика за плечи. - И я знаю, что ты очень тоскуешь...
Какое-то время они стояли молча, а потом мальчик отстранился и уже окрепшим голосом повторил свой вопрос:
- Что это значит? "Священный ветер"?
Учитель смотрел на него - все слезы уже высохли, эти быстрые детские слезы. Учитель улыбнулся:
- Для тебя это действительно так важно?
- Мне кажется, что да...
- Ну, хорошо. - Учитель, как бы соглашаясь с ним, прислонился к краю стола. Он почти уселся на стол, и мальчик отметил, что в другой ситуации этого никогда бы не произошло. - Во времена императора Хирохито, - тихо проговорил учитель, - во времена Второй мировой войны, в японской армии существовали особые летчики. Летчики-смертники, живые бомбы. Они назывались камикадзе. Так вот, эти два иероглифа с желтой повязки - "Священный ветер"... Таким был знак камикадзе... Мне неоднократно предлагали убрать повязку, но это часть истории, часть взгляда японца на Мир, такая же равноправная, как спокойствие чайной церемонии или стихи замечательного поэта Басе... Мы еще поговорим об этом, если захочешь...
- Значит, "Священный ветер" - это камикадзе? - Мальчик поглядел на учителя широко раскрытыми глазами.
Учитель кивнул. Мальчик, чувствуя неизъяснимый страх, перевел взгляд на нить. На размотавшуюся нить. Если катушку смотать, то на ее поверхности снова появятся два иероглифа. А пока с этой нитью что-то не так. С ней надо быть крайне осторожным, потому что там притаился какой-то обман. Крайне осторожным. Она может вывести из Лабиринта, если ее смотать, но может и обмануть. С удовольствием обманет. Мальчик снова посмотрел на нить. "Ну что ты? - как бы ухмыльнулась нить в ответ. - Все в порядке. Ты уже почти обо всем догадался". Нить надо просто смотать.
Но за этой улыбкой таилось что-то очень опасное. И нечестное, как фига в кармане. Или как нож в перчатке. Скорее как нож.
- Значит, ты хочешь, чтобы я стал камикадзе, - прошептал мальчик, все еще не в силах оторвать взгляда от нити, - или не я?! Кто-то другой?
Нить продолжала лежать на полу. Только что ВСЕ было совсем другим, таким чудесным (свет, живая радость), и вот снова Мир превращался в Лабиринт, и вот снова... Нить продолжала лежать на полу, и мальчик был уверен, что зловещая ухмылка вовсе не исчезла.
* * *
Вот так о его проблемах стали догадываться окружающие. Дмитрий Михайлович, конечно, никому ничего не рассказал, но тут не о чем особо рассказывать - мальчик, разговаривающий сам с собой (Кинг-Конг уже вылез!), мальчик, молча отправляющийся куда-то посередине урока по каким-то очень важным делам, требующим его немедленно.
Больше всех резвилась Маша Кудряшова:
- Костик, можешь пообещать, что на следующем уроке не выпрыгнешь из окна? Даже если вылезет Терминатор?!
Мальчику все же удалось отговориться:
- Знаешь что, Машка, я так вел себя на спор и выиграл вот этот ножичек (он показал всем свой новый швейцарский перочинный нож), а ты такого никогда не выиграешь...
