Страница:
- Да, мы здесь. - Стилет поднялся на ноги и огляделся по сторонам. "Пленка ушла, а Дед умеет действовать быстро. Очень быстро. Еще у нас есть дискета". - Так что остается только ждать. Код будет.
- Надеюсь, что так, - произнес командир экипажа. Потом он поднялся наверх.
Стилет снова присел на корточки - Зелимхан посмотрел на него, а затем проговорил:
- И все же мы уже в этом самолете. Мы им здорово перемешали карты.
Стилет улыбнулся:
- Когда тебя начало сносить и я ухватился за твои ноги, думал, сейчас оба вылетим из астролюка... У тебя сильные руки.
- Да, мы с отцом каждую весну ремонтировали мост над Аргуном, в ущелье, там и накачался. Этот мост ставил еще мой прадед, узкое ущелье такое, и мост на канатах, железных тросах... Бруклинский мост видел, короче? Вот такой, только в миниатюре. Это аул Нихалой, выше Шатоя по ущелью. Может, был там?
Стилет отрицательно покачал головой.
- Только отец стал уже старый, а больше никого там не осталось, - тихо произнес Зелимхан и добавил: - Ничего, Аллах даст, я еще этот мост подштопаю.
- Ты строитель? - спросил Стилет. - По образованию?
- По образованию я солдат, - так же тихо и без всякого вызова произнес Зелимхан. - Научился за четыре года... А по первому - да, строительное отделение окончил.
Им принесли по большой кружке горячего кофе. Игнат видел, что на щеках Зелимхана наконец появился румянец - он быстро оклемался после "приветствия" майора Бондаренко и обжигающе ледяного ветра, оставшегося по ту сторону самолета.
- Видимо, ты прав, - тихо проговорил Стилет, - это действительно не ваши. Может быть, не только ваши.
Зелимхан оторвался от кофе, его глаза оживились:
- Я тебе сказал об этом с самого начала - это провокация.
- Но это и не наши, - добавил Стилет.
- А кто?
- И там и там есть те, кто хочет продолжения этой войны, - произнес Стилет.
Зелимхан продолжал молча пить кофе - любые споры сейчас бесполезны, сейчас, когда на таймере бомбы оставалось 56 минут. Потом он все же проговорил:
- Я тебе скажу одну вещь. - Он пристально посмотрел на Ворона, и Игнат еще раз про себя удивился - кавказец с синими глазами. - Я тебе уже говорил, я вовсе не хочу сказать тебе приятное - это правда: ты - честный человек...
- Спасибо, - кивнул Ворон.
- Я не для этого. Слушай, короче, я скажу тебе одну вещь. - Голос Зелимхана зазвучал гораздо более эмоционально. - Ты говоришь, что и там, и там есть те, кто хочет войны?..
Стилет кивнул:
- Да, именно так обстоят дела.
- Это правильные слова. - Зелимхан смотрел на него очень внимательно. Ты... я... На войне есть солдаты, которые честно сражаются, есть невинные, которые погибают, и есть те, кто пьет кровь... кровососущие твари, которые на войне жиреют. Вот, что я хотел тебе сказать. И похоже, на этой войне побеждают твари.
Стилет молча смотрел на Зелимхана. Он испытывал противоречивые чувства. Он вспоминал своих погибших товарищей, бившихся до последнего патрона; вспоминал наших солдат, совсем пацанов, сгоревших в танках; вспоминал отрезанные головы и половые члены; вспоминал бесконечные вереницы гробов, "груз двести", возвращающийся в Россию, но также вспоминал мертвых чеченских детей, окровавленную мать, вопящую над своим ребенком, над тем, что от него осталось; вспоминал сожженные авиационными и артиллерийскими ударами селения, БТРы, давящие гражданские автомобили, и снова окровавленную мать, вопящую над своим ребенком, - картина, которую он никогда не забудет. Они уже не знали, забыли, почему они воюют, они воюют лишь потому, что воюют, и на такой войне побеждают только твари. Но Стилет молчал - перед ним был враг, оказавшийся с ним в заминированном самолете: что он спасал - свою жизнь, свою честь или жизни заложников? Перед ним был враг, которого он без зазрения совести ликвидировал бы при попытке к бегству; враг, крепко державший Ворона своими сильными руками, когда их чуть не снесло, когда при десантировании Игната из-за разыгравшихся вихревых потоков почти по колено вынесло из астролюка. Перед ним был враг, которого мог бы пожелать себе каждый, враг, так похожий на брата.
И Стилет молчал - на этой войне побеждают твари?
Стилет молчал - что ему было говорить? Только то, что сейчас они вместе попробуют вспороть жирное брюхо этой твари, хоть одной из них, и остановят бомбу, до взрыва которой осталось 54 минуты и 19 секунд.
Игнат лишь думал об их разговоре с Дедом, об их разговоре на свежем воздухе, когда они только прослушали пленку, когда все это только начиналось. Никаких эмоций, лишь только холодный рассудок.
- Ты прослушал пленку, Ворон? - спросил тогда Дед.
- Да, Павел Александрович.
- Внимательно?
- Думаю, что да...
- И что?
- Много странного. Все эти этапы, дискеты.
Дед вдруг взял и просвистел старую забытую мелодию до-ре-ми-до-ре-до музыкальное ругательство.
- Что это вы, Павел Александрович?
- Да так, вспомнил вашу, походную... Как это вы напевали, помнишь?
- Вре-мя-вы-пить-ча-ю, - улыбнулся Стилет. - Только давно это было. "Команда-18"...
Дед продолжал смотреть Игнату в глаза:
- Бомба заведена на пять часов... Помнишь вашу привычку?
- Да, мы не англичане, но чайку в пять выпьем.
- А кто это придумал?
- Да я уже и не помню. Только... при чем здесь бомба?
- Значит, ты прослушал пленку?
- Так точно. А что? Что вы имеете в виду?
- Да так. Может, просто показалось. Ладно, Игнат, поезжай в Лефортово за пленником, я на связи, и удачи тебе.
Показалось... Что тогда могло показаться Деду? То, что "заячьи уши" находятся где-то под носом? Наша шутка-прибаутка, забытое музыкальное ругательство - именно оно не давало ему покоя?.. Что на этой пленке мог услышать Дед? Что ему показалось? И что он сейчас от него скрывает?
- Капитан...
Игнат поднял голову - перед ним стоял этот телевизионный режиссер, Михаил Коржава. В руках у него была пластиковая фляжка виски.
- Не хотите глоток, для сугрева?
- Нет, спасибо.
- Ладно, а я пригублю. Вы, Зелимхан? - Чип протянул ему фляжку, тот отрицательно покачал головой.
- Ну хорошо. Виски здорово согревает, особенно когда каждый глоток может оказаться последним.
- Успокойтесь.
- А я не об этом. - Чип улыбнулся, но глаза его оставались совершенно серьезными. - Я просто решил сегодня бросить пить. Раз и навсегда. Интересное слово - "навсегда". Капитан, а у меня к вам дело. Очень серьезное дело.
- Слушаю.
- С нами на борту находится один мальчик. Очень необычный мальчик. И у него есть для вас важная информация. Странно, но ребенок с самого начала знал о бомбе. Знал и еще кое о чем. Капитан, он ждал вас.
- Что это вы такое говорите? - усмехнулся Стилет.
- Я же предупреждал, это все несколько неожиданно. Но он ждал именно вас. Пойдемте, нам надо с ним поговорить. Только прошу вас отнестись очень серьезно к тому, что он скажет.
* * *
ВРЕМЯ ВЫПИТЬ ЧАЮ.
Именно это услышал Дед на пленке. Даже не услышал, нет, лишь только уловил интонацию, за многими шумами тонкий радистский слух донес до Деда окончание фразы, показавшееся ему знакомым. Конечно, это все полная ерунда, это могло быть все, что угодно, да только соболевская аппаратура вовсе не ерунда, этот "сумасшедший яйцеголовый", как иногда называют за глаза лейтенанта Соболева, сумел вычленить из множества звуков, шумов то, что интересовало Деда, то, что не давало ему покоя. Соболь это называл "задником". Почему тот, кто произносил эту фразу, мог допустить подобную оплошность? А собственно говоря, почему бы и нет?! Все это лишь только случайность. Случайно вылезшая ниточка, которая вытянула за собой столько всего. Переговоры вели совсем другие люди. Они применяли частотный резонатор - все изменено до неузнаваемости, плюс в комнате присутствовали посторонние шумы, шум улицы и прочее...
Время выпить чаю.
Тот, кто произнес эту фразу, находился далеко от микрофона, эта фраза ни для кого ничего не значила, просто бомба заведена на пять часов, и, возможно, он даже не обратил внимания на то, что сказал. Возможно, эта фраза вырвалась у него ассоциативно... Переговоры проходят весьма удачно, их требования выполняются, взрыв запланирован на пять часов, и человек, как бы удовлетворенный ходом проводимой им операции, просто подводит логический итог: вы должны то-то и то-то, иначе в пять часов - бум!!!
Время выпить чаю.
Он говорил это, поднимаясь с дивана (скрип пружин?), находясь больше чем в десятке метров от микрофона, говорил, ни к кому не обращаясь, а просто пропевая это себе под нос. Старые, давно забытые дела, но теперь Дед знал, кто принес в "Команду-18" это музыкальное ругательство, эту веселую прибаутку. Все давно о ней забыли, но не автор. Три человека ходили в детстве в музыкальную школу: одного уже больше нет, вторым был Стилет, а третьим - автор песенки, разрушившей так грамотно спланированную операцию, "Время выпить чаю"... Он всего-навсего пропел себе под нос свое хорошее настроение. Нет, операцию разрушил Стилет, его сумасшедший солдатик, а у Деда просто оказался такой клад, как лейтенант Соболев, ведь все эти штуки были собраны его собственными руками. Человек говорит совершенно нейтральную фразу, которая ничего не доказывает, но Соболь вытягивает эту фразу за уши, а потом просто сравнивает голоса... Как там говорил Штирлиц: "Ай да Пушкин, ай да сукин сын... Ай да Штирлиц"? Дед улыбнулся - все же не подвел его тонкий радистский слух, и сейчас он крепко держит зайца за уши.
Но все же сегодня горький день. И для него, и для Ворона, даже если все закончится хорошо. Когда-то Дед учил их, что память - иногда единственное, что остается человеку. Память, которая смогла связать столь давние, различные и далеко отстоящие друг от друга события.
Время выпить чаю.
Он был одним из его ребят, одним из лучших, и он не усвоил урока, столь часто преподаваемого Дедом. Только, судя по всему, это не единственный урок, которого он не усвоил.
* * *
КОДА ОТКЛЮЧЕНИЯ БОМБЫ ВСЕ ЕЩЕ НЕТ.
Стилет шел к этому удивительному мальчику - то, что ему успел рассказать Чип, было действительно удивительным. Стилет уже видел его чудные радостные глаза, а сам думал о том, что ему сказал Зелимхан...
На войне есть солдаты, которые честно сражаются...
На войне есть невинные, которые погибают..
И на войне есть твари, которые на ней жиреют... На этой войне побеждают твари. Похоже на манифест? Только, наверное, если на этой войне возможен победитель, он будет именно таким. А потом Игнат остановился у кресла этого мальчика:
- Ну, здорово, приятель.
- Здравствуйте! - Парень буквально весь сиял.
Рядом с ним сидела напуганная, печальная и потрясающе красивая женщина, наверное мама, и первые ее слова, обращенные к Стилету, были:
- Вы мне можете объяснить, что происходит?
Игнат посмотрел ей в глаза - такие глаза, чуть влажные и огромные, были у его первой любви, Марины Власовой... Филя, Лютый... Как он там, Рыжий? Майор Бондаренко здорово с ним позабавился, но Рыжий - мужик крепкий и поднялся на ноги быстро. Лютый, Лютый...
Игнат улыбнулся маме мальчика:
- Контрабандный груз...
- Я не об этом. - И она указала глазами на сына. - Он сказал, что ждет вас. И еще, - она посмотрела по сторонам и перешла почти на шепот, - что до этого вас в самолете не было.
- Ну, ребенок... Ребята - они все фантазеры.
Мальчик протянул Стилету листок бумаги, на нем детской рукой были выведены два знака. Игнат вздрогнул и, склонив голову, внимательно посмотрел на мальчика:
- Откуда тебе это известно, парень?
Мальчик улыбнулся, и от того, что он сказал дальше. Игнату стало не по себе:
- Я вас нашел... Но сейчас нам надо спешить - Чудовище скоро проснется. Мы должны успеть отыскать нить.
* * *
Но нить начиналась вовсе не в самолете. Конечно, Дед ничего не знал о Чудовище, о Лабиринте и о мальчике, нашедшем человека с серо-голубыми глазами. Дед просто делал свое дело, но именно он начал сматывать нить в клубок.
Птица с черными крыльями и женским лицом
(Продолжение)
Генерал Анатолий Иванович Панкратов стоял у окна своего громадного, выдержанного в духе прошедших героических эпох кабинета и с минуты на минуту ждал Деда. Он неспешно набивал трубку вишневого дерева янтарным голландским табаком, пахнущим черносливом, и время от времени взгляд его падал на экран большого телевизора "Сони-тринитрон". Он собрал свою команду - "ретивую молодежь", несколько наиболее приближенных к нему человек, и попросил еще раз прокрутить видеозапись десантирования Зелимхана Бажаева и капитана Воронова на борт пассажирского самолета и идущее следом заявление Бажаева, в котором тот утверждал, что по собственной воле находится на борту заминированного аэробуса "Ил-86" и, каковы бы ни были истинные цели людей, предпринявших эту акцию, он просит ее прекратить. Вот так вот...