Но какие-то подозрения остались, а вечером учитель звонил маме и долго беседовал с ней по телефону. Мальчик в этот момент находился в своей комнате. Он, как это уже бывало не раз, положил на колени свою двустволку, то самое пневматическое ружье, стреляющее разноцветными шариками, только сегодня он не просто думал о папе. Он пристально смотрел на ружье - Дмитрий Михайлович и мама очень беспокоятся о его шариках, которые могут заехать за ролики, но проблема совсем в другом - в том, что они сами ничего не понимают, они не чувствуют приближающееся Чудовище и совершенно не представляют, как важно решить эту загадку. Ярко-красные, цвета багряного полыхающего заката (или цвета огня?), иероглифы на катушке белых ниток (а нить-то надо смотать!) и детское пневматическое ружье (почему папа тогда сказал, что в Лабиринте ему может пригодиться ружье? Или обязательно пригодится?! Или будет необходимо?! Зачем?). Нить, знающая выход из Лабиринта, - где, где она эта нить?! - и ружье, стреляющее разноцветными шариками. Мальчик не может пустить все это на самотек, потому что к тому моменту, когда и мама, и Дмитрий Михайлович, и все остальные убедятся, что он был прав, может быть уже поздно. Загадка... Или загадки? Нить и ружье. Тревога и успокоенность. Наверное, это действительно не одна загадка. Потому что когда он держит на коленях ружье, свою великолепную двустволку, воспоминания о нити не выглядят такими пугающими. Напротив, мальчик убежден, что он отыщет нить, смотает ее в клубок и найдет выход из Лабиринта. Ружье возвращает спокойствие и... живую радость. Ружье действительно пригодится в Лабиринте. Нить и ружье. Мальчик чувствовал, что каким-то странным, непостижимым и тревожным образом эти вещи связаны. Загадки. И то, что случилось в кабинете рукоделия, что почти открыло ему... выход, и тем страшнее стало, когда дверь захлопнулась. Может, ружье знает тайну нити? Нет, это все уже полная чушь! Загадки. Ответ уже очень близко, и состязание вот-вот завершится, только от того, кто успеет первым, на этот раз зависит очень многое. Да нет, будем честны: зависит все! А потом в аэропорту, проходя с мамой таможенный и паспортный контроль, мальчик понял, что Чудовище настигло его. И теперь оно находилось здесь, с ними, в самолете. А ответ? Мальчику казалось, что он уже знает некоторые слова, ну многие еще не слова, а отдельные буквы ответа, и ему необходимо об этом поговорить. Он знает с кем. Это еще не тот человек с серо-голубыми глазами, но он как бы мостик к нему (солнечный мостик?) и одна из букв ответа. Потому что те, кто его окружает, тоже беспокоятся о шариках, которые, вполне возможно, заехали за ролики, и они тоже, разумеется, ничего не знают. При чем здесь шарики?! И ролики?! Просто некоторым людям иногда ближе других удается подойти к краю... Чего?! Еще одна из букв ответа?!
Мальчик ходил в частный колледж, и его маме это стоило 800 долларов в месяц. Это было несколько больше, чем во многих подобных колледжах, и это было той самой причиной, по которой большинство учащихся и их родителей просто распирало от бурлящей, маслянисто-самодовольной и с трудом сдерживаемой гордости. Нет, мы должны оставаться в рамках приличий, все должно оставаться в рамках приличий - это основной закон нашего заведения. Ведь вокруг нас находится множество детей, чьи родители не в состоянии позволить себе подобный частный колледж, они недостаточно упорно работали (а работать надо очень упорно - ворк хард - фраза, усвоенная мальчиком с первого класса) и недостаточно воспитывали своих чад. Потому что, если честно признаться, наш колледж не просто какая-то коммерческая лавка, нет, ребенок должен пройти собеседование, весьма жесткое собеседование, и, говоря начистоту, лишь только мозги позволят вашему малышу стать студентом нашей скул.
Конечно, вслух не стоит говорить о некоторой элитарности, можно лишь покивать головами, но вы абсолютно правы - лишь мозги чад и их родителей, способных выкладывать за начальные классы по 800 долларов, открывают двери нашего учебного заведения. Но уж если мы приходим к выводу, что ваш товар отменный, то и за нами не заржавеет.
В классах - мальчик ходил уже в четвертый, потому что у него-то с мозгами полный порядок, и можем вас уверить, дорогая наша мама, ваш парень является гордостью нашего колледжа, но об этом тоже вслух говорить не принято, ибо все должно оставаться в рамках приличий, - в классах не более восьми - десяти человек, с первого класса инглиш, английский, со второго обязательный японский и с четвертого, по желанию, еще какой-нибудь европейский язык. Эстетическое воспитание - музыка, живопись, кино - все в виде игры, физкультура, свой бассейн, аэробика для девочек и карате для мальчиков, зимой - горные лыжи, самые блестящие педагоги по основным предметам плюс трехразовое домашнее питание (отметьте - домашнее, боюсь, что и по субботам и воскресеньям вам придется готовить для ребенка что-нибудь из нашей кухни), восточный уклон нашего колледжа, погружение в восточную культуру, в иное созерцание мира и расширение представлений малыша о сущем (знаковая система мышления, другая вербальность и т.д. и т.п.)... И конечно, самое главное - наши пять школьных автобусов, настоящих желтых скул-басов, заберут ваше чадо в восемь тридцать утра и вернут к семи вечера накормленным, сделавшим все уроки и уже отдохнувшим, так что полный цикл, а после семи ребенок абсолютно свободен.
И вот в этом роскошном учебном заведении и преподаватели, и школьные друзья начали догадываться, что у мальчика проблемы.