Это было великолепно - Панкратов даже внутренне поаплодировал Деду, это было как взрыв бомбы. В принципе от Деда и от остатков его сумасшедшей "Команды-18" можно было ожидать чего угодно, но такого хода никто, конечно же, просчитать не мог. Подобное могло прийти в голову только безумцам.
Дед, Паша, старый боевой товарищ... Что теперь со всем этим делать?
Генерал Панкратов закончил набивать трубку, извлек из кармана дорогую бензиновую зажигалку "Зиппо", подаренную Виктором (эх, Виктор, Виктор, куда же ты раньше-то смотрел?!) к недавнему празднику Советской Армии (как бы теперь эти комедианты ни прозвали День 23 февраля, для генерала Панкратова он навсегда останется Днем Советской Армии и Военно-Морского Флота), склонил ее специальным круглым отверстием в шторках фитиля к трубке и прикурил. Густой ароматный дым..
Анатолий Иванович Панкратов был крупным и все еще очень крепким мужчиной. Конечно, он не выглядел таким подтянутым, как Дед, и не имел таких синих мальчишеских глаз, но все нормативы по физической подготовке он перевыполнял и до сих пор не пользовался лифтом, предпочитая пробежку по лестнице. "Ретивая молодежь" знала о причудах Седого, как за глаза и не без доли уважения прозвали генерала Панкратова, но крайне редко эти причуды являлись поводом для острословия. Его командный голос был низким, с оттенком хрипотцы, говорил он мало и веско и разоткровенничаться мог лишь с узким кругом старых боевых товарищей, таких, как Дед. И в общем-то поступал правильно, потому что в минуты откровения он говорил настолько банальные вещи, что его грозный ореол человека, не умеющего ошибаться, мог померкнуть. А ошибался он действительно крайне редко, и для этого не надо было говорить - всю свою жизнь генерал Панкратов, презиравший болтунов, был человеком действия.
Да, разоткровенничаться он мог лишь с Дедом да еще с парой-тройкой старых боевых товарищей. И с Дедом ему было интереснее всего, видимо, потому, что они имели несколько разные взгляды на некоторые вещи. Лишь на некоторые вещи, а во всем остальном они оставались не разлей вода. И понял это Анатолий Иванович почти пятнадцать лет назад в одной далекой стране, когда их колонна остановилась в горном кишлаке всего лишь на несколько минут, чтобы справиться насчет воды, и местные улыбались и кивали головами, и никто, никто из них даже не намекнул, что в кишлаке были "духи", лишь Дед обратил внимание, что сгущается какая-то странная тревожная тишина. А местные все улыбались и кивали головами, вспоминали известные им русские слова и снова улыбались, а из соломы уже извлекались противотанковые гранатометы - это уже потом перестали входить в кишлаки, а в тот день среди узких пространств налепленных друг на друга домишек "духи" сожгли почти всю колонну. Кишлак был очень большим, и наши еще пробовали уйти, но те били с крыш, из подворотен, и Васька Давиденко, полковой певун, самый безобидный и светлый человек на свете, даже не успел понять, что произошло, когда стоящий напротив и улыбающийся пожилой седобородый человек вспорол ему живот ножом это стало сигналом. И это был ад, они стреляли практически в упор и сожгли всю колонну - уцелело только восемь человек. Да, в том кишлаке были женщины и дети и, возможно, мирные жители, но никто из них не предупредил о "духах", и никого из ребят уже не вернешь. Тогда они с Дедом, чудом уцелевшие, решили отомстить за погибших товарищей, и Дед предлагал вернуться в кишлак и разобраться с "духами", и в особенности с этим седым подонком. Дед прямо на нем зациклился, но Толя Панкратов принял иное решение. Через несколько часов весь кишлак был накрыт ударом батареи залпового огня. Кишлак перестал существовать, и тогда - это было еще в самом начале - даже последовала нота официального правительства. И странный разговор состоялся с Дедом: он утверждал, что так не делается, что надо было вернуться и разобраться с "духами", а вот теперь, возможно, они оттуда ушли и пострадали лишь невиновные.
- Нет невиновных, пойми ты, Паша! - сказал тогда Панкратов. - Это восточное коварство. Васька Давиденко, царствие ему... - счастливый человек, даже не понял, что умирает. Если б хоть кто-нибудь из них предупредил, что в кишлаке "духи", колонна была бы жива, а они улыбались. Улыбались и готовили гранатометы. Значит, они виноваты все и впредь должны знать, что за подобное следует кара. Жестокая и неотвратимая.
- Это теория выжженной земли, - вздохнул тогда Дед. Но казалось, что он имеет в виду что-то совсем другое.
Панкратов кивнул:
- Возможно, Паша. Но она действенна. А ты что, решил играть с ними в рыцарей? Тебе улыбаются, а другой рукой кинжал в спину. Смотри: эти гробы цинковые, и они пойдут на родину.
Дед тогда ничего не ответил - все было очевидным, но вроде бы он остался при своем мнении.
А потом, несколько позже, еще один их фронтовой товарищ погиб, и Панкратов видел, как Дед поливал "духов" из автомата, и они были уже давно мертвы, а Дед еще продолжал вести огонь, и Панкратову пришлось остановить его:
- Успокойся, Паша, слышишь, успокойся. Все уж, все, его уже не вернуть. А эти давно готовы. Успокойся.
Да, они с Дедом прошли много всего. Понюхали и пороха, и дерьма, и крови. Потом их фронтовое братство разбросала судьба, и генерал Панкратов начал круто делать военную карьеру, а Паша, получивший генерала позже, продолжал создавать специальные подразделения. Паша - потомственный чекист, и, конечно, лучшим его детищем была "Команда-18". Да и это развалили пришедшие к нам перемены. "Что б вам жить в эпоху перемен" - страшное китайское ругательство...
На экране телевизора исчезла картинка и побежали прыгающие строчки все, видеозапись закончилась. Генерал Панкратов затянулся, выпустив большой клуб ароматного дыма, и обвел взглядом собравшихся:
- Ну что? Что мы будем со всем этим делать?
* * *
Эту секретную операцию подготовил Виктор - лучший сотрудник и, как говорится, доверенное лицо генерала Панкратова, однако Анатолий Иванович долго не давал санкции на ее проведение. Сначала он об этом не хотел даже слышать, "ретивая молодежь" отступила, как бы кладя эту операцию в ящик стола, Виктор о ней больше не заговаривал. А в это время в средствах массовой информации продолжала нагнетаться пацифистская истерия - то, что генерал Панкратов считал нападками на армию. И кто-то из наиболее шумных писак, всегда не брезгующий покопаться в фактах, от которых воняет, назвал генерала Панкратова в числе "ястребов", ратующих за продолжение чеченской войны. Тот разговор с Дедом начался с шутки:
- Видишь, Толя, теперь ты у нас "ястреб".
- Конечно, - усмехнулся генерал Панкратов и поднял палец к носу, смотри, какой у меня загнутый клюв.
- Предводитель "партии войны"... - улыбнулся Дед. - Вождь краснокожих.
- Господи, где эти самодуры нахватались подобных ярлыков? - Дед был тогда в гостях у генерала Панкратова, они отмечали рождение второй его внучки, и хозяин разлил по стопкам ледяной водки. - Ну, Паша, как говорится, будь... Чтоб и твои тебя скорее порадовали пополнением.
Они выпили водки, закусив домашними солеными грибами, и генерал Панкратов продолжил:
- "Партия войны"... словно это какой-то закрытый клуб. Нет такой партии, Паша, это я могу утверждать со всей ответственностью.
- Я и не спорю. Слушай, грибки у тебя - блеск!... Не спорю, Толя. Они очень все упрощают.
- Совершенно верно. Нет этого, как говорится, журналистского театра, нет конкретных кукловодов, дергающих за нити... Есть определенные люди со своими взглядами на вещи, со своими сферами влияния и со своими рецептами решения проблем. И иногда, как говорится, тот или иной вектор одерживает верх.
- Не самый удачный, судя по последним событиям. - Дед все еще продолжал улыбаться.
- Ты так считаешь? Я вот что тебе скажу, Паша: есть главное стратегические интересы государства, которому мы все служили. Иногда эти интересы требуют определенной жесткости, быть может, жертв. Даже искусство, как говорится, требует жертв, а здесь вещи посерьезнее. Но все это гораздо меньшее зло. И неизмеримо меньшие жертвы по сравнению с развалом и вполне возможным крушением государства. И так уже отпустили всех, кого можно, дальше некуда. Уже не просто на границах стреляют, уже на своей территории...
- Успокойся, Толя, ты прямо как на политинформации.
- Да нет, ты послушай... Давай нальем еще по одной, я закончу, и оставим эту тему - у меня все же праздник... Этот мятеж, поднятый в Чечне, эту войну надо довести до конца - именно из-за стратегических интересов государства. Сколько раз армию останавливали в самый последний момент? У нее буквально вырывали победу и усаживались за стол переговоров, во время которых солдаты продолжали гибнуть. Конечно, помимо стратегических интересов в этой войне присутствует и множество других, в том числе и личные интересы отдельных лиц, я ж не наивный пацан... Но вовсе не они являются определяющим фактором событий.
- Это точно, - усмехнулся Дед, - как писали великие Карл Марс и Фридрих Сникерс, во всех действиях людей всегда будут присутствовать личные интересы...
- Ну-ну... Ты уже разлил водку? Куда-то трубка моя подевалась... Наши миротворцы забыли, как в Чечне грабили поезда, понимаешь, как туда уходили огромные деньги, как издевались над живущими там русскими - ведь поток беженцев начался не сейчас, а еще задолго до ввода войск... Что, скажешь не так?
- Так, Толя, все так.
- В мирное время колоссальный исход русского населения... Не хотите жить мирно, приходится наводить порядок силой. С использованием всей мощи российской армии. И тема переговоров может быть только одна - полная капитуляция противника. Только так могут заканчиваться подобные войны. Больше ста лет назад это показал генерал Ермолов - с некоторыми элементами можно говорить только языком силы, это единственно понятный им язык. И тогда они становятся мирными и добрыми соседями. Я не говорю о всем народе, с теми, кто хочет жить мирно, мы и говорим совсем по-другому.
- Толя, Толя, ты же благоразумный человек. Совершенно очевидно, что эту кровавую бойню надо заканчивать.
- Я с тобой полностью согласен. Держать там наших пацанов, как говорится, на пушечное мясо - нельзя. Эта вялотекущая война дальше просто невозможна. И бесконечные переговоры... Бойню надо заканчивать. Быстро, решительно и жестко. И единственно возможные переговоры - полная капитуляция. А вот дальше уже будем говорить.
Дед хотел что-то возразить, но появились молодые, и хозяин тут же растаял в улыбке. В его доме был праздник, и больше они с Дедом к этой теме не возвращались.
Прошло еще какое-то время, и в силовых ведомствах начались довольно бурные перемены, потрясли они и Генеральный штаб. Под началом команды Панкратова был разработан детальный план проведения весенней кампании с учетом всей специфики театра военных действий и анализом допущенных ошибок. Принятие этого плана - Анатолий Иванович был убежден - означало быстрое и победоносное завершение войны. И вот опять всех усаживают за стол переговоров, опять перемирие, за время которого противник, уже практически разгромленный, лишь собирается с силами, а наши солдаты продолжают гибнуть. И Виктор, словно почувствовав тайные струнки в душе своего шефа, снова начинает говорить об "одной секретной операции"... "Вы, наверное, о ней уже позабыли, Анатолий Иванович..."
Нет, Анатолий Иванович тогда о ней не позабыл. Он помнил об операции все это время, взвешивая все "за" и "против". Но когда Виктор пришел к нему с конкретным докладом, генерал Панкратов, не выказывая особого интереса, лишь проговорил:
- Ну, что там у тебя?..
* * *
А кое-что у Виктора было. План секретной операции, предполагающей быстрый, ошеломляющий эффект. Но далеко не все детали этого плана Виктор выложил тогда на стол своего шефа.
* * *
Примерно в то же время, когда Чип находился на берегу ночного моря, изучая инкрустированное лезвие навахи, азы испанского языка и радуясь веселому изобилию загорелых женских задов (или задниц?), пока алкогольный галлюциноз и наваждение, сотворенное танцем Ирланды Мари Пасс (круп породистой кобылицы? Кожа, пахнущая зноем и миндалем), не заставили его вдруг усмотреть в этих беспечных задницах некие тайные солнечные символы... примерно в то же время в Москве некоторые прагматичные люди были заняты намного более серьезными делами. Среди этих людей находился и Виктор. Именно он когда-то, во времена гораздо более романтические, принес в "Команду-18" веселую прибаутку, музыкальное ругательство, которое они переложили как "Время выпить чаю..." Каждый в "Команде-18" знал настоящие слова этого ругательства, и, если в обстановке, требующей определенного политеса, кто-нибудь пел про чай, это служило сигналом к общему веселью. Только когда Чип находился на берегу ночного моря, "Команды-18" уже не существовало, и вместе с ней прекращали существовать многие другие вещи - приходили новые времена, и они требовали новых решений. В жизни Виктора произошел перелом, оставивший ему ощущение потери и предательства и научивший его гораздо быстрее адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам. Совершенно ясно, что мир вокруг рушился, и совершенно ясно, что на его руинах возникал другой мир, с другими правилами игры. Виктор понял, что именно сейчас, в момент всеобщей тряски, нельзя упускать шансы, иначе в наступающих переменах ему не окажется места. В своей области он был специалистом суперкласса, а это стоило немалого.