- Костик, иди-ка сюда, что это ты весь сияешь? - спросил его несколько дней назад учитель японского языка. - Скажи честно, случилось что-то очень хорошее? Мама подарила новую "Супернинтенду"?
Мальчик смутился. Он действительно не знал, что случилось, что происходит и хорошо ли это. Хорошо ли, что сегодня утром он чуть не выпрыгнул из школьного автобуса, потому что увидел на улице одного человека... И ему показалось...
По пути он наступил на ногу Маше Кудряшовой:
- Ой, какой же ты все-таки слон, - насупилась Маша, а мальчик с этой новой и непонятной ему улыбкой смотрел в окно, но автобус уже проехал, и никакого человека на перекрестке не было...
- Вот, еще и улыбается, - не успокаивалась Маша, а мальчик посмотрел на нее, как будто увидел впервые, и, еще более расплываясь в улыбке, вдруг произнес:
- Ой, какая же ты красивая, Машка.
- Вот дурак-то, - прыснула Маша Кудряшова краснея, и, довольная, уселась на свое место.
Потом ощущение радости стало нарастать, и, когда мальчик шел к школьным дверям, он почему-то был уверен, что именно за ними находится выход из Лабиринта и именно там его ждет человек... с серо-голубыми, как выцветшие джинсы в заплатках, глазами. Мальчик не знал, что это за человек и существует ли он на самом деле, но улыбка, совершенно беспричинная и потому, наверное, ненормальная, занимала уже половину его лица. И даже баба Наташа, их школьная нянечка, очень добрая, - наверное, это был единственный человек в частном колледже, которого любили все без исключения, - глядя на него, поинтересовалась:
- Что, Костик, радуешься утреннему снежку?
И вот теперь Дмитрий Михайлович, учитель японского, возможно, и любимый преподаватель мальчика, но только, к сожалению, у него нет серо-голубых глаз, спрашивает то же самое...
- Да нет. - Мальчик честно посмотрел в глаза учителю японского языка и тут же соврал: - Мама сегодня сказала, что довольна моими отметками и поэтому отпускает меня в нашу готовящуюся поездку в Диснейленд на весенние каникулы!
- Вот и чудесно, - улыбнулся Дмитрий Михайлович. - Разве это не замечательно - провести каникулы со своими школьными друзьями, да еще не где-нибудь, а в самом Париже? Рад за тебя, Костик, и поздравляю, только передай маме, что она сама должна сообщить нам об этом. А теперь пошли на занятия.
В их классе, да, говорят, и в других классах тоже, была заведена некая игра - каждый должен был вырезать собственноручно из ластика-стерки свой личный штамп. Иногда это называлось гербом. Маша Кудряшова вырезала профиль девочки с распущенными кудряшками - ходили слухи, что это за нее сделали родители, а может, просто отдали работу на заказ, уж слишком тонким и четким получилось изображение, - и теперь все ее вещи: тетради и даже учебники были проштампованы личной печатью; у Славика Огурцова был достаточно безыскусно вырезанный огурец - но ему проще, с такой-то фамилией, имелись и более сложные работы: цыплята, вылезающие из яиц (у Цыплаковой), какие-то дурацкие собачки, котики... Мальчик никак не мог придумать свой символ. Очень не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, что он оказался в Лабиринте, хотя подобный знак соответствовал его состоянию лучше всего; фамилия его была самой обычной и не предполагала ни котиков, ни собачек, а вырезать просто свои инициалы - совсем уж неинтересно... И вот сейчас, на уроке японского языка, после того отрывка, что прочитал Дмитрий Михайлович, мальчик вдруг все понял... Кабинет японского языка был со вкусом и стильно оформлен - в уголке, отгороженном от остального пространства, небольшой сад камней, карликовые восточные деревья на фоне свисающих табличек с иероглифами, желтая повязка (мальчик видел такую на фотографии японского летчика, машущего рукой перед вылетом), приколотая к знамени Страны восходящего солнца, хризантема - символ царствующей династии, макет чайной церемонии и самурайский меч, скорее всего ненастоящий, но все равно в целях безопасности подвешенный достаточно высоко... Сейчас внимание мальчика привлекала именно желтая повязка, даже не сама повязка, а то, что на ней написано...
В начале урока, после церемонии приветствия, Дмитрий Михайлович всегда зачитывал им какого-нибудь японского автора или любого другого автора, пишущего о Японии. Сейчас перед ним лежала довольно объемная раскрытая книга. Учитель поднял глаза и улыбнулся (мальчик подумал, что он не знает больше никого, кто бы имел подобную улыбку - так, наверное, улыбаются люди, говорящие на загадочном языке, который они учат).