- Надеюсь, что так, - произнес командир экипажа. Потом он поднялся наверх.
Стилет снова присел на корточки - Зелимхан посмотрел на него, а затем проговорил:
- И все же мы уже в этом самолете. Мы им здорово перемешали карты.
Стилет улыбнулся:
- Когда тебя начало сносить и я ухватился за твои ноги, думал, сейчас оба вылетим из астролюка... У тебя сильные руки.
- Да, мы с отцом каждую весну ремонтировали мост над Аргуном, в ущелье, там и накачался. Этот мост ставил еще мой прадед, узкое ущелье такое, и мост на канатах, железных тросах... Бруклинский мост видел, короче? Вот такой, только в миниатюре. Это аул Нихалой, выше Шатоя по ущелью. Может, был там?
Стилет отрицательно покачал головой.
- Только отец стал уже старый, а больше никого там не осталось, - тихо произнес Зелимхан и добавил: - Ничего, Аллах даст, я еще этот мост подштопаю.
- Ты строитель? - спросил Стилет. - По образованию?
- По образованию я солдат, - так же тихо и без всякого вызова произнес Зелимхан. - Научился за четыре года... А по первому - да, строительное отделение окончил.
Им принесли по большой кружке горячего кофе. Игнат видел, что на щеках Зелимхана наконец появился румянец - он быстро оклемался после "приветствия" майора Бондаренко и обжигающе ледяного ветра, оставшегося по ту сторону самолета.
- Видимо, ты прав, - тихо проговорил Стилет, - это действительно не ваши. Может быть, не только ваши.
Зелимхан оторвался от кофе, его глаза оживились:
- Я тебе сказал об этом с самого начала - это провокация.
- Но это и не наши, - добавил Стилет.
- А кто?
- И там и там есть те, кто хочет продолжения этой войны, - произнес Стилет.
Зелимхан продолжал молча пить кофе - любые споры сейчас бесполезны, сейчас, когда на таймере бомбы оставалось 56 минут. Потом он все же проговорил:
- Я тебе скажу одну вещь. - Он пристально посмотрел на Ворона, и Игнат еще раз про себя удивился - кавказец с синими глазами. - Я тебе уже говорил, я вовсе не хочу сказать тебе приятное - это правда: ты - честный человек...
- Спасибо, - кивнул Ворон.
- Я не для этого. Слушай, короче, я скажу тебе одну вещь. - Голос Зелимхана зазвучал гораздо более эмоционально. - Ты говоришь, что и там, и там есть те, кто хочет войны?..
Стилет кивнул:
- Да, именно так обстоят дела.
- Это правильные слова. - Зелимхан смотрел на него очень внимательно. Ты... я... На войне есть солдаты, которые честно сражаются, есть невинные, которые погибают, и есть те, кто пьет кровь... кровососущие твари, которые на войне жиреют. Вот, что я хотел тебе сказать. И похоже, на этой войне побеждают твари.
Стилет молча смотрел на Зелимхана. Он испытывал противоречивые чувства. Он вспоминал своих погибших товарищей, бившихся до последнего патрона; вспоминал наших солдат, совсем пацанов, сгоревших в танках; вспоминал отрезанные головы и половые члены; вспоминал бесконечные вереницы гробов, "груз двести", возвращающийся в Россию, но также вспоминал мертвых чеченских детей, окровавленную мать, вопящую над своим ребенком, над тем, что от него осталось; вспоминал сожженные авиационными и артиллерийскими ударами селения, БТРы, давящие гражданские автомобили, и снова окровавленную мать, вопящую над своим ребенком, - картина, которую он никогда не забудет. Они уже не знали, забыли, почему они воюют, они воюют лишь потому, что воюют, и на такой войне побеждают только твари. Но Стилет молчал - перед ним был враг, оказавшийся с ним в заминированном самолете: что он спасал - свою жизнь, свою честь или жизни заложников? Перед ним был враг, которого он без зазрения совести ликвидировал бы при попытке к бегству; враг, крепко державший Ворона своими сильными руками, когда их чуть не снесло, когда при десантировании Игната из-за разыгравшихся вихревых потоков почти по колено вынесло из астролюка. Перед ним был враг, которого мог бы пожелать себе каждый, враг, так похожий на брата.
И Стилет молчал - на этой войне побеждают твари?
Стилет молчал - что ему было говорить? Только то, что сейчас они вместе попробуют вспороть жирное брюхо этой твари, хоть одной из них, и остановят бомбу, до взрыва которой осталось 54 минуты и 19 секунд.
Игнат лишь думал об их разговоре с Дедом, об их разговоре на свежем воздухе, когда они только прослушали пленку, когда все это только начиналось. Никаких эмоций, лишь только холодный рассудок.
- Ты прослушал пленку, Ворон? - спросил тогда Дед.
- Да, Павел Александрович.
- Внимательно?
- Думаю, что да...
- И что?
- Много странного. Все эти этапы, дискеты.
Дед вдруг взял и просвистел старую забытую мелодию до-ре-ми-до-ре-до музыкальное ругательство.
- Что это вы, Павел Александрович?
- Да так, вспомнил вашу, походную... Как это вы напевали, помнишь?
- Вре-мя-вы-пить-ча-ю, - улыбнулся Стилет. - Только давно это было. "Команда-18"...
Дед продолжал смотреть Игнату в глаза:
- Бомба заведена на пять часов... Помнишь вашу привычку?
- Да, мы не англичане, но чайку в пять выпьем.
- А кто это придумал?
- Да я уже и не помню. Только... при чем здесь бомба?
- Значит, ты прослушал пленку?
- Так точно. А что? Что вы имеете в виду?
- Да так. Может, просто показалось. Ладно, Игнат, поезжай в Лефортово за пленником, я на связи, и удачи тебе.
Показалось... Что тогда могло показаться Деду? То, что "заячьи уши" находятся где-то под носом? Наша шутка-прибаутка, забытое музыкальное ругательство - именно оно не давало ему покоя?.. Что на этой пленке мог услышать Дед? Что ему показалось? И что он сейчас от него скрывает?
- Капитан...
Игнат поднял голову - перед ним стоял этот телевизионный режиссер, Михаил Коржава. В руках у него была пластиковая фляжка виски.
- Не хотите глоток, для сугрева?
- Нет, спасибо.
- Ладно, а я пригублю. Вы, Зелимхан? - Чип протянул ему фляжку, тот отрицательно покачал головой.
- Ну хорошо. Виски здорово согревает, особенно когда каждый глоток может оказаться последним.
- Успокойтесь.
- А я не об этом. - Чип улыбнулся, но глаза его оставались совершенно серьезными. - Я просто решил сегодня бросить пить. Раз и навсегда. Интересное слово - "навсегда". Капитан, а у меня к вам дело. Очень серьезное дело.
- Слушаю.
- С нами на борту находится один мальчик. Очень необычный мальчик. И у него есть для вас важная информация. Странно, но ребенок с самого начала знал о бомбе. Знал и еще кое о чем. Капитан, он ждал вас.
- Что это вы такое говорите? - усмехнулся Стилет.
- Я же предупреждал, это все несколько неожиданно. Но он ждал именно вас. Пойдемте, нам надо с ним поговорить. Только прошу вас отнестись очень серьезно к тому, что он скажет.
* * *
ВРЕМЯ ВЫПИТЬ ЧАЮ.
Именно это услышал Дед на пленке. Даже не услышал, нет, лишь только уловил интонацию, за многими шумами тонкий радистский слух донес до Деда окончание фразы, показавшееся ему знакомым. Конечно, это все полная ерунда, это могло быть все, что угодно, да только соболевская аппаратура вовсе не ерунда, этот "сумасшедший яйцеголовый", как иногда называют за глаза лейтенанта Соболева, сумел вычленить из множества звуков, шумов то, что интересовало Деда, то, что не давало ему покоя. Соболь это называл "задником". Почему тот, кто произносил эту фразу, мог допустить подобную оплошность? А собственно говоря, почему бы и нет?! Все это лишь только случайность. Случайно вылезшая ниточка, которая вытянула за собой столько всего. Переговоры вели совсем другие люди. Они применяли частотный резонатор - все изменено до неузнаваемости, плюс в комнате присутствовали посторонние шумы, шум улицы и прочее...
Время выпить чаю.
Тот, кто произнес эту фразу, находился далеко от микрофона, эта фраза ни для кого ничего не значила, просто бомба заведена на пять часов, и, возможно, он даже не обратил внимания на то, что сказал. Возможно, эта фраза вырвалась у него ассоциативно... Переговоры проходят весьма удачно, их требования выполняются, взрыв запланирован на пять часов, и человек, как бы удовлетворенный ходом проводимой им операции, просто подводит логический итог: вы должны то-то и то-то, иначе в пять часов - бум!!!
Время выпить чаю.
Он говорил это, поднимаясь с дивана (скрип пружин?), находясь больше чем в десятке метров от микрофона, говорил, ни к кому не обращаясь, а просто пропевая это себе под нос. Старые, давно забытые дела, но теперь Дед знал, кто принес в "Команду-18" это музыкальное ругательство, эту веселую прибаутку. Все давно о ней забыли, но не автор. Три человека ходили в детстве в музыкальную школу: одного уже больше нет, вторым был Стилет, а третьим - автор песенки, разрушившей так грамотно спланированную операцию, "Время выпить чаю"... Он всего-навсего пропел себе под нос свое хорошее настроение. Нет, операцию разрушил Стилет, его сумасшедший солдатик, а у Деда просто оказался такой клад, как лейтенант Соболев, ведь все эти штуки были собраны его собственными руками. Человек говорит совершенно нейтральную фразу, которая ничего не доказывает, но Соболь вытягивает эту фразу за уши, а потом просто сравнивает голоса... Как там говорил Штирлиц: "Ай да Пушкин, ай да сукин сын... Ай да Штирлиц"? Дед улыбнулся - все же не подвел его тонкий радистский слух, и сейчас он крепко держит зайца за уши.
Но все же сегодня горький день. И для него, и для Ворона, даже если все закончится хорошо. Когда-то Дед учил их, что память - иногда единственное, что остается человеку. Память, которая смогла связать столь давние, различные и далеко отстоящие друг от друга события.
Время выпить чаю.
Он был одним из его ребят, одним из лучших, и он не усвоил урока, столь часто преподаваемого Дедом. Только, судя по всему, это не единственный урок, которого он не усвоил.
* * *
КОДА ОТКЛЮЧЕНИЯ БОМБЫ ВСЕ ЕЩЕ НЕТ.
Стилет шел к этому удивительному мальчику - то, что ему успел рассказать Чип, было действительно удивительным. Стилет уже видел его чудные радостные глаза, а сам думал о том, что ему сказал Зелимхан...
На войне есть солдаты, которые честно сражаются...
На войне есть невинные, которые погибают..
И на войне есть твари, которые на ней жиреют... На этой войне побеждают твари. Похоже на манифест? Только, наверное, если на этой войне возможен победитель, он будет именно таким. А потом Игнат остановился у кресла этого мальчика:
- Ну, здорово, приятель.
- Здравствуйте! - Парень буквально весь сиял.
Рядом с ним сидела напуганная, печальная и потрясающе красивая женщина, наверное мама, и первые ее слова, обращенные к Стилету, были:
- Вы мне можете объяснить, что происходит?
Игнат посмотрел ей в глаза - такие глаза, чуть влажные и огромные, были у его первой любви, Марины Власовой... Филя, Лютый... Как он там, Рыжий? Майор Бондаренко здорово с ним позабавился, но Рыжий - мужик крепкий и поднялся на ноги быстро. Лютый, Лютый...
Игнат улыбнулся маме мальчика:
- Контрабандный груз...
- Я не об этом. - И она указала глазами на сына. - Он сказал, что ждет вас. И еще, - она посмотрела по сторонам и перешла почти на шепот, - что до этого вас в самолете не было.
- Ну, ребенок... Ребята - они все фантазеры.
Мальчик протянул Стилету листок бумаги, на нем детской рукой были выведены два знака. Игнат вздрогнул и, склонив голову, внимательно посмотрел на мальчика:
- Откуда тебе это известно, парень?
Мальчик улыбнулся, и от того, что он сказал дальше. Игнату стало не по себе:
- Я вас нашел... Но сейчас нам надо спешить - Чудовище скоро проснется. Мы должны успеть отыскать нить.
* * *
Но нить начиналась вовсе не в самолете. Конечно, Дед ничего не знал о Чудовище, о Лабиринте и о мальчике, нашедшем человека с серо-голубыми глазами. Дед просто делал свое дело, но именно он начал сматывать нить в клубок.
Птица с черными крыльями и женским лицом
(Продолжение)
Генерал Анатолий Иванович Панкратов стоял у окна своего громадного, выдержанного в духе прошедших героических эпох кабинета и с минуты на минуту ждал Деда. Он неспешно набивал трубку вишневого дерева янтарным голландским табаком, пахнущим черносливом, и время от времени взгляд его падал на экран большого телевизора "Сони-тринитрон". Он собрал свою команду - "ретивую молодежь", несколько наиболее приближенных к нему человек, и попросил еще раз прокрутить видеозапись десантирования Зелимхана Бажаева и капитана Воронова на борт пассажирского самолета и идущее следом заявление Бажаева, в котором тот утверждал, что по собственной воле находится на борту заминированного аэробуса "Ил-86" и, каковы бы ни были истинные цели людей, предпринявших эту акцию, он просит ее прекратить. Вот так вот...