- В прошлый раз, - проговорил учитель, - я прочитал вам стихи замечательного японского поэта Басе. Признаться, ваши рассуждения об услышанном меня очень заинтересовали, и мы еще вернемся к этому в ваших письменных работах. Да-да, было действительно много неожиданного... Дмитрий Михайлович несколько сдвинул от переносицы очки в тонкой металлической оправе. - А сейчас я хочу вам прочитать кусок из другого автора, принадлежащего, так сказать, совсем иной, западной культуре... Прошу тишины и сосредоточенности.
В классе воцарилось молчание, все взгляды были устремлены на учителя, лишь мальчик как завороженный смотрел на желтую повязку...
- Костик... - Учитель улыбнулся. - Константин. Видимо, аудитории (почему-то Дмитрий Михайлович да и все остальные называли классы только аудиториями; и вообще в их частном колледже был заведен свой особый язык) придется подождать, пока вы не убедитесь, что так неожиданно привлекший ваше внимание объект - всего лишь знамя, и позволю себе напомнить, висящее на этом самом месте больше двух лет...
- Да-да, извините, - покраснел мальчик, - мне просто показалось, что...
- Что оттуда вылезет Кинг-Конг! - закончила за него Маша Кудряшова.
Легкий смешок прокатился по комнате. Учитель еще больше расплылся в улыбке:
- Теперь, надеюсь, аудитория выполнила свою сегодняшнюю норму по развлечениям и мы можем приступить к работе. - Снова полная тишина. И голос учителя: - Спасибо... Ну что же, вот этот отрывок... "По нагорьям, избравшим, вслед за Верденом, оттенки, а не цвета, по письму, источающему учтивость и не ведающему преувеличений, по садам, где вода и камни значат не меньше, чем зелень, по рисованным тиграм, в которых сквозит не тигр, а какой-то древний прообраз, по дороге чести "бусидо", по памяти, бредящей клинками, по мостикам, рассветам и храмам, по музыке - роду безмолвия, по чуть слышно шепчущим толпам я представляю себе твой облик, Япония. В этот тончайший из Лабиринтов..." - Учитель поднял голову и повторил, снимая очки: - В этот тончайший из Лабиринтов...
Мальчик почувствовал, как у него забилось сердце - сейчас оно выпорхнет из груди. Лабиринт! Ну конечно же, вот она дверь, эти два знака, два иероглифа на желтой повязке! Они тоже знают выход из Лабиринта, как и клубок нити... Сейчас, сейчас... Надо только их совместить, надо понять, найти точки их соприкосновения, и тогда это произойдет...
- Сейчас! - вдруг закричал мальчик. - Это ведь означает "Священный ветер"?! - Мальчик не понял, как его правая рука поднялась и указательный палец оказался нацеленным в желтую повязку.
- Банзай! - хихикнула Маша Кудряшова.
Снова легкий смешок.
- Костик... Аудитория! - Дмитрий Михайлович с недоумением посмотрел на мальчика. - Костя, что с вами сегодня?! Мне казалось, что прочитанный текст вызовет у аудитории что-нибудь еще, кроме желания выкрикивать воинственные лозунги времен императора Хирохито*. Костику и Маше Кудряшовой придется задержаться после урока. А пока, надеюсь, всем удастся сдержать свой боевой пыл и позволить аудитории перейти к обсуждению прочитанного текста. Учитель хлопнул в ладоши. - Ить, нить, санк...
* Хирохито - император Японии, правивший во время Второй мировой войны.
- Ить, нить, санк...
Учитель сказал: "Раз, два, три...", только на преподаваемом языке. Сие означало, что с этого момента аудитория (да, заметьте, именно аудитория, а не что-нибудь еще) должна перейти только на японский язык и без разрешения учителя ни одного слова по-русски... Так Дмитрий Михайлович воспитывает самурайский дух. Мальчик вдруг почувствовал, как все внутри его словно оборвалось, и ощущение, что вот-вот случится нечто необыкновенное, чудесное, это ощущение рассеялось. Мир вокруг стал тусклее и словно сократился в размере. Самурайский дух... Мальчик вдруг впервые подумал, что так нравящийся ему учитель японского языка, возможно, тоже сумасшедший, как и бесконечные врачи со своими нелепыми вопросами. Одни пытаются вылечить, другие учат, но все делается с одной-единственной целью - чтобы он стал похож на них. Чтобы вся аудитория стала похожа на них. Ить-нить-санк... "Священный ветер"...