Это было великолепно - Панкратов даже внутренне поаплодировал Деду, это было как взрыв бомбы. В принципе от Деда и от остатков его сумасшедшей "Команды-18" можно было ожидать чего угодно, но такого хода никто, конечно же, просчитать не мог. Подобное могло прийти в голову только безумцам.
Дед, Паша, старый боевой товарищ... Что теперь со всем этим делать?
Генерал Панкратов закончил набивать трубку, извлек из кармана дорогую бензиновую зажигалку "Зиппо", подаренную Виктором (эх, Виктор, Виктор, куда же ты раньше-то смотрел?!) к недавнему празднику Советской Армии (как бы теперь эти комедианты ни прозвали День 23 февраля, для генерала Панкратова он навсегда останется Днем Советской Армии и Военно-Морского Флота), склонил ее специальным круглым отверстием в шторках фитиля к трубке и прикурил. Густой ароматный дым..
Анатолий Иванович Панкратов был крупным и все еще очень крепким мужчиной. Конечно, он не выглядел таким подтянутым, как Дед, и не имел таких синих мальчишеских глаз, но все нормативы по физической подготовке он перевыполнял и до сих пор не пользовался лифтом, предпочитая пробежку по лестнице. "Ретивая молодежь" знала о причудах Седого, как за глаза и не без доли уважения прозвали генерала Панкратова, но крайне редко эти причуды являлись поводом для острословия. Его командный голос был низким, с оттенком хрипотцы, говорил он мало и веско и разоткровенничаться мог лишь с узким кругом старых боевых товарищей, таких, как Дед. И в общем-то поступал правильно, потому что в минуты откровения он говорил настолько банальные вещи, что его грозный ореол человека, не умеющего ошибаться, мог померкнуть. А ошибался он действительно крайне редко, и для этого не надо было говорить - всю свою жизнь генерал Панкратов, презиравший болтунов, был человеком действия.
Да, разоткровенничаться он мог лишь с Дедом да еще с парой-тройкой старых боевых товарищей. И с Дедом ему было интереснее всего, видимо, потому, что они имели несколько разные взгляды на некоторые вещи. Лишь на некоторые вещи, а во всем остальном они оставались не разлей вода. И понял это Анатолий Иванович почти пятнадцать лет назад в одной далекой стране, когда их колонна остановилась в горном кишлаке всего лишь на несколько минут, чтобы справиться насчет воды, и местные улыбались и кивали головами, и никто, никто из них даже не намекнул, что в кишлаке были "духи", лишь Дед обратил внимание, что сгущается какая-то странная тревожная тишина. А местные все улыбались и кивали головами, вспоминали известные им русские слова и снова улыбались, а из соломы уже извлекались противотанковые гранатометы - это уже потом перестали входить в кишлаки, а в тот день среди узких пространств налепленных друг на друга домишек "духи" сожгли почти всю колонну. Кишлак был очень большим, и наши еще пробовали уйти, но те били с крыш, из подворотен, и Васька Давиденко, полковой певун, самый безобидный и светлый человек на свете, даже не успел понять, что произошло, когда стоящий напротив и улыбающийся пожилой седобородый человек вспорол ему живот ножом это стало сигналом. И это был ад, они стреляли практически в упор и сожгли всю колонну - уцелело только восемь человек. Да, в том кишлаке были женщины и дети и, возможно, мирные жители, но никто из них не предупредил о "духах", и никого из ребят уже не вернешь. Тогда они с Дедом, чудом уцелевшие, решили отомстить за погибших товарищей, и Дед предлагал вернуться в кишлак и разобраться с "духами", и в особенности с этим седым подонком. Дед прямо на нем зациклился, но Толя Панкратов принял иное решение. Через несколько часов весь кишлак был накрыт ударом батареи залпового огня. Кишлак перестал существовать, и тогда - это было еще в самом начале - даже последовала нота официального правительства. И странный разговор состоялся с Дедом: он утверждал, что так не делается, что надо было вернуться и разобраться с "духами", а вот теперь, возможно, они оттуда ушли и пострадали лишь невиновные.
- Нет невиновных, пойми ты, Паша! - сказал тогда Панкратов. - Это восточное коварство. Васька Давиденко, царствие ему... - счастливый человек, даже не понял, что умирает. Если б хоть кто-нибудь из них предупредил, что в кишлаке "духи", колонна была бы жива, а они улыбались. Улыбались и готовили гранатометы. Значит, они виноваты все и впредь должны знать, что за подобное следует кара. Жестокая и неотвратимая.
- Это теория выжженной земли, - вздохнул тогда Дед. Но казалось, что он имеет в виду что-то совсем другое.
Панкратов кивнул:
- Возможно, Паша. Но она действенна. А ты что, решил играть с ними в рыцарей? Тебе улыбаются, а другой рукой кинжал в спину. Смотри: эти гробы цинковые, и они пойдут на родину.
Дед тогда ничего не ответил - все было очевидным, но вроде бы он остался при своем мнении.
А потом, несколько позже, еще один их фронтовой товарищ погиб, и Панкратов видел, как Дед поливал "духов" из автомата, и они были уже давно мертвы, а Дед еще продолжал вести огонь, и Панкратову пришлось остановить его:
- Успокойся, Паша, слышишь, успокойся. Все уж, все, его уже не вернуть. А эти давно готовы. Успокойся.
Да, они с Дедом прошли много всего. Понюхали и пороха, и дерьма, и крови. Потом их фронтовое братство разбросала судьба, и генерал Панкратов начал круто делать военную карьеру, а Паша, получивший генерала позже, продолжал создавать специальные подразделения. Паша - потомственный чекист, и, конечно, лучшим его детищем была "Команда-18". Да и это развалили пришедшие к нам перемены. "Что б вам жить в эпоху перемен" - страшное китайское ругательство...
На экране телевизора исчезла картинка и побежали прыгающие строчки все, видеозапись закончилась. Генерал Панкратов затянулся, выпустив большой клуб ароматного дыма, и обвел взглядом собравшихся:
- Ну что? Что мы будем со всем этим делать?
* * *
Эту секретную операцию подготовил Виктор - лучший сотрудник и, как говорится, доверенное лицо генерала Панкратова, однако Анатолий Иванович долго не давал санкции на ее проведение. Сначала он об этом не хотел даже слышать, "ретивая молодежь" отступила, как бы кладя эту операцию в ящик стола, Виктор о ней больше не заговаривал. А в это время в средствах массовой информации продолжала нагнетаться пацифистская истерия - то, что генерал Панкратов считал нападками на армию. И кто-то из наиболее шумных писак, всегда не брезгующий покопаться в фактах, от которых воняет, назвал генерала Панкратова в числе "ястребов", ратующих за продолжение чеченской войны. Тот разговор с Дедом начался с шутки:
- Видишь, Толя, теперь ты у нас "ястреб".