Но все же одно ощущение осталось. Ощущение, что он должен вырезать эти два иероглифа с желтой повязки, что именно они станут его символами... По крайней мере до тех пор, пока он не выберется из Лабиринта. "Священный ветер"... Что это? Как в прочитанных на прошлом уроке стихотворениях Басе это может означать все, что угодно. Таков он, изучаемый язык... Я представляю себе твой облик, Япония. Этот тончайший из Лабиринтов...
Мальчик извлек из кармана маленький складной швейцарский нож (перочинный ножичек), параллелепипед резинового ластика и принялся за работу. При этом лицо его выражало полную сосредоточенность на уроке: надо быть крайне осторожным, иначе ему помешают выполнить работу, очень-очень важную работу. Потому что он опять ощущает прилив того необыкновенного чувства, и только бы губы, готовые расплыться в счастливой улыбке, не выдали его. Мальчик, спрятав руки за край парты, быстро вырезал два знака, два иероглифа. "Священный ветер". Как и в стихотворениях Басе, это может означать все, что угодно...
Желтая повязка, солнечная хризантема - "Священный ветер"... "Священный ветер" - эти два знака смогут ему помочь. Знают ли они выход из Лабиринта? Нет, скорее всего нет. Они... они сами не победят Чудовище, но они что-то значат. Как указатель на развилке дорог, но прочитать его надо очень внимательно. И ощущение радости, опять переполняющее мальчика, подсказывает, что он прав. Он прав, и у него просто нет другого выхода. Или правы сумасшедшие врачи, и в полярном мире психов и психиатров мальчик заделался просто психом, обычным таким, нормальным шариком за роликом, радующимся куску желтой тряпки и двум закорючкам, чего-то там значащим для людей с учтивыми, загадочными и непроницаемыми улыбками из страны, где живет Солнце. Или - где восходит Солнце?! Наверное, все же так. Потому что живет оно на небе. Но иногда оно может жить внутри таких вот мальчиков, у которых, вполне возможно, шарики заехали за ролики, или, что, наверное, совсем уже безумно, переселять этих мальчиков к себе. И ощущение радости становится уже катастрофическим, сейчас, сейчас что-то произойдет... Эти два знака... Они не смогут победить Чудовище, но они... укажут ему нить,
НИТЬ. КЛУБОК НИТИ. ИЛИ КАТУШКА.
НИТЬ НАДО СМОТАТЬ - ОНА ЗНАЕТ ВЫХОД ИЗ ЛАБИРИНТА.
которая поможет отыскать путь. А потом мальчик вдруг понял, что ему не надо ничего вырезать перочинным ножичком из полоски ластика. Ему не нужны никакие штампики, милая игра, принятая в их великолепном частном колледже. Там, где восходит Солнце и где оно живет, ему все это не пригодится. Ни цыплятки, вылезающие из скорлупы, ни собачки, ни котики... Такие общепринятые трогательные правила, радующие детей и их родителей. Штампики... он не сможет взять с собой. Он возьмет только эти два знака. Куда?
Что значит, где живет Солнце? Почему-то эти вопросы показались сейчас совершенно неважными. Мальчик опять как завороженный уставился на желтую повязку. Да-да, мальчик видел такую, повязанную вокруг головы японского летчика, собирающегося в очень дальний путь. Летчик тоже следовал дороге чести "бусидо", и, если бы у мальчика был папа, если бы папа сейчас был рядом, он научил бы его этому. Он научил бы его отличать одно от другого. Но проблема заключалась в другом. Если бы папа был рядом, мальчик еще очень долго не узнал, что в мире живет Чудовище, сжирающее всех, кто о нем догадывается. Но нет, папы не может НЕ БЫТЬ совсем, он там, глубоко внутри, где живет Солнце, и он не оставит мальчика одного, не бросит его в беде. Потому что сейчас произойдет что-то необычное, волшебное, эти два знака... Уже происходит... Он услышал:
- КОСТИК...
Мальчик вдруг замер. Крик радости чуть не взорвал его изнутри, но это ощущение было очень тонким, и любой пророненный звук мог оказаться разрушительной грубостью, оставалось только вслушиваться, как живая радость входит в него, и ждать, не повторится ли это снова. Кто-то, уже следующий дорогой чести, КТО-ТО с серо-голубыми выцветшими глазами... Неужели лишь показалось? Нет, конечно же, нет. Его позвали. Его ждут, вполне возможно, что там, за дверью. Значит, он должен уйти отсюда. Немедленно уйти из комнаты, важничающей и гордящейся тем, что она - аудитория. Штампики... Уйти и больше никогда не вернуться, потому что его ждут.
- Правильно? - громко спросил мальчик у двух иероглифов, у двух знаков на желтой повязке, и знаки вдруг осыпались веселыми небесно-голубыми искорками. И это показалось? Мальчика ждут, и поэтому пора уходить. Двери нужны для того, чтобы их открывать. Там, за ними, Мир неизмеримо больше, там другие звуки, и там ждет нечто чудесное. Двери нужны для того, чтобы уходить. Мальчик поднялся со своего места, он еще раз посмотрел на два знака - их надо было хорошо запомнить. Потом взгляд его упал на большой фломастер, ярко-красный маркер - это вполне подходящий цвет. Багряный, полыхающий закат, и два знака, которые надо запомнить. Мальчик протянул руку и быстро взял фломастер. Вполне возможно, что в его движении было нечто необычное - раздались легкие смешки (шарики за ролики?). Но это сейчас не важно. Абсолютно не важно. Двери нужны для того, чтобы уходить. Потому что все настоящее начинается там, за ними, а не в этой скорлупе аудитории, где уже все, тихонечко похихикивая, подумывают о шариках, заехавших за ролики. Мальчик двинулся между партами к выходу. Живая радость просвечивала сквозь его улыбку, и о чем-то рассказывающий учитель вдруг замолчал, остались лишь легкий смех и слова "Конечно, правильно! Кинг-Конг уже вылез!" Маши Кудряшовой. Снова смех, какая-то реплика учителя - что-то вроде "Костик, что с тобой? Куда ты?", но все это сейчас не важно. Мальчик быстро прошел через дверь и закрыл ее за собой. Аудитория взорвалась новым приступом смеха, вот и прекрасно, значит, он их повеселил. Мальчик сделал еще несколько шагов, его обступила тишина школьного коридора. Потом он увидел те же веселые небесно-голубые искорки, бегающие по двери в кабинет рукоделия.
ЭТО ОН? ВЫХОД ИЗ ЛАБИРИНТА?
Сейчас, сейчас мальчик откроет эту дверь и увидит человека с серыми глазами. Или папа окликнет его. Избавление, заждавшаяся его радость!
Мальчик толкнул дверь и зажмурился. Солнце может ослепить, а сердце в его груди сейчас может взорваться. Сейчас он откроет глаза - и увидит выход из Лабиринта, увидит человека, которого он ищет, долгожданное избавление...
Вместо этого он увидел катушку ниток.
Он открыл глаза и увидел пустой кабинет рукоделия и прямо перед собой огромную катушку белых ниток, установленную на автоматической швейной машинке. Здесь чему-то учат наших девочек? Его опять обманули? Глупости! Он прекрасно знает, что нет. Катушка ниток, и веселые искорки бегают сейчас именно по ней. Мальчик сделал несколько шагов, ощущая, что все вокруг: столы, швейные машинки, оверлоки, стены кабинета, увешанные симпатичными плакатиками, - все расплывается, оставляя его один на один с катушкой белых ниток. Мальчик протянул руку, взялся за стержень бобины, снял катушку, пристально глядя на нее, сердце его продолжало бешено колотиться, а руки, наверное, сами знали, что делать. Ярко-красный фломастер, маркер, багряный полыхающий закат и эти два знака, два иероглифа, их надо соединить. "Священный ветер"... Мальчик держал вертикально перед собой катушку, а потом, с силой нажимая фломастер, нанес на нее два ярко-красных знака:
"Священный ветер"...