- Конечно, - усмехнулся генерал Панкратов и поднял палец к носу, смотри, какой у меня загнутый клюв.
- Предводитель "партии войны"... - улыбнулся Дед. - Вождь краснокожих.
- Господи, где эти самодуры нахватались подобных ярлыков? - Дед был тогда в гостях у генерала Панкратова, они отмечали рождение второй его внучки, и хозяин разлил по стопкам ледяной водки. - Ну, Паша, как говорится, будь... Чтоб и твои тебя скорее порадовали пополнением.
Они выпили водки, закусив домашними солеными грибами, и генерал Панкратов продолжил:
- "Партия войны"... словно это какой-то закрытый клуб. Нет такой партии, Паша, это я могу утверждать со всей ответственностью.
- Я и не спорю. Слушай, грибки у тебя - блеск!... Не спорю, Толя. Они очень все упрощают.
- Совершенно верно. Нет этого, как говорится, журналистского театра, нет конкретных кукловодов, дергающих за нити... Есть определенные люди со своими взглядами на вещи, со своими сферами влияния и со своими рецептами решения проблем. И иногда, как говорится, тот или иной вектор одерживает верх.
- Не самый удачный, судя по последним событиям. - Дед все еще продолжал улыбаться.
- Ты так считаешь? Я вот что тебе скажу, Паша: есть главное стратегические интересы государства, которому мы все служили. Иногда эти интересы требуют определенной жесткости, быть может, жертв. Даже искусство, как говорится, требует жертв, а здесь вещи посерьезнее. Но все это гораздо меньшее зло. И неизмеримо меньшие жертвы по сравнению с развалом и вполне возможным крушением государства. И так уже отпустили всех, кого можно, дальше некуда. Уже не просто на границах стреляют, уже на своей территории...
- Успокойся, Толя, ты прямо как на политинформации.
- Да нет, ты послушай... Давай нальем еще по одной, я закончу, и оставим эту тему - у меня все же праздник... Этот мятеж, поднятый в Чечне, эту войну надо довести до конца - именно из-за стратегических интересов государства. Сколько раз армию останавливали в самый последний момент? У нее буквально вырывали победу и усаживались за стол переговоров, во время которых солдаты продолжали гибнуть. Конечно, помимо стратегических интересов в этой войне присутствует и множество других, в том числе и личные интересы отдельных лиц, я ж не наивный пацан... Но вовсе не они являются определяющим фактором событий.
- Это точно, - усмехнулся Дед, - как писали великие Карл Марс и Фридрих Сникерс, во всех действиях людей всегда будут присутствовать личные интересы...
- Ну-ну... Ты уже разлил водку? Куда-то трубка моя подевалась... Наши миротворцы забыли, как в Чечне грабили поезда, понимаешь, как туда уходили огромные деньги, как издевались над живущими там русскими - ведь поток беженцев начался не сейчас, а еще задолго до ввода войск... Что, скажешь не так?
- Так, Толя, все так.
- В мирное время колоссальный исход русского населения... Не хотите жить мирно, приходится наводить порядок силой. С использованием всей мощи российской армии. И тема переговоров может быть только одна - полная капитуляция противника. Только так могут заканчиваться подобные войны. Больше ста лет назад это показал генерал Ермолов - с некоторыми элементами можно говорить только языком силы, это единственно понятный им язык. И тогда они становятся мирными и добрыми соседями. Я не говорю о всем народе, с теми, кто хочет жить мирно, мы и говорим совсем по-другому.
- Толя, Толя, ты же благоразумный человек. Совершенно очевидно, что эту кровавую бойню надо заканчивать.
- Я с тобой полностью согласен. Держать там наших пацанов, как говорится, на пушечное мясо - нельзя. Эта вялотекущая война дальше просто невозможна. И бесконечные переговоры... Бойню надо заканчивать. Быстро, решительно и жестко. И единственно возможные переговоры - полная капитуляция. А вот дальше уже будем говорить.
Дед хотел что-то возразить, но появились молодые, и хозяин тут же растаял в улыбке. В его доме был праздник, и больше они с Дедом к этой теме не возвращались.
Прошло еще какое-то время, и в силовых ведомствах начались довольно бурные перемены, потрясли они и Генеральный штаб. Под началом команды Панкратова был разработан детальный план проведения весенней кампании с учетом всей специфики театра военных действий и анализом допущенных ошибок. Принятие этого плана - Анатолий Иванович был убежден - означало быстрое и победоносное завершение войны. И вот опять всех усаживают за стол переговоров, опять перемирие, за время которого противник, уже практически разгромленный, лишь собирается с силами, а наши солдаты продолжают гибнуть. И Виктор, словно почувствовав тайные струнки в душе своего шефа, снова начинает говорить об "одной секретной операции"... "Вы, наверное, о ней уже позабыли, Анатолий Иванович..."
Нет, Анатолий Иванович тогда о ней не позабыл. Он помнил об операции все это время, взвешивая все "за" и "против". Но когда Виктор пришел к нему с конкретным докладом, генерал Панкратов, не выказывая особого интереса, лишь проговорил:
- Ну, что там у тебя?..
* * *
А кое-что у Виктора было. План секретной операции, предполагающей быстрый, ошеломляющий эффект. Но далеко не все детали этого плана Виктор выложил тогда на стол своего шефа.
* * *
Примерно в то же время, когда Чип находился на берегу ночного моря, изучая инкрустированное лезвие навахи, азы испанского языка и радуясь веселому изобилию загорелых женских задов (или задниц?), пока алкогольный галлюциноз и наваждение, сотворенное танцем Ирланды Мари Пасс (круп породистой кобылицы? Кожа, пахнущая зноем и миндалем), не заставили его вдруг усмотреть в этих беспечных задницах некие тайные солнечные символы... примерно в то же время в Москве некоторые прагматичные люди были заняты намного более серьезными делами. Среди этих людей находился и Виктор. Именно он когда-то, во времена гораздо более романтические, принес в "Команду-18" веселую прибаутку, музыкальное ругательство, которое они переложили как "Время выпить чаю..." Каждый в "Команде-18" знал настоящие слова этого ругательства, и, если в обстановке, требующей определенного политеса, кто-нибудь пел про чай, это служило сигналом к общему веселью. Только когда Чип находился на берегу ночного моря, "Команды-18" уже не существовало, и вместе с ней прекращали существовать многие другие вещи - приходили новые времена, и они требовали новых решений. В жизни Виктора произошел перелом, оставивший ему ощущение потери и предательства и научивший его гораздо быстрее адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам. Совершенно ясно, что мир вокруг рушился, и совершенно ясно, что на его руинах возникал другой мир, с другими правилами игры. Виктор понял, что именно сейчас, в момент всеобщей тряски, нельзя упускать шансы, иначе в наступающих переменах ему не окажется места. В своей области он был специалистом суперкласса, а это стоило немалого.