И в это же мгновение небесно-голубые искорки стали пульсирующим сиянием, а притихший, словно испуганный кабинет рукоделия начал наполняться звуками - чужими, опасными и мощными. Стены, привыкшие лишь к милому щебетанию и писку швейных машинок, услышали голоса людей, умеющих смеяться, и рев авиационных двигателей, а катушка вспыхнула ослепительным светом. Мальчик уже больше не зажмуривался, он не отводя глаз смотрел на то, что держал в руках - живой пульсирующий СВЕТ, тело РАДОСТИ, проникшей в каждую клеточку его существования. Он словно чувствовал струи солнечного ветра, входящие в него веселыми вибрациями. Радость умыла его до чистоты сияния, не оставляя места ночным страхам, где Мир выстраивался в Лабиринт, а потом мальчик ощутил, что находится за гранью восторга. СВЕТ... Это был свет солнца, полыхающий внутри его, маленького мальчика, и свет солнца, живущего в небе. В какой-то момент ему показалось, что он не сможет вынести этого света, что он растворится в нем и что он очень бы этого хотел. Живой СВЕТ, лицевая сторона Мира, ВЕЧНОЕ УТВЕРЖДЕНИЕ, дорога чести... Мальчик вдруг понял, что плачет и что этими слезами он мог бы проплакать вечность, отпущенную всему живому в этом мире солнечных мостов, а потом голос, позвавший его сюда, прозвучал где-то глубоко внутри, там, где живет солнце: "Это случится в небе..." Этот голос словно распахнул все заколоченные в мире двери, и мальчик увидел, как на самом деле громадно небо, и понял, что за этим Миром находится еще множество миров.
Что? Что случится в небе?!
И тогда словно прогремело:
- Костик...
Мальчик вздрогнул, и все кончилось, все внезапно прошло. Растворилось. Исчезло.
- Да что с тобой сегодня такое?
Все прошло. У него в руках лишь обычная катушка белых ниток с двумя ярко-красными иероглифами, и вокруг лишь притихший кабинет рукоделия. Почему все прошло? Что у него отнимают? Ведь только сейчас было. Совсем рядом. Мальчик обернулся - перед ним стоял учитель японского языка.
- Что с тобой такое, малыш? - проговорил он мягко.
От неожиданности мальчик выронил катушку, она упала на пол и размоталась. Дмитрий Михайлович ничего не слышал и не видел никакого сияния, и это хорошо, только сейчас он смотрит в растерянные глаза мальчика, все еще полные слез, и, наверное, о чем-то догадывается.
- Ну что ты? - учитель с беспокойством посмотрел на мальчика, а потом вдруг глубоко вздохнул и улыбнулся (чудной улыбкой, но только у него нет серо-голубых глаз). - Ну, как ты, уже в порядке?
- Да. - Мальчик благодарно кивнул. - Да-да... - И неожиданно без всяких переходов: - Дмитрий Михайлович, а что это значит - "Священный ветер"?..
Учитель пристально посмотрел на него, потом перевел взгляд на упавшую катушку - верхний слой с иероглифами размотался, и катушка снова стала белой, а на убегающей по полу нити остались лишь ярко-красные пятна.
- Именно это ты написал на ней?
Мальчик кивнул.
- Я видел. У тебя скоро день рождения?
- Да. - Мальчик еще раз кивнул. - Только я очень не люблю дни своего рождения...
- Я знаю, знаю, малыш. - Дмитрий Михайлович подошел ближе и мягко обнял мальчика за плечи. - И я знаю, что ты очень тоскуешь...
Какое-то время они стояли молча, а потом мальчик отстранился и уже окрепшим голосом повторил свой вопрос:
- Что это значит? "Священный ветер"?
Учитель смотрел на него - все слезы уже высохли, эти быстрые детские слезы. Учитель улыбнулся:
- Для тебя это действительно так важно?
- Мне кажется, что да...
- Ну, хорошо. - Учитель, как бы соглашаясь с ним, прислонился к краю стола. Он почти уселся на стол, и мальчик отметил, что в другой ситуации этого никогда бы не произошло. - Во времена императора Хирохито, - тихо проговорил учитель, - во времена Второй мировой войны, в японской армии существовали особые летчики. Летчики-смертники, живые бомбы. Они назывались камикадзе. Так вот, эти два иероглифа с желтой повязки - "Священный ветер"... Таким был знак камикадзе... Мне неоднократно предлагали убрать повязку, но это часть истории, часть взгляда японца на Мир, такая же равноправная, как спокойствие чайной церемонии или стихи замечательного поэта Басе... Мы еще поговорим об этом, если захочешь...
- Значит, "Священный ветер" - это камикадзе? - Мальчик поглядел на учителя широко раскрытыми глазами.
Учитель кивнул. Мальчик, чувствуя неизъяснимый страх, перевел взгляд на нить. На размотавшуюся нить. Если катушку смотать, то на ее поверхности снова появятся два иероглифа. А пока с этой нитью что-то не так. С ней надо быть крайне осторожным, потому что там притаился какой-то обман. Крайне осторожным. Она может вывести из Лабиринта, если ее смотать, но может и обмануть. С удовольствием обманет. Мальчик снова посмотрел на нить. "Ну что ты? - как бы ухмыльнулась нить в ответ. - Все в порядке. Ты уже почти обо всем догадался". Нить надо просто смотать.
Но за этой улыбкой таилось что-то очень опасное. И нечестное, как фига в кармане. Или как нож в перчатке. Скорее как нож.
- Значит, ты хочешь, чтобы я стал камикадзе, - прошептал мальчик, все еще не в силах оторвать взгляда от нити, - или не я?! Кто-то другой?
Нить продолжала лежать на полу. Только что ВСЕ было совсем другим, таким чудесным (свет, живая радость), и вот снова Мир превращался в Лабиринт, и вот снова... Нить продолжала лежать на полу, и мальчик был уверен, что зловещая ухмылка вовсе не исчезла.
* * *
Вот так о его проблемах стали догадываться окружающие. Дмитрий Михайлович, конечно, никому ничего не рассказал, но тут не о чем особо рассказывать - мальчик, разговаривающий сам с собой (Кинг-Конг уже вылез!), мальчик, молча отправляющийся куда-то посередине урока по каким-то очень важным делам, требующим его немедленно.
Больше всех резвилась Маша Кудряшова:
- Костик, можешь пообещать, что на следующем уроке не выпрыгнешь из окна? Даже если вылезет Терминатор?!
Мальчику все же удалось отговориться:
- Знаешь что, Машка, я так вел себя на спор и выиграл вот этот ножичек (он показал всем свой новый швейцарский перочинный нож), а ты такого никогда не выиграешь...
Но какие-то подозрения остались, а вечером учитель звонил маме и долго беседовал с ней по телефону. Мальчик в этот момент находился в своей комнате. Он, как это уже бывало не раз, положил на колени свою двустволку, то самое пневматическое ружье, стреляющее разноцветными шариками, только сегодня он не просто думал о папе. Он пристально смотрел на ружье - Дмитрий Михайлович и мама очень беспокоятся о его шариках, которые могут заехать за ролики, но проблема совсем в другом - в том, что они сами ничего не понимают, они не чувствуют приближающееся Чудовище и совершенно не представляют, как важно решить эту загадку. Ярко-красные, цвета багряного полыхающего заката (или цвета огня?), иероглифы на катушке белых ниток (а нить-то надо смотать!) и детское пневматическое ружье (почему папа тогда сказал, что в Лабиринте ему может пригодиться ружье? Или обязательно пригодится?! Или будет необходимо?! Зачем?). Нить, знающая выход из Лабиринта, - где, где она эта нить?! - и ружье, стреляющее разноцветными шариками. Мальчик не может пустить все это на самотек, потому что к тому моменту, когда и мама, и Дмитрий Михайлович, и все остальные убедятся, что он был прав, может быть уже поздно. Загадка... Или загадки? Нить и ружье. Тревога и успокоенность. Наверное, это действительно не одна загадка. Потому что когда он держит на коленях ружье, свою великолепную двустволку, воспоминания о нити не выглядят такими пугающими. Напротив, мальчик убежден, что он отыщет нить, смотает ее в клубок и найдет выход из Лабиринта. Ружье возвращает спокойствие и... живую радость. Ружье действительно пригодится в Лабиринте. Нить и ружье. Мальчик чувствовал, что каким-то странным, непостижимым и тревожным образом эти вещи связаны. Загадки. И то, что случилось в кабинете рукоделия, что почти открыло ему... выход, и тем страшнее стало, когда дверь захлопнулась. Может, ружье знает тайну нити? Нет, это все уже полная чушь! Загадки. Ответ уже очень близко, и состязание вот-вот завершится, только от того, кто успеет первым, на этот раз зависит очень многое. Да нет, будем честны: зависит все! А потом в аэропорту, проходя с мамой таможенный и паспортный контроль, мальчик понял, что Чудовище настигло его. И теперь оно находилось здесь, с ними, в самолете. А ответ? Мальчику казалось, что он уже знает некоторые слова, ну многие еще не слова, а отдельные буквы ответа, и ему необходимо об этом поговорить. Он знает с кем. Это еще не тот человек с серо-голубыми глазами, но он как бы мостик к нему (солнечный мостик?) и одна из букв ответа. Потому что те, кто его окружает, тоже беспокоятся о шариках, которые, вполне возможно, заехали за ролики, и они тоже, разумеется, ничего не знают. При чем здесь шарики?! И ролики?! Просто некоторым людям иногда ближе других удается подойти к краю... Чего?! Еще одна из букв ответа?!